Каждый, кто оказался здесь (не впервые), знает, как просыпаться во сне. Но немногим дано – научиться засыпать, засыпая. А потом снова засыпать. И еще, и еще…
В этой комнате ничего не было, кроме кровати, на которой лежал Джон Леннон. Джон Леннон (по закону жанра) уснул. Уснуло все вокруг. Уснули стены, пол, постель… Картин – здесь не было, как не было стола, ковра, буфета, гардероба, хлеба, ножа, фарфора, ночника, гардин… Окно в моем сне было, и оно тоже уснуло.
Я на цыпочках мимо спящего Джона прошла к окну, угадывая по едва заметному свечению, которая из половиц спит крепче других и не выдаст меня скрипом. За окном спала вся Англия, как и положено ему было, спало Северное море. Где-то в невидимом порту спал корабль. Спали ангелы, мертвецы в своих гробах, живые в своих кроватях – поодиночке и в обнимку… Бог над Англией тоже спал.
Только снег шел. Шел, хотя – куда ему было идти?
Джон Леннон спал. И спали рядом с ним на пахнущей опилками подушке его очки. И рифмы тоже спали, и ноты спали, и аккорды песен…
Залюбовавшись на спящего Джона – свечения половиц и света идущего за окном снега хватало, чтобы видеть в темноте – я заплакала, тонко и высоко, заскулила на древнеангельском.
«Йоко, ты?..» – Джон Леннон проснулся в моем сне, а я уснула еще раз, чтобы не прекратить этого безобразия так внезапно и, согласно сценарию, ответила со дна другого слоя: «Нет, это я, твоя душа, Джон Леннон…»
«О чем ты плачешь?» – спросил Джон, надевая очки и вглядываясь в теплую темноту спящей комнаты.
«Мне в этом месте нужно было плакать» – ответила я немного в нос, заметив, что разницы в языках наших тут нет, видимо эта комната была возведена прежде Вавилонской башни. «Я не то, чтобы душа твоя… Я здесь заблудилась, мне снится сон по мотивам одного нашего классика, которому снился сон про одного вашего классика, а нам с тобою, Джон, как явлениям метамодерна, не грех и присниться друг другу… Джаст имэджн!..»
Джон Леннон моргнул. Моргнуло все вокруг. Моргнули стены, пол, постель, корабль… И Бог. И ангелы, и снег в окне моргнул. Остановился, замер. И пошел… Как новая волна кардиограммы после секундной остановки сердца.
«Ничего ты не знаешь, Джон Леннон…» – и снег моргнул еще раз, можно сказать, заикнулся, и еще один (пока живой) писатель перевернулся у себя в постели.
«Я любила тебя, Джон Леннон» – из темноты невидимой рукой поправила я круглые очки. Потом сняла их, заглянула, молча, в его глаза и отразилась в них непониманьем, где он, и зачем он в этот раз не до конца проснулся.
«Теперь спи» – я поцеловала его и от моего короткого тепла вся Англия вместе с Богом и снегом проснулась, чтобы через одно мгновение уснуть навсегда.
И поскольку я вышла из этого сна не через двери – не скрипнуть, не всхлипнуть, не вспыхнуть! – я навсегда осталась немного душой Джона Леннона, а он – немного моим снегом.
Из цикла "Змеи и лестницы"
(с) Ксения Гильман, 2022