Глава 2
Как рай становится адом
1
Владимир Викторович стоял в сумраке старой кухни, низкий деревянный потолок которой нависал над ним так низко, что он опасался коснуться его головой и потому слегка сутулился. В дорогом костюме среди неуюта старенького пустого дома он выглядел странным манекеном, совершенно здесь излишним. Наконец-то он окончательно решил вопрос со своей любовницей. Однако не чувствовал при этом почти ничего, кроме щемящей пустоты
Он прошелся по кухне и подумал, что именно в этом доме, когда-то, очень давно, и совершенно в ином мире, он был абсолютно счастлив. Если, конечно такое состояние счастья вообще возможно. Более сорока лет назад в этом доме, чудом сохранившимся до наших времен, мальчик Володя прожил четыре года вместе с отцом и матерью. В домике, кроме кухни, были еще две комнаты, в одной проживала старушка-хозяйка, а другую снимал отец, обучавшийся в военно-воздушной академии, расположенной на соседней станции пригородного поезда. Позади дома находился сарай, в котором хранились дрова и уголь. Сарай давно развалился, а избушка еще стоит.
Потом Владимир Викторович снова стал думать о своей любовнице, но не в настоящем, а уже как бы в прошедшем времени, и она теперь представлялась ему как воплощение женского естества, чрезвычайно заманчивого, но очень летучего и неуловимого. А значит, ненадежного и обманчивого. Как он раньше этого не замечал? Хотя не в таком уж далеком прошлом ее близость неотвратимо действовала на него, сводила с ума. Ее глаза, то обнадеживали и предвосхищали необъятную вселенную, то суживались до кончика тончайшей стрелы, пронзавшей его насквозь. Жгучая боль и безграничное облако наслаждения – эта женщина была способна на все. Кроме одного, быть покорной. Но теперь он нашел в себе силы, чтобы покончить с ней. И очень доволен этому. Хотя нет, ему было все же жаль, что так получилось. То есть, одновременно он и радовался, и жалел. Бывает же такое!
Он переместился в комнату. Медленно обошел вдоль ее стен, всматриваясь в каждый сучок, в каждую трещинку и глубоко вдыхая в себя воздух. Да, это та самая комната, и она снова вернула его в далекое детство. Ему казалось, что он даже чувствует тот самый прежний запах, хотя ничего, кроме затхлости и пыли, комната не источала. И, наверное, воспоминания о том времени, о дошкольном детстве, которое представлялось теперь таким прекрасным и безоблачным, неосознанное желание вернуть его, заставили Владимира Викторовича купить в этой местности участок и построить загородный особняк.
Хотя детство было не таким уж безоблачным. Вот здесь, в углу, случилась беда, едва не стоившая ему жизни. Трехлетний карапуз, еще не совсем уверенно державшийся на ногах, споткнулся и упал животом на включенную для обогрева комнаты плитку, стоявшую на полу. Молодые, беззаботные родители находились тут же в комнате, о чем-то разговаривали, но ни один из них почему-то не подумал об опасности. Страшной боли Владимир Викторович, естественно, не помнил, но картина раскаленной до красноты плитки и топающего неуверенными ножками малыша перед тем, как упасть на нее, стоит до сих пор перед его глазами. Она гранитным резцом запечатлелась в мозгу. От ожога у него на левой стороне живота остался светлый шрам величиной с гривенник.
И опять возник образ женщины, перебив картину из детства. Полчаса назад она стояла в комнате и с легкой усмешкой слушала его голос, когда он, старавшийся быть спокойным, объявил о предстоящем разрыве. Она выслушала его, с безразличным видом пожала плечами и, ни слова не говоря, направилась к выходу. Он, приготовившийся к возможным сценам, разборкам и выяснению отношений, с некоторой растерянностью пошел за ней. Она умчалась на машине, оставив после себя облако дорожной пыли. Но он запомнил ее взгляд, полный внезапной ненависти и ее слова, брошенные напоследок: «Будьте вы прокляты!».
Вот у этой стены стояла его кроватка. А на стене висел тонюсенький коврик с жидкой бахромой по краям, изображавший лес и бегущих оленей. Животных было трое – впереди крупный олень с рогами, за ним – стройная олениха, а позади маленький олененок. Мальчик Володя, когда ложился спать, то отворачивался к стенке и долго рассматривал рисунок на ковре. Он хотел знать, куда бегут эти красивые звери? А еще ему всегда представлялось, что большой олень изображает его отца, олениха – его маму, а олененок – это он сам. Дружная, веселая семья. И он счастливо улыбался и засыпал.
Но, увы, потом «дружная» семья распалась. В жизни каждого человека есть ключевые события, которые накладывают на личность и его судьбу существенный или даже определяющий отпечаток. Одной из таких вех для подростка Володи оказался развод родителей, а также то, что предшествовало ему несколько месяцев. Скандалы, примирения, новые громкие и злые выяснения отношений. Жизнь напоминала опасный вулкан, который едва затихал, но потом извергался с новой силой, выплескивая потоки ядовитой лавы, отравлявшей все вокруг себя. Мальчик, не понимая причин случившегося, невыносимо страдал, в нем тоже все кипело и бушевало, и в один из вечеров, когда очередной скандал достиг высшего накала, он не выдержал и в сердцах заорал на отца, чтобы тот убирался и что он его ненавидит. Мать заплакала, отец от неожиданности опешил, а на другое утро собрал свои вещи и покинул семью. Володя потом несколько ночей не мог уснуть и весь в слезах клялся себе, что когда станет взрослым, то в своей семье никогда не допустит никаких скандалов. В ней будут царить только любовь, доверие, взаимное внимание и понимание.
Владимир Викторович выбрался на улицу. Надо же, дуб – свидетель его детства – сохранился. Не засох, не сгнил и зеленеет по-прежнему. Что для него сорок-пятьдесят лет? Это для человека – целая эпоха, включающая в себя детство, юность, зрелость и наступающую старость. Владимир Викторович с каким-то нежным чувством погладил ствол дерева. Шестилетним мальчишкой он забрался на него, да так высоко, что потом, глянув вниз, испугался и от страха заорал на всю деревню. Прибежала мама и, причитая, принялась бегать вокруг дерева. Потом она позвала хромого старика-соседа, и он, тыча клюшкой, сердито кричал, чтобы хулиган спускался. А хулиган крепко уцепился за ветки и кричал, всхлипывая, как резанный. Пока не пришел со службы отец, который достал из сарая лестницу, поднялся на дерево и аккуратно спустился вместе с сыном. Уже на земле хорошенько отшлепал непослушное чадо.
А вот и бывший пруд, в котором жарким летом любили купаться мальчишки. На его берегу росла береза, за толстый сук которой привязали веревку, так называемую «тарзанку», раскачивались и с визгом прыгали в воду. Пастух-подросток из местных почему-то симпатизировал Вовке и в знак особого расположения часто показывал ему «часики». Мальчишка нырял под воду, там стаскивал с себя трусы, и над поверхностью к всеобщему восторгу показывалась его голая белая попка. Сейчас пруд превратился в заросшее болото.
– Ах, Лилит, Лилит! Что ты сделала со мной? – горестно размышлял Владимир Викторович.
Когда началась пандемия, Владимир Викторович, несмотря на пугающую болезнь, был даже в какой-то степени ей рад. Ему нужно время, чтобы что-то решить и восстановить нарушенное душевное равновесие.
2
Несколько месяцев тому назад Борис Иванович предложил на должность главного бухгалтера опытного и проверенного, как он особо подчеркнул, специалиста. Потом в ресторане был юбилейный банкет, на котором новоиспеченная сотрудница показала себя, лихо станцевав «Калинку».
Она была в коротком, чуть выше колем, синем платье с белой двойной окантовкой на уровне талии и на воротнике вокруг шеи. Она попросила чуть отодвинуть столы, чтобы расчистить место для танца.
Раздалась музыка и, сложив руки на груди, женщина сделала первые плавные шаги. Остановилась, широко раздвинула руки в сторону, словно хотела объять весь мир, совершила один оборот вокруг себя, другой. И двинулась гордой поступью.
Музыка зазвучала быстрее, танцовщица на секунду замерла, обрамляя голову двумя согнутыми в локтях руками. Потом резко бросила их вниз, топнула стройной ножкой и сделала несколько кругов по площадке. Левую руку она держала на поясе, а правой изящно вращала ладонью над головой. И тут же переход в следующую фигуру: поставив руки на бедра, она попеременно выставляла вперед согнутые в коленях ножки. И наконец, кружась, снова стремительно понеслась по залу. Волосы ее развевались, а с лица не сходила улыбка радостного вдохновения. Быстрый ритм чередовался с медленными и плавными движениями, переходы были незаметными, ловко перетекающими из одного в другой, и приводили зрителей в восторг.
Когда она закончила танцевать, очарованные гости зааплодировали и радостно закричали «Браво».
Вот тогда она и обратила на себя особое внимание Владимира Викторовича, ценившего удаль и мастерство в любых проявлениях. Он подошел к ней и сделал комплимент, а потом спросил, как ее зовут.
– Если официально, то – Лилия Николаевна. А для близких и друзей я просто Лилит, – сказал она, блестя глазами.
– Можно я буду вашим близким другом?
Она удовлетворенно кивнула головой.
Ее место за столом неожиданно оказалось рядом с ним, и он вдохновленный присутствием красивой женщины и той заинтересованностью, с которой она его слушала, остроумно шутил, рассказывал забавные истории и говорил веселые тосты. Она охотно смеялась его остротам, то поднимая на него искрометные загадочные глаза, то скромно опуская их. Ах, эти красноречивые, полные тайны, взгляды женщины, желающей понравиться! Не явные, отнюдь не вызывающие, но такие многозначительные и обволакивающие. Любого мужчину сведут с ума.
Присутствующие заметили необычное поведение Владимира Викторовича, но ему было все равно. Он чувствовал себя непринужденно и свободно и с удовольствием ощущал, что перед ним, кажется, открываются перспективы заманчивого, романтического приключения. К тому же он не раз замечал поощрительную ухмылку друга – Бориса Ивановича.
По ходу вечера Борис Иванович подсел к ним, предложил тост за очаровательную Лилит, чем вызвал ее благодарную, хотя и несколько натянутую улыбку, и рассказал смешной анекдот.
– Встретились два знакомых, и один другому говорит: «Ты знаешь, мне кажется, что моя жена спит с садовником». – «Почему ты так думаешь?» – Прихожу вчера вечером домой и вижу в нашей постели букет роз». Тут его друг задумчиво произносит: «А ты знаешь, мне кажется, что моя жена спит с сапожником». – «С чего ты взял?» – «Понимаешь, прихожу вечером домой, а в нашей кровати лежит голый сапожник».
Борис Иванович тонко, одними губами, улыбнулся, а Владимир Викторович конфузливо посмотрел на Лилию Николаевну. Она в некотором смущении опустила глаза
И, как выяснилось впоследствии, – Лилия Николаевна оказалась изумительной любовницей, мечтой многих искушенных мужчин. Всепоглощающая страсть нахлынула на Владимира Викторовича стремительными цунами. Увы, когда мужчиной овладевает такая болезнь – все остальное по боку, разум бледнеет и отступает. Владимир Викторович окунулся в бешеные чувства, как в прорубь с головой, и окончательно ее потерял.
Три дня и три ночи, официально в командировке, а на самом деле в пансионате, затерявшемся в лесной глубинке Подмосковья, пролетели для Владимира Викторовича как один миг. Здесь в номере люкс он вместе с Лилией Николаевной провел чудесное время. По части любви эта женщина была неистощима и безрассудна. Она напоминала отнюдь не ужасную, а прекрасную Горгону-Медузу с многочисленными щупальцами, которые крепко сжимали не только его тело, но и порабощали душу. От взгляда ее зеленоватых глаз, в которых играли непонятные искорки, он трепетал и впадал в некий ступор. Страсть охватывала Владимира Викторовича по несколько раз за ночь, опустошала его до донышка, но тут, же наполняла вновь, заряжая новой силой. Трое суток напоминали сказочный сон. Любовники больше ни на что не хотели тратить драгоценное время, выходили из номера только для того, чтобы перекусить в ресторане, и быстро возвращались в номер, желая снова остаться вдвоем.
Последующие дни также были наполнены заманчивым содержанием. Таинственность на работе, когда надо было под маской безразличия и служебного интереса, скрывать истинные отношения, красноречивые взгляды при каждом удобном случае, периодические свидания в отелях или саунах, страстные объятия, порой случавшиеся в служебном кабинете, – все это делало его жизнь разноцветной, насыщенной и утонченной. Даже следы от ногтей, которые как-то после очередного свидания оставила Лилит на его спине, показались ему доказательством ее необыкновенного чувства и их удивительных отношений. Правда, жена этот знак любви не оценила, и ему потом пришлось объяснять, что царапины якобы были сделаны иголками от можжевелового веника, которым попотчевал его банщик, когда он с Борисом Ивановичем посещал парную.
В тот период угарной страсти он абсолютно не ощущал какой-либо вины перед женой и не хотел признавать, что совершает что-то неприличное, неподобающее. И это он, до этого случая верный муж, никогда не изменявший супруге. Как большинство мужчин в аналогичном положении, Владимир Викторович, конечно, тщательно скрывал от жены свое любовное похождение. Когда же надо было отсутствовать дома по причине очередного свидания, врал, не моргнув глазом, и не испытывал при этом никаких угрызений совести. Для себя же всегда находил оправдание. Его бурный и яркий роман не шел ни в какое сравнение с привычной, спокойной и размеренной семейной жизнью. Как прекрасно, что он встретил женщину, которая внесла в его будни яркие краски!
Так продолжалось около трех месяцев.
Правда, однажды жена, стараясь не глядеть мужу в глаза, заявила, что отныне они будут ночевать в разных спальнях, объяснив это тем, что она не высыпается. Он воспринял ее решение спокойно и не стал вдаваться в подробности.
Гораздо мощнее на него подействовало неожиданный поступок Лилии Николаевны. В конце рабочего дня она появилась в его кабинете, многозначительно, словно маятник, покачивая бедрами, подошла к столу и положила перед Владимиром Викторовичем какую-то бумагу.
– Что это? – спросил он.
– Заявление об увольнении, – спокойно произнесла Лилия Николаевна, слегка наклонив набок голову.
– Что? – Владимиру Викторовичу показалось, что очки на его носу от удивления полезли вверх. Он долго читал несколько слов, никак не мог вникнуть в их смысл и сообразить, что бы это значило.
– Подпишите заявление, Владимир Викторович, – тем же невозмутимым тоном продолжала Лилия Николаевна, и обычная легкая хитринка в ее глазах, которая всегда его волновала, и смысл которой он никогда не мог постичь до конца, засияла как-то по-особому.
Он, подчиняясь ее взгляду, машинально подписал.
3
Лилит исчезла из его жизни так же внезапно, как появилась. Вот уже три недели он ее не видел. Ни звонка, ни привета. Причем случилось расставание в тот момент, когда он считал, что их отношения прочны, как никогда, а любовь достигла апогея.
Кто-то засомневается да еще усмехнется: разве это любовь? Так, банальная интрижка, нередко случившаяся на служебной территории между начальником и его подчиненной. Протекают подобные истории обычно одинаково, но вот их последствия для каждого или обоих могут быть разные.
Но будем считать, что любовь все-таки была. Иначе, как и чем объяснить, что Владимиру Викторовичу после неожиданного расставания стало мучительно больно. Словно недавно он как бы получил самое великое в жизни сокровище и неожиданно его лишился. И теперь цеплялся за него всеми фибрами души и атомами тела. Нет, втюриться в пятьдесят – это страшно и опасно.
Первый ушат холодной воды вылил на него Борис Иванович. Он лично способствовал сближению своей бывшей любовницы Лилии Николаевны с Владимиром Викторовичем и внимательно наблюдал за развитием любовных перипетий друга. Небольшое приключение он бы еще понял. Но здесь было нечто иное, от чего веяло тревогой и даже опасностью. Вот тогда Борис Иванович решил действовать.
Обычное посещение бани в конце недели, где друзья расслаблялись и отдыхали, в этот раз прошло по измененному сценарию. После горячей парилки с дубовым веничком и легкого массажа, который им устроил знакомый банщик Федя, а также пары рюмок коньяка, которые они приняли, удобно устроившись на диване за низеньким столом, Борис Иванович спросил:
– Дружище Володя, что происходит с тобой? Где задор, где энергия, где целеустремленность? Ты похож на мокрую тряпку, брошенную на пол.
– Я и есть тряпка, – как-то вяло ответил Владимир Викторович.
Он залпом выпил еще одну рюмку, не предложив присоединиться другу, и произнес такую тираду:
– Послушай, Боря. Почему все так обмелело? Где чувства? Где страсти? Все исчезло. Одна видимость, обман, сплошные иллюзии и пошлости. Я ведь всегда считал себя удачливым человеком. Да, мне везло, хотя везение не то слово, ибо я всего добивался сам. Точнее, мы вместе с тобой добились, – поправился Владимир Викторович. – Но сейчас я чувствую себя несчастным.
Борис Иванович тоже выпил свою рюмку. И снова наполнил обе.
– Э-э-э, куда тебя потянуло, дружок, – покачал он головой. – Это все лирика. Эфир. Подуешь на него, он и растворится в воздухе. Даже запаха не останется.
– Нет, любовь – не эфир. Любовь – это…, это…, – так и не найдя подходящего сравнения Владимир Викторович махнул рукой, немного подумал и спросил: – Ты знаешь, что такое счастье? – И, поскольку находился в состоянии среднего опьянения и рассеянного духа, то принялся философствовать: – Я теперь знаю, счастье – это лишь небольшой промежуток времени, наполненный неким особым содержанием. Оно, увы, никогда не бывает постоянным. Потом о нем с грустью вспоминаешь и хочешь повторить снова и снова. Но, увы, как нельзя дважды войти в одну и ту же воду, так и невозможно вернуть ушедшее счастье.
– Эка, куда тебя потянуло?– снова протянул Борис Иванович. – Понимаю, тебе надо выговариваться. Ты не стесняйся. Говори, говори
– Но ведь хочется счастья, Боря. Так хочется.
– Гениально! – воскликнул Борис Иванович. – Давай выпьем за счастье.
Чокнулись и выпили
– Но когда оно появляется, то, как его удержать?
– Я тебя понимаю, дружище. И вот что скажу. Плюнь ты на эту Лилит. Она не стоит твоего ума, твоего благородного сердца. И даже мизинца. Да!
– Нет, – горячо возразил Владимир Викторович. – Она не такая. Она…Она…, – он снова пытался подыскать звонкую метафору, но опять не получилось. – Если бы я не встретил ее, то так и прожил бы оставшуюся жизнь ровно и спокойно. Был бы доволен, но никогда не испытал бы настоящего блаженства. Но…, – он снова ушел в задумчивость, и вдруг глаза его заблестели, как будто он неожиданно сделал выдающееся открытие. – Ты знаешь, что мне только что пришло в голову – в неведении ведь тоже блаженство. И в забвении. Только оно другого рода. И никто не знает, какое блаженство лучше. Вот так. И потом, – он укоризненно покачал пальцем перед лицом Бориса Ивановича, – ты ведь тоже не в стороне был, когда у меня с ней завязывалось. Вроде даже поощрял.
– Я ничего не имею против легкого флирта. Он и в самом деле скрашивает будни. Ты же знаешь мой принцип – из всего извлекать удовольствие жизни.
– Из всего? – с сомнением покачал головой Владимир Викторович.
– Ну да. Для чего тогда жить? Я хотел, чтобы и ты получил удовольствие. Но я не думал, что ты втюришься по самую макушку. А ведь у тебя семья, – Борис Иванович многозначительно поднял вверх указательный палец. – Не забывай, твоя семья – это все.
Владимир Викторович поморщился, но промолчал. Покончив с одной бутылкой, друзья заказали вторую.
– У тебя, друг мой, обычная хроническая болезнь, – настойчиво твердил Борис Иванович, с тонкой, всёпонимающей улыбкой. – Она настигает тысячи, миллионы людей. Так что, ты не новичок. Но ее надо лечить. Лекарство от любви всегда горькое, однако его можно подсластить. Я понимаю, Лилия Николаевна – дама манкая, она кого хочешь с ума сведет, но… Имей ввиду, если дама сорвалась с привязи, это цунами, шторм, и никакие разумные доводы на нее не действуют.
– Это ты к чему? – испугался Владимир Викторович.
– Так, к слову. Давай, я познакомлю тебя с другой женщиной. Красотка, скажу тебе.
Владимир Викторович гневно сжал губы и решительно помотал головой.
И тут Борис Иванович выпустил, наконец, на свет свой самый мощный аргумент. Он подвинулся совсем близко к другу, наклонил к нему лицо и заговорщицки произнес:
– Я тебе вот что хочу сказать. Лилит – это крот. Понимаешь, крот. Она внедрена.
– Крот? Внедрена? – Владимир Викторович усиленно заморгал, пытаясь сообразить. Потом поднял на друга покрасневшие глаза:
– Какой крот? Врешь, кроты так себя не ведут.
– У специалистов есть другое название для таких дам – сладкая приманка. И ты попался на этот крючок.
– Зачем? Зачем? – воскликнул Владимир Викторович.
– Тише ты, – Борис Иванович наклонился к самому уху друга и многозначительно прошептал: – Чтобы украсть наш бизнес. Неужели непонятно.
И с самым серьезным и озабоченным видом откинулся на спинку диванчика.
– Откуда знаешь? – все еще не верил Владимир Викторович.
– Да уж знаю, – подтвердил Борис Иванович. – Она была внедрена в нашу фирму и выполняла специальное задание.
– Не понимаю. Мы с ней никогда о работе при встречах не говорили. Да и она ни о чем таком не спрашивала. Да и ни к чему ей. Она главбух, вся отчетность была перед ней.
– Вот именно. Она все разузнала. И скрылась. Скоро мы почувствуем последствия.
– Но ведь ты сам ее предложил, у нее были надежные рекомендации.
– Это говорит только о том, насколько она профессиональный агент. И о том, что у нее опытные покровители. Нам надо серьезно подумать – что мы можем им противопоставить. Да соберись ты, наконец!
Владимир Викторович поднял на Бориса Ивановича растерянный взгляд.
– Нет, Боря. Шпионки так себя не ведут. Она…
– Только так и ведут. Они прекрасные актрисы, специально обучаются искусству обольщения. И ты не отличишь, где у них истинное, а где они играет. Вспомни легендарную танцовщицу Мату Хари, которая работала сразу на несколько разведок.
– Что же мне делать? – схватился за голову Владимир Викторович. – Как быть? Раскинули, понимаешь, сети со всех сторон.
– Ничего. Прорвемся. Если она позвонит тебе, а она, думаю, скоро это сделает, согласись на встречу. Покажем, что и мы не лыком шиты. Нам навязывают бой, и мы его достойно примем. А надо будет, нанесем упреждающий удар.
– Хорошо, – нехотя согласился Владимир Викторович. – Хотя мне будет нелегко.
– Ты уж постарайся. Ради общего дела.
4
Через несколько дней Лилит действительно позвонила и, как ни в чем не бывало, предложила встретиться. Владимир Викторович долго думал, в каком месте организовать свидание, и тут ему на помощь опять пришел Борис Иванович, который предложил собственную квартиру на северо-востоке Москвы.
Владимир Викторович долго собирался с духом. Нужно было определиться, какую линию избрать, как он должен вести себя, что будет говорить. Но, увы, – никакой ясности у него в голове не было. Он поехал на встречу не с мыслью, чтобы расставить все точки над «i» и окончательно расстаться с бывшей подругой, а с какой-то неявной надеждой, что, может, все еще образуется и вернется на круги своя.
Ранее Лилия Николаевна никогда не приходила на свидания вовремя. Привычка у нее такая была – постоянно опаздывать. Иногда Владимир Викторович ожидал ее в машине по десять, двадцать, а то и тридцать минут, а когда она с улыбкой впархивала в кабину, то никогда не извинялась за опоздания. Как можно? Разве в чем-то она виновата? Ну, так получилось, и вообще в рамках московских ожиданий сорок минут – это нормально.
Но в этот раз Лилия Николаевна пришла без опоздания. Она села в машину возле станции метро, легко и приветливо поздоровалась с ним, как будто они расстались только вчера. Владимир Викторович повез ее на квартиру Бориса Ивановича. Лилит выглядела ослепительно. Или Владимиру Викторовичу, истосковавшемуся по общению с ней, так показалось? Нет, и в самом деле, легкий загар и умелый макияж прекрасно подчеркивали все достоинства лица и особенно выразительные глаза Лилит. Светлый брючный костюм сидел на ней так, словно она манекенщицей на показе мод готовилась выйти на помост. Все в ее облике было продуманно и изящно. Владимир Викторович залюбовался женщиной, и сердце его заныло и закипело от пожара вновь вспыхнувшей страсти.
Все произошло так, как и на прежних свиданиях. Борис Иванович, позаботившись, оставил в холодильнике «Шампанское» и бутылку любимого Владимиром Викторовичем армянского коньяка. Потом, как водится, случились страстные объятия, бессвязные бормотания в пылу страсти, минуты сладостного отдохновения, новые огненные вспышки и, наконец, наступила долгожданная расслабленность, необыкновенная легкость, приятная утомленность во всем теле и полная удовлетворенность на душе.
«Наверное, это и есть счастье, – думал Владимир Викторович, откинувшись на подушку. – Жаль, что оно не может быть постоянным. Но это, наверное, хорошо. Иначе мы не сможем его замечать и чувствовать. А может, есть только ощущение счастья, а самого счастья не существует? Мы все время пытаемся его вернуть, желаем получить его снова и снова, ищем для этого любые способы».
– О чем ты думаешь? – спросила Лилия Николаевна, опершись на локти и заглядывая ему в глаза.
Владимир Викторович улыбнулся:
– Я думаю о счастье. Оно, наверное, гораздо ближе, чем нам порой кажется.
– Красиво сказано, – задумчиво сказала Лилит и снова спросила: – Тебе хорошо?
Он кивнул головой
– Мне тоже хорошо. Разве мы не хотим, чтобы так у нас было всегда?
Владимир Викторович приподнялся с подушки и нервно потер ладонью лоб.
– Скажи, что означала твоя выходка с увольнением? – задал он давно мучивший его вопрос.
– Мне надоели постоянные перешептывания за моей спиной. Меня стали ненавидеть коллеги. Я захотела с этим покончить
– Вот как? – удивился Владимир Викторович. – Но почему ты мне ничего не сказала?
– А зачем? – пожала плечами Лилия Николаевна. – Я сама в состоянии принять решение.
– То есть, я здесь вроде как ни при чем?
– Еще как при чем! – засмеялась Лилит. – Только…
– Что?
– Как ты чувствовал себя, когда я ушла? – спросила, в свою очередь, Лилия Николаевна.
Владимир Викторович смутился.
– Откровенно?
– Конечно.
– Мне было плохо.
– Вот я и хотела узнать, как тебе без меня.
– Ты меня проверяла?
– Нет. Я хотела, чтобы ты сам себя проверил.
– Не понимаю, зачем тебе это надо?
– Чтобы ты осознал, нужна ли я тебе.
– Послушай, – рассердился Владимир Викторович. – Что ты крутишь вокруг да около. Можешь свою мысль выразить ясней.
– А то ты не понимаешь, – усмехнулась Лилия Николаевна. – Наивный мальчик.
Сразу две иглы подозрения с новой силой кольнули одновременно сердце и мозг Владимира Викторовича. «Вот оно, началось, – подумал он. – Прав был Борис. Неспроста это все. Клинья подбивает».
– Послушай, Лилит. Ты должна мне кое-что объяснить, – сказал он. – Иначе я могу подумать бог знает что.
– О чем ты можешь подумать, дорогой? – склонив голову набок, сощурила глаза Лилия Николаевна.
– Ну, например, что у тебя в отношении меня есть какие-то свои соображения, который выходят за границы нашей любви.
– Что? Что ты имеешь в виду? – ее брови удивленно поднялись вверх. – Ах, вот оно, значит, как! – краска негодования залила ее лицо. – Ну, знаешь!
Лилит стремительно соскочила с кровати и принялась одеваться. Владимир Викторович, не шевелясь, наблюдал за ней. Не удостоив возлюбленного даже мимолетным взглядом, она стала приводить себя в порядок. Заглянула в зеркало, и кончиками пальцев помассировала щеки, шею и лоб. Снова внимательно осмотрела себя. И все это в полном молчании. Потом присела на край постели.
– Хорошо, я все тебе объясню, если ты такой тупой. – Она перевела дыхание. – Я ведь, Володя, самая обычная женщина. И мне, естественно, хочется того, о чем мечтает любая нормальная женщина: я желаю иметь семью и хочу выйти за тебя замуж. Разве я не имею на это право? Это что – преступление?
Плотно сжав губы, она гордо подняла лицо. А у Владимира Викторовича вдруг в голове все перемешалось. Сказанное Лилией Николаевной как-то не вписывалась в ранее нарисованную картину шпионского детектива.
– Как же так? – растерянно пробормотал он.
– Вот так, милый Володя
– И это все?
Она удивленно уставилась на него.
– А что ты еще хотел?
– Нет-нет, у меня даже камень с души слетел, – поспешно сказал Владимир Викторович.
– Да? Это хорошо! Просто замечательно! – наставительно заметила Лилит. – Значит, мы с тобой думаем об одном и том же.
Но тут новое подозрение охватило его.
– Подожди. Почему ты хочешь выйти за меня замуж? Потому что я богат?
Она, как ни странно, не обиделась, а принялась хохотать:
– Ну, ты насмешил. Если хочешь знать, за мной ухаживали люди богаче тебя.
– Разве нам плохо, ну…, без этих формальностей, – растерянно проговорил он.
Она не удостоила его ответом. А на него вдруг снизошло новое озарение:
– Нет-нет, обожди, так серьезные дела не решаются. Ведь я женат.
Она снова расхохоталась.
– Это новость? Или ты, когда начинал со мной, об этом не знал.
– Я как-то об этом не задумывался, – кисло сказал он.
– То есть, тебя все устраивало до того момента, пока я не заявила, что хочу за тебя замуж
– В общем-то, да, – признался Владимир Викторович.
– Но меня это не устраивает, дорогой Володя. И теперь тебе надо делать выбор.
5
Мария медленно прохаживалась по тропинке большого сада и с удовольствием вдыхала воздух. Обоняние возвратилось к ней, и девушка попеременно ощущала то терпкий аромат уже отцветающей черемухи, то нежное благоухание набравшей силу сирени. Она специально останавливалась возле сиреневых кустов, рукой пригибала ветку, делала глубокий вдох, замирала в восторге и крутила головой.
В середине сада стояла уютная беседка, внутри которой под пологом из мелкой сетки – защитой от мух и комаров – сидела на качелях Светлана Владимировна. Мария подошла к матери. Светлана Владимировна, слегка отталкиваясь ногами от земли, чуть-чуть раскачивалась и читала книгу. Она всегда что-нибудь читала. Даже за столом во время завтрака или обеда с ней была книга. Читала и перечитывала она в основном классику – Шекспира, Мольера, Диккенса, Гоголя, Чехова, Островского и других, и очень огорчалась из-за того, что нет сейчас стоящих пьес на современную тему. И куда только делись талантливые драматурги? Светлана Владимировна должна была в новом учебном году набрать в театральном институте группу первокурсников и теперь раздумывала о том, какую пьесу она будет с ними ставить.
Последний курс, который она вела, был выпушен из-за пандемии досрочно и без обычного дипломного спектакля. Студенты были отправлены на дистанционное обучение. Светлана Владимировна недоумевала, как можно обучать будущих артистов без очных репетиций и консультаций. Артист, конечно, штучный товар, текст наизусть можно выучить индивидуально, но спектакль – продукт коллективный и без совместных репетиций невозможен. Руководство института решило отложить выпускной спектакль до лучших времен.
– Привет, мама, – сказала Мария, усаживаясь рядом на скамейку.
– Привет, дочка, – улыбнулась Светлана Владимировна.
– Что ты читаешь? – Мария рукой повернула к себе обложку книги и скривила губы. – Пьесы Островского. Какое старье!
– Не скажи. Островский сейчас очень актуален. В стране возродился класс предпринимателей, купцов, банкиров, сегодня их называют бизнесменами, а лучше Островского, пожалуй, никто не понимал их психологию и все, что за нею кроется. Хотя по своим студентам я вижу, не очень любят и уважают они классику. Почему так, я не знаю. Нравственные авторитеты из классики молодежь не очень интересуют. Многие ее по-настоящему не знают, считают устаревшей, как и ты. Я как-то процитировала абитуриентам фразу «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему» и спросила, кто ее написал и откуда она? Одна девушка долго мялась, наконец, выпалила: «Это Достоевский». С ней не согласился парень, заявив, что фразу сочинил Лев Толстой в романе «Война и мир». И это говорят молодые люди, решившие посвятить себя театру. Каково? Увы, я с грустью наблюдаю, что мало среди них тех, кто искренне желает нести в массы разумное, доброе, вечное. Очень хотят, чтобы их заметили рекламщики – там можно хорошо подзаработать.
– Мама, ты, как всегда, погружена в искусство и литературу, ты идеалистка и совсем не знаешь нынешней жизни, – с горечью произнесла дочь. – Ты существуешь в своем призрачном мире. И самое обидно – что я вся в тебя. И потому мне сейчас тяжело.
Светлана Владимировна бросила на нее пристальный взгляд.
– В чем дело, Мария? Я же вижу, что тебя что-то беспокоит.
– Вот ты постоянно думаешь о своем институте, спектаклях, студентах. И совсем забыла о семье.
– Что случилось?
– Мама, мама, у отца появилась любовница, – выдавила из себя Мария, губы ее задрожали, и на глазах выступили слезы.
Светлана Владимировна отложила книгу. Долго и сосредоточенно смотрела перед собой. Потом взяла руку дочери и нежно сжала.
– Я это знаю, моя дочь.
– Что? – вскрикнула Мария, нервно выдергивая руку из-под пальцев матери. – Как же так? Ты спокойно об этом говоришь! И ничего не предпринимаешь! Или тебе все равно?
Она вскочила со скамейки, в волнении сломала ветку сирени, лицо ее полыхало от негодования и горечи.
– Сядь, дочка. Давай поговорим.
Она хотела усадить Марию рядом с собой, но та не далась. Дочь беспокойно, как маятник, ходила перед матерью из стороны в сторону и почти кричала.
– Мама, ваши с отцом жизни давно идут параллельными курсами, вы живете рядом, а не вместе, каждый своими интересами. Мама, а ты всё делала для того, чтобы отец всегда с удовольствием возвращался домой? Получал ли он в семье счастье?
Когда Мария волновалась, то у нее начинали розоветь щеки, и в голосе прорывались тонкие пронзительные нотки.
– Ты меня в чем-то обвиняешь? – сухо произнесла Светлана Владимировна. – Лучше спроси, а он приносил в семью счастье? Однако это не я изменила ему, а он мне. Почему же ты его не осуждаешь?
– Мама, мама, – дочь обняла мать и заплакала, – прости меня. Конечно, отец виноват. Но я люблю и его, и тебя.
Светлана Владимировна раздумывала, как начать непростой разговор.
– Хорошо, дочка. Выслушай меня внимательно. Я отдала режиссуре более двадцати лет, поставила в театре не менее сотни спектаклей. Это комедии, водевили, драмы, мелодрамы, трагедии. Передо мной прошли тысячи вариантов отношений между мужчиной и женщиной, мужем и женой, девушкой и юношей, отцами, матерями и их детьми, наконец, между любовниками, в том числе в пресловутых «треугольниках». Все нюансы таких отношений давным-давно отмечены маститыми писателями и драматургами. Но каждый человек, впервые столкнувшись с ними на своем жизненном пути, открывает их для себя заново. И, естественно, переживает, мучается. Это я говорю для тебя. Потому что для меня подобные отношения не новость.
– И что тебе дают твои знания? – возразила дочь. – Разве ты не переживаешь?
– Переживаю, конечно. Но знания дают многое. Я могу, например, предугадать, как будет дальше развиваться ситуация.
– Ну и что? – усмехнулась Мария. – Тебе от этого легче?
– Послушай, дочь, не перебивай. Твоему отцу, чтобы понять, что он любит по-настоящему только меня, что только я нужна ему, потребовалось влюбиться в другую женщину.
– Что? – вскричала Мария. – Не понимаю тебя, мама. Ты с ума сошла! Он изменил тебе, предал, можно сказать, а ты вроде как пытаешься его оправдать. Может, даже простить? Вместо того, чтобы послать к чертовой матери. Кстати, интересно узнать, у черта была мать?
– Старинные книги говорят, что матерью демонов,якобы,была некая Лилит, – ответила Светлана. – Она же царица тьмы и нечистых чар. По ночам она приходит к мужчинам и соблазняет их. Впрочем, все мы, женщины, немного Лилит. Кто-то больше, а кто-то меньше. Конечно, я твоего отца не оправдываю. А что касается прощения, то дело тут в том, как человек относится к своему поступку.
Но дочь не была удовлетворена ответом. Она заерзала на скамейке. Ей, отличавшейся дотошностью, хотелось понять до мельчайших подробностей. Такая уж у нее натура – во всем она старалась разобраться до, так сказать, элементарных частиц. Вот и теперь она стала рассуждать
– Мама, разве измена не уничтожает любовь? Это крах отношений. Если любовь – яркая белизна, то измена – сплошная чернота. Черное напрочь съедает белое. Разве я не права?
– Белое и черное – полярные цвета. Есть еще тысячи оттенков, и чаще всего именно они определяют палитру жизни.
– Однако измена приводит к потере смысла любви, а порой и жизни. Как у Анны Карениной, – не унималась дочь, – Ты же знала, что он тебе изменил. Разве не была разочарована?
– В чем я должна разочароваться? В моем муже? Или в любви?
– И в том, и в другом.
– С твоим отцом я прожила почти двадцать лет. Соглашусь, что-то я, наверное, упустила. Отношения нельзя пускать на самотек. Любовь возникает помимо воли и разума человека, а вот, чтобы ее не упустить, нужны и воля, и ум. Она ведь, как огонь в очаге, требует новые и новые охапки дров. Кровь любви должна постоянно обновляться.
– Звучит пафосно, – усмехнулась дочь.
– Любовь – это и есть высший пафос жизни. А испытания любви делает человека сильнее.
– Но почему ты не пыталась поговорить с ним, зная, что он тебе изменяет.
– Да потому что никакие логические аргументы не могут переубедить человека, пока он находится в порыве страсти. Нужно дождаться момента, чтобы начать действовать.
– Да, мудрено, – дочь вздохнула. – И очень сложно.Я бы закатила такой скандал, что мало не покажется.
– Конечно, можно и сцены устраивать, а то и разойтись. Но ведь можно и побороться.
– А как же наказание за проступок?
– Когда человек по-настоящему раскаивается, то сам себя и наказывает. Это действует сильнее, чем внешнее наказание.
Дочка посмотрела на мать с недоумением.
– Мама, или ты очень мудрая или…
– Юродивая, ты хочешь сказать, – догадалась, усмехнувшись, мама.
– Я этого не говорила.
– Но подумала. Впрочем, это иногда одно и то же. Многих мудрецов сначала считали юродивыми.
– Но он причинил тебе боль, – не унималась Мария. – Боль от любви – самая страшная боль.
– Что делать? Через эту боль я тоже лучше поняла, что он мне дорог. И что я не хочу его терять.
Дочь недоуменно покрутила головой
– Мама, ты, наверное – святая.
:– Святыми, как правило, становятся после смерти, – мать снова улыбнулась. – А я еще пожить хочу. Просто я знаю, что должна делать.
– И все же, мама, мне бы не хотелось, чтобы кровь любви с моим будущим мужем обновлялась таким способом, – резонно заметила дочь.
– Да и мне тоже, – вздохнула мать. – Но что делать, если это произошло.
– Что делать... Что делать… Нет, я не согласна, – решительно заявила Мария. – Если это произошло, надо рубить концы. Разводиться. Или ты боишься?
– Развода я не боюсь. Я не останусь ни с чем, на бобах, как моя любимая героиня Анна Каренина, которая и хотела развода со своим мужем, и боялась его. У нее ведь вроде появился шанс, и Каренин соглашался на развод. Но дело даже не в этом. У нее ведь, кроме любви к Вронскому, больше ничего не оставалось, не было, как сейчас говорят, смысла жизни. И когда эта любовь исчерпала сама себя, не принесла ей счастья (любовь была, а счастья – нет), то в ее душе возникло страшное смятение и пустота. А у меня есть любимая работа, театр, студенты, моя дочь, наконец. Конечно, они не заменяют любовь к мужу, но и не дадут впасть в отчаяние. Они тоже – часть меня.
Дочь нахмурила брови, по ее лицу прошла тень, говорившая о ее непростом размышлении. «А разве плохо, если в любви весь смысл жизни?» – как-то неожиданно подумала она, но ничего не сказала матери, а лишь спросила:
– Что ты предполагаешь делать?
– Давай разберемся, что мы имеем на данный момент, – голос Светланы Владимировны вдруг приобрел деловой тон, словно она находилась на репетиции очередного спектакля. – Итак, перед нами драма из трех действий. Станем на время авторами, режиссерами и одновременно актерами. Первое действие.
Молодой человек как-то пришел в студенческий театр и увидел девушку, которая служила там помощником режиссера. Она ему понравилась, и он стал приходить на все ее спектакли, а по окончании дарил букеты цветов. Сначала она думала, что цветы – это знак признания ее таланта и благодарность за спектакль. Но однажды молодой человек подошел к ней, когда она выходила из института, и они долго гуляли по Арбату. С тех пор стали встречаться и полюбили друг друга. Когда девушка уезжала на гастроли в другой город, молодой человек провожал ее на вокзале. После чего мчался на такси в аэропорт, садился в самолет и встречал девушку с цветами на вокзале в другом городе. Как тебе такое! За день они по несколько раз созванивались и говорили, говорили. Неважно о чем. Логика любви сама настраивает людей на нужный лад и наполняет их вдохновением. Наконец он сделал девушке предложение, причем довольно оригинально. По окончании спектакля он забирается на сцену, преподносит шикарный букет, встает на одно колено и торжественно просит ее руки. Девушка дает согласие. Все присутствующие в зале – актеры и зрители – сначала опешили, а потом зааплодировали. Влюбленные играют свадьбу. Первое действие закончилось. Антракт.
– Красиво, ничего не скажешь, – воскликнула Мария и покрутила головой. – Это из вашей с отцом жизни?
Светлана Владимировна не ответила, но по ее оживленному взгляду и повлажневшим глазам Мария поняла, что это действительно так.
– Действие второе, – продолжала мама. – Начинается обычная семейная жизнь. Повторю цитату Льва Николаевича: «Все счастливые семьи похожи друг на друга …». Это, конечно, здорово, но, если нет никакой драмы, то вроде и говорить особо не о чем. Нет в них остроты что ли, нет особой эстетики? Хотя ведь каждый желает, чтобы у него была счастливая семья. В этом весь парадокс. А вот когда в семье возникает драма, то наступает самое захватывающее. И тут может быть несколько альтернатив.
Первый – вариант Анны Карениной. Вышла замуж не по любви, хотя до поры до времени особо это ее не заботило. Был верный скучный муж, любимый сын, светская жизнь… Но неожиданно появился Вронский, пришла любовь, и тут началось: метание между долгом и чувством, упреки совести, разборки с мужем, судьба ребенка, критика света, негативное общественное мнение. В конце концов любовь вроде побеждает, но счастья не приносит. Да и партнер оказался не совсем надежным и понимающим. Каков же вывод?
– Выбор партнера был неверный. Прежде чем отдаться любви, надо было хорошенько подумать и всё рассчитать, – наставительно вставила Мария.
– Твое определение, на мой взгляд, несколько поверхностно. Любовь по расчету, а не по зову сердца – это нечто из другой оперы.
– Любовь по зову сердца часто заводит не туда, – упрямо заметила Мария. – Разум для того и существует, чтобы направлять и сдерживать безудержные порывы сердца.
Мама удивленно посмотрела на дочь. Откуда такие практические мысли у восемнадцатилетней девушки?
– Ладно, не будем спорить. Когда полюбишь, сама поймешь. Продолжим разговор. Что Толстой все-таки имел в виду? Мне кажется, он провозгласил великое право женщины на счастье, на свободу выбора, а самое главное – право на отстаивание своей любви и признание ее обществом. Каренина восстала против условностей света, поступила не так, как было принято в ее обществе, да, она мучилась, страдала и пыталась, как могла, отстоять свою любовь, но не нашла ни в ком поддержки и ни в чем опоры. В итоге все ее ниточки с жизнью оказались оборванными, а это привело к закономерному краху.
– Мама, куда тебя понесло? – вскрикнула Мария. – Какая любовь, если Каренина изменила мужу! Любовь, купленная ценой лжи и стыда. И она была за это наказана. Опять ты в свою теорию ударилась. И какое все это имеет отношение к нашей семье?
– Самое прямое.
– Что? – дочь с испугом посмотрела на мать. – Уж не собираешься ты следовать примеру Карениной?
Мать улыбнулась:
– Нет, конечно. Ну, хорошо, перейдем к нашему случаю. Продолжим второе действие. Основной здесь посыл: любовь супругов в семье себя не исчерпала. Это очень важно.
– А может, она исчерпала? – возразила Мария.
– Нет, я это вижу по поведению отца. Он мечется, ему не хочется терять то, что он имеет в семье и одновременно его влекут соблазны новой любви. Он усиленно размышляет, как ему быть и желает сохранить статус кво. К тому же боится, чтобы я не узнала об его интрижке.
– Почему интрижка? А если это все-таки настоящая любовь?
– Нет, – покачала головой Светлана Владимировна. – Я это хорошо поняла. При настоящей любви человек знает, как ему поступать. Например, пришел бы ко мне и прямо сказал: мол, я люблю другую женщину, прошу тебя, дай мне развод. Но он этого не делает. На днях мне звонила его пассия.
– Ух ты! – поразилась дочь. Она даже подсела поближе к маме, настольно заинтриговала ее новость.– Расскажи, расскажи подробнее. О чем вы говорили? Наверное, ругались
– Совсем нет. У нее низкий, чуть хрипловатый голос. И довольно приятный. Правда, она сильно волновалась, несколько раз, когда хотела что-то подчеркнуть, повторяла фразу: «грубо говоря». Очень дурная фраза, но модная среди молодежи и не очень грамотных людей. «С вами говорит. Лилия Николаевна, и я хочу, чтобы вы знали, мы с Владимиром Викторовичем, грубо говоря, любим друг друга», – так начала она разговор. – «И что? – спрашиваю. – Зачем вы мне об этом говорите?». – «Чтобы вы знали, что у нас все по-настоящему». – «Хорошо, – отвечаю. – Живите». И тут, по-моему, она опешила: – «То есть, вы не возражаете и не будете, грубо говоря, препятствовать», – как-то растерянно произнесла она. – «Не буду», – говорю. Она долго думала, потом сказала: – «Значит, мы с вами договорились?». – «Мне с вами нечего договариваться. Вы с моим мужем договариваетесь». – «Да-да, я понимаю. Но я хочу, чтобы всё, грубо говоря, было по-честному. Хотите, я вам пришлю любовные записки, которые он присылал мне». – «Не надо, – говорю. – Я вам и так верю». – «Я все равно пришлю». На этом наш содержательный разговор закончился. Нет, если бы у них было серьезно, все уже слажено, то не стала бы она мне звонить, а если бы даже позвонила, то по-другому бы разговаривала. А тут все зыбко, тут палкой по песку на морском берегу начертано.
– Что-то мне этот случай напоминает? Ага, вспомнила, – забавный эпизод из фильма «Любовь и голуби». Там, правда, любовница пришла к жене, они даже подрались друг с другом. А потом жена устроила мужу роскошную сцену разборки. Комедия, да и только. А что у нас? И какое будет продолжение?
– Пока не знаю. То ли это фарс, то ли драма, а может, пьеса со счастливым концом…
– А может, вариант Стивы и гувернантки из той же «Анны Карениной»? Мне кажется, очень похоже.
– Не совсем. Стива – сибарит, ловелас, человек легкомысленный, хотя и по-своему добрый и симпатичный. Он отнюдь не раскаивался в совершенной измене, а лишь переживал о том, что она раскрылась. И когда буря стихла, то был готов к новым похождениям и опять принялся за старое.
– А что все-таки у отца?
– У отца? – ироническая улыбка осветила лицо матери. – Переходный возраст. Когда мальчик превращается в юношу, начинают играть гормоны, с которыми порой трудно справится.
– Какой же отец юноша? – удивилась Мария.
– У некоторых несознательных мужчин тоже в какой-то момент превалируют гормоны.
– Мама, – торжественно произнесла дочь, – мы должны действовать умно. Послушай мой план. Раз это драма, то доведем ее до конца вместе. Будем в ней не пассивными зрителями, а, как ты говоришь, режиссерами и актерами.
– Согласна. А каков будет эпилог? Что ж, посмотрим.
6
«Почему в жизни обязательно надо чем-то жертвовать?», – думал с грустью Владимир Викторович. Нет, он совсем не желал лишаться удовольствия, которые доставляла ему Лилия Николаевна. И так бы продолжал, если бы все оставалось по-прежнему. Но Лилия Николаевна ясно высказала, чего она хочет. А раз так, нравится - не нравится, придется делать выбор. Впервые вопрос так остро встал перед ним. Раньше и семья, и новая любовь легко совмещались в его сердце, они вроде и не пересекались, и не мешали друг другу.
А может, все еще обойдется да уладится? – слабая надежда шевелилась в душе Владимира Викторовича.
. Борис Иванович часто повторял, что безвыходных ситуаций не бывает. Дело не в ситуации, утверждал он, а в том, как ты к ней относишься. Отдели ее от себя, и сразу многое становится понятным и простым. Нет, Борис Иванович, ты тут не прав. Есть ситуации, от которых так просто не отделаешься. Они намертво срастаются с тобой, а как можно разделить себя надвое или даже натрое.
Эх, посоветоваться бы с кем-либо, с очень умным человеком. Раньше многие серьезные вопросы Владимир Викторович решал с женой. И она, надо признать, давала дельные советы. И сейчас бы, наверное, могла был помочь… Такая вот нелепая мысль вдруг пришла в голову Владимира Викторовича, и он невольно улыбнулся.
Когда Владимиру Викторовичу надо было серьезно подумать, он на машине выезжал за город. Быстрая езда по пустынной трассе успокаивала его.
Насколько глубоки его чувства к Лилит? Они до поры до времени казались ему бездонными. Правда, до того момента, пока события шли в соответствии с его желанием. «Свои хотелки ты всегда ставил превыше всего», – вспомнил он слова, которые не раз слышал от жены. Он нехотя должен признать, что она была права.
Нет, все-таки его чувство к Лилии Николаевной из категории так называемых роковых. В романах и пьесах такая любовь нередко приводит к печальным, а то и трагическим исходам. «Хотя, – тут же он усмехнулся, – какие в наше время трагедии на почве любви. Так, одна лишь видимость».
И снова противоречивые бури забушевали в нем. Вспомни, говорил он сам себе, что ты испытывал, когда ты находился рядом с Лилит и думал о том, что ничего лучшего в жизни у тебя не было. Вспомни, какой мучительный месяц ты переживал, когда Лилит внезапно исчезла и не отвечала на звонки, оставляла без ответа сумасшедшие эсэмэски. Тогда его до ярости доводил спокойный механический голос: «Абонент временно не доступен. Позвоните, пожалуйста, позже».
Оказывается, Лилит просто его испытывала. То есть, начала свою игру. Что ж, он деловой человек, понимает правила. Однако разве любовь может быть игрой? Если она превращается в игру, значит что-то в ней не так.
Владимир Викторович нажал кнопу на подлокотнике левой дверцы, окошко плавно опустилось, и поток свежего воздуха хлынул в кабину. Он с удовольствием сделал несколько глубоких вдохов.
Он теперь думал о том, почему любовь пришла к нему в таком немолодом возрасте. Сама ли пришла? Ответ был ясен – он ее хотел и он ее получил. Надо быть честным перед собой. Но почему она так легко затмила все, что у него было с женой, с которой он прожил почти двадцать лет. Как случилось, что новая любовь перебила старую? Перебила ли?
Он не сомневался в том, что он не переставал любить жену, даже когда увлекся другой женщиной. Только это были разные любови. Если сравнить любовь к жене и любовь к Лилит, то в чем разница между ними? Его любовь к жене была схожа с вином, которое он пил на протяжении многих лет, и вкус его стал привычным и притупился. А любовь к этой женщины – с крепким, приторно-сладким и тягучим ликером, который затуманивал голову до одури.
Еще, если продолжать сравнение, – это зараза или чума, но такая приманчивая, что даже сейчас, он думает о ней с наслаждением.
Что ни говори, однако эта женщина мощным плугом прошлась по пашне его жизни. И теперь надо выравнивать вспаханное поле, устранять возникшие колдобины и засыпать ямы. Что может послужить спасительной бороной? И как теперь быть с ней, с этой соблазнительной Лилит?
Хорошо, что жена об этом приключении ничего не знает, размышлял Владимир Викторович. Значит, можно потихоньку вернуться к прежней жизни. Да-да, хватит, пожалуй, с него похождений
И тут до него дошло, что он впервые за многие месяцы думает о Лилии Николаевне как бы отдельно от себя. Неужели, он уже внутренне расстается с ней? Или ему так только кажется?
Впрочем, Борис Иванович тоже хорошо поспособствовал развязке в разговоре, который состоялся в кабинете на другой день после свидания Владимира Викторовича с Лилит.
– Ты был не прав, Боря. Никакая она не «крот». Просто любящая женщина, – заявил почти радостно Владимир Викторович.
– Я так и знал, – воскликнул Борис Иванович. – Вот стерва. Она снова охмурила тебя. Что она говорила?
– Сказала, что любит и хочет выйти за меня замуж.
– Понятно. Что и требовалось доказать.
– Что доказать? Боря, почему ты так ненавидишь Лилию Николаевну? – спросил Владимир Викторович.
– Ничего подобного. Я совсем не ненавижу ее. Я отношусь к ней, как к обычной сотруднице: ни больше, ни меньше. А вот ты, друг, вляпался в эту любовь по самую макушку.
– Эх, Боря, – вдруг печально сказал Владимир Викторович, – если бы ты знал, как много я бы сейчас дал, чтобы выбраться из омута и снова обрести душевное равновесие.
– Для этого есть надежное средство. Клин, как говорится, клином вышибают. Может, все-таки познакомить тебя с очаровательной блондинкой?
– Нет-нет! Ты с ума сошел!
И Владимир Викторович посмотрел на друга таким уничтожающим взглядом, что тот поспешил сказать.
– Шучу. Просто смотрю на тебя с огромной болью в сердце. Поверь мне, Лилия Николаевна еще та бестия. И я не хочу, чтобы ты совершил роковую ошибку. Вижу, что тебе недостаточно моих слов, тебе нужны доказательства. Хорошо. Смотри.
И Борис Иванович вывалил из папки на стол кучу фотографий. Владимир Викторович едва взглянул на них: два обнаженных тела в разных откровенных позах. Недавнее его свидание в яркой изобразительной форме.
– Эти фотографии я успел, к счастью, перехватить, – грустно констатировал Борис Иванович. – Наверное, не надо объяснять, для чего они предназначались. Сладкая приманка едва не сработала.
– Откуда они у тебя?
– Не буду раскрывать всех секретов. Скажу только, их сделала твоя пассия, спрятав микрокамеру.
– Когда она успела? Она впервые в этой квартире.
– Элементарно. Ты мог покинуть комнату, чтобы сходить на кухню или в ванную комнату. Дело нескольких секунд.
– Боже мой, – схватился за голову Владимир Викторович. – Это чудовищно. Как можно? Зачем? Зачем?
– В нынешний век голого прагматизма и выгоды любой ценой нельзя ничему удивляться, – заметил Борис Иванович и ласково добавил. – Дорогой мой. Я ведь только одного желаю, чтобы у тебя все было хорошо. Я человек одинокий, холостой. Ты мой единственный друг. Я все отдам за тебя, за твою семью, к которой я отношусь, как к своей собственной. У меня никого нет, кроме тебя, Светланы и Марии. И нашего общего дела. Помни это всегда.
Интересно, вдруг подумал, сидя в машине, Владимир Викторович, как бы повела себя жена, если бы узнала о его измене? И тут он вспомнил маленький, но характерный эпизод из прошлого их семейной жизни.
Был небольшой банкет после удачной премьеры спектакля, который поставила Светлана Владимировна. И Владимир Викторович не то, чтобы увлекся, а так, слегка флиртовал с одной хорошенькой актрисой. Его жена, хотя никогда не курила, вдруг попросила сигарету у сидящего за соседним столом знакомого актера, зажгла ее, повернулась, ни слова не говоря, к мужу, взяла его ладонь и затушила об нее сигарету. Было не очень больно, но от неожиданности Владимир Викторович дернул руку, сигарета упала на его новый дорогой пиджак, и горячий пепел разъел в нем ровную дырку. Светлана Владимировна гордо вышла из зала. Ошеломленный Владимир Викторович поторопился вслед за ней. Дома жена закрылась в спальне, так что ему пришлось лечь на раскладушке в кухне. Скандала никакого не было, но пару дней Светлана с ним не разговаривала, пока он с виноватой улыбкой не появился на пороге, держа в руках огромный букет любимых ею хризантем.
Да, но то был ничего не значащий флирт, да и не флирт даже, а так – невинное кокетство молодой актрисы и поощрительные взгляды и реплики с его стороны. И какова была решительная реакция Светланы Владимировны! А сейчас? Нет, даже страшно подумать, что может быть.
7
Небольшая угловая комната на втором этаже дома обычно предназначалась для гостей. Но уже долгое время она пустовала. Сейчас в ней находились трое. На диване, нервно шевеля плечами, устроился Владимир Викторович. Его надежда на то, что любовное похождение удастся скрыть, похоже, не оправдалась. Однако он не был готов к горячему разговору и потому чувствовал себя, почти как на раскаленной сковородке. В голове у него все перемешалось. Амплитуда его мыслей была весьма противоречивой и разношерстной: то поднималась вверх до решимости к отчаянному сопротивлению и полному отрицанию любых обвинений, то падала камнем вниз до желания признать вину и искренне покаяться.
На светлом овальном ковре, в середине которого пламенел вышитый лиловый лотос, сидела, скрестив ноги, Мария. За ее спиной, сосредоточенно глядя в сторону книжного шкафа и рассматривая корешки книг, стояла Светлана Владимировна. Выражения лиц обеих и их позы свидетельствовали о готовности к серьезному бою. Правда, Светлана Владимировна, зная горячий нрав дочери, просила ее не сильно обострять ситуацию и быть, по возможности, сдержанной.
Разговор начала Мария, сощурив глазами и зорко вглядываясь в лицо Владимира Викторовича.
– Отец, – произнесла она, и Владимир Викторович внутренне вздрогнул от прокурорского взора дочери и непривычного обращения: Мария всегда называла его «папой». – Я давно хотела спросить тебя: кто та женщина, которую я видела с тобой несколько месяцев назад при выходе из ресторана?
– Ты кого имеешь в виду, дочка? – сделал непонимающее лицо Владимир Викторович. – Я мог обедать с любым из своих сотрудников.
– Не юли, отец. Ты прекрасно знаешь, о ком речь. Ты представил ее мне как главного бухгалтера.
– А-а-а, вспомнил – это Лилия Николаевна. Так она уже уволилась, и меня ничего с ней не связывает.
– Так уж не связывает? – вступила в разговор Светлана Владимировна, по-прежнему не глядя на мужа.
– Совсем ничего, – поднял на нее глаза Владимир Викторович и покраснел.
– Ты уверен?
Владимир Викторович промолчал, в его глазах блеснули виноватые зайчики, но быстро исчезли.
– Ты ведь знаешь, Светик, – слегка заикаясь, проговорил он, – что для меня в жизни важны две вещи – моя семья и работа. Однако в последнее время я все чаще ощущаю опасность. Да-да, – находя нужный тон, отвердевшим голосом продолжал Владимир Викторович, – ты только представь, я чувствую за собой слежку. Тревога не оставляет меня ни днем, ни ночью. Несколько дней назад меня преследовал на машине неизвестный, я еле ушел от погони. А эти непонятные звонки по телефону, эти несуразные эсэмэски – типа остапо-бендеровских телеграмм – «грузите апельсины бочками» или «лед тронулся, господа присяжные заседатели». Я специально не говорил тебе об этом, чтобы лишний раз не тревожить. Порой мне начинает казаться, что возвращаются злопамятные «девяностые» с их криминальными разборками, рэкетом, стрельбой и силовым отъемом бизнеса. Представь, каково мне…
– А ты спроси об этом свою несравненную Лилит, – перебивая мужа, насмешливо предложила Светлана Владимировна. – Может, она устраивает спектакли.
– Да о чем ты? – возмутился он. – Ты совсем не хочешь меня понимать. Тебе, похоже, все равно, что мне, может, грозит смертельная опасность. Раньше ты никогда не была черствой женщиной, которую не интересуют моя жизнь и мои дела.
– Ну-ну, рассказывай дальше, – усмехнулась Светлана Владимировна. – Только не уподобляйся Стиве Облонскому.
– Так, о чем я? – задумался Владимир Викторович. – Ты меня перебила. Твои непонятные намеки раздражают меня. Так вот, я думаю, что из мест не столь отдаленных вернулся Снегирев, и теперь пытается мстить мне. Помнишь такого?
Говоря так, Владимир Викторович возвратился в то далекое время, когда он только начинал бизнес. Его тогдашний компаньон Николай Снегирев попытался увести большую часть бизнеса и скрыться за границей. Между ним и Владимиром Викторовичем произошел серьезный конфликт, который закончилась тем, что Снегирев, не без помощи Бориса Ивановича, был арестован и осужден. И вот теперь Владимир Викторович решил, хотя не совсем ловко, притянуть давние события к нынешней ситуации.
– Не утрируйте, Владимир Викторович, – спокойно отреагировала Светлана Владимировна. – Снегирев давным-давно освободился и уехал в Европу. У него там свои важные дела, и ему сейчас не до тебя.
– Ты откуда знаешь?
Жена не ответила. Мария посмотрела сначала на мать, потом на Владимира Викторовича и засопела носом. Ей показалось, что разговор пошел не по тому руслу.
– Послушай, отец, – обиженно произнесла она. – Почему ты со мной никогда ни о чем не разговариваешь? Вечно ты занят. Дочь я тебе или нет?
– Ты о чем, милая? – радуясь перемене разговора, ласково спросил отец. – Ты же знаешь, как я люблю тебя.
– Ну да, любишь! Ты никогда не беседуешь со мной по душам, не стремишься узнать о моей жизни. Тебе она не интересна?
– Почему не интересна? Очень даже. Но ведь у тебя все в порядке? Просто времени у меня всегда мало. У меня масса важных дел.
Мария, как всегда, когда волновалась и горячилась, начинала говорить сумбурно, отрывисто, перескакивая с одной темы на другую.
– А я разве не самое важное для тебя дело? Я не понимаю сейчас, как я должна к тебе относиться. Я не понимаю, например…, вот, ты жил в советское время, но почему ничего не рассказываешь мне о нем. Одни его хвалят, другие ругают, и я не знаю, любить мне его или ненавидеть, Советский Союз был плохим или хорошим? То же касается и нашей семьи. Говори со мной, общайся, объясняй мне. Я должна все понять.
– Когда же ему интересоваться, – съязвила Светлана Владимировна, – если все свое время он отдает своим любимым сотрудницам? Точнее, одной из них.
Владимир Викторович нервно сжал губы и стиснул ладони в кулак, едва сдерживая себя.
– Мне кажется, – продолжала напирать Мария, – ты настолько отдалился от семьи, что если бы я заявила, что выхожу замуж, ты бы даже не удивился.
– Как замуж? – изумленно воскликнул Владимир Викторович, но, вспомнив недавний разговор с Борисом Ивановичем, вопросительно взглянул на жену. Та загадочно улыбнулась.
– Ладно, забудем об этом, – сказала дочь –. Просто, отец, передо мной сейчас стоит очень важная задача, а именно понять, как я и мама, повторяю, должны к тебе относиться. Ты понимаешь?
У Владимира Викторовича внезапно запершило в горле, и он закашлялся.
– Погоди, дочь, – воскликнул он, – насчет замужества ты это серьезно?
– Шутка, – снисходительно ответила Мария. – Но я хочу получить от тебя искренний ответ на вопрос. Нет, даже – на два.
– Говори, я с удовольствием отвечу.
– Первый: ты маму любишь?
– Что? Что за дурацкий вопрос? – опешил Владимир Викторович и рассердился. Почему он должен отчитываться перед собственной дочерью? Это она должна слушаться его. Но он сообразил, что от его правильного ответа зависит сейчас очень многое.
– Конечно, дочка. Я очень люблю и тебя, и маму.
– Второй вопрос: Лилию Николаевну ты тоже любишь?
Владимир Викторович снова закашлялся.
– Причем здесь Лилия Николаевна, – буркнул он. – Я уже говорил, что она уволилась, я не знаю, где она и чем занимается?
– Так уж не знаешь? – переспросила Мария.
«Что она, словно пиявка, вцепилась и сосет, сосет? – с раздражением думал Владимир Викторович. – Никак от нее не отвязаться. Да, выросла дочка, характер показывает».
– Не знаю, – сухо повторил он. – Мне она безразлична.
– Как скоро ты, однако, отказался от своей любви, дорогой супруг. Это неприлично и совсем не красит тебя, – в который уже раз усмехнулась Светлана Владимировна.
– Что ты имеешь в виду? – Владимир Викторович почувствовал, как желание протеста в его душе стремительно слабеет, и на его место воцаряется ощущение какой-то безысходности. Но решил не сдаваться. – Что за глупая игра в кошки-мышки? Нет у меня никакой «моей любви».
– Даже так!
Жена достала из полки толстую книгу и открыла ее. В ее руках оказалось несколько бумажек.
– Так вот, мой бывший муж, отныне ты полностью свободен. Я тебя отпускаю на все четыре стороны и никаких претензий к тебе не чиню. Живи со своей новой любовью.
Владимир Викторович ошалело поглядел на жену:
– Ты меня не так поняла. Я совсем другое имел в виду.
– Как другое! Смотри, что мне переслала твоя пассия. Это твои любовные записки. Читать? Или будешь по-прежнему все отрицать.
С открытым ртом Владимир Викторович растерянно переводил взгляд с жены на дочь и обратно.
– Погоди, я сейчас все объясню, – вскочил он с дивана.
– Повторяю. Я тебя не держу. Шагай смело к своему новому счастью.
И Светлана Владимировна, гордо подняв голову, вышла из комнаты. Вслед за ней выскочила Мария.
Владимир Викторович обессилено плюхнулся на диван. Он был раздавлен, убит. Приговор суровой и всевидящей Немезиды с весами в руке и плетью за поясом свершился.