Алиса Алисова
ЯНВАРСКИЕ КАНИКУЛЫ
…Крещенье минуло – на удивление мирно. Даже положенных морозов не было. Трапезунникова отпустили домой на следующие сутки. Он даже не полюбопытствовал, что это такое с ним стряслось, и постарался выбросить странное происшествие из памяти. Голова немного еще плыла, но с каждым шагом туман рассеивался, мир обретал привычные очертания, и только в висках немного тюкало. Но и это постепенно утихало, удалялось, уплывало куда-то в утреннюю дымку. Трапезунников вдохнул полной грудью, расправил плечи и ринулся навстречу новому дню. На работе, правда, его ждала неожиданность: начальник вдруг распорядился выдать ему отгул – ровно на день: «отдел кадров прислал подбить остатки неотгулянных отпускных; так что завтра выйдешь, сегодня гуляй», - и Трапезунников отправился домой. Новость его почему-то не обрадовала.
Долго открывал дверь ключом – заело что-то; вошел в квартиру, вдруг показавшуюся ему пустой и чужой. Снова предательски кольнуло сердце. Но ничего неприятного не случилось. Бросил ключи на полку, прошел на кухню – и замер. На табурете у стола, подперев щеку, спиной к нему кто-то сидел, - вроде в кителе, но почему-то поверх крест-накрест повязанный серым пушистым платком, в районе поясницы. На столе горела свеча и стояла какая-то коробка. Трапезунников молча разглядывал странную спину. Мысли судорожно теснились в голове, но ни одна внятно не оформилась. Наконец, пришелец вздохнул и, не поворачиваясь, произнес с расстановкой: «Ну что, так и будешь стоять столбом? Проходи уже, вот тортик тебе принес. Праздник же», - и обернулся. На Трапезунникова глянула небритая личность, с реденькой рыжеватой бородкой и глазами исподлобья. «Привет тебе я принес. От кого - знаешь сам». Личность встала, дунула на свечу – черный дымок потянулся вверх, а вместе с ним и незнакомец как-то вдруг истончился – сквозь него высветилась оконная рама – стал терять очертания, закрутился вокруг себя сероватым веретеном – и истаял. На полу осталась лежать серая бабушкина шаль, местами изъеденная молью. Трапезунников очнулся. Коробка по-прежнему стояла посредине стола. Он хотел было вызвать наряд, но почему-то передумал и решительно шагнул к столу, сорвав крышку с коробки. Внутри, действительно, оказался торт. Шоколадный. Он мерцал глазурованными боками, а поверх красовалась шоколадная же надпись: «Sacher». Трапезунников был не силен в языках и кулинарии, да и менее всего ему верилось в это мифическое подношение. «Бомба, не иначе», - было первой его мыслью. Однако никакого тиканья не услышал. «Да и если бы бомба – сработало бы, когда крышку снимал, так вероятнее всего». Он взял нож и, понимая, что это против правил, - с маху вонзил его в кондитерское изделие. Ничего не произошло. Обычный торт. Трапезунников щепотью отломил кусочек и отправил в рот. Вкусно! И присел на табурет, ожидая действия вероятного отравляющего вещества. Возможно даже – цианистого калия. Он был покорен судьбе. Но снова ничего такого не случилось. По телу пробежала приятная теплота, шоколадный вкус таял, наполняя все существо наслаждением, - таким простым и радостным. Дом обрел родной и дружелюбный вид, окно осветилось полуденным солнцем, а за ним – стелилось бескрайнее лавандовое поле… «Где-то я это уже видел», - успел подумать Трапезунников; его голова упала на руки, и он провалился в сон прямо за столом.
…Прованс встретил Трапезунникова приятным теплым ветерком. Над полем колыхалось марево нездешних ароматов – ненавязчивых, но заполняющих все пространство. Вдали голубели холмы. Слышен был стрекот кузнечиков. Шелестела низкая трава у проселочной неширокой дороги. Трапезунников снял китель – в нем было жарко, и пошел прямо по ней, к тенистым деревьям на повороте. Он не спешил, но и не медлил и как будто знал, куда идти. Дорога огибала поле и за старыми дубами сворачивала к небольшому селению с каменными домиками под черепичными крышами, сплошь почти увитыми зеленым плющом. «Как на компьютерной заставке», - всплыло в голове; других сравнений не нашлось. У второго домика расположилось крошечное кафе – три столика на улице, покрытые льняными скатертями с держателями от ветра. На каждом стоял небольшой букетик лаванды. На улице было пустынно, если не считать пары рыжеватых, словно выцветших от солнца, кошек, растянувшихся у полуприкрытых дверей-жалюзи. Вдруг створки их распахнулись, и в проеме показался тощеватый человек в длинном белом фартуке поверх черных брюк и помахал Трапезунникову ладонью, словно зазывая его. «Monsieur, vous attend!» - почему-то громко прокричал он, улыбаясь. Трапезунников французского не знал, но понял, что его зовут. «Entrez, entrez, s'il vous pla;t», - суетился человек, показывая рукой вовнутрь. Трапезунников вошел. Приятные полумрак и прохлада охватили его; внутри было почти так же пусто, как и снаружи. Легкий медовый аромат обволакивал небольшое помещение с неширокими арочными окнами, расположенными довольно высоко. Каменный пол был чисто выметен; у стены вдоль окон так же стояли три столика, а напротив – деревянная барная стойка с балкой, уставленной какими-то горшками и прочей утварью. За дальним столиком кто-то сидел – Трапезунников не сразу заметил. Человек в белом фартуке потянул его к этому столику, что-то скороговоркой радостно лопоча на своем воробьином наречии. Почти против воли, а больше от неизбежности, Трапезунников подчинился.
«Ну, здравствуй, Трапезунников, - произнес посетитель, вставая, - Давно мы с тобой не виделись» - и протянул руку. «Василь Потапыч! Вы!! Как же…» - «Я, Трапезунников, я. Ты, поди что, отдел-то под себя примерил уже? – ладно, ладно… Садись», - и Пономаренко – а это был он – отодвинул стул.
Разговор не клеился – или так задумано было?.. Капитан словно присматривался к Трапезунникову и узнавал его заново – как-никак почти два года прошло. Пономаренко тоже изменился – забурел, на висках коротко стриженых волос появилась седина, но сам вроде даже постройнел и выглядел подтянутым – в этих потертых джинсах и хлопковой рубашке с закатанными рукавами. В уголках рта, правда, появились две продольные морщинки, явно видные при улыбке, а над верхним веком струились мелкие гусиные лапки. На указательном пальце неожиданно тяжелел массивный перстень с черным квадратным камнем. «Странный он какой-то. Чужой», - мелькнуло в мозгу Трапезунникова. Незнакомый лоск капитана давил. Пономаренко вдруг встал и потянул Трапезунникова к выходу – «пойдем, прогуляемся». Человек в белом фартуке услужливо проводил их и остановился в распахнутых дверях, помахав вслед рукой. Однако этого никто не заметил.
Они шли по выбеленной полуднем мощеной улочке. Оба молчали. Пономаренко вдруг приостановился: «Слушай, Трапезунников. Слушай внимательно. На соседней улице нас ждет машина, ты едешь в аэропорт. Я остаюсь – дело закончить надо. А ты - ты передашь нашим, что 25-го, в полдень, надо будет сигнал принять на Николиной горе. Понял? – В полдень и ни секундой позже. Иначе все сорвется, и последствия трудно предсказать». Трапезунников стоял безо всяких мыслей и ничего не понимал, мозг запоминал сказанное автоматически. Пономаренко внимательно глянул на него и усмехнулся: «Ты не дрейфь, лейтенант» - «Старший лейтенант, товарищ капитан», - вырвалось у Трапезунникова. «А, уже старший? – Растешь. Ну, да ладно. Словом, информация стратегической важности, и никак иначе ее передать было невозможно, только лично. Понял теперь?» - «Понял, товарищ капитан», – ответил по-прежнему сбитый с толку Трапезунников. – «Ну и хорошо.» Пономаренко замолчал, оглядев пустынную улицу. В окне напротив приподнялся край занавески, и чья-то рука выставила на подоконник маленький горшочек с полыхающей алой геранью. «Все, пора!» - Пономаренко согнул руку в локте, но не успел глянуть на циферблат наручных часов с красным крестом вверху («швейцарские!» - кольнуло Трапезунникова), - как сзади лязгнули тормозами шины, и Трапезунникова втянуло вовнутрь черного шевроле–купе 1935 года выпуска. Краем глаза он успел заметить, как капитан метнулся к окну с геранью и, выбив кулаком створку, скрылся внутри. Алые лепестки веером опали на мостовую. Машина рявкнула и с неожиданной прытью рванула с места. Трапезунникова откинуло назад и впечатало в спинку сиденья. Более он ничего не видел.
Пономаренко перевел дух – кажется, операция прошла удачно. Он потер руки: «Теперь не один, еще один наш успешно внедрен; будет с кем работать». Он отряхнул ладонью штанины, провел рукой по волосам – и вышел на противоположную улочку, не забыв надеть большие солнцезащитные очки, в которые был встроен датчик дальнего обзора на 360 градусов. Городок тем временем будто немного изменился – дома стали побольше, улицы пошире, а солнце сваливалось закатным кругом за густую рощу, такую непривычную для Прованса, где все больше поля да лаванда. У Пономаренко защемило сердце – «почти как у нас, на заимке у Иваныча в августовский вечер». Усилием воли он прогнал видение. Предстояла большая работа. Крайняя игра – и ему было обещано возвращение на Родину. В случае успеха, конечно. «Январские каникулы» - кодовое название.
Пономаренко был полон сил и уверенности выиграть - во что бы то ни стало. И остаться живым. Хотелось, хотелось еще капитану прокатиться на новеньком Wrangler;е красного цвета – «Как та герань», - почему-то улыбнулся он про себя, и уверенно шагнул в закатные сумерки.
…Сонным утром Трапезунников с бьющимся сердцем вошел в кабинет начальника, но, как только произнес: «Николина гора», - все пришло в движение с удивительной скоростью. Однако увидеть Трапезунникову этого не довелось – он был отпущен отдохнуть на пару дней в профилакторий почему-то завода «Заря», на бальнеологические ванны, где и пребывал в блаженстве все два дня.
Вернувшись посвежевшим и похорошевшим, Трапезунников, как всегда ровно в 7:49, с удовольствием шел по коридору к своему кабинету и даже мысленно напевал, что случалось с ним крайне редко – он привык к дисциплине и обычно ничего такого себе не позволял – даже в мыслях. Но в этот день какое-то радостное предвкушение завладело всем его существом – отчего? – он сам не понимал. Да и разве это важно? Достав ключ, он уверенным движением вставил его в замочную скважину – однако знакомого щелчка не последовало. Трапезунников дрогнул – дверь была не заперта. «Но как же так?!» - и, не ожидая ничего хорошего – радостное мироощущение мигом улетучилось, - открыл дверь и замер на пороге. В кабинете у окна, спиной к двери, стояла знакомая фигура – в форме, как положено. «Василь Потапыч?..» - неуверенно вырвалось у Трапезунникова. Фигура обернулась – и Пономаренко – такой же, как всегда, как будто и не было этих почти двух лет, но только подтянутее и даже щеголеватее, шагнул вперед и протянул руку: «Поздравляю, Трапезунников, с наградой». Трапезунников не мог ничего сообразить, но руку подал и почувствовал, как отлегло от сердца. «Дело сделано, и ты сработал, как я ожидал. Официальное награждение завтра, - Пономаренко подмигнул, - Молодец, не подвел». – «Рад стараться!» - неожиданно выпалил Трапезунников – и весь зарделся. «Ну-ну», - потрепал его по плечу капитан, - и вышел, оставив дверь открытой. Трапезунников молча стоял и смотрел вслед. Кто-то из сослуживцев, проходя мимо, заглянул: «Эй, Трапезунников, чего стоишь? Удались январские каникулы? Счастливчик!» - и, смеясь, поспешил дальше. А Трапезунников, закрывая, наконец, дверь, с досадой пробурчал себе под нос – «какие каникулы – всего-то пара дней», - но радостная волна потихоньку возвращалась, наполняла его и вскоре накрыла с головой.
... «Да, удались Январские каникулы, удались», - думал Пономаренко, всей грудью вдыхая родной морозный воздух; на парковке его ждал новенький красный, упакованный под завязку, кроссовер. Капитан с удовольствием оглядел его (еще не привык!) и погладил крутой бок – «эх, жаль, к Иванычу на нем не пробраться! Придется старичка-хантера выводить…» Но эти мысли нисколько не убавили какого-то, прямо скажем, праздничного расположения духа. Порошило, и впереди было целых два выходных дня…