Аристипп, знаток наслаждений
История философа, прозванного царским псом.
Аристипп (Aristippos, из Кирены, ок. 435 — после 366 гг. до н. э.) был учеником Сократа. Родился Аристипп в знаменитом на всю Окумену африканском городе Кирене, на дорийском наречии — Киране. Это был I_139главный город античной Ливии. Руины Кирены сохранились до наших времен.
Первым царем Кирены был Батт. Кирена была городов купцов и во время правления династии Баттиадов достигла процветания и, выстояв в борьбе против Египта и Карфагена, независимости. Однако персидский царь Камбиз сумел завоевать Кирену, что, как ни странно, способствовало расцвету наук в некогда вольном городе. Кирена стала родиной философской школы киренаиков, родоначальником которой считается Аристипп.
Мне кажется, что расцвет философии под персидским игом наложил свой отпечаток на мыслительные процессы Аристиппа и его последователей.
Учение Аристиппа называют гедонизмом, от слова «hedone» – удовольствие.
По Аристиппу ощущения человека не имеют познавательного содержания, они отражают лишь его душевное состояние. Ощущения подразделяются на легкие (удовольствия) и бурные (неудовольствия). Удовольствие есть благо, к нему надо стремиться. Неудовольствие, страдание есть зло. Его надо избегать. Причем если нет ни страдания, ни удовольствия, то это ничего не значит, ни добра, ни зла.
Удовольствие это еще не счастье. Счастье — это когда много удовольствий.
К частным наслаждениям следует стремиться ради них самих, а к счастью — не ради него самого, но ради частных наслаждений.
Тут Аристипп, конечно, перемудрил. Недаром Аристотель относил его к софистам, по современному выражаясь, к лжеученым. Мне лично сложные обратные логические связи Аристиппа напомнили умствования незабвенного повара -оккультиста Юрайды из «Похождений бравого солдата Швейка”: «Форма есть небытие, а небытие есть форма. Небытие неотделимо от формы, форма неотделима от небытия. То, что является небытием, является и формой, то, что есть форма, есть небытие».
Но Аристиппа было не остановить и он твердо продвигал в массы свое учение о пользе наслаждений.
Знания полезны потому, что позволяют более полно наслаждаться. То есть неграмотный человек хуже разбирается в удовольствиях, и оттого его гедонистический КПД не высок. Подлинными удовольствиями являются лишь телесные, то бишь плотские, они имеют преимущество перед духовными. Удовольствие относится к настоящему: воспоминание о благе или ожидание его не есть удовольствие – одно забылось, другое еще нет.
В общем, этот Аристипп был предвестником грядущего через пару тысяч лет общества потребления. Он считал, что высшая моральная ценность — это жить в свое удовольствие. И на своем примере доказывал правоту этого тезиса.
Философии он обучился, когда приехал в Афины и записался в ученики к Сократу. Выучившись, он стал преподавать софистику, брал с учеников немалые деньги и вначале даже посылал их своему учителю. Сократ деньги вернул, сказав, что ему запрещает их принимать знаменитый «Демон Сократа».
По простому — совесть.
У Аристиппа совесть если и была, то своеобразная. Он очень хорошо устроился пр и дворе сиракузского тирана(главы администрации) Дионисия. Вот что пишет по этому поводу Диоген Лаэртcкий:
“Он умел применяться ко всякому месту, времени или человеку, играя свою роль в соответствии со всею обстановкой. Поэтому и при дворе Дионисия он имел больше успеха, чем все остальные, всегда отлично осваиваясь с обстоятельствами. Дело в том, что он извлекал наслаждение из того, что было в этот миг доступно, и не трудился разыскивать наслаждение в том, что было недоступно. За это Диоген(Синопский, который жил в бочке — В.П.) называл его царским псом».
Жизненная философия Аристиппа пронизывает все его слова и поступки.
Когда тиран Дионисий плюнул в него, он стерпел, а когда кто-то начал его за это осуждать, он ответил: “Рыбаки подставляют себя брызгам моря, чтобы поймать мелкую рыбешку; я ли не вынесу брызг слюны, желая поймать большую рыбу?”
Однажды, когда он проходил мимо бочки Диогена, который чистил себе овощи, тот с усмешкой сказал: “Если бы ты умел кормиться вот этим, тебе не пришлось бы прислуживать при дворах тиранов”.- “А если бы ты умел обращаться с людьми,- ответил Аристипп,- тебе не пришлось бы чистить себе овощи”.
Однажды Аристипп купил куропатку за пятьдесят драхм, что было весьма дорого. Когда прохожий осудил его за это, он спросил: “А если бы она стоила обол, ты купил бы ее?” Собеседник не отрицал. “А для меня,- сказал Аристипп,- пятьдесят драхм не дороже обола”.
Аристипп, впрочем, не был примитивным подхалимом и лизоблюдом. Он был принципиальным и довольно тонким подхалимом и лизоблюдом.
Вот что пишет по этому поводу Лаэрций:
«Однажды тиран Дионисий предложил ему из трех гетер выбрать одну; Аристипп увел с собою всех троих(понятно, что за счет Дионисия — В.П.), сказав: “Парису плохо пришлось за то, что он отдал предпочтение одной из трех”. Впрочем, говорят, что он довел их только до дверей и отпустил. Так легко ему было и принять и пренебречь. Поэтому и сказал ему Стратон (а по мнению других, Платон): “Тебе одному дано ходить одинаково как в мантии, так и в лохмотьях”.
Аристипп тонко чувствовал, когда можно нагрубить начальству, а когда нет.
Однажды Дионисий потребовал, чтобы он сказал что-нибудь «этакое философское». “Смешно,- сказал Аристипп,- что ты у меня учишься, как надо говорить, и сам меня поучаешь, когда надо говорить”. На это Дионисий рассердился и велел Аристиппу занять самое дальнее место за столом. “Что за почет хочешь ты оказать этому месту!” – съехидничал Аристипп.
Когда Аристиппа спросили, какую пользу принесла ему философия, он ответил, что она дала ему способность смело говорить с кем угодно. А на упрек в том, что ведет роскошную жизнь, он сказал: “Если бы роскошь была дурна, ее не было бы на пирах у богов”. На вопрос, чем философы превосходят остальных людей, он ответил: “Если все законы уничтожатся, мы одни будем жить по-прежнему”.
И выходит, что философией Аристипп занялся только лишь для того, чтобы обеспечить себе безбедное существование. Он этого достиг в полной мере и не обращал внимания на общественное мнение.
Его порицали за то, что он живет с гетерой Лайдой. “Но разве не все равно,- сказал Аристипп,- занять ли такой дом, в котором жили многие, или такой, в котором никто не жил?” – “Все равно”. “И не все ли равно, плыть ли на корабле, где уж плавали тысячи людей, или где еще никто не плавал?” – “Конечно, все равно”.- “Вот так же,- сказал Аристипп,- все равно, жить ли с женщиной, которую уже знавали многие, или с такой, которую никто не трогал”.
Аристипп мог и сам при удобном случае плюнуть в физиономию какому-нибудь мерзавцу. Например, он плюнул в лицо Симу, министру финансов Сиракуз, когда то показывал ему свой роскошный дом с мозаичными полами. Казначей возмутился, но Аристипп ответил, , что нигде не было более подходящего места.
Аристипп не был плохим человеком и в общем-то знал цену истинного величия.
Когда преподавание принесло ему много денег, Сократ спросил его: “За что тебе так много?” А он ответил: “За то же, за что тебе так мало”
На вопрос, как умер Сократ, он сказал: “Так, как и я желал бы умереть”.
Однажды в дороге у Аристиппа утомился раб, который нес его деньги. “Выбрось лишнее,- сказал ему Аристипп,- и неси сколько можешь”.
Он не останавливался перед унижением, когда нужно было помочь кому-то.
Однажды он заступался перед Дионисием за своего друга и, не добившись успеха, бросился к его ногам. Когда кто-то стал над ним смеяться, он сказал: “Не я виноват, а Дионисий, у которого уши на ногах растут”.
Аристипп очень грамотно позаботился о своих потомках. Они продолжили его философскую линию и тоже жили неплохо.
Сначала дело отца продолжила Арета, дочь Аристиппа, потом ее сын, названный в честь деда Аристиппом. Ему дали прозвище Metrodidaktos (ученик своей матери). Аристипп-младший оформил гедонизм в стройное философское учение. Правда позднейшие киренаики значительно его изменили.
Аристиппа осуждали многие великие философы античности. Аристотель, как мы уже говорили, считал его софистом. Платон осуждал Аристиппа прежде всего за то, что он не присутствовал при смерти Сократа. Но ведь это не доставило бы Аристиппу удовольствия, и тем самым поколебало бы его в устоях собственной научной школы.
В историю науки Аристипп вошел воплощением беспринципности, но это его вряд ли бы взволновало.