Мама категорически настояла на том, чтобы Сергея оставили ночевать у нее. Она не разрешила возить парня туда-сюда, потому что считала, что у него сломаны ребра и, как доктор, понимала, какую боль он терпит. Я не могла оставить ее один на один не известно с кем. А принц Артур напросился на ночлег, чтобы охранять всю нашу компанию.
- Сереженька, я тебя положу на ортопедический матрас, он повышенной жесткости и будет держать позвоночник. И давай-ка сделаю обезболивающее на ночь, чтобы ты хоть немного поспал. Все обойдется, вот увидишь, мы тебя вылечим, мой дорогой. А потом заживем на славу, поедем к морю, будем плавать далеко-далеко, там чайки, солнышко…
Я знала это знакомое с пеленок журчание. Было не важно, что именно она говорила. В этот момент от мамы исходила теплая и добрая сила. Она окутывала больного ребенка, и тот успокаивался, переставая бояться, и доверчиво засыпал в ее руках, чтобы утром проснуться здоровым. Сергей поначалу ошалел, как больной и бездомный пес, которого взяли в дом, не выгнали на холод, не отняли шерстяное одеяло, сытно накормили. Он смотрел на маму недоверчиво, но потом, как и все дети, расслабился и дал себя уговорить. Через полчаса уже спал в моей бывшей комнате сном усыновленного младенца, освобожденный от боли с помощью лекарства.
Мама понаблюдала за ним еще с час, а потом ушла отдыхать к себе. Мы с Арсеньевым остались в гостиной. Спать не хотелось. Говорить тоже. Но слушала я его с удовольствием. Вообще-то слушать куда интереснее, чем вещать самой. Миша рассказывал, как приехал в Реж после операции, как начал все с нуля, как несколько раз ему рушили бизнес, но он спокойно и настойчиво продолжал работать. Как десять лет назад собрал, наконец, первые деньги, чтобы выстроить большой дом. Как они все вместе закладывали сад и каждой яблоньке давали имя. Одну из них, самую зимнюю, звали Арина. Какая-то светлая и спокойная жизнь людей, которые растили чужих ребят, сажали деревья, строили дом, завораживала своей простотой и естественностью. Это была очень притягательная энергия, без выкрутасов моды, стеба и придуманных ценностей. Впервые за долгие годы мне было хорошо и надежно, как ни с одним мужчиной в жизни. Он это видел и пел соловьем. Может быть, заплутавшей на своем пути Городецкой, все-таки дали свыше тот самый последний шанс выйти из терний? И банальным киношным теориям про сорок лет грош цена? Но арестованный редактор потихоньку высовывался из камеры заключения и ехидно комментировал то, что так нравилось сердцу. Он шептал мне: мужчинам верить нельзя, их любовь всегда кратковременна и эгоистична, для них главное - работа, поэтому тепла и понимания они дать женщине не могут. Я готова была послать его далеко и надолго. Но в принципе понимала, что он в чем-то прав. Это не было раздвоением личности. От имени редактора в моей голове выступал опыт прожитой жизни, собранный, как колобок, по сусекам. Как там? И от бабушки ушел, и от дедушки ушел, а от тебя, лис, и подавно… Арсеньев совсем не походил на лиса, но у Колобков и Дюймовочек бегство – дело привычное. А то, что привычно, то и есть правило, даже, если оно глупое.
У Сергея, действительно, оказались глубокие трещины на двух ребрах. Но врачей насторожил снимок позвоночника и они решили оставить парня в клинике, чтобы сделать дополнительные исследования и пронаблюдать. Мы его навещали, приносили столько еды, что можно было полк накормить. Он округлился, на щеках появился легкий румянец, с кожи убежала желтизна. Параллельно Миша возил его к стоматологу, чтобы вернуть выбитые зубы.
Жизнь текла по одному ей ведомому руслу, общая и разная. Варенька влюбилась во второй мединститут и ездила туда, как на работу. Что она там делала? Бог весть. Ребята вместе с Егором Ивановичем исколесили всю Москву вдоль и поперек. Фотографировали, покупали магниты на холодильник и всякую мелкую ерунду в подарки своим режским друзьям. Клавдия Ивановна, как обычно, хлопотала по хозяйству и часто встречалась с мамой, уговаривая ее погостить у них лето. Люся странствовала по столичным монастырям и Храмам, аккуратно складывая "святыньки" для подарков в красивый кожаный баульчик, который Миша привез ей из Иерусалима. Меня эта семейная идиллия развлекала, но работу никто не отменял, поэтому полностью вписаться в сладкий Эдем Арсеньевых получалось не часто. А вот маленький Иван забирал все мои свободные минуты, которые я выкраивала между работой и хлопотами по дому. Он ревел в полный голос смешным полубасом, когда его пытались от меня оттащить. Придумывал кучу хитростей, чтобы ходить со мной в телецентр, подружился с Кексом и вполне успешно переводил с кошачьего «мяу» на человеческий «вау». Когда Клавдия Ивановна пыталась забрать его домой, он строго заявлял:
- Где кот, там и хвост.
- Это кто же кот?
- Ариша – кот, а я – хвост.
Делать было нечего. С кем поведешься… Кекс научил Ваню рулить котом.
Мама каждый день пропадала в больнице. Ни о чем не рассказывала, да мы и не влезали. Это была зона ее ответственности.
Серега сидел на лавочке рядом с Тамарой Николаевной и поглощал вторую порцию орехового мороженого. Мимо шла Зоя – процедурная сестра.
- Лихачев, марш в палату без разговоров, разгулялся не вовремя, лови вас всех!
Он хотел огрызнуться, но маленькая сухая ладошка тихо легла на его руку.
- Не надо, Сереженька. Оставь ее.
- Таких вредных баб нужно ставить на место, командует всеми, орет, да злится без причины.
Он вскипел, но руки не отдернул.
- Знаешь, дорогой мой, я тоже раньше думала, отчего люди сердятся, ссорятся, обижаются друг на друга? А потом поняла, что им всем тепла не хватает. Любви не хватает. Не нужными они себя чувствуют. Никому не нужными. Мужья – женам, сестры – братьям, дети – родителям. Вот и живут в круговороте обид. Этот круг разорвать можно только начав с себя.
Сергей слушал и понимал, что Тамара Николаевна как будто про него говорила. В душу ему заглянула и увидела, что там творится. Значит, не одного его неприкаянность мучает? Другие тоже от этого недуга страдают? И родители его умершие этим болели? И дядька? И Меченный? Кто направляет жизнь людей в муку? Неужто они сами? Не дураки же… Не стыкуется.
- Чужие слова и эмоции похожи на пули. Люди стреляют ими, не задумываясь. Вот и остаются ранения в сердцах от грубых, злобных слов, необдуманных поступков. Но не все так живут. Я точно это знаю. В каждом человеке есть и добро и зло. Важно, какой выбор мы сами делаем. Вот ты ей не ответил и стрельбу остановил. Пусть ненадолго мир воцарился, но это уже выигранное сражение. И в нем именно ты победитель.
- Это что же, на меня орать будут, а я молчи?
- Нет, дорогой. Своим молчанием ты не позволил злу управлять тобой. Стал главным в этом поединке. И оно сдалось. А Зоя тут не при чем. Она просто не знает пока этого секрета. А ты уже знаешь. Значит, ты старше и мудрее, чем она. Потому и спрос теперь с тебя больше. С мужчинами всегда так, они же главные.
Ему до сих пор никто не говорил таких слов. Болваном называли, идиотом, хануриком. А вот мужчиной, да еще главным – никогда. Внутри что-то шевельнулось, как в тот день, когда мать ему со своей тарелки котлету отдала. Сказала: «Ешь, сынок, я не хочу». В ту минуту он точно знал, что она его любит и что он - не «подзаборник». Обидная кличка, прилипшая к парню с детского сада каждый раз задевала его за живое.
- Тамара Николаевна, а вы собираетесь вместе с нами в Реж?
- Я хотела бы приехать к вам в гости на недельку,дружок, а потом обязательно вернуться в Москву. У меня же тут дачка старенькая, хозяйство, огурчики в тепличке. А если Аришка надумает поехать, то и вовсе в Москве останусь. За Кексом нужно приглядеть.
- За кем?
Она весело улыбнулась:
- Кекс – это Ирочкин кот. Смешной и умный, как собака. Он уже старый и привык жить спокойно. Вряд ли стоит его в отпуск с собой брать. Вот и останемся мы с ним дачу караулить. Я вас обязательно познакомлю друг с другом.
Серега замолчал. Ему так хотелось остаться здесь, с ней, чтобы больше не потеряться в жизни, чтобы, наконец, не болтаться в воздухе, кувыркаясь от каждого пролетающего мимо ветерка, а прочно встать на ноги и закрепиться. Она знает, как это сделать. И она ему поможет. Только вот захочет ли? Зачем ей на старости лет такая обуза?
- Тамара Николаевна, а можно я у вас работать буду? В магазин ходить, на даче помогать. Выучусь на кого-нибудь. Вы не думайте, я не дармоед какой. Меня жизнь ко всему приучила. А хотите, я зимой на даче останусь, караулить буду?
Она помолчала, будто обдумывая неожиданное предложение, а потом очень спокойно ответила:
- Мы с тобой этот вопрос обсудим вместе с Михаилом. Я почему-то думаю, что очень скоро он станет главным в нашей большой семье. И начинать вместе жить нужно с первых дней правильно, по-людски.
Серега испугался. Он подумал о том, что Арсеньев может не согласиться и тогда… Липкий ужас, который привычно лез наружу злостью, готов был вылиться очередной грубостью, но в какой-то момент вдруг остановился. Сергей прислушался и, узнав своего внутреннего врага, решил для себя, что больше не станет его бояться. Никогда. И в этот момент страх, управлявший им до сих пор, подчинился воле мужского начала и сбежал. Это была вторая победа за последние полчаса. В нем только-только начала просыпаться неведомая, незнакомая сила, о которой он раньше понятия не имел. И она оказалась ему по душе. Парень узнал, что есть, оказывается, такой мужской кайф - побеждать самого себя.
- Тамара Николаевна расскажите еще чего-нибудь. Мне интересно.
- Мы с тобой вот как поступим. Сейчас я поеду домой, а ты возвращайся в палату. Мы же не будем Зою сердить, правда? Зачем нам это теперь? А завтра я привезу тебе одну очень интересную книжку. Мне ее дочка когда-то подарила. Она про одного замечательного доктора, который жил в заключении в концлагере во время войны. Он помогал людям справляться с неимоверными трудностями. Я очень многому научилась у него.
- А как его звали?
- Виктор Франкл.
- Никогда не слыхал.
- У тебя будет прекрасный повод с ним познакомиться. Знаешь, я хорошо запомнила его слова: «Чтобы светить, нужно гореть». Это очень точно.
Она встала со скамейки и подала Сергею руку. Он, опершись на нее, тихонько поднялся. И даже на какой-то момент показалось, что боль в ребрах уменьшилась, что дышать стало не так больно. Живой мир, чудесным образом, поворачивался к нему лучшей своей стороной.
Тамара Николаевна не спеша шла к трамвайной остановке. Она думала о том, как непредсказуема судьба, сколько же в ней сюрпризов. И как трудно, порой, реагировать на них адекватно. То, чему она когда-то учила свою дочку, сегодня постучалось и в ее дверь. Изломанный, с исковерканной судьбой паренек просил пристанища. Сказать ему «да», означало в корне изменить привычную и налаженную жизнь на пенсии. Сказать «нет» - забрать у него шанс, за который он цеплялся из последних сил. Она это видела и вдруг вспомнила слова: «Бог сводит и Бог разводит». Это было благословение. Не она Сергея выбрала, не она его нашла. Все случилось само собой, а, значит, ей выдали работу на дом. Что ж? Тамара Николаевна достала из сумочки сотовый телефон.
- Мишенька? Добрый день. Нам нужно встретиться.
В трубке послышался взволнованный голос Ирины:
- Мама, что случилось?
- Да ничего не случилось. Я вообще-то Михаилу набирала.
- Знаю. Я у него трубку забрала. Ты где?
- Через час буду дома.
- Мы едем.
Я всегда думала о том, что чистое сердце бескорыстно. Таких людей в мире немного. Не помню сейчас, но у кого-то из древних философов читала о жемчужнице: моллюск поднимался в раковине со дна океана и, раскрыв створки, плавал по поверхности в ожидании дождя. Как только ему удавалось поймать одну каплю чистой и пресной воды, жемчужник закрывался и уходил в глубину. Там, в тишине и одиночестве он создавал спрятанную от мира красоту. Синельников подтрунивал над моей романтичностью и с цинизмом врача говорил, что сердца людей выглядят, практически одинаково. Он сжимал кулак и, показывая его мне, утверждал, что именно такого размера у него сердце, у меня оно было вдвое меньше, если следовать его теории. И это всегда служило поводом для ироничных высказываний о женской сердечной несостоятельности. Возможно, он был прав. Но я подозревала, что не каждое сердце могло таить в себе жемчужину. А вот мама придерживалась противоположного мнения. Если верить ей, то в каждом человеке внутри был спрятан клад. Она не уточняла, в каких каратах он выражался, но была убеждена, что до поры до времени даже для самого человека это могло быть тайной. Придет срок и распахнется сердце, а в нем – жемчужина невиданной красоты. Ее детский идеализм с годами не менялся.
Сейчас, напоив нас чаем, она уверяла, что Сергей не был исключением из правила. У него добрая и прекрасная душа. И это очевидно. Оказывается, он с пеленок хотел стать полярником и кроме моей мамы никому не открывал свою тайну.
- Вот увидите, этот мальчик оставит след в истории, - убеждала она нас, прося оставить Сергея с ней. – Мы подлечимся, потом он устроится на работу или, лучше доучится. Но дело даже не в этом. Ему успокоится нужно, и понять, что жизнь не такая, какую он видел с детства.
- Тамара Николаевна, - Михаил спокойно и вдумчиво пытался рассуждать вслух, - ему ничего не мешает жить с нами и делать то же самое. Зачем вас-то так напрягать?
- Мне он верит. Поймите, Мишенька, речь идет не о том, чтобы выбрать для него путь. Он сейчас весь в переломах. И телесных, и душевных, и духовных. Ему срастись нужно. Для парня, который всегда жил как одинокий волчонок, стая - непривычная среда. Это будет следующим этапом. Он подружится со всеми вами, но не теперь. Время требуется. Поверьте, я знаю.
Я молчала и наблюдала. Спорить с мамой было глупо. Конечно, она права. Но мне очень хотелось защитить ее от ненужных проблем. Она свое в жизни уже отработала на двести процентов. Отчего-то я вспомнила наш с ней давний разговор о том, что мир не состоит из воинов, героев и бизнесменов. Что в нем есть место и всем остальным, совсем другим и обычным людям. Именно им она старалась помогать. Как вернуть человеку уважение к себе, не связанное ни с личным богатством, ни с чинами, ни с вседозволенностью ? Почему об этом, начиная с 90-х, думают все меньше и меньше, закрывая глубину проблемы социальными программами? С каждым годом денег требуется все больше, но они не работают как стратегия. Программы помогают «сегодня», но не формирует «завтра». И что с этим делать? Как напомнить людям, что они сильные и могут идти по жизни самостоятельно, без подпорок? Что-то очень важное мы упустили, пока поднимали страну из руин, созданных заокеанскими демократическими реформами. Но моя мама умела отвечать на сложные вопросы. Как ей это удавалось? Она не делила людей на сильных и слабых, на успешных и всеми забытых, на умных и глупых. Она не оценивала людей. Она их любила. Не словами, нет. Это была деятельная любовь. Любовь служение.
Мы засиделись за полночь. Жизнь непостижимым образом выходила на трассу с крутыми виражами. Думай, не думай – только успевай выруливать. Разбираться с потерянными запчастями будем потом.
Михаил, как обычно, не спорил, не давил, не руководил. Он слушал и тут же пытался понять, как можно помочь, чем смягчить возможные удары, как свести риск до минимума. Сергей был трудным воспитанником, и он хотел уберечь Тамару Николаевну от любых треволнений.
Бескорыстный спасатель, так надолго законсервированный внутри меня волюнтаризмом внутреннего редактора, дошел до полной дисквалификации. Противоречия нарастали. Пора возвращаться в собственную, а не придуманную другими жизнь. Когда вокруг тебя с чудовищной скоростью меняется пространство, единственная возможность уцелеть – это вернуться к себе, найдя ту точку, из которой все пошло вкривь и вкось. А потом снова идти своей дорогой, начиная путь сызнова. Тут дело было не только во внешних событиях, больше - в изменениях внутри души. Я знала с какого момента начала бояться уязвимости. Ахиллесова пята никуда не делась. От страха перед жизнью с болью я закрылась в раковине, пополнив огромное число тех, кто так и не вырастил жемчужину. Пришло время начинать выздоравливать, подниматься на поверхность и, раскрыв створки, ловить каплю чистой пресной воды. Что ж? Жизнь под дождем начинала обретать теперь новый смысл.
Продолжение следует...