Глава 4
Возвращение в рай?
1
Два немолодых человека сидели в полутемной комнате в креслах напротив друг и друга и чаще молчали, чем разговаривали, невидяще уставившись перед собой и уйдя каждый в свои непростые размышления. У обоих было настолько одинаковое, глубоко озабоченное и отрешенное выражение лица, что, несмотря на разницу в возрасте, наружности и общих физических данных, казалось – в комнате один и тот же человек и его тусклое отражение в зеркале. На столе возле них не было обычных чашек с кофе и печеньем, ноутбука, каких-либо документов. Отнюдь не деловые заботы собрали сегодня их здесь. У каждого в голове роились мысли, но они не были упорядочены, как полагается, а сумбурно возникали и исчезали, метались и менялись местами без всякой связи друг с другом, что было несвойственно для людей, любящих ясность и конкретность. Какой-то хаос образовался в душе у них.
Наконец, мужчина постарше, а это был Владимир Викторович, вздохнул и заговорил:
– Ты знаешь, о чем я сейчас думал?
– О чем? – как-то нехотя встрепенулся мужчина напротив – Борис Иванович.
– Почему-то вспомнилась наша бурная молодость. Тогда мы ходили на митинги, боролись, как нам казалось, за новую жизнь, за новую страну. Это я сейчас понимаю, что выступали мы не за страну, а фактически против нее – за ее развал. Я до сих пор помню, воющую на бывшей площади Дзержинского толпу, среди которых рыскали тысячи пьяных и взбудораженных людей, которые ликовали и орали «ура», когда памятник был снесен. Это сейчас я понимаю, что новую жизнь нельзя начинать со сноса памятников и переименования улиц. А тогда был молод, горяч и тоже ликовал. Казалось, уничтожим до основания старый порядок, и тут же наладится новый, совершенный. Сколько подобных заблуждений уже знал мир? А они появляются вновь и вновь.
А сколько новых очагов пожара возникло в разных местах бывшей огромной страны, да и за ее пределами, сколько людей погибло, сколько сил и жертв потребовалось, чтобы ввести жизнь в нормальное русло? До сих пор отголоски этого развала не стихли, то тут, то там возникают новые пожары. И их приходится тушить ценой огромных усилий. А значит новые жертвы… Вот я и спрашиваю сейчас себя – стоило ли тогда игра свеч? Нет, я не хочу повторения прошлого. Эх, окажись бы я снова в том времени, то поступил бы по-другому. Теперь я понимаю, если ты, словно борзый конь, лягаешь свое прошлое, свою историю, то будущее будет лягать тебя и твое время.
– Да-да, – отстраненно, даже, скорее, равнодушно сказал Борис Иванович. Видно, его занимали совсем другие мысли. Однако он всё же вяло выдавил из себя:
– Но без тех перемен не получилось бы ни твоего, ни моего нынешнего благосостояния. Хотя, теперь я точно знаю, этого слишком мало для того, что называется счастьем.
Желая поддержать друга, Владимир Викторович заметил:
– Да, Боря, наша крепкая и верная дружба помогла нам выстоять в смутное время.
– Надеюсь, и дальше так будет.
– Наверное.
И они снова надолго задумались. У обоих мужчин не было сейчас ни малейшего желания что-то обсуждать или о чем-то спорить.
– Увы, я не оценил внутреннюю силу противника, – вдруг ни с того, ни с сего объявил Борис Иванович. – Я изначально исходил из ошибочных предположений по поводу его волевых и умственных качеств. С этим нужно согласиться. Санкции должны быть несоразмерно выше способности объекта им противостоять. Иначе, какой в них толк? Они только усиливают желание противника их преодолеть. В серьезной игре ничего нельзя делать наполовину, если начал ее, то иди смело до конца. Если размахнулся, то бей со всей силой – иначе проиграешь. Да, пришла пора заново расставить все фигуры на свои места.
На эти странные слова Владимир Викторович, удивленно взглянув на товарища, никак не отреагировал. Борис Иванович не менее загадочно добавил:
– Да-да, надо всегда исходить из реальности, а не строить воздушных замков.Едва вообразишь себя богом, которому якобы доступно все, сразу попадаешь в ад.
– Ты к чему? – наконец спросил, недоумевая, Владимир Викторович.
– К черту! К черту! – бормотал его напарник – Так всегда бывает, когда влезаешь в чужое пространство. Как только перейдешь некую красную черту, начинается провал. Как ни прискорбно сознавать, но хочешь не хочешь, надо уметь признавать поражение.
И он опять углубился в свои таинственные и нерадостные мысли.
Владимир Викторович, успокоившись, тоже продолжил думать о своем:
«И все же, повторил ли я бы сейчас себя таким, каким был в конце восьмидесятых? На этот вопрос у меня нет однозначного ответа. Чего больше стало – плюсов или минусов после распада СССР? Тогда казалось, наступает эра всеобщего благоденствия. Нет больше идеологических разногласий и классовой вражды.
Но если смотреть на результат, то сплотился ли мир после падения СССР? Увы, нет. Раскололся еще сильнее. Больше стало в мире точек нестабильности и очагов кровопролития. Ближе к моей стране подобрались щупальца недружественности, а то и откровенной вражды и ненависти. Разве этого я хотел тогда? Почему-то те, кто не любил мою страну в образе СССР, так до сих пор ее и не любит. Нет, я не политик, и не желаю им быть, я обычный гражданин, но разве я не люблю свою родину, не болею за нее душой? Разве мне безразлично все то, что происходит с ней, а также в ближайшем или дальнем ее окружении? И самое ужасное, меня не покидает ощущение, что стремительно наступает нечто страшное, которое может погубить всех. Да, да. К тому же дочь задает острые вопросы, и на них надо отвечать».
– Когда теряешь почву под ногами, начинаешь заново искать смысл жизни, – снова забормотал Борис Иванович. – Нет-нет, невозможно устроить себе маленький личный раек в квартире, когда нет рая в собственной душе.
Эти слова настолько вдруг потрясли Владимира Викторовича, что он, сильно втянув в себя воздух, помотал головой, как бы стряхивая с себя тяжкий груз. Да, именно, рай в душе. Вот чего ему не хватает. Но как его достичь? Мысли его двинулись по новому, хотя и давно уже проторенному руслу.
«Я надеялся с помощью адюльтера найти новый смысл жизни, новое ее обновление. Однако попытка перемен оказалась гораздо хуже, потому что рухнуло нечто более ценное. Бог мой, как я заблуждался! Я принес несчастье себе, я принес много горя семье. Моя дочь отстранилась от меня, жена не хочет меня видеть. Что делать?»
То ли необычные интонации голоса друга, то ли какие-то новые нотки в его речи заставили Владимира Викторовича еще раз внимательно взглянуть на друга, и он поразился перемене в его облике. Перед ним сидел уставший, внезапно постаревший, по виду почти одного с ним возраста мужчина с потухшим взором. Где огонь и легкая насмешливость в глазах, где привычное выражение человека, который всегда себе на уме, где энергия в движениях, где непоколебимая уверенность в собственных поступках и словах? Как будто то, во что он верил еще совсем недавно, что составляло его опору и цель жизни, внезапно рухнуло. Всегда гладкий, широкий выступающий лоб его – признак решительности и неординарности его владельца – наморщился и съежился в гармошку. Человек перестал быть самим собой.
Чтобы порушить такую глыбу, выбить из седла такого умелого и матерого седока, как Борис Иванович, требуется большое искусство и немалая сила, подумал. Владимир Викторович. Ему стало стыдно, что в размышлениях о себе, в запале собственного эгоизма, он совсем не уделяет ему внимания. «Что же все-таки случилось с ним? Я даже не попытался узнать».
– В чем дело скажи, дружище? – ласково спросил он.
– Я начал впервые понимать свои несовершенства. А это уже немало, – снова загадочно произнес тот.
– Да о чем ты, объяснись, наконец?
Надо сказать, трезвость ума еще не совсем покинула Бориса Ивановича.
– Ты как-то говорил, что неплохо бы открыть бесплатную столовую для нуждающихся. Да-да, это прекрасная мысль, – произнес он.
Владимир Викторович с изумлением слушал друга. Никогда раньше он не поддерживал подобные идеи. А Борис Иванович продолжал:
– Давай подумаем, что еще можем сделать. Хотя пандемия вроде пошла на спад, но людям постоянно требуется помощь.
– Конечно. Конечно, – закивал головой Владимир Викторович.
Гордому Борису Ивановичу не хотелось рассказывать, что он пережил за три дня с момента нападения на его квартиру. Он лишь вкратце поведал, что было совершено покушение и что спасли его вовремя подоспевшие Сергей Колыханов и Мария. Но Владимиру Викторовичу и не надо было долго объяснять. Он сразу все понял.
– Не огорчайся, Боря. Что делать? Я понимаю, как тебе тяжело и тоскливо, но такова жизнь.
– Ладно. Не утешай. Хотя спасибо за понимание.
И двое немолодых мужчин снова углубились в свои нерадостные мысли.
Борис Иванович думал о том, что эти дни не прошли для него даром. Оказывается, иногда достаточно какого-либо сильного исключительного случая, мощной причины, чтобы не только что-то скорректировать в себе, но и в чем-то кардинально измениться, что-то переосмыслить. Поскольку он был человеком умным и думающим, то сразу понял и признал это. Ясно стало, что Марии, в качестве невесты, ему теперь не видать как собственных ушей, что ни о какой мести сопернику Сергею и речи быть не может. Внезапно опустевшую нишу в его сердце надо чем-то заполнять.
Два дня он не находил себе место, а на третий подумал: почему, собственно, Мария потеряна? Ведь до того, как он влюбился в нее и задумал на ней жениться, он свободно встречался с ней, и ему и ей было друг с другом хорошо и легко. Этого же у него никто не отнял, значит, общение вполне возможно.
Но этого мало, в нем вдруг появилось нечто такое, заставившие его по-иному взглянуть на себя, на свое прошлое и нынешнюю деятельность. Его, казалось бы, прочные устоявшиеся взгляды, были поколеблены. Пока он точно не знал, что конкретно придет на смену им, но мысль о том, что перемены необходимы, больше не покидала его. И едва она укрепилась в нем, как он почти успокоился, ободрился и уже с некоторым оптимизмом смотрел в будущее.
А Владимир Викторович давно жил мыслью, что надо что-то делать, чтобы вернуть расположение жены и дочери. Он даже знал, что именно – надо встретиться и объясниться с женой. Но никак не решался. Нужен был некий толчок, а его не было. И он все чего-то ждал и ждал.
В последнее время все чаще его охватывало неприятное чувство, связанное с Лилией Николаевной. Совесть начинала потихонечку грызть его: не совсем порядочно поступил он с ней, хотя раньше об этом не задумывался. И здесь возникала совсем неразрешимая для него проблема – что-то поправить было невозможно. Но и забыть тоже, как не пытался Владимир Викторович.
Вдруг он услышал тихий и настойчивый голос Бориса Ивановича:
– Беги к жене, Володя. Встань на колени перед ней и кайся, кайся. Только полное раскаяние поможет тебе и спасет от новых ошибок.
Вот такие разные, но в чем-то схожие мысли были у каждого из друзей. Вот такая исключительная ситуация свела их в этот вечер вместе.
2
Ровно в 22-50 от платформы Казанского вокзала отправился до столицы Татарстана красивый двухэтажный поезд. Треть одного из его вагонов занимали выпускники театрального института, которые с новой пьесой ехали на традиционный студенческий фестиваль, посвященный Антону Чехову. Это был первый их выезд за долгие месяцы пандемии, поэтому и студенты, и их руководитель Светлана Владимировна были веселы, оживлены и долго не могли угомониться. Даже, когда поздно ночью Светлана Владимировна собралась спать в своем купе, она слышала возбужденные речи и смех студентов.
Потом, наконец, они затихли, и лишь два голоса – мужской и женский, то затихавшие до многозначительного шепота, то наполнявшиеся энергией сильного чувства, изредка доносились до нее. Вслушавшись, Светлана Владимировна узнала голоса Артура и той самой девушки по имени Лариса, которые репетировали злополучную сцену объяснения в любви. Она улыбнулась – что ж, ее уроки возымели свое действие. Если бы она не знала, что идет репетиция, то, пожалуй, поверила бы в искренность чувств Артура, который старательно выкладывался перед партнершей. В его речи было все что нужно – правильная постановка голоса, нужные интонации и дикция, точные выразительные паузы.
Потом мысли ее невольно перешли на мужа. Слишком уж затянулась пауза неопределенности в их отношениях, а ведь она ясно дала понять в последнем разговоре с Борисом Ивановичем, что готова к разговору, если муж проявит инициативу. Впрочем, зная мнительность Владимира Викторовича, его порой нерешительность там, где нужны волевые усилия и реальные поступки, она была готова ждать, пока он созреет до настоящего действия.
Голоса за дверью не смолкали и мешали уснуть. Светлана Владимировна, встав с постели, приоткрыла дверь. Картина, которую она увидела, заставила ее улыбнуться. Прямо перед ее купе, возле окна стояли Артур и Лариса и, обнявшись, крепко и сладко целовались. На звук открывшейся двери Лариса повела в ее сторону глазами и, заметив Светлану Владимировну, вскрикнула и отпрянула от Артура. Он тоже обернулся, покраснел, схватил за руку девушку, и они быстро скрылись в проеме ближайшего купе. Продолжая улыбаться, Светлана Владимировна закрыла дверь, легла на койку и быстро уснула.
На другое утро в 10-48 поезд торжественно подошел к железнодорожному вокзалу Казани, напоминающий по архитектуре старинный замок. Шумною гурьбой молодые актеры стали выбираться из вагона. Зная студенческую безалаберность, последней выходила Светлана Владимировна, по дороге осматривая купе – не забыл ли кто что-либо из своих вещей. В вагонном тамбуре Светлана Владимировна слегка замешкалась, и не обратила внимания, кто протянул ей руку, чтобы помочь спуститься.
Лишь на платформе, поправив волосы и подняв голову, она замерла от удивления. Перед ней с букетом хризантем стоял смущенно улыбавшийся Владимир Викторович.
– Ты как сюда добрался? – только и спросила она.
– Самолетом, – ответил он.
Конец