Радиограмма. Быль

Владимир Игнатьевич Поздняков
Мы шли в Северном море, из Клайпеды в Англию. Капитан вызвал в рубку.
Я знал, что там, дома, дело плохо. Капитан с кем-то разговаривал по внутреннему
телефону. На меня оглянулся - на, - радиограмму протягивает - Отец у тебя умер.
И дальше по телефону с кем-то.
Я взял, буквы там связал в ужас своей жизни. Помполита не услышал. Что-то он
говорил. Спустился в каюту. Сел. Потом нашёл ключ и закрылся.
Время летит, и знаешь куда оно нас гонит? То лёгким попутным ветерком, то
пинком. В могилу. Дорога, обычно, дальняя. У отца трудная, разная и славная.
Блокада, две войны, финская и Отечественная от Комендантского аэродрома в
Ленинграде до Кёнигсберга. Мерным шагом, как запряжённый жизнью, прошёл он
её. Детей вырастил. Во всём был безотказным. И когда надо было. И когда
пользовались его добротой. Молча правил свою жизнь. Как надо.
Соринку из глаза можно вытащить, а это будет болеть всегда. Не долюбил, не
договорил с ним. Не спросил многого. Батя, батя... .
Прости меня... .
Сидел прямо, руки на коленки, глаза в пол. Всё онемело, и тяжесть гнёт вниз.
Стук в дверь. Встал, открыл. Помполит. Смотрит, молчит.
- Пойдёмте со мной.
- Мне надо... , самому... . Побыть.
- Пойдём, капитан вызывает.
Пошли. Капитан суетился вокруг стола своего.
- Тебе выпить надо, заглушить.
Выпили. Мне стакан, они по рюмке. Туман поднялся в голову. Струна натянутая
ослабла... .
Утром разбудили рано. Пароход стоит. Выглянул в иллюминатор - в порту стоит.
Шли же в Северном море в Англию.
- Нас завернули из пароходства. Это Вильгельмсхафен. Сейчас такси придёт.
Ждём агента. Он билеты привезёт. Должен успеть на похороны.
- Должен.
Часов в 10 пришло такси. Я уже собран. Повариха бутербродов завернула с сыром,
Те что от лоцмана остались, с обрезанными корочками.
Мерседес, 123 кузов, почти новый. Дверью хлопнул тихонько. Поехали.
До Гамбурга километров 300. Дорога широкая, мерс чуть покачивается на скорости.
Прямо, ровно, хоть спи за рулём. Поглядывает на меня - я нет, молчу. Километров
через 100 его прорвало.
- Что случилось?
У меня на госэкзамене, в училище, 5-ка была по английскому, четыре пары в неделю.
Готовили. Но если быстро говорят, всё равно ничего не понимаю. В лучшем случае
догадываюсь.
А тут всё просто.
- Мой отец умер.
Помолчали.
Теперь я на него посмотрел пристально. Жирного.
-Мой отец  был в Ленинграде во Вторую мировую войну. Всё блокадное время.-
А ты, наверно, там, в окопе, курку, яйки лопал.
Да нет, нормальный мужик. Обиделся, молчит.
Зря я так со стариком. Он может там и непричём. А я со своей злобой. От зависти,
что дороги у них хорошие, а у нас нет, что ли?
Зависть и злоба - это две последовательные пакости человеческие. Одна
вылупляется из другой. Если душою слаб. Вот меня ударила жизнь, я и подкосился.
Приехали в аэропорт Гамбурга. Я подписал ему какую-то бумажку.
- Спасибо. - Улыбнулся кисло. Забрал сумку и пошёл отметиться. Билеты у меня
транзитные, до Хельсинки, и оттуда до Питера. Сел потом подальше от людей и
сожрал все бутерброды с сыром. Так меня голодом пробило что-то, на нервной
почве.
Объявили посадку. Дурные мысли меня заставляли немного морщиться. Я ещё
в Клайпеде купил пару серёжек с бриллиантами, карата по полтора каждая.
Пришлось взять с собой и конечно засунуть их под резинку в трусах, чтобы не
объяснять никому ничего.
Два таможенника, когда зазвенела рама, начали обшаривать меня ручным
прибором. Русский, подозрительно, для текущего 1986 года. Там где пряжка
железная от ремня, и резинка от трусов - запищало. Я поднял руки и улыбнулся.
- Хенде хох!
Они рассмеялись и пропустили.
- Ваша любимая авиакомпания? - привязалась девушка с опросом и блокнотом в
руках.
- Аэрофлот! - "Своя рубаха..." . Тоже улыбнулась.
Самолёт мне подали "DC-9". FINNAIR. Похож на Ту-134. Сел в сторонке от людей.
Пассажиров мало. Взлетели.
Принесли огромный поднос с яствами. Я обожрался поварихиных бутербродов.
Так, поковырял немного, что-то.
Повезли тележку с напитками. Наискосок финн с семьёй, заставил стюардессу, не
стирающую улыбку с лица, откупорить с пол-дюжины бутылок вина, пока ни выбрал.
Всё включено. Подъехала ко мне.
- Пару пивка, плиз. - Вспомнил я вчерашний стакан водки. Мне она ещё и глазами
улыбнулась.
Одна из сильных черт русичей - неприхотливость. Нету чего-то, ну хрен с ним! А
избалованный западник начнёт всё до последней буквы требовать. Всё что
положено - дай! Они и деньгам цену знают и жизни, и себе в ней... .
Вот, в этом наша сила. А их беда!
Чёрт знает что в голову лезет. Наушники надеть что-ли, выбить музыкой всю дурь.
Запузырилось пивко внутри, расслабило где-то в затылке.
Сейчас бы кинуться плакать. И батю жалеть и себя, и маму и родню. Как они там?
Не так комфортно как мне в кресле у окошка.
Внизу море Балтийское. Пароходики с белым кильватерным следом. Вся жизнь моя
туда - сюда. Нет ни семьи толком, ни жизни самой. Вечные отходы - приходы.
Таможня - пароходство - кабаки.
В Финляндии снег и не таял. Ночь. Зарегистрировался. Посидел в гулком зале.
Постоял у огромного стекла. Японский "DC-10" собирался на родину. Ему долго,
почти через Северный Полюс лететь. Звёзды, мороз и внизу ни одного огня. Жуть.
Выставили на табло посадку в Ленинград. У меня родной "Ту-134". Родная речь
слышится. Высоко взлетать нет смысла, наверно. Тут рядом. Пассажиров - я,
и четыре финна. Едут водку пить и менять шмотки с себя на рубли, чтобы водку
пить.
Вышла на свет, из кабины пилотов стюардесса. Первая мысль - не причесалась
после этого. Фляжку стеклянную водки сунула под мышку, объясняет на пальцах
и по фински:
- Юкси, какси... , в общем найн маркка - водка.
Потом достала откуда-то банку пива и опять:
- Юкси... - Пиво... . Бир, Бир!
Вручила каждому фину по фляжке. Подошла ко мне.
- Юкси... .
- Да пивка мне пару!
- Да ты русский! Вот невидаль! Сейчас я тебе плошку под пиво принесу.
Одинокий русский, без группы и надзирателя - редкость в 86 году. Принесла,
взяла марками немецкими за пивко. Финны заёрзали, и нам... , и нам, из чего пить?
- Дай ты им стаканы.
- Да ну их, ты откуда такой... ?
Но плошки пластмассовые всё-же дала им. Видимо это уже был бонус в сервисе.
Приземлились. Я бегом к стойке оформления - в 00: 20 отходит поезд с Витебского
вокзала на Старую Руссу. Пограничники посмотрели мои документы,
- Отойдите в сторону!
Пока пьяных финнов оформляли время шло. Вызвали полковника, звонили куда-то.
Лица суровые - похоже удача - шпиона поймали.
- Проходите.- Я бегом, у выхода такси стоит.
- Чирик.
- Да пятёра красная цена!
- Ты из-за границы. Не валяй дурака. Чирик.
- Поехали, на весь чирик гони!
На Витебском вокзале яблоку негде... . На Старую Руссу билетов нет. Я к
администратору. Тот посмотрел на мою руку, на радиограмму.
- Ничем помочь не могу. - Потом сжалился. - Идите в милицию, может они посадят.
На перроне уже посадка. В отделении милиции пожилой сержант дыхнул на меня
покровительственно:
- Я сопровождаю этот поезд. Могу взять как стажёра. Поможешь?
- Помогу.
Помогать надо было по всем вагонам. В тамбурах курят, ругаются на сержанта.
Он всем говорит - это мой стажёр! Типа сейчас он вам... . если что.
Уселись отдохнуть. Прибегает проводница.
- Проверка! Что ты мне его привёл?
- Это мой стажёр! - гордо.
-Какой ещё, нахрен, стажёр. Штраф ты платить будешь?
И тут дама в форме, и два бугая при ней.
- Ваш билет.
Я уже почти дома, и сейчас высадят... . Так стало обидно. Поднялся.
-Я советский моряк! У меня в Старой Руссе отец умер! Пароходство обеспечило мне
такси - 300 километров до Гамбурга. Билеты до Хельсинки и Ленинграда. А до
Старой Руссы билетов не было! Вот паспорт моряка, радиограмма и авиабилеты.
Я прилетел за пол-часа до отправления поезда.
И чувствую что всё что было за эти сутки рушится, и ничего, никому я здесь не
докажу.
- Найдите проводницу. - Это она своим бугаям.
Та издалека начала кричать что это сержант ей меня навязал.
- Тихо. Вот этому товарищу предоставьте место, до самой Старой Руссы. Я проверю.
Я стоял, смотрел на радиограмму, на красный паспорт свой, и не понимал что
случилось... .
Бедные, бедные люди. Прячутся за своей дурью, чтобы их добрую душу никто не
видел.
На вокзале меня встретил друг. Довёз до подъезда. Там на льду стоял обелиск со
звездой и фотографией моего отца.
Вот тут-то до меня и дошло в полной мере, кого в моей жизни больше нет.