Красный чемодан.
Всем хорош наш провинциальный городок: уютный, живописный, в нём когда-то даже известный писатель жил – на доме том мемориальная доска прибита – есть, чем гордиться. Тихий он и миролюбивый, хотя, находятся те, кто называет его захолустным и не считает мирным.
Конечно, всякое бывает, случается: не ангелы здесь живут, а простые люди, такие же, как и везде, но есть один грешок за нами, есть: уж больно мы любим поговорить! Хлебом не корми, дай волю пообсуждать кого-либо. А уж ежели новость какая – словно вода в одном месте – ни за что не удержится. Расскажу, словно бисер рассажу! Несётся она по городу, то вкривь, то вкось, кто во что горазд! Воодушевится народ, подзадорится и сразу тяга к жизни появляется.
А ещё у нас не жалуют приезжих. Кто знает, почему? Не нравятся они и всё тут.
Вот как раз с приезжей и приключилась одна история, которую у нас не любят вспоминать. Случилась она давно и, хотя все делают вид, что забыли, случай этот упорно держится в памяти людской, как стыд и срам за самих себя в некотором всеобщем помешательстве, словно в обличение, назидание, наставление…
Жил в нашем городке парень – Сашка Зубов, по кличке «Зуб». Мальчонкой смазливеньким был, на девчонку похожий, а повзрослев, превратился в писаного красавца, и везде этот молодец поспевал: и в учёбе, и в спорте, и лучше всех на гитаре бренчал.
Девчонки даже боялись в него влюбляться: глазки опускали, разговаривая. Взгляда его каре-зелёных глаз не выдерживали, а смотреть он умел! Прям играл глазами: то прищуром с наглецой взглянет, то теплом и лаской обоймёт, то уверенностью самодовольной смутит. И роскошные волосы его цвета спелой пшеницы крупными волнами опускались до плеч, и он с таким небрежным изяществом отбрасывал их назад, поправляя ладонью, что девичьи сердца волновались и при этом. Была в нём порода и какое-то неотразимое, просто необъяснимо-колдовское обаяние.
Все были уверены, что Сашке уготована дорога в артисты, но он решил пойти по стопам отца и матери. Закончив медицинский институт, вернулся в родной город. После смерти родителей стал хозяином большой кооперативной квартиры.
Холёный, самоуверенный, обеспеченный, с годами, возмужав, он стал ещё краше.
Саше трудно было найти жену в силу того, что женщины сами вели на него охоту, и он, разбалованный шельмец, не упускал случая поморочить голову каждой и бросить. И продолжал оставаться самым завидным женихом, и многие девчата тешили себя надеждой…
И вот однажды поползли по городу пугающие сердца потенциальных невест слухи, что Сашка, ныне Александр Сергеевич – заместитель главного врача по медицинской части по анестезиологии и реаниматологии местной больницы – женится. И самое обидное – невеста не из своих.
Сколько было пересудов!
– Вы слыхали новость? – раздавалось со всех сторон. – Сашка-то наш женится!
– Да вы что! Неужто правда?
– Из первых уст! Ольга Петровна рассказала.
– А невеста-то кто? – спрашивали с придыханием.
– Вот тут-то и проблема, говорят, не наша. Москвичка! Помнишь, врачи наши на курсы ездили – там и познакомился.
– Ужас какой! И кто говорит?
– Маринка из хирургии, она тоже там была. Сказывают, балерина какая-то несостоявшаяся. Страсть, насколько страшна. Ноги от шеи, рот до ушей, ни спереди, ни сзади ничего нет. Уродина просто!
– Ну, Маринку слушать! Она сама по нему который год сохнет… Говорят, не один аборт сделала…
– Говорят, кур доят… но я тоже слышала… Много девок поганец перепортил. Много! Поди, каждую, что невестится… И Ирка к нему бегала… И Сонька…
– Да разве перед таким красавчиком устоишь? Это какая Ирка-то?
– Из лаборатории, что кровь берёт, чёрненькая такая, немного косенькая. А ещё с Лидкой крутил, мать её жалилась: «Поматросил и бросил». Верка из горисполкома тоже к нему бегала. Сказывали, не раз мужем была бита.
– Чую, не задержится москвичка. Что ей здесь делать: ни театров тута нету, ни ресторанов и в метро не покатаешься, всё ножками, ножками. По грязи да по пыли. А Сашка ж кобель по натуре… всё равно по бабам пойдёт, а не пойдёт, так девки сами к нему в койку прыгать будут. А как про ребёнка прознает?!
– Не говори! Твоя правда! Красивый муж, говорят, чужой муж. А про Кристинку давно уж все забыли. Да… вот это новость! Побегу Светке расскажу, та умрёт от горя! Она Ленку свою давно мечтает за него выдать. Обхаживает, пирогами подкармливает, по-соседски «зятьком» зовёт.
И понеслась, звоня во все колокола, новость по городу!
Да, слух, что самый перспективный жених в городе решил положить конец своей разгульной холостяцкой жизни, обрастая нелепыми и даже скандальными подробностями, неслась по городу, производя мгновенно ошеломляющую сенсацию.
– Невеста-то, говорят, на десять лет моложе.
– Вот так: гулял, не разбирая возраста, а замуж молоденькую берёт. Все мужики такие.
– Ага, молоденькую! Дрыгала-дрыгала в Москве ногами, ой…
– Ишь, москвичку выбрал – губа не дура. Уедет он теперь в столицу и… поминай, как звали. Чистый расчёт. Какая такая любовь, если невеста, сказывают, страшна, как смерть.
Пока народ, гадая, строил свои предположения; пока одна врала, другая не разобрала, а остальные по-своему перевирали; пока множились слухи и сплетни, Александр Сергеевич привёз свою молодую жену, расписавшись с нею в Москве, и в местном ресторане отметили они весёлую шикарную свадьбу, пригласив на неё чуть ли не полгорода гостей.
В день, когда молодые приехали из Москвы, прильнули соседи к окнам. Огорчило их, что москвичка оказалась вовсе не страшной, а очень даже симпатичной. Разозлило, что одета не вычурно, не богато, а стильно и женственно, но больше всего возмутил народ большой красный с высокой ручкой чемодан. Здесь таких не видали прежде и не представляли даже, что бывают чемоданы столь ярких цветов. Это же надо: красный… на колёсиках! А ещё сумочка в цвет ему и туфли!
Ошеломлённые, выдержав паузу, кинулись обсуждать.
– Ишь, красный чемодан! И это всё её приданое? Не маловато ли будет?
– Так… красный же!!!
И насмехались, злословя, соревнуясь, кто больше подденет.
– Да бросьте вы! У Сашки всё есть. Каждый знает, что не на зарплату он живёт. И не на те подачки, что больные в карман пихают. Пьющих из запоя выводит, а там расценки – мама не горюй!
– Ага, Светка нынче рассказывала: пришла до зарплаты занять, а у него деньги в шуфлядке не считанными валяются.
– Сомневаюсь, что приживётся московская краля здесь?
– Это точно! Краля-фифа с красным чемоданом! О-хо-хо!
И все сошлись во мнении, что очень скоро Сашка либо уедет с женой в Москву, либо балерина сама сбежит. Второй вариант устраивал всех больше, и у засидевшихся невест вновь забрезжила надежда.
Ну... не любят у нас чужих, не признают, да и не помнили сторожили такого, что кто-то прибыл к нам из самой столицы на постоянное проживание. Не знала такого история нашего милого уютного городка!
Москвичку звали Татьяной Михайловной. Она действительно закончила балетное училище, но балериной не стала в силу внешних данных. Как раз, вопреки разговорам, у неё было и спереди, и сзади. В городке красавиц пруд пруди, но таких утончённых, стройных и элегантных не знали и не видали, разве, что в кино. И это злило…
Муж пытался было устроить Татьяну в регистратуру, но она умудрилась добиться открытия при доме культуры хореографического кружка «В ритме танца». Область с радостью поддержала, тем более, что желающих научиться танцевать оказалось предостаточно. Разбив по возрасту учеников на группы, Татьяна Михайловна с большим энтузиазмом взялась за работу.
Первое время Сашка молодую жену носил, в прямом смысле слова, на руках, но чем лучше они жили, тем больше Татьяну не любили даже несмотря на то, что детишки в ней души не чаяли, что её танцевальные группы занимали на конкурсах первые места, что со всеми она была приветлива и добра.
Невзлюбили не за что-то, а просто так, беспричинно. Возможно, в зависти за то, что другая, не такая, как все, и при случае, вроде и беззлобно, но с ехидцей, выговаривали Сашке.
– Сейчас твою видала. Хороша, ой, хороша! Но на кой она напялила на себя летом перчатки? Скажи, чтобы сняла, народ не смешила – здесь, чай, не столица… В перчатках летом! Ну, умора!
– Слушай, Александр Сергеевич, ты передай своей, чтобы не разводила тут, этого, как его, политеса – у нас народ простой. Аж воротит: всех по имени отчеству величает и смотрит… высокомерно.
Он оправдывался, что, мол, перчатки эти тонкие и ажурные специально для лета, как предмет туалета, и не свысока она смотрит, осанка у жены такая – балерина ведь…
А дома выговаривал Тане, сердясь, что здесь надобно стать попроще.
– Да сними ты эти перчатки, право дело – смешно!
Спустя два года Татьяна поступила на заочное отделение в институт культуры и стала ездить на сессии, а Сашка, как и предполагал народ, вновь пустился во все тяжкие. Порода у него, видать, такая – гулящая. С удовольствием стал задерживаться на работе, опять начал на дежурствах выпивать, а там где пьянка, говорят, там и гулянка.
До Татьяны слухи доносили сознательно, смакуя, с радостью наблюдая, как москвичка сникала. Она слушала молча, и если не было возможности уйти сразу, старалась держаться спокойно, в ответ спрашивая: «Всё? Вам стало легче?»
А в душе все надрывно плакало, в обиду заворачивалось сердце, но, любя, прощала она и терпела.
– Нет бы, закричала, заголосила, расспросила бы! Куда там, молчит, гордая, словно всё равно ей!
– И как Сашку угораздила жениться на такой бездушной? Кукла, а не женщина!
– Вчерась видала, он в кулинарии котлеты покупал!
– Ужас! Так она на сессию подалась, учёная теперь будет.
– Да, уж лучше б ребёночка родила… балерина, мать твою…
Всё это было на радость соседке Светлане. Лишь только уезжала Татьяна, как, нарядив дочь, она отправляла её к Сашке с котлетами, пирогами, борщами и щами.
– Не бойся, Ленок, – подбадривала, глупая, как курица, мать, – ставим всё на кон. Разведутся они, как пить дать, разведутся. Жизнь положу на чашу весов, а своего добьёмся. Ты только не стой истуканом, поближе к нему подходи и улыбайся, улыбайся, плечиком поведи. Постарайся понравиться.
Лена и старалась: плечиком повела и бедром, улыбалась… и стала Сашкиной любовницей. Девушка раскованная, простая, своя – провинциальная, без всяких там политесов. Немного перезрелая, но в теле мягкая, соблазнительная, да и внешне неплохая.
Татьяна на сессию, Ленка к ним в дом. И кто-то добрый донёс Тане об этом.
– Она живёт у тебя, а мать её их кормит: кастрюльками еду таскает.
Не сразу Таня поверила, не укладывалось в её голове, что можно любовницу в супружескую постель уложить, но встревожилась – сон потеряла и однажды не выдержала: сорвалась в ночь, на попутках добиралась – не побоялась.
Подъехала к дому за полночь. Поднималась на третий этаж, думала, сердце от страха выскочит из груди, увидеть то, о чём рассказывали, но сердце не выпрыгнуло… Оно превратилось в камень и ухнуло куда-то вниз, словно с горы: Светка в Татьянином пеньюаре сладко спала на Сашкином плече.
Вдох-выдох, вдох-выдох, сжала зубы, кулаки и, включив свет, резко сдёрнула со спящих одеяло.
Откуда только силы взялись, куда вся прежняя сдержанность делась: кричала, не помня после что и о чём, выкинула всю Светкину одежду в окно, сорвала пеньюар и туда же отправила, а обнажённую блудницу вытолкала в подъезд: «Пошла вон!»
Сашка, нервно покусывая губы, бормотал, что он в принципе и не виноват, Ленка сама его окрутила, и не заметил, несчастный, как всё произошло. Это случайно, это в первый раз… Клялся, божился, а Таня тем временем собирала чемодан… и внезапно, согнулась, обхватив руками живот. По ногам её потекла кровь…
Так она потеряла ребёнка. В больнице Сашка не отходил от жены. Кровотечение было сильнейшим, и после оперативного вмешательства врачи сообщили, что детей у Тани больше не будет.
– Давай Кристинку заберём, – просила сквозь слёзы.
Кристина была Сашиной дочкой. Как-то по молодости подгулял, девчонка решила родить, надеясь, что женится, а он ни в какую. И не признал, но зато каждый в городе знал, что девочка его. У нас в городе в целом друг про друга все всё знают. Молодая мамаша кинула ребёнка на старую свою бабку и уехала в неизвестном направлении. Спустя время беглянку признали без вести пропавшей, а бабка стала опекуншей.
А девчушка получилась чудесной. Бабушка водила её в танцевальный кружок, и Таня выделяла девочку среди других. И вот стала она просить мужа удочерить Кристину – только на этом условии она останется с ним жить дальше. Если нет, то развод. Глубокая рана осталась в сердце, словно кусок от него отвалился.
И подали они документы на удочерение.
Казалось бы, всё сложилось неплохо. Дом наполнился новой жизнью, неизведанными ныне приятными проблемами, детскими голосами, смехом. Кристине исполнилось десять, и Таня по годам не годилась ей в матери, но тем не менее девочка тянулась именно к ней.
И побежала бы жизнь дальше счастливая, но Сашка по-прежнему не пропускал мимо себя ни одной юбки. Поговаривал народ, что катает он на своей семёрке и соседскую Ленку. И… оправдывал его, мол, Ленка-то своя, ему с ней легче...
Трудно понять, почему людей так сильно взволновала чужая жизнь. Своей что ли не хватало? И чем местным кумушкам не угодила приезжая? Детишки стояли в очередь записаться к ней на танцы. Когда такое было, чтобы в нашем захолустье появилась настоящая балерина! Мамы водили ребятишек на занятия с радостью, улыбались учительнице, благодарили, а после… перемывали ей косточки.
Всё это было похоже на вопиющую зависть и горькие её плоды – зложелательство и злорадство, но народ уже закусил удила и каждый считал своим долгом высказать своё мнение, и оно всегда было враждебным по отношению к Татьяне, ведь зависть – это болезненное и заразное чувство, и оно перешло, наверное, в хроническую форму. Казалось, что женскую половину города захватила эпидемия ненависти и злословия.
– Взяли бы, да усыновили младенчика, ан нет, хитрющая, готовую девчонку себе взяла: ни ночей бессонных не знала, ни пелёнок грязных не стирала. Ума – палата, не мы – простодырки!
– А зачем ей пелёнки? Ручки-то белые в перчаточках ажурных!
– И начнёт котлетами из кулинарии Кристинку кормить… загубит девку!
Да, правду говорят, что бабьи сплетни хуже плётки – секут не жалеючи.
Таня слышала всё, что творится у неё за спиной, чувствовала общее недоброжелательство, обижалась, случалось и плакала, не понимая, в чём она провинилась. Пыталась найти утешение у мужа, но он отмахивался и советовал меньше выделяться.
– Не обращай внимания, поскромнее себя веди.
– Да я и так тише воды, ниже травы.
– У тебя это высокомерно получается.
Она уговаривала мужа уехать в Москву, но он отказывался. Другие, наоборот, стремятся в столицу, но Саша рассуждал иначе: здесь он врач с большой буквы, уже главный, его уважают и ценят, а в Москве придётся начинать всё с самого начала.
На обвинения в изменах, клялся в любви и подставлял голову для биться, объясняя, что ничего это для него не значит, что любил, любит и будет любить только её одну.
– Но это для меня, как выброс какой-то энергии, как сброс напряжения… как, прости, в туалет сходить… освободился и живи дальше. Никаких чувств, поверь!
– А если я таким образом же выброшу энергию или схожу в туалет? Тоже без чувств…
– Ты – женщина, ты должна быть чистой. Поэтому, я имел их здесь многих, а женился на тебе.
– Саша, по-твоему выходит так, что я должна быть чистой, а тебе можно, как свинье в грязи валяться? И тогда какое ты имеешь право ко мне чистой грязным подходить? Это неуважение, предательство и это не выброс какой-то энергии, это – ядерный взрыв, после которого полностью умирает любовь и всё, что с ней связано. Ты это понимаешь? Я не буду больше терпеть твоих измен… если ещё раз… я сотру тебя из памяти начисто… поверь, там и так уже мало чего осталось…
Тихо так сказала, твёрдо и он поверил, став более осмотрительным.
Была зима, стояли крепкие морозы, вокруг всё снегом замело: ни пройти, не проехать. На днях большой танцевальный конкурс, уже заказан автобус. Дети волнуются, поедут ли? Некстати заболела Кристина.
– Я в командировку в область, заночую в гостинице. Поеду с вечера, чтобы не опоздать с утра на заседание, – предупредил Саша вечером, бреясь перед зеркалом.
– А как же Кристина?
– Сама справишься. Не маленькая.
Чмокнул в щёку и, надушенный да разодетый, ушёл. Смотрела мужу вслед во окно Татьяна и вдруг поймала себя на мысли, что давно его не любит, что её абсолютно не волнует куда и зачем он поехал. Мало того, Саша стал ей неприятен, в душе зародилась горькое чувство брезгливости и она ясно поняла, что нет у неё больше никакого желания видеть мужа и слышать. До боли не захотела его возвращения. Из души вырвался стон: «Не хочу!»
И город этот недоброжелательный, донельзя болтливых и нечистоплотных в своих мыслях и поступках людей, показался настолько чуждым, холодным и колючим, что вздрогнула она и закуталась в большой плед.
Легла, обняв Кристину, и неожиданно крепко, впервые за долгое время уснула, приняв твёрдое решение развестись и вернуться домой.
Прошёл день, другой. Неожиданно позвонили из больницы и попросили пригласить Александра Сергеевича.
– Так он ещё из командировки не вернулся.
– Командировки? – удивились. – По-моему, он брал отгул…
Вот так внезапно пришла беда. Её почувствовали все. Начались поиски. Вместе с ним пропала и соседская Лена.
Таня в поисках не участвовала, она готовила детей к выступлению и ждала только одного, чтобы всё это сумасшествие быстрее закончилось.
На третий день кто-то вспомнил про гараж. И нашли вместо главного врача с большой буквы Александра Сергеевича и соседской Ленки, что торговала в кулинарии, два замёрзших обнажённых трупа в крайне неприглядном виде. Они блудили и угорели…
Вот так бесславно закончилось земное странствие всеобщего любимца в городе. Не имел он на земле скорбей и печалей, Бог милостив был к нему, наградив не только красотою, но и множеством талантов, да прогулял Сашка всё, бесславно и постыдно, уйдя в мир иной.
Кто будет помнить доброй памятью о нём? Верная терпеливая жена его? Светлана, что поставила на кон всё и потеряла дочь в несмываемом позоре? Брошенные и обманутые им женщины? Дочь Кристина?
Вечером к Татьяне пришли соседки: «Денежки тебе собрали на похороны».
– Мне не нужны ваши деньги, – Таня была удивительна спокойна, как никогда, ведь кошмар её жизни в этом городе закончился, – я не буду его хоронить.
– Да как же это так?
– Да вот так! – и захлопнула дверь.
Соседки разглядели в комнате открытый красный чемодан.
– Ишь, какая! – возмущению жителей не было предела. – Ни платка чёрного не надела, ни зеркала в квартире не закрыла. Мужа покойного домой не привезла! Хоронить отказывается! Да разве такое возможно, чтобы мужика родного на погост не проводить!
– Ужас какой! Кошмар!!!– слышалось со всех сторон. – Читалку в дом не пригласила!!!
Стучали и звонили к Татьяне в квартиру, взывая её к совести, но слышали один ответ: «Нет!»
– Сказала, что пусть Светка их в одной могиле хоронит.
– Похоже, ей всё равно. Чемодан, видала, свой красный собирает, кукла московская.
Суди-не суди, люди, но в её шкуре никто не побывал. И разве можно нам, грешным, разобраться в непостижимых сплетениях чужих добродетелей и пороков, не навредив самим себе? Можно ли понять поступок другого, не пережив его вместе с ним? Так что, верно сказано, не суди.
Татьяна намеревалась уехать тотчас, но Кристинка взволновалась: «А конкурс?»
Да, послезавтра похороны и в областном центре танцевальный конкурс. Его ожидают двадцать восемь талантливых ребятишек из нашего городка, к нему готовились долгие полгода.
Не могла она бросить ни в чём не повинных детей. Сжала зубы и осталась. Осталась вопреки даже физическим возможностям. На нервной почве поднялась температура, и хотя бы один человек пожалел её, выразил сочувствие.
Заклеймили, закидали гневом осуждения, как камнями, словно прокажённую. А она улыбалась детям и поддерживала их всеми силами, но вместо весёлых танцевальных мелодий, сердце терзали звуки похоронного марша, удары мёрзлой земли о крышку гроба, прощальные слова. Душа хоронила не мужа, она хоронила веру в любовь, в порядочные чувства людей, истерзанные болью предательства годы.
Её ансамбль занял первое место, и дети восторженно прыгали от радости. Татьяна Михайловна тоже получила грамоту, добрые напутствия и пожелания дальнейших успехов. Жаль было Тане покидать своих маленьких балерин, танцовщиц, но вернувшись домой, она тотчас продолжила собирать вещи.
Распогодилось. После поминок собрались соседки во дворе, обсудить как похоронили, что было на столах, кто сколько съел, кто сколько выпил, кто, что сказал. И сквозь этот строй Татьяне предстояло пройти.
– Бесстыжая! – услышала вослед. – Мужа не проводила, а он тебе, бесплодной, дочь подарил!
– Будь ты проклята! – взвизгнула Светка. – Какой чёрт тебя принёс к нам с этим дурацким красным чемоданом! Жила бы в своей Москве! Н-е-е-т, мужики ей наши понадобились! Женился бы Сашка на моей Ленке, внуков бы мне нарожали, любовь ведь про меж них была! Ой, горе-то мне какое! Ой!
Таня поторопилась, неожиданно чемодан зацепился за бордюр, она резко дёрнула, и он открылся. Вещи выпали на дорогу. Кристина испугалась и, заплакав, вскрикнула: «Мама!»
Впервые девочка её так назвала. Подпрыгнуло сердце у Тани от радости, улыбнулась она, прижала дочку к себе, и пнув ногой злополучный чемодан, пробежала несколько шагов вприпрыжку, красивым танцевальным па, а после обернулась и так захотелось ей послать этих заблудших людишек теми словами, что часто слышала здесь, но подумала: «Не уподобляйся, ненависть в собственной душе намного страшнее», и беззлобно крикнула: «Люди! Я вас прощаю!»
И все затихли после этих слов – прощением пробудилась совесть, а красный чемодан на снегу, в окружении чужих платьев и белья, словно обнажённая кровавая рана, неожиданно вызвал неприятную тянущую боль в сердце каждого.
Не глядя друг на друга, вмиг притихшая толпа провожала хмурым взглядом две тонкие изящные фигурки, что шли, крепко взявшись за руки, прочь из нашего милого мирного городка…
«Господи и Владыко живота моего,
Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми.
Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй ми, рабу Твоему.
Ей, Господи, Царю!
Даруй ми зрети моя прегрешения,
И не осуждати брата моего
Яко благословен еси во веки веков.
Аминь»*
* Великопостная молитва Ефрема Сирина.
История написана на основе реальных событий.
01.02.2023