«И пусть побежденный плачет», - этот парафраз арии Германна из оперы «Пиковая
дама» относится, безусловно, ко всем жертвам войн, которые вело, ведет и будет
вести человечество. Но одно дело, когда война ведётся «где там» или давно
закончилась, а горечь собственных потерь и жертв уже приутихла с течением времени.
Совсем другое дело, когда чужая боль и страх побеждённого вторгается в твою
жизнь, стоит перед глазами и лишает столь необходимого тебе покоя.
Людмила Григорьевна была участковым врачом - педиатром, день за днём обходящим
по вызовам десятки больных детишек. Она решила стать детским врачом еще в войну,
когда подростком в эвакуации, помогала ухаживать за совсем маленькими
беспомощными детьми. И теперь, в шестидесятых годах, спустя двадцать лет после
победы в самой страшной войне двадцатого века, она, оставшись верной своей детской
мечте, спешила к маленьким пациентам.
Одного болезненного малыша она посещала особенно часто. Его тяжелые приступы
сменялись недолгими периодами ремиссии, но и тогда ему требовался постоянный
контроль со стороны участкового врача. Однажды Людмила Григорьевна, сама
смертельно усталая от бесконечных вызовов, проведя профилактический осмотр и
передав очередную порцию лекарств для маленького пациента, обратила внимание на
пианино, приютившееся в углу комнаты. Видно было, что к нему давно уже никто не
прикасался и его крышка была заставлена массой пузырьков, пакетиков и свертков –
всем тем многим, что так необходимо для больного ребенка.
- Разрешите, я посмотрю инструмент? – даже как-то неожиданно для себя,
обратилась Людмила Григорьевна к маме больного мальчика. Та, была только рада, что
доктор подольше останется у больного ребенка.
- Конечно, - словоохотливо начала она, - это мой папа из Германии после войны
привез. Он у нас полковником был.
Людмила Григорьевна понятливо кивнула. Привозить трофеи с войны считалось
нормальным. Пока будут войны, будут победители и побежденные, будут и трофеи.
Солдаты везли добро в своих сидорах, младшие офицеры в чемоданах, старшие – в
контейнерах, а маршалы увозили трофеи домой вагонами.
Пианино было известной немецкой марки Циммерманн. Обшарпанный корпус
инструмента с большой красивой виньеткой в центре верхней деки и со следами снятых
некогда кичливых канделябров был, очевидно, выполнен из ценных сортов дерева.
Педали между массивных вычурных резных стоек тускло поблескивали, а клавиатура с
изящными чистыми клавишами была просто как новая. Хозяйка, увидев неподдельную
заинтересованность врача продолжила.
- Папа хотел, чтобы на нём играла я или внук, да, какое там, - она смахнула
слезу. – Не играл на нем у нас никто и играть уже не будет. А Вы попробуйте,
попробуйте. Не стесняйтесь.
Людмила Григорьевна тронула клавиши фортепиано, и оно ответило ему
расстроенным, дребезжащим аккордом, но звучание было на удивление насыщенным,
глубоким и выразительным. Присев, она пробежала пальцами по всей клавиатуре, и,
импровизируя, стала играть какую-то незнакомую мелодию. Быстрые пальцы
послушно находили нужные клавиши. Импровизация сменилась какой-то популярной
киношной мелодией, затем попурри популярных эстрадных песенок. Музыка заполнила
все пространство небольшой квартиры, вытеснив на время воцарившуюся здесь тяжелую
ауру беды и отчаяния…
Плач малыша быстро вернул всех к действительности.
- Ничего, ничего, доктор, продолжайте, прошу Вас, - чуть ли не с мольбой в
голосе обратилась к пианистке мама, спеша к ребенку. Ему просто кушать пора. А
так нам очень нравится. Правда, ведь, Саша?
Малыш зашелся рёвом еще сильнее. Врач встала от инструмента. Музыка звучала в
ее душе, но она должна уходить. Больные дети ждали ее.
Людмила Григорьевна никогда не занималось музыкой у профессиональных педагогов. В
интернате глухой татарской деревни, куда она одиннадцатилетней девочкой была
эвакуирована из блокадного Ленинграда, стояло старенькое пианино, на котором
играла местная культработница – самоучка, не знающая нот, подбирающая музыку на
слух. Долгими вечерами, порой под вой волков, бродящих вокруг деревни, она охотно
передавала свой опыт благодарной ученице. Та схватывала всё буквально на лету.
Вскоре они уже вместе в четыре руки музицировали, создавая причудливые мелодии,
раз за разом все красивее и сложнее.
Абсолютный слух - это тот талант, который дается человеку от рождения. Его
нужно развивать. Без развития он атрофируется. Но удивительным образом
двадцатилетний перерыв в занятиях не помешал Людмиле Григорьевне не потерять этот
дар природы.
В тот же вечер женщина рассказала мужу о неожиданном возрождении своего
музыкального таланта.
- А давай купим пианино, – предложила она, – знал бы ты, как этот Zimmermann
звучит! Да, я думаю, и не слишком дорого оно нам обойдется. Давай разнообразим
нашу спартанскую обстановку! Я бы с удовольствием играла, да сыновей обучила.
Муж был не против.
- Вот только про сыновей, ты это зря. Ты же знаешь, ни слуха у них, ни голоса,
в меня они пошли такие. Ты у нас одна такая музыкальная. Только вот зачем
подержанный инструмент покупать? Купим новый. И вот чего я опасаюсь. Соседи будут
недовольны. В нашем доме такие тонкие стены.
Он был прав. Сыновья - школьники не проявляли никакого интереса к обучению
музыки, тем более классической. Семейные походы в филармонию были нечасты и
сопровождались уговорами. Под разными предлогами то один сын, то другой, пытались
отлынивать от мероприятия, и хотя после концерта оба были весьма довольны и
благодарили родителей, но и в следующий раз попытки уклониться от филармонии
снова повторялись.
Соседям же можно было только посочувствовать и надеяться на их терпение. Игра на
пианино не могла не вызвать ответного отклика соседей.
Слышимость в панельной «хрущёвке» была такая, что, как говорится, если чихнуть
на пятом этаже, то на первом пожелают здоровья.
- Соседей беру на себя. – беспечно заулыбалась счастливая жена. - Где же они
ещё будут консультироваться, у кого лечиться? Вот увидишь, они еще за бесплатные
концерты благодарить будут.
Действительно, она была для многих соседей домашним доктором. Её рабочий день
вечером не заканчивался. Звонки в дверь от заболевших соседей были обычным делом.
И неважно, что она педиатр. Людмила Григорьевна консультировала и детей и
взрослых. Да еще телефонные звонки от множества друзей и знакомых. Настоящим
врачом, врачом по призванию была Людмила Григорьевна!
Новые пианино из магазина ей не понравились: звучание не то.Теперь она хотела
только Zimmermann. Едва дождавшись очередного вызова к больному мальчику, она
вновь присела к инструменту. «Старина», казалось, только этого и ждал. Под
быстрыми пальцами пианистки инструмент ожил, ответил глубоким и красивым
звучанием, окрасил мелодию богатыми обертонами и сочными тембрами.
- Доктор, - обратилась к пианистке несчастная мать больного ребенка, – Вы так
хорошо играете, может, купите этот инструмент. Извините, что не могу подарить.
Деньги очень нужны.
Так фортепьяно оказалось у Людмилы Григорьевны.
Была такая привычка в семье называть любимые предметы именами. Был уже безотказный
«Товарищ Джоп» - «горбатый» Запорожец, получивший обращение «товарищ» за верное
служение. Теперь появился прежде роскошный, но и сейчас импозантный, хотя
изрядно потертый нелегкой жизнью «Господин Циммерманн». Он сразу потребовавший к
себе особого обращения.
Приглашенный настройщик, получив за свой труд вознаграждение, чуть ли не
половину стоимости инструмента, радостно сообщил, что через полгода он обязательно
наведается вновь.
- Нет запаса на колках – мудрено объяснил он. – Инструмент прекрасный, но строй
подбит. Таскали его много, отсюда и болячки.
Болячки болячками, но Людмила Григорьевна была счастлива. Живая музыка с тех
пор незримо, но властно вошла в жизнь семьи. Теперь в квартире вместо привычных
вечерних новостей звучал господин Циммерманн, а соседи дружно обзавелись
наушниками.
Несколько раз в год в семье по разным поводам, а то и без повода устраивались
праздники. Раньше приглашенные гости, в меру подекаденствовав и слегка
повольнодумствовав за трапезой, расходились по домам весьма довольные и собой, и
оказанным им приемом, сразу после щедрого застолья Теперь же, с появлением
фортепиано, праздничный ритуал изменился. Между горячим и чаепитием полагались
танцы с господином Циммерманном. За фортепиано располагалась, естественно, Людмила
Григорьевна.
В почете был заводной Чарльстон и коллективный танец маленьких утят. Взрослые
солидные и уважаемые люди сначала с азартом повыкидывав по сторонам ноги в чуждом
советскому обществу ритме, затем с удовольствием становились в «утиный» кружок.
Притоптывая и похлопывая руками - крылышками, они, как могли, подражали утятам,
приседая и семеня по кругу.
В один прекрасный день «утиное единство» достигло таких размером, а топот ног
было таким дружным, что господин Циммерманн не выдержал, и у него отвалилась
нижняя дека. Ох, не зря настройщик сетовал на нездоровье инструмента.
Мужчины наперегонки кинулись ставить деку на место, и тут обнаружился главный
секрет, что хранил старый добрый Циммерманн. В укромном уголке пианино притаился
неприметный лоскут материи с сокровищами маленькой девочки – наверно, хозяйки
этого инструмента. В свертке обнаружился фарфоровый набор кукольной кофейной
посуды. Здесь было несколько крошечных чашечек с блюдечками, миниатюрный
фарфоровый молочник и столь же маленькая сахарница. Тут же лежала маленькая
нарядная куколка.
Эта находка вызвала у присутствующих двойственные чувства. Детский набор
вызвал всеобщее восхищение. В эпоху толстых тяжелых тарелок, громоздкой
эмалированной посуды и огромных голых пупсов, эти миниатюрные предметы сервировки,
да и сама куколка, были как из другого неведомого нам мира. У женщин при этом
навернулись слезы на глазах. Казалось, в воздухе осязаемо повисло отчаяние и горе
маленькой девочки, в один миг лишенной своих сокровищ. За что была так наказана
она? В чем виновато это безгрешная малышка и тысячи таких же детей, как она?
Что-то сбилось в сознании присутствующих, еще за пять минут до этого непоколебимо
уверенных в справедливости коллективного наказания агрессора. Прежняя праздничная
атмосфера пропала, танцевать никто уже не хотел. Гости потянулись к выходу.
Несколько дней Людмила Григорьевна не подходила к фортепиано. Чувство, что она
играет на ворованном инструменте, не покидало ее и болью отзывалось в сердце.
Нужно было что-то делать, бороться с надвигающейся депрессией. И она поступила
так, как делала, когда не знала, как поступить – купила билеты в филармонию.
Билеты для всей семьи. К ее удивлению, и радости, на этот раз сыновья не
пытались уклониться. Они, как и их отец, муж Людмилы Григорьевны, видели, что с
ней что-то происходит, терялись в догадках и старались не огорчать ее лишний раз
своим отказом.
Настроение женщины улучшилось уже по дороге в филармонию. Выйдя из метро, семья
свернула на Михайловскую улицу, и тут ей в глаза бросилась афиша. В ней
сообщалось, что в малом зале на днях состоится выступление детского музыкального
театра из Германии. Теперь она знала что делать.
На концерт она пошла одна, с удовольствием посмотрела и послушала юных актеров
и с удивлением ощутила в себе желание понянчиться с внуками. Это было что-то новое
и удивительное, очень жизнеутверждающее, именно то чувство, которого так ей не
хватало после пережитого стресса. «Рано еще, лет пятнадцать, пожалуй, ждать», -
даже с каким-то огорчением подумала она, - Ну ничего, живы будем, не умрем.
Какие наши годы?
После концерта Людмила Григорьевна подошла к самой маленькой исполнительнице и
отдала ей сокровища, которые сохранило старое пианино. Надо было видеть глазенки
девочки, получившей столь замечательный подарок, её радость. Не слушая
благодарностей, не отвечая на вопросы удивленных педагогов, она поспешила к
выходу.
А дома вновь торжествующе запел, наполняя воздух незримым волшебством
прекрасной музыкой, послушный Циммерманн, Вновь новые красивые мелодии зазвучали
под быстрыми пальцами исполнительницы, вновь и вновь пускались в пляс
многочисленные гости. Легко было на душе Людмилы Григорьевны. Ее совесть была
чиста. Не имея возможности исправить прошлое, она сделала то, что могла –
осчастливила маленькую немецкую девочку и вернула кем-то украденную вещь на свою
родину.
Моя дочь, ее внучка, выступает теперь за прекрасными роялями в лучших
концертных залах Берлина. Смотря на нее, слушая ее музыку, я часто мысленным
взором возвращаюсь в прошлое. Вижу врача – педиатра по призванию, пианистку от
бога, мою маму за старым добрым инструментом - господином Циммерманном.
.