Эта сказка про трех друзей широко всем известна. Ну, та самая сказка, где Лиса выманивает Петушка из дома словами:
Петушок, Петушок,
Золотой гребешок,
Масляна головушка....
Только в нашей семейной версии один из троих друзей – почем-то Воробей, а в классической - какая-то другая птица, кажется Дрозд. Воробей, между прочим, лучше, чем Дрозд ложится на язык.
Сейчас я думаю: а зачем отец рассказывал мне сказки? То есть, понятно, зачем матери рассказывают на ночь детям сказки: чтоб те спокойно засыпали. Но по отдельным признакам и по самому факту, что я вообще помню рассказывающего отца, получается, что мне было уже лет шесть и больше, да еще и рядом помнится присутствие старшей моей сестры.
Это нас уже не спать укладывали, это мы так проводили время. Выгадаем момент, когда отец дома и наладился отдыхать, прыг к нему под бок: расскажи нам что-нибудь. Бабушка и тетя Вера уже рассказали нам все то же теми же словами раньше, я уже знал все наизусть, и уже канон сложился. Но их сказки я помню вообще, без подробностей, а отца как будто и сейчас слышу.
Да просто любил он нас, своих детей, безмерно, как его родители любили его.
То ли у отца был дар рассказчика, то ли моя фантазия так легко возбуждалась, но я видел в воображении все, что он рассказывал, пейзажи, интерьеры. Я бы их смог нарисовать.
Вот Кот да Воробей уходят рубить лес, оставляя Петушка на хозяйстве. Они предостерегают его: в дом никого не пускай, окно не открывай.
Ну, точно как предостерегали меня, когда оставляли одного.
Лиса под окном, тут как тут, (она прячется) и заводит:
-Петушок, Петушок,
Золотой гребешок,
Масляна головушка,
Шелкова бородушка.
Выгляни в окошко,
Дам тебе горошка.
Приземистый распластанный дом в тени исполинских карагачей или ив. Сухо, жарко, на листьях пыль. Лабиринт тесных низеньких комнат. Темно, прохладно, ставни-то от жары закрыты. Петушок слоняется по комнатам, ему скучно, как мне, когда я оставался дома один. Иногда в темноте комнаты он видит какое-то движение - это он сам мелькнул в зеркале. За окошком пыльная дорога. Все дороги в моем детстве были пыльными. Пыль как вода лежала в колеях, босая нога погружалась в ее теплоту, и как манило внезапно, с вывертом, подбросить пыль в воздух, и идти в ее клубах. Так я представлял себе картины наши, семиреченские, откуда мне было знать, что эта сказка создавалась в других декорациях, российских, сырых, лесных? Я впервые-то их увидел через 20-ть лет. Ни карагачей, ни пыли там нет.
Петушок слышит льстивый призыв из-за ставни. Забыта осторожность, наконец-то что-то произошло. Он распахивает ставню, высовывается, ну-ка, где этот горошек?
Кума Лиса сгребает его и уносит. Он жалобно кричит:
Куды, куды, куды!
Кот да Воробей!
Несет меня Лиса
За темные леса,
За высокие горы,
За быстрые реки...
Кот да Воробей слышат его, все бросают, бегут на помощь. Кот бежит - земля дрожит, Воробей летит - лес шумит. Бежит Кума Лиса по тропинке, врезанной в склон горы. Вниз ведет тропинка, к каменистой речушке. Берега ее заросли ежевикой. Потом дорожка перекидывается на другой склон, поросший кустами рябины, а там, за горкой уже стоят елки, и в них, где-то там, дом Кумы Лисы.
Догнали Куму Лису, не доходя мостика, отобрали Петушка, всыпали ей по первое число. Здесь первое расхождение с классической сказкой. Там Лиса сама бросает Петушка, видя, что ее вот-вот догонят. Оно как-то реалистичнее.
Кот да Воробей спрашивают Петушка строгими голосами:
-Что же ты, Петя, нас не послушался, окно Лисе открыл?
-Да она мне горошка пообещала дать.
-Обманывает она все, нет у нее никакого горошка. Ты больше ей не верь.
-Не буду.
-Смотри, не открывай окно опять.
-Да что я вам, маленький?
Назавтра повторяется все. Лиса обещает:
-Выгляни в окошко,
Дам тебе горошка.
Петушок отвечает:
- Ко-ко-ко, обманываешь ты все меня, Лиса, нет у тебя никакого горошка. Мне Кот да Воробей все про тебя рассказали.
-Ну, тогда дам зернышек!
-Это совсем другое дело - и Петушок снова высовывается в окошко, Лиса его цап-царап.
Снова он кричит, снова погоня. Куму Лису опять ловят, опять бьют.
- Зачем, Петя, ты опять открыл окно?
-Так она мне зернышек обещала.
-Нет у нее зернышек, нет ничего у нее, обманывает она. Не верь ей больше, и окно больше не открывай.
-Ну ладно, сам понимаю.
-Слышишь, ты понял, не открывай!
-Да что я вам, маленький? Хватит вам уже повторять.
Назавтра Кот да Воробей предупреждают Петушка, что уходят они на этот раз далеко, зова о помощи могут не услыхать. Наказывают ему опять не поддаваться Куме Лисе.
-Ну, хватит вам уже, надоело.
Опять приходит Лиса, повторяет припев:
...Выгляни в окошко,
Дам тебе горошка.
-Обманываешь ты, Лиса, нет у тебя горошка.
-Ну, тогда зернышек.
-И зернышек у тебя нет.
Умнеет Петя на глазах. Но и предела женской подлости не существует.
-Ой, смотри, Петя, что делается,
Ехали бояре,
Пшено просыпали,
Все куры клюют,
А петухам-то не дают.
Сильный ход. Как Пете такое стерпеть! Да и никто бы и не стерпел. Забыл обо всем, так и рвется в окошко:
- Как это петухам не дают, да вот я им покажу, этим курам!
В следующую секунду он уже бьется в Лисьих руках и кричит.
Ах, Петя, Петя, ну что бы тебе было подумать сначала: ну какие-такие там бояре, в твоем захолустье? Какие куры? Да живи куры рядом – мир бы твой был совсем другим.
Но сам я странным делом, краем сознания видел веселых бояр в пестрых одеждах, летящих по дороге во вздымаемой ими пыли на расписных санях. Ну а кур, разгребающих пыль ногами, и напрягаться не надо было, чтобы представить, я их каждый день на нашей улице видел. А что, вполне могло так статься, что и проезжали бояре...
Да не сам ли я так только вчера гнался за сестрой в одних чулках (да-да, чулках, пристегнутых резинками к лифчику) по глубокому снегу. Мягкий свежий снег лежал на нашей улице, вот по нему-то я и гнался за хохочущей сестрой, выскочив из дома. Тапочки сразу же где-то слетели. Чего я гнался - и не упомнить, но ярость была сильная. Раздразнила она меня чем-то и побежала. И что бы я с ней сделал, кабы она позволила догнать? Кинулся бы, взбешенный, на нее? Так сколько раз кинулся, столько раз бы и в снег полетел: она была сильнее и крупнее меня. Да и убегала она для забавы, не от опасности. Бабушка потом сушила мои чулки. Ноги мои она засунула в духовку печи, что-то подложив под них, конечно. Ворчала, грозилась все матери рассказать. Не рассказала, не выдала.
Словом, наш брат был этот Петя. Вот бьется он и кричит:
-Куды, куды, куды!
Кот да Воробей!..
Да не слышат они. Говорили же тебе, далеко на этот раз ушли. Так и унесла Лиса Петушка.
Ах, был же у меня тогда двоюродный брат Петя, с Соней и Ирой – дети дяди Пети, все младше меня. Румяный, непослушный, точно как тот Петушок.
Вот приходят Кот да Воробей домой - окно открыто, Пети нет, под окном перышки, в пыли - лисий след. Все ясно, надо идти выручать. Переоделись они бродячими музыкантами, взяли с собой балалайку (из дальнейшего видно, что надо бы гусли, но видно, балалайка была уже отцам и дедам понятнее), мешок. Положили в него молоток и моток веревки, и пошли к дому Лисы.
Кума Лиса в это время давала распоряжения своим детям: ты принеси воды, ты растопи печку, ты почисти котел, мы сегодня петуха есть будем. Совсем предпраздничная суета у них в доме наступила! Петя сидит под столом. В это время Кот да Воробей подошли к ее дому и запели:
-Трени-брени мои гусельцы,
Золотые д мои струночки,
Дома ли сейчас Кума Лиса,
Со своими-то да детками?
У ней первый сын Иванушка,
А второй-то Епифанушка,
Третья дочка у ней Чичелка,
А четвертая Паладьюшка.
Пелось это заунывным голосом. Это, да ничтожное, подхалимское содержание песни сейчас наводит меня на мысль, что Кот да Воробей изображали слепых нищих-попрошаек, а костюмом музыкантов были - рубище да сума. Сама же песня пародировала песнопения, в которых точно так же перечислялись имена святых угодников и архангелов.
Но тогда для меня единственными видеными уличными музыкантами были инвалиды войны на базаре, с аккордеонами, вполне достойные по виду для меня, люди. Тогда даже и пьяные, частенько валявшиеся в пыли у ларьков, только возбуждали любопытство, и не казались мне чем-то недостойным. Не было у меня еще таких критериев. Так что тогда я представлял их кем-то вроде Бременских музыкантов, о которых уже знал по детскому саду.
Кума Лиса, услышав пение, говорит:
- Опять музыканты пришли. Иди, Иванушка, скажи им, что ничего они от нас не получат, пусть уходят.
Иванушка за ворота, а Кот да Воробей его по голове молотком - тюк! Связали потом его веревкой, рот ему заткнули, и - в мешок. Вот для чего они веревку, молоток и мешок с собой взяли. И снова заводят гнусавыми голосами:
Трени-брени мои гусельцы....
Посылает Лиса к ним следующего, Епифанушку – и его точно также в мешок упаковали. И снова поют. За Епифанушкой – там Чичелка.
-Мальчики, - мать говорит - заслушались, домой их позови, а музыкантов прогони.
За Чичелкой – там и Паладьюшка. А музыканты все поют и поют.
-Нет,уж видно мне самой надо идти, - говорит Лиса – ничего толком сделать без меня не могут.
А они и Лису тоже молотком - и в мешок.
Заходят Кот да Воробей в избу - там Петя грустный под столом сидит, смерти ждет. Обрадовался он друзьям, всех обнимает, прощенья просит. Больше я никогда не буду Лисе верить, говорит.
-Да уж, больше не будешь, это точно,- говорят Кот да Воробей, - в мешке они все у нас сидят. Мы сейчас к нему камень привяжем, да с моста в реку-то и сбросим.
Тут Лиса уже очнулась, из мешка все услыхала и взмолилась: да не губите вы меня с моими детками, отпустите нас всех. Обещаю вам Петю больше не обижать. Просила она так, просила, обещала так, обещала. Задумались тогда Кот да Воробей: а что, давай-ка Петю спросим.
-Прощаешь ли ты ее, Петя?
-Ладно, прощаю, - говорит Петя, - только пусть она к нам больше не приходит и не обманывает.
Отпустили Лису с лисятами и больше она к ним не приходила.
Тут у нас существенное расхождение с оригинальной сказкой, хотя бы у Афанасьева посмотреть. Там никакого мешка, никакой веревки Кот да Воробей с собой не брали, а лисят и Лису убивали по мере появления их из дома. Думается, и молотка с собой они не брали, потому что не было в деревенском быту молотков. Плотники обухом топора гвозди забивали. И наши друзья тем же инструментом, наверно, орудовали. Еще и русского имени на свете не было, а мудрость народная знала, что врага надо изводить под корень, до седьмого колена.
Это, кстати, и коммунисты-интернационалисты понимали, вспомним расстрел царской семьи, расказачивание, ссылки кулачьих семей за Полярный Круг, на погибель. И преемники их эту истину понимали вполне: хотя генетику и не признавали, все говорили, что это бытие определяет сознание, а наследственности никакой не бывает, но вражье потомство тем не менее старались стереть в пыль, так, на всякий случай.
Также и другое ранее отмеченное расхождение с оригиналом важно: в оригинале Лиса бросает Петуха и убегает – типичное поведение вора на базаре, который понимает, что если его поймают, то непременно забьют до смерти. И убили бы Лису запросто, а что, не за что было? Петуха-то она не на прогулку с собой брала - съесть собиралась. Да и убив ее, они проблему бы разом решили. А здесь они Лису поймали, Петушка отобрали, саму только чуть побили. Не сильно, видно, побили, раз не отвадили, раз назавтра опять пришла. Это незаметно размывает крепкий сюжет, делая его менее серьезным, похожим на игру в казаки - разбойники.
Так что сказка была исправлена, отредактирована. В ней появился, ранее отсутствовавший в ней, так не присущий народным сказкам гуманизм. В русских сказках муж непременно убивает коварную жену, собаки рвут лис на клочки, петух сносит козе голову косой, в лучшем случае коза сама насмерть расшибается о порог. Злую мачеху того самого братца Иванушки казнят, привязав к лошадям и разметав по кустам. Баба Яга ест детей по-настоящему, съедает зажаренную родную дочь вместо Иванушки. Смерть, возмездие в каждой сказке.
Но кто вот отредактировал эту сказку? Мой отец? Его отец, мой дед? Бабушка? Кому это нужно было?
Подумаешь, большое дело, скажут сейчас мне: время-то другое наступало. Да любой добрый человек мог сказку исправить.
А вот и нет, не любой. Да и время еще то было на дворе. Не пришла еще эпоха Чебурашек. Еще Павлик Морозов и пионеры-герои сурово смотрели со всех стен, страниц и тетрадных обложек в мою детскую душу, взглядом вопрошая: а не дрогнешь ли ты, когда настанет твой черед? Не струсишь? Пойдешь ли на муки как мы? Кто сейчас знает Леню Голикова, или его прообраза Мальчиша Кибальчиша? А тогда все дети знали, что с них надо брать пример.
Про деда сказать ничего не могу, он умер до войны, еще не старым. Все его вспоминали добром, а бабушка звала только Петенькой и больше никак. Может он изменил конец сказки, а может и не он. Думаю, все же не он. До того ли было ему, когда вокруг все время рушилось то, что он только успевал построить?
Могла ли бабушка? Она мне много рассказывала о своем детстве, например, о любимом старшем брате с которым играла. Во время одной из игр брат облил кошку керосином из лампы и поджег. Неожиданно горящая кошка забилась под дом. Это могло принести крупные неприятности. Слава Богу, все обошлось, но брат на всякий случай крепко пригрозил сестренке, что сделает с ней то же самое, если она расскажет взрослым. Бабушка рассказывала это мне с улыбкой, а брат навечно оставался для нее героем. Так что вряд ли это была она. В крестьянском быту смерть была запланирована: поросят, телят, сначала ласкали и умилялись ими, а назавтра подавали к столу и ели с аппетитом. Честно отработавших свое коров и лошадей отводили к живодеру, за копейки. Ну, какие там сантименты? Бабушка, например, спокойно резала (говорили - рубила) кур, а вот мама моя уже не могла.
Только чувствительный человек с развитой способностью сострадать другим, человек, которому претит любая жестокость, мог так подправить эту старую сказку. Но кто же он?
Все же, наверно, это был мой отец. То, что он повидал в жизни, могло бы исчерпать любой ресурс способности сочувствовать чужой боли. Шестнадцатилетний юноша, он видел в Фергане, как на улицах валяются люди, умиравшие и уже умершие от голода. Мало просто видеть умирающего, надо еще и понимать, что нельзя делиться с ним своей пайкой хлеба, чтобы не умереть самому. По его словам, вырвавшимся как-то в споре с матерью, когда она выбрасывали будто бы подпорченное съестное, а он сопротивлялся, в те времена ему приходилось есть кошек и собак. Тогда же ему, как комсомольцу-добровольцу пришлось конвоировать караван из нескольких сотен захваченных басмачей. Они были связаны, сидели на арбах. Какие там они были басмачи – конечно дехкане, заложники. Куда их везли, кто из них остался в живых через год? Он видел этапы раскулаченных. Он сам бывал уполномоченным на заготовках. На фронте он видел, как убивает людей, убивал сам и посылал на смерть других. Каких только смертей не бывало на его глазах. Он видел показательный расстрел дезертира. Дезертиром на фронте считался любой солдат, задержанный “Смершем” за пределами своей части без оправдательного документа. Самосуд солдат над верующим, сектантом, отказавшимся идти в бой. Смерть двух немецких перебежчиков на нашу сторону, и там не менее посаженных нашими солдатами голыми задами на муравейник. Они прожили не более пяти минут. Тела сожженных заживо немцами раненых солдат из его батальона.
При этом отец никогда не был пассивной жертвой истории. Нет, он был среди ее строителей, и там отнюдь не самым последним человеком.
Он-то, наверно, и разорвал традицию, тысячи лет передававшуюся от поколения к поколению. В какой-то момент, бессознательно, он решил не грузить детскую душу отвратительной жестокостью целесообразности, среди которой прошла половина его жизни, не приучать к ней детей заранее, и сам с ней порвал.
И преуспел в этом больше, чем рассчитывал. И, наверно, еще успел об этом пожалеть, когда увидел, что я не оправдываю его надежд стать тем, кем был он. И когда рухнул СССР, лишенный подпитки человеческой кровью.
А в декадентском этом его новом варианте сказка долго не прожила: ее успели услышать только я, его внуки и все на этом, кончился век народных сказок в устной традиции.
Можно здесь сказать: хорош ваш декадентский вариант, ведь в нем все же ребенка, да молотком по голове. Ну и что, скажу я, тогда во всех фильмах, не только наших, но и трофейных тоже, легким ударом по голове часового, герои решали проблемы. Оглушали так, значит. Обычно оглушенный недолго валялся, он быстро приходил в себя и хоть бы что ему. Он еще и дрался и гонялся за героями. Никаких там сотрясений мозга. Так же и я к этому относился. Так что это полне себе гуманный прием. Правда, в реальной жизни сталкиваться мне с ним самому не приходилось.