Вербованные

Пётр Буракевич
(Посвящается  людям,  приехавшим  в  пятидесятых годах  по  оргнабору (вербовке)  в  Пряжинский  район   Карелии)
 
 - Да  он  же  вербованный,  что  от  него  можно  ожидать?!  - Заявила  тётя  Нина,  мама  моего  друга  детства,  в  разговоре  со  своим  мужем  о  соседе.
   Так  вошло  в  мой  детский  лексикон  новое  слово  "вербованные". Интонация  с  которой    тётя   Нина  произнесла  это  оставила  в  моей  детской  душе  какой-то  неприятный  осадок  и  я,  не  зная  смысла  этого  слова,  попросил    своих  родителей  разъяснить  суть  дела. Мне,  как могли,  пояснили,  что  это  люди,  которые  по  вербовке  приехали  со  своей  родины  на  работу  в  другие  места  нашей  страны  и,  что  мой  папа,  как  и  тётя  Нина,  тоже  вербованные,  приехавшие   на  работу  в  Карелию   из  Белоруссии.
 
        В переполненном вагоне  поезда  Ленинград - Петрозаводск  стояла  страшная  духота  и  та  характерная  и  знакомая  всем  вагонная  вонь,  к  которой  так  привыкли  проводники,  но  никак  не  может  привыкнуть  нормальный  пассажир. На  крутом  повороте  чёрный смердящий  каменным  углем дым  паровоза,  ворвавшийся  в  открытую  форточку  вагона,  разбудил  Костаса  Астраускаса,  спавшего  на  второй  полке. Эти  чередующие  долбящие  звуки  вагонных  колёс  резко  били  в  висок  его  не похмелённой  головы. Вчера  Костас  с  такими  же,  как  и  он,  попутчиками,  завербованными  на  лесозаготовки  в  Карелофинскую  АССР,  по  случаю  знакомства  выпили  домашней  самогонки,  по-хозяйски  прихваченной  из  дома. Вчерашние  друзья  ещё  спали,  кто  где. Юлесь  Жидкевич  прикорнул  на  одной  боковухе  с  братом  Лёней,  ноги  которого сползли  на  пол,  полностью  загородив  проход. Николай  Черняк,    как-то  поместившись,  спал  на  второй  полке с   Петром  Буракевичем. Словом  вся  вчерашняя  компания  кое  как  устроившись,  наверное,  видела  сны  о  предстоящем  житие  на  чужбине.

    Костас  или  по-русски  Костя  Астраускас  родился  и  всю  свою  двадцатилетнюю  жизнь  провёл  на  хуторе  недалеко  от  Каунаса  в  Литве. Рано  оставшись  без  отца  Костя  со   старшими  братьями  как  могли  помогали  матери  чтобы  выжить  в  то  трудное  время:  заготавливали  сено  для  коровы,  кормилицы  семьи,  пахали  и  сеяли,  батрачили  у  соседского  помещика  Марчулёниса. После  прихода  в  Литву  советской  власти  помещик  куда-то  сбежал,  оставив  на   разграбление  сельчан  своё  поместье. Начавшаяся  было  коллективизация  прервалась  страшной  войной,  в  которой  погибла  вся  семья  Кости. Десятилетний  мальчик  раньше своих  братьев  и  матери  пошёл  на  поле   копать  картошку  и  через несколько  минут  в  хату  угодила  немецкая  авиабомба,  все  погибли. Подростка  приютила  родная  тётка. После  войны  Костя  работал  в  колхозе,  но  в  поисках  лучшей  доли  рванул  в  Каунас. В  многолюдном  городе  молодой  наивный  деревенский  паренёк  связался  с  бандитами,  но,  когда  милиция  занялась  "друзьями"  Кости,  он  вернулся  в  деревню,  где  от  греха  подальше,  завербовался  на  работу  в  Карелию.

       Будущие  лесозаготовители  карельских  лесов  начали  понемногу  просыпаться  и,  осознавая  реальность  окружающей  действительности,  желали  только  одного - как  бы    "поправить"  головы,  одурманенные  вчерашним  застольем.

- Костя,  в  соседнем  вагоне  едут  твои  земляки,  кстати,  там  есть  и  девушки,  сбегай,  может  у  них  есть  заначка. У  мужиков  вряд  ли  будет  что,  -  предложил  Коля  Черняк,  оправдывающий  свою  фамилию,  чернявый   девятнадцатилетний  парень.

- Мужики,  давайте  чего  на  обмен  или  гроши. Кто  задаром  даст? - Парировал  Астраускас.

Быстро  нашёлся  на  обмен  шманделок  ароматного  пахнущего  чесноком  сала  и  Костя  поспешил  в  соседний  вагон. Пока  гонец  бегал  за  "лекарством"  компания  вербованных  начала  обсуждать  тему   будущей  работы.

- Хорошо  бы  попасть  в  одно  место,  вроде  бы,  сдружились,  -  предложил  Юлесь  Жидкевич.

Никто  из присутствующих  не  возражал  против  такого  развития  событий,  но  всё-таки  больше  всего  ребят  интересовал  результат  "командировки"  Астраускаса,  поэтому  разговор  дальше  как-то  не  клеился.
 
- Костя,  где  ты,  так  долго  шляешься,  -  встретили  хором  жаждущие,  и,  увидев  оттопыренные карманы  Астраускаса  и  нерастраченный  кусок  сала,  как  по   команде  засуетились.

Дальше  беседа  в  компании  развивалась,  как  вчера,  активно. Больше  всех  возбуждён  был  Костя.

- Там  в  вагоне  девушка  Юля  выручила,  даже  сало  не  взяла. Очень  красивая,  - делился  впечатлениями  Астраускас.

- Наверное  уже  влюбился?!  -  съязвил  Черняк.

- Всё  может  быть  -  Юля  Ринаускайте  литовка,  моя  землячка,  -  серьёзно  ответил  Костя.

- Что  вы  всё  о  бабах,  других  разговоров  что  ли  нет. Вот  все   рассказали  почему завербовались,  а  ты,  Петя,  ничего  не  рассказал,  -  обратился  к  Петру  Буракевичу  Юлесь  Жидкевич.

- А  что  рассказывать,  ничего  интересного,  -  начал  рассказ  о  себе  Пётр.

 Отец  ушёл  на  фронт  в  сорок  первом году,  воевал  в  войске  Польском (армия  Людова). Мы  с  меньшим  братом  Юлесем,  твоим  тёзкой,  жили  с  матерью,  бабкой,  дедом  и  слепой  тёткой. Брат  умер  в сорок  третьем  году  от  воспаления  лёгких. В  этом  же  году  на  хутор  пришли  бандиты,  "лесные  братья"  и  снасильничали  над  матерью. В  сорок  четвёртом  родился  байстрюк-брат  Август. Мать  тронулась  умом  и  вскоре  умерла. Отец  пришёл  с  войны,  женился  на  зажиточной  вдовушке,  оставив  меня  и  байстрюка  Августа    у  деда  с   бабкой. Во  время  коллективизации  батьку  раскулачили, хорошо  хоть  не  посадили. В  сорок  девятом   стал  комсомольцем  -  думал   ближе  к  власти   будет  легче,  но  опять  эти   бандиты  стали  лютовать,  да  и  местные  недолюбливали  коммунистов  и  комсомольцев. С отцом  уезжали  в  Свердловскую  область,  не  сложилось. Вот  сейчас  завербовался  в  Карелофинск.

- Да,  невесёлая  история,  -  подитожил  Юлесь.

- А  у  кого   она  весёлая,  что  мы  все  от  хорошей  жизни  бежим  из  родных  мест?  - встрял  Коля  Черняк.

- Конечно  не  от  хорошей  жизни  едем  в  чужие  края,  но  какая  жизнь  будет  в  Карелии  ещё  не  известно,  может   придётся  обратно  бежать, -  заключил  Астраускас.

- Не  знаю  какая  жизнь  будет,  но слышал  от  людей  гроши  хорошие  заробляют  рабочие  в  лесу. В  колхозе  денег  вообще  не  видели,  -  включился  в  разговор  Лёня  Жидкевич.

Ход беседы  прервал  неожиданный  гудок  паровоза  и  вскоре  поезд  остановился. Появившаяся  помятая  и  заспанная  проводница  объявила,  что  это  Токари,  последняя  станция  Ленинградской  области,  дальше  Карелия. После  недолгой  стоянки  поезд  тронулся  и  вербованные,  прекратив  беседу,  непроизвольно  обратили  свои  взоры  в  окна,  с  интересом  созерцая  весенние  карельские  пейзажи,  хотя  они  ничем  не  отличались  от  картинок  Ленинградской  области,  неинтересных  им  и  пропущенных из-за  других  более  важных  дел. И  каждый  из  них  в  эти  минуты  думал  о  том,  что  ждёт  их  в  этой  Карелии,  как  сложится  их  судьба  в  этом  северном  крае?

- Что,  хлопцы,   притихли? -  Воскликнула  вдруг  внезапно  появившаяся  перед  молодыми  людьми  маленькая  пухленькая  девушка,  очень  похожая  на  известную  актрису  Зою  Фёдорову.
 
- А,  Юля,  проходи,  садись,  - засуетился  Костя.
 
-Это  та  самая  Юля, моя  землячка,  которая  нас  выручила,  - смущённо  произнёс  Костя.

- А  это  моя  подруга  Ольга,  -  представила  Юля  девушку,  которая  смущённо  стояла  за  её  спиной.

Возникла  неловкая  пауза -  настолько  были  ошарашены  друзья  этим  внезапным  визитом. Деревенские  парни,  в  большинстве  своём  не  имеющие опыта  общения  с  девушками,    не  знали,  как  продолжить  разговор.

- Мы  тут  решили  в  одно  место  завербоваться,  а  вы,  что  думаете?  -  неожиданно  спас  ситуацию  Николай  Черняк.

-  Я  тоже  согласна,  надо  попросить  начальство  об  этом,  мы  уже  друг  друга  знаем,  - проговорила  Юля,  выразительно  посмотрев  на  Костю.

Все  переглянулись,  а  Коля  Черняк  даже  подмигнул  Астраускасу.
Дальше  беседа  пошла  своим  чередом. Говорили  о  всём:  о  погоде,  о  предстоящем  житие  в  Карелии,  о будущей   зарплате. За  оживлённым  разговором  не  заметили,  как за  окнами  показались  окраины  Петрозаводска  в  майском   дожде,  а  затем  и  шпиль  железнодорожного  вокзала.

     Из  вагона  вышли  быстро,  так  как  багажа  было  мало:   у  каждого  в  руках  один  чемодан (какие  пожитки  у  деревенских парней!). На  перроне  несколько   групп  людей,  рядом  табличка  с  названием  района. Друзья,  постояв  немного  в  нерешительности,  не  сговариваясь  направились  к  ближней  группе  с  табличкой  "Пряжинский  район". "Покупатель-вербовщик",  сформировав  группу,  без  промедления  повёл  всех  к  машине. До  районного  центра  ехали  в  кузове  грузовика  почти  полтора  часа. В  Пряже  всех  пересадили  на  полноприводный  грузовик  Урал-Зис  и  отправили  в  Кашканский  лесопункт. Если  до  Пряжи  пассажиры  грузовика  практически  молчали,  то  по  дороге  к  месту  жительства  и  работы  разговорились.

- Ну и  названия  деревень  у  этих  карейцев? Какие-то  Кашканы,  что  это  означает,  может  от  слова  "каша"?  -  поинтересовался  Шкута.

- Не  карейцев,  а  карелов. Корейцы  - в  Корее,  а  здесь  Карелия,  -  поучительно  изрёк  Астраускас. 
   
- Чую  наедимся  мы  кашки  в этих  Кашканах, -  весело  пошутил  Николай  Шкута.

- Не  паникуй,  Коля,  може  не  только  наедимся,  но  и  напьёмся, - съязвил  Астраускас.

- А  я  слышал,  что  мы  будем  робить  не  в  Кашканах,  а  каком-то  Чором-ручье,  -  заявил  Пётр  Буракевич.

- Может,  Петя,  ты  не  правильно  понял. Не  Чором-ручей,  а  Чёрный  ручей?  -  предположил Шкута.

- Приедем  на  место,  узнаем  точно,  что  там  за  ручей,  -  изрёк  Юлесь  Жидкевич.
 
   Урал-Зис  с  вербованными  свернул  с  большой  шоссейной  дороги  Петрозаводск-Олонец  влево  на  "убитую"  грунтовку. Вскоре  въехали  в  деревню  Сигнаволок,  плавно  переходящую  в  Важинскую  пристань.  Слева  большое  красивое  озеро  с  виднеющимися  невдалеке  островами.

- И  опять  эти  карельские  названия. Ну  пристань,  понятно,  а  вот,  что  означает  Сигнаволок?  -  Опять  не  унимался  Шкута.

- Коля,  прекрати  ты  эту  антимонию. Какой  дотошный,  всё  надо  знать. Тебе  бы  быть учителем-наставником,  -  сделал  вывод  Юлесь  Жидкевич.

- Озеро  красивое! Наверное  много  рыбы  в  нём,  люблю  рыбалку. Бывало  на  Немане  рыбачил. Вот  устроимся  буду  здесь  рыбачить,  - размечтался  Астраускас.

И  действительно,  через    четыре  года,  когда  почти  все  из  ехавших  в  грузовике  хлопцев,  переселившись  в  новый  только  что  выстроенный   посёлок  Верхние  Важины,  будут  регулярно  по  субботам  выезжать  на  бортовой  машине  на  рыбалку  на  озеро  Святозеро.

      После  Важинской  пристани  дорога  и  без  того  плохая  стала  на  столько  плохой,  что  у  пассажиров  создавалось  впечатление,  что они  едут  на  край  света  и  дорога  скоро  закончится. Оставшихся  десять  километров  до  места  назначения  ехали  целых  полчаса. Проехав  мостик  через  захудалый  ручей  с  чёрной,  как  гудрон  водой,  вербованные  без  всяких  объяснений   поняли,  что  это  и  есть  Чором- ручей,  их  место  назначения. В  двухста  метрах  от  этого  невзрачного  водоёма  с  правой  стороны  дороги  просматривались  какие-то  строения. Грузовик,  свернув  в населённый  пункт,  проехал  метров  сто  и  остановился. Новые  жители  Чорм-ручья  не  спешили  выходить из  машины  и  с  интересом  рассматривали  своё  новое  место  жительства. Картина  не  радовала  глаз:  на  очищенной  от  леса  поляне  стояли  два  бревенчатых  барака-общежития,  между  ними  - сарай,  чуть  поодаль  какая-то  будка,  отдалённо  напоминающая  примитивную  торговую  точку,  на  окраине -  конюшня,  около  которой   дефилировали  шесть  лошадей. Ближе  к  ручью  виднелась  начавшаяся  стройка  жилого  дома. Жители  посёлка  не  работали,  так  как  был  выходной  день. На  крыльцо  ближайшего  барака  вышли  три  мужика  и  один  из  них  кавказской  внешности с  каким-то  странно  неподвижным  левым  глазом  произнес  с  характерным  кавказским  акцентом  "приветственную"  речь:

- Мы  рады  выдэть  вас  на  чоромской  зэмле. Только  вас  здэс  и  не  хватало,  но  пил  и  топоров  хватит  всэм. Завтра с  вашей  помощью  дадым  балшой  кубомэтр. Ну  вылазте,  хлопцы,  стройтесь  в  ряд,  не   стэсняйтэс,  будэм  знакомиться. Говорящий  хотел  было  продолжить  свою  "пламенную"  речь,  но  его  резко  прервали.

- Не  слушайте  Яшку,  давайте  устраиваться. Я  мастер - Фабрикантов  Владимир  Ильич  -  скороговоркой  проговорил  неизвестно  откуда  возникший  лысоватый  мужчина.

- Ленин!?  Точно  Ленин,  -  почти  хором  произнесли  не  перестающие  удивляться  новосёлы.

Вербованные,  поражённые  видом  населённого  пункта,  его  убогостью  и  схожестью  с  зековской  зоной,  этим  дешёвым  спектаклем,  стали  покидать  грузовик.
 
- А  аткуда  вы  узнали  его  клыкуху?  - В  шутку  спросил  кавказец,  после  того,  как  мастер  ушёл  на  склад  за  постельными  принадлежностями.

- А,  что  его  так  и  кличут  тут?  -  спросил  Астраускас.

- Канэчно,   как  ещё  можно  назват  Владымыра  Ильича,  но  парторг  лесопункта,  узнал  об  этой  кличке,  предупредил  всех  о  последствиях. Поэтому  мы  его  сейчас  называем  -  "Вождь",  чтобы  не  было  последствий. Вы  его  ещё  узнаете,  -  съехидничал  странноглазый  кавказец.

    Клички  или  прозвища,  ёмко  и  красочно характеризующие  внешний  облик  да  и  внутренний  "мир"  человека,  были  здесь  распространены,  как  и  везде  в  подобных  мужских  коллективах. Часто  первоначальная  кличка  трансформировалась  в  другую. Странноглазый  арменин  Ашот  Амбарцумян  вначале  получил  кличку  "Яшот",  потом  "Яшка",  но  ехиднейший  Иван  Васько  как-то  обозвал  его  "Камбала"  из-за  вставного  искусственного  глаза-протеза. Взрывному  и  обидчивому  Ашоту  крайне  не  понравилось  это  прозвище  и  окружающие  перестали  его  так  называть,  но  только  не  Васько. Он  специально  доводил  Ашота  этой  обидной  кличкой. Дело  дошло  до  суда. Говорят,  суд  удовлетворил  иск  Ашотика,  признав  Васько  Ивана  виновным  в  оскорблении  Амбарцумяна. После  судебного  разбирательства  Васько  всё-таки  перестал  оскорблять  Ашота  обидной  кличкой,  но  обращался  к  нему:

- Эй,  ты,  рыба,  но  не  скажу  какая!

С  тех  пор  за  Ашотом  закрепилась  более  безобидная  кличка,  не  оскорбляющая  его  физическое  увечье - "Рыба".

       От  уже  работающих  жителей  Чором-ручья  новосёлы узнали,  что в  населённом  пункте,  если  его  можно  так  назвать,  находится  мастерский  участок  с  четырьмя  бригадами, а  сам  лесопункт  расположен  в  старой  карельской  деревне  Кашканы  примерно  в  пятнадцати  километрах  от  Чором-ручья. В  округе  ещё  три  мастерских  участка:  Гумба-ручей,  расположенный  в  среднем  течении  реки  Тукши;  Гирплёсс  - на  берегу  реки  Важинки  недалеко  от  Кашкан;  и  Каменный  порог  также  на  Важинке  восемнадцатью  километрами   ниже  Кашкан.

      На  новом  месте  новички  устроились  быстро  и  ожидаемо  скромно. Братья  Жидкевичи,  Коля  Шкута  и  Пётр  Буракевич  поселились  четвером    одной  комнате. К  Астраускасу  с   Черняком  подселили  Юлю  Ринаускайте  и  её  подругу  Олю   Войтович,  чему  молодые  люди  были  чрезвычайно  рады. Обстановка  в  комнатах  была  крайне  аскетичной:  четыре  металлических  кровати  с  панцирными  сетками,  стол  и  четыре  стула. Из  постельных   принадлежностей  только  матрасы,   ватные  подушки  и,  пожалуй,  самая  достойная и  нужная   вещь  -  шерстяные  одеяла. Когда  некоторые  из  особо  привередливых  новосёлов  спросили  у  мастера  про  простыни  и  пододеяльники,  тот  прикинулся,  что  не  понял  о  чём  речь. Комната  Астраускаса  и  Черняка  быстро  преобразилась:  Юля  с  Олей  навели  возможный  в  тех  условиях  уют,  повесили  на  окна  не  весть  откуда  взявшиеся  занавески;  нашлись  простыни,  и  пододеяльники  и,  скатерть  на  стол. Напротив  же,  жильё  Буракевича,  братьев  Жидкевич  и  Шкуты,  как  и,  впрочем,  все  комнаты,  где  жили  только  мужчины,  выглядели  крайне  скромно. Постельное  бельё  через  две  недели  всё-таки  мастер  выдал,  но  менялось  оно   очень  редко. Отоваривались рабочие   в  ларьке,  куда  два  раза  в  неделю  привозили  продукты  и  самые  необходимые  товары  из   магазина  деревни  Кашканы.

       В  первый  рабочий  день  мастер,  как  и  положено,  провёл  соответствующий  инструктаж  с  новичками,  объяснив  им  их  обязанности. Мужчины  были  приняты  вальщиками  леса  ручными  пилами  поперечного  пиления,  женщины  же  -  сучкорубами. В  течение  нескольких  часов  новые  рабочие  приводили  рабочий  инструмент  в  порядок,  точили  пилы  и  топоры,  получили  спецодежду. На  следующий  день  новички,  привыкшие  к  крестьянскому  труду,  начали  на  практике  осваивать  свои  рабочие  профессии. Мужчины  валили  деревья,  кряжевали,  то  есть  пилили  стволы  на  брёвна  определённой  длины,  женщины  обрубали  сучья. При  валке  самым  главным,  пожалуй,  было  правильно  определить  направление  падения  дерева,  которое  зависит  о  наклона  дерева  и  направления  ветра. Этот  навык  у  вальщиков  леса  оттачивался  месяцами  и  от  этого,  порой,  зависело   здоровье  и  даже  жизнь  людей.

      Вот  и  пошли  чередой  рабочие  будни  вербованных. Раскряжёванный  лес  возчики  на  лошадях  возили  на  берег  Чором-ручья,  впадающего  в  реку  Чором,   которая  вытекала  из  Чоромского  озера. В  истоке  реки  Чором  была  построена  плотина  для  накопления  воды  для  сплава  леса. Лес  складывали  по  берегам  в  штабеля. С  появлением  весеннего  половодья  начинали  сплав  леса  по  ручью  и  Чором-реке  в  реку  Важинку,  а  далее  лес  шёл  в  реку  Свирь. В  период  сплава  частично  снимали  людей  с  лесозаготовок  и  эта  работа  была  более  востребованной  и  желанной  у  рабочих,  так  как   в  летнее  время  страшнейшим  испытанием  в  лесу  был  гнус,  мошка,  комары,  оводы  и  другие  двукрылые  насекомые. Что  только  не  использовали  рабочие  против  этой  нечисти. Поставляемый  в  лесопункт  рипудин  -  эта  вонючая  маслянистая  жидкость,  действовал  только  полтора-два  часа. Через  несколько  месяцев  многочисленные  и  коварные  "враги"  появились  у  людей  и  по  месту  проживания. Отсутствие  нормальной  гигиены  привело  к  массовой  вспышке  педикуллёза,  по-просту  вшивости. Только  вмешательство  мастера  Фабрикантова  Владимира  Ильича  решило  эту  проблему  в  более  или  менее  краткие  сроки. Мастер  мобилизовал  людей  на  строительство  бани,  которую  в  недельный  срок  поставили  на  берегу  Чором-ручья. После  этой  победы  в  посёлке  появился  лозунг:
"Вождь  вошь  победил!".

       После  тяжёлой  работы  в  лесу  и  на  сплаве  рабочие  настолько  уставали,  что  не  было  физических  сил,  как-то  проводить  свободное  время,  кроме  отдыха  до  следующего  рабочего  дня. Поэтому  все  с  нетерпением  ждали  выходных  или  праздничных  дней. В  эти  дни  жители  Чором-Ручья  отдыхали  крайне  "активно":  были  и  танцы  под  гармошку,  и  кино, и,  конечно  же,  не  обходилось  без  спиртного. Кино  привозили  очень  редко,  поэтому  это  мероприятие  было  целым  событием.

- Завтра,  в  воскресенье  с  Кашкан  привезут  кино. Ждите,  -  обрадовал  вербованных   мастер.

- У  нас  тут  своё  кино,  не  хуже  кашканского,  -  парировал  ехидный  Васько.

И  действительно,  кино  состоялось. Ещё  до  приезда   кинопередвижки  в  бараках  начали  "злоупотреблять"  и  к  приезду  "кинематографа"  пьянка  достигла  своего  апогея. Собравшиеся  на  киносеанс  зрители  наблюдали  картину: из  барака  выскочила  пьяная  компания,  за  ней  другая. "Бойцы"  сошлись  в  битве. Хуки,  апперкоты  и  свинги  всё  перемешалось. В  центре  "Рыба"  машет  своими  кулачищами. Вдруг  он  заорал:

- Глаз! Мой  глаз!

Все  расступились. Ашот  нагнулся,  нашёл  на  земле  упавший  стеклянный  искусственный  глаз-протез  и  вставил  в  пустую  глазницу. И  опять  понеслось... Зрители  от  такого неожиданного  поступка  "Рыбы"  истерично  захохотали  и  захлопали  в  ладоши,  а  драка  вдруг  прекратилась. На  этот  раз  всё  обошлось  небольшими  синяками,  шишками  и  кроводтёками. Жертв  не  было. Но  вот  две  недели  спустя   вечером   к  мастеру  с  криком  прибежал  Валентин  Шатило  с  наполовину  отрезанными  в  пьяной  драке  ушами. Потерпевшего  с  перебинтованной  головой  на  лошади  увезли  в  ФАП  деревни  Кашканы. Этот  случай  переполнил  чашу  терпения  Владимира  Ильича.

         Мастер  как  мог  боролся  с  пьяной  агрессией  вербованных,  но  потом,  вдруг,  понял,  что  надо  содействовать  созданию  семей,  так  как  семейные  или  сожительствующие,  как  правило,  меньше  пьют,  не  участвуют  в  драках  и  лучше  устроены  в  быту. Свой  план  по  "осемейниванию"  вербованных  Фабрикантов  начал  реализовывать  с  сожительствующих  Астраускаса  с  Юлей  и  Черняка  с  Олей, пообещав  им  подъёмные  в  виде  премии   на  обустройство  семей. Вскоре  всем  посёлком  гуляли  две  свадьбы. Затем  мастер  применил  свои  агитационно-пропагандистские  способности  к  Петру  Буракевичу,  который  ухаживал  за  десятником  Марией  Борисовой,  и    Николае  Шкуте, неравнодушном  к  Валентине  Кравченко. Женщин,  как  правило,   не  надо  было  долго  уговаривать на  вступление  в  брак. Основная  работа  "семейного  строительства"  проходила  с  мужчинами  и  главным   аргументом  в  пользу  семейной  жизни  Владимир  Ильич  называл:
- Не  надо  хоть  думать,  что  в  кастрюлю  положить!
И  опять  мастер  добился  своего:  вновь  Чором-Ручей  гулял,  отмечая  создание  сразу  двух  семей. Радетель  семейной  жизни,  Фабрикантов,  напутствовал  молодожёнов  странными  словами:

- Если  мужик  хоть   раз  улыбнётся  жене  и  детям,  считай  -  пропащий  человек.

Однако  сам  Владимир  Ильич,  будучи  женатым  на  крупной  девушке  Алине,  был  под  её  "пятой"  и  никогда  не  позволял  себе  "вольностей",  рекомендуемых  молодожёнам. Наверное  этим  и  объясняется  его  странная  позиция  в  отношении  женщин  и  детей. Все  четыре  семейные  пары  получили  отдельные  однокомнатные  квартиры  в  только  что  построенном  четырёхквартирном  щитовом  доме. Строители  строившие  этот  дом  были  удивлены  названию  проекта  -  Щ-51. После  первой  же  зимы  жители,  испытавшие  на  себе  теплоизоляционные  качества  дома,  ёмко  назвали  его  "51  щель". С  тех  пор  все  дома  этого  проекта,  как  грибы  после  дождя,  появляющиеся  в   посёлках  Карелии,  получили  такое  название.
К  радости    Фабрикантова  в  посёлке появилось  ещё  несколько  семейных  пар. И  результаты  этого  процесса  не  заставили  себя  долго  ждать:  в  Чёром-Ручье  стали  появляться  первые  новорожденные. У  Николая  и  Ольги  Черняк  родился  первенец  -  сын  Славик,  в семье  Васько  появилась  дочь  Людмила. Через  год  и  Пётр  Буракевич  поехал  в  сельсовет  регистрировать  своего  сына.

- Ну,  как  назвал  сына,  -  спросила  вернувшегося  из  Кашкан  мужа  Мария.

- Петькой,  а  как  ещё?  - ответил  вопросом  на  вопрос  муж.

- Но  ведь  договаривались  по-другому,  -  возмущённо  сказала  Мария.

- Мой  сын,  как  хочу -   так  и  называю,  - закончил  разговор  Пётр.

      Лесной  фонд  вблизи  Чором-Ручья  быстро  истощился  и  жители  посёлка  начали  переезжать  в  соседние  населённые  пункты. Большая  часть  Чоромских  жителей  переехала  в  посёлок  Каменный  порог. Этот  посёлок  был  немногим  больше  Чором-Ручья,  но  самое  главное  здесь  был  целый  комплект  инфраструктурных  организаций:  магазин,  баня,  пекарня,  столовая-котлопункт. Из  жилых  зданий  -  два  барака  и  около  десятка  домов   проекта   "51  щель". Некоторые  жители  даже  заводили  своё  хозяйство:  кур,  овец  и  свиней. Близость  бурной  сплавной  реки  Важинки  сыграло  злую  шутку  с  хозяйством  Ивана  Васько:  тёща  Ивана  не  усмотрела  и  случайно  выпустила  на  улицу  огромную  свинью. Поросюха,  гуляя  по  улице,  которая  была  крутым  высоким  берегом  реки,  упала  в воду  и  поплыла  по  течению. Свидетели  тех  событий  говорят,  что  хрюшку  выловили  в десяти  километрах  ниже  по  течению в  деревне  Мошничье.  Жители   Каменного  порога  разнообразили  свой  рацион  дарами  природы:  собирали  грибы,  ягоды,  ловили  рыбу  и  охотились. Николай  Черняк  в  один  из   дней  августа  выловил  огромную  щуку  весом  более  девяти  килограмм. Жена  Черняка  Ольга  решила  почистить  рыбину  на  реке. Вспоров  брюхо  и  сняв  у  щуки  потроха,  женщина  стала  её  мыть,  огромная  рыбина  выскользнув  из  рук,   уплыла  без  потрохов. Эти  два  события  до  сих  пор  помнят  те,  кто  когда-то  жил  и  работал  в  Каменном  пороге.

     Мастером  в  Каменном  пороге  работал  Клушин  Василий  Петрович,  спокойный  и  удивительно  находчивый  человек. Не  всегда  удавалось  мастерскому  участку  выполнить  план. Причины  были  разные,  но  самая  главная  - несвоевременные  пьянки  рабочих,  хотя  они  и  не  могут  быть  своевременными. Но  Василий  Петрович  решил  их  контролировать,  сделав  их  запланированными. На  одном  из  производственных  собраний мастер  пообещал  большой  праздник,  но  только  после  выполнения  плана. И  обещанный  праздник  после  выполнения  плана  состоялся. Для  успешного  проведения  его  заранее  была  сделана  самогонка. Для  закуски  рабочие-охотники  реализовали  разрешение  на  добычу  лося. Гуляли  всем  мастерским  участком  три  дня,  а  затем -  вновь  за  выполнение  плана.

   Семьи  вербованных  уже  и  в Каменном пороге  пополнились  детьми. У  Петра  Буракевича  и  Николая  Шкуты  чуть  ли  не  в  один  день  родились  дочери  и  обеих  назвали  Валями. Дочери  также  появились  у  Николая  Черняка  и  Ивана  Васько. В  1959  году  жители  Каменного  порога  стали  переезжать  в  только  что  выстроенный  посёлок  Верхние  Важины,  расположенный  в  месте  впадения  реки  Тукши  в  Важинку  и  это  стало  новой  страницей  в  жизни  людей,  приехавших  из  своих  родных мест  на  работу  в  Карелию.