Из записок ветерана морской пехоты США
Полную версию см. на Литрес
Елеонский В. Ван Тхо - сын партизана: повесть. М., 2018.
Продолжение, начало см. Штаб-сержант Нудс.
Под утро меня разбудил пронзительный крик девушки. Я соскочил с постели, прислушался и вскоре понял свою ошибку, – кричала вовсе не девушка, а какая-то ночная озерная птица, звук отлично распространялся по водной поверхности, и голос ее на самом деле очень походил на печальный девичий крик.
В комнате я был один. Одеяло на сундуке было смято. По всей видимости, моя спасительница еще совсем недавно была на нем, присматривая за мной, но сейчас куда-то вышла.
Голова была ясной, силы, кажется, стали возвращаться, и я вновь подумал, что надо как можно быстрее убираться отсюда. Прежде всего следовало одеться, я открыл сундук, нашел там среди женских вещей кусок тёмной ткани и обмотался им, словно римский патриций. Теперь оставалось только найти саперный вьюк, однако перевернув корзину в углу и вытряхнув сено, я его к своему удивлению не обнаружил.
Уйти без вьюка я не мог. Слова – это только слова. Материальное доказательство того, что я обнаружил след Хоупа, выглядело бы гораздо весомее.
Я не мог явиться к полковнику с пустыми руками и доложить, что взвод штаб-сержанта Гарри Нудса пал смертью героев вместе со своим командиром, а я вот выжил неизвестно как, да еще обнаружил сапёрный вьюк пропавшего Хоупа, однако вместо взрывчатки в нем оказалась вермишель, тем не менее я взял его с собой, но потерял.
Подобные доклады вызывают лишь досаду и подозрение. Я должен был вернуться с вьюком Хоупа, и точка.
Тщательный обыск хижины ничего не принес, вьюк бесследно исчез, и мне снова сделалось плохо. Голова вдруг сильно закружилась, я покачнулся и рухнул в постель в своей импровизированной римской тоге.
Только через два дня противная болезнь окончательно отступила. Ли, так звали мою спасительницу, всё это время трогательно ухаживала за мной, как за младенцем, и банальное влечение к красивой девушке переросло в нечто большее, – я стал восхищаться ею!
Мне хотелось подробно расспросить её о саперном вьюке, однако я понимал, что если она знает его тайну, то вряд ли скажет правду, а я выдам себя. Мне также очень хотелось узнать, отчего я внезапно потерял сознание и каким образом оказался в этой таинственной хижине. Я ждал удобный момент, чтобы спросить, однако все мои попытки пустить беседу в нужное мне русло не увенчались успехом.
Едва я начинал говорить, Ли неизменно прерывала меня.
– Тебе нельзя много разговаривать. Ты ещё слаб. Пожалуйста, слушай меня, я знаю.
Как заправская портниха, она сняла с меня мерку и за один день из куска тёмной ткани, который до этого я использовал как тогу, сшила длинную вьетнамскую мужскую рубаху с глубокими разрезами по бокам и удобные штаны впридачу. Новый костюм пришёлся впору, и когда я надел его, от моего взгляда не ускользнуло, что она любуется не только результатами своего труда.
– Вьетнамская одежда тебе к лицу, американец.
Затем она взяла довольно плотный, но в то же время очень мягкий кусок какой-то ткани изумрудного цвета и обмотала её вокруг моей головы, соорудив на ней нечто, похожее на тюрбан.
– Береги голову, она у тебя ещё слабая, так здесь все носят.
– А где моя форма?
– Я сожгла её.
Мои губы невольно сжались.
– Как сожгла? А меня ты спросила?
Она так очаровательно улыбнулась, положив свою бархатную ладонь на мое плечо, что все моё раздражение мгновенно улетучилось.
– Если тебя увидят в твоей форме, то сразу убьют, а я хочу, чтобы ты жил, счастливо жил. Ты меня понимаешь?
Я буквально растворился в её взгляде, а язык намертво прилип к нёбу. Лишь через минуту я вновь обрел дар речи.
– Здесь... кругом... партизаны?
– Ты видел пепелище?
– Да.
– Недавно на его месте стояла большая деревня, а теперь её нет.
– Что случилось?
Взгляд её пугающе потемнел. Мне сделалось стыдно за свой глупый вопрос.
Тем не менее она нашла в себе силы ответить, хотя было видно, что каждое слово давалось нелегко.
– Прилетел маленький американский самолет и сбросил листовки. Там было сказано, чтобы все жители уходили, потому что джунгли будут жечь, но никто не ушёл. Некуда идти! Наше озеро хоть как-то кормит, а кто будет кормить нас в другом месте, неизвестно. Американцы? Мы не хотим есть их консервы, мы хотим жить на своей земле. У вас своя земля, американец, а у нас своя.
Я осторожно, словно боясь спугнуть, положил свою ладонь на её руку, которая продолжала покоиться на моем плече.
– Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Так говорили древние римляне, дорогая. А им можно верить, они многое видели и многое пережили.
– К чему это? О чем это?
– Когда-то кто-то привёл твоих предков сюда, а кто жил здесь до них, тебе, конечно, неизвестно. Как думаешь, твои предки обошлись с ними хорошо? Вот почему тебе о том народе ничего неизвестно. Их женщины стали женщинами твоих предков, а река времени течет и исцеляет раны.
Она резко выдернула свою руку из-под моей руки.
– На месте старых ран появляются новые! Я ничего не желаю об этом знать. Я знаю одно, – я здесь родилась, и здесь моя земля. Надеюсь, ты меня хорошо понял.
– Хорошо я тебя понял, только не сердись, пожалуйста, я вовсе не хочу тебя обидеть. Расскажи лучше, что было дальше.
– Ах, как будто ты не знаешь, что было дальше! Наступил следующий день, и прилетел ваш другой самолет, большой и тяжёлый, он сбросил озеро огня, начался ад, сказать, что было страшно, значит, ничего не сказать. Джунгли загорелись, жар перекинулся на деревню, и никто не спасся, понимаешь? Никто.
– Понимаю. Ты осталась здесь одна.
– Не одна, а с бабушкой.
– О, а где она? Я никого здесь, кроме тебя, не видел.
– Два года назад она переплыла реку, однако дух её всегда со мной.
Я удивился. Какую реку? Здесь нет никакой реки. Одно лишь озеро.
Однако в следующую минуту я вспомнил рассказы моих канадских индейцев, я часто убегал к ним в детстве. Благодаря моему общению с ними, я понял, что имеет в виду Ли. Её бабушка скончалась, но девушка свято хранит память о ней.
– А родители?
– Мама умерла вскоре после того, как родила моего младшего брата, а отец здесь не живет. Рыбы в этой части озера не очень много, поэтому он живет там, где много рыбы, а сюда приезжает только иногда, привозит мне рис, который выменивает на рыбу.
– Неужели здесь нельзя выращивать рис?
– Нет, нельзя.
– Почему?
– Твои американские братья распылили порошок, убивающий рис.
– А твой младший брат?
– Он умер вскоре после того, как умерла моя мама. Тебе уже можно ходить. Хватит сидеть здесь. Пойдем обедать, ты задаешь слишком много вопросов, ты опять много говоришь, тебе нельзя, иначе не поправишься.
Её тон был чрезвычайно холодным. Я понимал, что не всё сразу. Главное – терпение. Я был убежден, что рано или поздно растоплю её сердечный лёд. Если бы я знал, что меня ожидает!
Оказывается, помимо хижины и той загадочной пристройки, в которой хранилось, по всей видимости, что-то ценное, была ещё кухня на свежем воздухе, она располагалась в укромном месте на берегу под навесом. Здесь краснела глинобитная плита, темнел крепкий длинный дощатый стол с лавками по бокам, сквозь прозрачные кусты просвечивал летний душ с ёмкостью для воды наверху – каким-то бензобаком от воинского грузовика, а в стороне возвышался со вкусом сооруженный и довольно уютный остроконечный шалаш, покрытый несколькими слоями сухого тростника.
– Если тебе надо по нужде, то иди вон туда, за летний душ, видишь?
– Благодарю, а ты любишь вермишель?
– Нет, мы стараемся не есть вермишель. Это не наша еда.
После нехитрого обеда – рисовой лапши с овощами – я помогал ей по хозяйству, а сам все время украдкой осматривался, но вьюка Хоупа нигде не было видно. Куда он мог подеваться, совершенно непонятно. В нём была всего лишь вермишель, которую вьетнамцы, как выясняется, на самом деле не очень-то ценят.
Я невольно любовался стройной, гибкой фигурой Ли. Я вспомнил её обнаженное тело, которое мне довелось увидеть на пляже, и в голове помутилось.
Она вдруг прекратила чистить плиту, выпрямилась, оглянулась и пристально посмотрела мне прямо в глаза. Её дивные тёмные очи обладали удивительной магической силой. Я буквально оцепенел и не мог отвести взгляд, а она смотрела мне прямо в душу.
– Ты, наверное, ищешь большой американский тюк с лямками?
Мне стало не по себе. Она, похоже, читает мысли. Отпираться не было желания, да и какой смысл.
Я кисло улыбнулся.
– Да, ищу.
– Зачем он тебе?
– Если ты сожгла мой ранец и форму, то можешь хотя бы отдать мне вьюк, он мне очень пригодится.
– Нет.
– Почему?
– Потому что мой отец обнаружил его в лодке и забрал с собой.
– Зачем он ему?
– В нём удобно таскать рис с полей.
– А как вообще этот вьюк оказался в твоей хижине?
– Его где-то нашел отец, в нём была вермишель, и он отдал мне её про запас.
– А потом забрал?
– Да, вместе с вьюком. Он сказал, что вермишель испортилась. Послушай, солнце давно село, тебе пора спать. Набирайся сил. Доброй ночи!
– А ты где будешь спать?
– В шалаше.
– А насекомые?
– У меня есть высушенная в тени трава, они её боятся. Так делала моя бабушка.
Она вдруг с участливой улыбкой посмотрела в мое расстроенное лицо.
– Все американцы плохие, а ты хороший.
Я невольно вздрогнул. Совсем недавно кто-то из местных жителей говорил мне то же самое, причём слово в слово.
– Не знаю. Все мы хорошие, пока спим зубами к стенке.
Она обворожительно рассмеялась.
– Ты хочешь спать со мной, забавный американец?
Я удивился её прямому вопросу. Если бы она не спросила, я, наверное, ещё долго ходил бы вокруг да около, не зная с чего начать и как подступиться.
– Да, очень хочу, только пойми меня правильно.
– Я тебя правильно понимаю, не волнуйся. Потерпи, моя бабушка пока против, но, судя по всему, скоро её настроение переменится. Тогда всё будет хорошо.
– Послушай, она давно умерла!
– Нет, американец, для меня она еще живее, чем была при жизни, ты меня понимаешь?
– Нет, не понимаю.
– Да, тебе, в самом деле, давно пора отдыхать, ты очень устал.
Я долго не мог уснуть, ворочаясь с боку на бок в постели, которая до этого казалась удобной и мягкой, а теперь всё больше и больше напоминала бетонную плиту. Раньше я полагал, что все вьетнамские девушки – дикарки, однако Ли была совсем не дикаркой. Её глубина мысли, ясность ума, удивительная сердечность, а ещё – необыкновенная уверенность, словно она знала всё наперед, поражали меня.
Все мои суперобразованные девочки, с которыми у меня были интригующие романы в Америке, теперь казались просто дурами набитыми по сравнению с ней. Ли заставила меня взглянуть на женщин по-новому. Вот уж не думал, что в свои тридцать лет я открою в них что-то действительно новое!
Вдруг я понял, что не забуду Ли никогда, и мне непреодолимо захотелось увезти её отсюда. Совершенно непонятно, как она собирается дальше здесь жить. Деревня сожжена, почва отравлена. Никаких перспектив! Медленное умирание.
2 сентября 2018 года
Продолжение см. Дымчатый леопард.