Из цикла "Рассказы в стиле Дзен"
Эпиграф
"По вере выходило, что для того, чтобы понять смысл жизни, я должен отречься от разума, того самого, для которого нужен смысл".
Л. Н. Толстой. "Без любви жить легче".
1
В большом городе никто ни с кем не здоровается. Да и смысл какой? Ты понимаешь, что человека, которого ты сейчас видишь, ты видишь в первый и, скорее всего, в последний раз. Такова статистика больших городов.
И с традиционной христианской точки зрения – это печально. Мол, люди отчуждаются друг от друга, становятся чужими в квадрате.
Но с точки зрения буддийской – нет в этом абсолютно ничего печального. Буддисту всё одно: он и в обществе радуется, и в одиночестве.
В деревне же традиции приветствования друг друга ещё живы. В деревне ты выходишь из подъезда и думаешь: "Вот когда я выходил первый раз – сидели три бабушки. Я с ними поздоровался. Теперь сидят уже пять бабушек. Но ведь это совершенно не означает, что просто пришли две новые бабушки. Формула миграции бабушек к подъездам не поддаётся простой логике. К примеру, могли две бабушки уйти и ещё четыре прийти. Чёрт их разберёт, этих бабушек! Лучше я лишний раз со всеми поздороваюсь".
Вот так по несколько раз на дню я здоровался с одними и теми же бабушками.
А чем ещё заняться в деревне? Ну мусор вынесешь. Ну в магазин сходишь. Ну в парк возле речки. Ну ещё раз в магазин, к чаю плюшек купить. Потом сидишь за столиком у окошка, чаёвничаешь и думаешь: "Может, и мусорный пакет уже наполнился?"
Постепенно городская суета тебя отпускает. Всё меньше пытаешься найти себе занятий и всё чаще слоняешься по деревенским улочкам безо всяких целей.
Хуже – когда дождь. Мало того что на улицу не выйти, так ещё и все электроприборы в доме во время дождя отключаются – предосторожность от грозы. И тогда тебе ни телевизора, ни интернета. И тогда остаётся только одно: уйти с головой в миры, созданные классиками мировой литературы.
Но завтра! Завтра будет событие! Мы идём в гости! К тёте Жене Студень. Нет, Студень – это не кликуха и не никнейм ВКонтакте, это вот такая фамилия. Евгения Студень, значит. Но суть не в этом. А в том, что к столу будут поданы... пельмени! В смысле? Это те полуфабрикаты, которые мы в Питере покупаем на "чёрный день", когда лень готовить что-то нормальное? Да. Но здесь, на Урале, пельмени – это культовая еда. Здесь до сих пор их лепят сами. И едят их не со сметаной, как у нас в буржуазном Питере, а с кое-чем пожирнее, так, чтобы жирок наверняка отложился – с майонезом.
Итак, тестя похоронили два дня назад, а теперь традиционно ходим по гостям, вспоминаем всё хорошее, с ним или не с ним связанное. А так как с человеком деревенским в принципе мало какие глобальные события связаны, то и разговоры об усопшем длятся совсем недолго и плавно перетекают в привычные обсуждения бытовых вопросов.
Вот так. Всего два дня прошло с тех пор, как человек помер, а о нём уже и поговорить не о чем.
Опять же – традиционный христианин углядит в этом нечто аморальное и втайне от других будет переживать из-за этого. А ещё он будет переживать из-за того, будет ли его самого после смерти кто-то долго помнить.
Буддист же всё примет как есть. Мол, какая мне разница, будет ли кто-то меня вспоминать после смерти? Буддист не слишком то и заморачивается над тем, как бы оставить свой след в истории. Он смотрит далеко в прошлое и видит там тысячи цивилизаций, поглощённых песком или джунглями, а с ними и миллиарды людей, переживания и дела которых никто и никогда не узнает. И он смотрит далеко в будущее и видит, как и вся наша планета сгорает в солнечной радиации. Так есть ли смысл переживать об усопшем два дня назад? Не лучше ли радоваться здесь и сейчас? Наслаждаться вот этим вечером. Вот этими пельменями, которые в рот еле помещаются. И вот этим рассказом тёти Жени Студень, как они стерилизовали бычка по кличке Ерёма.
Тут вдруг одна из присутствующих женщин, мне незнакомая… Впрочем, вероятно, жена мне шептала на ухо, как её зовут, но у меня обычно такая информация из другого уха преспокойно вылетает. Для нас, буддистов, все эти имена и фамилии лишь условности. Поэтому условно назовём её тётка Пелагея Никитишна. Так вот. Она обращается ко мне:
– А у вас, Михаил, в Питере как к войне относятся?
Я на мгновение замираю. И уже хочу было выдать ответ в своей философской манере:
"Вы знаете, любой конфликт, будь то война, конфликт в семье или просто драка в подворотне, – это концентрация интересов. И если попытаться разрешить этот конфликт лишь тем, что влезть в него со своими интересами, со своим субъективным мнением о добре и зле, это лишь усугубит конфликт. Это будет всё равно, что подбросить дрова в печку. Поэтому с буддийской точки зрения единственный способ не усугубить конфликт – это не лезть в него со своим субъективным мнением. Остаться в стороне. Не подбрасывать свои дрова в это пекло. Именно поэтому буддисты просто сидят и медитируют, так они ограждают мир от своих эгоистических мнений и действий. Ведь это суть христианства – избавить мир от стороннего зла. Суть же буддизма – избавить мир от собственного зла. С точки зрения буддизма любое действие порождает или добро, или зло. Но даже добро в итоге порождает зло, ведь добро не может существовать без зла. Но пока ты сидишь и медитируешь – ты не совершаешь никаких действий, а значит – не порождаешь ни добра, ни зла”.
Хотел бы я так ответить. Но для чего такой ответ в текущей обстановке? В такой обстановке этот ответ прозвучит как гром среди ясного неба, как вброс потусторонней информации, как цитата, вырванная из тысячи томов дхармических учений.
Мне совершенно не хотелось блистать здесь своей эрудицией, а наоборот, захотелось затеряться среди этих людей, среди их мировоззрений, стать частью этого общества. Поэтому ничего лучше я не придумал, как:
– Дык чё война? Как и все нормальные люди, негативно относимся к войне...
И так я, как сам того и желал, оказался в привычной для себя тени случайного общества. Слушал смешные и не очень истории, высматривал на столе ещё что-нибудь вкусненькое, ёрзал на неудобном скрипучем стуле.
В общем, никакой особенной грусти я не испытывал. Видимо, так устроены защитные функции нашего мозга, что он стремится быстро забыть о смерти и цепляется за естественные жизненные мелочи.
Лишь вечером перед сном жена сквозь слёзы сказала:
– Мне так его не хватает... Мне всё кажется, что он вот сейчас, как обычно, войдёт домой, отпустив какую-нибудь шутку в сторону мамы, поужинает и завалится на диван смотреть свои сериалы на НТВ...
Но он уже больше никогда не войдёт домой…
2
Этой ночью я долго не мог уснуть. Всё думал и думал.
"Почему мы в детстве не замечаем смерти? Ведь она есть всегда. Она всегда находится рядом. Просто в детстве мы не думаем о смерти, поэтому и не видим её. Иными словами – в детстве для нас не существует смерти. Но со временем она подбирается всё ближе и ближе: сначала умирает дедушка, потом бабушка, потом дядя в Чечне погибает, потом друг кончает жизнь самоубийством... Как там у Хемингуэя: "И потому не спрашивай, по ком звонит колокол, ибо каждый раз он звонит по тебе..." Потом появляются какие-то странные болячки... И так мы всё острее начинаем осознавать свою смертность. Иными словами – мы начинаем всё чаще думать о ней.
Так что ж получается, смерть – это лишь мысль в нашей голове? Ведь когда мы в детстве не думали о смерти – её не существовало. Как только начали обдумывать её – она тут как тут.
С точки зрения буддизма – мысль о смерти связана с острым ощущением своего эго. Что есть эго? Это осознание собственной отдельности от вселенной. Мол, я вот такая личность, такая индивидуальность. И вот эта личность очень не хочет помирать. Ей невыносимо осознавать, что вот такого Меня больше не будет. И чем раздутее наша личность, чем раздутее наше эго, тем сложнее примириться со своим дальнейшим вечным отсутствием.
Но единственный способ, считают буддисты, примириться со своей смертностью – это перестать отождествлять себя с чем-то отдельным.
Животные, например, вряд ли ощущают себя отдельными существами. Возьмём мой любимый пример, когда антилопа убегает ото льва. Она убегает потому, что у неё срабатывают естественные механизмы самосохранения. Но при этом она не думает о смерти. Она не думает так: "Этот лев хочет меня съесть, и тогда для меня наступит вечная пустота". Она просто убегает, и всё. И если ей удаётся спастись, она не думает так: "Фух! Поживу ещё немного!" Она просто продолжает заниматься своими антилопьими… антилопичьими – фиг знает, как правильно – делами, не осознавая своей смертности. Иными словами – для животных вообще не существует смерти. Они умирают, разумеется, но они умирают лишь с точки зрения человека. В реальности они лишь переходят от одной сущности к другой.
Животные не осознают себя как личности. Антилопа не думает: "Я антилопа по имени Грация, у меня есть жилплощадь в африканской саванне, я достигла таких-то успехов в своей жизни". Поэтому животным совершенно чужда мысль, что их не станет как личности.
Здесь – кстати говоря – мои убеждения несколько расходятся с буддийскими. Буддисты всё же считают мир животных одним из неблагополучных миров. Мол, животные проживают всю жизнь в страданиях, в адской погоне за пропитанием. Так то оно так. Но в действительности ли они так уж от этого страдают? Ведь другой жизни они не знают. У них нет возможности сравнивать, как у человека: "Вот у соседа дом больше. А вот в соседней стране зарплаты выше..." Страдания ведь возникают из мысли, что где-то существует жизнь лучше. Поэтому тот факт, что якобы жизнь животных полна страданий, – это, на мой взгляд, притянутая за уши теория. Они страдают только с точки зрения человека. Человек смотрит на животное и думает, что оно страдает намного больше, чем человек. Может, человеку просто нравится так думать? Так действительно проще: думать, что в этом мире есть кто-то, кто страдает неизмеримо больше.
Так вот. С такой точкой зрения я не согласен. Я всё же считаю, что именно человек – самое страдающее существо на этой планете. Страдание в его уме, в его отождествлении себя со своим эго, в его убеждённости, что он смертен.
В действительности смертен не он. Смертно его эго. Такого Меня действительно больше не будет. Но ведь, как говорил Сенека: "Такого Меня не было и до моего рождения. И в этом не было ничего плохого. Так чего же плохого в том, что Меня не будет в будущем?"
И тут мы подходим к основной мысли. Мысль, что человек – это что-то отдельное, – лишь иллюзия. В действительности человек не отделён от вселенной. Он лишь одна из форм вселенной. И умирая, он лишь обретает иную форму. Но никуда из этой вселенной не девается. В сущности, никуда из этой вселенной невозможно пропасть. Всё всегда остаётся во вселенной, лишь меняя формы. Иные формы не принимает только наше раздутое эго. После смерти оно хочет быть только человеком. Ставит вселенной условия! Вот ведь оборзевшее! "Будешь тем, что логично вытекает из закона природы. И не выёживайся!" – ответила бы вселенная, если бы умела материться по-русски.
Итак, человек – это не что-то отдельное. Аналогию можно провести с какой-нибудь клеткой в организме. Клетка тоже эгоистична, и она делает всё, чтобы сохранить себя. И вероятно, если бы клетка умела думать, то тоже считала бы себя отдельной личностью. Но независимо от того, может она думать или нет, сущность от этого не меняется: она в любом случае часть организма.
Или, если хотите притчу, на эту тему есть отличная буддийская притча:
"Бежит волна, блестит на солнышке, радуется жизни. Вдруг она видит перед собой скалистый берег. Она в ужасе видит, как другие волны разбиваются о скалы. Тогда она спешно обращается к волне позади себя: “Эй, притормози, мы ведь сейчас разобьёмся!” На что следующая волна ей отвечает: “Глупая, ты думаешь, что ты волна, но ты – океан".
К сожалению, большинство людей проживают жизнь с мыслью, что они отдельная волна. Но не с мыслью, что они и есть океан. Иисус однажды смело заявил, что "Я есмь бог!" Но ведь он также и сказал, что и “Вот ты есть бог, и ты есть бог”. Но людям эта мысль не понравилась. Как это, мол, мы можем называть себя богами? Мы ведь убеждены, что богам нужно молиться и приносить жертвы. Поэтому с Иисусом они поступили ровно так, как того требуют их верования: сначала принесли его в жертву, а потом принялись ему молиться. То есть, в сущности, оказались неправы и те, кто казнил Иисуса, и те, кто создал из него культ, кумира, бренд, если хотите. Но Иисус ведь действительно был прав! Он был чертовски прав! Человек – это и есть бог, это и есть вселенная! А раз ты есть бог, раз ты есть вселенная, то как ты можешь быть смертен? Ты просто примешь иную форму существования, но существовать не перестанешь".
Так думалось мне, но тут же я поймал себя на противоречивой мысли: "А для кого все эти мои соображения? Я ведь тут лежу один. Жена и ребёнок сопят под боком. Да и завтра в этой деревне кому я выскажу свои мысли? Даже если я попытаюсь это сделать, меня в лучшем случае сочтут дурачком, в худшем – человеком бесчувственным, который желает разрушить их устоявшиеся верования". Но тут же я не согласился с этой мыслью: "А зачем мне кому-то высказывать эти мысли? Ведь это не я хочу высказать свои мысли, это моё раздутое эго хочет блеснуть знаниями. Всё же, чего в действительности хочет моя истинная сущность, это пребывать в гармонии с миром, а именно – в гармонии с самим собой".
С этой мыслью я вновь обрёл уверенность в себе и начал отходить ко сну.
3
Утро началось, как уже сложилось по традиции последних месяцев с тех пор, как заболел тесть, недобро: с оров жены на ребёнка из-за того, что он наотрез отказывался есть кашу.
Ребёнок орёт, жена орёт, тёща вставит своё веское слово уже вот-вот.
Но и моё терпение не безгранично. Поэтому я, чтобы избавить эту ситуацию от собственного эго, удалился на утреннюю прогулку под предлогом, разумеется, похода в магазин.
А в деревне ведь как принято ходить в магазин: неспешно, потихонечку, заходя поочерёдно то в один магазин, то в другой, сравнивая цены. А там, глядишь, и кого знакомого встретишь. В деревне вероятность этого очень велика. Особенно подле магазинов – центров местных цивилизаций.
Разумеется, цена на хлеб в первом магазине была приемлемой. Да и качество меня вполне устраивало. Но так бы я лишил себя удовольствия пройти мимо речки, где я люблю предаться медитации на большом камне с видом на коров, пасущихся на противоположном берегу.
Когда я проходил мимо хозяйственного магазина с типичным для сельской местности, далёкой от таких современных наук, как нейминг, названием "Дубрава", я увидел её! О да! Это была тётка Пелагея Никитишна! Она вышла из "Дубравы" со своей личной, накрепко сшитой тряпичной сумкой, которая есть у каждой бабки в деревне, – местный околоподъездный вирусный охват работает, – для того, чтобы в магазинах не тратиться на пакеты. И из этой сумки совершенно безо всяких комплексов торчала ручка нового вантуза.
Увидев меня, Пелагея Никитишна буквально засияла!
– Ой, Мишенька, здравствуйте! – радостно поприветствовала она меня.
Я поздоровался в ответ.
– Как там бабушка? – спросила она не только лишь из вежливости. В деревне льстят куда меньше, чем в городе. Поэтому её вопрос прозвучал абсолютно искренно и логично.
– Да ничего. Держится, – ответил я.
Узнав, что я направляюсь в магазин "За речкой", – здесь никаких претензий к местному маркетингу, – она, как будто невзначай, вспомнила, что ей тоже нужен хлеб.
– Ох, так жалко, так жалко Витеньку! – заговорила она по дороге. – И ведь такой мужик был мировой, весёлый. А так быстро сгорел...
– Онкология... – сочувственно констатировал я.
– Это, конечно, да... – вдумчиво сказала она. – Но… почему?
Я заметил, что в деревнях часто, видимо, из-за ощущения собственной недообразованности, к городским гостям, а уж тем более к гостям из культурной столицы, обращаются с такими вопросами, будто эти люди действительно знают ответы на все вопросы.
– С моим то муженьком, – продолжила она, – они часто ездили на рыбалку. И пили оба, и оба шмалили как паровозы. Но мой то Серёжа Витеньки постарше будет на пять лет, – не без доли гордости и эгоизма заметила она, – так вон ведь, держится, бедолага. И почему так жизнь несправедлива?
И тут меня понесло! Мой городской, напичканный различными философиями и научными книгами мозг не смог сдержаться и выдал на-гора актуальную информацию.
– Понимаете, – говорю. – Я тут недавно читал, – поскромничал я, будто эта информация не является для меня стойким убеждением, а чем-то, в чём я как бы сам ещё сомневаюсь, – что все болезни начинаются из мозга. Дело в том, что изначально человек рождается с чистым сознанием, не... – подбирал я удобоваримые слова, – ещё не замусоренным различного рода правилами и ограничениями. Детский ум открыт для всего нового и воспринимает все явления мира как есть, без предупреждений. И таким образом, мозговая активность лишена чрезмерных переживаний. Мозг принимает верные сигналы от прочих органов и возвращает этим органам также верные естественные сигналы. Таким образом, внутренние органы работают правильно, и на их износ влияют только факторы внешней среды: экология, питание, нагрузки и т.п. Но как оказалось, не менее важным фактором влияния на износ внутренних органов является фактор самого мозга. Если мозг начинает слишком много переживать, он начинает посылать неверные сигналы органам, и скорость их износа увеличивается.
Тут я взглянул на Пелагею Никитишну и понял, что она смотрит на меня обалдевшими глазами. Но я понимал, что если не закончу эту мысль сейчас, то не закончу её никогда. И я продолжил:
– Но почему мы начинаем чрезмерно переживать? Дело в том, – совсем уж я вжился в роль профессора какой-нибудь там логии, – что так устроен несовершенный социум, общество то бишь, что в большинстве случаев детям передаётся лишь статистическая историческая информация типа: делай так, и будет хорошо, а вот так никогда не делай – будет плохо. Но основная суть жизни – постоянная эволюция, постоянные изменения. И часто, когда, к примеру, меняется политическое устройство общества, или наступает экономический кризис, или – вон, чего хуже – война... Да что уж там говорить, для человека кризисом уже является неблагоприятная атмосфера в семье, что, разумеется, также является отражением положения дел в обществе. Так вот, когда человек, сначала ещё в самом юном возрасте, а далее – постоянно, сталкивается с кризисными ситуациями, он, к сожалению, продолжает действовать по тем же привычным схемам, которые зачастую при новых условиях уже не работают. Первое время он воспринимает такие несовпадения как банальное невезение. Потом, в зависимости от уклада общества, на это могут накладываться религиозные и/или политические воззрения, и человек уже может воспринимать такие несовпадения как, к примеру, кару небесную или немилость царя, или партии. То есть то, на что он повлиять то, в сущности, не в силах. Так человек всё более и более теряет веру в свои силы. И вся эта сложная ситуация в его голове вызывает огромное количество чрезмерных переживаний. И тогда мозг начинает работать неправильно, а за ним – и прочие органы. И в частности, любая онкология – как сущность накопительная – является следствием долгого накопления в уме чрезмерных переживаний. В организме всё взаимосвязано, видите ли. И вот многим известно высказывание, что мысли материальны, но на самом деле мало кто эту мысль осознаёт всерьёз. Мысли действительно материальны. Наши мысли – это химические процессы в нашей голове. И если эти химические процессы будут проходить в противоестественной природе форме – это обязательно приведёт к тем или иным заболеваниям. Поэтому так важно мыслить естественно, решая одну проблему за другой, в естественном темпе поступления этих проблем, слишком не забегая вперёд, но и слишком не ностальгируя по прошлому. То есть иными словами: не нужно в уме из одной проблемы делать несколько. Некоторые умудряются из одной проблемы сразу приговорить себя к несчастливой судьбе. Судьба вершится здесь и сейчас. Она не предначертана.
– То есть хотите сказать?.. – начала было говорить Пелагея Никитишна с такой вдумчивостью в голосе, что тут уже я немного обалдел, думая, что всё это время она ни черта не понимала, а только лишь слушала из вежливости. И я тут же, предвосхитив её вопрос, начал отвечать на него, чтобы не утратить мысль:
– Я хочу сказать, что, скорее всего, вашему мужу отчасти повезло, отчасти помогло, возможно, какое-то образование, отчасти склад характера, – все эти факторы в совокупности дали его уму возможность воспринимать положение дел в обществе более спокойно, более смиренно. Виктор же Алексеевич, вероятно, и даже очевидно, имел свой набор причинно-следственных факторов, которые породили в его уме значительно большее количество переживаний. Какие это были переживания? Мы можем только догадываться, строить гипотезы. Как говорится, чужая душа – потёмки. Вероятно, сильная ностальгия по прошлому, проблемы в семье, в частности – непримиримые разногласия с сыном, невидение себя в новом, слишком сложном для своего понимания капиталистическом обществе... Перечислять можно бесконечно. Но опять же – это будут лишь догадки. В конце концов – я не психотерапевт. Однозначно можно сказать только одно, что эти чрезмерные переживания были и накапливались в его организме годами, что в итоге и вылилось в онкологию.
– Ох, Михаил! – на протяжном выдохе сказала Пелагея Никитишна. – Это, с одной стороны, такая интересная, но и такая сложная информация для нашего деревенского ума...
Тут я вновь предвосхитил её вопрос и сказал уже тоном, более походящим не на научный, а на воодушевление священника:
– Просто постарайтесь радоваться жизни вопреки всем бедам. Это самый лучший способ сохранить здоровье ума, а значит – и всего организма.
– Ох, Михаил! Вообще, я согласна с вами, что позитивный настрой продлевает жизнь.
– Разумеется, – утвердительно сказал я. – И если, например, в восьмидесятые-девяностые влияние нашего так называемого настроения на здоровье было лишь теорией, то сегодня во многих современных клиниках этому уделяется значительное внимание. С пациентами работают психологи...
Я не успел договорить, так как к нам подошёл муж Пелагеи Никитишны, насколько я помню, Сергей Петрович. И мы с его женой резко замолчали, словно.... Да что уж там – словно... откровенно постеснявшись перед ним своей беседы, видимо, оба интуитивно понимая, что отголоски такой беседы могут быть неверно истолкованы человеком, который услышал лишь утрированный вывод.
И далее мы пошли втроём по частному сектору в сторону условно называемого "Кирпичного" – небольшого микрорайона этого захолустного городка, где стояло несколько хрущёвок, беседуя уже на темы более приземлённые. Если мне не изменяет память – мы обсуждали какие-то огородные вопросы, так как я помню, что, когда мы дошли до "Кирпичного", мне было настоятельно рекомендовано зайти в гости к моим собеседникам под предлогом выдачи мне какого-то выдающегося, выращенного ими этим летом экземпляра кабачка.
4
Современный среднестатистический писатель, будучи вынужденным, помимо своей творческой деятельности, зарабатывать на хлеб прочими способами, старается использовать то время, которое ему даётся по любому случаю, уделить творчеству.
Мы, чай, не графы, не политзаключённые, не революционеры и даже не больные неизлечимо, и потому не имеем достаточно свободного времени, чтобы делать литературу. Мы, как и большинство граждан светского общества, вынуждены ишачить.
Да, случай, предоставивший мне время для написания этого рассказа, сам по себе печален. Но с другой стороны – если бы смерть хоть раз имела силу парализовать жизнь, то мы бы с вами сейчас не общались.
Поэтому, будучи не обременённым прочими обязанностями, я имел возможность по ночам структурировать мысли, а позже дрыхнуть допоздна.
Я думаю, мой дорогой читатель, вы уже успели понять, что этот рассказ выстроен в последовательности: событие – осмысление этого события. Надо сказать, что изначально такой задумки не было, но творчество само определяет свои границы, а мы, художники, лишь исполняем желания слов, звуков, красок, глины, любых творческих материалов самореализоваться. Как говорил Микеланджело, а позже Роден, что в камне уже содержится скульптура, мастеру остаётся лишь её извлечь, отсеча всё лишнее. Так и в словесном искусстве. История уже существует в жизни, нужно лишь её извлечь, отсечь всё лишнее, оставив лишь примечательные факты. И даже, к примеру, если история фантастическая – это совершенно не значит, что она лишена реалистичной основы. Фантастика – это скорее тип мировоззрения, нежели что-то нереальное. Ибо всё, что мы придумываем в уме, – реально, наши мысли – реальны, и потому нет никакой разницы между реальностью и фантастикой. Просто одним людям нравится жить в своём зримом мире, другим – сочинять собственные миры. С точки же зрения вселенной – и тот и другой бесконечно далеки от понимания объективного.
Прошу прощения за столь долгое вступление в главу. Просто это было необходимо для дальнейшего повествования.
Так о чём же я думал этой ночью? Мне вспомнилась книга Толстого "Без любви жить легче". Это автобиографический роман, который, как выразился сам автор, оказался для него важнее, чем тонны его художественной болтовни.
И раз уж мой рассказ получается автобиографическим, то и слагать я его буду примерно в той же манере, какую использовал Лев Николаевич.
В своей книге Толстой рассказывает о том сложном периоде своей жизни, когда его одолела глубокая депрессия. И он озадачился поиском причин своей депрессии. Он, как и свойственно всем интеллектуалам, искал ответы на свои вопросы в книгах. Перелопатил тонны литературы, духовной, философской, художественной. И в какой-то момент пришёл к интересной мысли: "А с чего это вдруг мы, те люди, которые определили себя в категорию интеллектуалов, считаем себя правыми? С того лишь, что мы являемся “счастливыми” обладателями всех этих сомнительных знаний? Ведь ещё царь Соломон в "Книге Екклесиаста" давным-давно заявил, что, приумножая познания свои, мы приумножаем печаль свою. Так что же получается? Моя депрессия, – размышлял Л.Н., – есть следствие моих познаний? Ведь и те люди, которых мы, интеллектуалы, относим в категорию так называемого "народа", зачастую за своей необразованностью видятся мне более счастливыми".
Я тогда подумал, что мысли Толстого очень замечательно коррелируют с буддийскими учениями. И даже после прочтения этой книги написал на неё рецензию и озаглавил "Если бы Толстой был буддистом".
Есть такая замечательная буддийская пословица: "Чем нагружать свой ум тоннами литературы, лучше внесите в него один грамм медитации".
Деревенские люди медитативны в большей степени, хотя этого и не осознают. Это логично вытекает из среды обитания. Деревенская жизнь не полна разного рода интеллектуальных исканий. Читают здесь меньше, чем в городах. И тогда как медитация в городах чаще обусловлена необходимостью вырваться за пределы городской суеты, то есть это становится осознанным выбором, своего рода принятием таблетки. То в деревне медитация более естественна, так как она является неотъемлемой частью деревенской жизни. Здесь нет необходимости бежать от суеты, нет необходимости принимать эту психологическую таблетку. Среда сама располагает к медитации, без острой необходимости медитации. Но ведь многие практики как раз говорят, что, садясь в позу для медитации, не нужно иметь цели достичь просветления. Потому что цель – это уже мысль, уже концепция. И эта цель будет мешать вам в процессе медитации.
Итак, в городах медитация больше похожа на физическое упражнение. В деревне это бессознательное, спонтанное явление. И если бы вы меня спросили, какая из форм медитации лучше, я бы ответил, что это неверная постановка вопроса. Первая форма медитации плоха тем, что она является целью. И практик в таком случае всё ждёт и ждёт какого-то прогресса, как в спортзале: прогрессом является наращивание мышечной массы. Но в просветлении нет никакого прогресса. Моменты просветления существуют только ради самих этих моментов. Какой тут может быть прогресс? Но и вторая форма медитации неполноценна. Хотя бы по определению, что она бессознательна. Человек случайно погружается в состояние без мыслей и, выйдя из этого состояния, не осознаёт, что с ним только что произошло.
Я считаю, что истинная медитация заключается в объединении этих двух полярностей. Ты действительно должен сознательно заниматься упражнениями медитативной практики, но лишь для того, чтобы выработать в себе привычку погружаться в естественную медитацию в повседневной жизни. Если уж хотите какой-то обозначенной цели, то целью должно стать стремление к тому, чтобы ваша повседневная жизнь стала максимально медитативной.
Я, кстати, преднамеренно опускаю здесь подробные пояснения по поводу того, что есть медитация и для чего она нужна, ибо здесь для этого нет места. Я понимаю, что сей рассказ может читать человек, который далёк от всего этого. Что ж, могу лишь скромно надеяться, что это послужит мотивацией для его обращения к литературе по этим вопросам. Вернёмся же к теме.
Согласно буддийским учениям, человек не сможет постичь сущность просветления посредством чтения одной лишь буддийской литературы. Без медитации, без практики сидения и созерцания мира – все эти знания буддийской литературы сводятся лишь к образованности, но не дают практического опыта. Буддизм же философия практическая, и вся буддийская литература по сути сводится к постоянной мотивации человека к медитативным практикам.
Мой путь в медитативных практиках был следующим. Сначала я поупражнялся в медитации сознательно. Но постепенно я понял, что без фактора среды быть постоянно в медитативном тонусе просто невозможно. Когда сама ваша повседневная жизнь не располагает к медитации – это дерьмово. Так очень быстро медитация как упражнение наскучивает, как наскучивает всё, что не имеет практического применения.
В городе я старался создать для себя эту среду. Очень старался. Я перекраивал свой рабочий график вдоль и поперёк, обозначал отдельные дни для медитативных практик. Но повседневная рутина разрушает это всё рано или поздно.
Когда же приезжаешь в место, лишённое этой повседневной рутины, тебе не нужно лезть из кожи вон, чтобы создать для себя эту среду. Эта среда уже готова. И именно здесь, в этом русском захолустье, я обрёл практический опыт естественной повседневной медитации. Я просто гулял по деревне и время от времени присаживался то на лавочке, то на камешке, то на брёвнышке и погружался в созерцание без осмысления.
Отсутствие в голове необходимости решать какие-то вопросы – необходимая составляющая медитативной жизни. Но в городе тебе постоянно нужно решать какие-то вопросы.
Но на самом деле – проблема не в городе и не в деревне. Проблема в уме. Город и деревня – это лишь метафоры, это лишь две условные полярности в моей голове. На самом деле человек должен привести в гармонию свои полярности в голове. Он не должен впадать ни в одну из крайностей, а должен лишь взять от каждой полярности всё необходимое для своей целостности.
Раджниш Ошо верно говорил, что неправы те, кто живёт в замкнутом суетливом круге "работа – дом", в котором напрочь отсутствует возможность медитации. Но также неправы и те люди, которые на месяцы уходят в гималайские пещеры для аскезы. Ведь такое отречение от общества порождает огромное количество переживаний. Правы лишь те, кто умеет балансировать между двумя этими полярностями. Только так человек проживает жизнь в гармонии.
Когда вы чувствуете, что ваш внутренний город истощает вашу гармонию, отправляйтесь в вашу внутреннюю деревню. Когда вы пресыщаетесь умиротворением, возвращайтесь к людям. Не впадайте ни в одну из крайностей. Ибо каждая из крайностей – и чрезмерное пребывание в толпе, и в одиночестве – чреваты психозами.
В какой пропорции вам распределять эту гармонию – определять только вам самим, исходя из ваших психологических возможностей. Но однозначно только через личный опыт, только через практику можно рассчитать пропорции своей личной гармонии.
И завершу эту главу объединением двух мыслей. Возвращаясь к мысли, что человек – это не отдельная сущность.
Вы не можете быть полноценным без общения с другими людьми. Другие люди – это часть вас самих. И разделение общества на интеллектуалов и прочий народ – в корне неверно. Это чистой воды дуализм. В каждом человеке можно увидеть своё отражение. Даже если вы профессор с кучей титулов, не чурайтесь общения с так называемыми необразованными людьми. Они часть вас. Они ваши истоки. Они – это и есть вы. Даже глядя на примитивное животное, можно чему-нибудь научиться. Не извлекайте себя из бытия, растворитесь в нём, доверьтесь жизни, и пусть она сама приведёт вас к ответам.
Тут жена, как бывало не раз, перевернулась с боку на бок, прищурившись спросонья от света моего смартфона, интуитивно потянулась за часами на столике, посмотрела на время, потом на меня как на полоумного, и нравоучительно-протяжно сказав: - Спи у-же да-вай! – отвернулась к стенке и через несколько мгновений засопела.
5
На следующий день жена уехала по бюрократическим делам в районный центр. А мы с мелким отправились в гости к семье брата жены, которая живёт в частном доме в микрорайоне с неофициальным названием "Теребиловка".
Сказать, что брат жены человек своеобразный, – это ничего не сказать. Первое впечатление от него у вас бы было – отвращение. Всем своим видом он показывает вам, что он плевать хотел на вас. Но образованному человеку понятно, что это лишь маска, что так он лишь защищается от социума, который, видимо, его чем-то очень сильно обидел. Такому человеку очень важно показать, что ты ему не враг. И с ним очень важно разговаривать на его языке. И слушать, слушать, только и слушать про его проблемы. Но ни в коем случае не давать по этим проблемам советов, а только сочувственно соглашаться.
"Мишаня, я тебе так скажу: мне все эти родственнички, кто кому брат-сват, до одного места. Все они лицемерны. А я всегда говорю как есть. Всегда всё всем в лицо говорю. Как есть. И я знаю, что многим это не нравится. Но у меня и нет желания нравиться этим людям. Я сам по себе".
Пару-тройку лет молча послушаешь такие откровения – и ты свой человек. И через несколько лет он даже начал прислушиваться к моему мнению. Поистине, молчание – золото.
И это ещё раз доказывает, что пропасть между людьми бывает только идеологическая, только концептуальная. Но если опустить все эти концептуальные различия: уровень образования, уровень материального достатка, политические и религиозные взгляды, цвет кожи и сексуальные предпочтения и т.п. – все мы одинаковые. Как говорят буддисты: "Каждый стремится к счастью, и каждый хочет избавиться от страданий". И только эти две мотивации движут всеми, только они реальны, все остальные мотивации – это их завуалированные копии.
Но племянники! Вот ведь природа насколько интересна! Они совершенно другие, они совсем не ментальные копии своего отца. Почему они такие добрые и интеллигентные? В мать ли пошли? Или интуитивно не хотят быть похожими на "злюку" отца? Скорее всего – они просто дети другой эпохи. И хоть они и живут в деревне, но при доступе к глобальной информации. Они видят, они сравнивают. Они мечтают о лучшей жизни. А мечта всегда делает человека лучше. Ведь злюка – это просто человек без мечты.
Ближе к вечеру Соня, младшая дочь, отправилась провожать нас до "Кирпичного". Мелкий, изрядно устав, вырубился в коляске. И мы решили дать ему возможность поспать, выбрав самый долгий маршрут, через ж/д вокзал.
Когда мы отошли подальше от дома, она, верно, стесняясь об этом сказать дома, как будто невзначай, собирая одуванчики, сказала:
– Жалко дедушку, правда?..
– Да, жалко, – подтвердил я и замолчал, дав возможность ей самой решить, готова ли она продолжать эту тему.
Она ещё несколько минут мечтательно собирала одуванчики. И я понял, что продолжения разговора на эту тему не будет. Да и откуда ему взяться? Какой вопрос у ребёнка может возникнуть по поводу того, чего для него нет?
– А мы в этом году в лагерь не поедем... У родителей денег нет, – заявила она таким взрослым тоном и как будто совсем без обиды.
– Ну ничего страшного, – говорю. – В следующем поедете.
– А вы с тётей Яной в этом году поедете в Париж? – спросила она, вероятно, под впечатлением прошлогоднего рассказа о нашей с женой романтической поездке.
– Нет, – говорю. – У нас тоже с деньгами не очень.
– А мне бы тоже хотелось когда-нибудь поехать в Париж... – мечтательно произнесла она.
Я в нравоучительном ключе поправил её:
– Нужно говорить не "хотелось бы когда-нибудь", а "когда-нибудь я обязательно тоже поеду в Париж".
Соня удивлённо посмотрела на меня. Я пояснил:
– Не кажется ли тебе, что во фразе "хотелось бы когда-нибудь..." есть намёк на то, что это зависит не от тебя, а от кого-то другого? А во фразе "когда-нибудь я обязательно..." есть вера в то, что это зависит от тебя?
– Когда-то я обязательно поеду в Париж, – утвердительно сказала Соня.
– Обязательно поедешь, – подтвердил я.
– А какое самое красивое место в Париже? – спросила она.
– Красота, – говорю, – понятие субъективное. То, что покажется красивым мне, другому может показаться уродливым. Красота зависит не от объекта наблюдения, а от наблюдаемого. На самом деле вот на этом перекрёстке красоты не меньше, чем на любой улице Парижа.
– Скажите тоже!.. – усмехнулась Соня, глядя на перекошенные под тяжестью лет избы.
– Я серьёзно, – говорю. – Я могу научить тебя видеть красоту везде и во всём.
– Правда?! Как волшебник, что ли? – сквозь улыбку спросила она.
– Да, – также сквозь улыбку ответил я, – как волшебник.
Я осмотрелся в поисках скамейки, но увидел лишь бревно от поваленного старого тополя.
– Пойдём туда, – сказал я, указав на бревно.
Мы припарковали коляску. Сели на бревно. Я сказал:
– Посмотри наверх. Видишь эту звезду по имени Солнце?
– Да.
– Ты понимаешь, что наш мир намного больше, чем то, что окружает нас здесь?
– Да.
– Так вот. В этом глобальном мире, называемом вселенной, не существует таких понятий, как красивое и уродливое. Это только мы, люди, разделяем явления на красивые и уродливые. И это зависит от нашего настроения. Ты наверняка замечала, что, когда у тебя настроение хорошее, например оттого, что кто-то из учителей похвалил тебя в школе, тогда и весь мир тебе кажется прекрасным, все люди, все явления, хоть дождь, хоть снег – ты во всём видишь красоту. Но когда у тебя плохое настроение, например оттого, что тебя кто-то обидел, все явления мира кажутся тебе уродливыми.
Я посмотрел на Соню, чтобы убедиться, насколько ей интересно. Она была вся внимание. Тогда я продолжил:
– Итак, на самом деле не существует никакого уродства. Что-либо уродливым делает наш ум. Вот, – указал я на ползущую по дорожке волосатую жирную гусеницу, – ты, вероятно, находишь её уродливой.
– Фу-у-у! – воскликнула Соня. – Но она и вправду уродливая!
– Ну а давай попробуем рассмотреть её поближе. Не побоишься?
– Нет! – заявила она.
Мы сели на корточки возле гусеницы. Я сказал:
– Просто смотри на неё и ни о чём не думай. Просто наблюдай за её движениями.
И мы пару минут просто наблюдали, как гусеница ползла по дорожке. Потом я сказал:
– Видишь, как грациозны её движения?
– Да.
– Она не совершает никаких лишних движений. Всё устройство её тела создано таким, чтобы выполнять своё предназначение идеально. И именно поэтому она прекрасна. Уродливой эту гусеницу делает сравнение с собой, со своей человеческой сущностью. Но когда сравнение уходит, когда остаётся только одно созерцание, тогда исчезает иллюзия уродства. Ты понимаешь, о чём я говорю?
– Да.
– И так со всеми явлениями. Нет никаких уродливых явлений. Есть только плохое настроение, которое делает явления уродливыми. И сейчас я обучу тебя одному методу, который поможет тебе отпускать плохое настроение. В сущности, мы только что при помощи этого метода пришли к умозаключению, что на самом деле гусеница не уродлива. Этот метод называется "медитация". Суть медитации – взгляд на явление без осмысления, без попытки умом придать этому явлению красивое или уродливое значение.
Когда в твоей жизни наступает плохое настроение, первое, что нужно сделать, это вспомнить вот этот наш с тобой разговор. Скажи сама себе: "Гусеница на самом деле не уродлива. И вот эта ситуация, которая произошла со мной, на самом деле не уродлива". Это поможет тебе правильно настроиться на медитацию. Потом сядь, сложи ноги вот так, а руки вот так, спину держи ровно. Ты можешь делать это в любом удобном для тебя месте. Далее выбери то, на что ты будешь смотреть. Это может быть всё что угодно: дерево, звёзды, красивая картинка в интернете, или работающий человек, или огонь, или речка. И смотри на это спокойно, и не думай ни о чём. Смотри на это столько времени, сколько тебе хочется. Не ставь никаких ограничений. Хочешь смотреть одну минуту – хорошо. Хочешь дольше – хорошо. Как тебе хочется. И вот когда ты будешь смотреть на мир спокойно и без мыслей, ты в какой-то момент будешь ловить себя на мысли, что мир то в действительности прекрасен! Ты будешь понимать, что произошедшая с тобой неприятная ситуация не сделала мир уродливым, мир остался прекрасным. И эта мысль утешит тебя. И вновь вернётся хорошее настроение.
– Гусеница не уродлива... – вдумчиво сказала Соня.
– Да, – повторил я, – гусеница не уродлива.
Мы дошли до "Кирпичного". Я спросил:
– В гости зайдёшь?
Соня ответила:
– Нет, мама попросила вернуться до восьми.
– Окей, – сказал я и проводил её до маршрутки.
Пока мы ждали маршрутку, Соня спросила:
– А вы ещё долго будете здесь?
– Ещё неделю, - ответил я.
– Значит, ещё увидимся?
– Конечно увидимся, – сказал я. И уже через минуту мы махали друг другу рукой.
6
Когда пришло очередное время осмысления прожитого дня, я вспомнил первое впечатление от встречи с этим ангелом. Тогда я, помнится, подумал, что хотел бы себе такую дочку. И я убеждён, что и она думала, да и, скорее всего, продолжает так думать, что хотела бы себе такого отца. Я сужу об этом по своему детскому опыту. Детям свойственно сравнивать своих родителей с родителями других детей, из-за чего нередко возникает зависть.
Но теперь я понимаю всю иллюзорность того первого впечатления. Не то чтобы я теперь не хотел себе такую дочку. Но новый опыт, теперь уже родительский опыт, даёт мне возможность размышлять более здраво. Я понимаю, что вот такая покладистая, такая ангельская она бывает не всегда. И не всегда бы я ладил с ней так, как это происходит между нами в течение наших коротких встреч. И в сущности, самый лучший отец для неё – это именно тот, который у неё уже есть. Ведь именно такой отец привёл её жизнь к тем противоречиям, для которых нужен такой вот духовный наставник, как я. И это ещё раз доказывает, что нет ничего плохого и хорошего в мире. А есть только опыт.
Но это доказывает ещё кое-что более важное. Что приводит людей к пониманию того, что им вдруг, сознательно или бессознательно, требуется духовный наставник? Ведь кто такой духовный наставник, если не второй отец? Да и, в сущности, у человека может быть, да и чаще всего так и бывает, что у него несколько духовных наставников. Как минимум, это авторы тех книг, которые запали в душу человеку. Исходя из этого, напрашивается вывод, что у человека множество отцов. Но попросту говоря: весь мир – наш отец. Но когда наше мировоззрение крепнет, когда мы становимся уверенными в себе и на нас уже не влияют мнения дураков, мы становимся сами себе духовными наставниками, а значит – сами себе отцами. А раз и весь мир – наш отец, и сами мы – себе отец, то, значит, мир и мы – неделимы, мы и есть мир, мир – это и есть мы. И тогда всё становится на места. Тогда пазлик складывается. Тогда не возникает никаких внутренних претензий, что этот мир какой-то не такой. Ибо тогда получается, что из всех ситуаций, которые могут с нами произойти, здесь и сейчас с нами всегда происходит самая лучшая ситуация.
7
Выходя с кладбища на девятины, я ещё раз прочитал плакат, который висел над воротами, потому что его содержимое чрезвычайно радовало меня своей логикой: "За упокой души родственников нужно не выпивать, а молиться".
После поминального обеда гости разошлись. До отъезда оставалось два дня, и воспользовавшись этим, брат жены попросил помочь ему с одним делом, делать которое одному несподручно. Детей им всё ж таки удалось отправить в лагерь, кто-то в последний момент отказался от путёвок. И хоть из-за этого я тем летом больше не увидел детей, я был за них очень рад.
Домой я решил вернуться пешком. Проходя мимо церкви, я увидел интересное зрелище: молодой священник, закатав рукава ризы, рубил дрова.
И я не знаю почему, раньше я бы никогда не осмелился подойти к священнику, но в тот раз, видимо, мотивация была настолько сильной, что проще было подойти, чем пройти мимо.
Теперь я понимаю, что мотивацией было моё эгоистичное желание поделиться с православным священником мыслями по поводу прочтённого мной накануне святого Евангелия. Мне чертовски захотелось поспорить с этим священником по поводу тех спорных моментов, которые вызывали во мне противоречия.
Я подошёл со словами: – Бог в помощь.
– Спасибо, – добро ответил священник.
– Вы позволите? – спросил я, указывая на топор. – Не знаю почему, видимо, из-за того, что я уже много лет живу в большом городе, мне очень захотелось хоть немного порубить дрова.
– Благостный труд обогащает, – словно объяснил мне моё желание священник и охотно протянул мне топор.
Я также закатал рукава и принялся рубить дрова с таким самозабвением, что мне не хотелось останавливаться. Всё время, пока я рубил, священник сидел на скамье и радостно смотрел на меня. Когда я изрядно вспотел и остановился, чтобы отдышаться, священник подошёл и протянул руку за топором, сказав:
– Отлично. Теперь моя очередь.
Я передал ему топор и теперь уже сам присел на скамейку и наблюдал за его действиями. Он работал более эффективно, чем я. Умело подседал под топор во время замаха, что, вероятно, придавало топору большую инерцию. За счёт этого его дрова раскалывались с одного удара куда чаще, чем мои. Он устал через больший промежуток времени, чем я. Но всё-таки устал и воткнул топор в полено.
Я встал, подошёл, потёр руки и выдернул топор. Священник сел. Я же, приняв во внимание его технику, принялся рубить с ещё большим энтузиазмом. И на этот раз моих сил хватило на несколько поленьев больше.
Так мы значительное... Лучшего слова здесь не подберёшь, ведь "значительное" одновременно определяет, что время это имело важное значение, но и с другой стороны – не имело строгих границ. Итак, мы значительное время рубили дрова, поочерёдно меняя друг друга. И сами не заметили, как разрубили всю кучу.
После я вызвался помочь перетащить дрова в церковную дровницу. И мы такое же значительное время перетаскивали дрова.
После чего священник вынес мне воды, и когда я вдоволь напился, спросил меня:
– Помолишься со мной?
– Почему бы и нет, – сказал я, и мы вошли в храм. Сели на скамью.
Мы сели безо всякого идолопоклонства. Мне не сели на колени, не сложили ладони вместе перед собой на груди, не склонили головы. Мы просто и даже довольно вальяжно сели на скамью, как двое обычных русских мужиков.
Каждый из нас молился так, как считал нужным. О том, как молятся православные священники, я имею лишь приблизительное представление. Я же молился так, как того требовали мои убеждения, основанные на буддийских учениях. Я просто смотрел на убранство храма, стараясь не думать ни о чём.
Но мысли пришли уже очень скоро. И я тогда подумал, что этот мужик не только физически более вынослив, чем я, но и также имеет куда большую усидчивость, большую склонность к медитации.
Увидев моё смятение, священник спросил:
– У тебя остались ко мне какие-нибудь вопросы?
– Не-е-е! – весело произнёс я. – Какие вопросы?! У матросов нет вопросов!
С этими словами я встал, поблагодарил священника и двинулся к выходу.
Спускаясь с паперти, я увидел бабушку, которая, ещё не войдя на территорию храма, совершила три низких поклона и соответственно три крестных знамения. Тогда и я, ещё сохранив в памяти христианские традиции, обернулся лицом к храму, три раза поклонился и перекрестился. Я сделал это не из-за того, что вдруг на мгновение сделался культовым адептом. И даже не из-за уважения к этому месту. Для буддиста любое место бытия свято, а не только храм. Но я сделал это потому, что хотел, чтобы у этой бабушки, которая готовилась к молитве, исходя из собственной обусловленности, не возникло лишних колебаний в голове и она всецело направила свою энергию на молитву.
8
Через два дня мы уже сидели в междугородном автобусе, который вот-вот должен отправиться в Екатеринбург. Сын сидел у меня на коленях, и мы вместе наблюдали через окно автобуса, как жена на перроне автовокзала прощается с мамой. Это происходило как в немом кино, так как через стекло не было ничего слышно. После того как они обнялись, тёща повернулась и, не оборачиваясь, стала уходить. Тогда сын, увидев это, сказал, показывая на бабушку пальчиком: – Бабуйка всё! Бабуйка всё!
И я тогда сказал, само собой, не ему, он ещё не способен понять таких явлений, а пока самому себе:
– Смотри, – говорю, показывая пальцем на бабушку, которая только что скрылась из виду, – это волшебство: бабушка скрылась из виду здесь, но уже здесь, – и пальцем перевёл его взгляд на дверь автобуса, – появилась наша мама!
– Ой, мама! – поприветствовал её сын так, словно действительно давно не видел. И это вызвало естественную улыбку на заплаканном лице жены.
9
Пока мы ехали в автобусе, а ехать было прилично – почти пять часов, и этого времени более чем достаточно для размышлений, я решил, что эта ситуация прощания с бабушкой с намёком на перерождение – не то, чем бы я хотел завершить этот рассказ. И не потому, что эта ситуация грустная или как-то по-буддийски нерадостная, а просто потому, что идеологически это не то, чем бы я хотел завершить этот рассказ. Именно в этом рассказе я не хотел после точки оставлять читателя с драматическими переживаниями, но хотел оставлять его с философскими переживаниями.
Я подумал, что эта условная метаморфоза про исчезновение бабушки и появление мамы напомнила мне слова Иисуса. Когда его вели к распятию и его мать, слёзно припав к его ногам, в душе уже скорбела о нём, Иисус поднял её на ноги и сказал: "Смотри, мать, – указав пальцем на своего брата, Иакова, – это твой сын. – Потом обратился уже к Иакову: – Смотри, – указывая пальцем на мать, – это твоя мать".
Этими словами Иисус хотел сказать, что не нужно оплакивать его, ведь бог воплощён не только в нём, он воплощён в каждом человеке. Но часто, когда мы оплакиваем конкретного человека, мы в сущности оплакиваем всю жизнь, то есть бога. Но ведь это глупо. Глупо оплакивать бога. Глупо оплакивать то, что есть всегда.
Некоторые люди спрашивают: "Есть ли бог?" Или: "Существует ли бог?"
Но сама постановка этого вопроса неверна. Слово "Бог" уже означает "Есть", "Сущее". Тогда, получается, мы спрашиваем: "Есть ли есть?" Или: "Существует ли сущее?"Глупо ведь, не так ли?
Я просто хотел высказать одну, на мой взгляд, важную мысль. Вот – несколько дней назад умер человек, которого мы все безмерно любили. С точки зрения нашей культуры – очень важно этого человека оплакивать. И я с этим абсолютно согласен. Мы должны жить в гармонии с традициями своего общества. И очень важно выпустить на волю те эмоции, которые скопились в нас в процессе осознавания смерти.
Но хороня человека, мы при этом не должны хоронить бога. В прямом смысле. Мы не должны делать из усопшего кумира, после смерти которого жизнь станет для нас невыносимой. С этим человеком бог не умирает. С этим человеком бог обретает иную форму. Но бог остаётся всегда.
Христиане неправильно сделали, создав из Иисуса кумира. Ведь так они сами же себя обрекли на жизнь, лишённую радости. Ведь как можно радоваться, когда твой бог уже мёртв?
Может, следует предложить своему уму кардинально иную концепцию:
Радуйся! Ликуй и празднуй! Ведь бог жив! Ты жив! Ты есть бог!
Позже, когда мы уже находились на высоте 10 тыс. м. над землёй, я решил, согласно тем же практикам стоиков, проверить свою силу духа.
Ведь одно дело – думать о старике, который успел пожить и со смертью которого бог для нас, вероятнее всего, не умрёт. Но совсем другое дело... Тут я решил представить следующую ситуацию: наш самолёт разбивается, при этом мой ребёнок умирает, а я выживаю.
Смогу ли я в этом случае простить бога? Смогу ли не похоронить бога вместе с сыном?
И я ответил себе честно. Нет, я не смогу простить такого бога. И бог однозначно умрёт для меня вместе с сыном.
Я несколько минут обдумывал эту ситуацию, и тут меня осенило.
А нужно ли богу наше прощение, нужно ли ему наше снисхождение, наши молитвы, наши жертвоприношения? Ему даже не нужна наша вера в него. Ведь в сущности всё, что от нас нужно богу... Сейчас будьте внимательны, потому что это нужно понимать вне частей речи русского и какого бы то ни было другого языка. Всё, что от нас нужно богу, – это то, чтобы мы были "Есть", чтобы мы были "Сущее". Будем ли мы при этом проклинать бога или самозабвенно его любить – это без разницы. Ведь бог и в страдании, и в нирване, и в безутешной печали, и в бесконцептуальной радости. И от того, в каком ключе мы думаем о боге, сущность бога от этого не меняется, наши мысли – лишь иллюзии, которые не меняют сущность бога.
Бог многогранен, выражаясь языком геометрическим, многофункционален, выражаясь языком айтишников, многолик, выражаясь языком суфистов, бесконечен в своих проявлениях, выражаясь языком вселенной. Но самое главное свойство бога – он неделим. И тогда получается, что сам бог не в силах избавить себя от состояния “Есть”, “Сущее”. Он лишь бесконечно перетекает из одной формы в другую. А если и сам бог не в силах избавить себя от состояния “Сущее”, то куда уж нам, простым смертным.