В месяц джумада-аль-авваля 1217 года хиджры (в сентябре 1802 года по григорианскому календарю) у дверей армянской патриаршей церкви Святой Девы Марии остановился па-ланкин, и из него вышла укутанная с головы до ног турчанка, судя по манере держаться, знатная дама. Сделав слугам знак ждать, она вошла в церковь.
Патриаршая церковь в Кумкапы была небольшой, и по окончании богослужения верующие покидали молитвенный зал, чтобы служители могли провести уборку. Поэтому теперь здесь не было ни души, кроме молодого дпира (чтец в армянской церкви), собирав-шего догоревшие свечи.
– Позови священника, – повелительно произнесла турецкая дама.
В первый миг юноша застыл на месте от изумления, а потом бросился за еписко-пом Гарабетом, переодевавшимся после проведения службы. Услышав о посетительнице, он недовольно поморщился – с недавних пор в храм постоянно заходили две армянки, чьи мужья ради избавления от уплаты джизьи перешли вместе с семьями в мусульманскую веру. Обе были закутаны в чадру, поскольку подчинялись правилам своей новой религии, но при этом молили епископа испросить у Бога прощения за отступничество – для себя и своих семей. Просили благословения. Гарабет объяснял им, что просить за них Бога не может, как и дать им благословение, ибо они отреклись от Христа добровольно. Тихо плача, бедняжки уходили, но спустя несколько дней возвращались, и все повторялось вновь. Недавно одна из них ползала у него в ногах – умоляла тайно крестить ее новорож-денного сына. И теперь, спускаясь вниз, епископ с досадой думал, что сейчас ему вновь придется выслушивать заунывную мольбу и повторять свои обычные слова отказа.
Однако с первого взгляда ему стало ясно, что перед ним знатная дама. Приближа-ясь к ней, Гарабет гадал – кто? И что ей понадобилось в армянской церкви?
– Рад буду служить тебе, ханум, – вежливо произнес он, остановившись шагах в десяти от посетительницы.
– Мне нужно поговорить с тобой наедине, ага.
Голос у нее был грудной, и в нем слышалось волнение. Епископ в замешательстве оглянулся – говорить наедине с мусульманкой?
– Это не дозволено твоей верой, ханум.
Она недовольно топнула ногой.
– Я так желаю!
Теперь Гарабет был уверен – женщина принадлежит к высшей знати. Отослав дпи-ра, он повел ее в примыкающую к церкви небольшую библиотеку и указал на софу.
– Садись, ханум, я слушаю.
Она опустилась на диван, поджав ноги, Гарабет пододвинул стул и сел по-европейски напротив нее. Чувствовалось, что женщина колеблется. Епископ терпеливо ждал, и наконец она решилась:
– Вот уже десять лет я тщетно молю Аллаха даровать мне ребенка. Знаю, что у ар-мян есть святая, которая излечивает женщин от бесплодия. Прошу тебя, ага, молить ее даровать мне материнство, я готова за это щедро заплатить.
Тонкая рука извлекла из-под покрывала увесистый мешок с монетами и бросила к ногам Гарабета.
– Ханум, – холодно возразил он, задетый ее высокомерным тоном, – в Эчмиадзине на могиле святой Рипсимэ армянские женщины действительно молятся об излечении от бесплодия. Они приходят туда с открытым лицом и от чистого сердца приносят ей дары – кто сколько сможет. Но милость святых не покупается.
Подняв мешок с деньгами, он положил его женщине на колени. Она растерялась, голос ее задрожал:
– Я не хотела оскорбить вашу святую, ага, лишь отчаяние привело меня сюда, ибо ни совершенный мною хадж, ни мольбы, вознесенные к Аллаху, не помогли.
Плечи ее горестно поникли, и голова опустилась. Гарабет не мог видеть, струятся ли слезы по ее щекам, но он невольно смягчился.
– Ханум, возможно, Всевышний указал тебе средство, но ты отказалась его при-нять. Можно излечить тело от болезни, и можно излечить душу от отчаяния. Разве тебе не на кого излить материнскую любовь, которая живет в твоей душе? У твоего мужа навер-няка есть дети от других жен.
Она резко выпрямилась, в прорези гневно сверкнули черные глаза.
– У моего мужа нет других детей, и я его единственная жена.
Гарабет мысленно усмехнулся – теперь он точно знал с кем говорит. Дамат (зять) султана не имел права брать других жен. Лишь одной он должен был быть верен, лишь одну окружать теплом и заботой, лишь одной дарить любовь своего сердца.
– Ваше высочество, – низко поклонившись, сказал епископ по-французски.
Она вздрогнула и, чуть помедлив, тоже перешла на французский.
– Если вы поняли, на что отчаяние толкнуло принцессу из рода великого Османа, то ответьте искренне: может ли мне помочь армянская святая? Я готова на коленях полз-ти до Эчмиадзина, лишь бы родить ребенка!
– На этот вопрос невозможно ответить, ваше высочество. Одним женщинам дей-ствительно помогает вера в могущество святой Рипсимэ, другие….
Он запнулся и умолк. Принцесса, подождав немного, сердито топнула ногой.
– Другие? Договаривайте же, что вы хотели сказать?
– Другие помогают себе сами.
– Не понимаю, – в смотревших на епископа из прорези в чадре черных глазах мелькнула растерянность, – объясните.
– Как известно вашему высочеству, – начал епископ, – Михришах-султан (мать султана Селима Третьего) родом из Грузии, как и ханум Мариам, мать вашего достойного супруга капудан-паши Кучук Хуссейна, они были близкими подругами. Младший брат вашего супруга, умер в младенчестве, и ханум Мариам кормила маленького шехзаде Се-лима своим молоком, поэтому вашего супруга считают молочным братом султана. Они вместе росли и болели одними болезнями. Когда султану Селиму было двенадцать лет, а мужу вашего высочества пятнадцать, в Константинополе разразилась эпидемия болезни, поражавшей в основном детей и подростков. Впоследствии оказалось, что некоторые мальчики, ее перенесшие, не смогли иметь потомства – болезнь выжгла их семя.
– О, Аллах! – из груди принцессы вырвался стон.
– Так случается довольно часто, ваше высочество. Некоторые мужчины стыдятся своего недостатка, и если их жены сами позаботятся найти ребенку… гм…отца, они не возражают. Другие, наоборот, выгоняют неверных из дома или даже убивают. Чтобы на что-то решиться, женщина должны хорошо знать своего мужа.
Она слушала внимательно, черные глаза с интересом блестели.
– Значит, мой кузен султан Селим…
Гарабет кивнул:
– Да. Высокочтимая Микришах-султан долгое время пыталась скрывать, уверяла всех, что к ее сыну отправляют только стерилизованных рабынь. Но ваш отец, великий султан Абдул-Хамид, знал. Назвав наследником своего племянника шехзаде Селима, он понимал, что престол в конце концов достанется его сыновьям. Так и случится, ибо сул-тан Селим уже открыто признал, что не может иметь потомства и наследниками считает братьев вашего высочества – шехзаде Мустафу и шехзаде Махмуда. Что касается достой-ного капудан-паши Кучук Хуссейна…. Вашему высочеству никогда не приходило в голо-ву, что в день вашей свадьбы ему было уже тридцать пять лет? Мужчина к этому возрасту познает множество женщин, но слышали ли вы, ваше высочество, когда-нибудь, о сыно-вьях или дочерях вашего достойного супруга?
Принцесса опустила голову.
– Мне было всего четырнадцать, – сдавленно проговорила она, – султан Селим по-вторял, что Аллах позволил ему испытать счастье: увидеть любимого друга женатым на любимой кузине. Муж обожал меня со дня нашей свадьбы, а мне… мне казалось, я уми-раю – такая любовь переполняла мою душу. Десять лет я страдала оттого, что не в силах подарить дитя обожаемому супругу, трижды совершила хадж, моля Аллаха смилости-виться и дать мне радость материнства. И никто не открыл мне правды. Даже Накшидиль, которую я люблю больше, чем свою родную мать.
Гарабет пожал плечами.
– Ее величество Накшидиль вряд ли что-то знает, кто мог ей сообщить? Ваш отец, султан Абдул-Хамид, не стал бы рассказывать подобного даже любимой жене.
– Но как это стало известно вам?
– Покойная ханум Мариам, мать Кучук Хуссейна, привезла с собой из Грузии служанку Астхик, армянку. После ее смерти Астхик не раз приходила в церковь поста-вить свечу за упокой души своей госпожи. Однажды она мне все открыла.
Он умолк, молодая женщина судорожно вздохнула, а потом неожиданно накло-нилась вбок и соскользнула с тахты, гулко ударившись головой о каменный пол. Гарабет в смятении вскочил, и первым его порывом было позвать на помощь какую-нибудь жен-щину или дожидавшихся Эсму у паланкина слуг. Он метнулся было к двери, потом оду-мался – вряд ли посторонним следовало знать об их с принцессой беседе.
Подождав немного и увидев, что женщина лежит неподвижно, Гарабет поднял ее с пола и уложил на диван. На миг ему показалось, что под чадрой не слышно дыхания. Он поспешно откинул чадру, легонько стукнул по одной щеке, потом по другой. Веки ее за-трепетали, глаза открылись, и епископ поспешил отодвинуться. Однако принцесса крепко вцепилась в его рукав.
– Не уходите, месье, – шепнула она.
Гарабет отвел взгляд, но все же успел заметить, что черты лица принцессы доволь-но тонкие, а кожа очень белая – очевидно, от притираний. Неожиданно гибкие руки об-хватили его за шею, притянули к себе.
Впервые в жизни призыв женщины вызвал у епископа Гарабета смущение.
– Ваше высочество, – пробормотал он, – вам лучше?
– Мне очень плохо, месье, – слабо простонала она, жалобно глядя на него продол-говатыми черными глазами, и крепко прижалась к его груди, – обнимите меня.
– Вы не здоровы, ваше высочество, – Гарабет попробовал высвободиться.
– Так излечите меня, месье, – ее пальцы нежно пробежались по его щекам, косну-лись уголков губ, и она очень просто попросила: – Возьмите меня.
Сила испытанного ею экстаза поразила даже Гарабета, познавшего в жизни немало женщин. Обессиленная, почти полумертвая, принцесса Эсма лежала, прижавшись голо-вой к его плечу, а он, легонько поглаживая ее по спине, с иронией думал:
«Видно, прав был мусульманский Пророк, сказав: пусть мужчина не остается наедине с женщиной, в противном случае третьим рядом с ними будет шайтан».