Джордж Сондерс в Штатах характеризуется как один из выдающихся
писателей рассказов. Пишет он и романы. Его роман "Линкольн в бардо"
наделал много шума. Однако роман в какой-то зауми, так что я за него
не взялся. А вот тут подвернулась эта книжка.
Сондерс читает лекции писательского мастерства на базе рассказов
русских писателей 19-го века. Эта книга некая запись его лекций и
размышлений о писательстве и о жизни.
Рассказы Чехова, Толстого, Гоголя, Тургенева. Я, естественно, ни
одного не читал.
Сондерс русского не знает и продирается через переводы, иногда
несколько разных сразу. Русский в переводе звучит странновато, иногда
коряво. "Дама с собачкой", например, переводится как "Леди с
маленькой собакой"; имена-отчества ломают ему язык: Марыйа Васылыевна.
Он силится понять хохму имени Акакий Акакиевич. Сондерс, как может,
старается представить Россию 19-го века. Тем не менее, Сондерс считает
многие из этих рассказов литературными шедеврами. И он не один, в
Штатах на этих произведениях воспитываются поколения литераторов.
Поражает внимание и уважение к тексту и писателям.
Рассказ, по Сондерсу, очень требовательная литератруная форма: ничего
лишнего быть не должно. Вниманние читателя нужно держать, и при этом
привести его под конец к некоему просветлению. По Coндерсу, рассказ
это своеобразное общение писателя с читателем. Писатель должен знать
что читатель будет думать и чувствовать в определенном месте
текста. Читателей много, всем не угодишь. Сoндерс использует себя как
апроксимацию читателя. Пока пишет - перечитывает свой рассказ как
буд-то заново и правит если что ни так. И делает это постоянно. Такой
у него метод.
Есть некая техника написания рассказа: давай описание, показывай а не
рассказывай, всегда разворачивай действие, не вводи в рассказ свои
убеждения. Эти правила основываются на том как устроено человеческое
мышление.
Описание - детали, запускают фантазию читателя, которая дорисовывает,
или, фактически, рисует картину рассказа.
Если показать или намекнуть на то что происходит, то читатель
включается и опять же дорисовывает. Сондерс приводит пример: "Я зашел
в ресторан и увидел мою бывшую жену с симпатичным молодым человеком
намного её моложе. 'Вы кажется это обронили' - сказал проходивший мимо
официант подавая мне ключи". Читатель домыслит что герой от удивления
и зависти выронил ключи. Что сказать а что опустить в рассказе зависит
от интуиции писателя. Ну по крайней мере, писателю не следует
недооценивать читателя, а следует обращаться с ним в этом диалоге,
разорванном во времени, на равных.
Интересное наблюдение. У автора есть возможность отточить рассказ,
отредактировав его множество раз. Таким образом читатель видит версию
автора, которая проступает через этот рассказ, существенно более
интересную и привлекательную чем он может оказаться при встрече. Ну
тоесть от читателей часто слышно, "Ах, я так хотел(а) бы поговорит с Х
...". А Х может оказаться таким замечательным только на, егхем,
бумаге.
Развивать действие необходимо. Статическое описание испытывает доверие
читателя, которы ожидает каким образом оно потом переложится в
действие. А если нет, запустит в автора книжкой и пойдёт смотреть
индийский сериал по телеку.
Сондерс разбирает рассказ Тургенева "Певцы" из "Записок охотника". Для
начала жалуется что тот описывает лица и наружность певчих. Это,
говорит, старомодно: у него возникает картина Пикассо с перемешанными
носамил-лбами-ушами, а не целостный портрет. Потом Тургенев отстаёт от
певчих и, прямо перед началом состязания в пении, начинает описывать
историю и характер слушателей, которые вдруг оказались знакомы
рассказчику. Зачем? Ну а вот как описать пение? Вместо этого Тургенев
создаёт из слушателей жюри, по реакции которых читатель начинает
судить о состязании певцов. Предварительное описание поселка в котором
происходило пение и оврага посреди него вводит настроение конфликта. А
вот зачем Тургенев описывает ворон да воробьев перед трактиром? А черт
его знает, говорит Сондерс, но без этого описания рассказ теряет
что-то.
В рассказе Чехова "Крыжовник", два помещика заходят в гости к
третьему, видят красавицу-горничную и нахально начинают её осматривать
и переглядываться. Про внешность Пелагеи, бедный Сондерс еле
выговаривает её имя, в рассказе больше ни слова. Лично мне, однако, и
не надо ничего. У меня сразу возникла Аксинья-Элина Быстрицкая,
подающая чай в белом фартучке. Весь вечер мне было очень мило.
Сондерс выясняет, а зачем она в рассказе? А вот не скажешь. По
Сондерсу, большинство литературных решений, писатели принимают
инстинктивно. Иногда против собственным взглядам. Просто вот так будет
лучше. И рассказ, и вообще литературное произведение, это сумма
множества накопленных таких микро-решений. Мало того, на вопрос: "а
почему так?" автор может ничего внятного и не ответить.
Сондерс разбирает рассказ Толстого "Алеша Горшок". Толстой написал его
за один день. Посчитал неудачным и забросил. Опубликовали его только
после смерти и он считается одним из лучших рассказов Толстого. В
конце рассказа герой смиренно умирает. Однако Толстой умудрился
передать и своё толстовское восхишение юродивыми и не-толстовкое
отрицание и неприятие его. И все это одновременно и все это в
нескольких предложениях и, видимо, помимо себя. Сондерс там и три
разных перевода привел и со своими русскими друзьями консультировался
чтобы въехать.
Вот читаю и думаю: "попадись мне Сондерс в качестве преподавателя
литературы в школе? Ловил бы я у него мух на уроках или все-таки
поумнел бы?" У истории литературы сослагательного наклонения однако
немае.