Тёплой майской ночью над старым прудом в яблоневом саду пел соловей. Воздух ночи был напоён пьянящим ароматом цветов. Небо было безоблачно. На самой его вершине сиял чистый серп месяца, отражавшийся в неподвижной глади пруда. Соловей пел о любви, том, как душа его жаждет встречи с подругой.
- О, услышь, услышь меня, нежноликая! - выводил он одно серебряное коленце за другим.
Всё кругом, деревья и травы, кувшинки и лотосы, нежившиеся в прозрачных водах, слушали его, затаив дыхание, не смея даже лёгки м движением нарушить очарованное молчание. Даже лягушки у берега, замерев в тине у берега, молча внимали любовным трелям соловья.
Но вот одна из них встрепенулась, за ней другая.
- Почему мы молчим? - спросила одна. - Ведь мы тоже умеем петь.
- Ква! - откликнулась другая. - Разве он один на свете? Или наши голоса не так же звонки?
И тут проснулся весь хор.
- Ква! Эке-ке-ке! - поднялось над прудом, да так громко, что соловей в смущении сбился и замолчал.
- Как хорошо, когда все поют! - воскликнула самая молодая квакушка.
- Но ведь вы не дали мне пропеть мою песню! -обиделся соловей.
- Подумаешь, какой певец! - перебивая одна другую. подняли переполох лягушки. - Ты не один такой! Мы поём ещё громче.
Соловей поник головой. Поверхность вод замутилась. Месяц спрятался за тучку, яблони перестали благоухать, цветы и травы загрустили. А старая мудрая жаба, сидевшая на кочке на середине пруда, выждав миг, когда стих переполох, сказала:
- Вы поёте громко, но пение ваше надрывно и однообразно. Вы поёте о тёмной страсти, а он пел о любви!
И лягушки, услышав, что сказала старая жаба, затихли. А соловей, наполнив свои маленькие лёгкие тишиной, вновь разлил свои трели о красоте ночи, о ясном месяце, о тайне сада, в глубине которого ждёт его возлюбленная.