Как я пыталась осчастливить человека

 
Конечно, счастье сильно усложняет человеку жизнь, потому что оно должно быть человеку «по росту» и ко времени, иначе не получится из этого ничего, кроме разве что конфуза.

Ну, вот вам пример из моего прошлого, объяснивший мне некоторые очень важные вещи.

Я, надо сказать, никогда грамотностью не отличалась. Семья наша была, впрочем, весьма культурной. Дело даже не в том, что родители мои были людьми образованными, в Тюмень их завезла война из самого интеллигентного города России, из Ленинграда. Дело было в том, что у нас всегда была в доме весомая коллекция из русской и зарубежной классики. Позднее я поняла даже, что отец мой, имевший врождённое языковое чутьё, лучше подавляющего числа специалистов в области отечественной литературы понимал Гоголя и Достоевского, любил почти совсем неоценённого у нас Сухово-Кобылина… А по образованию своему он был кораблестроителем, технологом, с Ленинградским политехом за плечами. В бедном (чемоданном) доме у нас ценились многие прекрасные вещи. Была у нас и фонотека из русской и мировой классики, альбомы живописи…. Но самый молодой член семейства (я) рос бестолковым и фантастически безграмотным. В школе на сочинениях моя соседка по парте и подружка умудрялась так виртуозно списать мою работу, что учительница потом, анализируя наши труды, брезгливо цедила сквозь зубы в мою сторону: «и списать-то грамотно не смогла». А подружка моя была - как я теперь понимаю – с хорошим языковым чутьём, хотя книжки её никогда не интересовали. Интересовала её скрипка! Ну, а в отношении меня… Что же, иной раз из чувства благодарности и практичности (чтобы источник не пересох) она исправляла мне пару-тройку грубейших ошибок.

Почему же чтение книг не вылечивало меня от безграмотности? Да потому, что, увлёкшись описываемым, я не глазами читала, вернее, глаза не были главными участниками этого процесса, глаза мои видели не буквы, а героев, они, глаза, помогали слышать чужие крики и нежный шёпот, помогали сердцу моему сопереживать, сокрушаться, надеяться… Вот почему я не видела букв и знаков препинания в тексте. Ну, и конечно, самая главная задача на сочинении – написать правильно, как требуется и без ошибок – оставалась для меня недостижимой. Школьные сочинения были мучительным испытанием и прямым насилием над духом ещё и потому, что где-то, чуть ли не с четвёртого класса, меня начал преследовать бес  сочинительства. Конечно, всё, что выходило из-под моего пера, было смешным и нелепым, и только сейчас вот я могу воздать великую благодарность нашей семье, что ни-ког-да и ни у кого не появилось желания сунуть нос в мои записи. У нас такого не было заведено: жили мы тесно, но у каждого было своё место, где он мог держать все свои бумаги, не опасаясь, что на них прольют чай или задвинут куда-нибудь, чтобы расчистить себе место и сесть. Только однажды мой старший брат, занимавшийся моим воспитанием, спросил меня, не хочу ли я показать ему что-нибудь из мною написанного? Я выбрала наиболее завершённый текст и дала. Господи, какой умница был у меня мой старший брат! Он очень серьёзно прочитал текст, «не замечая» ошибок и нелепостей, и, внимательно посмотрев на меня, сказал, что ему понравились вот эти две строчки. «Пиши…» - сказал он, торжественно возвращая мне листок.

Только одному человеку в своей жизни я повторяла эти замечательные слова моего брата, но ни брат мой, ни этот тоже замечательный человек не знали об этой «эстафетной палочке».

А история со счастьем «не по росту» со всем этим связана вот как: однажды не ко времени и некстати я получила первую и единственную в моих экспериментах в жанре сочинений «пятёрку». Когда я её увидела, то решила – ошибка. А сочинение-то было на вступительном экзамене (!) в Ленинградский институт культуры.
Нет, говорят мне, не ошибка, и экзаменатор, поставивший «пятёрку» даже выписал шифр моего сочинения, чтобы узнать имя автора и поприсутствовать на устном экзамене.

Триумф этот меня полностью деморализовал и лишил способности здраво мыслить. У меня поднялась температура, и я проболела до самого экзамена. Мне всё казалось, вот приду я на этот экзамен, - тут-то всё и вскроется! На самом деле ни какая не «пятёрка», а самый настоящий «кол» за феноменальную безграмотность и самоуверенность, с какой полнейшие невежды думают, что их могут принять в приличные советские вузы.

Я не случайно видела эту картину ужасающего глумления надо мной. Дело в том, что, стараясь избежать грамматических ошибок, я намеренно начала свой текст с простейших, коротких предложений о несчастном Дмитрии Ионыче Старцеве, у которого было всё: талант и профессия, молодость и влюблённость, была вера в своё будущее и в будущее страны и человечества… А потом он стал просто жирным куском человечины, и Чехов не осуждает его, он доктор, а  не прокурор, он просто описывает путь, по которому идут все люди.

Написав черновик, я решила его проверить самым тщательным образом, а потом аккуратненько переписать. Я и сейчас ещё помню эти первые предложения, а потом, читая, я начала плакать и ощутила такую муку в сердце, что больше уже не могла! Я так и сдала черновик, не поправив и не переписав его. И – о, чудо! – черновик мой попал в руки единственного человека, которого моя (Чеховская!) история тронула так же сильно, как и меня, и он перестал видеть мои ошибки и видел только горький, несправедливый закон, управляющий нашей жизнью.
 
В это невозможно было поверить! Я и не поверила.

Я не помню человека, который пришёл на меня посмотреть. Мне было ужасно стыдно!!! Что могла я сказать ему, если передо мной лежал экзаменационный билет с вопросами по литературе, и первым шёл «М. Горький. В.И. Ленин». А второй вопрос – «Образы помещиков в «Записках охотника» И.С. Тургенева»…
«Тройку» мне поставили из жалости.

Зачислили меня на заочное отделение, но в первую же сессию, сдав довольно прилично больше половины положенных дисциплин, я поскандалила в деканате из-за того, что пропустила установочную сессию (а я и не знала, что такая была), назвала институт шарашкиной конторой и забрала свои документы. Тем и закончился мой долгий путь в искусство.

А счастливая «пятёрка», так нелепо и горько сопровождавшаяся неизбежными разочарованиями, всё-таки была подсказкой судьбы. Я поняла, что, видимо, могу, как и папа мой, видеть в художественном тексте что-то такое, что лежит в нём на глубине горечи и слёз, любви и надежды…. И я решила стать учителем литературы, чтобы маленьким людям помогать нырять на эту глубину.

И вот уже идёт четвёртый год, как я не учу никого нырять на глубину текста. Впрочем, в течение первого года я ещё занималась с абитуриентами, но это в прошлом. Репетиторство мне противопоказано: репетиторов ищут, чтобы выйти к определённому стандартному уровню, а я со стандартами от самого рожденья не уживаюсь. В этом я папина дочка. И поняла я это очень давно, вроде бы даже в школу ещё не ходила.

В клубе Судостроительного завода работал танцевальный кружок для детей. Там в те годы было много всяких кружков и для детей и для взрослых. Завод наш был не бедным, но дело даже не в этом, просто в те годы было принято думать о людях, помогать им заполнять свой досуг чем-то полезным и прекрасным.

Ну вот. Я ходила с подружкой Лорочкой в танцевальный кружок для мелкоты, и мы должны были выступить в Новый год с танцем «Снежинки». Возможно, там предполагались и ещё какие-то детские номера, но я танцевала в «Снежинках». К выступлению нам всем выдали одинаковые маечки, пачки и тапочки, а вот блестящие короны на голову нужно было сделать самостоятельно. Нам вручили по куску плотной бумаги с нарисованным полумесяцем. Нужно было его обмазать канцелярским клеем, налепить на клей осколки ёлочных игрушек, а когда всё просохнет, вырезать и в уголках полумесяца продеть резинку по размеру головы.
 
Вернувшийся с работы папа застиг меня за раскалыванием ёлочных игрушек, этот процесс его так захватил, что он даже решил полностью взяться за моё дело. «Я сделаю тебя Снежной королевой,» - сказал он.

И сделал. К утру у него был уже готов огромный синий замок, мрачно сверкавший с обеих сторон. «Только не растряси!» - умолял меня папа, отправляясь на работу.
Я не растрясла… Но к моменту выхода на сцену наш педагог, пряча глаза, попросила меня сегодня не выступать, потому что мой замок Снежной королевы где-то затерялся, а запасных корон для снежинок «у нас нет». Не помню, чем закончился этот  номер, возможно, меня всё-таки выпустили на сцену, но без короны на голове, ведь я танцевала где-то не в центре… Да и в те далёкие времена старались детей не огорчать… Вот тогда-то я всё и поняла про нас с папой, и когда он принялся расспрашивать меня о впечатлении, которое произвел на всех его вдохновенный ночной подвиг, я только и сказала, что всем очень понравилось…
               
Так папино желание осчастливить меня, сделать меня самой яркой, самой необыкновенной девочкой среди обыкновенных снежинок, напоролось на самые обыкновенные законы обыкновенной жизни. А теперь уже и я на них напарываюсь, пытаясь осчастливить кого-нибудь, то и дело, рискуя прослыть Ноздрёвым или другим, но тоже Гоголевским персонажем - Ильёй Фомичём Кочкаревым из «Женитьбы».

Осчастливить..! Это, конечно, особая тема. Я всегда ею «болела», всегда искала, не нужно ли осчастливить кого-либо из ближних, не приближается ли какой-нибудь праздник, где нужно дарить дорогим людям ценные подарки?! И поскольку для ценных подарков требуются отсутствующие у меня деньги, я как-то однажды догадалась, что радуются люди не только новым вещам, а и очень даже не новым, но …по-те-ряв-шим-ся! И в преддверии какого-либо праздника я принималась припрятывать у папы, мамы и брата предметы, которыми они регулярно пользовались. У папы – логарифмическую линейку и готовальню, очки, курительную трубку… У мамы, конечно её гребень, шпильки (их можно было воровать по одной, незаметно в течение недели). У брата «исчезали» учебники, тетради. Однажды вся семья умоляла меня вернуть ему дневник, без которого не пускали на уроки, а я делала вид, словно и не понимаю даже, о чём речь идёт… В самом деле, зачем мне его дневник, что я – школьница что ли?!

«Ну ты его верни до конца этой недели, а потом снова спрячешь хоть на все его каникулы!»

Они что, думают, я и не понимаю, что на каникулах ему дневник не нужен, что на каникулах-то уже и праздников никаких нет…! Что я маленькая и глупая совсем?! Возвращённый дневник в моих глазах совершенно обесценивался, утрачивая все качества ценного подарка, который я намеревалась вручить брату в последний день занятий, обрадовав таким образом и его и незнакомых мне строгих учителей, не пускавших брата на уроки.

Даже и не помню, когда и как излечилась я от страстишки красть чужие вещи, чтобы потом осчастливить возвращением их прежним владельцам, но желание сделать мир более счастливым не прошло. Одно время я даже пыталась рассказывать брату разные оптимистически завершающиеся истории. Врала, конечно. Просто у брата моего была маска мизантропа, и мне так хотелось вселить в его душу хоть немного доверия к жизни.

Но умнее, вероятно, с тех пор не стала, и все мои нынешние попытки помочь стать счастливыми моим знакомым заканчиваются чёрт знает чем. А всё потому, что вместо спонтанного движения с моей стороны, как это делалось в моём детстве, как это делает милая Любаша Лимонова, подарившая мне на счастье двух классных собак и веру в то, что миром правит доброта, - у меня идут ненужные переговоры с людьми… Любаша, правда, утешила меня, сказав, что люди оказались не те, но я виню себя …

Да…

Пообещай человеку счастье и дай ему время на обдумывание ситуации…! Он, пожалуй, и откажется от счастья. Подумает, вот ведь теперь и вся моя привычная жизнь должна будет насмарку пойти. А там, глядишь, и помирать уже не захочется, обидно помирать, оставляя кому-то не заслуженное им – моё - счастье… 

Нет, лучше уж сразу откажусь.

                31.01.2023
                (В день рождения моего отца Николая Васильевича Кирьякова)