ДАртаньян и Железная Маска Книга 2 все части

Неизвестная рукопись Александра Дюма, найденная в антикварном магазине в Клермон-Ферране и приобретённая за 32000 евро вместе со всеми правами редактирования, копирования и издания у мэтра Жака Перрена, потомка одного из героев данной книги.
Адаптированный перевод: Вадим А. Жмудь (обладатель рукописи и прав опубликования).

Все права защищены: перепечатка полностью или любого фрагмента, или любое иное коммерческое использование данного текста без согласия правообладателя преследуется по закону.
Автор даёт согласие на распространение этого материала в сетях Интернет при условии ссылки на исходный сайт и на автора - полностью в этом виде (и никак иначе)
Читатели могут свободно (без ограничений) копировать и сохранять этот текст для личного использования.;
;

Краткое содержание первой книги

В первой книге рассказано о том, что автор романа «Виконт де Бражелон» Александр Дюма, услышав критику концовки его романа от молодой маркизы Дайон де Ливри, решился её переписать. Вопреки первой версии, где описана гибель Портоса, Мустона, Рауля, Атоса и д’Артаньяна, в новой версии этой концовки по-настоящему погибает только Мустон, но и он гибнет не в тот момент, и не по той причине, которая описана в первой версии, а позже от рук шпионов Кольбера. Гибель остальных героев по счастливой случайности не состоялась.
Арамис, затевая свою авантюру с подменой Короля на его брата-близнеца Филиппа, томящегося в Бастилии, надеялся стать истинным королём Франции, а затем метил стать Папой Римским. Хотя это ему не удалось, однако, он стал достаточно влиятельным человеком в политике Европы, поскольку занял должность ваннского епископа, генерала Ордена иезуитов, а также герцогом д’Аламеда, испанским посланником при дворе Франции.
Д’Артаньян, которому возвращённый на трон Людовик XIV приказал уничтожить всех лучших друзей – Атоса, Портоса, Арамиса и Рауля, решает скрыть от Короля, что Портос случайно спасся и не выполнять приказа Короля, а как раз наоборот спасти Атоса и Рауля, однако прибыв к месту сражения, он получает ошибочное известие о гибели Рауля в сражении и смерти Атоса от яда. Позже он от посланника Арамиса узнаёт, что этот же самый посланник ранее устроил так, что все решили, будто Рауль и Атос погибли. Д’Артаньян решает сообщить Королю о том, что Атос, Портос и Рауль погибли, и приносит подлинные документы об их гибели, составленные теми, кто в этом не сомневался. Д’Артаньян объявляет, что ему осталось только выполнить приказ относительно Арамиса. Однако, Король не верит д’Артаньяну и устраивает ему и Арамису ловушку, обрекая их на мучительную смерть в Бастилии от голода на виду друг у друга. Находчивость капитана д’Артаньяна помогает ему и Арамису спастись, после чего д’Артаньян приходит к выводу о необходимости довести авантюрный замысел Арамиса с подменой Короля на его брата-близнеца до логического конца. Однако со временем он понимает, что хотя его выбор верный для спасения друзей, он не правильный с позиции интересов Франции, поэтому он позволяет Людовику, сбежавшему из аббатства, занять своё прежнее место на троне Франции. Король делает вид, что прощает Арамиса и д’Артаньяна, но над ними занесён карающий меч мести Людовика XIV и Кольбера. Капитан всерьез обдумывает идею инсценировки своей гибели, обращаясь за помощью для этого к графу Рошфору, однако, судьба сама всё делает за него. Обстоятельства ранения капитана таковы, что даже граф Рошфор верит, что д’Артаньян, не выжил и действительно погиб. 
В итоге всех приключений Король и его министр Кольбер считают Атоса, Портоса, д’Артаньяна и Рауля погибшими. О том, что Атос и Рауль спаслись, знает лишь герцогиня де Шеврёз, известная читателям по роману «Три мушкетёра» как Мари Мишон, возлюбленная Арамиса и близкая подруга Королевы Анны Австрийской, мать Рауля, виконта де Бражелона.
Спасая друзей, д’Артаньян приобрел и новых врагов, среди которых – семья дю Трабюсон, в которой супруга, госпожа Оливия, была главным организатором и зачинщиком всех бед, а её жалкий супруг Дидье лишь её орудием. Их сын Огюст также являлся лишь исполнителем воли Оливии. 

Подробности можно узнать, прочитав первую книгу по ссылке http://proza.ru/2022/11/10/1425.

На последней встрече четырех друзей читатели видят, что за ними наблюдает Дидье дю Трабюсон, который ранее исполнял функции шпиона Кольбера. Как же этому человеку удалось выбраться из Османской Империи, где он был отдан в евнухи влиятельному Ахмед-Паше? Не Кольбер ли направил его шпионить за четырьмя друзьями? Правда в кусты, где он прятался, выстрелил из мушкета Арамис, после чего из кустов донёсся крик. Спасся ли дю Трабюсон? Что за письмо было у Арамиса на груди, которое он боялся потерять? Как будут развиваться дальше приключения четырёх друзей? Об этом читатели узнают из второй книги дилогии.

Предисловие автора

Мои читатели, вероятно, помнят, чем заканчивается роман «Десять лет спустя». Как бы я ни любил своих героев, надо помнить, что все люди смертны, поэтому я постарался описать не только полную невероятных приключений их жизнь, но и достойную всяческого уважения смерть, где я показал, что до самой последней минуты своей жизни каждый из них оставался благороднейшим дворянином, верным долгу чести. Но моя маленькая мучительница очаровательная юная маркиза Дайон де Ливри разбила в пух и прах моё авторское самолюбие, указав мне на такие неточности в моей трилогии о мушкетёрах, которые разрушают моё утверждение об их верной дружбе, об их вечном девизе «Один за всех и все за одного!». Она безапелляционно потребовала, чтобы я переделал концовку романа, исправив всё то, что показалось ей нелогичным и нарушающим общий дух мушкетёрского братства. К сожалению, её аргументация была столь сильна, что не позволило мне отмахнуться от неё как от назойливой мухи. Заодно она потребовала от меня подтверждения её «гениальной» догадки о том, что Портос, Рауль, Атос и д’Артаньян вовсе не погибли так нелепо, как я описал. Юная негодяйка была так молода и так мила, что у меня не хватило духу спорить с ней. Я легкомысленно подтвердил, что я, якобы, действительно, пишу продолжение, в котором разъясняю все неточности романа «Виконт де Бражелон», а также беспечно обещал выслать ей рукопись этого романа. Не отличаясь слишком уж большой обязательностью, я думал, что легко забуду своё обещание, да и она сама, повзрослев, забудет об этом разговоре. Однако, юная маркиза Дайон де Ливри, как выяснилось из её многочисленных писем, ни на день не забывала о данных мной обещаниях, и её письма становились всё требовательней и требовательней, а я по слабости своей души и из чрезвычайной снисходительности к юным особам женского пола, которые, на мою беду, понравились мне своей детской непосредственностью, не смог решительно отказаться от своего обещания, а также не представлял себе, что лишусь этих регулярных писем от юной маркизы.   
Когда я в очередной раз встретил мою юную мучительницу, которая к этому времени уже стала очаровательной юной мадемуазель, но не утратила своей живости ума, я ощутил, что ещё больше желаю угодить ей своим писательским талантом.
— Что вы на этот раз скажите, очаровательная маркиза, о судьбе моих героев в моём последнем произведении? — спросил я, ожидая получить, по меньшей мере, радостное одобрение.
— Скажу, что вы прислушались лишь к некоторым моим замечаниям, — ответила обольстительная негодница.
— Лишь к некоторым? — удивился я. — Я дописал роман почти полностью по вашим рекомендациям, и всё равно вам не угодил?!
— Скучно, — ответила Маркиза и пожала плечами. — Рауль – схема, Атос – немногим лучше, Портос только тем и отличается от сухой схемы, что не переваривает морепродуктов, ничуть не лучше и остальные. В романе появляются какие-то странные личности, все эти дю Трабюсоны, и прочие. Вам удались только четыре человека: сам д’Артаньян, де Безмо, де Сен-Мар и Людовик.
— Вы несправедливы, моя милая! — возразил я. — А Арамис? А Филипп? А Кольбер? А Фуке? А герцогиня де Шеврёз, в конце концов?
— Едва лишь вы уделяете внимание кому-то одному, вы тут же забываете обо всех остальных. Ваши герои только и делают, что ездят из Парижа в Пиньероль и обратно! А то и подальше – до греческого острова Кипр или даже до Шотландии! Если начать хронометрировать, сколько времени должна занять каждая поездка, тогда получится полнейшая глупость.
— Вам не угодишь, моя милая! — воскликнул я. — В таком случае я отказываюсь писать дальше и уничтожу то, что уже написал! Какой я был слепец! Писатель должен писать только то, что подсказывает ему собственное воображение, нельзя никого слушать, нельзя ни с кем советоваться! Я уничтожу эту рукопись, и пусть всё остаётся как было! Решено! Портос погиб в пещере Локмария, Рауль – на войне, Атос у себя в постели от горя, Мустон – при чтении завещания славного Портоса, а д’Артаньян погиб – да, да! – д’Артаньян погиб! Он погиб от пушечного ядра, и покончим с этим!
— Фу, какой вы горячка! — надулась маркиза и совершенно очаровательно выпятила свою нижнюю губу. — Вы не терпите ни малейшего замечания!
— Да, да и ещё раз да! — сказал я, понемногу успокаиваясь. — Подумать только! Я потратил целый месяц на этот новый роман, я так спешил, что он кое-где состоит из одних только диалогов, я изменил себе, ни разу не описав ни одного застолья! Я полагал, что вы полюбите это произведение, я полагал, чёрт меня побери, что вы обнимите меня и поцелуете хотя бы в щёку за все мои труды!..
— За этим дело не станет, — сказало дьявольское очарование, скользнуло ко мне, обняло меня крепко-крепко и оставило следы от своих влажных губ на моей правой щеке.
— Ну что же… — пробормотал я. — Я, конечно, погорячился… Но объясните мне, ради Бога, что вам не понравилось?
— Последние главы, — сказала она. — Вы написали последние главы так, что всем читателям ясно, что роман идёт к концу, осталось только расставить всех героев по своим местам, и закрыть книгу.
— Но помилуйте! — воскликнул я. — Ведь это закон жанра! Каждый роман когда-то приходит к своему концу, и в этой его концовке разрешаются все конфликты.
— Во-первых, этого не скажешь про некоторые другие ваши романы, — ответила она, резко вернувшись на своё место. — Я имею в виду ваши лучшие романы. Во-вторых, жизнь не подчиняется этому правилу, а лучший роман должен быть похож не на роман, а на жизнь! Каждый раз, когда одна проблема разрешается, возникает другая, пока герои живы, это – настоящая жизнь! А у вас? Все счастливы, все уехали в Шотландию, у всех всё хорошо! Из этого ясно, что никакого продолжения не будет.
— Я его и не планировал, моя дорогая! — ответил я.
— Ну что ж, ладно, — сказала она. — Пусть так. Значит, продолжения не будет.
И она красноречиво посмотрела на меня, так, что в её глазах я прочитал: «Тот поцелуй в щёку, который вы только что получили от меня, был последним!»
— Я, правда, набросал некоторый план продолжения романа, — солгал я. — Но вы, пожалуй, убедили меня, что продолжать не стоит.
— Я?! Я убедила вас?! — воскликнуло маленькое чудовище. — Я пытаюсь вас убедить написать следующую часть и несколько оживить тех героев, в которых я не увидела той живости, которая была в ваших первых романах о мушкетёрах! Вот, значит, как вы меня поняли! Прелестно!
При этом она взмахнула руками и закончила свой жест с ладонями, обращенными вверх, что, по-видимому, означало: «Полюбуйтесь на этого субчика!» 
— Я, по-видимому, являюсь оковами для вашей фантазии! — сказала она и сморщила носик. — А я-то вообразила себя его музой!
Уголки её глаз заблестели, и я с ужасом подумал, что в них могут появиться слёзы. Признаюсь, я боюсь девичьих слёз даже больше, чем утреннего бега трусцой.
— Я клянусь вам, моя милая, что вы и были моей музой! — воскликнул я, почти не солгав. — И я прошу вас оставаться ей и дальше!
— Это правда? — спросила она.
В её глазах я прочёл свою судьбу.
Для меня её вопрос означал примерно то же, как если бы она спросила: «Вы, действительно, предпочитаете попасть в рай, а не в ад?»
— Боже мой, конечно же правда! — ответил я, почти уже и сам веря своим словам.
— И у вас, действительно, есть план второго тома? — спросила она.
— Как вы могли в этом усомниться? Конечно есть! Целых пять страниц! — солгал я, и полагаю, что ничем не выдал себя.
Бывают минуты, когда следует уметь лгать, и максимально убедительно. Итак, вот она, вторая часть моего романа, написанного под давлением моей мучительницы и моей музы в одном лице.

Пролог

Арамис развернул конверт, полученный им из Венеции.

«Господин генерал! Поскольку вы утратили звание ванского епископа, а также ваше положение в качестве герцога д’Аламеда при Испанском дворе утратило часть своих выгод, ибо Испания уже не является союзницей Франции, мы видим для вас один простой путь восстановить ваше высокое положение в иерархии католической церкви и упрочить ваше влияние на политику Европы во благо Ордена, если вы согласитесь называться Антонио Пиньятелли.
Настоящий Антонио Пиньятелли, который родился в 1615 году, всего на 7 лет позже вас, пропал без вести. Учитывая ваше сходство с ним и то, как молодо вы выглядите, вы вполне можете сойти за него. Он родился в княжеской семье Пиньятелли, что находится на юге Италии, в Апулии, как нам стало известно. Вероятно, он погиб во время одного случайного крушения небольшого судна в средиземном море. Он должен был отправиться в небольшое путешествие. Известие о его гибели ещё не распространилось, его считают живым и, кроме того, содействию его карьеры занимаются достаточно влиятельные люди в иерархии римской католической церкви. При этом, однако, он ни с кем не состоял в близких отношениях, внешне вы на него настолько сильно похожи, что шансы на успех высоки, с учетом того, что самые ближайшие его два друга являются членами нашего ордена, поэтому они подтвердят на любом уровне, что вы – это он. Есть все основания полагать, что для Антонио Пиньятелли готовится кардинальская шапка, и некоторые прозорливые умы прочили его в будущие папы. Вам следует знать, что он получил в своё время образование в иезуитском колледже в Риме, где получил степень доктора по каноническому и гражданскому праву. Ещё в юном возрасте, когда ему было что-то около двадцати лет, Папа Урбан VIII назначил его чиновником церковного суда. Пиньятелли был референдарием в Апостольской Сигнатуре, а также губернатором Фано и Витербо. Позже он отправился в Мальту, где служил в качестве инквизитора с 1646 по 1649. Вскоре после этого он получил священническое рукоположение. Вы с лёгкостью могли бы его заменить с учетом всех изложенных в этом письме обстоятельств.
Подписано: А. С.».
— Что пишут с материка? — спросил д’Артаньян.
— А это… — улыбнулся Арамис. — Всего лишь сообщили, что я больше не ваннский епископ.
— Вы так внимательно читали письмо с этой новостью, дорогой Арамис, — улыбнулся д’Артаньян. — Можно подумать, что в нём вам предлагают кардинальскую шапку!
— Друг мой! — улыбнулся Арамис. — Быть кардиналом – слишком хлопотно, а я совершенно обленился. Я предполагаю вскоре совсем уйти от дел.
— Но ведь вы – единственный из нас, кто ещё остался в списке живых! — воскликнул д’Артаньян. — Уж не думаете ли и вы инсценировать свою смерть и навсегда покинуть Францию?
— Вы не представляете себе, насколько точно вы почти угадали мои планы! — согласился Арамис. — Все мои дела не стоят того, чтобы о них говорить. Всё это – мелкие хлопоты старика, который никак не дождётся времени, когда о нём все забудут, чтобы отдохнуть от мирских забот.
— Я надеюсь, что ваши друзья не входят в список людей, от которых вы хотели бы бежать? — спросил капитан.
— Ни в коей мере! — согласился Арамис. — Именно к моим друзьям я и хотел бы убежать от политических дел! Здесь так прелестно! Такой чудный воздух! Природа!
— Между прочим, вы не забыли, что сегодня у нас назначен пикник? — спросил д’Артаньян.
— Я уже предчувствую его и заранее радуюсь тому, как мы чудесно отдохнём! — ответил Арамис. — Разумеется, при двух условиях.
— Каких же? — спросил д’Артаньян.
— Первое условие состоит в том, что не моему коню придётся везти ту провизию, которую мы запасём для нашего дорогого Портоса! — улыбнулся Арамис. — А второе условие состоит в том, чтобы в этой корзине не было морепродуктов. По какой-то причине Портос очень не любит морепродукты.
— Да, я заметил это, — улыбнулся в ответ д’Артаньян. — Не беспокойтесь, о продуктах позаботиться Гримо, а это значит, что…
— Это значит, что нам не о чем волноваться! — воскликнул Арамис.

Между тем, Арамис ошибался, волноваться было о чём.
Посланник, который доставил Арамису письмо, был узнан одним из матросов на судне, на котором он приплыл в Шотландию. Этим матросом был сбежавший из турецкого плена Дидье дю Трабюсон. С этим посланником он встречался, когда получал через него некоторые распоряжения от Арамиса в те времена, когда ещё по принужденью выполнял некоторые поручения от прелата. Решив проследить за этим человеком в надежде, что это, быть может, выведет его на самого Арамиса, Дидье немедленно дезертировал с корабля, на который его взяли из жалости. Он даже бросил свои нехитрые пожитки, забрав только небольшие накопления и похитив из капитанской каюты пару отличных короткоствольных мушкетов. Дю Трабюсоном двигала только жажда мести, и тем человеком, с которым он надеялся встретиться, был именно Арамис.
 
Итак, д’Артаньян, Атос, Портос и Арамис устроили пикник посреди лесной полянки в Шотландии, недалеко от имения Монквиль, принадлежащего д’Артаньяну.
— Друзья мои, этот пикник напоминает мне парочку других, — сказал д’Артаньян.
— Клянусь шпагой, я знаю, о чем вы говорите! – воскликнул Портос. – Во-первых, это ужин на крепости Ла-Рошель? Славные были денёчки!
— Соглашусь, — мягко улыбнулся Арамис.
— За нашу молодость, друзья! Почему ваши кубки пусты? – воскликнул Атос, хотя его кубок едва ли можно было назвать полным, ведь он в последние годы почти не пил.
— Ну, а второй? – спросил д’Артаньян.
— Конечно, тот, на котором мы задумали это славное мероприятие, — сказал Арамис с той же мягкой улыбкой.
— Всё так, друзья! Как же я рад, что мы снова вместе, как тогда, и как, я надеюсь, всегда! – воскликнул д’Артаньян, опрокидывая свой кубок с превосходным анжуйским вином. – И знаете, что мне сейчас пришло в голову?
— По-видимому, сейчас узнаем, — усмехнулся Атос.
— А то, что мы с вами вчетвером, держим руку на пульсе истории вот уже почти сорок лет.
— Помилуйте, д’Артаньян, неужели мы такие старые? – запротестовал Арамис.
— Я помню, Арамис, вы не сильны в математике, — вставил шпильку д’Артаньян.
— Не силён, ей-богу! – ответил Арамис.
— Зато в архитектуре, — продолжал д’Артаньян.
— Не будем об этом! Так что вы говорили о пульсе истории?
— Я утверждаю, что история – это и есть мы, а мы – это и есть история. Мы иногда подправляем её ход, то есть я говорю, что мы держим в руках бразды этой норовистой лошадёнки.
— Как всегда соглашусь с вами, д’Артаньян, — ответил Арамис после того, как украдкой прощупал на груди упомянутый конверт и убедился, что письмо всё ещё там, где ему положено быть.
— И никто нас не может остановить! – продолжал д’Артаньян. – Никто не посмеет перейти нам путь.
— Никто! – подтвердил Арамис, — Но ради бога тише!
В это время сухая ветка треснула под ногой Дидье дю Трабюсона, бежавшего из Османской империи и давшего себе клятву убить господина д’Артаньяна и господина д’Эрбле. 
— Неужели здесь в лесу нас могут услышать? – удивился д’Артаньян. – Я слыхал, что у стен есть уши, но ведь здесь нет даже стен. Только деревья.
В этот момент Арамис взглянул в направлении звуков и, благодаря своему острому зрению, отчетливо увидел в кустах удивлённое лицо дю Трабюсона, который тут же снова спрятался. Не подавая вида, он продолжил разговор.
— Разве что какой-нибудь глупый дикий зверь? Например, белка, – сказал Арамис и с этими словами он флегматично выстрелил в кусты, как будто бы и не прицеливаясь вовсе.
Пуля Арамиса попала в грудь дю Трабюсона чуть выше ключицы, он вскрикнул от боли и от удивления и рухнул скорее от страха, чем от бессилья на землю лицом прямо в муравейник. Превозмогая боль от раны и от укусов муравьёв, он тихо отполз назад и спрятался за дерево, после чего начал методичное отступление вглубь леса.
— Мне кажется, я услышал крик? – насторожился д’Артаньян.
— Белка, сударь! Белка, — возразил Арамис.
— Что по мне, так это был целый кабан! – воскликнул Портос, — я, пожалуй, взгляну.
— Не стоит, Портос. – мягко возразил Атос, — Арамис ведь вам сообщил, что это была белка, стало быть, это была белка.
— Белка, или куница. Я слаб в биологии, как и в математике, — усмехнулся Арамис.
— Надеюсь, с ней не было других … бельчат, — усмехнулся Портос.
— Мы засиделись, — ответил Атос и молча указал Гримо на то, что он может прибрать вещи.
— Мадемуазель Кампредон уже заждалась нашего маршала, — улыбнулся Портос.
— А миссис Томсон заждалась нашего барона, — вставил ответную шпильку д’Артаньян.
— Тётушка мисс Грефтон весьма недурна, — улыбнулся Портос. — К тому же она находит меня импозантным.
— Я не интересовался, каким находит меня мадемуазель Сюзанна Кампредон, — ответил д’Артаньян, — для меня гораздо важнее, что я нахожу её очаровательной.
— Друзья мои! — воскликнул Портос. — Кажется, наш друг вознамерился жениться и наделать полдюжины маленьких д’Артаньянчиков! После этого нам придётся съехать из Монквиля.
— Вам-то чего опасаться, Портос? — спросил д’Артаньян. — Ведь Франсуа обратил в деньги все ваши поместья и перечислил эти деньги на ваш счёт! Вы богаты, мой друг, и можете купить десять таких Монквилей.
— Это правда! — гордо ответил Портос. — Но я ещё не решил, где я хотел бы провести остаток своих дней. Я пока не выбрал подходящего замка. Здесь в Шотландии все поместья какие-то слишком уж скромные.
— Друзья мои, — сказал Атос, — мы с Арамисом рады за вас. Вы можете наслаждаться маленьким семейным счастьем.
— Послушайте, Атос! — сказал Арамис. — Неужели за всю жизнь вы не встречали женщину, которая могла бы…
— Дорогой друг! — перебил его Атос. — Этот вопрос я и сам задавал себе, но я до сих пор не могу дать ответ на него. Иногда мне кажется, что … Впрочем, нет, я уже стар для семейной жизни.
— А вы, Арамис? — спросил д’Артаньян. — Кажется, вы собирались стать Папой Римским?   
— Не в этом году, — улыбнулся Арамис. — А наш юный друг Филипп, кажется, вовсе не тяготится своей долей? 
— Погодите, Арамис, не загадывайте так далеко, — ответил Атос. — Времена меняются, и люди тоже меняются.
— И мы тоже меняемся, Атос, — согласился Арамис.
— Чёрт побери, если что-то неизменное в этом вечно меняющемся мире? — спросил Портос.
— Есть, — ответил д’Артаньян. — Наша дружба. Один за всех!
— И все за одного! — воскликнули в один голос Атос, Портос и Арамис, после чего все четверо весело засмеялись, вскочили на коней и поскакали.
Но прежде, чем присоединиться к своим друзьям, Арамис подъехал к тому месту, где он видел лицо дю Трабюсона. Увидев развороченный муравейник и кровавые следы, ведущие вглубь леса, он произнёс: «Чёрт! Опять ушёл!» и, пришпорив коня, легко догнал своих друзей.

Глава I. Измена

— Друзья мои! — обратился д’Артаньян к своим спутникам. — Вот уже два года прошло с того времени, когда мы приняли на себя нелёгкое решение, которое повлияет на судьбу всей Франции, а, возможно, и всей Европы. Думаете ли вы о том, в какой мере мы имели право вмешательства в историю? Могли ли мы принимать это решение? И правильное ли решение мы приняли?
— Д’Артаньян, друг мой, решение приняли только мы двое, — возразил Арамис. — Наши дорогие Атос и Портос не были с нами в той комнате, где всё решилось.
— Ошибаетесь, Арамис, — ответил д’Артаньян. — Это решение было принято всеми нами, хотя озвучили его только мы двое.
— Как же так? — удивился Арамис. — Ведь, если помните, в комнате нас было только четверо – вы, я, Людовик и Филипп! Поговорив с ними обоими, мы решили увести Филиппа и оставить Людовика!
— Мы говорили не только с ними, — возразил д’Артаньян. — Во всяком случае, я общался со всеми. В моём сердце и вы, Атос, и вы, Портос, дали мне свои ответы, и я их услышал.
— Друг мой, вы обладаете спиритическими способностями? — спросил Арамис.
— Давайте сделаем так, — улыбнулся д’Артаньян. — Я сейчас скажу, о чем шла речь между нами и Их Величествами, Филиппом и Людовиком, после этого, Арамис, наши друзья, Атос и Портос, скажут вам на ухо шепотом своё мнение в пользу нашего выбора или против него, а затем я скажу, что они вам шепнули.
— Идёт! — ответил Арамис.
— Итак, друзья мои, слушайте же! — сказал д’Артаньян. — Сначала Филипп и Людовик пытались подкупить меня всё более и более высокой должностью. Затем Филипп сказал, что он отправил в отставку Кольбера и вернёт из Бастилии Фуке. Итак, друзья, голосуйте так, как если бы от вашего мнения решалась судьба Франции, здесь и сейчас! В добрый час, господа, ваше мнение! Сообщите его Арамису!
Атос подъехал в Арамису и что-то шепнул ему на ухо, после чего это же самое сделал и Портос. Арамис улыбнулся и взглянул на д’Артаньяна, ожидая его высказывания.
— Атос сказал вам приблизительно следующее, — ответил д’Артаньян. — «Я очень сердит на Людовика за то, как он поступил с Раулем, но я должен признать, что Кольбер деятельно восстанавливает и укрепляет военную и финансовую мощь Франции, тогда как Фуке занимался лишь блеском дворцовой жизни, устраивая шикарные праздники, строя дворцы, полные роскоши, возводя крепости, чьи пушки направлены не за пределы Франции, а на её территорию, прикармливая льстецов и расходуя миллионы на своих любовниц. Для Франции я выбираю Кольбера!» Я прав?
— Скажите ему сами, Атос, — ответил Арамис с улыбкой.
— Друг мой, я не упоминал Рауля, дворцы и любовниц, — ответил Атос. — Я лишь сказал, что Фуке вооружался против Франции, тогда как Кольбер вооружает Францию, Фуке разорил казну, а Кольбер её восстанавливает, поэтому я бы выбрал Людовика.
— Прекрасно! — продолжил д’Артаньян. — Я скажу вам, что сказал Портос. Он сказал следующее: «Чёрт подери, мне жаль Филиппа! И мне стыдно, что я виновен в унижении Людовика, а ведь он, что ни говори, наш законный Король! Мы ему присягали. Я выбираю Людовика!»
— Я сказал немного не так, д’Артаньян, — сказал Портос, — но вы очень точно выразили мои чувства и моё мнение.
— Что же вы сказали, Портос? — спросил д’Артаньян.
— Я повторю вам слово в слово, что он сказал, — ответил Арамис. — Он сказал мне: «Я присягал Людовику и чертовски жалею, что поссорился с ним! Если бы можно было оставить двух Королей, я бы голосовал за такое решение, но коли уж нужен только один, пусть остаётся Людовик. Хотя чертовски жаль Филиппа!» Если бы мы заключили пари, д’Артаньян, я признал бы за собой поражение.
— Если вы так хорошо нас знаете, дорогой д’Артаньян, скажите же нам, как нам следует решить судьбу несчастного принца? — спросил Атос. — Уже два года он живёт с нами на правах почётного гостя, или, что было бы точнее, под нашей охраной и на правах высокопоставленного заключённого. Ведь не думаете же вы, что это может продолжаться вечно? Кроме того, он моложе нас. Рано или поздно он ускользнёт от нашего недрёманого ока.
— О, это нам придётся решать и очень скоро! — ответил д’Артаньян.
— Вы называете наше совместное проживание недрёманой охраной, — сказал Портос, — между тем, мы с вами отправились на этот пикник, не взяв его с собой, и поручили его охрану всего лишь слугам.
— О, не беспокойтесь! — ответил Арамис. — Базен знает своё дело и скорее допустит, чтобы его убили, чем позволит улизнуть тому, кого оставили под его охраной.
— У меня нет никаких сомнений в уме и проворности Базена, но тех помощников, которых мы наняли ему в помощь, мы знаем недостаточно хорошо, — продолжал Портос.
— Всего-то лишь два года? — возразил Атос. — Эти люди служат нам два года верой и правдой, и у нас не было ни малейшего повода усомниться в их порядочности и преданности. Джон Смолл и Бен Браун вполне надёжные ребята. Что же мы так и должны были быть всё время тюремщиками у принца?
— Быть может, надёжнее было бы всё-таки заключить его в запираемое помещение с крепкими дверями и надежными замками? — спросил Арамис скорее самого себя, чем своих друзей.
— Запереть принца в тюрьму? — возмутился Атос. — Даже если бы мне сказали, что Филипп совершит побег и при этом убьёт меня, я бы и в этом случае не согласился на такое варварство! Я предпочитаю погибнуть от руки принца, нежели стать настоящим тюремщиком принцу, законному сыну нашего Короля Людовика XIII и брату-близнецу нашего Короля Людовика XIV!
— Дело сделано, друзья, — сказал д’Артаньян. — Я разделяю ваши опасения! Возможно, нам не следовало доверять наёмным слугам. Но не можем же мы вечно разделять общество принца! Нам многое надо было обсудить всем вчетвером, и я рад, что этот пикник состоялся.
— Напрасно мы завели этот разговор, — сказал Портос. — Но у меня не спокойно на сердце. Не доверяю я этим шотландцам!
— Джон Смолл и Бен Браун – англичане, Портос! — внёс уточнение д’Артаньян.
— Тем более! — ответил Портос и нахмурился.
— Мы, словно малые дети, рассказываем друг другу страшилки! — улыбнулся Атос. — Однако, уже смеркается! Давайте ускорим шаг!
Действительно, солнце уже коснулось горизонта, окрасив западную часть неба оранжевыми и красными тонами, небо над головой посерело, приближались сумерки. Друзья перешли на быструю рысь.
Подъезжая к Монквилю, друзья увидели зарево на востоке. Казалось, что Солнце раздвоилось, и устроило два заката. Вскоре до них донёсся и запах дыма. Друзья пришпорили коней и помчались к Монквилю галопом.
Выехав за поворот, откуда Монквиль был виден как на ладони, друзья увидели, что дом д’Артаньяна, хозяйственные постройки и конюшня объяты пламенем.
— Сюзанна! — воскликнул д’Артаньян и пришпорил коня. — Сюзанна! Мисс Кампредон!
— Агнесса! — крикнул Портос и дал шпоры своему тяжеловесному коню.
— Филипп! — прошептал Арамис и также вонзил шпоры в своего коня.
— Бедные мои друзья! — проговорил Атос, не отставая от друзей ни на шаг.

Весь Монквиль был объят пламенем. Крыша конюшни обвалилась. Как минимум, три из семи коней, которые оставались в ней, каким-то чудом выбрались из неё и, ускакав к самому краю леса, паслись, испуганно поглядывая в сторону ужасного зарева.
Навстречу друзьям вышла Агнесса Кэмпбэлл, тётушка мисс Грефтон. Её одежда была изорвана, она была испачкана в саже.
— Ангесса, вы живы! — воскликнул Портос, соскакивая с коня. 
— Сюзанна! — воскликнул д’Артаньян. — Где Сюзанна? 
— Она жива, — ответила Агнесса. — Её увели силой эти двое, Джон и Бен. Они убили Базена, захватили Филиппа и Сюзанну и уехали, забрав из конюшни четырех коней.
— Я найду их! — воскликнул д’Артаньян. — Я их из-под земли достану!
— Мы их найдём, друг мой, — ответил Атос.
— Скажите, Агнесса, добровольно ли с ними уехал Филипп? — спросил Арамис.
— Этого я не знаю, — ответила Агнесса. — Я спряталась за конюшней. Они думали, что я в конюшне, закрыли двери на засов, подпёрли их вилами и подожгли. Убедившись, что конюшня объята пламенем, они уехали, тогда я открыла конюшню и выпустила оставшихся коней.
— Где же Базен? — спросил Арамис.
— Он лежит у колодца, — ответила Агнесса. — Они выстрелили в него два раза.
— Базен! — воскликнул Арамис. — Базен, дорогой мой!
— Он ещё жив, — сказал Гримо, который уже давно разыскал его и пытался помочь товарищу, делая ему перевязку.
— Скажи мне, Гримо, он будет жить? — спросил Арамис, и друзья услышали, что его голос дрожит.
— Не знаю, монсеньор, — ответил Гримо.
— Простите меня, монсеньор, я не уберёг… — прошептал Базен.
— Молчи! Базен, молчи! Тебе нельзя говорить! — воскликнул Арамис. — Куда он ранен, Гримо?
— Одна пуля в руку, это пустяк, другая – в грудь, боюсь, что она задела лёгкое, — ответил Гримо.
— Гримо! Сделай для него всё, что возможно! — воскликнул Арамис.
— Этого можно было не говорить, — сказал Атос. — Гримо своё дело знает.
— Монсеньор, отпустите мне мои грехи, — прошептал Базен.
— Молчи, Базен, молчи! — сказал Арамис. — Какие у тебя могут быть грехи? Я отпускаю тебе все твои грехи, каковы бы они ни были, Базен, друг мой, дорогой мой Базен.
— Пуля в груди прошла навылет, — сказал Гримо. — Кровь изо рта не идёт. Рана в руке тоже сквозная, может быть, задета кость.
— Нужен врач! — воскликнул Арамис.
— Гримо – отличный хирург, не беспокойтесь, — ответил Атос.
— Базен, друг мой, не оставляй меня! — сказал Арамис, и друзья увидели на щеках прелата слёзы.

 Глава II. За месяц до этого

Король Франции Людовик XIV вспомнил о двух узниках Бастилии, помещённых под надзор верного де Сен-Мара.
Первым узником, значащимся под именем Марчиали, был лейтенант гвардейцев д’Эльсорте. Он выполнял приказ Кольбера, пытаясь убить д’Артаньяна и сопровождаемого им узника, то есть самого Людовика. Имея на руках, приказ заключить в крепость Пиньероль сопровождаемого узника, д’Артаньян не решился его выполнить, и решил на свой страх и риск заключить туда своего врага д’Эльсорте. Самого же Людовика он оставил в аббатстве, заверив его, что полученные в одном из нападений отметины на лбу навсегда закрыли возможность возвращения на трон. Однако отметины скоро сошли, поскольку были не такими глубокими, как казалось. Щепетильность д’Артаньяна позволила Людовику впоследствии бежать и вернуть себе французский трон, поэтому Людовик никак не мог осуждать д’Артаньяна за его решение. Однако, он понимал, что д’Эльсорте, по сути, явился жертвой обстоятельств, ведь он всего лишь выполнял приказ Кольбера, ничего не подозревая о том, кто является узником, которого сопровождал капитан королевских мушкетёров. Король ничего не знал о подлости д’Эльсорте, который, дав слово дворянина не поднимать оружия против капитана и его спутников, едва лишь получил оружие обратно, поспешил использовать его против своего освободителя. Некоторое время после возвращения на трон Короля занимала мысль о том, что Кольбер, полагал, что таинственный узник, значащийся под именем Марчиали, имеет какое-то государственное значение. Короля веселила мысль, что у него есть способ водить за нос своего почти всесильного министра. Однако, со временем, ему стало казаться, что содержать в Бастилии человека лишь за то, что он выполнял приказ, это излишняя жестокость, а, кроме того, содержать ничтожного лейтенанта за счет казны так, как положено содержать лишь принца крови, это излишняя расточительность. Первое соображение было не столь существенным для такого человека как Людовик, а оба эти соображения совместно давали и причину, и повод для проявления снисходительности. Кроме того, в Бастилии содержался и новый узник под именем Эсташ Доже. Король, придумавший это имя, полагал, что под этим именем содержится его родной брат-близнец Филипп, однако, д’Артаньян и на этот раз проявил такую же снисходительность по тем же причинам, поэтому вместо принца в Бастилию был помещён некто Жак Лонг-Коту, то есть Жак Длинный Нож. Этого разбойника, насильника и убийцу Атос и Портос захватили вблизи моста Пон-Нёф, чем спасли двух юных девиц от ограбления, от смерти и даже, вероятно, от насилия, что, разумеется, было бы для этих девиц ещё большей бедой. Правда, наши друзья не поинтересовались, что делали в тёмную ночь в таком зловещем месте эти две девицы, вследствие чего Портос даже на секунду усомнился в их порядочности, однако, небольшое расследование, предпринятое осведомителями Арамиса, убедило друзей, что содержание в Бастилии для такого негодяя, как Жак Лонг-Коту, было весьма слабым наказанием за то, что он заслужил своими преступлениями. Как мы уже сказали, Король ничего не знал об этом, поэтому был убеждён, что в Бастилию помещён именно Филипп.
Первые полгода Людовик был занят только укреплением государства и собственного положения в нём, поскольку несколько месяцев, проведённых им в аббатстве, убедили его, что ничто не вечно в этом неспокойном мире, и что даже Король Франции может в один далеко не прекрасный день лишиться своего трона и всего, абсолютно всего. Следующие полгода Людовик был занят исключительно укреплением военного могущества Франции и его финансовой системы с помощью всё того же Кольбера. Ещё год Король был занят войной.
По прошествии двух лет Людовик вспомнил о двух узниках и задумался. Оба они содержались в Бастилии, поскольку де Сен-Мар, переведённый из должности коменданта Пиньероля на должность коменданта Бастилии, забрал с собой в Бастилию и своего узника, известного ему как Марчиали, которым был д’Эльсорте.
По прошествии этих двух лет раздражать Кольбера и вставлять ему мелкие шпильки уже не казалось Людовику ни забавным, ни приятным: Кольбер проявил себя как верный слуга государства и Короля. Не было никакого смысла и дальше содержать д’Эльсорте в Бастилии. Но прежде, чем его выпустить, следовало бы убедиться, что он не знает ничего такого, что могло бы нарушить спокойствие Людовика. Он мог случайно узнать какие-то сведения, которые бы могли послужить нитями к великой тайне Короля, о которой никто не должен был знать. Проще всего было бы, если бы д’Эльсорте тихо умер в Бастилии, но предшествующие приказы повелевали де Сен-Мару тщательно оберегать здоровье узника и заботиться о нём как о принце, поэтому, как минимум, эти распоряжения следовало бы скорректировать. Людовик, между тем, понимал, что всякая коррекция таких приказов может послужить Кольберу путеводной нитью для разгадывания великой тайны, поскольку узников ни с того ни с сего не переводят с королевского содержания на нищенское. Другой вариант состоял в том, чтобы освободить д’Эльсорте и поручить ему какое-нибудь сложное задание, которое привело бы к его гибели. Освобождение узника могло бы означать лишь то, что, отсидев положенный срок, данный узник искупил свою вину. В этом варианте Людовик видел и ещё одну положительную сторону. Кольбер, несомненно, приставил бы за освобождённым Марчиали своих лучших шпионов, что давало возможность Людовику, со своей стороны, приставив более опытных соглядатаев, выявить этих шпионов. Как бы глубоко не доверял Людовик Кольберу, он хотел бы держать его на коротком поводке, поэтому узнать шпионов Кольбера Людовику очень хотелось. Как говорится, «скажи мне, кто друзья твоих друзей, и я скажу тебе, кто твои враги». Этой поговорке юного Людовика научил Мазарини, который узнал её от Ришельё.
Ко всему прочему, Людовику было интересно посетить Филиппа, узнать, как он поживает, сохранил ли он своё удивительное сходство с ним, Людовиком, каково его настроение, не строит ли он планы на побег или, того хуже, на побег с целью нового захвата трона.
«Почему все так расхваливают ум и прозорливость кардинала Ришельё? — думал Людовик с раздражением. — Если бы он был капельку мудрее, он не оставил бы мне этой проблемы! Филипп должен был умереть ещё в младенчестве! Неужели я, Король Франции, должен решать эту проблему? Почему всегда все всё сваливают на мои плечи? Я не могу брать на себя грех Каина. Неужели во всей Франции не найдётся человека, который бы взял этот грех на себя? Я не должен об этом думать! Я не должен этого хотеть! Это должно произойти само, помимо моего желания! Потому что я этого не хочу, я не только добрый Король, я ещё и добрый брат. Да, именно так! Он должен умереть не от моего желания».
Всё же Король помнил, что повидаться с д’Эльсорте, значившимся под именем Марчиали, и тем более выпустить его на свободу можно было, в соответствии с более ранним приказом, только по личному распоряжению Короля. Это же самое касалось Эсташа Доже, то есть Филиппа. Это, казалось бы, защищало его от побега Филиппа. Поездка в Бастилию к Филиппу казалась, тем не менее, Людовику крайне опасной. Он рисковал остаться в ней вследствие мелкого предательства или крупного заговора, тогда как Филипп в этом случае мог бы весьма успешно быть извлеченным из Бастилии и вернуться на трон франции вместо Людовика. 
«Ах, если бы ещё был жив д’Артаньян, я знал бы, с кем мне следовало бы поехать в Бастилию для этого дела! — подумал Людовик. — Только ему я мог безраздельно доверять в этом деле!.. Доверять? А почему, собственно, я должен был ему доверять? Правда, он скрыл великую тайну Короля, и нет ни единой души, которая могла бы похвастать тем, что узнала эту тайну от него! Но, с другой стороны, именно он осуществил подмену, подлое предательство, второе похищение! В его пользу говорит то, что он поместил меня не в крепость Пиньероль, а в аббатство, но ведь это – ещё один пример непослушания! В последний раз, когда от поступков этого человека зависела моя судьба, он вновь выбрал меня, и сам решил арестовать Филиппа. Это, безусловно, говорит в его пользу! Был ли у него выбор? Разумеется, был. Было ли ему выгоднее устранить меня, а не Филиппа? Разумеется, так! Он мог опасаться мести с моей стороны, и мог рассчитывать на благодарность Филиппа! Неужели Филипп был попросту настолько глуп, что не отблагодарил д’Артаньяна так, как это следовало бы, и лишь поэтому д’Артаньян предпочёл мою месть благодарности Филиппа? Невозможно! Почему же эти двое выбрали меня? Ведь этот выбор – навсегда! Или нет? Или я ошибся? Но уж нет, де Сен-Мар ни за что не выпустит Филиппа из Бастилии! Де Сен-Мар знает свой долг! И если бы д’Артаньян упрятал меня в Пиньероль под надзор де Сен-Мара, я бы до сих пор там оставался! Но он этого не сделал. Дьявол меня разбери! Я – глупец! Ведь то, что д’Артаньян сделал один раз, он может сделать и второй раз! Он мог поместить в Бастилию кого-то другого, точно так же, как он поместил в Пиньероль глупца д’Эльсорте! Почему же мне только сейчас пришло это в голову? Да потому что я был слишком рад своей победе, шансов на которую у меня почти не было! Потому что меня волновало моё положение на троне Франции, а не положение Филиппа в Бастилии! Глупец! Допустить такую ошибку! А что если Филипп также помещён в какое-нибудь аббатство, или в какой-то монастырь, которых во Франции тысячи? Что если он только и ждёт моей ошибки? Филипп – это туз в рукаве этого карточного шулера д’Артаньяна! Он в любой момент может заменить меня на него! Впрочем, он мёртв. А мёртв ли он? Ведь я не видел его труп!? На войне, говорят, трупы бывают так сильно изуродованы, что нет никакой возможности их опознать! Я должен был немедленно расследовать обстоятельства гибели д’Артаньяна! И я должен был лично проследить за тем, что в Бастилию помещён именно Филипп. Почему я этого не сделал? Я знаю, почему! Я боялся, что по дороге в Бастилию д’Артаньян и д’Эрбле передумают, и поместят туда меня, а не Филиппа! Я боялся ловушки! Все эти два года я постоянно боюсь ловушки. Д’Артаньян мёртв, а я по-прежнему его боюсь! Д’Эрбле теперь мой союзник, посол Испании, а я боюсь и его! Впрочем, с Испанией всё расстроилось несмотря на то, что моя супруга – испанская принцесса. Не д’Эрбле ли это подстроил?»
Людовик покрылся холодным потом. Он впервые за эти два года прислушался к своим ощущениям и понял со всей отчётливостью, что страх ни на секунду не оставлял его, в любой момент он ожидал появления брата, покушения, каждую ночь, засыпая, он опасался проснуться в тюрьме, каждое утро, просыпаясь, он радовался тому, что проснулся в своей постели, и никогда не отдавал себе в этом отчёта. Теперь же он осознал, что пока жив д’Эрбле, пока он не удостоверился, что д’Артаньян, действительно, погиб, и, самое главное, пока жив Филипп, ему не будет никогда покоя. Великая тайна Короля ничего не стоила, если не было Филиппа, поэтому самой большой заботой был Филипп. Но он, Людовик, не должен посещать Бастилию с Кольбером, потому что нельзя было допустить, чтобы такой могущественный человек овладел такой страшной тайной! Следовало придать этой поездке видимость несущественной инспекции, и следовало поступить так, чтобы Кольбер никогда не узнал об этой поездке. Даже если Кольбера можно было куда-то отослать, это не означало бы, что шпионы Кольбера не будут следить за всеми перемещениями Короля. Поэтому для начала следовало выпустить на свободу д’Эльсорте, приставив за ним тех соглядатаев, которые смогли бы вычислить шпионов Кольбера. Затем, этих шпионов следовало бы изолировать, и лишь на третьем этапе можно было самому отправиться в Бастилию для того, чтобы убедиться, что под именем Эташа Доже в Бастилию заключен именно Филипп. После этого можно было бы спокойно подумать о его судьбе, подумать, как можно было бы помочь или подсказать проведению что Филипп уже достаточно пожил на этом свете.
«Правда, выпустить д’Эльсорте небезопасно, в том случае, если он что-то знает! — думал Филипп. — Не худо было бы вначале поговорить с ним. Но ехать в Бастилию самому добровольно, зная, что где-то существует Филипп, и не имея полной гарантии в том, что Филипп находится именно в Бастилии, было бы неосмотрительно!».
Людовик позвонил в колокольчик, после чего в его кабинет с почтительным поклоном вошёл секретарь.
— Юбер, пригласи ко мне герцога д’Эпернона, — сказал Король. — На двенадцать часов дня. А на двенадцать тридцать – шевалье де Лоррена. А на час дня – капитана королевских мушкетёров господина д’Арленкура. 
 
Глава III. Три поручения

Когда д’Эпернон вошёл к Людовику с поклоном, после всех формальностей Король сказал:
— Послушайте, герцог! Помнится, вы отправлялись на остров Сен-Маргерит для того, чтобы доставить в Париж узника Марчиали.
— Я, Ваше Величество, не припоминаю такого эпизода, однако же, не смею отрицать, — сказал озадаченный герцог, боясь сказать лишнее, поскольку, как он знал, Король не был посвящён в эту его миссию, порученную ему Кольбером.
— Бессмысленно отпираться, герцог, — возразил Король. — Я знаю, что Кольбер направил вас с этой миссией, не посоветовавшись со мной, в этом причина вашей неудачи. Вы сделали всё правильно, и я на вас не сержусь, впрочем, и на Кольбера также. Надеюсь лишь, что подобный казус научит его не проявлять излишнюю инициативу в тех вопросах, которые ему не поручены. Итак, господин де Сен-Мар не выдал вам узника Марчиали по той причине, что у вас не было личного приказа, подписанного мной для того, чтобы вы могли его получить. Так вот, на этот раз ваша миссия будет намного проще, и она будет успешной, поздравляю вас заранее. Вам не придётся ехать так далеко и вам не придётся возвращаться ни с чем. Узник Марчиали находится по-прежнему под присмотром господина де Сен-Мара, но они оба находятся в Бастилии, что намного ближе. У вас не было письма, подписанного мной, на этот раз оно у вас будет. Вот оно. Поезжайте завтра и привезите мне этого узника к часу дня.
С этими словами Король вручил герцогу письмо следующего содержания:

«Приказ Короля.
Господину де Сен-Мару выдать герцогу д’Эпернону под его полную ответственность заключенного Марчиали.
Герцогу д’Эпернону надлежит доставить его в Лувр для допроса к Королю.
Настоящий приказ остаётся у господина де Сен-Мара в качестве оправдательного документа о передаче узника. Записей в журнале заключенных не делать.
После допроса узник будет возвращён в Бастилию в обмен на настоящий приказ и помещён в прежнее место на прежних условиях.
Подписано: Король Франции Людовик XIV».

— И вот ещё что, герцог, — добавил Король. — Для охраны кареты не берите гвардейцев. Я хочу, чтобы карету охраняли мои мушкетёры. Возьмёте для этой цели восемь мушкетёров у д’Арленкура, не посвящая его в задачу, для которой они будут взяты. Просто попросите самых верных и храбрых служак. Я так хочу.
— Будет исполнено, Ваше Величество, — ответил герцог д’Эпернон, после чего он взял приказ, поклонился и вышел.

Через двадцать минут после его ухода Юбер сообщил о приходе шевалье де Лоррена.

— Дорогой мой Лоррен! — воскликнул Король. — Я придумал нам с вами новое развлечение!
— В таком случае я скоро останусь не при делах, Ваше Величество? — улыбнулся Лоррен. — Мне казалось, что придумывать развлечения для Короля и разгонять скуку при дворе – это одна из моих негласных обязанностей?
— Всё так, дорогой Лоррен! — согласился Людовик. — Хотя в этой работе тебе должны помогать другие мои придворные, которых я называю своими друзьями, но которые, мне кажется, думают только о том, как бы набить карманы, ты выполняешь эти обязанности не в пример лучше. Но на этот раз забаву придумал я.
— В чём же она, Ваше Величество? — спросил Лоррен.
— Она связана с Кольбером, — ответил Король, хитро улыбнувшись.
— Фи! — скорчил гримасу Лоррен. — Вы же знаете, что он мне не по нутру! Меня воротит от одного его вида!
— Значит, вы не откажитесь наставить ему нос? — уточнил Король.
— Любую гадость ему я сделаю с превеликим удовольствием! — подтвердил Лоррен.
— Ну так слушайте же, — воодушевился Людовик. — У меня в Бастилии содержится один заключённый, про которого Кольбер думает, что он весьма важен для меня, для Франции, и ещё Бог знает для каких целей. Это крючок, на который мы будем ловить эту рыбку.
— Весьма любопытно! — воскликнул Лоррен. — Кто же он на самом деле?
— Ничтожество, не заслуживающее никакого внимания! — ответил Король. — Я полагаю, что его можно было бы выпустить, но тогда вся игра сломается.
— Выпустить его было бы неразумно, если он может послужить нам для того, чтобы подловить Кольбера, — согласился Лоррен.
— Вот и я так думаю, — кивнул Король. — Я велел д’Эпернону завтра к часу дня доставить ко мне этого узника на допрос.
— Любопытно! — воскликнул Лоррен.
— Он мне не нужен, но я полагаю, что Кольбер обязательно устроит слежку за каретой по пути д’Эпернона из Бастилии в Лувр и обратно, — продолжал Король. — Я не исключаю также, что он попытается подговорить д’Эпернона разговорить узника по дороге, выведать его историю. Быть может, даже он сам будет в этой карете. Подслушать наш разговор он не сможет, поэтому я почти уверен, что и по дороге в Бастилию он попытается разговорить этого узника, и даже вполне возможно, что он попытается похитить его у меня.
— И чем же это грозит Вашему Величеству? — спросил Лоррен.
— Спросите лучше, чем это грозит Кольберу! — рассмеялся Людовик. — Это, если хотите, проверка его на верность мне, а также отличный способ узнать его шпионов, которые служат только ему, но о которых я ничего не знаю.
— Итак, этот узник – наживка, на которую мы поймаем Кольбера? — оживился Лоррен. — Ваше Величество, вы – непревзойдённый гений в стратегиях подобного рода! Я преклоняюсь перед вашим гением! Что же требуется от меня?
— Вы должны взять верных вам людей, расставить их по дороге в Бастилию, или направить их выслеживать карету, а, быть может, и то и другое. Вы должны во что бы то ни стало выяснить, станет ли Кольбер вмешиваться в это дело, каким именно образом он это сделает, и с каким результатом.
— Славное развлечение! — воскликнул Лоррен. — Охота на человека – лучшая из всех видов охоты, а охота с подсадным живцом – самая увлекательная из всех видов охоты на человека!
— Так вы сделаете то, что я предлагаю? — спросил Король.
— Ваше Величество! Любая ваша просьба – это приказ Короля Франции! Я выполню любой ваш приказ! Но этот приказ я выполню ещё и с огромнейшим удовольствием, поскольку, мы отлично развлечёмся, и, я надеюсь, изрядно достанем этого ненавистного Кольбера!
— Смотрите же, чтобы он не заметил подвоха, дорогой мой Лоррен! — сказал Король. — Если он заметит слежку, вся игра будет испорчена!
— Я буду использовать женщин, детей и стариков наряду с солдатами, — ответил Лоррен. — С виду они не будут ничем отличаться от обычных прохожих. С за каретой будет следовать тележка торговца. В обратную сторону будет следовать другая телега.
— В добрый час, Лоррен! — сказал Король. — Я рассчитываю на вас. В четыре часа вы мне всё расскажите! 

Через десять минут после ухода Лоррена к Королю был приглашён капитан д’Арленкур, который занял должность д’Артаньяна, считавшегося погибшим в сражении.
— Капитан! — сказал Король д’Арленкуру. — Некоторые люди, в чьи обязанности входит служить мне и выполнять мои приказы, вместо этого суют нос в мои дела вопреки запрету, который я недвусмысленно даю на этот счёт.
— Немыслимо, Ваше Величество! — ответил д’Арленкур. — Велите их арестовать?
— Арестовать, дорогой капитан д’Арленкур, это самое простое, — возразил Людовик. — Для начала мне хотелось бы просто знать этих людей. Кто предупреждён, тот вооружён, не так ли?
— Я солдат, Ваше Величество, прошу меня простить, — сказал д’Арленкур, — я не сыщик, и у меня нет для этого никаких навыков. Ваше Величество располагает достаточным штатом людей, чья профессия и чьи навыки больше соответствуют этой задаче.
— Всё так, дорогой капитан, — возразил Король. — Вы возражаете вашему Королю, но ваш Король не сердится на вас, поскольку вы правы. Однако, я не предлагаю вам шпионить. Вы правы в том, что шпионов в Париже достаточно, и нет никакой нужды использовать для этих целей мушкетёров.
— Я счастлив, Ваше Величество, что вы согласны со мной, — сказал капитан.
— Я согласен с Вами, и надеюсь, что вы согласитесь со мной, — продолжал Король. — Для того, чтобы защитить государство от заговорщиков, нужна полиция. Для того, чтобы полиция имела сведения о заговорщиках, нужны агенты, если хотите, назовите их шпионами или соглядатаями. Как бы презрительно мы с вами ни относились к их занятиям, подобные занятия нужны для государства, и кто-то должен их выполнять. Но вот вопрос: кто проследит за теми, кто должен следить за другими? И кто проследит за теми, кто следит за теми, кто следит за всеми прочими?
— Это сложная философская и государственная задача, Ваше Величество! — воскликнул д’Арленкур.
— Это всего лишь разовая акция, считайте, что это – поручение осуществить инспекцию, — уточнил Король. — Я не прошу что-то узнавать, за кем-то следить. Задача более проста.
— В чём же она, Ваше Величество? — осведомился д’Арленкур.
— Завтра карета господина д’Эпернона отправится в Бастилию за одним малозначительным узником, которого она привезёт в Лувр. Затем эта карета отвезёт этого узника обратно в Бастилию. За этой каретой будет установлена слежка вопреки моему запрету. Я полагаю, что даже, быть может, в этой карете поедет не только господин д’Эпернон и его узник, и не только достаточная для безопасности конвоя охрана, но, быть может, некоторая значительная персона, которая суёт свой нос в мои дела. Как вы считаете, хорошо ли это?
— Это возмутительно, Ваше Величество! — ответил д’Арленкур.
— По этой причине я распорядился, чтобы за этой каретой проследили те люди, в чью обязанность не входит и никогда не входило осуществлять подобные слежки, — продолжал Король.
— Они могут не справиться с этим поручением, или справиться с ним недостаточно хорошо, — предположил д’Арленкур.
— Пусть так, это меня не волнует, — отмахнулся Король. — Я подумал о том, что они могут существенно упростить свою задачу, вступив в сговор с теми, за кем им поручено следить.
— Вот как? — удивился д’Арленкур. — Простите меня, Ваше Величество…
— Ничего, ничего, ваша реакция вполне естественна, — ответил Людовик. — Видите ли, капитан, если в государстве есть несколько группировок, не терпящих друг друга, это не страшно. Если в государстве есть несколько людей, сующих свои носы в дела государя, это отвратительно. Но не смертельно. Если же эти кучки только изображают, что они не терпят друг друга, а на деле вступят в преступный сговор против своего государя, тогда это уже будет государственным преступлением, это будет величайшая опасность для государства.
— Вы правы, Ваше Величество! — ответил д’Арленкур.
— Не является ли защита Короля основной функцией королевских мушкетёров? — осведомился Людовик.
— Именно так, Ваше Величество! — подтвердил капитан.
— Следовательно, вы должны помочь мне узнать, не возникнет ли сговор между теми, кто должен доставить этого узника к Лувр и обратно, теми, кто будет следить за его передвижением по собственной инициативе без моего на то приказа и соизволения, а также теми, кто должен следить за этими последними, согласно моему прямому приказу.
— Как же мы сможем отличить одних от других, Ваше Величество? — спросил д’Арленкур. — В чём будет состоять наше дело?
— Ваше дело состоит в том, чтобы сформировать кортеж для охраны кареты д’Эпернона из восьми верных вам мушкетёров.
— Все мои мушкетёры верны мне, Ваше Величество, — ответил д’Арленкур.
— Значит, из числа наиболее верных, наиболее отважных, и наиболее наблюдательных ваших людей, — уточнил Король. — Завтра утром д’Эпернон попросит у вас конвой из восьми человек. Дайте его ему. Эти люди должны быть вашими ушами и вашими глазами в этом деле, а вы будете моими ушами и глазами. Такое поручение не противоречит функциям мушкетёров и кодексу мушкетёрской чести, господин капитан?
— Инструкции, полученные от вас, Ваше Величество, чрезвычайно ясны, они не противоречат присяге солдата, и они будут выполнены в точности, — ответил д’Арленкур, выпрямившись во фрунт.
— Хорошо, капитан, я доволен, — сказал Людовик. — Вы свободны. Завтра я жду вас с докладом в пять часов вечера.
Капитан поклонился и вышел из кабинета Короля.

Глава IV. Вечерний визит

Вечером герцог д’Эпернон явился к Кольберу и изложил суть поручения Короля на завтрашний день.
— Приказ при вас, монсеньор? — спросил Кольбер.
— Вот он, господин министр, — ответил герцог.
Кольбер дважды внимательно прочитал документ и вернул его д’Эпернону.
— Интересное дельце, — задумчиво проговорил Кольбер. — Сначала я хочу повидаться с этим заключённым, и у меня ничего не выходит. Теперь же, когда я о нём почти забыл… Да, почти забыл, лишь почти, поскольку я ни о чём не забываю! Теперь, как видите, нам выпадает шанс во всём разобраться.
— Я допрошу этого таинственного Марчиали по дороге в Лувр, а также, если будет велено отвезти его обратно, я допрошу его и на обратном пути! — воскликнул с горячностью герцог.
— Отлично! — воскликнул Кольбер, но тут же спохватился и изобразил рассеянность. — Что вы сказали, герцог?
— Я сказал, что я допрошу Марчиали по дороге! Пусть только попробует не рассказать мне всю правду о себе! — ответил д’Эпернон.
— Ни в коем случае, герцог, ни в коем случае! — поспешно ответил Кольбер. — Если Его Величество соблюдает такие предосторожности в отношении этого заключённого, ваша попытка его допросить будет вашим приговором, а также и моим.
— Но ваши первые слова были «Отлично!», разве не так? — удивился герцог.
— Это я отвлёкся, я ответил собственным мыслям, не обращайте внимания, — смутился Кольбер. — Ни в коем случае я не велю вам учинять допроса узнику Марчиали. Только выполняйте приказ Короля и не отклоняйтесь от его приказа ни на йоту.
— Других поручений также не будет? — разочарованно спросил герцог. — Быть может, вам будет любопытно узнать подробности о поездках?
— Какие же могут быть, извините, подробности, если вы, согласно моим инструкциям, никак не отклонитесь от инструкций, полученных от Короля? — сказал Кольбер с некоторым смущением. — Вы попросту доставите заключённого в Лувр и увезёте его обратно.
— Итак, никаких действий? — разочарованно спросил д’Эпернон.
— Никаких, решительно никаких действий, кроме выполнения поручения Его Величества! — ответил Кольбер. — Всего доброго, герцог, я вас более не задерживаю.
С этими словами Кольбер взглянул на стенные часы и поднялся с кресла, что вынудило герцога покинуть кабинет Кольбера без дальнейших вопросов.
Проводив герцога до порога кабинета, Кольбер сделал секретарю знак пальцем, чтобы он вошёл в кабинет.
— Люсьен, приведи мне Жаннетту де Башеле, живо.

Через двадцать минут в кабинет Кольбера вошла миловидная дворянка.
— Вы меня звали, сир? — спросила она и скромно опустила глаза.
— Жаннетта, детка, когда вы встречаетесь с герцогом д’Эперноном?
— Думаю, дня через два-три, сир, — ответила юная красавица.
— Не годится! — возразил Кольбер. — Вы увидитесь с ним сегодня. Начните капризничать, применяйте какие угодно ваши женские уловки, вы же это умеете, все до единой! Но только добейтесь, чтобы он рассказал вам о завтрашнем поручении Короля. Это поручение состоит в том, чтобы привести из Бастилии одного таинственного узника в Лувр и забрать обратно. Помните: вы об этом ничего не знаете. Он сам должен вам о нём рассказать. После этого заставьте его поклясться, что если он вас любит, то он узнает историю этого узника и расскажет вам. Обо мне ни слова, разумеется. Ну вы же умница!
— Я всё поняла, сир, — ответила Жаннетта с самым скромным видом. — Я должна выведать от него, в чём состоит поручение, потом раскапризничаться, сказать, что он меня не любит, а если любит, пусть развлечёт меня рассказом об этом узнике, так?
— Для того, чтобы вас развлечь, он может выдумать сам какую-то историю, — неодобрительно ответил Кольбер и сморщил верхнюю губу. — Необходимо придумать что-то, чтобы он не прибегнул ко лжи.
— Я скажу, что я кое-что знаю об этом узнике, и если он вздумает меня обманывать, то я всё равно узнаю, — ответила Жаннетта.
— Нет, это не годится! — воскликнул Кольбер. — Вы не можете ничего знать о нём, и ваше любопытство не должно выглядеть заинтересованным. Просто скажите, что вы легко видите, когда он лжёт, а когда говорит правду, поэтому пригрозите ему, чтобы не вздумал вас обманывать.
— А если он всё же обманет меня? — спросила Жаннетта, надув свои губки.
— Это, милочка моя, не ваша забота, — снисходительно ответил Кольбер. — Если он попробует вас надуть, это тоже даст мне некую информацию о деле. Итак, осталось дело за малым. Вам необходимо провести этот разговор сегодня же.
— О, в этом нет ничего сложного! Я напишу ему, что ужасно скучаю, и он примчится, как миленький, — ответила Жаннетта.
— Хорошо, я доволен, — ответил Кольбер. — Если дело пройдёт хорошо, сверх обычного ежемесячного жалования вы получите премию в размере месячного содержания.
— Благодарю вас, сир, — сказала Жаннетта и с поклоном удалилась.
В отличном расположении духа Кольбер проводил Жаннетту до выхода из кабинета и вновь поманил пальцем секретаря.
— Люсьен, пригласи ко мне немедленно Преваля.
Через десять минут в кабинет зашёл человечек столь маленького роста, что если бы не его лицо, его можно было бы принять за четырехлетнего ребёнка.
— Господин министр, вы звали меня? — спросил карлик.
— Дорогой мой Мартен Преваль! — воскликнул Кольбер. — У меня для тебя дело.
— Я вас слушаю, — покорно ответил Преваль.
— Запасись сухофруктами и орехами без кожуры. Люсьен тебе выдаст. Тебе предстоит провести ночь и день в тайном месте, — сказал Кольбер.
— Это для меня не в первый раз, — ответил Преваль.
— Сегодня герцог д’Эпернон посетит Жаннетту де Башеле, — продолжил Кольбер. — Пока он будет у Жаннетты, ты должен пробраться в карету, заляжешь там под сиденьем и спрячешься, так, чтобы тебя никто не видел и не слышал. Ночью можешь поспать, надеюсь, ты не храпишь.
— Я сплю тихо, как младенец, — ответил Преваль.
— Отлично! — подхватил Кольбер. — Завтра карета поедет в Бастилию за одним заключённым, а после некоторого времени она повезёт его же обратно в Бастилию. Всё это время, пока в карете будет ехать заключённый и конвоирующий его герцог д’Эпернон, ты должен слушать, о чём будет вестись разговор, и запомнить всё, по возможности слово в слово. Содержание этих разговоров меня очень сильно интересует.
— Всё будет сделано, — ответил Преваль с поклоном.
— Ты не спрашиваешь о награде? — спросил Кольбер и взглянул на Преваля в ожидании. 
— Я на службе у вас, сир, — ответил Преваль.
— За данное поручение можно попросить дополнительную награду, — ответил Кольбер.
— Сир всегда сам назначает награду, — ответил Преваль.
— Да, ты не ошибаешься, — кивнул Кольбер. — И ты не будешь разочарован.

Глава V. Глаза и уши, которые служат двум людям

Герцогиня де Шеврёз готовилась ко сну. Несмотря на почтенный возраст, она всё ещё была привлекательна, хотя уже с большим огорчением взирала на своё отражение в зеркале.
Хотя герцогиня почти никогда не запирала двери своей комнаты, она всё-таки приучила всех посетителей стучаться.
На этот раз стук был один из условных, которых герцогиня придумала целый набор, поэтому легко распознавала, кто именно к ней стучится.
— Входи, Жаннетта, я одна! — ответила герцогиня на стук.
— Герцогиня, это, действительно, я! — сказала Жаннетта де Башеле.
— Так поздно, — отметила герцогиня, — что я полагаю, у тебя есть самые свежие и самые интересные новости.
С этими словами герцогиня открыла свою шкатулку и извлекла из неё жемчужный браслет, который молча вручила девушке.
 — Благодарю вас, герцогиня, — сказала Жаннетта, принимая браслет с поклоном. — Сегодня вечером господин Кольбер вызвал меня и велел позвать вечером к себе герцога д’Эпернона.
— Очень интересно! — ответила герцогиня. — Продолжайте!
— Завтра герцог должен будет доставить из Бастилии в Лувр некоего секретного заключённого, а после допроса у Короля отвезти его обратно в Бастилию.
— Так-так, — кивнула герцогиня.
— Мне велено уговорить герцога расспросить заключённого о причинах его заключения, а на обратном пути выведать всё про разговор заключённого с Королём.
— Несомненно, это он! — воскликнула герцогиня.
— Я исполнила то, что мне было велено, — улыбнулась Жаннетта. — Луи обещал мне рассказать всё об узнике.
— Прекрасно, детка! — восхитилась герцогиня. — Отличная работа. Вот тебе браслет на вторую руку, а когда расскажешь мне всё, что узнала от герцога, получишь диадему.
— Благодарю, герцогиня, — сказала Жаннетта и, получив одобрительный кивок от своей патронессы, покинула будуар герцогини де Шеврёз.

Кольбер, между тем, получил от секретаря записку, написанную мелким убористым почерком Жаннетты, в которой было сказано: «Обещание дано. Жаннетта».
Кольбер машинально понюхал записку. Узнав запах кёльнской воды, которую предпочитала Жаннетта, он свернул записку в трубочку и сжёг её на свече.

Глава VI. Таинственный узник

На следующий день герцог д’Эпернон прибыл в Бастилию с приказом Короля.
— Господин де Сен-Мар! Добрый день. Я приехал для того, чтобы взять реванш! — высокомерно сказал герцог, входя в кабинет Сен-Мара, который ранее был кабинетом де Безмо.
— Мы разве были соперниками и в чём-то соревновались? — спросил Сен-Мар.
— Хочу напомнить вам, как вы не отдали мне своего узника Марчиали по приказу господина Кольбера, — сказал герцог, извлекая приказ Короля.
— Этот узник может быть выдан только по приказу, подписанному Королём, — невозмутимо ответил Сен-Мар.
— Вот этот приказ! — гордо ответил д’Эпернон, вручая приказ коменданту.
— Если вам угодно называть это реваншем, называйте это как хотите, — спокойно ответил Сен-Мар, изучая приказ. — Если бы вы предъявили подобный документ там, на острове Сен-Маргерит, вы получили бы этого узника. Если бы вы предъявили сейчас документ, подписанный только господином Кольбером, вы не получили бы его и сейчас. Я всегда точно выполняю приказы Короля, а также в точности исполняю приказы министра при условии, что они не противоречат приказам Короля. Итак, вы забираете Марчиали, а я забираю этот документ.
— Да, ведите его, — гордо сказал д’Эпернон и уселся в кресло Сен-Мара.
— Сию минуту, господин герцог, — ответил де Сен-Мар. — Должен предупредить вас о порядке содержания и провоза этого узника. Согласно приказу Его Величества, он должен перемещаться вне пределов крепости только имея на лице железную маску. В этой маске я его вам и приведу. Также, согласно приказу Его Величества, с этим узником запрещены всякие разговоры, кроме сообщений ему о регламенте его пребывания в крепости или регламенте его действий. Если же он начнёт что-либо говорить, следует это не слушать. В этом случае дозволительно затыкать уши или использовать кляп, дабы заткнуть ему рот. Во всех прочих отношениях с ним надлежит обращаться почтительно, называя его монсеньором.
— Вы прочитали, что этот узник поступает в полное моё распоряжение? — высокомерно спросил д’Эпернон.
— Да, сударь, я умею читать, — ответил Сен-Мар. — Я лишь сообщил вам инструкции, полученные ранее. Вы можете пренебрегать ими, за это я не несу никакой ответственности. Сию минуту вы получите узника.
Вскоре Сен-Мар вернулся в кабинет, ведя с собой узника в железной маске. Герцог невольно встал и подошёл к узнику, раздираемый любопытством.
— Итак, монсеньор, с этой минуты вы поступаете в распоряжение герцога д’Эпернона, — сказал Сен-Мар, обращаясь к узнику.
После этого де Сен-Мар сел в своё кресло с видом человека, полностью выполнившего свой долг.   
— Следуйте за мной, монсеньор, — сухо сказал герцог, обуреваемый многими чувствами, которые он тщательно старался подавить.
После этого д’Эпернон спустился по лестнице в тюремный двор, где его ожидала его собственная карета и восемь мушкетёров, выполняющих функции конвоя. В этот миг один из мушкетёров легко соскочил с коня, чтобы распахнуть перед герцогом и его узником дверцу кареты. Узник взглянул на мушкетёра и вздрогнул. Он узнал Франсуа, своего давнего врага. Этот человек был одним из тех, кто взял его в плен, одним из тех, кто виновен в том, что его заточили в крепость Пиньероль, а затем в Бастилию. Д’Эльсорте решил, что его повезли на казнь. Однако, он овладел собой и хладнокровно сел в карету, решив ничего никому не говорить и держаться до конца мужественно.
Франсуа, между тем, не был посвящён во все обстоятельства дела, он не обратил внимания на узника, спокойно закрыл дверцу кареты, вскочил на коня, и карета, сопровождаемая кортежем из восьми мушкетёров, выехала за ворота Бастилии и направилась в Лувр.
Д’Эпернон некоторое время ехал молча, надеясь, что сам узник нарушит молчание, однако, человек в маске ехал молча, созерцая сквозь полупрозрачные занавески улицы Парижа, которые, как он полагал, он видит в последний раз в своей жизни.
— Известно ли вам, монсеньор, куда я вас везу? — спросил, наконец, д’Эпернон, помня об обещании, которое он дал Жаннетте.
Узник молча отвел взгляд от окна и внимательно посмотрел на герцога.
«Если бы меня вели на казнь, едва ли для этого потребовался бы герцог д’Эпернон, — думал д’Эльсорте. — Кроме того, он также называет меня монсеньором, следовательно, он меня принимает за кого-то другого, чья судьба, быть может, не столь уж неприятна, как я думаю. Надо продолжать играть знатную особу!».
— К чем этот бессмысленный вопросы? — сказал д’Эльсорте настолько высокомерным тоном, каким он только мог. — Приказ был дан вам, значит, вы знаете, куда и зачем вы меня везёте. Если вы намерены мне сообщить цель поездки, говорите, если вы хотите узнать что-либо у меня, то вы, надеюсь, понимаете, что ответа на ваш вопрос я дать не могу. Если вы хотите узнать что-то другое, будьте любезны, формулировать ваш вопрос более чётко.
Д’Эпернон, который никак не мог ожидать такой смелости и дерзости, осёкся и дальше некоторое время молчал, подыскивая тактику дальнейшей беседы.
— Быть может, у вас имеется какое-то последнее желание? — спросил герцог, рассчитывая одновременно напугать своего узника и заставить его сменить свой высокомерный тон на тон просителя, чтобы разговор перешёл, наконец, на более откровенный и дружественный тон.
— Прежде я хотел бы услышать обвинение и приговор, — холодно отрезал узник.
— Разве вы не знаете своей вины? — удивился герцог.
— Это допрос? — спросил д’Эльсорте ещё более высокомерно, продолжая разыгрывать знатную персону, настолько знатную, что для неё даже герцог д’Эпернон не является чем-то особенным. 
После этих слов д’Эпернон прикусил язык и замолчал.
«Что же это за человек такой? — думал он. — Этот узник ведёт себя так, как будто бы он принц крови, по меньшей мере, внебрачный сын Короля, или что-то ещё более значительное! Он разговаривает со мной как с простым стражником несмотря на то, что, по-видимому, знает меня! Любой мой вопрос он встречает в штыки и обращает против меня!»
Тем не менее, герцог решил сделать ещё одну попытку разговорить узника.
— Нет ли у вас претензий относительно вашего содержания в крепости? — спросил он, стараясь сочетать покровительственный тон с достаточной почтительностью.
— Никаких, — кратко ответил узник, после чего продолжать разговор не было решительно никакой возможности, в особенности, с учётом распоряжений Кольбера и инструкций от Сен-Мара.
«Чёрт подери эту Жаннетту! — подумал д’Эпернон. — Женщины заставляют нас совершать безумства и глупости! Зачем я вообще с ним заговорил! Глупые женские прихоти! Быть может, на обратном пути он будет более разговорчивым, а если нет, совру ей что-нибудь про него, и дело с концом!»
После этого узник и конвоир ехали в полном молчании до самого Лувра.
Поскольку Кольбер не распорядился о слежке за каретой, людям шевалье де Лоррена не удалось заметить никаких подозрительных лиц, кроме нескольких бродяг, которые смотрели на карету по привычке проявлять любопытство ко всему в надежде на случайную поживу.
Мушкетёры, провожающие карету, также не отметили ничего сомнительного, однако, намётанный глаз Франсуа приметил несколько шпионов Лоррена.

Когда герцог завёл узника в кабинет Короля, Людовик распорядился, чтобы руки узника были связаны за спинкой кресла, в которое он был посажен, после чего Король приказал оставить их одних.
 
Глава VII. Разговор

Когда двери закрылись, Людовик подошел к узнику и снял так хорошо знакомую ему маску.
— Итак, насколько я понимаю, вы – один из бывших гвардейцев? — спросил Король.
— Лейтенант гвардейского полка д’Эльсорте, Ваше Величество, — ответил узник.
— Я вас припоминаю, — сказал Король. — Отвечайте, как на духу вашему Королю. За какую провинность капитан мушкетёров д’Артаньян засадил вас в крепость?
— Только за то, что я выполнял распоряжение министра Кольбера, Ваше Величество! — ответил узник.
— В чём же состояло это распоряжение? — спросил Людовик.
— Нами командовал де Трабюсон, которого Кольбер через три звания назначил капитаном гвардейцев, — ответил д’Эльсорте. — Я не знаю всех тонкостей. Сначала мне казалось, что следует задержать капитана д’Артаньяна и узника, которого он вёз в крепость Пиньероль. Потом всё стало похоже на простую охоту на людей. Я понял, что нам поручено убить д’Артаньяна, а узника привезти Кольберу. Потом приказ изменился. Нам следовало убить обоих.
— Убить обоих, ты не ошибаешься? — спросил Король.
— Всё точно, — ответил д’Эльсорте. — У нас уже почти получилось. Жена дю Трабюсона выстрелила в голову узнику. Полагаю, она его убила. Оставалось убить только д’Артаньяна.
— Жена дю Трабюсона? — удивился Король. — С каких это пор женщины разъезжают на конях и стреляют из мушкетов?
— Она и на шпаге дерётся не хуже любого гвардейца! — ответил узник. — Не женщина – дьявол!
— Итак, значит, вы убили узника, — хмуро сказал Король.
Он вспомнил, что этим узником был он сам, и только счастливая случайность, эта самая железная маска, которая сейчас лежала перед ним, спасла его от верной смерти; на ней и сейчас был виден след от той пули, едва не ставшей для Людовика роковой.   
— Мадам Оливия убила узника, а я попытался убить капитана, — ответил д’Эльсорте. — Приказ есть приказ! Я ни в чём не виноват.
— Я не верю тебе, — ответил Король. — Я отлично знаю д’Артаньяна. В последние годы он стал чуть ли не пацифистом. Оставаясь прекрасным и храбрейшим военным, он избегал всякого бессмысленного кровопролития, почти избегал дуэлей, особенно, если соперник был слабее его, и жалел любого соотечественника. Он отпустил бы тебя после того, как тебе не удалось его убить. Он отпустил бы тебя под честное слово, потребовав с тебя обещание не препятствовать больше его миссии.
— Не смею лгать вам, Ваше Величество, так оно и было, — признался д’Эльсорте. — Он отпустил меня под честное слово дворянина, я обещал, что не подниму против него оружие.
— Тогда почему же ты оказался в плену, почему он засадил тебя в Бастилию? — удивился Король.
— Я не сдержал своего слова, — ответил д’Эльсорте. — Я попытался убить его при первой возможности.
— Ты не сдержал слово дворянина?! — удивился Король.
— У меня был приказ убить его, я попытался его выполнить, — ответил д’Эльсорте.
— В таком случае ты не должен был давать слова, — отрезал Король. — Если дворянин дал слово дворянина, это слово священно! Я, как глава всего французского дворянства, утверждаю приказ капитана д’Артаньяна о заключении тебя под стражу. Я лишаю тебя дворянства. Ты будешь возвращён в Бастилию. Раньше с тобой обращались как с дворянином, более того, ты занял место весьма достойного дворянина. С тобой обращались как с герцогом, почти как с принцем. Отныне с тобой будут обращаться как с обычным преступником. Есть у тебя последняя просьба ко мне?
— Ваше Величество! — воскликнул д’Эльсорте. — Я бы упал на колени перед вами, если бы я не был привязан к креслу! Прошу вас об одном. Не отнимайте дворянского звания у моих детей.
— У тебя есть дети? — спросил Король.
— Двое сыновей, — ответил д’Эльсорте.
— Хорошо, — согласился Король. — Они не виновны в твоём вероломстве. Они ничего не узнают о нём. Для них ты будешь числиться погибшим при выполнении приказа министра. То содержание, которое было назначено тебе, будет перечислено твоим детям как пенсия. Ты же будешь содержаться как простой преступник, в одиночной камере. Эту маску ты наденешь последний раз по дороге в Бастилию. Больше она тебе не понадобится. Я об этом распоряжусь. Но твоего лица всё равно никто больше не увидит, ибо лицо дворянина, запятнавшего свою честь, это не лучшее зрелище.
— Благодарю вас, Ваше Величество! — воскликнул д’Эльсорте. — Вы так великодушны! Если вам понадобится человек, который готов отдать жизнь за вас, знайте, что лейтенант д’Эльсорте в вашем распоряжении!
— Хорошо, голубчик, — ответил Король. — Возможно, я позволю тебе сражаться простым солдатом, и тогда, быть может, если ты своей отвагой вернёшь себе дворянское звание, я вспомню о тебе. А сейчас я не хочу больше тебя видеть. Тебя увезут обратно. Об изменении условий твоего содержания я распоряжусь позже. Тебя обратно повезут на той же самой карете, с тем же самым конвоем. Этим людям не обязательно знать о твоём позоре. Я разрешаю тебе держать себя с ними так, как будто бы ты – знатное лицо. Но это будет в последний раз. Ты хорошо всё понял?
— Благодарю вас, Ваше Величество! — ещё раз сказал д’Эльсорте и преклонил голову, поскольку его руки были связаны.
После этих слов Король вновь собственноручно надел на узника железную маску, затем позвонил в колокольчик, а вошедшему Юберу он сказал:
— Юбер, скажи герцогу д’Эпернону, что он может забирать узника и возвращать его обратно в Бастилию.

Глава VIII. Расследование Кольбера

Заинтригованный д’Эпернон вновь зашёл в Королю, увидел узника в той же маске, в том же положении. Развязав ему руки, он отвёл его в карету, после чего, сопровождаемый тем же конвоем, кортеж направился обратно в Бастилию. Казалось, узник ещё меньше был расположен к беседе и при этом сохранял чрезвычайно высокомерный вид.
— Теперь вам ясна ваша судьба? — спросил д’Эпернон.
— Вполне, — ответил узник, гордо подняв голову и закинув ногу на ногу.
— Вам объяснили вашу вину? — спросил д’Эпернон.
— По какому праву, сударь, вы задаёте мне этот вопрос? — гордо спросил д’Эльсорте, который извлекал особое удовольствие дерзить самому герцогу д’Эпернону, оставаясь под маской и изображая таинственного и неизвестного принца.
Герцог стушевался и более не посмел задавать ни одного вопроса.
Прибыв в Бастилию, карета вновь въехала в крепостной двор, герцог пригласил д’Эльсорте выйти и сопроводил его в кабинет де Сен-Мара.
— Я возвращаю вам вашего узника, господин де Сен-Мар, и прошу вернуть мне приказ Короля, как это следовало из самого приказа, — сказал он коменданту.
— Благодарю, господин герцог, — ответил комендант, окидывая взглядом узника. — Вот этот приказ.
— Счастливо оставаться, — сухо ответил герцог и покинул Бастилию.
— Куда теперь? — спросил кучер.
— К Кольберу! — решительно ответил герцог.

— Какие новости, господин герцог? — спросил Кольбер д’Эпернона, лучезарно улыбаясь.
— Я ничего не выяснил, кроме того, что этот узник – весьма значительное лицо, судя по всему – принц, но я не знаю его. Это никто из моих знакомых!
— Из чего вы сделали такой вывод? — спросил Кольбер.
— Из общения с ним, — ответил д’Эпернон.
— Простите? Что вы сказали? — изобразил крайнее удивление Кольбер. — Вы дерзнули общаться с ним, вопреки моему запрету?
— Я, собственно, не общался с ним, — ответил герцог, смутившись. — Пара фраз всего-то лишь. Я предложил ему сесть, и предложил ему выйти, когда карета прибыла к месту.
— И по этим фразам вы заключили, что он – знатная персона? — спросил Кольбер, пристально всматриваясь в лицо герцога.
— Здесь, скорее, сработала моя интуиция, — ответил герцог. — Уж я-то могу отличить знатную персону от обычного дворянина.
— Ну что ж, спасибо вам, герцог, — ответил Кольбер. — У меня, кажется, на рассмотрении был один из счетов для вас, что-то связанное с обмундированием для ваших гвардейцев.
— Я просил бы оплатить его как можно скорее, — сказал герцог.
— Разумеется, герцог, разумеется, — ответил Кольбер. — По-видимому, у вас предвидятся и другие расходы?
— Желательно заменить десяток коней, сёдла, мушкеты, у моего лейтенанта есть список, — ответил д’Эпернон.
— Пришлите его ко мне, я распоряжусь оплатить, — кивнул Кольбер, но, спохватившись, добавил, — если запрашиваемая сумма обоснована, в рамках отпущенных мне средств.
— Благодарю вас, господин министр, — с достоинством ответил д’Эпернон и покинул кабинет Кольбера.

Вечером в кабинете Кольбера появилась Жаннетта де Башеле.
— Жаннетта, девочка моя! — воскликнул Кольбер. — Какими сказками потчевал тебя твой Луи?
— Он наговорил с три короба! — расхохоталась Жаннетта. — Я сразу поняла, что он ничего не выяснил и насочинял историю про какого-то несчастного принца, которого забрали в тюрьму прямо со свадьбы!
— Даже так? — улыбнулся Кольбер. — Что-то я не слышал ни о каких свадьбах принцев, которые прервались арестом жениха!
— Принц этот вернулся из морского путешествия, во время которого по причине бури заехал на какой-то остров! Там он встречался с каким-то иностранным генералом, заключил тайный союз, после чего его арестовали прямо на свадьбе на следующий день после его прибытия, бросили в крепость на каком-то острове, затем перевезли в Бастилию в карете с зарешёченными окнами, надев на него железную маску. Этот принц и на этот раз был в железной маске, поэтому лица его мой Луи не видел. Были ещё какие-то подробности про таинственную восточную принцессу, про клад, запрятанный на необитаемом острове и даже про какого-то каторжника и убийцу, пытавшегося убить этого принца. Я устала слушать этот бред.
— Что ж, герцог обладает фантазией не хуже аббата Бурдейля! — воскликнул Кольбер. — Ему бы романы писать!
— Фи, я не стала бы их читать! — возразила Жаннетта. — Всё как-то сумбурно, нелогично, непоследовательно. В общем, он меня обманул.
— Вы очень помогли мне, Жаннетта, я весьма признателен вам, — ответил Кольбер. — Кошелёк с обещанной премией получите у Люсьена.

После Жаннетты Кольбер принял карлика Мартена Преваля.
— Дорогой Мартен, что ты мне расскажешь? — спросил Кольбер.
— Почти никакого разговора, — ответил Преваль. — По дороге туда он спросил, знает ли узник, куда его везут, знает ли он свою вину и будут ли у него последние желания. На все вопросы узник отвечал высокомерно и кратко. На обратном пути разговор был ещё короче.
— Замечательно, Преваль, но ты не мог бы рассказать подробнее? — спросил Кольбер. — Ведь у тебя отличная память!
 После этого Преваль пересказал почти дословно все диалоги, которые он услышал из-под сиденья кареты.
— Тебя никто не заметил, ты уверен? — спросил Кольбер.
— Ни одна душа! — ответил Преваль.
— Благодарю, друг мой! — сказал Кольбер с кивком. — Держи!
С этими словами Кольбер вручил Превалю кошелёк, который по весу, размеру и содержанию в точности соответствовал установленной между этими двумя таксе за подобные услуги.

Глава IX. Размышления Короля

Людовик размышлял. Информация, полученная от Лоррена, от д’Арленкура и от д’Эпернона в целом сходилась. Выходило, что Кольбер перестал шпионить за посланниками Короля, перестал совать нос в дела Людовика и полностью посвятил себя тем задачам, которые ему поручены, а именно – перевооружением армии и флота, финансами, промышленностью.
«Значит, со стороны Кольбера мне не следует ожидать никакого подвоха? — спрашивал себя Людовик. — Или же они все трое вступили в сговор? Ну, положим, де Лоррен и Кольбер могли бы за моей спиной сговориться, слишком уж ретиво они демонстрируют взаимную вражду на моих глазах, чтобы я решился поверить в неё. Если бы они по-настоящему были врагами, они бы эту вражду скрывали. Но д’Арленкур? Мог ли бы он сговориться с обоими? Немыслимо! Впрочем, я должен допускать и предательство своего капитана мушкетёров. Но возможно ли поверить в бескорыстие Кольбера и добрые чувства Лоррена? Хорошо, допустим, что все они – честные и преданные мне люди. Могу ли я в этом случае рискнуть отправиться в Бастилию для встречи с Филиппом? А вдруг они приготовили мне ловушку, и из Бастилии обратно карета повезёт уже не меня, а Филиппа? Ужасно! Так рисковать не следует! Как же мне узнать, действительно ли Филипп помещён в Бастилию под именем Эсташа Доже? Ведь я никому не могу доверять в этом моём королевстве так, как я доверял бы д’Артаньяну! Чёрт побери меня совсем! Я доверял д’Артаньяну, а ведь он дважды предал меня, не считая мелких фактов непослушания! Во-первых, когда он похитил меня, подменил меня моим братом Филиппом! Уже за одно это его следовало бы четвертовать! Во-вторых, он обманул… Нет, ведь он обманул не меня, а Филиппа! В конце концов, лишь благодаря этому обману я смог вернуться на трон! Кроме того, когда они с епископом ваннским, с этим д’Эрбле, который теперь называется герцогом д’Аламеда, решили судьбу Франции, избрав из нас двоих меня, ведь это решение возвратило мне трон! Кроме того, его преданность моей матери, его преданность мне во времена Фронды, когда я был ещё маленьким мальчиком и не мог противостоять этой ужасной опасности, которой подвергалась вся наша семья, вся монархия! Что ни говори, д’Артаньян был верен мне всегда, при условии, что я не требовал от него расправиться со своими друзьями. Такая преданность понятна, она имеет свои чёткие границы, мне следовало бы постоянно помнить об этих границах, не нарушать их и тем самым иметь д’Артаньяна в качестве вернейшего и надежнейшего офицера. Надо было держать его при себе. Его не следовало посылать на сражения, он нужен был мне здесь, во дворце, в качестве капитана королевских мушкетёров! Ах, да, я обещал ему маршальский жезл! Его можно получить лишь за выигранную военную кампанию. Следовало дать ему этот проклятый жезл, ведь он так много воевал! Было глупо рисковать им. Ну что ж, на то она и война, чтобы терять самых лучших воинов. Что же мне-то теперь делать? Как я могу узнать о том, кто сидит в Бастилии, Филипп или кто-то другой под его именем, подобно тому, как д’Артаньян засадил вместо меня в Пиньероль этого жалкого труса д’Эльсорте? У меня, действительно, нет друзей! Я остался один, и мне не на кого положиться!»
В этот момент двери кабинета отворились, вошёл секретарь Юбер и сказал:
— Ваше Величество, герцогиня де Шеврёз просит аудиенции.
— Проси! — воскликнул Король. — Проси немедленно!
«Я забыл, что в дворце есть ещё один человек, которому я могу доверять! Герцогиня! Ведь она помогла мне вернуть трон! Она спрятала меня в Лувре, дала одежду, собственноручно сбрила мою бороду, вернув мне мой прежний вид! Даже припудрила остатки шрамов на лбу! Эта дама меня не предаст хотя бы потому, что ей это не выгодно!»
— Я счастлива видеть Ваше Величество в добром здравии! — сказала герцогиня, входя в кабинет с учтивым поклоном. — Я также счастлива, что вы нашли время для встречи со мной.
— Моя дорогая герцогиня! — сказал Король как можно любезнее. — Для вас у меня всегда есть время! Как я могу пренебрегать лучшей подругой моей матушки!
— О, Ваше Величество, я так часто пребывала в полном пренебрежении лишь именно только за то, что была лучшей подругой вашей матушки, что уже привыкла не удивляться ничему и принимать доброту и благосклонность королевских особ с удивлением, благодарностью и величайшей почтительностью! — ответила герцогиня с самым скромным видом.
— Что же привело вас ко мне, дорогая герцогиня? — спросил Король.
— Мой долг верноподданной, — ответила герцогиня. — Я поняла, что я вам необходима, Ваше Величество.
— Вот как? — удивился Людовик. — Я в вас нуждаюсь? Для каких же, позвольте спросить, целей?
— Ваше Величество, нас сейчас никто не слышит, я надеюсь, — сказала тихим голосом герцогиня. — Вам нужна помощь в связи с одной тайной, о которой никто, кроме меня, вас и ещё одного человека уже никто не знает. Впрочем, есть ещё посвящённые, которые находятся в таком месте, в котором знание этой тайны им не поможет.
— Да, герцогиня, эта тайна доставляет мне некоторое беспокойство, — согласился Король. — Но каким образом вы узнали о том, что это беспокойство возникло именно сейчас?
— О, это всего лишь моя женская интуиция и, если хотите, немножко наблюдательности, а также учёт того, сколько времени прошло после некоторых событий, о которых мы с вами хорошо помним, — ответила герцогиня.
— Что же подсказала вам ваша интуиция, мадам? — спросил Король настороженно.
— Ваше Величество, вы можете совершенно не опасаться меня, ведь вы убедились, что я – ваш преданнейший друг! — ответила герцогиня. — Вы хотите убедиться, что в Бастилию помещён именно Филипп, и никто другой. Потому что вы не доверяете действиям д’Артаньяна, в особенности, когда они действовали совместно с д’Эрбле, не так ли?
— Боже правый, мадам! — воскликнул Король. — Я не в силах притворяться! Да, это именно то, что меня беспокоит!
— Ради бога, тише, Ваше Величество! Я сказала, что нас никто не слышит, как я надеюсь, но есть темы, о которых следует говорить шёпотом даже в том случае, если вы находитесь на берегу бушующего океана и не видите вокруг себя никого на расстоянии мушкетного выстрела.
— Вы правы, герцогиня, — сказал Людовик более тихим голосом. — Я буду признателен вам, если вы поедете в Бастилию и посетите заключённого, записанного под именем Эсташа Доже. Вы поговорите с ним, если это удастся и выясните его намерения, но самое главное – вы убедитесь, что это именно тот человек, который должен там содержаться.
— Эсташ Доже? — удивилась герцогиня. — Я полагала, что его имя – Марчиали.
— Его имя было Марчиали, — ответил Король, — но теперь его зовут Эсташ Доже. Между прочим, человек с именем Марчиали также сидит в Бастилии. С ним встречаться не надо.
— Кажется, понимаю! — сказала герцогиня. — Д’Артаньян обманул Филиппа, поместив в Пиньероль другое лицо под этим именем?
Людовик взглянул на герцогиню Шеврёз с удивлением.
— И поэтому вы вполне допускаете, что он мог бы обмануть точно также и вас при выполнении такого же в точности поручения! — закончила свою мысль герцогиня.
— Да, герцогиня, — ответил Людовик. — Итак, вы сделаете это для меня?
— Разумеется, Ваше Величество! — согласилась герцогиня. — Я счастлива оказать вам не только эту простую услугу, но вы всегда можете требовать и большего! Гораздо большего!
— Я вознагражу вас, герцогиня, — ответил Король.
— Это совершенно лишнее! — воскликнула герцогиня. — Впрочем, мои расходы сейчас возросли в связи с необходимостью ремонта моего родового замка…
— Это будет оплачено, герцогиня, — кивнул Людовик. — Я распоряжусь. И, кроме того, вам понадобится приказ, мой письменный приказ коменданту Бастилии. Подождите минуту, я напишу.
Король сел и написал следующий документ:

«Приказ для коменданта Бастилии господина де Сен-Мара.
Предъявительнице сего, герцогине де Шеврёз предписано встретиться наедине с заключенным Бастилии Эсташем Доже.
Господин комендант отвечает за выполнение этого поручения и за соблюдение строжайшей тайны в отношении этого поручения.
Подписано: Король Франции Людовик XIV».

— В связи с этим делом приходится очень много писать самому, обходиться без секретаря, — сказал Людовик с улыбкой и вручил приказ герцогине де Шеврёз.

Вечером того же дня герцогиня вновь посетила Короля.
— Герцогиня! — воскликнул Людовик в нетерпении. — Вы виделись с ним? Ну как он? Не томите же, говорите!
— Ваше Величество, под именем Эсташа Доже в Бастилию заключён другой человек, — спокойно сказала герцогиня. — Это не ваш брат, и он нисколько не похож на вас и на вашего брата, это было видно даже до того, как он снял маску.
— Меня провели! — воскликнул Король. — Меня обманули! Хитрец д’Артаньян! Если бы он был жив, ему бы не поздоровилось! А я-то каков простак! Только теперь, через два года я решил проверить, кого они засадили! Чёртов д’Артаньян, чёртов д’Эрбле! Ага! Ну уж д’Эрбле-то не избежит моего гнева! Ведь он, кажется, ещё жив, и имеет наглость пребывать время от времени при моём дворе в качестве испанского посланника!
— Что касается д’Эрбле, я бы рекомендовала Вашему Величеству никогда не доверять его словам, — ответила герцогиня. — Он иезуит. Вы, быть может, не знаете об этом? Что же касается капитана д’Артаньяна, я полагаю, что он просто не решился поместить человека такого ранга в тюрьму. Этот приказ противоречит его убеждениям. Это, если хотите, его мировоззрение. И это было вам на руку, сир, в другой такой же ситуации.
— Да, герцогиня, вы правы! Пожалуй, я простил бы д’Артаньяна за такую шутку, если бы он оказался жив, — ответил Король. — И мне, думается, придётся простить герцога д’Аламеда за это, поскольку ведь он уже не был в это время моим подданым, а был Испанским посланником. Кого я не должен прощать, так это себя! Как мог я довериться этим двоим при выполнении такого поручения! Мне следовало поручить им только надеть на него маску и передать его в маске другим лицам, не знающим, кто под ней скрывается. Да, да, отвезти его в Бастилию я должен был поручить кому-то другому!
— Ваше Величество, вы поступили мудро, не вините себя. Ведь если бы вы задействовали других людей, то в этом случае вы ещё больше рисковали бы вследствие того, что в страшную тайну были бы посвящены ещё новые лица, — тихо сказала герцогиня.
— Они не должны были бы знать, кого они везут, почему, и насколько долго! — возразил Король. — Ведь есть же у меня вполне порядочный и честный д’Эпернон!..
— Ваше Величество считает порядочным и честным герцога д’Эпернона? — удивилась герцогиня. — В таком случае, я не знаю, что я смогу вам посоветовать, сир.
— А вы, герцогиня, похоже, не разделяете моё мнение о герцоге? — спросил Король настороженно.
— О, что вы, Ваше Величество! — улыбнулась герцогиня с едва заметной иронией. — Могу ли я сметь давать оценку столь доблестному офицеру?
— На кого же мне ещё положиться? — спросил Король. — Только не говорите мне о старой гвардии, обо всех этих мушкетёрах! Д’Эрбле превратился в иезуита и хуже того, в испанского посла! Остальные трое мертвы!
— Только двое, Ваше Величество, — ответила герцогиня.
— Вы хотите сказать, что один из этих троих ещё жив? — воскликнул Король оживлённо. — Кто же это? Позвольте, я сам угадаю! Дю Валон придавлен огромным камнем в пещере Локмария, д’Артаньян убит пушечным ядром! Граф де Ла Фер? Он жив? Комендант крепости Кандия, генерал Гримальди, составил ложное донесение о его смерти? Он обманул меня?
— Гримальди был убеждён, что граф де Ла Фер погиб, не браните его, — ответила герцогиня.
— Но он в действительности жив? Раз вы говорите об этом, то это должно быть, действительно так! — сказал Король. — Впрочем, мне от этого мало толку. Я обидел графа де Ла Фер, я виноват перед ним. Но эту вражду никак не унять. Граф заступался за своего сына, Рауля де Бражелон, я же стал невольной причиной его отчаяния, которое и привело к его гибели, поскольку моё увлечение, нет, моя любовь к Луизе де Лавальер, как оказалось, пришлась ему не по вкусу, так как он считал её своей невестой.
— Ах, Ваше Величество, это уже дело прошлое, — сказала герцогиня. — К тому же виконт…
— Что виконт, герцогиня? — спросил Король. — Он, кажется, погиб?
— Я бы сказала иначе, — ответила герцогиня. — Виконт де Бражелон утешился.
— Вы принимали участие в этом юноше? — резко спросил Король и пристально взглянул на герцогиню.
— Мне случалось с ним говорить один или два раза, — сказала герцогиня.
— Мне сообщили, что он геройски погиб при вылазке в крепости, разве это также не правда, герцогиня? — спросил Король.
— Я полагаю, что вам сообщили правду, — сказала герцогиня, ничуть не изменившись в лице. — Вы правы, граф де Ла Фер не будет верным помощником вам. Кроме того, если он не объявился в своём поместье, следовательно, он, по-видимому, имел причины скрываться от вас, Ваше Величество.
— Стало быть, он мой враг? — спросил Король.
— Я уже и не знаю, что сказать про него, сир, — ответила герцогиня. — Я начинаю думать, что известия о том, что граф де Ля Фер не погиб, не точны.
— Что вы хотите этим сказать, герцогиня? — спросил Король. — Вы сомневаетесь, что он спасся? Стало быть, ваши сведения о его спасении недостаточно надёжны?
— О, это не сведения, а всего лишь предположения, — ответила герцогиня. — Действительно, я припоминаю, что я узнала об этом из письма, полученного одной моей подругой. Она получила это письмо намного позже известия о его гибели, из чего заключила, что он жив. Вероятно, просто это письмо слишком задержалось в дороге. Боже, как я глупа! А я-то вообразила, что он спасся!
— Герцогиня, вы не искренни со мной, — с грустью сказал Король. — Граф де Ла Фер не мог писать писем какой-либо даме, вашей подруге. У графа де Ла Фер не было дам, у него не было подруг. Он избегал общения с женщинами. Об этом мне рассказала моя мать.
— Ваше Величество, это была не его подруга, а его дальняя родственница, — ответила герцогиня. — Письмо касалось наследства.
— Назовите мне имя этой вашей подруги и его дальней родственницы, герцогиня, — сказал Король.
— Имя? — усмехнулась герцогиня. — Вы хотите знать имя, сир? Оно вам ничего не скажет. Кроме того, она уже умерла, год назад.
— Так как же её звали? — спросил Король, глядя в глаза герцогине де Шеврёз.
— Её звали Мари Мишон, Ваше Величество, — ответила герцогиня. — И в доказательство того, что я вас не обманываю, я покажу вам её платок с именным вензелем, который я ношу в память о ней. Вот, смотрите.
С этими словами герцогиня извлекла из манжета надушенный шёлковый платок, на котором в уголке золотыми буквами были вышиты две чрезвычайно красивые буквы, двойное «М» с завитками. Этот платок был в точности таким же, какой однажды Арамис уронил на землю, который затем молодой д’Артаньян попытался его поднять и вернуть Арамису, из-за чего была назначена та самая дуэль, положившая начало дружбе гасконца и трёх мушкетёров.
Людовик взглянул на платок и его сомнения рассеялись.
«По-видимому, она не солгала, — подумал он. — Ещё минуту назад я готов был поклясться, что Атос жив, но, мне кажется, она не лжёт».
— Герцогиня, я чрезвычайно благодарен вам за вашу помощь, — сказал он. — Опишите мне человека, который помещён в Бастилию под именем Эсташа Доже.
— Мне показалось, что это обычный уличный налётчик, — сказала герцогиня. — Это явно не дворянин. Это грубый, неотёсанный мужлан. За два года, пока его содержат как герцога, он не стал более утонченным. Его снабжают книгами, которые он не открывал, и весьма сомнительно, что он умеет читать. Похоже, что они поместили в Бастилию какого-то висельника.
— Что ж, пусть посидит там, замещая Филиппа, пока я не смогу поместить на его место того, кто должен его занять, — сказал Людовик. — Как вы полагаете, герцогиня, его поместили в какое-нибудь аббатство?
— Если бы решение принимал д’Эрбле, его поместили бы в самый удалённый иезуитский монастырь, — сказала герцогиня. — Если бы решение принимал д’Артаньян, он предложил бы Филиппу покинуть Францию и, вероятнее всего, уехать на край земли. Но поскольку…
— Но поскольку? — спросил Людовик.
— Я хотела сказать, что совместное решение, вероятнее всего, состоит в том, что они увезли его с собой в Шотландию, — сказала герцогиня.
— Почему же именно в Шотландию? — спросил Король.
— Кажется, у д’Артаньяна там имелся небольшой домик, подаренный ему генералом Монком, — сказала герцогиня.
— Герцогиня, скажите мне, в каком состоянии находится ваш сад при вашем имении? — спросил Король. — Мне кажется, что ваши расходы по его содержанию в последнее время возросли?
— Ваше Величество, — сказала герцогиня, изобразив чрезвычайную скромность и смущение. — Мне стыдно говорить об этом, но сад в таком состоянии, что я не посмела бы пригласить вас взглянуть на него.
— Мы это легко уладим, герцогиня, — сказал Король. — Я назначаю вам пансион для поддержания вашего сада в размере десять тысяч ливров пожизненно.
— Я припоминаю, Ваше Величество, что селение называется Монквиль, — сказала герцогиня. — Небольшой домик под сенью деревьев на берегу реки Клайд.   

 Глава X. Размышления Кольбера

— Господин министр, к вам явился мсье Преваль, — сообщил секретарь Кольберу.
— Преваль? — удивился Кольбер. — Что ж, проси.
— Господин Кольбер! — обратился к своему патрону вошедший карлик. — Я узнал кое-что очень интересное и важное для вас.
— Что же именно? — спросил Кольбер.
— Вчера утром я узнал, что Короля посетила герцогиня де Шеврёз, — сообщил Преваль. — Я проследил за ней и понял, что она выполнила какое-то поручение Его Величества. Из этого я заключил, что она непременно прибудет с отчётом, поэтому я заранее запрятался в кабинете Короля.
— Ты посмел шпионить за Королём Франции?! — воскликнул Кольбер. — Не смей утверждать, что я поручал тебе подобное!
— Я сделал это исключительно по собственному почину, — ответил Преваль.
— А если бы тебя застали? — спросил Кольбер. — Что бы ты в этом случае сказал?
— Я сказал бы, что я погнался за кошкой, принадлежащей Королеве, но потом кошка убежала, а я не успел скрыться, и не решился выползать из своего укрытия на виду у Короля, — ответил Преваль.
— Я не думаю, что тебе бы поверили, — проворчал Кольбер.
— Это уж как повезёт, — согласился Преваль. — Я бы стойко держался этой версии, даже если бы из меня вытягивали жилы, одна за одной.
— Похвально, мой друг! — ответил Кольбер. — Итак, что же ты хотел мне сообщить?
— Герцогиня посещала Бастилию по просьбе Короля. Она виделась там с заключённым по имени Эсташ Доже, — ответил Преваль. — Она должна была опознать его. Узник содержался в маске, но по велению герцогини он её снимал.
— Так-так, очень интересно! — воскликнул Кольбер. — Дальше?
— Герцогиня сказала, что это другой человек, он не похож на ни брата Короля, ни на самого короля, — ответил Преваль.
— Двойник или родственник? — удивился Кольбер. — Я не подумал о такой возможности. Дальше?
— Король негодовал, он проклинал д’Артаньяна и д’Эрбле, говорил, что его провели.
— Дальше?
— Герцогиня сказала, что д’Артаньян просто не мог бы поместить в тюрьму человека такого ранга, и сказала, что это в иной ситуации было на руку Королю.
— Это пока не понятно. Дальше?
— Герцогиня назвала д’Эрбле иезуитом и рекомендовала не доверять ему.
— В этом ничего нового, дальше?
— Король сказал, что следовало отправить в Бастилию этого человека с другими лицами, на что герцогиня возразила, что в этом случае другие люди узнали бы страшную тайну.
— Дальше?
— Король сказал, что он может доверять только герцогу д’Эпернону, герцогиня не согласилась с этим.
— Дальше!
— Герцогиня сказала, что граф де Ла Фер не погиб, а спасся, однако, после этого она заявила, что ошиблась, а решила так только потому, что письмо от него пришло чуть позже известия о его гибели.
— Такое возможно, с этим надо было бы разобраться. Впрочем, это не важно. Дальше?
— Король потребовал, чтобы герцогиня описала заключённого под именем Эсташ Доже. Герцогиня описала его как обычного преступника, не из благородных, назвала его висельником.
— Дальше?
— Герцогиня предположила, что того человека, который должен был быть помещён в Бастилию под именем Эсташа Доже, вероятнее всего, увезли в Шотландию.
— Почему в Шотландию? — спросил Кольбер.
— Этот же вопрос задал и Король, — ответил Преваль. — Герцогиня объяснила, что в Шотландии у господина д’Артаньяна имелся небольшой домик, подаренный ему генералом Монком.
— Вот как? — удивился Кольбер. — Неучтённая недвижимость за рубежом у офицера, стоящего на службе Короля? Интересно! Дальше?
— Король обещал герцогине профинансировать расходы по содержанию её сада. После этого герцогиня сообщила, что селение называется Монквиль. Также она сказала, что речь идёт о небольшом домике на берегу реки Клайд.   
— Дальше?
— Это всё, господин министр, — ответил Преваль. — На этом аудиенция закончилась, герцогиня покинула Короля.
— Кто ещё посещал Короля после этого?
— Долгое время Король сидел молча в раздумье, а также ходил по комнате. После этого, я затаился, поджидая возможность скрыться. Я покинул кабинет, когда опустились сумерки.
— Ты уверен, что никто не заметил тебя? — спросил Кольбер.
— Я был очень осторожен, меня никто не видел, господин Министр.
— Разве двери королевского кабинета не запирают, когда в них нет Короля? — спросил Кольбер.
— Их запирают только если все уходят, включая секретаря, — ответил Преваль. — Иногда секретарь отлучается ненадолго, не запирая двери. Я знаю об этом, я воспользовался его отлучкой, чтобы попасть в кабинет, и чтобы покинуть его.
— Я не знал, что ты проявляешь инициативу в таких деликатных вопросах, как наблюдение за посетителями Короля и даже за самим Королём! — отметил Кольбер.
— Я никогда этого не делал, господин министр, но всегда изучал возможности для этого, — ответил Преваль. — Но на этот раз я решил, что необходимо рискнуть.
— Что ж, ты рискнул удачно, дорогой Преваль! — согласился Кольбер. — Ты рассказал мне всё? Ничего не пропустил, ничего не забыл?
— Я рассказал абсолютно всё, господин министр, — ответил Преваль.
— Хорошо, друг мой, — ответил Кольбер. — А теперь ты должен забыть обо всём, что рассказал мне. Это приказ. Вот твоя награда.
С этими словами Кольбер достал из выдвижного ящика стола один из кошельков и положил его на стол перед Превалем.
— Благодарю вас, господин министр, — сказал Преваль, забирая кошелёк и прикидывая его вес на руке. — Должен ли я и дальше в подобной ситуации проявлять инициативу?
— Боже мой, Преваль, дорогой мой! — воскликнул Кольбер. — Ты, кажется, хочешь получить от меня распоряжение на то, чтобы следить за Его Величеством? Я ни при каких обстоятельствах не даю тебе подобного распоряжения!
— Но вы не сердитесь на меня за мою инициативу, господин министр? — спросил Преваль.
— Я дал тебе деньги для того, чтобы ты забыл всё, что слышал, и, разумеется, чтобы никому не проговорился об этом досадном эпизоде, разве ты не понял? — спросил Кольбер. — Подумай сам, могу ли я поручить тебе повторять подобные исследования? Ни в коем случае!
— Но вы не осуждаете меня, сир? — спросил карлик.
— За что, мой друг? — спросил Кольбер. — За то, что ты искал любимую кошку Королевы? Это благородно и достойно всяческой похвалы. Надеюсь, кошку ты нашёл и водворил туда, где она должна была пребывать! Больше я не хочу ничего знать об этом деле. Если тебе представится случай ещё раз позаботиться о кошке Её Величества, ты поступишь благородно, если сделаешь это. Мы все чрезвычайно любим Королеву и не желаем, чтобы её кошка потерялась или заблудилась. Ты всё понял, надеюсь, мой дорогой?
— Благодарю вас, господин министр, я всё понял, — ответил Преваль с поклоном и вышел из кабинета Кольбера.

Оставшись один, Кольбер взял чистый лист бумаги и написал:

«Де Шеврёз знает многое и шпионит для Е.В. Эсташ Доже – узник в Б-и, висельник, помещённый вместо кого-то, кто должен быть похож на Е.В. или на Месье. Граф де Ла Фер жив? Проверить. Шотландия, Монквиль, домик на берегу реки Клайд».

Глава XI. Людовик

Между тем, Король, который догадался, что Филипп находится в Шотландии, раздумывал о том, что он может предпринять для того, чтобы обезопасить себя от возвращения Филиппа. Герцогиня намекнула, что герцогу д’Эпернону не следует доверять. Он и сам опасался этого. Послать в Шотландию было решительно некого. Два года Филипп не давал о себе знать, быть может, он смирился со своей судьбой и не претендует на французский трон? В этом случае можно было бы забыть обо всём, что он узнал.
Однако, Филиппом могли воспользоваться другие, втянув его в свою политику.
Больше всего Короля смущало то, что герцог д’Аламеда, известный как Арамис, не ушёл из политики. Этот деятельный человек знал великую тайну Короля, и он знал, где находится Филипп, он встречался с ним, он виделся с ним регулярно. Именно этот человек замыслил в своё время заменить Короля на Филиппа, именно он это проделал почти успешно. Правда, в последнем случае, когда он мог бы повлиять на дальнейшую судьбу двух принцев, на судьбу Франции, на его судьбу, Арамис принял сторону Людовика, он и его друг д’Артаньян единодушно решили арестовать Филиппа и оставить на троне Людовика. Но коль скоро они не поместили Филиппа в Бастилию, они могли вынашивать план государственного переворота. Итак, опасность не только и не столько в Филиппе, сколько в герцоге д’Аламеда!
Кроме того, Король подумал о том, что отправлять кого-либо за Филиппом – это большой дополнительный риск, тогда как арестовать герцога – это не риск, а всего лишь защита своей государственной власти, защита государства, защита Франции.
Итак, бороться с Филиппом трудно и бессмысленно, бороться против герцога д’Аламеда – необходимо!
Пребывание в Шотландии для герцога – временное явление. Рано или поздно он прибудет во Францию, и тогда его можно будет арестовать и поместить в Бастилию, а может быть даже и ещё более надёжно исключить его из числа опасных для государства лиц, исключить раз и навсегда. Король понимал по собственному опыту, что Бастилия – не окончательное решение проблемы. Окончательным решением проблемы может быть только эшафот.

Глава XII. Неудачная миссия

Поразмыслив над ситуацией, Кольбер решил направить шпионов в Шотландию по записанному им адресу, в Монквиль. Двум шпионам было велено убедиться, что в этом доме скрывается человек, похожий на Короля. Разумеется, Кольбер не предполагал, что это может быть брат-близнец, он всего лишь допускал родство на основании сходства, и не знал, что речь могла идти о такой степени сходства. Про этого человека, похожего на Короля или на его брата, надлежало только собрать как можно больше сведений и доставить их в Париж Кольберу. Предписывалось ничего не предпринимать в отношении этой загадочной личности, а лишь собрать сведения, как можно полнее. Читатели простят нас за то, что мы не называем имен этих шпионов, причины этого будут ясны из дальнейшего повествования.
Посланники Кольбера плыли на корабле через пролив и на полпути корабль атаковали пираты. Иностранный пиратский корабль «Черный Лис» был прекрасно вооружен, и капитан французского судна не стал ввязываться в бой. Таким образом, и шпионы Кольбера попали в руки к пиратам. Пираты, которые разбойничали с согласия правительства какой-либо страны, платя в казну оговоренную долю награбленного, в те времена называли себя не пиратами, а корсарами лишь потому, что они нападали не на все корабли, а лишь на корабли одной из воюющих сторон. Те корсары, которые захватили в плен корабль со шпионами Кольбера на борту, не нападали на голландские корабли и на корабли их союзников, зато дерзко нападали на французские и английские корабли. Это были голландские корсары, дружественно настроенные к Голландии, которая находилась в состоянии войны с Францией и Англией. Далеко не все матросы этого судна были голландцами, но они считали себя таковыми.
Капитан «Черного лиса» Ван дер Миль допросил пленников, дабы понять, какой можно получить за них выкуп. Посланники Кольбера тут же объявили о своей миссии в надежде на спасение. Капитан, однако, не поверил услышанному заявлению, поэтому пленники рассказали ему обо всех подробностях своей миссии, чтобы подтвердить свои слова. Так, спасая свои жалкие жизни, эти люди выдали государственную тайну врагам Франции, которые, таким образом, узнали обо всём. Да простят меня читатели, моё перо отказывается писать их имена! Как истинный француз я переполнен гнева за поведение этих людей. Вследствие этого разразилось то несчастье, о котором наши читатели узнали в первой главе этой книги.
Капитан корабля почуял большой куш. Он решил, что в самом худшем случае речь может идти о родственнике французского Короля. Также он сообразил, что речь идёт о страшной тайне. А с тайнами всегда так: чем меньше людей о них знают, тем ценнее знание тайны теми, кто в неё посвящён. По этой причине капитан корабля «Чёрный лис» Ван дер Миль решил сократить число сведущих на двух человек и велел выбросить за борт двух шпионов Кольбера, чьи имена с этой минуты отошли в историю, причем в ту её часть, гордиться которой нам не пристало.
Ван дер Миль решил разобраться во всём происходящем и извлечь из полученной информации пользу для Голландии в её борьбе против Франции и Англии. Они отыскали этот дом и свели знакомство со слугами, которых наняли д’Артаньян и его друзья.
К сожалению, наши герои, Атос, Портос, Арамис и д’Артаньян, посчитали нанимаемых слуг англичанами, преданными Королю Карлу II, но это были ирландские гугеноты, яростные враги Короля Англии.
Люди Ван дер Миля легко убедили Джона Смолла и Бена Брауна перейти на их сторону и похитить Филиппа. При этом они тяжело ранили Базена.
Наши друзья недолго обсуждали план дальнейших действий, ведь все они были людьми дела. Самыми рассудительными были Арамис и д’Артаньян, но в данном случае они оба были склонны немедленно догонять преступников, поскольку Арамис горел желанием отомстить за Базена, а д’Артаньян страстно хотел вернуть любимую женщину. Кроме того, все они желали возвратить Филиппа как можно скорей.
Возможно, поэтому, они не заметили, что раненый дю Трабюсон кое-что выведал и сделал свои собственные выводы о ситуации.

Глава XIII. Неожиданная посетительница

Через несколько дней после того, как произошли события, описанные в начале этой книги, в кабинет Кольбера вошёл его секретарь Люсьен.
— Господин министр, к вам просится какая-то дама, которая называет себя Оливией дю Трабюсон, — сказал секретарь.
— Она? — воскликнул Кольбер. — Проси, Люсьен!
— Да, это я! — воскликнула Оливия, входя в кабинет Кольбера. — Вы не ждали меня?
— Признаться, нет! — воскликнул Кольбер. — Во всяком случае, не сегодня. Впрочем, я рад видеть вас, мадам Оливия! Проходите! Люсьен, принеси нам кофе! Или, быть может, мадам желает что-то покрепче?
— Мадам желает получить всё, что ей положено, господин министр! — ответила Оливия. — Мадам пострадала на службе министра и надеется, что министр отблагодарит её.
— Мадам, безусловно, будет вознаграждена, — согласился Кольбер. — Но прежде я хотел бы услышать отчет о выполненных поручениях или…
— Или? — спросила Оливия.
— Если поручения не выполнены, как я могу судить, тогда, быть может, мадам сообщит мне подробности, которые помешали ей и её супругу выполнить эти поручения? В этом случае я подумаю, надо ли вознаграждать семью дю Трабюсон за службу, которая не привела ни к чему хорошему. Или же, быть может, у мадам имеются другие причины ожидать от меня вознаграждения?
— Итак, верная служба моего мужа и моя для вас не является достаточной причиной, — сказала Оливия. — Хорошо, я это понимаю. Кто не смог захватить врага в плен, тот не жди награды за полученные ранения. Ну что ж, тогда я могу предложить кое-что другое.
— Я вас слушаю, мадам, — проговорил Кольбер. — Люсьен! Где же кофе? И принеси бисквиты!
— Информация, господин министр, — ответила Оливия. — Информация, которая будет для вас полезной.
— О чём же эта информация, госпожа дю Трабюсон? — спросил Кольбер.
— Информация о том, что кое-кто проживает кое-где, — сказала Оливия.
— Ах, это? — воскликнул Кольбер. — Каждый человек где-то проживает! Почему вы думаете, что подобная информация может меня заинтересовать?
— Потому что два года назад вы поручали моему мужу следовать за этим человеком! И даже поручали убить его! — ответила Оливия.
— Времена изменились, мадам Оливия! — усмехнулся Кольбер. — Человека, о котором вы говорите, звали д’Артаньян. Он выполнял миссию, которая была очень важна, и поэтому я просил вашего мужа проследить за ним, чтобы никто не помешал ему в выполнении этой миссии. Ваш муж не слишком успешно справился с этим поручением, только и всего. Затем вы вместе с вашим мужем куда-то пропали! Теперь вы приходите ко мне и заявляете, что выполняли моё поручение, а также говорите о том, что имеете какую-то информацию о человеке, который уже давно погиб. Почему вы полагаете, что это может меня заинтересовать?
— Вы поручали не проследить за ним, чтобы с ним не случилось ничего худого, господин министр, вы поручали проследить, чтобы с ним случилось кое-что худое! Это большая разница! — возразила Оливия.
— Вы с вашим супругом превратно истолковали моё поручение, поэтому я не удивляюсь, что вы столь худо его исполнили, — возразил Кольбер. — Впрочем, это дела прошлые.
— Значит, информация, которую я вам хотела сообщить, вас также не интересует, и вы не хотите заплатить мне за неё? — спросила Оливия.
— Вы хотите сказать мне о том, что капитан д’Артаньян не погиб? — воскликнул Кольбер. — Тоже мне новость!
— Так вы знаете об этом? — удивилась Оливия.
— Безусловно! — ответил Кольбер, и подумал про себя: «Не знал, но теперь я это знаю!»
— И вы хотите сказать, что также знаете, где он находится? — не унималась Оливия.
— Разумеется, знаю, ведь я – министр Франции! — ответил Кольбер.
— Нет, вы не знаете! — возразила Оливия. — Никто не знает об этом, кроме меня и моего мужа!
— Вы ошибаетесь, сударыня, — улыбнулся Кольбер. — Извольте, я докажу вам, что я это знаю. Он проживает в Шотландии, местечко Монквиль, домик на берегу реки Клайд.
— Вы всё время знали это и никак не действовали?! — удивилась Оливия.
— У меня полно других дел, кроме того, чтобы преследовать старого вояку за то, что он, оправившись от ран, предпочёл проживать в домике, который подарил ему генерал Монк, — ответил Кольбер. — Я считаю господина д’Артаньяна вышедшим в отставку. Мне нет до него никакого дела.
— И вам не интересно, кто проживает вместе с ним? — не унималась Оливия.
— Почему мне должно быть это интересно? — пожал плечами Кольбер. — Разумеется, с ним проживают его друзья. Граф де Ла Фер, разумеется. Временами туда приезжает герцог д’Аламеда.
— Вы знаете всё, — в отчаянии проговорила Оливия. — И вы ничего не заплатите мне за эту информацию.
— Возьмите бисквит, мадам, он чрезвычайно вкусен, — ответил Кольбер. — Пейте кофе. И не переживайте вы так. Я, пожалуй, мог бы взять вас и вашего супруга на службу. Но для этого я должен убедиться, что вы будете в точности выполнять мои указания.
— Что же вам нужно для этого? — спросила в отчаянии Оливия.
— Для начала полная откровенность, — сказал Кольбер. — Расскажите, как вы об этом узнали.
— Мой муж сбежал из Османской империи на корабле, подрядившись работать простым матросом, — сказала Оливия. — Когда корабль прибыл в Шотландию, он узнал одного из агентов епископа ваннского, шевалье д’Эрбле. Он выследил его и сообщил мне об этом с помощью голубиной почты.
— Что же он вам сообщил? — спросил Кольбер.
— Он сообщил, что д’Эрбле посетил домик, про который вы знаете, Монквиль. Там у него было трое друзей, среди которых капитан д’Артаньян, граф де Ла Фер, барон дю Валон, а также пара женщин и четверо слуг, — ответила Оливия.
— Барон дю Валон! Прекрасно! — проговорил Кольбер. 
— Мне кажется, вы не знали про барона, господин министр? — спросила Оливия.
— Нет, почему же? Я лишь отмечаю, что сведения, сообщённые вами, вполне соответствуют тем, которые имеются у меня, — ответил Кольбер.
— Тогда, быть может, господин министр также знает и о том человеке, который проживает вместе с ними? — спросила Оливия.
— Безусловно! — ответил Кольбер, который умудрился получить тьму информации совершенно бесплатно от этой болтливой женщины. — Я вам сообщу об этом человеке. С ними вместе проживает человек, с которым они обращаются весьма почтительно, и этот человек весьма похож на Его Величество.
— Поразительно! — воскликнула Оливия. — Вы знаете абсолютно всё!
— Да, мадам Оливия дю Трабюсон, я знаю абсолютно всё, — ответил Кольбер, мысленно поздравляя себя с тем, что его маленький обман принёс такие огромные дивиденды.  — Моя профессия требует от меня, чтобы я знал абсолютно всё.
— И я ничем не смогу вам послужить? — в отчаянии проговорила Оливия.
— Я подумаю об этом, сударыня, — ответил Кольбер. — Но чтобы вы не говорили, что я не принял никакого участия в вас, возьмите этот скромный кошелёк в счёт ваших будущих услуг, которые, я надеюсь, вы окажите мне с большим успехом, нежели это было раньше.
С этими словами Кольбер извлёк из стола довольно скромный кошелёк с серебряными монетами и вручил Оливии.
— Что ж, — ответила Оливия со вздохом. — Это, конечно, не то, на что я рассчитывала, но ведь вы от меня не узнали ничего нового.
— Совершенно ничего нового, сударыня, — кивнул Кольбер. — Всего хорошего, мадам, я позову вас, если вы мне понадобитесь.
Оливия покинула кабинет Кольбера с полным разочарованием, тогда как Кольбер вновь поздравил себя с тем, что наконец-то он знает тайну Короля, а также узнал без всяких хлопот, что славная четверка мушкетёров, известных в дни их молодости как Атос, Портос, Арамис и д’Артаньян, по-прежнему живы, что они держатся вместе, и что проживают они именно там, где по предположению герцогини де Шеврёз они могли проживать – в Шотландии, в местечке Монквиль на берегу реки Клайд.
   
Глава XIV. В погоню!

Мои дорогие читатели уже, полагаю, рассердились на меня за то, что я настолько долго оставил их в полном неведении о дальнейшей судьбе главных героев романа – д’Артаньяна, Атоса, Портоса и Арамиса. Спешу сообщить, что наши герои немедленно пустились в погоню за преступниками. Атос велел Гримо позаботиться о бедном раненном Базене и о мадам Агнессе Кэмпбэлл. Мадам Агнесса согласилась присмотреть за Базеном, пока Гримо съездит в соседнее селение, находящееся в четырех милях от Монквиля, за врачом и за мягкой каретой с рессорами, на которой можно было бы перевезти Базена в более подобающее место для раненного.
Друзья же поскакали по дороге, ведущей в сторону ближайшего порта, в Эдинбург, поскольку нападавшие, несомненно, были врагами Франции, а коль скоро Англия в настоящее время была союзницей Франции, пусть даже ненадежной и временной союзницей, следовательно, преступники были и врагами Англии. Для них самым естественным решением было покинуть Британские острова, как можно быстрее, то есть морем.
Друзья мчались так быстро, что переговариваться на ходу они могли только с большим напряжением голосовых связок.
— Если они успеют отплыть прежде, чем мы их догоним, мы их упустим! — воскликнул д’Артаньян.
— Нет, д’Артаньян! — крикнул в ответ Арамис. — Это будет лишь означать, что мы продолжим погоню морем! Вы забываете, что я прибыл к вам на корабле, который ожидает меня в порту!
— Это означает, что нам предстоит морское сражение! — крикнул Атос.
— Мой корабль готов к бою! — ответил Арамис. — И капитан, и команда!
— Вы путешествуете на боевом корабле? — удивился Атос.
— Я всегда был немного военным, даже когда был, прежде всего, священником, — ответил Арамис. — Теперь же, когда я стал послом и герцогом, тем более!
— Зачем вам это? — спросил Атос. — Ведь личность посла неприкосновенна!
— Всякая личность неприкосновенна лишь до тех пор, пока у неё имеются средства обеспечить себе эту неприкосновенность, — ответил Арамис. — Причём военные средства предпочтительней политических или экономических, а лучше всего применять их все совместно!
— Арамис прав, — согласился д’Артаньян. — Даже в собственной стране, человек, служащий непосредственно Королю и подчиняющийся лишь ему не всегда остаётся неприкосновенным, в чём мы с ним имели случай убедиться на собственном опыте. Боевой корабль для морской поездки, когда Европа охвачена войной, это лучший транспорт для дипломата. И нам он очень пригодится!
— Морское сражение! — воскликнул Портос. — Второе слово мне нравится больше первого! Но я не ел морепродуктов, следовательно, я готов к морской поездке и к морскому бою!
— А кто у вас капитан, Арамис? — спросил д’Артаньян.
— Капитан д’Аржансон, — ответил Арамис. — Чрезвычайно преданный мне человек.
— Арамис, — сказал Атос. — Пришло время задать вам очень важный вопрос.
— Да, Арамис, — подтвердил д’Артаньян, — ответ на этот вопрос чрезвычайно важен для всех нас.
— Означает ли это, что вы, Атос, и вы, д’Артаньян, кое-что обсудили за моей спиной? — спросил Арамис.
— Нет, — коротко ответил Атос.
— Но правильно ли я понимаю, что вы, д’Артаньян, знаете, какой вопрос собирается задать мне Атос? — продолжил Арамис.
— Да, потому что я и сам хотел задать его вам, Арамис, — ответил д’Артаньян. — Атос хочет спросить вас, на чьей вы стороне?
— Именно так, друг мой, — согласился Атос. — Как вы знаете, друзья, сейчас идёт война. На одной стороне Франция, Англия и Швеция, на другой – Голландия, Испания и Габсбургская монархия. Вы, Арамис, француз, но вы также и испанский гранд, и посланник Испании при французском дворе. Поэтому правомерен вопрос о том, на чьей же вы стороне.
— Друзья мои, вы допустили несколько неточностей, — ответил Арамис с улыбкой. — Кроме того, ваш вопрос должен был обидеть меня. Но я не сержусь, поскольку сам дал повод для такого вопроса.
— К чертям неточности, важен ваш ответ, Арамис! — воскликнул д’Артаньян.
— Быть может, если я исправлю неточности, это и будет ответом? — возразил Арамис. — Начнем со второй стороны. Вы назвали Голландию, Испанию и Габсбургскую монархию, забыв про Бранденбург.
— Верно, — согласился Атос.
— С другой стороны вы назвали Францию, Англию и Швецию, — напомнил Арамис.
— Мы забыли назвать Кёльн и Мюнстер, — сказал Атос.
— А кроме того, друзья мои, вы забыли назвать графа де Ла Фер, барона дю Валона, графа д’Артаньяна и герцога д’Аламеда! — сказал Арамис.
— Отличный ответ! — воскликнул Портос.
— А как же подданство Испании? — спросил д’Артаньян.
— Будучи подданным Франции, и получив от Короля Франции приказ арестовать или убить ваших друзей, вы, д’Артаньян, поступили, прежде всего, как друг, — напомнил Арамис, — а долг верноподданного вы постарались вогнать в те рамки, которые оставил для вас долг дружбы.
— Не продолжайте, Арамис! — воскликнул д’Артаньян. — Один за всех!
— И все за одного! — подхватили Атос, Портос и Арамис.
— Теперь, когда мы все как бы умерли, кроме Арамиса, нам тем более пристало держаться друг за друга до гробовой доски! — добавил Портос.
— Во имя Франции я готов воскреснуть, если Его Величество велит Кольберу оставить меня в покое! — ответил д’Артаньян.

Прибыв в Эдинбург, друзья начали усиленно наводить справки о четырёх спутниках, которых могли весьма точно описать. Арамис воспользовался своим влиянием среди иезуитов, которые были и в Шотландии. Он выяснил, что кроме Джона Смолла, Бена Брауна и Сюзанны Капредон, среди беглецов были ещё два голландских офицера и два матроса. А вот Филиппа никто по описанию не признал. Либо его не было с ними, либо он был переодет в голландского офицера или матроса, быть может с накладной бородой.
— Очевидно, наши враги вместе с пленниками отплыли на корабле «Черный Лис», капитан корабля Ван дер Миль, известный вояка и голландский корсар, — сообщил Арамис. — Наш корабль не хуже, но нам необходим дополнительный запас пороха, ядер, ещё пара дальнобойных пушек по одной на каждый борт. Также нужны абордажные крючья, короткоствольные мушкеты.
— Мы потеряем время! — воскликнул д’Артаньян.
— Через полчаса всё перечисленное доставят на корабль, через пять минут после этого мы отплываем, — ответил Арамис.
— Арамис, — обратился к прелату Портос.
— Да, Портос, — ответил Арамис. — На борту уже имеется буженина, сыры, колбасы, вино, ром и сухари. И никаких морепродуктов.
— В путь! — вскричал Портос.
— В путь, — подхватили Атос и д’Артаньян.

Глава XV. Портос обучается морскому бою

— Капитан д’Аржансон, — обратился Портос к капитану после выхода судна в море. — Хотя я опытный вояка, в битве на воде мне не приходилось участвовать. Объясните мне азы пушечной стрельбы в условиях морского боя.
— Желательно попадать ядром в ватерлинию, то есть ту линию на борту судна, где проходит граница воды.
— Любопытно! — воскликнул Портос. — По какой же это причине?
— Всё очень просто, — ответил капитан. — Если ядро пойдёт ниже, то вода его затормозит, и удар будет слабее, пробоина будет меньше, или её вовсе не будет.
— Это я понимаю, — согласился Портос. — А если ядро пойдёт выше?
— В этом случае пробоина не приведет к затоплению судна, — ответил капитан. — Вы повредите корабль, но не выведете его из боя.
— Я полагаю, что есть вариант ещё более успешного пушечного выстрела, — ответил Портос.
— Какой? — спросил капитан.
— Следует попасть ниже ватерлинии в тот момент, когда корабль вследствие качки обнажил этот участок своего борта, — ответил Портос.
Капитан с изумлением посмотрел на Портоса.
— Вы полагаете, что такой удачный выстрел можно сделать нарочно? — спросил он.
— Мы ведь не обсуждаем возможность или невозможность попадания, а обсуждаем пока лишь только вопрос о том, какое попадание является наилучшим, — просто ответил Портос. — Позже мы, вероятно, обсудим, как достичь наилучшего попадания. В этом отношении я полагаю, что мы будем догонять корабль, и постараемся зайти со стороны солнца, чтобы нам было удобнее прицелиться, а врагу сложнее.
— Если это удачно совпадёт с очередным галсом, — согласился капитан.
— Галс – это разворот для того, чтобы идти против ветра? — уточнил Портос.
— Именно так, — согласился капитан.
— Тогда не следует ждать удачного совпадения, а надо так рассчитать галсы, чтобы получилось то, что требуется, — предположил Портос. — Можно ведь на подходе сделать два-три галса чуть покороче или чуть подлиннее?
Капитан с ещё большим изумлением взглянул на Портоса.
— Скажите пожалуйста, барон, каким образом вы предполагаете нанести наиболее точный пушечный выстрел? — спросил он.
— Я полагаю, что следует метиться не туда, куда хочешь попасть, а сделать прикидку на качку нашего корабля, качку корабля противника и ветер, — ответил Портос.
— С этой целью нужны некоторые предварительные вычисления или навыки, — ответил капитан.
— Это верно, но ведь можно присмотреться, как перемещаются оба корабля, наблюдая за тем, как перемещается наводка орудия по цели, — ответил Портос.
— Вы правы, барон, — согласился капитан. — Обычно для хорошего выстрела требуется два предварительных выстрела. Если первое ядро перелетает слишком далеко, а второе недолетает, тогда наводить надо на середину между первой и второй наводкой, в этом случае будет точное попадание.
— Но ведь противник не даст сделать три выстрела подряд, — возразил Портос. — Кроме того, после каждого выстрела пушку следует перезаряжать, а за это время относительное положение кораблей изменится. Мне представляется, что один выстрел следует сделать заранее, задолго до встречи с кораблём, чтобы понять, какова траектория полёта ядра. Причем, лучше было это сделать в сторону суши, тогда мы могли бы очень точно измерить расстояние полёта ядра и соотнести его с углом наклона пушки.
— Это мало что даст, — возразил капитан. — Одна точка отсчёта недостаточна. Кроме того, на воде расстояния воспринимаются с большой ошибкой. К тому же канонир не сможет так долго удерживать в уме параметры полёта ядра.
— Это при условии, если один канонир обслуживает несколько пушек. Но ведь у нас для каждой пушки, я надеюсь, имеется отдельный канонир? — спросил Портос.
— Канониров меньше, чем пушек, ведь во время боя в сражении участвуют не все пушки. Если, например, враг находится с левой стороны, то пушки правого борта не нужны, — ответил капитан.
— Если пушки на правом борту не нужны, их необходимо перенести на левый борт, разве не так? — спросил Портос.
— Пушки закреплены на своих катках, — ответил капитан. — В противном случае их ничто не удержит во время качки, и мы их просто потеряем.
— Вы, вероятно, правы, — согласился Портос. — Надо будет на досуге подумать о том, как быстро перекатывать пушки с одного борта на другой, сохраняя за ними то свойство, чтобы они были подвижны, и при этом накрепко крепились к палубе. Но сейчас мы удовольствуемся половинным количеством, ведь у нас, предположительно, будет только один корабль в качестве мишени. Следовательно, нам понадобятся только пушки одного борта.
После этого Портос тщательно осмотрел все пушки и ему, разумеется, больше всего понравились две дополнительные пушки с повышенной дальностью стрельбы, которые доставил Арамис. Внутри стволов этих пушек имелись небольшие прорези, располагающиеся винтом, кроме того, их стволы были длинней, и один заряд вмещал больше пороха.
— Эти пушки мне нравятся! — воскликнул Портос. — Боюсь, что через эти пазы будет уходить небольшая порция пороховых газов, но, мне кажется, что ядро при этом будет закручиваться. Не понимаю, чем именно это лучше, но мне кажется, что задумка чертовски правильная!
Кроме того, капитан рассказал Портосу о зажигательных зарядах. Портос велел держать наготове в разных ящиках обычные ядра и зажигательные заряды как можно ближе к пушкам.
После этого Портос взял несколько уроков по владению абордажными крючьями и нашёл их весьма уместными для ближнего боя.
Корабль Арамиса, называемый «Грифон», был достаточно быстроходным, поэтому вскоре он настиг «Черного Лиса».
Атос, который наблюдал за горизонтом в подзорную трубу, сообщил, горизонт чист, но поскольку корабль находится вблизи берегов Голландии, в любой момент могут появиться голландские корабли.
— Друзья мои, мы должны быстро победить и уйти, или погибнуть в сражении, — сообщил он. — В случае, если мы потопим корабль, наша гибель не будет напрасной, поскольку мы избавим нашу страну от второго претендента на трон, перешедшего на сторону врага.
— Прошу вас, подойти к этим разбойникам с солнечной стороны! — сказал Портос капитану д’Аржансону.
Капитан взглянул на Арамиса, который кивком подтвердил указание Портоса.
— Через пять минут «Черный Лис» будет в досягаемости дальнобойной пушки, — сообщил капитан Арамису. — Дадим предупредительный выстрел холостым зарядом?
— Дадим, но только не холостым, — ответил Арамис. — Переговоров с этими пиратами не будет.
— Позвольте мне навести орудие, — сказал Портос. — Первый выстрел я буду делать из обычной пушки.
— Господин барон, если выстрел предупредительный, нам не следует попадать в корпус корабля, — предупредил Портоса щепетильный капитан д’Аржансон.
— Значит, я буду метить за десять туазов перед бортом корабля, — ответил Портос. — Сколько времени горит фитиль?
— Не более секунды, — ответил канонир.
— Я сам наведу пушку и сам запалю фитиль, — ответил Портос, взяв зажженный запал у канонира. — Зарядите дальнобойную пушку левого борта чугунным ядром, а правую пушку зажигательным зарядом. Приготовьтесь перезаряжать эти пушки как можно быстрее.
— Прекрасно, Портос! — воскликнул д’Артаньян. — Я верю в вашу меткость. А мы приготовимся идти на абордаж.
Пираты на «Чёрном Лисе» посылали проклятья в адрес преследующего их корабля, стреляли из мушкетов и потрясали абордажными крючьями и саблями.
Когда корабль приблизился на расстояние выстрела, Портос навёл короткоствольную пушку и зажег фитиль. Казалось, что пушка была невесомой, так легко гигант управлялся с ней. Прогремел выстрел и ядро легло на воду в двенадцати туазах перед бортом «Черного Лиса».
— Небольшой недолёт, — воскликнул Портос и переместился к дальнобойной пушке. — Сейчас мы скорректируем наводку…
Гигант поправил ствол дальнобойной пушки с той же кажущейся лёгкостью и поджёг фитиль. Почти стазу же прогремел выстрел.
— Браво, Портос! — воскликнул Атос. — Вы попали на десять дюймов ниже ватерлинии и пробили борт! Корабль получил пробоину ниже уровня воды!
— На это я и рассчитывал, — скромно ответил Портос. — Я стрелял в момент, когда вражеский борт поднялся на волне. — Капитан, вы можете замедлить скорость и зайти с другой стороны?
— Выполняйте! — подтвердил Арамис.
— Есть выполнять! — ответил капитан и отдал соответствующие распоряжения команде.
Спустя десять минут «Грифон» зашёл на «Чёрного Лиса» с другого борта.
Портос навёл вторую пушку на палубу к основанию грот-мачты и сделал выстрел. Ядро, начинённое порохом с торчащим из него горящим фитилём, долетело до палубы и, упав на расстоянии в половине туаза от намеченной цели, разорвалось. На палубе «Чёрного Лиса начался пожар.
— Тормози! — крикнул Портос.
«Грифон» затормозил и вновь оказался позади «Чёрного Лиса». Это лишило возможности пиратам вести ответный огонь по «Грифону», поскольку на корме «Чёрного Лиса» пушек не было.
— Для того, чтобы приблизиться и начать атаку на абордаж, мы должны войти в зону, в которой мы станем мишенью, по нам смогут палить, — сказал Арамис. — При пальбе с близкого расстояния они легко смогут утопить наш корабль. Между тем, их корабль уже достаточно повреждён, ведь он получил пробоину.
— Если немного подождать, пока их корабль наберёт побольше воды, атака будет более успешной, — ответил Атос, продолжающий наблюдение в подзорную трубу, — но мы вблизи берегов Голландии, голландские корабли могут появиться в любую минуту. Я вижу на горизонте паруса. Следует действовать быстро.
— Я должен спасти Сюзанну! — воскликнул д’Артаньян. — Надо немедленно атаковать!
— Не горячитесь, друг мой, — возразил Арамис. — Даже если мы захватим корабль, и к этому времени подойдут голландские корабли, мы попадём к ним в плен или погибнем. В этом случае наша временная победа ничего нам не даст.
— Но если мы будем выжидать, пока корабль начнёт тонуть, голландцы также могут подоспеть! — возразил д’Артаньян.
Тем временем голландские пираты выкачивали воду, поступавшую в трюм из пробоины, и направили струю не за борт, а на огонь, разгоревшийся от зажигательного ядра, пущенного Портосом. Таким способом они потушили пожар, после чего стали выкачивать воду за борт.
— Почему бы нам не начать обстреливать корму? — спросил Портос.
— Капитан, действуйте! — распорядился Арамис.
«Грифон» развернулся правым бортом к «Чёрному Лису» и Портос вновь навёл пушку. Выстрел попал в корму вновь на пару дюймов ниже ватерлинии.
— Портос, вы сказали, что никогда раньше не стреляли из корабельных пушек? — удивился Арамис.
— Это чистая правда! — подтвердил Портос.
— Капитан, залп всеми орудиями левого борта по корме «Чёрного Лиса»! — скомандовал Арамис.
Залп четырех орудий прогремел почти одновременно, но только два ядра попали в цель. Этого было достаточно для того, чтобы корабль получил ещё две пробоины.
— Разворачиваемся правым бортом и залп из всех орудий! — скомандовал Арамис.
После второго залпа «Чёрный Лис» получил ещё две пробоины и стал медленно тонуть.
— Верните нам ваших пленников, и мы не будем топить ваш корабль! — прокричал д’Артаньян.
— Чёрта лысого вам, а не пленников! — прокричал в ответ Ван дер Миль. — Если вы потопите «Чёрного Лиса», ваши пленники умрут вместе с нами!   
— На абордаж! — скомандовал д’Артаньян.
— На абордаж, — подтвердил Арамис.
«Грифон» развернулся и стал приближаться правым бортом к левому борту «Чёрного Лиса». Команда приготовила абордажные крючья, мушкеты и шпаги.
Корабль «Чёрный Лис» был больше «Грифона», команда была более многочисленной. К счастью, «Чёрный Лис» уже набрал достаточно воды, так что борта обоих кораблей приблизительно выровнялись по высоте.
— Один за всех, все за одного! — воскликнул д’Артаньян.
Друзья подхватили этот лозунг и бросились в атаку. Завязался неравный бой. Матросы «Чёрного Лиса» оставили помпу и бросились в контратаку. Вследствие своего численного перевеса они надеялись захватить «Грифон» и спастись на нём, поскольку «Чёрный Лис» был обречён.
Шпага д’Артаньяна, казалось, имела несколько клинков, так быстро он орудовал ей. Портос использовал вместо шпаги абордажный крюк на длинном древке, который был длиннее обычной шпаги вдвое и тяжелее вчетверо, однако, он также быстро перемещался в руках гиганта, словно это была самая обычная шпага. Атос сражался со шпагой в правой руке и с кинжалом в левой. Арамис взял шпагу в левую руку, а в правой держал заряженный мушкет. Едва лишь он увидел Джона Смолла, он выстрелил ему в лицо, после чего с одним из коварных предателей было покончено. Бросив мушкет, Арамис взял шпагу в правую руку и атаковал двух пиратов. Атос, сражаясь против двух пиратов, пронзил своей шпагой грудь одного из них. Это был Бен Браун, таким образом, и со вторым предателем было покончено. Несмотря на численный перевес, команда «Чёрного Лиса» потерпела поражение. Потеряв в результате яростного сражения две трети экипажа, Ван дер Миль решил сдаться. 
— Нам нужна похищенная вами девушка и дворянин! — воскликнул д’Артаньян.
— Девушку мы можем вернуть, — ответил Ван дер Миль. — А дворянина, о котором вы говорите, у нас нет.
— Это подлая ложь! — воскликнул Арамис. — Вы похитили этого человека, и он должен быть на вашем корабле!
— Мы похитили этого человека, но его нет на моём судне, — с насмешкой ответил Ван дер Миль. — Можете обыскать мой корабль.
— Нас перехитрили! — воскликнул Арамис. — Если только он не лжёт.
— Чёрт с ними! — ответил д’Артаньян. — Забираем Сюзанну и капитана «Чёрного Лиса» и уходим!
— Д’Артаньян! — воскликнула Сюзанна, едва лишь он отыскал её в капитанской каюте и освободил от пут. — Мой герой! Я знала, что вы спасёте меня.
— Нежности после, моя дорогая, — ответил д’Артаньян, целуя Сюзанну. — Скажите мне, с вами ли Филипп?
— На корабле я его не встречала, — ответила Сюзанна. — Мне кажется, он остался в Шотландии или его отправили на другом судне. 
— Думаю, капитан не лжёт, Филиппа нет на корабле, — сказал д’Артаньян своим друзьям.
— Можем ли мы быть уверены в этом? — спросил Арамис.
— Мы должны быть уверены в том, что поступили правильно. Если его нет, нам больше нечего здесь делать, если же он на корабле, но мы не можем его отыскать, тогда корабль должен быть затоплен, — ответил д’Артаньян.
— Все живые – в шлюпки, живо! — скомандовал Арамис команде «Чёрного лиса» по-голландски. — Портос, перенесите весь порох вражеского корабля в их арсенал! Положите шесть дюймов фитиля и по моей команде зажигайте!
Тщательно вглядываясь в лица каждого члена команды, Арамис и д’Артаньян убедились, что среди спавшихся в шлюпках нет Филиппа.
— Зажигайте, Портос! — воскликнул Арамис. — Зажигайте и возвращайтесь на «Грифон»!
Портос зажёг фитиль и вернулся на корабль, «Грифон» стремительно отплыл от «Чёрного Лиса». Голландские пираты на трёх шлюпках также стали торопливо отгребать от своего корабля. Через минуту прогремел взрыв, и «Чёрный Лис» стал быстро погружаться в воду.
— Ходу, друзья! — воскликнул Арамис. — Голландские корабли вот-вот приблизятся.
«Грифон» развернулся и помчался к берегам Англии, увозя с собой освобождённую Сюзанну Кампредон и захваченного в плен Ван дер Миля.

Глава XVI. Опасное отступление

— Капитан д’Аржансон! — воскликнул Арамис. — Три голландских корабля уже очень близко. Следует уходить, как можно скорей. Нам их не одолеть в сражении.
— Слушаюсь, генерал, — ответил капитан.
«Грифон» развернулся и пошёл в сторону, противоположную той, где на горизонте появились голландские корабли. Голландцы заметили «Грифон» и пустились в погоню. «Грифон» был легче и достаточно быстроходным судном, но ветер был попутный, голландцы поставили все паруса, волны, на которых «Грифон», раскачиваясь, терял скорость, для голландских кораблей были почти неощутимы, поэтому они скользили по воде быстрее и расстояние между беглецами и преследователями неуклонно сокращалось.
— Две дальнобойные пушки на корму! — крикнул Портос.
— Господин барон, мы не сможем закрепить их, а, следовательно, не сможем вести огонь, — возразил капитан.
— Теми же гвоздями, которыми они крепятся сейчас, — ответил Портос. — Мы их выдернем и забьём. Надо поставить на корму хотя бы одну пушку!
— Если вырвать гвозди, каждый из которых в два пальца толщиной, пушки поедут, и мы их уже не удержим! — воскликнул капитан.
— Удержим, — ответил Портос. — Дайте мне четырех самых крепких матросов.
Действительно, Портос стал руководить работами. Под его руководством и с его деятельной помощью огромные гвозди были извлечены из своих мест. Когда выдирали два последних гвоздя на противоположных концах лафетов, Портос лично удерживал пушку на месте. Затем он почти самостоятельно перетащил волоком её на корму, предварительно подстелив кусок войлока, установил в нужном месте и велел забивать гвозди. Через полчаса работа была закончена, на корме была установлена дальнобойная пушка.
— Хо-хо! — воскликнул Портос. — Теперь мы можем продолжать уходить от преследователей, а когда они начнут настигать нас, мы приготовим им сюрприз! Теперь наше отступление нельзя назвать простым бегством, ведь мы навели на врагов пушку, которая, надеюсь, сослужит нам неплохую службу!
— Портос, вы великолепны! — сказал д’Артаньян, любуясь своим другом-великаном, который был в прекрасном расположении духа несмотря на опасность погибнуть от вражеских ядер, которые, быть может, вскоре начнут лететь с трех кораблей одновременно.
— Я полагаю, что буду ещё более великолепным, если мы перетащим на корму и вторую пушку. Время у нас для этого ещё имеется.
На этот раз капитан д’Аржансон не только изъявил согласие, но даже пожелал лично поучаствовать в перемещении второй дальнобойной пушки на корму.
Через полчаса всё было готово. Две пушки были направлены в сторону голландских кораблей, которые неуклонно приближались к «Грифону».
— Зажигательные снаряды отложим на потом, — распорядился Портос. — Сначала будем вести огонь по ватерлиниям догоняющих кораблей.
— Господин барон, — ответил капитан. — Ваши успешные выстрелы в бою с «Чёрным Лисом» показали нам всем, что вы – прекрасный канонир. Я предоставляю вам полное командование этими двумя пушками, которые установлены на корме исключительно благодаря вашему умению и вашей силе.
— Вы не разочаруетесь в вашем решении, — скромно ответил Портос.

Вскоре корабли приблизились настолько близко, что Атос в подзорную трубу смог прочитать названия кораблей.
— Это корабли четвёртого ранга, друзья! — сказал Атос. — Слева «Званенбург», в середине «Сант Паулюс», справа «Ендракхт».
— Ну и названия! — проворчал Портос. — Средний ещё куда ни шло, но уж правый – совершенно немыслимый! Если он приблизится первым, я буду счастлив нанести ему пробоину. Судно с таким отвратительным названием не имеет право плавать по мировому океану.
Однако, первым к «Грифону» приблизился средний корабль «Сант Паулюс».
Портос прицелился и ровно за две секунды до того, как голландский корабль поднял свой нос на очередной волне, поджег фитиль. Выстрел пришёлся на нужный момент, в поднявшийся над водой нос корабля «Сант Паулюс» вошло ядро, пущенное из пушки Портоса. Едва лишь нос «Сант Паулюса» опустился вниз, корабль стал набирать воду в образовавшуюся пробоину, вследствие чего нос корабля стал опускаться и судно стало стремительно терять скорость.
В тот же самый миг все три голландских корабля открыли огонь по «Грифону», однако, на носу голландских кораблей располагались лишь лёгкие пушки, ядра от которых не долетели до «Грифона». Для смертоносного огня корабли должны были повернуться к «Грифону» боком, а для этого они должны были полностью догнать «Грифон». Пока они находились позади «Грифона» они не представляли большой опасности для него.
Поскольку «Сант Паулюс» стал отставать, следующим к «Грифону» стал приближаться «Ендракхт».
— Этого я ждал! — воскликнул Портос. — Я накажу тебя за столь неблагозвучное название!
Но первый выстрел не был столь успешен, поскольку Портос слишком поторопился. Ядро пробило нос корабля намного выше ватерлинии, поэтому полученная пробоина никак не сказалась на ходовых качествах вражеского судна.
Голландские корабли вновь ответили залпом, на этот раз два ядра достигли палубы «Грифона», один из матросов получил серьёзное ранение.
— Я должен успокоиться, — сказал себе Портос.
Помощники канонира уже перезарядили первую пушку, Портос нежно погладил её, поцеловал и сказал: «Не подведи, родная!». После этого он очень тщательно прицелился, выждал нужный момент и осуществил выстрел. Ядро пробило нос ниже ватерлинии на тридцать дюймов. Это был самый славный выстрел Портоса за весь сегодняшний день.
— Получи, «Едрахмапутра»! — воскликнул Портос. — Или как там тебя, «Ендракракхкткамбма»!
Он тут же подбежал ко второй пушке и не спеша прицелился, после чего, тщательно рассчитав момент, сделал повторный выстрел. Голландский корабль получил вторую пробоину на десять дюймов ниже ватерлинии.
— Эта дрянь с отвратительным названием выведена из гонки! — подвёл итоги своей стрельбе Портос.
— Браво, Портос! — воскликнули Арамис и Атос.
— Портос, вы великолепны как греческий бог Геркулес! — воскликнул д’Артаньян.

Капитан «Званенбурга» тем временем верно оценил ситуацию. Поняв всю опасность прямого преследования «Грифона» с его двумя смертельными пушками на корме, он решил обойти «Грифон» справа на достаточном расстоянии, после чего вести сокрушительный огонь из пушек левого борта. В этом случае его корабль был недосягаем для кормовых пушек Портоса, тогда как пушки на бортах «Грифона» были намного слабее.
— Что ж, друзья! — воскликнул Арамис. — Мы должны продолжать двигаться как можно быстрее, чтобы уйти подальше от двух подбитых кораблей. Боя с оставшимся кораблём мы, по всей видимости, не выдержим, но всё-таки сражение двух кораблей один на один оставляет больше надежд, чем сражение «Грифона» против трёх голландских кораблей.
Ещё полчаса могла продолжаться эта гонка, если ветер не переменится, поскольку с самого начала боя корабли не изменяли галс, так как ветер был для всех кораблей попутным.
— Орудия правого борта к бою! — воскликнул Портос.
Все орудия правого борта «Грифона» были заряжены.
Завязалась отчаянная перестрелка. Хотя «Грифон» осуществил три довольно успешных выстрела по «Званенбургу», этот корабль был достаточно большим, и полученные пробоины были быстро заделаны, воду из трюмов откачивали быстро и эффективно. «Грифон» получил две пробоины, но они были более ощутимыми, поскольку корабль был меньше, а пробоины были больше. Всё шло к тому, что «Званенбург» сможет утопить «Грифон» или взять его на абордаж с пленением всей его команды и пассажиров.

Глава XVII. Король

На очередной аудиенции Кольбера у Людовика XIV, между тем, произошёл неприятный для Кольбера разговор.
— Господин Кольбер, — сказал Король. — Я столь же доволен вашими действиями в сфере укрепления финансов и армии Франции, сколь недоволен вашим непрекращающимся вмешательством в дела, которых я вам не поручал, и от которых велел вам держаться подальше.
— Ваше Величество, я полагаю, что дела военные и дела политические всегда настолько связаны друг с другом, что отделить одно от другого порой не представляется возможным, — сказал Кольбер с показным смирением. — По всей видимости, я вновь случайно переступил границу своих полномочий, о чём я горячо сожалею. Если вы соблаговолите указать мне, в чём именно я оступился, я постараюсь исправить последствия своей неделикатности и впредь не допускать ничего подобного.
— В вашей неделикатности нет ничего нового, следовательно, нет никакой необходимости давать вам какие-либо пояснения, — холодно ответил Король. — Вы по-прежнему интересуетесь узниками, до которых вам не должно быть никакого дела, и по-прежнему интересуетесь персонами, связанными с этими узниками, хотя от кучки этих четверых остался только один жалкий старик, судьбу которого я смогу решить сам, без вашего назойливого участия.
— Моё участие направлено на то, чтобы дать Вашему Величеству как можно более полную информацию об этом деле, — ответил Кольбер, обрадованный тем, что может сообщить Королю кое-что новое, чем смягчить его недовольство.
— Вот даже как? — удивился Король. — Вы, стало быть, осведомлены о деле, в которое я просил вас не вмешиваться, лучше, чем я?
— Я не могу быть осведомлён в чем-либо лучше Вашего Величества, — ответил Кольбер со всей возможной учтивостью. — Но я, быть может, могу вследствие чистой случайности внести некоторые уточнения в сведения, которые вам сообщают помимо меня.
— Хорошо, я вас слушаю, господин Кольбер, — ответил Людовик. — Если вы сообщите мне что-то такое, что оправдает ваше неуместное любопытство, я, возможно, пересмотрю свою оценку этой назойливости.
— Начнём, если позволите, с малости, — сказал Кольбер. — Известный вам аббат д’Эрбле, именуемый в прошлом Арамисом, который был впоследствии другом господина Фуке, а также ваннским епископом, после чего стал испанским грандом и герцогом д’Аламеда, послом Испании при французском дворе. Этот человек был нам нужен на протяжении некоторого времени, поскольку обещал содействие в установлении союзнических отношений с Испанией.
— Вы не сообщили мне ничего нового, господин Кольбер, — возразил Король с нетерпением.
— Я лишь хотел указать, что Испания не стала нашим союзником несмотря на то, что августейшая супруга Вашего Величества, Королева Мария-Терезия, является испанской принцессой, — ответил Кольбер. — Следовательно, мы напрасно возлагали надежды на этого человека.
— Для начала, господин Кольбер, вам следует учесть, что мы в последние два года смогли заключить весьма полезные соглашения с Испанией, причем, отнюдь не благодаря моей августейшей супруге, Королеве, а благодаря усилиям герцога д’Аламеда, в которых великолепно сочетался его ум, его связи, его влияние и его талант дипломата. Говорю вам это со знанием дела, и полагаю, что ваших знаний этой стороны французской дипломатии достаточно, чтобы со мной согласиться, — возразил Людовик.
— Я полностью согласен с Вашим Величеством, — ответил Кольбер. — Однако я хочу отметить, что в будущем нет никаких оснований предвидеть хотя бы малейшую пользу от участия герцога в наших делах с Испанией, поскольку у нас нет с ней никаких дел.
— Вы ошибаетесь, господин Кольбер, — возразил Людовик. — Бывает, порой, что даже воюющие страны имеют кое-какие важные дипломатические дела, которые зафиксированы в секретных соглашениях, и которые выполняются неуклонно вопреки той ситуации, что эти страны формально являются враждующими. Кроме того, никакая война не вечна, тогда как любая политика непрерывна, ибо вечна. Дипломатические отношения не столь заметны, как военные, но их влияние порой намного сильнее.
— Склоняюсь перед мудростью Вашего Величества, — скромно ответил Кольбер.
— Вы, впрочем, правы в том, что, вероятно, таланты герцога будут в будущем не столь полезны, поскольку, мне кажется, что его, как француза по происхождению, Испания, быть может, исключит из числа своих дипломатов, как мы исключили его из числа испанских представителей, поскольку воюющие страны не держат представителей друг друга при своих дворах. Однако, не будем зарекаться. Как знать, на чём держится влияния герцога в Испании? До сих пор оно было достаточно существенным и полезным для нас, хотя об истинных причинах его мы ничего не знаем.
— Это так, Ваше Величество, но вы, по-видимому, не знаете, что герцог очень часто посещает Шотландию, — ответил Кольбер. — И его посещения связаны с общением с неким лицом, о котором мне было велено не наводить никаких справок.
— Что вы знаете об этом лице? — с живостью спросил Король.
— Я знаю, Ваше Величество, что это лицо является родственником французского королевского дома, — сказал Кольбер, понимая, что зашёл слишком далеко, и в данную минуту решается его судьба: либо Король простит его причастность к этой тайне вследствие имеющихся у него дополнительных сведений, либо он его уничтожит.
— Вы ошибаетесь, господин Кольбер, — спокойно ответил Людовик. — Это лицо лишь имеет некоторое внешнее сходство с неким лицом, которое, однако, не даёт ему никаких прав ни на что в этом мире.
— Принимаю вашу поправку, Ваше Величество, и прошу меня простить за неуместные домыслы, — согласился Кольбер.
— Данное лицо следовало бы содержать в иных местах, но вы, господин Кольбер, не сообщили мне ничего нового в отношении его пребывания в Шотландии, — ответил Король. — Итак, я жду от вас оправданий вашей неделикатности и вашего любопытства вопреки моей воли, и вы, насколько я могу судить, мне пока ещё их не представили.
— Для полноты картины я должен вам сообщить, что три других человека, связанных с этой историей, вопреки общему мнению, отнюдь не погибли. Они живы, и они находятся вот уже два года рядом с тем лицом, о котором мы говорим, — сказал Кольбер, понимая, что вытянул из колоды джокера и в настоящую минуту предъявляет его Людовику: от реакции Короля на эту новость зависит дальнейшая судьба министра.
— Вы говорите о тех людях, которые были друзьями господина д’Эрбле? — спросил Людовик.
— Этих людей зовут барон дю Валон, граф де ла Фер и граф д’Артаньян, — ответил Кольбер. — Последний из них, бывший капитан королевских мушкетёров, человек, получивший по вашему распоряжению звание и жезл маршала Франции, которого все считали погибшим почти в тот же час, когда он получил этот жезл. Этот человек жив и находится в Шотландии в своём имении.
— В местечке Монквиль? — спросил Король. — В домике на берегу реки Клайд?
— Именно так, Ваше Величество, — ответил Кольбер.
Людовик резко встал, что заставило Кольбера также вскочить и поклониться. Король стал нервно расхаживать по кабинету.
— Господин Кольбер, вы должны рассказать мне со всей откровенностью, что вы предприняли после того, как получили эту информацию, — сказал он. — Не пытайтесь лгать мне. Я всё равно всё узнаю, рано или поздно, и если выяснится, что вы утаили от меня хотя бы самую малость, или солгали мне, вам несдобровать.
Кольбер похолодел. Ему предстояло сознаться, что он своевольно направил двух шпионов для того, чтобы выяснить всё про ту личность, интересоваться которой он получил от Короля запрет. Однако, если он скроет этот поступок, а впоследствии Король узнает об этом, будет ещё хуже. Решение следовало принять быстро, поэтому Кольбер решил сознаться во всём, постаравшись смягчить формулировки.
— Ваше Величество, я направил двух человек, чтобы они содействовали…
— Вы направили двух шпионов, чтобы они выяснили, что это за человек! — перебил его Людовик, назвав вещи своими именами. — Господин Кольбер, я вами очень недоволен. Хорошо ещё, что вы сейчас сознались в своём непослушании! Что сталось с этими людьми?
— Я не знаю, Ваше Величество, — пролепетал Кольбер.
— Когда вы их направили? — спросил Король. — Впрочем, я могу и сам подсчитать, когда вы это сделали, поскольку причиной ваших действий, по-видимому, послужил мой интерес к узнику Марчиали, не так ли?
— Ваше Величество, я склоняюсь перед вашей прозорливостью, — тихо проговорил Кольбер.
— Вы не предполагали использование голубиной почты? — сухо спросил Король.
— Нет, Ваше Величество, — ответил Кольбер.
— Почему? Разве вы не хотели получить интересующие вас сведения как можно скорее? — спросил Король.
— Я не был уверен, что возможен полёт голубей через пролив, — ответил Кольбер.
— Какой там пролив! — усмехнулся Король. — От побережья до Парижа дальше, чем пересечь это пролив. И, кроме того, даже в этом случае вы могли бы воспользоваться голубиной почтой из Руана или из Кана.
— Эта мысль не пришла мне в голову, — ответил Кольбер.
— Не лгите, Кольбер, — строго сказал Король. — Я понимаю ваше нетерпение узнать интересующую вас тайну, я знаю также, что вы используете голубиную почту в подобных случаях.
— Ваше Величество, я не лгу, — ответил Кольбер. — Я предположил, что тайна может оказаться слишком важной, чтобы доверять её голубю. Ведь голубя можно подстрелить!
— Вы могли бы прибегнуть к тайнописи, — возразил Король. — Хорошо, итак, вы ждёте ваших посланников лично. Какой срок их возвращения вы ставите в самом худшем случае?
— Не позднее, чем в ближайшие две недели, Ваше Величество, — ответил Кольбер.
— А теперь послушайте меня, господин Жан-Батист Кольбер, — холодно и чётко произнёс Король. — Вы пошли на поводу своего любопытства и сделали так, что некоторые сведения, распространения которых для меня нежелательны, будут известны вам. Это плохо, очень плохо, Кольбер, но это пустяки в сравнении с другими вашими просчётами в этом деле. Неприятно для вас и для меня, что эти сведения будут известны ещё и двум вашим посланникам, в чьём молчании я не убеждён. Это серьёзнейший проступок, господин Кольбер! Далее. Если эти люди попадут в руки врагов, эти сведения могут стать доступными явным врагам Франции, которых в настоящее время очень много вследствие военных действий в Европе. Это ещё хуже. Наконец, тайна, которую достаточно хорошо хранили четверо названных вами людей, теперь, вероятно, сможет стать известна тем людям, которые не только не будут её хранить, но, напротив, предпримут усилия для того, чтобы воспользоваться ей во вред Франции. В этих условиях люди, которых вы причислили к моим врагам становятся единственной опорой сохранения этой тайны за пределами Франции. До тех пор, пока лицо, которым вы интересовались вопреки моему запрету, находится за пределами Франции, перечисленные вами люди являются наиболее надёжной и, практически, единственной опорой Франции в этом деле! За ваши просчёты вас следовало бы казнить, господин Жан-Батист Кольбер. У меня имеется весомая причина для того, чтобы сделать это немедленно, но есть две причины для того, чтобы этого не делать. Первая причина, по которой я не распоряжаюсь немедленно вас казнить, состоит в том, что вы, наконец, честно признались во всех своих действиях. Вторая причина… Пожалуй, вам не обязательно её знать.
«Эта причина состоит в том, что д’Артаньян и д’Эрбле предпочли меня Филиппу только лишь за то, что я предпочёл господина Кольбера господину Фуке».
— Обе эти причины недостаточно надёжны для того, чтобы спасти вас в следующем подобном случае, — продолжал Людовик. — Помните это, господин Кольбер! А теперь повторите мне ещё раз имена четырех человек, о которых вы мне сообщили, что они находятся в Шотландии.
— Граф д’Артаньян, граф де Ла Фер, барон дю Валон и шевалье д’Эрбле, — ответил Кольбер.
— Выбросьте из головы все имена, кроме первого! — усмехнулся Король. — Запомните четыре простых имени: Атос, Портос, Арамис и д’Артаньян. Это намного короче. И это – те имена, которыми их следует называть. Всё остальное – не важно. Этих четырех человек отныне вы, господин Кольбер, должны считать предметом вашей наивысшей заботы. Вы должны помогать этим людям во всём, что касается сохранения той тайны, к которой вы прикоснулись и что касается предотвращения использования этой тайны во вред Франции. А это означает, что упомянутый вами человек должен и впредь оставаться подконтрольным этим четырём людям, а вы должны каждую секунду знать, где находятся эти люди, и если они куда-то направляются, вы должны знать, куда именно они направляются. Я запрещаю вам вмешиваться в их действия без моего согласия даже в том случае, если вам покажется, что вмешательство необходимо. Я и только я буду решать, что позволительно этим людям, а что им не позволительно. Вы меня хорошо поняли, господин Кольбер?
— Да, Ваше Величество, — ответил Кольбер.
— Атос, Портос, Арамис и д’Артаньян должны действовать, как сочтут нужным, вы не имеете права им мешать, но вы должны знать, где они и куда направляются, надеюсь, это понятно? — повторил Король. — Я вас больше не задерживаю, господин Кольбер.
«Если я решу избавиться от этих людей, я сделаю это сам и без помощи Кольбера, — подумал Король. — В настоящее время эти люди мне нужны. Граф де Ла Фер будет гарантом благородства их поступков, д’Эрбле не допустит неразумных действий, дю Валон никогда не пойдёт против Франции и её Короля, что же касается д’Артаньяна, он любит меня и предан мне, если не считать ситуации, когда ему придётся выбирать между мной и своими друзьями. Что ж, я не поставлю больше его перед этим выбором».

Глава XVIII. Спасение

— Слева по борту английские корабли! — прокричал Атос.
На «Званенбурге» тоже заметили четыре английских корабля. Теперь перевес был явно на стороне Английских кораблей и их союзников. Вопрос для «Грифона» стоял только в том, чтобы продержаться до подхода английских кораблей.
«Грифон» резко развернулся налево, повернув к «Званенбургу» свою корму. Этот маневр был теперь возможен, поскольку два других голландских корабля были уже далеко позади и их пушки не могли достичь борта «Грифона».
— Портос, ваше искусство снова востребовано! — крикнул д’Артаньян.
— Мне это по душе! — откликнулся гигант.
Большинство матросов боролись с течью. Несколько человек заделывали пробоины изнутри судна, остальные по очереди работали на помпе, откачивая воду из трюма. Но канониры по-прежнему были активны. Двое самых умелых канониров помогали Портосу управляться с двумя кормовыми пушками.
Однако активная пальба Портоса не нанесла ущерба «Званенбургу», поскольку капитан этого судна принял во внимание эффективность кормовой стрельбы «Грифона» по тому ущербу, который он нанёс двум другим кораблям. Этот корабль продолжал погоню без должной старательности, имея целью только продемонстрировать своё превосходство над врагом, которое было временным вследствие стремительного приближения английских кораблей. По всей видимости, капитан голландского судна не планировал вступать в морской бой с приближающимися английскими кораблями. Каким бы плачевным ни было состояние «Грифона», он продолжал держаться на плаву и представлял опасность, все три голландских корабля имели пробоины, которые снижали их маневренность, тогда как приближающиеся английские корабли не имели ни малейших повреждений, кроме того, они превосходили голландскую группу численностью. Четыре свежих английских корабля были явной угрозой для трех поврежденных голландских кораблей даже если не принимать в расчёт «Грифон».
Вскоре «Званенбург» и вовсе развернулся и принялся отступать от надвигающейся группы английских кораблей.
— Мы спасены, — сказал Арамис. — Благодаря пушечной стрельбе Портоса и благодаря прибытию английских кораблей.
— Слава богу, мы ещё сможем продолжить наше дело во спасение Франции, — сказал Атос.
— Вы правы, Атос, но к тому же совершенно не лишним будет ещё немного задержаться на этом свете! — воскликнул д’Артаньян.
— Вы правы, д’Артаньян! — подхватил Портос. — Сегодняшняя стрельба вернула мне всю полноту вкуса к жизни и к военным действиям!
— Вернула? — удивился д’Артаньян. — Вы хотите сказать, что до этого вы утратили вкус к жизни и к сражениям?
— Не то, чтобы утратил, — усмехнулся Портос. — Но давненько я не испытывал такого азарта борьбы.
— Да, Портос, сегодня вы были в ударе! — отметил Атос. — Сегодня был ваш день, друг мой! Вы поработали на славу за всех нас!
— А как же иначе? — удивился Портос. — У нас ведь один за всех!
— И все за одного! — хором ответили Атос, Арамис и д’Артаньян. 

Тем временем английские корабли приблизились к «Грифону». Поскольку «Грифон» шёл под французским флагом, а Англия в эту пору была нашим союзником, с борта английских кораблей приветливо махали шапками английские матросы, а матросы «Грифона» в ответ приветствовали английские суда.
Внезапно с корабля «Сент Девид» донеслась чистейшая французская речь.
— Здесь капитан Батс! — донесся до наших друзей голос, усиленный рупором. — Нужна ли вам помощь? Если нет, мы отправляемся в погоню за голландскими судами!
 — Здесь капитан д’Аржансон! — ответил капитан «Грифона». — Благодарим за военную поддержку! Мы на ходу, справимся сами. Можете отправляться в погоню за голландцами! Они все имеют пробоины.
— Дайте мне рупор, — сказал Атос.
Капитан протянул графу рупор.
— Капитан Батс! — прокричал Атос. — Здесь граф де Ля Фер! Я благословляю тебя, Рауль, на погоню! Спасибо за помощь!
— Отец! — прокричал капитан Батс, ибо это был Рауль де Бражелон, принявший новое имя на службе в английском флоте. — Я повинуюсь! Мы возьмём их в плен или утопим!

Надо ли говорить, что корабль «Званенбург» и корабль «Ендракхт» были потоплены, а корабль «Сант Паулюс» был захвачен и доставлен к берегам Англии, где впоследствии он был сожжен, поскольку ему были нанесены столь существенные повреждения, что ремонтировать его не было никакого смысла.
Таким образом Рауль де Бражелон под именем капитана Батса возглавил и осуществил успешную охоту за тремя голландскими кораблями и тем самым покрыл имя капитана Батса славой. Забегая вперед скажем, что этот подвиг был далеко не последним в списке славного капитана Батса. 

«Грифон» далее без приключений вернулся в порт Эдинбурга, где встал на ремонт, тогда как наши друзья предприняли очередную попытку выяснить судьбу Филиппа. Пленный капитан «Чёрного Лиса» отказывался дать информацию, Арамис хотел применить к нему свои методы воздействия, но Атос категорически отверг его методы.
Д’Артаньян радовался спасению Сюзанны как ребёнок, поскольку эта красавица, по-видимому, не в шутку пленила его сердце. 

Глава XIX. Хлопоты с пиратом

По возвращении в Эдинбург друзья предприняли новую попытку разузнать что-либо о судьбе Филиппа. Портос, Арамис и д’Артаньян предлагали более тщательно побеседовать с Ван дер Милем, капитаном «Чёрного Лиса», который был на время заперт в чулан. Однако Атос категорически отверг любое насилие.
— Этот человек – наш пленный, — сказал он. — С пленными необходимо обращаться достойно.
— Даже в том случае, если от сведений, которые он знает, но не хочет сообщать, может зависеть судьба нескольких европейских государств? — возразил Арамис. — Даже в том случае, если от его молчания мы можем не преуспеть предотвратить величайшую катастрофу, которая может окончиться ещё более жесткой войной, чем сейчас?
— Позвольте мне его хорошенько прижать! — сказал Портос. — Я просто пожму ему руку, вполсилы, и он мне всё расскажет!
— Этот негодяй подговорил двух наших слуг на измену, он виновен в гибели Базена, он похитил Филиппа, и, чёрт подери, он похитил Сюзанну! — возмущался д’Артаньян. — А мы церемонимся с ним, как будто это дипломат из дружественной страны!
— Друзья мои! — возразил Атос. — Этот человек захвачен в сражении, он – наш пленник, с пленными следует обращаться корректно.
— Вспомните, Атос, как обращался с пленными Мордаунт! — сказал д’Артаньян, хотя прекрасно понимал, что этот аргумент не подействует.
— Но ведь мы – не Мордаунт, — улыбнулся Атос.
— Когда мы воздали должное Миледи за её преступления, и никакая щепетильность не остановила нас, — сказал Арамис. — А ведь это была, что ни говори, женщина. И пусть она стреляла в нас, пусть она пыталась нас отравить, а также несмотря на все другие её преступления, она не перестала быть женщиной. Однако мы понимали, что имеем дело с врагом, и поступили с ней так, как она этого заслуживает.
— После этого не было ни дня, когда бы я не раскаивался в этом поступке, — грустно возразил Атос. — Дело не в том, была ли она виновата в достаточной мере, чтобы заслужить эту участь, или нет. И дело не в том, насколько целесообразно было бы избавить мир от неё. Дело в нас самих. Готовы ли мы нести всю свою оставшуюся жизнь тяжесть подобного поступка на своих плечах? Нужны ли нам укоры собственной совести?
— Этак вы, пожалуй, отпустите этого мерзавца на свободу, — проворчал Портос.
— Я бы сделал это, если бы не опасался, что он доведёт свой план по использованию Филиппа против Франции до конца, — ответил Атос. — Этот человек знает слишком многое, и его знания слишком опасны. Он, по-видимому, знает, где находится Филипп, и он намерен использовать его для создания смуты, это грозит гражданской войной во Франции. Поэтому он не может быть отпущен на свободу.
— А я думаю, что он не заслуживает свободы ещё и потому, что похитил Сюзанну, намеревался убить Агнессу и, по-видимому, убил Базена, — горячился д’Артаньян. — Он подбил на предательство двоих англичан! Эти самые Джон Смолл и Бен Браун, люди не порядочные, но ведь они никак этого не проявляли. Они, вероятно, и дальше служили бы нам вполне сносно, если бы не он. А в результате его действий они оба стали на путь предательства, и хотя убиты, лучше бы они оставались честными людьми и жили в своё удовольствие. От действия этого пирата погибли многие, а мы с ним церемонимся! Он сеет зло вокруг себя и будет продолжать это делать. Порядочные люди ступили на путь предательства по его милости.
— Простите, дорогой друг, что я остаюсь бесчувственным к вашему горю, — сказал Атос. — Ведь вы в результате этого предательства остались без вашего дома.
— Мой дом? — пробормотал д’Артаньян. — Между прочим, да! А я и забыл об этом! Я ведь ещё и разорён ко всему прочему, чёрт бы его побрал! Впрочем, это меня не так беспокоит, как остальное.
— Вы не разорены, д’Артаньян, пока я не разорён, — возразил Портос. — А мои деньги лежат в надёжном английском банке.
— И все мои деньги также в вашем распоряжении, мой друг, — сказал Атос.
— Пусть денежные вопросы вас не волнуют, друзья мои, — мягко ответил Арамис. — Подобные пустяковые проблемы вы можете не принимать в расчёт. У меня есть вполне надёжный источник средств, которым мы сможем воспользоваться при необходимости. Но нам необходимо найти Филиппа. Если вы, Атос, не позволяете нам применять к Ван дер Милю суровые методы беседы по душам, придётся мне заняться этим делом по своим каналам.
— И что тогда нам делать с этим капитаном пиратов? — спросил Портос. — Чертовски жаль, что нельзя его попросту придушить! Ей-богу, Атос, я вас не понимаю! Мы протыкали своими шпагами словно жуков булавкой гвардейцев кардинала только за то, что они неуважительно говорили о нас или о нашем мундире! А между тем это были наши соотечественники, которые честно несли свою службу, причём они подчинялись первому министру Франции, назначенному Королём Франции на эту должность. Они были в своём праве, это были, повторяю, французы, причем, честные французы. Вспомните, ведь во время осады Ла-Рошели, да и в других случаях, мы сражались с ними плечом к плечу, они были нашими боевыми товарищами! И ни у кого из нас не болит душа от того, что у каждого из нас есть своё маленькое кладбище, которое мы заполнили теми, с кем на какой-то миг не сошлись во мнении по какому-нибудь пустяковому вопросу. А здесь перед нами враг, пират, голландец, убийца! С чего нам с ними миндальничать! Тьфу!
— Быть может, вы правы, друзья мои, — ответил, наконец, Атос. — Быть может, этот человек – негодяй, и он, безусловно, наш враг. Он заслуживает серьёзного наказания, быть может даже смерти. Но он – наш пленник. Если бы была возможность отдать его французским властям, я бы с радостью это сделал. Но у нас нет такой возможности.
— Ну почему же! — возразил Арамис. — Мы можем поручить его капитану д’Аржансону. После того, как его люди починят корабль «Грифон», они отправятся во Францию. Он может доставить этого капитана пиратов под юрисдикцию французской полиции и предоставить решение его судьбы французской Фемиде или даже непосредственно Его Величеству. Однако не забывайте, Атос, что этот человек знает тайну, которую ему знать не следовало бы. Одно это уже делает его врагом Франции и государственным преступником в отношении Франции, заслуживающим казни. При этом, заметьте, он владеет тайной пребывания Филиппа, которую мы, если бы нам удалось её из него вытащить, могли бы использовать для того, чтобы предотвратить весь тот вред, который он замыслил и который, возможно будет нанесён другими людьми по его плану даже в том случае, если мы уже больше никогда не выпустим его на свободу, и даже если бы мы его убили.
— Чёрт побери, Атос! — воскликнул д’Артаньян. — Если бы тридцать лет назад я по молодости и по горячности проткнул этого пирата своей шпагой, вы бы даже не подумали меня осудить!
— Если бы вы даже проткнули его шпагой во вчерашнем сражении, то и в этом случае я и не подумал бы вас осудить, друг мой, — ответил Атос. — Но сегодня он наш пленник, и он безоружен.
— Это легко можно исправить! — воскликнул д’Артаньян. — Я дам ему шпагу, и мы будем сражаться на равных.
— А если он откажется? — спросил Атос.
— Я всё улажу, — сказал Портос.
С этими словами Портос пошёл к чулану. На найдя ключа от двери, он просто сорвал накладной замок так, будто просто сорвал переспелую сливу с дерева.
— Послушайте-ка, господин Ван дер Миль! — сказал он. — Нельзя ли пригласить вас на один разговор?
— Я ничего не скажу вам про вашего дворянина, которого вы желаете найти! — ответил пират.
— Не хотите сообщать, и не надо, — невозмутимо ответил Портос. — Я хотел бы поговорить с вами о вашей стране.
— Что вы хотите узнать? — спросил голландский капитан.
— Погодите-ка, разговаривать по душам с человеком, у которого связаны руки, просто неприлично, — сказал Портос. — Дайте-ка я вам их развяжу.
С этими словами он легко порвал путы, которыми были связаны руки Ван дер Миля.
— Я хотел обсудить с вами несколько тонкостей голландского языка, — продолжал он. — Вы ведь не возражаете против этого?
— Нисколько, — ответил Ван дер Миль.
— Скажите мне, пожалуйста, как будет по-голландски «Выносливая лошадь»? — спросил Портос.
— Stoer paard, — ответил голландец.
— Ну что же, это вполне понятно, — согласился Портос, ничего, впрочем, не понимая. — А как будет по-голландски «Крепкая карета»?
— Sterke koets, — ответил Ван дер Миль.
— Терпимо. А как будет «Острая шпага»? — не унимался Портос.
— Scherp zwaard, ответил голландец, начиная раздражаться.
— Благодарю вас, любезный! — продолжал Портос с невозмутимым видом. — Вы сообщаете мне крайне полезные лингвистические сведения. А как будет по-голландски «Гадкий мерзкий подлый пират, самый вид которого у меня вызывает отвращение»?
— Dikke, onhandige Franse brutaal, die ik graag met een zwaard zal doorboren! — воскликнул Ван дер Миль, не скрывая своей ярости и ненависти к Портосу.
— Это меня вполне устраивает! — воскликнул Портос. — Мне показалось, что вы хотели бы подкрепить ваши слова несколькими взмахами шпаги?
— С превеликим удовольствием! — воскликнул Ван дер Миль.
— Пара минут, и мы всё уладим! — радостно ответил Портос.
После этого он обратился к Атосу, Арамису и д’Артаньяну.
— Друзья мои! — сказал он. — Господин Ван дер Миль дал мне небольшой урок голландского языка и попросил меня в благодарность за это дать ему небольшой урок фехтования. Я прошу вас последить, чтобы нам никто не мешал. Арамис, вы не одолжите капитану Ван дер Милю вашу шпагу? Обещаю её не сломать во время наших занятий фехтованием.
Арамис молча протянул Портосу свою шпагу, которую Портос передал голландцу.
Ван дер Миль взглянул на Портоса внимательным взглядом, затем осмотрел его друзей.
— Пожалуй, этот человек не подходит мне по росту и по весу, — мрачно сказал он. — И руки у него длиннее моих. Мне с ним не справиться.
— Что же мне прикажете укоротить руки ради удовольствия драться с вами? — рассердился Портос.
— Я выбираю себе вот этого, — сказал он, указав на д’Артаньяна.
— В таком случае я могу уже начать отпевать вас, — усмехнулся Арамис. — Как вы полагаете, Атос, сколько он продержится? Минуту или полторы?
— Сорок пять секунд, — ответил Атос.
— Тогда я буду драться с вами, — ответил Ван дер Миль, указывая на Арамиса.
— Пятьдесят пять секунд, — ответил Атос.
— А с вами? — спросил Ван дер Миль Атоса.
— Как знать? Я не считаю секунды в сражениях, — ответил Атос. — Быть может минуты полторы или даже две.
— Вы признаёте, что сражаетесь хуже, чем ваши друзья? — обрадовался Ван дер Миль.
— Вы меня не поняли, — возразил Атос. — Если я буду сражаться с вами, я буду сражаться левой рукой, чтобы хоть как-то снизить вероятность вашего поражения.
— Прекрасная идея! — воскликнул Портос. — Ван дер Миль, мы уравняем шансы! Я буду сражаться против вас без шпаги! Я дам вам шпагу, а сам возьму кинжал. Это вас устроит?
— Если ваши друзья дадут слово дворянина не помогать вам, — ответил Ван дер Миль.
— Даю вам слово дворянина за себя и за моих друзей, что никто из нас не будет вмешиваться в ваш бой, мы лишь будем следить, чтобы условия дуэли не нарушались, — сказал Атос.
— Слово дворянина! — подтвердили слова Атоса Арамис и д’Артаньян.
Портос взял в руки кинжал с лезвием не более дюжины дюймов и предоставил Ван дер Милю использовать шпагу Арамиса.
— На счет три сходитесь, — сказал Атос. — Один, два, три!
Сражение началось. Портосу было нелегко отбивать удары шпаги, имея только кинжал, но он обладал отличной реакцией, титанической силой и удивительным хладнокровием. Ван дер Миль не давал возможности Портосу ранить себя, поскольку длина его руки вместе с длиной шпаги, конечно, сильно превосходили длину руки Портоса вместе с длиной лезвия кинжала. Портос невозмутимо отбивал шпагу, сила его удара постепенно нарастала, и это начало изматывать Ван дер Миля. Неожиданно Портос ударил по шпаге особенно сильно, рука голландца отклонилась вслед за шпагой, после этого Портос сделал выпад своей рукой и кинжал по самую рукоятку вошёл в грудь голландского пирата.
— Сударь, после такого удара вам осталось жить не более получаса, — холодно сказал Арамис. — Я священник и могу отпустить вам грехи в том случае, если вы – католик и если вы скажите нам, где нам следует искать того дворянина, который нам необходим.
— Я протестант и я ничего вам не скажу, — ответил Ван дер Миль.
— Аминь, — сказал Арамис.

Глава XX. Признание

После этого Портос бережно взял Ван дер Миля и положил на кровать, положив ему под голову подушки.
— Погодите, — произнёс, наконец, через силу Ван дер Миль. — Я должен сказать вам одну важную вещь. Обещайте, что позовёте ко мне протестантского священника.
— Сюзанна! — воскликнул д’Артаньян и вошёл в соседнюю комнату, которую занимала его возлюбленная. — Сюзанна, детка, немедленно приведи сюда протестантского священника. Его услуги будут оплачены. Поторопись, прошу тебя.
— Мы выполним вашу просьбу безо всяких условий, сударь, — ответил Атос. — Однако, если вам есть что сказать и облегчить тем самым душу, уменьшив зло от ваших действий, мы со всем вниманием выслушаем вас.
— Знайте же, что дворянин, которого вы ищите, сбежал от нас после того, как узнал о наших целях, — сказал Ван дер Миль. — Мы не смогли понять, как ему удалось бежать. Он очень умный и хитрый.
— Каковы же были ваши цели? — спросил Арамис.
— Мы знали, что этот человек очень похож на французского Короля и на его брата. Мы решили, что это – незаконнорожденный принц. Сами мы не видели Короля Франции, но доверились тем, от кого узнали об этом, — ответил голландец. — Мы хотели запросить за него выкуп побольше. Рассчитывали на миллион ливров.
— От кого вы об этом узнали? — спросил Арамис.
— Вы не обманули меня со священником? — в свою очередь спросил Ван дер Миль.
— Он уже на подходе, — ответил Арамис.
Действительно, в этот момент в комнату вошла Сюзанна в сопровождении протестантского священника. Арамис сделал жест, чтобы они подождали в сторонке.
— Мы захватили двух французских шпионов, которые были посланы министром Франции Кольбером для того, чтобы уточнить какие-то сведения про этого человека, — ответил пират.
— Где сейчас эти люди? — спросил Арамис.
— Полагаю, что в желудках акул, — ответил Ван дер Миль. — Команда решила… Да что уж теперь кривить душой? Я сам решил, что они знают слишком важную тайну, поэтому я велел выбросить их за борт.
— А вот и священник! — воскликнул Атос, приглашая священника подойти к кровати, на которую был размещён раненый Ван дер Миль. — Мы оставляем вас наедине, чтобы вы могли исповедаться и приготовиться к путешествию в мир иной.
— Рекомендую вам не обсуждать это происшествие с вашим священнослужителем, господин Ван дер Миль, — прошептал Арамис. — Для того, чтобы покаяться в ваших действиях, связанных с этими обстоятельствами, нет нужды называть имена. Поверьте, если вы проявите такую скромность, вы окажете немаловажную услугу не только нашим соотечественникам, но и вашим.
Ван дер Миль кивнул.

После этого друзья вышли из комнаты, предоставив вошедшему священнику беседовать с голландцем.
Через десять минут священник вышел из комнаты.
— Я отпустил его грехи, — сказал он. — Он хочет побеседовать с человеком, которого зовут Атос.
Атос вошёл в комнату к умирающему.
— Сударь, вы хотели говорить со мной? — спросил он. — Я вас слушаю.
— Да, господин Атос, — ответил Ван дер Миль. — Я слышал вашу дискуссию относительно того, как поступить со мной. Исходя из этого, я решил довериться вам, поскольку убедился в том, насколько вы благородный человек.
— Я с уважением отношусь к последней воле человека в вашем положении, сударь, — ответил Атос, — но должен предупредить, что далеко не любую волю умирающего я могу обещать исполнить, поскольку вы были нашим врагом и оставались бы им и далее, если бы не находились при смерти.
— Не беспокойтесь, моя просьба не придёт в противоречие с вашими понятиями о чести и о долге, — ответил Ван дер Миль. — Речь идёт о моей дочери. Кроме меня у неё никого нет. Признаюсь, я не лучший отец, но я отец, таков, каков я есть. Моя профессия, быть может, с вашей точки зрения предосудительна, но для граждан моей страны каперство против судов, плавающих под флагами враждебных нам государств, находящихся с нами в состоянии войны, не осуждается. Напротив, мои сограждане назвали бы вас авантюристами и, быть может, разбойниками или пиратами, как знать. Прошу простить меня за эту прямоту. Каждый сражается за свои идеалы, а идеалы, бывает, не совпадают. Так вот, я прошу вас передать моей дочери то, что я хотел бы оставить ей в наследство, то есть всё моё состояние. Это нельзя оформить юридически, поскольку то, чем я владею, находится в тайном месте в виде золотых и серебряных монет, ювелирных украшений, драгоценных камней.
— Сударь, где бы вы ни схоронили ваш клад, я не могу обещать, что разыщу его и вручу вашей дочери, — ответил Атос. — В настоящее время у меня имеется несколько намного более важных дел, кроме того, я уже не молод, и не могу гарантировать, что располагаю достаточным временем для выполнения подобных поручений. Приоритеты государственных интересов для меня в настоящее время являются наивысшими.
— Я понимаю все эти обстоятельства и признаю их весомыми, — ответил Ван дер Миль. — Я прошу лишь взять документ, зашитый в моей куртке, и хранить его до тех пор, пока обстоятельства не позволят вам уделить этому делу капельку вашего драгоценного времени. Из документа вы узнаете и то, как можно отыскать мою дочь, и то, как можно достать спрятанные мной сокровища. Было бы достаточно, если бы вы только лишь разыскали мою дочь и передали ей этот документ, но я хотел бы, чтобы часть моих денег послужила во искупление некоторых моих грехов.
— Это очень благородное намерение, сударь, — сказал Атос.
— Я прошу восстановить сожженные нами дом и прилегающие постройки для возмещения убытков господину д’Артаньяну, поскольку моё мнение о нём изменилось после того, как я узнал его, и я не хотел бы быть причиной его разорения, — продолжал Ван дер Миль.
— Господин д’Артаньян ни в чём не будет нуждаться, пока живы его друзья, — ответил Атос.
 — Насколько я смог понять его характер, господин Атос, ваш друг никогда не сможет пользоваться вашими деньгами как своими, а я оставил его без его собственных средств. Это моё желание. Прошу вас восстановить его имение и передать его в лучшем состоянии, чем оно было. Возьмите двойную цену убытков и компенсируйте ему ущерб, нанесённый мной и моими людьми, — сказал Ван дер Миль. — Если вы не сможете сделать это сами, поручите это моей дочери, хотя она ещё мала и проживает в Голландии, ей это будет сделать намного сложней, чем вам.
— Сударь, я понимаю ваш благородный порыв и готов принять на себя это поручение, хотя уверяю вас, что д’Артаньян не нуждается в компенсации такого рода от вас, поскольку всё, что он имел, он всегда добывал сам, — ответил Атос.
— Также пообещайте мне, что десятую часть денег вы отдадите в протестантскую церковь на помин загубленных мной душ, — сказал Ван дер Миль. — Хотя я считаю своё ремесло обычной военной профессией, признаюсь, что ваши взгляды на то, как следует обращаться с пленными, проникли в мою душу. Я впервые встретил такую принципиальность, и очень жалею, что не встретил вас раньше. Быть может, я посмеялся бы над вашими принципами, если бы речь не шла обо мне самом. Обстоятельства заставили меня очень внимательно слушать ваши слова, и я проникся вашими принципами. Каюсь, я не поступал со своими пленными так, как поступали бы вы. Это меня очень сильно огорчает сейчас, когда я стою одной ногой в могиле. Обещайте отдать одну десятую часть денег на помин душ, загубленных капитаном «Чёрного Лиса» Ван дер Милем, умоляю вас.
— Я обещаю сделать это при условии, что смогу выполнить это обещание, не отказываясь от более важной миссии, которая волею судьбы лежит на мне, — твёрдо сказал Атос.
— Этого вполне достаточно, — согласился голландец. — Я знаю, что вы сделаете это, если сможете, а требовать, чтобы вы сделали невозможное, не имеет никакого смысла. Теперь последняя просьба, господин Атос. Прошу вас, вытащите из меня этот кинжал.
— Если я сделаю это, вы умрёте! — возразил Атос. — Вы не умерли от потери крови только потому, что кинжал препятствует её вытеканию из той раны, которая им нанесена.
— Я знаю, господин Атос, — ответил Ван дер Миль. — Получив от вас обещание выполнить мою просьбу, если у вас будет такая возможность, я закончил все земные дела. Мне больше нечего делать на этом свете. Не скрою, я чувствую нестерпимую боль. Кроме того, вы же знаете, что часы мои сочтены. Так к чему продлевать эти мучения? Я хочу умереть прямо сейчас.
—Предлагаемый вами способ увеличит ваши мучения, — возразил Атос. — Быть может, у моего друга Арамиса найдётся какое-нибудь средство, которое позволит вам покинуть этот мин с меньшими мучениями.
— Подождите! — возразил голландец. — Я офицер, и я не хочу умирать от яда. Я предпочитаю умереть от колотой раны. Моё решение твердо.
— Хорошо, — ответил Атос.
— Я прочитаю молитву напоследок, — сказал Ван дер Миль. — Когда закончу, я закрою глаза. После этого прошу вас сделать то, о чём я прошу.
Атос молча кивнул. Ван дер Миль стал беззвучно шевелить губами, глядя в потолок. Через несколько минут губы его перестали шевелиться, и он устало закрыл глаза.
Атос подошёл к постели умирающего и одним рывком вынул кинжал Портоса из груди голландца. Из горла пирата вырвался предсмертный храп, на его груди появилось большое быстро разрастающееся кровавое пятно, после чего пират затих.
Атос распорол кинжалом край куртки и подкладку голландца, извлёк из образовавшейся дыры кожаный конверт, и, не вскрывая, положил его в свой карман, после чего вышел из комнаты.
— Мне жаль этого человека, — сказал он своим друзьям. — Каким бы злодеем ни казался нам наш враг, в нём подчас содержится очень много простой человеческой доброты и благородства.
 
Глава XXI. Новая цель

Итак, друзья узнали, что Филипп бежал от Ван дер Миля. Возможно, он до сих пор находится в Эдинбурге, но чем больше времени прошло с момента его бегства, тем с меньшей определённостью можно указать место, где он может находиться. Быть может, он уже покинул не только Шотландию, но и в целом Британские острова, он может оказаться на материке в любой из европейских стран, как во Франции, так и в Голландии, или в Испании, в Италии, в Португалии, да мало ли где!
Арамис, конечно, имел свои каналы получения сведений, но не мог же он объявить розыск человека, внешностью в точности совпадающего с Королём Франции. От таких розысков вреда могло быть больше, чем пользы. Кроме того, в любой миг Филипп мог объявиться официально. Предупреждать информаторов, чтобы они следили за тем, не объявится ли где-нибудь в Европе брат-близнец французского Короля также было бы бессмысленным. Если бы такое произошло, об этом стало бы известно, если же такого не произойдёт, то любые слухи о такой возможности излишни и вредны, а то и крайне опасны. Если мир будет ожидать такого события, французским Королём может объявить себя простой самозванец, даже не имеющий никакого сходства с Людовиком XIV.
Прежде всего, д’Артаньян решил отправить Сюзанну в безопасное место. Таким местом ему представлялось соседнее селение с Монквилем, где находились в настоящее время Агнесса Кэмпбэлл, тётушка мисс Грефтон и Базен, если он ещё был жив. Арамис нашёл надёжных людей для сопровождения Сюзанны Кампредон к месту назначения.
— Д’Артаньян, почему мы должны расстаться? — спросила Сюзанна. — Я мешаю вам в ваших делах?
— Сюзанна, нам предстоит важное дело, я не буду скрывать, это дело государственной важности, — ответил д’Артаньян. — При всём прочем это дело опасное, и я не могу вами рисковать! Я и без того уже чуть было не потерял вас. Я этого не переживу.
— Но я, быть может, буду вам полезна? — спросила Сюзанна.
— Дорогая моя, вы будете мне чрезвычайно полезны, если будете находиться в полной безопасности как можно дальше от тех негодяев, с которыми нам, вероятно, предстоит скрестить шпаги, — горячо ответил д’Артаньян.
— Я боюсь, что мы расстаёмся навсегда, мой милый капитан, — печально проговорила Сюзанна.
— Глупости, тысяча чертей! — воскликнул д’Артаньян. — Я не собираюсь умирать, во всяком случае в ближайшие несколько лет. С тех пор, как я как бы погиб, и в тот же самый миг, когда я обрёл вас, я особенно полюбил жизнь! Чёрт возьми, я люблю вас, и я намерен жениться на вас, дорогая Сюзанна! Согласитесь, было бы невежливо с моей стороны погибнуть после того, как я, как видите, сделал вам предложение, которое, надеюсь, вы примете с благосклонностью?
— Я согласна, Шарль, и если моё согласие хоть как-то сможет защитить вас, знайте, что я согласна тысячу раз! — ответила Сюзанна.
— Ещё как защитит, ого! Клянусь своей шпагой, ваше согласие прибавит мне сил, а, следовательно, я буду неуязвим для шпаг и пуль врага! — ответил д’Артаньян. — Всё же на случай, если я буду убит, знайте, что я был убит счастливым, зная, что вы меня любите и прольёте по мне пару-другую слезинок. Вот только жаль, что всё наследство, которое я мог бы вам оставить сгорело к чертям. Но мои друзья не оставят в нищете вдову Шарля д’Артаньяна!
— Я не собираюсь становиться вдовой, не став супругой, дорогой Шарль! — воскликнула Сюзанна. — Возвращайтесь живым и здоровым, мой рыцарь, вы не пожалеете об этом!
— Будь я проклят, если не поступлю именно так, как вы советуете! — ответил д’Артаньян. — Если десять минут назад я ещё сомневался, то теперь полностью убеждён, что мне следует ещё пожить некоторое время, чтобы вернуться к вам и провести с вами, дорогая Сюзанна, несколько счастливых лет.
— Лучше несколько десятков счастливых лет! — воскликнула Сюзанна.
— О, дорогая моя! — улыбнулся д’Артаньян. — Ни один солдат не строит такие далеко идущие планы, а я – солдат до мозга костей!
В этот момент в комнату вошёл Арамис, возвратившийся после встречи со своими агентами.
— Друзья мои, я могу сообщить кое-какие известия, а насколько они будут полезными, судите сами, — сказал он. — Ван дер Миль решил скрыть Филиппа в Сент-Джайлсе, в одной из запирающейся келий. У него свояк служит в этом соборе. Он был убеждён, что Филипп никуда не денется из-под опеки этого родственника. Судя по всему, Ван дер Миль сильно дорожил своим пленником и очень доверял своему свояку, а также верил в надёжность запоров. Действительно, на двери имелся засов, запирающийся снаружи. на окнах решётки. Вечером Филиппа покормили ужином, наутро комната была пуста. Засов был по-прежнему закрыт, но если Филиппу удалось каким-то образом изнутри открыть его, нет ничего удивительного, что он его закрыл, чтобы его исчезновение не сразу обнаружили. Свояк сообщил Ван дер Милю, что не понимает, каким образом Филиппу удалось убежать. У них был спор на повышенных тонах, но в конце концов Ван дер Миль поверил своему свояку и оставил его в покое.
— Это чрезвычайно интересные сведения, Арамис, но пока не слишком полезные для нас, — сказал Атос.
— Дальнейшие сведения не утешительны, — продолжал Арамис. — Есть весьма существенные основания полагать, что он отплыл на материк. Несколько людей, похожих по описанию на Филиппа, отплыли на различных кораблях, отправляющихся в разные места.  Два наиболее вероятных места, куда направился Филипп, это Франция и Голландия. С учётом того, что Король с большой вероятностью сам направится вскоре в Голландию для ведения войны, туда же может отправляться и Филипп. Но в настоящее время Король Франции направляется с войсками на Рейн для утверждения власти Франции над Эльзасом и Лотарингией. Там разыгрывается основная драма. Там же, по-видимому, окажутся и войска Голландии и её союзников. Следовательно, наше место там.
— Чёрт побери, снова война? — воскликнул д’Артаньян. — Что ж, от судьбы не уйдёшь! Я продолжаю следовать наставлениям своего батюшки, хотя его давно уже нет в живых. Единожды избрав профессией военное ремесло, трудно стать чем-то иным, кроме солдата!
— Ну, слава Богу! — отозвался Портос. — Признаться, я уже заскучал без настоящей битвы в этом тихом Монквиле. Мы неплохо размялись в морском бою, но это всё не то, что требуется настоящему мушкетёру!
— В последние годы я не ищу случая для сражений, — грустно сказал Атос, — но и не собираюсь их избегать. Если необходимо драться, значит, будем драться.
— Признаюсь, друзья мои, словом, устным и письменным, подчас можно сделать гораздо больше, чем шпагой, — продолжал Арамис. — Но бывает и так, что слово, подкрепленное хорошим ударом шпаги, действует быстрее и убедительнее. Впрочем, ведь наша основная цель не содействие успеху военных операций Франции, а предотвращение краха монархии из-за появления и активных действий второго претендента на трон. Нельзя заранее сказать, что именно нам предстоит делать, сражаться, или заниматься дипломатией. Однако надо быть готовым ко всему. Поэтому вооружимся как следует и отправимся на «Грифоне» на Родину.
 
Глава XXII. Несколько слов о Лотарингии

Автор должен напомнить нашим дорогим читателям, что Лотарингия была вечным камнем преткновения для французского трона, и Людовик XIV решился, наконец, убрать этот камень со своей дороги. Ещё во времена династии Валуа, начиная с Франциска II, лотарингский дом претендовал на место, которое ему никто не собирался отдавать. Вследствие женитьбы юного монарха на Марии Стюард, этот дом вплотную приблизился к трону, поскольку мать Марии была Марией де Гиз, и этим всё сказано. Гизы считали себя вправе претендовать на французский трон, однако, признавали с неохотой первенство за домов Валуа. Поскольку у Екатерины Медичи было четверо сыновей, никто не ожидал смены династии. Однако, все четверо умерли, не оставив законных наследников мужского пола. Юный Франциск II ушел в столь раннем возрасте, что это и не удивительно, однако, следующий сын, Карл IX, имевший незаконных детей, всё-таки не успел оставить законного наследника, что было уже плохим предзнаменованием. Воcшедший вслед за братом на трон Генрих III не любил женщин, отдавая предпочтение своим миньонам, что расшатало династию. В довершение всех зол, младший сын, Франсуа, умер молодым, так и не дождавшись своей очереди на трон, хотя многим, в том числе и ему, уже казалось, что столь сомнительная возможность при наличии трех старших братьев, уже стала для него и не столь уж несбыточной. При всех этих переходах власти Гизы стремились захватить трон Франции для себя, что было причиной многих гражданских войн и бунтов. Используя как рычаг, религиозные распри и опираясь в своей борьбе на поддержку других католических государств, а также Папы и кардиналов, как в своей стране, так и в соседних странах, Гизы были постоянной угрозой трону. Однако, судьба распорядилась по-иному, и трон Франции перешел Генриху Неварскому, супругу дочери Екатерины Медичи Маргариты, который под именем Генрих IV основал новую династию, династию Бурбонов. Легко представить злость Гизов и их ненависть ко всей династии, которая опередила их в этой извечной гонке. Главы лотарингского дома, как правило, получали имя Карл. Людовик XIV, внук Генриха IV, а, следовательно, третий представитель династии Бурбонов, унаследовал не только корону Франции, но и вечного врага этой короны в лице строптивых герцогов, кардиналов и аббатов из семейства Гизов, то есть весь лотарингский дом.
Таким образом, герцога Лотарингского следовало укоротить, Лотарингию навсегда лишить той самостоятельности, которую она получила от Карла V, поделившего свою империю между своими сыновьями. Эльзас, территория, примыкающая к Лотарингии, также был склонен к сепаратизму, что порождало нескончаемые противоречия как на самой этой земле, так и в близлежащих землях.
После того, как Людовик XIV лишил господина Фуке его независимости, приобретя остров-крепость Бель-Иль, поход на Эльзас и Лотарингию был неизбежен. Если при Генрихе IV и при Людовике XIII королевская власть во Франции ещё недостаточно окрепла, чтобы можно было упорядочить и навсегда закрепить эти мятежные земли в качестве неотъемлемой части Франции, то при Людовике XIV во многом благодаря усилию Кольбера и де Тюренна Король Франции уже обладал достаточной военной силой и политической властью, чтобы решить, наконец, этот вопрос окончательно.    
 Голландская война разгорелась в 1672—1678 годах. Нашими союзниками были Англия, Швеция, Кёльн и Мюнстер, а нашими врагами — Голландия, Испания, Габсбургская монархия и Бранденбург. К этому времени Эльзас и Лотарингия формально уже были под рукой Короля Франции, но мятежные Гизы продолжали свои интриги, как дипломатическим путём, так и военным, с целью, используя приграничное расположение своих земель, балансировать между Францией и Габсбургской монархией, а также вовлекая в эти игры Испанию и Голландию. Поскольку эти земли были слишком привлекательны по их стратегическому положению, ни одна из стран, получившая предложение военного и экономического союза, не оставалась равнодушной к такому предложению, хотя в итоге ни одна из подобных авантюр не увенчалась ожидаемым успехом.
Очевидной опасностью было присутствие на этой территории Филиппа. Если бы Герцог Лотарингский захватил его, он мог бы либо объявить о пленении Короля Франции, что способствовало бы усилению военной помощи со стороны наших врагов, либо попытаться посадить Филиппа на французский трон, с целью сделать из него послушного проводника собственных интересов. Вероятно, могла возникнуть и иная интрига, но в любом случае ничего хорошего такая ситуация для Франции не сулила.
Между тем, правительство Голландии открыто потешалось над Людовиком XIV, публикуя и распространяя всевозможные пасквили на него. После того, как Людовик объявил себя Королем-Солнцем, голландцы выпустили монету с Иисусом Навиным, который, как известно, согласно Ветхому Завету, остановил своим велением движение Солнца. Тем самым Голландия как бы намекала, что она сильней Франции и может остановить Людовика в его территориальных планах.
Причины идеологического противостояния Голландии и Франции крылись, разумеется, в различии религий. Тогда как Франция избавилась, в основном, от гугенотов, и превратилась целиком в католическое государство, Голландия сохраняла своей основной религией протестантизм. Это, вероятно, было одной из причин, по которой из неё исходили многочисленные пасквили на Короля Франции. Другой причиной были, разумеется, противоречивые территориальные интересы. Третьей причиной была конкуренция за господство на морях.
Англия, как известно, была также, в основном, протестантской страной, однако, сам Карл II, воспитанный при французском дворе во время своего изгнания, которое началось, когда он был ещё юным принцем, в те времена, когда Кромвель свергнул и казнил его отца, Карла I, тяготел к католичеству. Кроме того, родная сестра Карла II, принцесса Генриетта, была замужем за братом нашего Короля, Филиппом, Герцогом Орлеанским, называемым по традиции, Месье. Это замужество дало ей титул Мадам, то есть второй по значимости дамы Франции, после Королевы. Столь тесное родство двух королевских домов содействовало установлению понимания и сотрудничества. Карл II надеялся преобразовать Англию в католическую страну, поддерживал союз с Францией и также считал, что активность Голландии на океанах следует укоротить, поскольку для Англии, островного государства, гегемония на воде была жизненно необходима. К сожалению, союз Франции с Англией вскоре распался, но в то время, о котором мы пишем, Англия ещё была на нашей стороне, доблестный Виконт де Бражелон сражался на стороне Англии под именем капитана Батса, а английский флот поддерживал на воде наш флот в его противостоянии голландским и испанским кораблям. 

Глава XXIII. Трактирщик

Перед тем, как друзья отправились во Францию на «Грифоне», произошёл занятный эпизод. В комнату, где совещались д’Артаньян и его друзья, зашёл трактирщик.
— Господа, извините, что отвлекаю вас от важных дел, — сказал он. — Сегодня утром пришёл человек, который предложил мне десять дублонов за то, что я угощу вас вином, которое он принёс. Одновременно он вручил четыре бутылки вина, с виду хорошего и запечатанного по всем правилам. Они были вот в этой самой корзине. Я, господа, сам – старый солдат, и вы мне глубоко симпатичны. Поэтому я заподозрил неладное и решил для виду согласиться, поскольку, если бы я не согласился, боюсь, он осуществил бы свои замыслы в другом трактире.
— Вы подозреваете, что это вино отравлено? — спросил Арамис.
— Думаю, что так, — ответил трактирщик. — Иначе с какой стати этот человек не предложил бы вам это вино сам? Но у меня в трактире свои правила, я не угощаю своих постояльцев вином, в котором не уверен.
— Прекрасное правило! — воскликнул Арамис. — Для поддержания этой традиции я предлагаю вам ещё десять дублонов!
— А что мне делать с теми десятью, которые я для вида взял себе? — спросил трактирщик.
— Они ваши по праву, вы их заработали своей честностью, — сказал Атос.
— Можете вы описать этого человека? — спросил д’Артаньян.
— По произношению француз, как и вы, — ответил трактирщик. — Ростом чуть ниже меня, выпуклые глаза, низкий лоб, широкие надбровные дуги, нос тонкий длинный, но ровный, прямой, верхняя губа чуть оттопырена, усы и бородка по вашей моде, как у вас.
— На правой щеке бородавка? — спросил д’Артаньян. — слева вверху не хватает двух зубов?
— Точно так, господа, — ответил трактирщик.
— Благодарю, сударь, — сказал Арамис, — держите ещё десять дублонов за информацию. Эти бутылки уничтожьте, а корзину оставьте. Не могли бы вы добыть нам четыре такие же бутыли, которые бы походили на эти как две капли воды, но содержали вполне хорошее вино?
— Я сделаю это, господа, — сказал трактирщик, забирая корзину с четырьмя бутылями.
— Тогда принесите нам их в этой же самой корзине, — ответил Арамис и вложил в руку трактирщика ещё пять дублонов.
Когда трактирщик вышел, Арамис и д’Артаньян переглянулись.
— Дю Трабюсон! — сказал д’Артаньян.
— Вне всякого сомнения, — согласился Арамис. — Как несомненно и то, что это вино отравлено.
— Что это ещё за Трабюсон такой? — спросил Портос.
— Один общий знакомый, которого мы угостим вином, которое принесёт достойный трактирщик, — ответил Арамис. — Мы предложим ему его выпить и посмотрим на его реакцию.
— Где же вы его возьмёте? — спросил Портос. — Ведь его, по-видимому, и след простыл. А нам надо спешить в путь.
— Не беспокойтесь, его разыщут, — ответил Арамис. — А корабль сможет выйти в море только завтра утром.
После этого Арамис вышел из трактира, по-видимому, чтобы отдать своим агентам кое-какие распоряжения.

Глава XXIV. Вечерний гость

Вечером в комнату к друзьям постучался шотландский дворянин, по виду офицер, начальник стражи.
— Разыскали? — спросил его Арамис.
— Привели его к вам, милорд, — ответил шотландец.
— Введите, — распорядился Арамис.
В комнату вошли два стражника, которые ввели связанного дю Трабюсона.
— Благодарю вас, господа, вы свободны, — сказал Арамис.
— Что вам от меня нужно? — спросил дю Трабюсон.
— Мы лишь хотели отблагодарить вас за вино, которым вы угостили нас, любезный господин дю Трабюсон, — ответил Арамис, освобождая его от пут. — Также мы хотели бы предложить вам составить нам компанию.
— Я не пью красного вина, — сказал дю Трабюсон с дрожью в голосе.
— У каждого правила есть свои исключения! — воскликнул д’Артаньян. — Неужели вы откажетесь отведать с нами то вино, которое сами выбрали для нас? 
— Я дал обет не пить, — ответил дю Трабюсон.
— Мы вам не верим, господин дю Трепельсон, — возразил Портос. — Подобные обеты никто в здравом уме и твёрдой памяти не даёт.
— Моё имя дю Трабюсон, — поправил несчастный.
— Будем знакомы, господин дю Трубанзон, — ответил Портос. — А я – барон дю Валон, и этого с вас вполне достаточно для первого знакомства.
— Теперь, когда мы познакомились, позвольте мне уйти, — взмолился дю Трабюсон.
— Куда же вы торопитесь? — спросил Атос. — Давайте вместе отведаем этого чудесного вина.
Он решительно отбил горлышко у первых двух бутылок и разлил вино по пяти кубкам, которые уже поджидали их согласно указанию Арамиса.
— Благодарю вас, вы пейте, а я как-нибудь после вас, — категорически отказался дю Трабюсон.
— Мне кажется, господин дю Трепансон, вы решительно хотите оскорбить нас, — сказал Портос. — Как? Угостить малознакомых людей и при этом отказаться выпить с ними самому? Уж не отравлено ли это вино? Если так, то я насажу вас на эту шпагу как цыплёнка! Отвечайте же, отравлено вино или нет?
— Ну что вы! Как можно? — пролепетал дю Трабюсон. — Это вино предложено вам от чистого сердца, как моим землякам.
— Тогда пейте с нами! — воскликнул д’Артаньян, протягивая дю Трабюсону кубок, полный вина.
— Я не могу, я не пью, я дал обет! — протестовал дю Трабюсон.
— Господин дю Трабюсон, — твёрдо сказал Портос. — Либо вы выпьете этот кубок, либо вам придётся сражаться на дуэли с одним из нас, причем мы по праву оскорбленной стороны выбираем в качестве оружия шпагу.
Твёрдо зная, что в бутылях находится отравленное вино, дю Трабюсон предпочёл дуэль с Арамисом. К месту предполагаемой дуэли было полчаса пути.
Через три четверти часа дело было кончено. Через час с четвертью друзья вернулись в трактир, где их поджидало вино в бутылях, которые как две капли воды были похожи на бутыли, посланные дю Трабюсоном.
— За упокой жалкого скопца Дидье дю Трабюсона! — провозгласил д’Артаньян.
— Упокой его душу господи, аминь, — сказал Арамис.
— И что ему не понравилось это вино? — спросил Портос. — Отличное же вино! Лучше бы он выпил с нами и шёл себе с миром.
— Его душа нашла своё окончательное прибежище, — вздохнул Атос. — Я сожалею об этой вынужденной мере, но, судя по всему, другого выхода у нас не было.
— Чтобы утешить вашу совесть, сообщаю вам, Атос, что этот человек убил лейтенанта д’Оне подлым ударом в спину, когда тот этого совсем не ожидал, — сказал Арамис и рассказал в деталях историю этого преступления.
— В таком случае, выпьем за упокой лейтенанта д’Оне, который не остался неотмщённым, — сказал д’Артаньян.
— Атос, да не будьте вы таким мрачным! — сказал д’Артаньян. — Хотите я расскажу вам один забавный случай, который произошёл у меня с Кольбером?
— Я всегда рад вас выслушать, дорогой друг, — ответил Атос. — В особенности, если ваш рассказ обещает быть забавным.
— Как-то раз Король велел мне получить существенную сумму у господина Кольбера для выполнения одного деликатного поручения. Я пришёл к господину интенданту финансов с ордером на выписанную сумму, подписанную Королём. Кольбер очень любезно принял меня и предложил мне отобедать с ним, пока его клерки подготовят и принесут нужную сумму. Что же вы думаете, обед был вполне сносным, хотя я не назвал бы его роскошным! Я уже чуть было не проникся большой симпатией к господину министру, но каково же было моё удивление, когда я недосчитался в выданной мне сумме десяти пистолей. Я сказал Кольберу, что произошла какая-то ошибка, но он ответил, что всё точно. Просто он вычел из суммы, врученной мне, стоимость обеда, в котором я принял участие. Тогда я взял из выданной мне суммы ещё двадцать пистолей и возвратил их господину Кольберу со словами: «Господин министр, вы, очевидно, замечательный финансовый деятель, с чем я вас и поздравляю! В таком случае оставляю вам ещё двадцать пистолей в счет обеда у вас с моим приятелем бароном дю Валоном. О времени обеда, на который мы с ним придём, я заранее уведомлю вас!». Что вы, думаете, произошло после этого?
— Неужели он взял эти двадцать пистолей? — спросил с улыбкой Атос.
— Я думаю, что если бы он знал нашего дорогого Портоса, то попросил бы ещё двадцать пистолей! — добавил со смехом Арамис.
— В этом случае я постарался бы съесть на все пятьдесят пистолей! — расхохотался Портос.
— Вы не угадали, — ответил д’Артаньян. — Кольбер не так глуп. Он понял, что ссориться со мной опасно, однако, не мог принять эти деньги, что было бы для него унизительно. Он вернул мне мои деньги и удержанные десять пистолей со словами: «Прошу простить мне мою небольшую шутку. Я лишь хотел проверить ваше умение считать и напомнить вам, что деньги из королевской казны следует считать с особой тщательностью, и расходовать их можно только на те нужды, на которые они предназначены».
— Отвратительный скряга! — проворчал Портос. — Во всех порядочных домах дворяне угощают других дворян бесплатно! Господин Фуке в такой ситуации вернул бы вдвое или даже вдесятеро больше!
— Господин Фуке никогда не оказался бы в такой ситуации, — возразил Арамис. — Он бы осведомился, какими монетами д’Артаньян желает получить всю сумму, и предложил бы её новенькими золотыми монетами, да ещё положил бы это всё в расшитый жемчугом кошелёк стоимостью не менее десяти пистолей.
— Хорошо, что дело не дошло до того, чтобы мы с вами, д’Артаньян, пошли бы обедать к этому скряге! — воскликнул Портос. — Чувствую, что от его угощения у меня была бы изжога!
— Портос, дорогой мой! — воскликнул д’Артаньян. — Немыслимо, чтобы ваш удивительный желудок не смог переварить какую-то пищу! Мне казалось, что в этом отношении вы словно какой-то скандинавский бог, можете съесть и переварить любую приличную еду, и вся она пойдёт лишь вам на благо.
— Так оно и есть! — с гордостью ответил Портос. — Но в последнее время я замечаю, что моя скандинавская божественность слегка приутихла. Во всяком случае, мой организм не принимает морепродукты.

Глава XXV. Воспоминания о Ришельё

— Коли уж мы вчера ударились в воспоминания, — сказал д’Артаньян утром следующего дня, когда корабль отплыл к берегам Франции, — и коли уж у нас выдалось немного свободного времени, позвольте, друзья мои, я расскажу вам о той лекции, которую я выслушал из уст самого великого кардинала Ришельё немногим после того, как мы с вами расстались на целых двадцать лет.
— Это очень любопытно! — оживился Арамис.
— Ваш рассказ будет чрезвычайно приятным дополнением к нашему завтраку, — согласился Портос.
— Эта встреча так потрясла меня, что я запомнил слова кардинала почти дословно, — продолжал д’Артаньян. Кардинал пригласил меня в связи с тем, что я по нашему взаимному согласию вписал своё имя в открытый патент на должность лейтенанта королевских мушкетёров. Я робко стоял на пороге его кабинета, когда он с мягкой улыбкой пригласил меня войти и устраиваться поудобнее в одном из его кресел. Знаете ли, кардинал очень любил кошек, так что почти в каждом кресле сидело по одной или двум кошкам, свободных кресел не было, так что я остался стоять.
Кардинал тогда был высоким и стройным красавцем с острыми седыми усами. Он снисходительно протянул мне руку для поцелуя, я поцеловал сухую ладонь, унизанную перстнями, на которые, как мне показалось, можно было бы купить целую улицу в Париже. После этого кардинал сел в удобное кресло рядом с шахматным столиком, не обращая внимание на кошку, которая в нем сидела. Эта кошка тотчас уселась к нему на колени. Затем кардинал и указал мне на другое кресло напротив. Я попытался взять кота на руки, но тот презрительно отвернулся от меня и лениво перебрался на другое кресло, что вызвало у кардинала снисходительную улыбку.
— Что ж, господин д’Артаньян, — сказал кардинал, — я слежу за вашей нетривиальной карьерой. Я заметил вас, когда вы убили моего лучшего фехтовальщика. Убили, и даже не на дуэли! Весьма предосудительно. Вы попросту отказались сдать шпагу, а ведь мои гвардейцы имели полное право арестовать вас, как нарушителя эдикта о запрещении дуэлей!
Знаете ли вы, что одного дворянина за подобный проступок совсем недавно казнили по приказу Короля? Нет? А надо бы вам знать об этом, прежде чем хвататься за эфес! Если я и решил вас простить, то не потому, что молодость служит оправданием преступлений, а потому, что иногда хочется сделать исключение даже из самого справедливого закона. Смертная казнь – это, видите ли, такая мера, которая всегда казалась мне омерзительной, тем более – в отношении дворянина. А я еще надеюсь вас перевоспитать и посему хочу с вами поговорить.
— Ого! — воскликнул Портос. — Оказывается, наш кардинал был великим гуманистом? А я-то по простоте душевной считал его инквизитором.
— Он был и тем, и другим, — ответил Арамис.
— Далее кардинал объяснил свою снисходительность ко мне тем, что он увидел во мне такие черты характера, которые, как он сказал, обеспечат мне необычную судьбу. — продолжал д’Артаньян. —  Что ж, полагаю, его предсказание сбылось!
— В полной мере, друг мой! — согласился Атос.
— Дальнейшие слова кардинала я запомнил почти дословно, — сказал д’Артаньян. — Самое удивительное, что я тогда не всё хорошенько понял из того, что он говорил, но сейчас, вспоминая эту речь, я нахожу её весьма поучительной и провидческой.
— Что же он сказал вам провидческого? — с интересом спросил Арамис.
— Извольте, — ответил д’Артаньян. — Я буду говорить от первого лица, как говорил мне кардинал. «Нам, лицам духовного звания, иногда удается приподнять завесу будущего и заглянуть туда, в завтрашний день, — сказал он. — И что же я могу там увидеть? История, мой друг, творится не только лишь на троне и не теми только, кто сидит на нем, она творится и теми людьми, которые его окружают. И вот я, как человек, всю жизнь стоявший вблизи величайшего европейского трона, и положивший все силы для укрепления его, теперь, на пороге старости просто обязан оглянуться и поискать тех, кто заменит меня, или хотя бы, скажем, нас, немногих, которые пекутся о судьбе Франции, о судьбе Монархии, и, разумеется, о судьбе Его Величества Короля и всей королевской семьи. Кого же я вижу? Вблизи трона находится множество достойных и знатнейших персон. Кое-кто считает аристократов чрезвычайно ненадежной опорой монархии. Их называют карьеристами, лизоблюдами, сластолюбцами и приживалами, окружающими трон. Разумеется, такое мнение не справедливо! Это – весьма достойные люди, все они – вернейшие подданные Короля, а если среди них и имеются карьеристы, то разве стремление сделать карьеру – такое уж плохое свойство для придворного? Быть может, в большинстве из них карьеризм подавляет здравый смысл, заставляет совершать поступки порой даже подлые, которые иначе, как предательством, и не назовёшь. Но смеем ли мы осуждать аристократию? Мы лишь должны противостоят тем пагубным последствиям, которые могут возыметь их неосторожные действия. Именно – неосторожные, ибо я далек от мысли, что кто-нибудь из знатных дворян может иметь своим умыслом нанесение ущерба Королю и Франции. Разумеется, иной раз они могут предпочесть собственное благо благу государства, и это напрямую можно охарактеризовать как измену. Но мы не будем пользоваться этим термином, хотя кое-кто и заслуживает быть отнесенным к изменникам, поскольку нами движет не вражда и не желание сокрушить аристократию, а чувства глубочайшего почтения и уважения к аристократии, которое лишь отчасти сдерживается в связи с тем, что интересы государства нам дороже интересов любого частного лица, как бы близко ни стоял он к трону, и в каких бы родственных отношениях ни состоял с Его Величеством».
— Мне кажется, кардинал покривил душой, когда выразил уверенность, что все карьеристы, окружающие Короля, не помышляют о том, чтобы нанести ему ущерба, — возразил Арамис. — Вся история заговоров вокруг французского трона состоит в том, что наиболее знатные и наиболее близко стоящие к трону лица только тем и были заняты, чтобы постараться нанести как можно больше ущерба Королю в надежде выгадать что-то для себя. В первую очередь, это были ближайшие родственники Короля или его фавориты. Взять того же Сен-Мара с его заговором против кардинала. Кстати, д’Артаньян, вы не знаете, не родственник ли он нашему нынешнему коменданту Бастилии?
— Дальний родственник, — ответил д’Артаньян. — Наш де Сен-Мар, если помните, служил в мушкетёрах в то же время, что и мы, но он никогда не стоял так близко к трону, как Сен-Мар, покусившийся на жизнь кардинала Ришельё.
— Об этой истории я как-нибудь расскажу вам такие подробности, о которых вы и не подозреваете, — усмехнулся Арамис. — Ведь его называли Главным, и он фактически был главным почти по всем вопросам в государстве. И его возвышению в огромной степени содействовал сам Ришельё. Так ему так натерпелось избавиться от зависимости от своего благодетеля, что он чрезвычайно поторопился со своим заговором. Подожди он ещё полтора месяца, и он благополучно дождался бы естественной смерти великого кардинала, и был бы тем, кем хотел стать. Вместо этого он расстался с головой, да ещё и несчастного де Ту за собой утащил на тот свет.
— Арамис, эту вашу историю было бы чрезвычайно интересно послушать, в особенности, если вы расскажите нам и о вашей роли в этих событиях, — сказал с улыбкой Атос. — Но, насколько я знаю, вы не любите рассказывать о своей роли в важнейших событиях, происходящих во Франции, а может быть и во всей Европе.
— Если вы хотите, чтобы я рассказал ещё и о своей роли, тогда надо будет подождать несколько лет, — ответил Арамис. — Пока некоторые лица, причастные к этим событиям живы, лучше повременить с откровенными воспоминаниями.
— В таком случае продолжим слушать воспоминания д’Артаньяна, — сказал Атос.
— Продолжаю, — ответил д’Артаньян. — Далее его преосвященство сказал следующее. «Итак, как видите, опереться Его Величеству совершенно не на кого – кругом потенциальные враги, себялюбцы, которые требуют вознаграждения за те услуги, которые только лишь намереваются оказать Королю, а получив вознаграждение, тут же забывают о своих намерениях, ибо им уже не приходится рассчитывать на повторную щедрость Короля, которая, как бы ни была велика, не может быть безграничной. Многочисленные герцоги и принцы, желающие оттяпать себе кусок пожирнее, растащить Францию на мелкие удельные княжества, постоянно пересчитывающие и взвешивающие те милости, которые достались другим, и поэтому не довольные теми, которые достались им самим! Принцы и герцоги, надеющиеся в смутах настолько обострить положение Короля, чтобы вынудить Его Величество покупать лояльность этих вельмож новыми и новыми должностями, земельными наделами, даря им города и крепости, назначая губернаторами и маршалами! И прибавьте сюда вечную Испанию – эту нашу союзницу, с которой мы связаны двойным династическим браком. Нет никаких сомнений в дружбе и лояльности Императора Испании, сестра которого имеет честь состоять супругой Его Величества и нашей Королевой, а сам Император оказал честь сестре Его Величество браком, сделав её, таким образом, Императрицей. Разве может быть надёжнее союзника, чем такой – скрепленный двойными узами родства? И тем не менее, не даром предостерегал от такого брака покойный Король, отец нынешнего, Великий Генрих IV, говоря, что соперничество Испании с Францией таково, что никакие браки не сделают её нашей союзницей!»
— И он был чертовски прав, славный король Генрих IV! — воскликнул Арамис. — Если бы вы знали, сколько сил, сколько изворотливости я применил, какие связи задействовал, чтобы Испания повернулась лицом к Франции! И всё это почти безрезультатно!
— Насколько я могу судить, вовсе не безрезультатно! — возразил д’Артаньян. — Мне кажется, вы достигли невозможного, Арамис!
— Это так, но я собирался достичь немыслимого, а этого мне не удалось, — ответил Арамис, собрав складки на своём аристократическом лбу.
— И всё же, д’Артаньян, прошу вас, продолжайте, — сказал Атос. — У вас великолепная память, и, кроме того, мне кажется, что вы даже используете интонации великого кардинала. Я как живого вижу его в вашем изложении, ваш рассказ великолепен.
— Итак, кардинал сказал, что ещё Генрих IV утверждал, что Испания никогда не станет нашим союзником, какими бы династическими браками мы не стремились этого достичь. Далее он сказал: «Добавьте также соперничающую с нами везде и во всем Англию, желающую оторвать земли, примыкающие к побережью, германские княжества, мусульманские государства на востоке, да мало ли еще что? Против всего этого необходимо защищать трон и Францию. Кто этим будет заниматься? Король? Нет сомнения, что лишь Его Величество может навести порядок в этих запутанных делах. Но не будем слишком надеяться на Его всемогущество в этих вопросах. Разумеется, Его Величество счастлив в браке с августейшей Королевой Анной Австрийской. Достойная во всех отношениях, безусловно, верная и преданная во всем Его Величеству, она, тем не менее, неоднократно совершала такие проступки, которые не приличествуют даже и просто замужней женщине, тем более – Королеве Франции. Знаете ли вы, сколько раз Принц Гастон Орлеанский, младший брат Короля, давал свое согласие на переворот, который должен был заключаться в физическом устранении Короля и в занятии престола Принцем Орлеанским посредством брака с предполагаемой вдовой Короля – Анной Австрийской? Разумеется, мы не должны подозревать ни Принца, ни Королеву в том, что они, действительно, намеревались совершить подобный чудовищный переворот! Но нам хорошо известно, что они были неоднократно идейными вдохновителями подготовки такого переворота держали в тайне эту подготовку, тогда как, разумеется, их долг состоял бы в том, чтобы не допускать и мысли о таком перевороте, а если бы вдруг кто-нибудь такое замыслил, они должны были бы препятствовать этому и известить Короля и его первого министра о таких грустных событиях».
— Таких заговоров было восемь, — сказал Арамис. — И каждый раз идейной вдохновительницей была герцогиня де Шеврёз.
После этих слов Атос очень внимательно посмотрел на Арамиса, но ничего не сказал.
— Да, Арамис, вероятно, вы лучше всех осведомлены о точном количестве таких заговоров и об их идейных вдохновителях, — согласился д’Артаньян. — Тем более, что один раз нам всем пришлось участвовать в том, чтобы такой заговор не раскрылся.
— Ну что вы, д’Артаньян! — воскликнул Арамис. — Предприятие, в котором мы участвовали – это всего лишь небольшая любовная интрижка Королевы, которая сначала совершила опрометчивый поступок, затем раскаялась в нём, и, наконец, пожелала, чтобы её опрометчивость не имела для неё лично никаких последствий. Десяток убитых гвардейцев кардинала в счёт не идут.
— Именно так, друг мой! — согласился д’Артаньян. — Заглядывая в прошлое, я по-иному расцениваю наши подвиги и наши промахи, наши победы и поражения, но я ни о чём не жалею, чёрт побери.
— Мы делали то, что должны были делать, и делали это чертовски здорово! — подхватил Портос. — А если кто-то становился у нас на пути, тем хуже для них.
— Продолжайте же, д’Артаньян, ваш исключительно интересный рассказ, — попросил Атос.
— Изложив то, что я рассказал, кардинал добавил следующее, — продолжил свой рассказ д’Артаньян. — Он сказал: «Поэтому едва ли мы должны надеяться на решительные действия Короля в области внешней политики. Ему бы в своем семействе навести порядок! Я устал. Я не знаю, сколько мне еще дарует Господь времени – пять лет или пять месяцев. Быть может, только год? Надо думать и о преемниках. Преемник на троне милостью Божьей имеется. Но он юн, а Принц, брат короля, Гастон Орлеанский, слишком честолюбив. Вы и представить не можете, сколько зла он причинил Королю своими нескончаемыми заговорами. Каждый раз заговор, имел целью, как я уже говорил, ни много – ни мало, устранить Короля, жениться на его вдове, Анне Австрийской, и занять трон. Но его начальный этап всегда был направлен против меня лично, поскольку я всегда служил препятствием и Принцу и Королеве в таком деле. Если часть заговорщиков порой считала, что единственной целью заговора является мое физическое устранение, и что он ограничится моим смещением или устранением, и на том и кончится, то Ее Величество Королева Анна всегда знала истинную цель этих заговоров, и несмотря на это поддерживала их. Сколько их было? Я уже устал считать. Те дворяне – аристократы, которые примыкали к этим заговорам, подчас должны были поплатиться головой, но члены Королевской семьи, разумеется, не пострадали. Запомните это, мой друг! Правосудие не должно касаться членов Королевской семьи, судьба их должна быть в руках Короля, и только в его руках. Если Господь когда-нибудь допустит, чтобы гражданский суд решал судьбу Принца – это будет означать конец монархии. Следующим может оказаться Король. Надеюсь, что подобной ошибки ни один монарх Франции никогда не совершит!»
— Напрасно он на это надеялся, — возразил Арамис. — Но прошу вас, продолжайте!
— Далее он сказал: «Итак, ни Анна Австрийская, ни Гастон Орлеанский ни при каких обстоятельствах не должны быть осуждены. Впрочем, Король может изгнать Королеву, что он и помышлял несколько раз сделать, но я его каждый раз отговаривал. Как женщина она не достойна помилования, но как Испанская Принцесса, оказавшись в изгнании, она может принести больше вреда монархии, нежели будучи здесь, под присмотром Короля. Да и изгнание ее может окончательно рассорить Короля не только с Испанией, но и с Папой. А Король не хочет ссоры с Папой. Знаете, что он ответил не далее, как год назад, когда его фавориты предложили ему мое убийство? Да-да, представьте себе, господин де Тревиль должен был бы арестовать меня и убить «при попытке сопротивления», и хотя они отлично знают, что я не ношу при себе оружия и не могу оказать никакой попытки сопротивления, разъяснения на этот счет были столь ясны, что можете не сомневаться, данный приказ означал бы мою смерть. Так вот, Король в ответ на предложение убить меня ответил: «Он – священник и кардинал. Меня отлучат от церкви». Стало быть, меня не убили только потому, что я – священник и кардинал, а многолетняя служба Его величеству ничего не значит. Вы понимаете теперь, я надеюсь, что Королеву опасно держать в отдалении, поэтому её необходимо прощать и оставлять вблизи трона под неустанным присмотром Короля. Да и простое уважение к женщине обязывает нас проявлять терпимость к её маленьким грехам, которые, будь она мужчиной, должны были бы наказываться смертной казнью, ибо направлены против жизни Короля. Мою жизнь я не беру в расчет – разве только следует учесть, что если она оборвется в результате очередного переворота, то некому будет стоять на страже и охранять жизнь Короля, которая в результате может оказаться подвешенной на волоске. Именно боязнь за судьбу Короля заставляет меня беспокоиться и о собственной безопасности».
— Это был, безусловно, великий человек и великий государственный деятель, — сказал Атос. — Ваш рассказ приоткрывает завесу над этой тайной. Продолжайте, прошу вас.
— Продолжаю, говоря от имени кардинала. Он далее сказал: «Сколько у меня врагов! Никто не понимает моих замыслов, даже Король, признавая из великими, не дает себе труда вникнуть в них, не говоря уже о том, чтобы оценить. Эльзас и Лотарингия стали, наконец, французскими».
— Борьба за эти земли между нами и нашими соседями не прекратится ещё долго! — возразил Арамис.
— Так и есть, — согласился д’Артаньян. — Далее он сказал: «Ла Рошель взята, мятежники прощены и стали лучшими слугами Короля. В том числе кардинал де Роан. Вы знаете, что в борьбе с Испанцами, когда те выслали в качестве парламентера одного французского дворянина, он распорядился повесить изменника, ибо изменники титулов не имеют? Да, именно так. А ведь сам де Роан был на стороне восставшей Ла Рошели, и, следовательно, тоже был изменником – изменником, которого простили по моей настоятельной просьбе. Нам бы никогда не взять Ла Рошели, потому что англичане помогали ей с моря, если бы я не предложил насыпать дамбу и отрезать крепость от моря. А знаете, кто подсказал мне? Александр Македонский! Да, мой друг, чтение может быть очень полезным».
— Кстати о дамбах, — проговорил Арамис. — Знаете ли вы, что Голландия большей частью находится ниже уровня моря, и спасают её, в основном, её высокие и крепкие дамбы? Если французская армия займёт эти территории, после чего голландцы нарушат целостность своих дамб, вся армия Франции рискует оказаться под водой, и тогда конец великой державе!
— Это соображение очень важно, — согласился д’Артаньян. — Его непременно следует донести до господина де Тюренна, а также до Его Величества.
— Видите, друзья, как полезно бывает иногда вспомнить слова мудрых правителей прошлого? — спросил Атос. — Теперь уж, д’Артаньян, мы не позволим вам не закончить ваш любопытнейший рассказ.
— Но позвольте мне хотя бы кое-что перекусить, — возразил д’Артаньян. — Пока я говорил, вы продолжали есть, теперь я хочу поесть, а вы что-нибудь мне расскажите.
— Нам всем лучше просто обдумать ваши слова, а вы пока перекусите, — ответил Атос.

Глава XXVI. Продолжение воспоминаний о Ришельё

Подкрепившись, д’Артаньян продолжил свой рассказ.
— Итак, друзья, теперь я сыт и готов продолжить воспоминания, если я вам не надоел, — сказал он. — После изложенных выше сентенций, его преосвященство сказал: «Большинство дворян пренебрегают историей и философией, и поэтому они не годны для политики. Впрочем, жестокость Александра должна нам послужить таким уроком, которому ни в коем случае нельзя следовать. Если Александр весьма жестоко обращался с жителями городов и крепостей, оказавших ему сопротивление, то мы должны помнить, что живем в просвещенном семнадцатом веке, и не должны проливать кровь христиан, если только этого можно избежать. Даже в том случае, когда врагами нашими являются гугеноты, исповедующие собственную якобы религию, а на деле являющиеся еретиками, мы должны помнить, что они – граждане великой Франции, и вместо физического уничтожения их, как это практиковал Король Карл IX, стремиться привести их в лоно истинной церкви, как этого требует дух и буква священного писания. Таким образом, и из книг надо уметь почерпнуть не только то, к чему в них призывается или что в них рекомендуется, но иной раз увидеть ошибки их автора и уметь поступить наоборот. История богата не только положительными примерами, но и отрицательными, и не берусь сказать, который из них полезнее для нес. Вы, молодой человек, прежде всего – военный. Вам ли читать книги, думаете вы? Даже если и так, все же вам следует быть очень внимательным к политическим процессам в государстве, иначе ваша шпага может случайно послужить не к вящей славе трона, а к его позору. Остерегайтесь служить не той стороне! Как мне иной раз было трудно сделать выбор между Королевой-матерью, которой я обязан как своим возвышением, так и всеми своими несчастьями, и Королем, который подчас уступал матери во всем. В последний раз он сказал, что Франции он обязан большим, чем матери. И это было для меня спасением, ибо Королева требовала моего изгнания, вслед за которым, конечно же, последовало бы и физическое уничтожение. Но я о себе не думал. Я думал о величии Франции. И что же? Даже создание французской академии мне ставят в вину! И кто? Прежде всего – сами литераторы! О, судьба! Кто еще, как не я, пёкся о процветании литературы? И разве не искусство и культура лишь одни способны поднять Францию на недосягаемую высоту? Я назначил пенсии литераторам, это я разглядел Корнеля! Будет ли платить эти пенсии Король после моей смерти? Сомневаюсь! Для чего ему это? Разве он понимает, что все, что от нас остается – это наш образ, созданный литераторами?»
— Фуке тоже прикармливал литераторов, — вставил своё слово Арамис. — Прежде всего, Лафонтена. Вспомнил ли об этом Лафонтен хотя бы в одном своём произведении?
— Вы правы, Арамис, — согласился д’Артаньян. — Но я продолжаю. «Что осталось от Александра Македонского? — спросил кардинал и далее ответил сам себе. — Книги, написанные о нем, и книги, написанные им о себе. А от Юлия Цезаря? То же самое! Нынче Короли не пишут мемуаров. Они и армиями не руководят. Чем же они занимаются? Интригами. Вместо того чтобы каждый день смотреть на карту страны, и думать, откуда угрожают беды, они раскладывают игральные карты со своими фаворитами. Фаворитизм – это величайшее бедствие, мой юный друг! Мой отец служил Генриху III. Это именно он первым сообщил Его Величеству Королю польскому, кем он тогда был, что французский трон освободился, ибо Король Карл IX скоропостижно скончался. Если бы об этом раньше узнала польская знать, они не выпустили бы Короля из Польши, а опоздай он, и трон уже был бы занят кем-нибудь из Гизов, или того хуже. Он же, вовремя предупрежденный, попросту сбежал из своего польского королевства, бросил бы трон польский, чтобы успеть занять трон французский. Не будь он вовремя предупрежден, мог бы и не успеть. Какова услуга, оказанная моим батюшкой? Разве епископство – такая уж большая награда за эту и многие другие услуги? Конечно, нет! И вот мне пришлось стать епископом по смерти отца, ибо мой старший брат предпочел военную карьеру, и реши я так же, как он, семья могла бы остаться в нищете, ибо это епископство мы бы попросту потеряли. Трудновато было в моем возрасте убедить Папу утвердить меня. А вы знаете, сколько мне лет? То-то. Я приписал себе недостающие годы. Никто не найдет ни одной метрики о тех, кто родился в Пуату в годы моего рождения. Изъяты метрики за двадцать лет. Если изымать одну страницу, то ведь можно понять, к какому году она относится. То же и с целой книгой. Нет уж – если заметать следы, то – как следует. Это вам урок, молодой человек. А нынче я сам раздаю епископства и кардинальские шапки тоже очень зависят от моего благорасположения».
Тут д’Артаньян перебил сам себя.
— В этом мы с кардиналом похожи, — сказал он. — Знаете ли вы, друзья что ведь я сам также раздавал дворянские звания? Разумеется, грамоты подписывал Король, но моё влияние на эти решения было довольно высоко. А ведь если поскрести меня самого, то моё дворянство может кое-кому показаться сомнительным. Имя д’Артаньянов перешло моему отцу по материнской линии!
— Дорогой друг, вы этому имени придали такой блеск, что оно выше многих дворянских имён с родословной в два десятка поколений! — ответил Атос.
— Как знать, как знать? — сказал д’Артаньян с сомнением. — Во всяком случае, меня устраивало оно в том виде, в каком я унаследовал его от своего отца. Так я продолжаю. «Бедный Отец Жозеф! — воскликнул кардинал. — Он так и не согласился принять сан кардинала, как я его не уговаривал. А ведь если кто и был достоин этого сана, так это он. Но он предпочел серую мантию капуцина. Он не желал себя обременять званием, которое сопряжено с такими обязанностями, которые он не мог бы выполнять. Многие ли остановились бы перед такой перспективой из-за подобных соображений? Кто нынче задумывается об обязанностях? Все думают лишь о привилегиях. Рвут посты – министра, судьи, казначея – не желая работать, а лишь мечтая о доходах и о положении, которые связаны с этими постами! Изменится ли когда-нибудь эта ситуация? Сомневаюсь. И знаете, что прискорбно? Многие посты раздаются вовсе не за заслуги. Вернее, за те заслуги, о которых и упоминать-то совестно. Вам известно, что Генриха III окружали мужчины, выполняющие роль женщин во всех смыслах по отношению к нему? Эти его любовницы, или любовники, помыкали всей страной. В результате он умер без наследника, династия Валуа прервалась. Ну, а что с нынешними королями? У Его Величества Короля Англии Карла I любовницей был Бекингем, ставший герцогом за эти же самые услуги. Он помыкал королем так, как ни одна женщина не помыкала мужчиной. Он прибрал к рукам Англию, и, полагаю, сам Господь направил руку некоего пуританина Фельтона на этого безбожника».
— Мы-то с вами знаем, кто направил руку Фельтона! — ответил Арамис. — Миледи, чтоб ей гореть в аду за её злодеяния!
— Не сомневаюсь, что она именно там, — согласился Портос.
— Я полагаю, что ад переполнен, тогда как в раю едва ли больше четырёх человек, — ответил Арамис.
— Иисус, Мария, Жанна д’Арк, кто же четвёртый? — спросил Атос.
— Я должен подумать! — ответил Арамис. — Может быть Иосиф?
— Погодите-ка! — воскликнул Портос. — А Папы Римские? Те, которые уже умерли?
— Не думаю, — возразил Арамис. — Если земное делопроизводство имеет там не более чем рекомендательное значение, то не думаю. Д’Артаньян, продолжайте ваш рассказ, прошу вас!
— Я продолжаю, — ответил д’Артаньян. — Далее кардинал сказал: «Каким образом, полагаете вы, пресловутый Сен-Мар стал обершталмейстером? За те же самые услуги, оказываемые им Его Высочеству. И ведь этот самый Сен-Мар всем своим возвышением обязан мне, который представил его Королю вовсе не помышляя о таком развитии событий – он подговаривал Короля убить меня, а когда Король отказался, сославшись на то, что Папа его отлучит, Сен-Мар вовлек в свой заговор тех же самых Анну Австрийскую и Гастона Орлеанского, которые опять намеревались вслед за моим устранением устранить и Короля, дабы вступить в брак и занять совместно французский трон. Нечего и говорить, Господь не даром осуждает этот содомский грех! Ибо если похоть, возбуждаемая женщиной в мужчине, и дает ей некоторую власть над ним, то с этим злом неизбежно приходится мириться, поскольку нет иного способа появления наследников. Кроме того, возможности и амбиции женщины в политике ограничены, и зачастую не простираются далее желаний карьеры для собственного мужа. Тщеславие же и возможности мужчины в юбке безграничны, и вред, наносимый содомитами при короле, чрезмерен! И еще несколько слов я хотел бы сказать о дуэлях».
— Это интересно послушать, — оживился Портос.
— «Дорогой мой юноша! — сказал мне кардинал. — Вы – пылкий человек, вероятно, неплохо владеющий шпагой, как мне о вас докладывали. Вы нарушаете мой эдикт, даже не задумываясь, какими соображениями он продиктован. Во-первых, он продиктован заповедями Господними. Не убий – такова одна из основных заповедей. Каково бы ни было оскорбление, оно не оправдывает убийства. Тем более что не всегда виновный бывает убит, а тот, кто ищет правосудия выходит невредимым. Вы утверждаете, что таким образом бросаете жребий судьбе, и, дескать, во власти Господней покарать виновного и защитить невинного? Так почему же вы тренируетесь день за днем? Не доверяете, стало быть, Господнему решению? Не было бы столь же нелепо обоим броситься в воду, и предоставить Господу решить, кому следует утонуть, а кому – выплыть? Что за нелепые традиции? Во-вторых, простое человеколюбие также требует от нас решительного осуждения этих убийств. В-третьих, мы, как вы знаете, постоянно вынуждены обороняться от внешнего врага и внутри страны также подавлять мятежи по мере их возникновения. Для этого Королю нужны преданные дворяне, владеющие шпагой. Разве не прискорбно, что многие тысячи из них каждый год совершенно нелепо гибнут на дуэлях? Если уж им необходимо положить свою жизнь ради чести, то разве есть выше честь, чем послужить Королю, и разве есть более прекрасная смерть, чем на поле брани при защите отечества? В-четвертых, что такое дуэль, как не попытка самостоятельного осуществления суда? Следовательно, дуэль – это посягательство на прерогативы королевской власти. Если нанесена обида, следует искать правосудия у Короля, если вы – аристократ, или в судебных учреждениях, если ваше положение не позволяет вам обратиться к Королю. Каждый дворянин, каждый гражданин знает, куда надлежит ему обращаться за правосудием. И поможет в этом деле, конечно, не шпага и не мушкет. Почему я это вам говорю?»
— Д’Артаньян, вы своими воспоминаниями хотели отвлечь нас от грустных мыслей в связи с тем, что нам пришлось в течение двух дней организовать две дуэли с самым печальным исходом для наших врагов, — сказал Атос с грустью. — Между тем, вы привели веские аргументы от кардинала Ришельё против дуэлей. В свете сказанного наши действия представляются мне как два убийства.
— Убийства, совершённые по всем правилам дворянской чести, это и есть дуэли, — ответил д’Артаньян. — Разница лишь в том, что в этом случае оба сражающихся имеют определённые шансы стать как жертвой, так и убийцей. Следовательно, один убийца убивает другого, а в этом, согласитесь, содержится уже чуточку меньше зла, чем в случае, когда один убийца убивает другого человека, который не мог бы стать убийцей ни при каких обстоятельствах. Кроме того, Атос, мы – солдаты, чёрт побери!  В сражениях мы убивали врагов, которые были врагами только потому, что они являлись гражданами другой страны, и защищали интересы своего государства или своей религии столь же рьяно, как делали это мы со своей стороны. Я полагаю, что среди солдат, павших в сражениях от моей шпаги, гораздо больше честных, благородных и во всех отношениях порядочных людей, чем среди тех, кого я убивал на дуэлях. Что касается последних двух случаев, это – явные негодяи, целиком заслужившие позорную казнь, тогда как мы дали им возможность погибнуть с честью как настоящим дворянам.
— А мне казалось, что вы в последние годы стали почти пацифистом! — с удивлением сказал Арамис.
— Так и есть, Арамис, но в этом «почти» заключается очень много! — ответил д’Артаньян. — Когда речь заходит о врагах Франции или о тех, кто покушается на жизни тех, кто мне дорог, это «почти» превращается в полное отрицание.
— Но заканчивайте же вашу чудесную историю! — сказал Арамис.
— Я её почти закончил, — ответил д’Артаньян. — Далее последовали незначительные фразы, не представляющие для вас никакого интереса. Его преосвященство сказал: «Мне кажется, наши судьбы взаимосвязаны. Я состою первым министром при нынешнем Короле. А будущему Королю может понадобиться ваша преданность, ваша шпага и ваш ум. Я, младший сын, в свое время получил епископство с большим трудом, в связи я проблемами, касающимися моего недостаточного возраста. Нынче я сам раздаю кардинальские шапки. Вы, младший сын, дворянство и имя д’Артаньян унаследовали по материнской линии, и ваша мать – тоже. Быть может, вы сами когда-нибудь будете раздавать дворянские грамоты – все зависит от вас, молодой человек! Ваша судьба на кончике вашей шпаги, только хорошенько думайте, куда ее направлять!» На этом его монолог закончился. Я поблагодарил кардинала за ценные наставления и поспешил ретироваться. Подходя к дверям, я чуть было не наступил на хвост одной из кошек кардинала. К счастью, я её вовремя заметил, иначе я прогневал бы его преосвященство, и тогда мне бы несдобровать.
— Судьба первой шпаги Франции зависела от кошачьего хвоста! — воскликнул Портос.
— Бывает, дорогой Портос, что судьба ещё большего государства зависит от ещё меньшей малости, — ответил Арамис.
— Чёрт побери, ваш рассказ столь же интересен, как и длинен, — сказал Портос. — Слушая вас я даже забывал перекусить, и теперь ощущаю некоторое чувство голода!
— Быть может, Портос, вы чувствуете не голод, а жажду? — спросил с улыбкой Арамис. — Вы не забывали поесть, пока д’Артаньян рассказывал, а вот кубок с великолепным анжуйским вы оставили совершенно без внимания.
— Вы чертовски правы, Арамис! — воскликнул Портос и опорожнил свой объёмистый кубок в три глотка, после чего вновь наполнил его. — Предлагаю выпить за великого кардинала, сколотившего великую страну! И хотя он, разумеется, не попал в рай, пусть уж в аду его не слишком сильно жарят!
Друзья молча поддержали тост своего любимого друга, опорожнив свои кубки в память о великом и ужасном кардинале Армане Жане дю Плесси де Ришельё.
За этими и другими разговорами друзья незаметно провели время в пути и вскоре прибыли к берегам родной Франции, которую трое из них не видели уже два года.

Глава XXVII. Королевский совет

Голландская война была в некотором смысле инициирована Людовиком XIV. Незадолго до начала боевых действий в северо-западном направлении Людовик собрал на военный совет своих военачальников. Присутствовали Филипп I Орлеанский, Людовик II де Бурбон-Конде, Анри де Тюренн, Себастьен де Вобан, Франсуа де Креки, Франсуа Анри де Люксембург, Фридрих фон Шомберг, Жан д’Эстре, Луи Виктор де Вивон, Авраам Дюкен, Кольбер, а также секретарь Короля, Юбер.
— Господа! — начал Король. — Мне много раз говорили о важности сохранения равновесия в Европе. О каком равновесии идёт речь? Мне говорили о каком-то дипломатическом равновесии. Это ерунда. Равновесие бывает только одно – военное. Всё остальное зависит от этого главного равновесия. Но задумывались ли вы, что это такое – равновесие? Возьмём вот этот глобус.
С этими словами Король подошёл к большому глобусу.
— Учёные люди говорят, что если положить небольшой шарик, как вот эта жемчужина, на самую верхушку этого глобуса, то он будет находиться в равновесии, и, следовательно, может лежать на этом месте сколь угодно долго.
С этими словами Людовик положил круглую жемчужину на верхнюю точку сферы, представляющей собой модель Земли.
— Так ли это? — спросил Людовик, обводя взглядом присутствующих. — Насколько надёжно это равновесие?
С этими словами Людовик слегка ударил пальцем по глобусу, после чего жемчужина скатилась с глобуса на пол.
Юбер тут же подскочил, поднял жемчужину и с поклоном положил её на небольшой столик.
— Итак, мы видим, что равновесие – это весьма неустойчивое состояние вещей, — торжественно заключил Людовик. — Так к чему же стремиться сохранить то, что невозможно сохранить надолго, что грозит внезапной бедой и проблемой? Ведь никогда нельзя предугадать, куда именно скатится такая вот жемчужина, то есть на чью сторону склонится чаша весов после того, как равновесие нарушится?
Филипп Орлеанский с восторгом поклонился Королю, после чего все присутствующие были вынуждены повторить этот жест.
— Я не могу полагаться на случай! — чётко сказал Король. — Франция – оплот католической Европы, нас поддерживает Папа, тогда как страны, наводнённые еретиками, готовят всевозможные козни против нас. Но посмотрите, что происходит! Герцог Лотарингский ищет союза с Голландией! Мыслимо ли это! Лотарингский дом всегда похвалялся своей ярой приверженностью к католицизму. Совершенно очевидно, что Гизы привержены лишь к своей неуёмной жажде власти, а, следовательно, к смутам. Я уничтожу само понятие герцогства Лотарингского. Лотарингия – неотъемлемая часть Франции, как и Эльзас. Эти выскочки Гизы вообразили себя равными принцам королевского дома, и того и глядишь заявят нечто большее. Достаточно я терпел их наглые выходки. Когда они прикрывались борьбой за истинную религию, я имею в виду, разумеется, верность католической церкви, это выглядело почти прилично, по крайней мере, внешне. Теперь же, когда они встали на сторону еретиков, это переходит всякие границы приличия. И эти господа европейские политики хотят, чтобы я уважал мифическое равновесие сил? Равновесие дипломатических сил между сторонниками истинной веры Господней и еретиков? Я должен радоваться тому, что Европу наводнили еретические страны, и что их дипломатическое влияние приблизительно совпадает с влиянием католического мира?
Все присутствующие вслед за Филиппом Орлеанским изобразили на своём лице возмущение в адрес еретических стран Европы.
— А тут ещё Испания! — гневно сказал Людовик. — Страна, которая просто обязана быть оплотом католицизма! И вдруг это государство вступает в постыдный союз с государством еретиков, с Голландией! Почему? Потому что ослабить Францию для них важнее, чем укрепить католицизм в Европе!
Присутствующие военачальники постарались изобразить ещё больше гнева на своих лицах, на этот раз в отношении Испании.
— Пока наш кузен Карл II поможет нам в сдерживании Голландии на море, мы должны окончательно разобраться с Лотарингией и с лотарингскими выскочками, после чего совместно укоротим Голландию. Да, господа, Амстердам должен склониться перед Парижем! 
Решительность Людовика определялась двумя факторами. Во-первых, заплатив своему кузену, Карлу II, два миллиона ливров за тайный договор между Францией и Англией, Людовик заручился его военной поддержкой. Во-вторых, Людовику удалось заключить франко-шведский договор. Кроме того, ему удалось заключить союзы с Кёльном и Мюнстером, а также подписать договор о нейтралитете со Священной Римской империей.
— Что мы имеем, господа, вам доложит господин Кольбер, — сказал, наконец, Людовик. — Прошу вас, господи министр.
— Ваше Величество! — обратился Кольбер к Королю. — Господа! В настоящее время мы располагаем ста семнадцатью тысяч человек пехоты и двадцатью пятью тысяч единиц кавалерии. На море мы располагаем тридцатью кораблями первого ранга, кроме того, Англия обещала поддержать нас семьюдесятью кораблями. Английские полки, которые нам будут предоставлены, также помогут нам в Голландии. Кроме того, мы располагаем двадцатью тысяч швейцарцев, пятью савойскими полками, двадцатью тысячами воинов из Кёльна и Мюнстера.
— Прекрасно! — воскликнул Филипп Орлеанский.
Анри де Тюренн подтвердил своё одобрение поклоном головы. Остальные присутствующие также выразили своё одобрение.
— Нам предстоит противоборство с коалицией, возглавляемой Вильгельмом Оранским, — продолжал Кольбер. Наряду с Испанией, Голландии, вероятно, окажут поддержку Дания, а также германские князья и лотарингский дом. Мы рассчитываем на нейтралитет Священной Римской империи, но этот нейтралитет довольно хрупок, поэтому следует быть готовым к тому, что это ненадёжное во всех отношениях государство примкнёт к нашему противнику.
— Ненадёжные государства примыкают к победителю, — резко сказал Людовик.
— В таком случае, Ваше Величество, сама судьба велит нам стать победителем, — ответил Кольбер с поклоном.
— Вот какого равновесия я желаю в Европе! — сказал Людовик, схватив жемчужину со стола и крепко зажав её в кулаке. — Такое равновесие не грозит нам никакими неожиданностями! Никаких непредсказуемых изменений баланса сил! — с этими словами Король поднял над головой руку с жемчужиной, зажатой в кулаке.

Глава XXVIII. Европа в огне войны

Ко времени, когда друзья прибыли во Францию на корабле «Грифон», ситуация в Европе была такова. Основными противниками в этом противостоянии были Людовик XIV и Вильгельм Оранский. Наша армия уже захватила Лотарингию, а герцога Карла Лотарингского Король объявил вне закона. Австрия, несмотря на попытки Вильгельма привлечь её на свою сторону, оставалась в стороне от этого конфликта, в большей степени занимаясь решением своих проблем с Османской империей, которая с поощрения Людовика, предприняла на неё поход. И хотя Вильгельму удалось вовлечь в свой союз некоторые мелкие германские княжества, в результате чего в целом вся германская Империя объявила нам войну, всё же наш успех на Рейне и дальше был настолько заметным, что Голландию охватила паника. Гений полководца виконта де Тюренна сказался в этой войне чрезвычайно ярко. Армии под его руководством заняли бранденбургские города. Герцогство Клевское, таким образом, было практически покорено, подступы к Соединённым Провинциям оголились, капитулировали Эммерих, Везель, Райнберг.
Миллионы, потраченные Людовиком для заключения союза с Карлом II, не пропали понапрасну, поскольку совместный англо-французский флот атаковал эскадру под руководством адмирала Рюйтера, пошатнув голландское превосходство на море. Людовик предложил Вильгельму мир, который был отвергнут. Вдохновлённый успехами на Рейне, принц Конде предложил тут же напасть на Голландию, однако остальные полководцы не поддержали этот план. Осторожный Лувуа предложил воздержаться от активной оккупации Голландии, зная горячность и решительность, с которой голландцы продолжали ожесточённое сопротивление даже в совершенно безвыходном положении. Вскоре Франции пришлось усиливать армию на Рейне, поскольку курфюрст Бранденбургский решил поддержать Голландию активными действиями на западе со своим двадцатитысячным отрядом, который он направил в Вестфалию. Таким образом, Франция не могла направить все свои войска на Амстердам, как и не могла отправить туда своего лучшего полководца, Тюренна. Виконту пришлось сдерживать курфюрста и его союзников на Рейне. Людовик возвратился в Париж, войну в Голландии вёл, в основном, только маршал де Люксембург.
Арамис через свои источники информации узнал о ситуации в целом, а также о местопребывании Людовика, из чего следовало, что друзьям следует направиться в Париж. Действительно, если Филипп перемещался по своей воле, а не по принуждению каких-либо третьих лиц, все его интересы должны были быть сосредоточены в Париже.
Пока наши герои скачут в Париж, расскажем, что же всё-таки случилось с Филиппом.

Глава XXIX. Филипп вдали от Франции

За те два года, которые Филипп провёл вдали от Франции в статусе почётного гостя или, скорее, почётного пленника гостеприимного д’Артаньяна, предоставившего всем просторные комнаты в своём доме в Монквиле, Филипп много читал и много размышлял. В доме была отличная библиотека, частично оставшаяся от его прежнего хозяина генерала Монка, частично пополненная стараниями нового хозяина д’Артаньяна. Кроме того, по просьбе Филиппа выписывались новые книги, главным образом, по дипломатии, военному искусству, философии, экономике, политике. Д’Артаньян и его друзья рассудили, что Филипп по праву может претендовать на королевский трон Франции, и хотя судьба лишила его этой доли, он имеет право получить соответствующее образование, или, точнее, самообразование. Друзья не исключали, что при очередном повороте колеса Фортуны Филипп может вновь занять место своего брата, хотя, разумеется, они не планировали участвовать в операции по замене Короля. Они убедились, что у судьбы есть свои законы, и, поскольку они не располагали ни правом решать этот вопрос, ни достаточными аргументами для выбора, кроме тех, которые сыграли решающую роль два года назад, они предпочли довериться судьбе, но быть готовыми к любому повороту. Единственное, чего они, разумеется, не могли бы допустить, это открытого противостояния двух братьев, что неминуемо привело бы к гражданской войне, а, следовательно, к огромному количеству жертв среди их соотечественников.
Размышления Филиппа блуждали среди различных возможностей, которые могли реализоваться по прихоти судьбы. Больше всего он опасался снова стать узником в железной маске. Он не раз думал о том, что предпочёл бы смерть такой ситуации. С другой стороны, он был благодарен судьбе за возможность испытать на себе жизнь в роли Короля Франции, пусть и недолго. И хотя теперь он совершенно точно знал, чего он оказался лишенным вследствие прихоти судьбы или, точнее, причудливой политической воли великого кардинала Ришельё, он не раскаивался в этом опыте, а, напротив, считал, что это намного лучше, чем не знать своего происхождения, не знать своих прав и всю жизнь томиться в заключении, даже не догадываясь, в чём его вина, и почему ему одному выпала столь злая доля. Теперь же он понимал, что соображения высшей целесообразности могут иметь значение больше, чем права и желания одного человека, даже если этот человек имеет право на величайшую корону Европы.
Мушкетёры не раз говорили Филиппу о возможности интриг со стороны тех, кто случайно проникнет в Великую тайну, и он решил для себя, что скорее погибнет или согласится на вечное заключение, чем станет игрушкой в руках политических интриганов любых мастей. Впрочем, заключение в тюрьме ему теперь казалось далёким и почти нереальным воспоминанием, настолько он привык к той относительно небольшой свободе, которая, тем не менее, ни в какое сравнение не шла с заключением в крепости Пиньероль.
Как правило, Филипп спокойно наслаждался чтением, беседами со своими охранниками, старающимися быть столь деликатными, сколь это возможно, отрываясь от этих занятий лишь для еды, сна и прочих надобностей, а также для того, чтобы взглянуть на чудесный природный пейзаж, открывающийся перед ним со всех сторон. Созерцание природы отвлекало его от всех житейских проблем и успокаивало его. Можно было бы сказать, что Филипп был почти счастлив и почти ни к чему не стремился, если бы не то одиночество, которое он испытывал даже находясь в обществе столь благородных дворян, как д’Артаньян, граф де Ла Фер, барон дю Валон и изредка приезжавший к ним герцог д’Аламеда. Наблюдая за развивающимися отношениями между капитаном и Сюзанной Кампредон, а также между бароном и Агнессой Кэмпбэлл, тётушкой мисс Грефтон, которая уже стала мадам де Бражелон или мисс Батс, он думал о себе, как о человеке, которому судьба дозволила лишь на краткий миг прикоснуться к истинной любви.
Несмотря на то, что, играя роль Короля Франции, он мог обладать почти любой придворной красавицей, и почти это делал, в его сердце осталась лишь одна женщина, сестра графа де Гиша, дочь маршала Антуана III де Грамона, Катерина Шарлотта де Грамон, герцогиня Монако. Она была замужем, она была чужой женщиной, но Филипп чувствовал, что её душа принадлежит ему. Все те восемь месяцев, когда он занимал французский трон, он неизменно помнил о ней, и почти всё это время он посвятил тому, чтобы сблизиться с ней как можно сильней. Герцог Монако вынужден был отступить под натиском такого чрезвычайного внимания со стороны Короля к его супруге и благоразумно удалился в своё герцогство. Между Филиппом и Шарлоттой никогда не заходил разговор об этом человеке, как будто бы его вовсе и не было на свете. Филипп привык считать Шарлотту своей, за что мы просим, впрочем, не осуждать его, поскольку для того, чтобы его судить, надо для начала побывать на его месте, то есть на месте человека, который ничего никогда не мог считать своим, кроме собственных воспоминаний и мечтаний. Даже те предметы, которые окружали его в его заточении, могли быть изъяты у него в любое время навсегда и без объяснения причин таких действий, поэтому сама жизнь приучила его дорожить сегодняшним днём, сегодняшним мгновением, и считать своим всё, до чего сегодня можешь дотянуться, вне зависимости от того, будет ли это твоим завтра, а также вне зависимости от того, кому данный предмет принадлежит по праву собственности. Таким образом, если сегодня Шарлотта отвечала ему взаимностью, пусть даже самой сдержанной и скромной, значит, сегодня она принадлежала ему, а что будет завтра, с этим пусть разбирается завтрашний день.
В день нападения злоумышленников Филипп также сидел на скамье, разделяя своё время между чтением и созерцанием природы. Бандиты появились так неожиданно, что он, не успев оказать какое-либо сопротивление, оказался связанным и перенесённым словно тюк на одного из коней. Очевидно, что пираты заблаговременно сговорились с двумя английскими слугами, нанятыми для разных надобностей. Филипп услышал два выстрела и увидел, как упал Базен, он пытался протестовать, но во рту у него был отвратительный кляп, поэтому никаких звуков, кроме сдавленного мычания, он не мог бы произнести. Также он увидел, что преступники зажгли прекрасный дом капитана и конюшню. Он пожалел о великолепной библиотеке, которой предстояло погибнуть в огне, но, вспомнив о Базене, огорчился ещё больше.
Затем злоумышленники дополнительно унизили его тем, что надели ему на голову тряпичный мешок, через который, впрочем, можно было дышать, но который не позволял ничего видеть, а в довершение ко всем несчастьям был сделан из грубой холстины, поэтому доставлял неприятные ощущения раздражения и покалывания нежной аристократической коже принца.
Не в силах сопротивляться, Филипп уступил на время своей судьбе, дав себе обещание при первом же удобном случае сбежать, либо позволить убить себя, чтобы не стать игрушкой в руках политических авантюристов, кем бы они ни были.
По прибытии в Эдинбург принца поместили в какую-то келью или тюрьму, где с его головы сняли мешок.
— Кем бы вы ни были, сударь, ваша жизнь в безопасности, — сказал ему человек со злобным лицом, по-видимому, голландец. — В наших планах всего лишь получение выкупа за вас, но не скрою, что выкуп будет большим, поэтому мы отдадим вас тем, кто заплатит дороже. Если выкуп не даст никто, тогда мы подумаем, как вас использовать. Уверен, мы найдём вам отличное применение! А теперь можете расслабиться и отдохнуть, скоро вам подадут ужин. Здесь есть постель и кое-какое постельное бельё, лучшего я вам не предложу, поскольку у нас мало людей, а вас нам необходимо стеречь как можно лучше. Эта келья вполне сгодится для наших целей. Не пытайтесь отсюда убежать, так как это невозможно.
Филипп был столь возмущён, что не стал отвечать на эти наглые речи, что, впрочем, никак не тронуло чёрствое сердце его нового тюремщика.
Филипп в отчаянии бросился на койку и закрыл глаза, уходя в собственные мысли.
«Как я и опасался, меня хотят сделать разменной картой в чьей-то чужой игре! — сокрушённо подумал Филипп. — Для меня это неприемлемо. Решено, при первой возможности я буду искать смерти. Лучше всего, если меня застрелят при попытке к бегству!»
Как истинный католик, Филипп отвергал самоубийство. Он дал себе обещание держаться как можно более высокомерно, стараться избегать общения со своими тюремщиками и придавать себе равнодушный вид, что бы ни происходило рядом.
«Кто бы ни открыл эти двери, я не двинусь с места, — думал он. — Если они захотят, чтобы я оказался в другом месте, это их проблема, а не моя. Если же они начнут меня пытать, постараюсь быть стойким, а если убьют, я с достоинством приму свою судьбу!»
Наступили сумерки, вслед за ними пришла глубокая ночь, Филипп не спал и не делал никаких движений, стараясь отрешиться от земного существования.
После того, как установилась ночь, Филипп вдруг услышал, что засов на его двери осторожно открывается.
Вопреки тому, что Филипп намеревался не реагировать ни на что, он вдруг подумал, что так осторожно открывать засов могут лишь враги его похитителей, следовательно, ситуация заслуживает его внимания. Он подумал, что, быть может, д’Артаньян и его друзья пришли ему на выручку?
Дверь раскрылась, и Филипп в свете мигающей свечи увидел то лицо, которое он меньше всего ожидал увидеть здесь и сейчас.

Глава XXX. Пробуждение спящих чувств

«Дорогая Катрин! Прости, что называю тебя так, поскольку Катарина Шарлотта слишком длинно, а княгиня – слишком официально. Мы были столь дружны, когда обе мы занимали должности фрейлин у Мадам, и ты была всегда столь добра ко мне, просила обращаться к тебе запросто, поэтому я надеюсь, что два года разлуки не возвели между нами стену отчуждения? Я по-прежнему люблю тебя как самую лучшую мою подругу, и надеюсь, что ты относишься ко мне не хуже. Пишу тебе, поскольку не в силах сдержать нахлынувших чувств. Я помню, сколь блистателен и краток был твой роман с Е.В. и помню также о тех благах, которыми ты осыпала меня в это счастливое время. Помню я и то, как Е.В. изменился к тебе чрезвычайно внезапно, помню и то, как поспешно ты покинула двор, удалившись в своё герцогство Монако. Ты не представляешь, сколько слёз пролила я, оплакивая разлуку с тобой. Конечно и ко мне отношение при дворе резко изменилось, ведь я из подруги фаворитки Е.В. (надеюсь, ты простишь мне эти дерзкие слова?) превратилась снова в простую фрейлину, да ещё бывшую, ведь Мадам так внезапно скончалась, что мы остались по сути без дела, наши должности сами собой перестали существовать. Не буду тебе рассказывать, какими усилиями я закрепилась при дворе. Скажу лишь, что господин К. помог мне в этом, хотя и я кое в чём регулярно должна была помогать господину К. И всё же его внимание ко мне было редким и недостаточным, чтобы я могла считать свою жизнь устроенной. Меня заметил герцог д’Э*, этот красавчик во всех отношениях. Скажу без лишней скромности, этот красавчик теперь у меня стал ручным, и я верчу им как хочу. Вследствие этого и помощь со стороны К. и его внимание ко мне возросли, однако твоя Жанетта всё ещё не могла считать себя устроенной. По счастью меня облагодетельствовала своим вниманием также и герцогиня де Ш*. Эта почтенная женщина Бог весть какого возраста умудряется быть в самом центре самых важных политических событий, или скажу по простому, самых отчаянных интриг, что я и радуюсь её расположению ко мне, и боюсь его одновременно, поскольку она обладает необъяснимым влиянием на Е.В., однако, все кругом толкуют, что дружба с ней опасна как жонглирование зажжённой головнёй на пороховом складе. Не знаю, я не пробовала жонглировать, пусть этими делами занимаются уличные актёры! Хочу тебе сказать, что вокруг Е.В. затевается новая интрига. Е.В. стал интересоваться заключёнными, которых поместил в Б* как раз в то время, когда он резко охладел к тебе безо всяких на то причин. Это меня насторожило, но я пропустила бы это мимо ушей, если бы не два других события, которые доказывают всю важность происходящих событий. Во-первых, господин К. стал чрезвычайно интересоваться тем, чем интересуется Е.В. Во-вторых, герцогиня также стала интересоваться и интересами Е.В. и интересами господина министра. Всё сплетается в какой-то клубок, который мне никак не распутать. Если бы у меня был твой ум! Я наверняка разобралась бы со всем этим и, вероятно, извлекла из этого какую-нибудь пользу. Пока же от меня только куча беспорядочной информации. Если бы ты была здесь, я рассказала бы тебе больше, но трудно доверять почте то, о чём должны знать только мы с тобой. Пользуясь случаем, я посылаю к тебе одного молодого человека, который передаст это письмо. Я ему доверяю, хотя, впрочем, быть может напрасно. Ах, я такая доверчивая! Во что бы то ни стало хотела бы вновь увидеть тебя и обнять. Может быть, только поэтому я и пишу тебе это заполошное письмо.   
Надеюсь, ты по-прежнему любишь свою подругу Жаннетту де Башеле, как она любит тебя. Обнимаю тысячу раз.
P.S. Надеюсь, дорогая, ты примешь меры, чтобы это письмо не прочитал твой супруг? Он – прекрасный человек, но наши с тобой дела его не касаются! Обнимаю».

Княгиня Монако, разумеется, поняла, что Е.В. означает Его Величество, К. – Кольбер, Ш* – де Шеврёз, а д’Э* – д’Эпернон, Б* – Бастилия. Она перечитала письмо несколько раз и забытые чувства всколыхнулись в её груди. Восемь месяцев безоглядной любви с Королём Франции не прошли для неё бесследно. Любая фрейлина была бы в восторге от такого положения и гордилась им пожизненно. Но княгиня твердо верила, что эти счастливые месяцы прошли не с Людовиком XIV, она видела своего таинственного Филиппа, которого встречала ещё в детстве, этого таинственного узника, чья судьба глубоко потрясла её душу, а его большие глаза и нежные кудри очаровали её душу с первого взгляда. Этот юноша был столь похож внешне на Короля, и при этом был так непохож внутренне! Он не требовал от Шарлотты ничего, и отдавал ей всего себя. В один далеко не прекрасный день Король выразил полное пренебрежение к Шарлотте, он переменился кардинально и сразу. Шарлотта поняла, что это – другой человек. Она снова увидела Людовика XIV, она поняла, что её Филипп исчез. От своего отца, маршала де Грамона, она узнала, что в Бастилию заключен некто Эсташ Доже. Сердце подсказывало ей, что эти события как-то связаны. Все эти два года она пыталась разгадать загадку превращения Людовика в Филиппа и обратного превращения Филиппа в Людовика, но эта загадка была слишком сложной для неё. Ежедневно дюжина платков впитывали её слезы, постепенно она смирилась с неизбежным, но в ней теплилась надежда на то, что когда-нибудь она узнает, что случилось с Филиппом, сможет увидеть его и поговорить с ним.
Отношения с князем, законным супругом, у Шарлотты оставались ровными, спокойными и не предвещали ничего плохого, как и ничего хорошего. Фактически, супружеские отношения превратились в чисто экономический союз. Очевидно, князь считал бы себя оскорблённым, если бы его соперником не был Король Франции, но подобное оскорбление со стороны Короля многие дворяне сочли бы честью для себя, а кое-кто постарался бы извлечь из этой ситуации как можно больше выгод. Не таков был князь. Он нёс свой крест с достоинством, не показывая виду, что изменился к своей супруге, но на деле они стали чужими людьми, связанными лишь общими детьми и общими владениями, общим именем и общим титулом.
«Я должна всё выяснить! — сказала себе Шарлотта. — Есть во Франции только один человек, который знает всё, даже то, что не знает больше никто. И по счастью, это человек может поделиться своими секретами за деньги».
Шарлотта достала шкатулку со своими драгоценностями, составлявшими её приданное. Эти драгоценности были частью её капиталов, полученных от отца, князь никогда не потребует у неё отчёта об этих безделушках.
— Завтра я еду в Париж, — коротко сообщила Шарлотта своему супругу, который никак не отреагировал на это сообщение.
На следующий день Шарлотта выехала в Париж.
По прибытии она сразу же отправилась в Лувр и постучала в хорошо знакомую ей дверь.

— Герцогиня, — сказала Шарлотта. — Меня интересует один человек. Я надеюсь, вы поможете мне выяснить кое-что о нём.
— Я догадываюсь, кто вас интересует, — ответила герцогиня де Шеврёз, внимательно вглядываясь в шкатулку в руках княгини. — Думаю, я смогла бы кое-что вам сообщить.
— Я вас слушаю, — сказала княгиня, ставя шкатулку на столик герцогини.
— Интересующий вас человек находится сейчас в Шотландии, в местечке Монквиль, — сказала герцогиня, придвигая шкатулку к себе. — На берегу реки Клайд. У господина д’Артаньяна.

Между тем человек, написавший письмо и подписавший его двумя буквами «А.Д.», прочитал короткую записку: «Ваше предложение принимаю, прибуду позже. д’А.»

Глава XXXI. Чудесное спасение

Княгиня отправилась в Шотландию в сопровождении всего лишь одной служанки по имени Жозефа. Переодевшись в мужское платье, обе дамы совершали своё путешествие с быстротой и неутомимостью, свойственной мужчинам, спешащим поймать свою удачу. Имея достаточно личных средств, княгиня наняла скоростное судно, а по прибытии в Шотландию купила двух лучших коней, расспросила о дороге и направилась к Монквилю верхом.
Всю дорогу она раздумывала о том, что она скажет Филиппу. Временами она думала, что её поступок – чистое безумие, иногда же она считала, что поступает совершенно естественно, и всякое иное поведение было бы в данной ситуации ошибочным. Но при этом княгине ни разу не пришло в голову развернуть коней и отправиться обратно, домой, в Монако. В отношении того, как она себя поведёт при встрече, она размышляла лишь глядя на себя как бы со стороны, глазами постороннего человека. Она знала, что какие бы планы она не составляла, на деле она будет действовать так, как подскажет ей сердце, а, впрочем, было совершенно не важно, как она будет действовать и что будет говорить. Сейчас главное было увидеть его.
Подъезжая к Монквилю, княгиня дом, который, очевидно, был домом, в котором живёт Филипп. Она пришпорила коня, но в этот момент услышала два выстрела. Сердце подсказало ей, что это может быть связано с опасностью для её Филиппа. Сначала княгиня ещё сильней пришпорила коня, но тут же спохватилась и притормозила, решив, что если на Филиппа напали разбойники, то силы их велики, и им ничего не будет стоит разделаться также и с княгиней и её спутницей, тогда как если княгиня с осторожностью выяснит, что произошло, и останется незаметной для злоумышленников, тогда, быть может, она сможет спасти Филиппа. Несмотря на сильное беспокойство о судьбе Филиппа, княгиня понимала, что живой он представляет намного большую ценность, чем мёртвый, поэтому она убедила себя, что за жизнь Филиппа опасаться не стоит.
Сойдя с коня, княгиня предоставила её заботам Жозефы, сама же отправилась на разведку.
Прокравшись через лес почти к самому дому, княгиня увидела жуткую картину. Дом, который, по-видимому, на протяжении последних двух лет был жилищем Филиппа, полыхал, подожжённый с четырех углов. Неподалёку также горела конюшня. Княгиня также увидела небольшой отряд, который захватил в плен какого-то мужчину и молодую женщину. В мужчине княгиня узнала Филиппа.
План дальнейших действий созрел в её голове мгновенно. Она, действительно, будет следить за этими разбойниками, тайно следуя за ними на безопасном расстоянии. В случае, если её заметят, она скажет, что заблудилась и ищет дорогу к ближайшему городу.
Так она и поступила.   
Следуя за разбойниками, княгиня и Жозефа оказалась в Эдинбурге.
Надо сказать, что Жозефа отличалась сообразительностью и живым умом, она великолепно понимала цели поездки своей патронессы и приняла к сердцу все её переживания и хлопоты. Действуя ловко и гибко, она узнала, что пираты решили запереть Филиппа в Сент-Джайлсе, в одной из келий. В ту же ночь Жозефине удалось, подкупив слуг, подсыпать снотворного в вино охранников Филиппа, после чего княгиня вместе с ней удалось проникнуть к двери запирающегося помещения. К счастью, на двери не было замка, поскольку она закрывалась снаружи крепким железным засовом. Поначалу засов не поддавался, поскольку, по-видимому, им редко пользовались, и он слегка заржавел. Кроме того, княгиня опасалась разбудить стражников громкими звуками, поэтому они действовали очень осторожно.
Когда дамы, наконец, справились с засовом, княгиня распахнула двери и увидела небритое лицо Филиппа. Это был, несомненно, он. Несмотря на то, что он был чрезвычайно похож на Короля, Шарлотта моментально узнала его.
— Княгиня! Вы? — воскликнул Филипп.
— Тихо, монсеньор! — поспешно ответила княгиня, приставив палец к губам.
По счастью, снотворное было хорошим, поэтому возглас Филиппа не разбудил спящих стражников.
— Мы должны немедленно бежать, монсеньор, — сказала княгиня.
Филипп послушно последовал за Шарлоттой. Пребывая в заточении, он чуть ли не пообещал себе, что скорее погибнет, чем последует добровольно за своими похитителями, но он не предполагал такой возможности, как встреча с княгиней Монако. За Шарлоттой Филипп с радостью последовал бы даже в том случае, если бы знал наверняка, что эта дорога приведёт его прямиком в ад. Даже если бы ему сказали, что следующие десять шагов будут последними в его жизни, он проделал бы их, держа за руку ту, о которой были все его мысли в последние два года разлуки, а также в предшествующие восемь месяц незаконного царствования, а также на протяжении всех лет жестокого заключения – с той самой минуты, когда он впервые увидел её маленькой девочкой.
Сердце Филиппа билось так, что он думал, что окружающие слышат это ритмичный стук. Ему казалось, что этот стук может разбудить спящих стражников.
Ощутив тепло руки княгини, Филипп успокоился и пошёл за ней с чистым сердцем.
Жозефа, однако, не потеряла голову. Она спокойно закрыла двери и задвинула задвижку, ничуть не опасаясь шума, поскольку убедилась, что стражники спят крепко, а открытые двери слишком быстро привлекут внимание стражников и заставят из мчаться в погоню, тогда как, быть может, даже пять минут могут оказаться решающими для успеха бегства.
Через два часа быстроходное судно понесло Филиппа, Шарлотту и Жозефу к берегам Франции.
— Вы хотите, Шарлотта, чтобы я вновь прибыл во Францию? — спросил Филипп. — Я подчинюсь любому вашему желанию, но не рискую ли я быть опознанным там?
— Дорогой Филипп! — ответила Шарлотта. — Мы едем не в Париж, а в Монако, а это не совсем Франция. Там вам ничего не будет угрожать, кроме моей любви.
— Вы меня убедили! — воскликнул Филипп, прижимая Шарлотту к сердцу.
— А насчёт вашего сходства с Королём, позвольте мне рассказать вам одну историю, которую мне как-то рассказала маркиза де Савиньи.
— Я с удовольствие послушаю любую историю из ваших уст, Шарлотта, — ответил Филипп.
— Так слушайте же. Однажды маркиз де Вард, охотился в своих лесах и встретил лесника. Его поразило удивительное сходство с ним самим. «Скажите, любезнейший, — обратился герцог к этому человеку. — Не была ли случаем ваша матушка прислужницей в доме маркиза де Варда?». Маркиз имел в виду дом своего отца. «Нет, сударь, — ответил лесник. — Моя матушка никогда не бывала в доме маркиза де Варда или даже поблизости. А вот мой отец в годы молодости был конюшим у маркизы де Вард».
— Вы намекаете, княгиня, что не всякое сходство указывает на родство? — спросил Филипп.
— Я думаю, что рассказ маркизы де Савиньи не имеет отношения к вашей ситуации, но мне пришло в голову, что не всегда первая причина, приходящая в голову при нахождении чрезвычайного сходства двух человек, является истинной, — ответила Шарлотта.
— Это напоминает мне одну историю, о которой я читал в одной книге, — ответил Филипп.
— Что ж, расскажите! — воскликнула Шарлотта.
— Один султан одного мусульманского государства узнал, что среди его подданных распространился слух о том, что он не сын своего отца, султана, а сын простого кондитера. Тогда он пригласил одного знаменитого звездочёта и потребовал от него узнать, кто его отец. Звездочёт долго смотрел на звезды и сверялся со звёздными картами, раскладывал какие-то фигурки и шептал какие-то заклинания, после чего твёрдо сказал: «Ваш отец – султан нашего государства, чей трон вы унаследовали!». Султан был так рад этому ответу и так горд, что велел наградить звездочёта. Он велел выдать ему три огромных торта.
— Очень забавно! — рассмеялась Шарлотта. — Что же вы извлекли из этого рассказа?
— Поскольку я теперь твердо знаю, кто мой отец, я дал себе обещание быть достойным этой судьбы и поступать так, как должен поступать сын моего отца, — ответил Филипп. — Я должен мыслить о благе Франции всегда и ставить это благо выше собственного счастья. Поэтому я решил, что если мои похитители предложат мне какую-нибудь сделку, направленную против Франции или против моего брата, Короля Людовика XIV, я скорее дам себя убить, чем соглашусь. А если и это не поможет, я готов убить себя, но не послужить причиной гражданской войны во Франции.
— Вы великий человек, Филипп, и я благодарна судьбе за то, что она свела меня с вами! — воскликнула Шарлотта. — По счастью, ваше пребывание в Монако никак не нанесёт вреда Франции.
После этих слов Филипп нежно обнял Шарлотту и поцеловал.

Глава XXXII. Неожиданная встреча

Да простят нас наши дорогие читатели за то, что мы не соблюдаем хронологию в изложении событий. События, о которых мы рассказываем, столь часто переплетаются сложным образом, что рассказать обо всём сразу не представляется возможным.
Мы расскажем вам о том, что произошло тогда, когда наши друзья ещё только преследовали корабль «Чёрный Лис» в надежде спасти Филиппа.
По прибытии во Францию, Филипп, Шарлотта и Жозефа направились в Монако, где князь принял их как ни в чём ни бывало. Шарлотта не торопилась представить супругу своего гостя, а он не спешил знакомиться с ним. В их семейной жизни настало такое спокойное отчуждение, что князь позволял княгине поступать так, как ей будет угодно, при условии, что она не будет соваться в его дела.
Князь Монако Людовик I, герцог Валентинуа, внешне был не ревнив, что было следствием того, что внутренне он был ревнив чрезвычайно. Узнав о том, что супруга ему не верна, он перегорел настолько сильно, что для него она попросту перестала существовать.
Жизнь преподнесла ему множество ударов, но этот удар был сильнее всего.
К тому времени, о котором мы пишем, у княжеской четы родилось уже шестеро детей, первому из которых, Антуану, предстояло унаследовать титул князя Монако, дочери Мария-Тереза-Шарлотта, Жанна-Мария, Тереза-Мария-Аурелия и Анна-Ипполита унаследовали красоту матери и благородные черты отца, но в отношении младшего сына, Франсуа-Оноре, князь не был уверен в своём отцовстве. Поэтому он сосредоточил свою любовь на первых пятерых детях, относился прохладно но с достаточной заботливостью к младшему сыну, но полностью запретил себе проявлять хотя бы какое-то беспокойство в отношении супруги, которая один раз не оправдав его доверие, лишилась его любви, отчего и ревность его угасла, как угасает камин, который испепелил все дрова, которые в нём были. Внешне князь соблюдал видимость счастливой семьи и ожидал того же от своей супруги, однако, ничего не требовал от неё.
Для соблюдения внешних приличий, Шарлотта поместила Филиппа в небольшом охотничьем флигельке, а Жозефа распустила среди придворных слух о том, что это разорившийся дальний родственник. Поскольку Филипп изменил причёску, отрастил усы и бороду в стиле Генриха IV, своего деда, его сходство с Королём мог заметить только человек, хорошо знающий Людовика XIV в лицо, и лишь при весьма близком общении с Филиппом, чего осторожный принц тщательно избегал.  Мы не можем описать того, как восприняли это слух придворные и простые слуги, поскольку не знаем этого, а измышлять что-либо о том, что нам не известно достоверно, мы никогда бы не решились, ибо не таков принцип нашего творчества. Шарлотта и Филипп проводили время в совместных прогулках по морскому побережью и по прибрежным лесам, не думая ни о чём плохом, и черпая удовольствие от простого созерцания друг друга, хотя, впрочем, их отношения не были одними лишь платоническими.
Эту идиллию нарушило одно событие, о котором мы не можем умолчать в связи с теми последствиями, которое он имело.
В княжество Монако с визитом прибыл Карл IV, герцог Лотарингский.
Князь, разумеется, принял герцога со всеми подобающими почестями.
— Я счастлив принимать у себя великого герцога Лотарингского, — сказал князь после обычных церемоний. — Позвольте спросить, что привело вас в нашу глушь?
— Дорогой князь, я всегда мечтал посетить ваше прекрасное княжество и засвидетельствовать своё почтение князю Монако, герцогу Валентинуа! — ответил герцог. — В наше непростое время так мало осталось радостей, что радость посетить достойного правителя и восхититься чудесной природой, замечательным видом на море, а также великолепными постройками, не может не быть достаточной причиной моего визита.
— Благодарю, герцог, за столь лестную оценку моего скромного княжества, — ответил князь. — Мне кажется, что Лотарингия также являет собой пример достойного герцогства, а ваш герцогский дворец, в котором я, к сожалению, не имел чести побывать, полагаю, ничуть не хуже моего.
— У каждого дворца есть свои достоинства и свои недостатки, как и каждое герцогство и княжество имеет сильные и слабые стороны, — скромно ответил герцог. — Нам, мелким правителям, подобает держаться вместе для того, чтобы при случае не дать себя в обиду и при необходимости дать решительный отпор попыткам совершить несправедливость над нами.
— Если я верно вас понял, герцог, вы предлагаете мне союз против нашего Короля Людовика XIV? — спросил князь.
— Я бы не спешил с такими выводами, — возразил герцог. — Неужели любой союз обязательно должен быть против кого-то? Неужели недостаточно, чтобы наш с вами союз послужил только лишь взаимной поддержке нас с вами?
— Всякий союз в поддержку неизменно является союзом против кого-то или чего-то, — возразил князь. — Поскольку княжество Монако и герцогство Лотарингское входят в настоящее время в состав Франции, то единственный союз, который возможен для нас с вами, это союз с нашим сувереном, Королём Франции. Всякий союз, не включающий в себя Короля, является союзом против Короля.
— Решительно я не имел в виду ничего подобного! — возразил Карл Лотарингский. — Почему всегда все полагают, что если герцог Лотарингский ищет с кем-то дружбы, то из этого следует, что он замышляет что-то против Короля?
— Вероятно, потому, что так всегда и было, — ответил князь. — Впрочем, я отнюдь ничего не утверждаю, я лишь задал вопрос о том, какого рода союз вы мне предлагаете.
— Как я уже сказал, я предлагал бы договор о взаимной помощи, — ответил Карл.
— Моё княжество и ваше герцогство не имеют общих границ, а только лишь имеют границы с остальной территорией Франции, — возразил князь. — Поэтому любая помощь, которая могла бы быть предоставлена вам, должна исходить, прежде всего, от Франции, если речь не идёт о помощи против Франции, то есть о союзе против Короля.
— Как я уже сказал, речь не шла о союзе против Короля, — ответил Карл. — Однако, коль скоро вы об этом заговорили, то почему бы нам с вами не помогать друг другу даже в том случае, когда Король по какому-то вопросу будет не с нами, а против нас?
— Итак, мы начали называть вещи своими именами, — кивнул князь. — Я был прав, полагая, что вы предлагаете мне союз против Короля, и уже дал вам свой ответ.
— Я услышал и весьма оценил вашу преданность Королю, но, быть может, в некоторых обстоятельствах она является излишней? — спросил Карл.
— О чём вы говорите, герцог? — сухо спросил князь.
— Я говорю о том, что далеко не всегда Король Франции поступает справедливо по отношению к своим лучшим подданным, и что в этом случае неплохо было бы указать Королю на его место, — сказал наконец герцог.
— Я отказываюсь понимать ваши слова, герцог, — ответил князь. — Не могли бы вы сформулировать свои тезисы более конкретно?
— Разве следовало бы прощать Королю то оскорбление, которое он посмел нанести такому знатному лицу, как Ваша Светлость? — спросил Карл.
— Прежде, чем вы продолжите свои разъяснения, я хотел бы дать собственные пояснения по некоторым вопросам, — ответил князь. — Вы, вероятно, полагаете, что князь Монако не видит оскорблений тогда, когда ему их наносят, или готов простить кому угодно какое угодно оскорбление? Спешу уведомить вас, что бывают некоторые виды действий, которые следует расценивать как оскорбление, когда таковые действия исходят от равных или примерно равных лиц. Я говорю, например, о действиях со стороны герцога, князя или маркиза, графа или барона по отношению к человеку подобного же статуса, или даже просто о действиях одного дворянина по отношению к другому. Если эти действия оскорбительны, то понятно, как должен реагировать на них человек чести, какими бы эдиктами не был связан этот человек. Запрет на дуэли, введенный кардиналом Ришельё, и ратифицированный Людовиком XIII, действует до сих пор, он подтвержден министром-кардиналом Мазарини и Королём Людовиком XIV. Но ни один Король не может запретить дворянину отстаивать свою честь. Это всё, что я хотел сказать об оскорблении дворянина другим дворянином. Однако бывает некий вид действий, которое, если его соизволил осуществить Король, не является оскорблением дворянина. Всё, что исходит от Короля, исходит от его божественной власти, и поэтому не может являться оскорблением. Подобно тому, как нельзя обижаться на Божественный промысел, также нельзя обижаться и на решения Короля. Не видя в действиях Короля никаких оскорблений, порядочный дворянин не видит оснований для того, чтобы оскорбляться, а, следовательно, не возникает необходимости со шпагой в руке защищать свою честь.
— Вы, по-видимому, совершенно правы, князь, — ответил герцог с улыбкой, которая означала «Со мной ничего подобного не могло бы случиться, поэтому мне не нужна подобная примирительная мораль».
— Я не договорил, герцог, — сказал князь. — Я сказал, что человек, подобный мне, не видит оскорблений в действиях, совершённых Королём. Но такой человек вовсе не обязан прощать оскорбления от любого другого человека, который стоит хотя бы на одну ступеньку ниже Короля. Даже принцу князь, подобный мне, не простит никакого оскорбления. Поэтому, сделав это предупреждение, я хотел бы вернуться к утверждению, которое вы, герцог, как мне показалось, собирались высказать. Мне показалось, что в этом утверждении, которого вы не сделали, но собираетесь сделать, может содержаться намёк на какие-то обстоятельства, которые следует либо решительно отмести, либо их можно обсудить в другом месте и так, как подобает дворянам, заботящимся о своей чести.
— Князь, я не собирался говорить ничего подобного, — сказал герцог, стараясь придать своему тону как можно более мягкую интонацию. — Если я и хотел сказать, что время и судьба иногда предоставляют возможности преподать Королю урок за какие-то неблагородные поступки, я имел в виду чисто гипотетическую ситуацию, не намекая ни на что конкретное. Я ни в какой мере не собирался произносить свои суждения по какому-либо поводу, я прибыл искать дружбы и поддержки, и если я по какой-либо причине был неверно понят, то приношу свои нижайшие извинения и на этом хотел бы откланяться.
— Благодарю вас, герцог, за разъяснения и за ваш ответ, — ответил князь. — Не угодно ли вам задержаться у меня на ужин?
— Я признателен вам за гостеприимство, — сказал герцог. — В настоящее время я очень тороплюсь.  Совершая поездки по местам, где я надеялся бы обрести друзей в предстоящем деле, я не имею возможности где-либо задержаться.
После этого князь и герцог весьма почтительно и прохладно обменялись любезностями и расстались.
Выходя из дворца князя, герцог увидел, что княгиня идёт под руку с каким-то дворянином. По чистой случайности Филипп оказался слишком близко к герцогу и не успел отвести своего лица. Взглянув в лицо Филиппа, герцог похолодел. Он узнал Короля Франции. Поскольку он был наслышан о том, что у Короля два года назад был недолгий роман с княгиней, он решил было, что Король тайно прибыл в княжество Монако для продолжения этого романа. Но он был твёрдо убеждён, что Король находится сейчас в Париже. Карл отправил одного гонца в Париж для того, чтобы тот узнал о том, где находится Король и где именно он находился сегодня, чем занимался. Также он особо сказал, что нужны весьма надёжные свидетельства, не следует удовлетворяться непроверенными слухами о том, где он на самом деле находился. Одновременно герцог оставил ловкого шпиона по имени Арман для того, чтобы он по возможности выведал всё об этом человеке. Ему натерпелось бы самому узнать всё в деталях, но дела на западе страны, в Лотарингии, призывали его. Поэтому он был вынужден уехать.
Впрочем, Карл уже догадался, что он встретил не Короля, а человека, чрезвычайно на него похожего, поскольку он знал, что Людовик не мог столь быстро отрастить бороду и усы а-ля Генрих IV. Поэтому у герцога в голове стал мало-помалу вызревать некий план, пока лишь в общих чертах. Карл понял, что этот человек, который столь удивительным образом похож на Короля, но не является Королём Франции Людовиком XIV, далеко не случайно появился в Монако. Это никому не известный дворянин не может быть случайным человеком, он прибыл сюда тайно, и лишь те люди, которые обращаются с ним, как с дворянином, знают о его происхождении всё. Карл решил, что он также должен узнать всё об этом человеке, и тогда он будет знать, как действовать дальше. Но в любом случае существование человека, столь похожего на Короля, открывало невиданные возможности для такого могущественного человека, как Карл Лотарингский, и такого неразборчивого в средствах владыки, каким был любой Лотарингский герцог.

Глава XXXIII. Карл Лотарингский

Карл Лотарингский был не настолько прост, чтобы поверить в случайное сходство некоего дворянина с Королем. Несоответствие прически, стиля усов и бороды лишь усилило его подозрения. Действительно, если бы кто-то стремился походить на Короля, этот человек, вероятнее всего, напротив, постарался достичь наивысшего сходства в прическе, усах и бороде, тогда как этот человек стремился как можно сильнее замаскировать своё сходство. Следовательно, либо это был сам Король, который использовал чрезвычайно искусные средства для того, чтобы ввести в заблуждение случайных людей, которые бы могли его встретить и опознать, либо этот человек в силу своей природы обладал таким сходством, которое в данный момент ему мешало. Карл не упустил из виду и тот факт, что несмотря на то, что он очень хорошо был знаком с Королём, встретившийся ему дворянин, казалось бы, вовсе не был знаком с герцогом Лотарингским. Следовательно, это не был Король.
Нам, очевидно, необходимо немного рассказать нашим читателям о Карле, чтобы дальнейший рассказ был более понятным.
Карл IV, ныне герцог Лотарингский, вследствие своей знатности был частым гостем при Французском дворе, можно сказать, что там он и получил своё воспитание. По этой причине он был детским товарищем Людовика XIII, родителя нынешнего Короля. Они жили в Сен-Жерменском дворце, где также воспитывались незаконные дети Генриха IV. Карл разделял с Людовиком увлечения музыкой, рисованием, военным искусством. Друзья любили оружие, часто стреляли из лука и из аркебузы по птицам ради удовольствия. После того, как 14 мая 1610 года на улице Рю-де-ля-Ферронри католический фанатик Франсуа Равальяк убил короля Франции Генриха IV, восьмилетний дофин стал королём Людовиком XIII лишь номинально, править страной стал любимец его матери Кончино Кончини, маршал д’Анкр. Карл разделял негодование Людовика по этому поводу и одобрил его решение избавиться от ненавистного итальянца. Поэтому, когда пятнадцатилетний Людовик XIII в 1617 году приказал убить фаворита матери Кончино Кончини и казнить его жену Галигай, Карл был одним из тех, кто первым поздравил Людовика с этим событием.
От своих родителей Карл получил в качестве дополнения воспитанию при дворе извечное недовольство фактически занимаемым положением и постоянно скрываемые претензии на нечто большее. Так, к сожалению, бывает часто: люди, стоящие на полступеньки ниже монарха, испытывают сильнейшую зависть и терзаются вечным недовольством судьбой, тогда как люди, стоящие у подножья иерархической лестницы вполне счастливы, если им удаётся хотя бы не спускаться вниз, а даже небольшое возвышение делает их счастливыми на всю оставшуюся жизнь.
Однако, и титул герцога Лотарингского дался Карлу не просто. Несмотря на то, что после его прибытия в Лотарингию после кончины герцога Рене II Карл объявил себя наследником этого титула в соответствии с завещанием герцога, его дядя Генрих II попытался обойти племянника в пользу своей дочери Николь. Разумеется, это было несправедливо, поскольку, согласно завещанию, предполагался лишь порядок наследования по мужской линии, однако, Николь была более близкой родственницей Рене II, что позволяло утверждать о спорном праве Карла. Вражда с родным дядей Генрихом II не обещала лёгкой победы и привела к тому, что Карл был вынужден покинуть Францию и поступить на военную службу к императору Фердинанду II, за которого сражался в битве на Белой Горе под Прагой (8 ноября 1620 года).
Однако, желание получить для себя герцогство Лотарингское не оставляло Карла. Нежелание упускать то, что Карл считал своим по праву, заставило его пойти на уступки ради основной цели. После длительных переговоров он, наконец, женился в 1621 году на своей двоюродной сестре Николь, именно с тем расчётом, чтобы получить желанную власть над Лотарингией лишь благодаря жене. По счастью для Карла через три года его дядя Генрих II умер. Карл, который всё это время вынужден был довольствоваться унизительным положением герцога-супруга, то есть фактически соправителя собственной супруги, решил, наконец, утвердиться в своём праве. С этой целью в ноябре 1625 года отец Карла, Франсуа де Водемон, ссылаясь на завещание Рене II, потребовал в Генеральных штатах Лотарингии это герцогство для себя. Генеральные штаты Лотарингии приняли его право, поэтому формально  Франсуа де Водемон стал 21 ноября 1625 года герцогом Лотарингии под именем Франсуа II, а через пять дней он отрёкся от этого сана в пользу сына, который наконец-то получил для себя герцогский трон, утвердившись на нём под именем Карл IV, таким образом окончательно  оттеснив свою жену от правления.
Поскольку у Людовика XIII долгое время не было наследника вследствие нескольких выкидышей у Королевы, а также, как говорили, по причине изрядной холодности отношений королевской четы, это создавало иллюзию доступности королевского трона для многих стоявших по своему положению вблизи от этого трона родственников Короля. Слабое здоровье Короля также способствовало непомерному росту амбиций, прежде всего, со стороны брата Короля, герцога Анжуйского (впоследствии герцога Орлеанского), а также графа Суассона, графа де Море и многих других.
Заговоры, направленные на физическое устранение первого министра, кардинала Ришельё, почти всегда ставили целью также и устранение Короля. Несмотря на то, что основным действующим лицом при разоблачении таких заговоров называли различных лиц, таких как де Сен-Мар, де Шале и других, на самом деле истинными вдохновителями всех этих заговоров были ближайшие родственники Короля, прежде всего, его брат Филипп, герцог Орлеанский, также его супруга, Королева Анна Австрийская, а также представители Лотарингского дома и дома де Роганов. К обоим этим домам относилась герцогиня де Шеврёз, урождённая де Роган, во втором браке супруга Клода Лотарингского, герцога де Шеврёз. Кроме того, по первому браку она была вдовой герцога де Люиня, фаворита Людовика XIII, вследствие чего сама была близкой подругой Королевы Анны. Таким образом, не надо было обладать большим аналитическим умом, чтобы понять, что всех этих заговорщиков объединяло всегда одно: сама герцогиня де Шеврёз, которая, как ни странно, после провала всех этих заговоров и казни их второстепенных участников, выходила невредимой из любой подобной ситуации. Дело в том, что Король был чрезвычайно снисходителен к своей родне, и даже всесильный кардинал Ришельё не рисковал покушаться на главных виновников и идейных вдохновителей этих заговоров, таких, как брат Короля и его супруга. В отношении герцогини де Шеврёз кардинал иногда надеялся на то, что ему всё-таки удастся с ней расквитаться, но ловкая Мария находила рычаги воздействия на тонкого политика, показывая ему на деле, что дружба с ней более выгодна, чем вражда, хотя и столь же опасна. Карл Лотарингский, родственник герцогини по её второму мужу, разумеется, также умел оставаться в тени, не упуская собственной выгоды. Если бы эти двое объединились более решительно, судьба Франции могла бы быть иной, однако, как показывает опыт, родня мужа не всегда близка по духу его вдове. Так или иначе, герцогиня де Шеврёз, ловко пользуясь раздорами и разногласиями в королевской семье, никогда не решилась сблизиться с Карлом Лотарингским, как и Карл, пытаясь ловить рыбку в мутной воде интриг, не делился своими планами и сведениями с герцогиней де Шеврёз. Можно сказать, что сама судьба хранила Францию от союза этих двух интриганов.
По мере возможности, Карл сохранял ту долю независимости Лотарингии от Франции, которую ему удавалось поддерживать, заключая временные и шаткие союзы с соседними государствами, Людовик XIII сердился на это, поскольку не был готов принять образ действий и мышлений кузена Карла, желая полностью подчинить Лотарингию французскому трону. По этой причине Карл тайно поддерживал любых противников кардинала Ришельё, снабжая их сведениями, ссужая деньгами и предоставляя им убежище.
Под влиянием всесильного кардинала Ришельё французская политика была направлена на укрепление государства и на расширение восточных границ королевства до Рейна. В результате Франция присоединила Франш-Конте, Эльзас и Лотарингию. Вопреки желанию Карл стал более зависим от Людовика, чем ему бы хотелось. Он продолжал искать союзников против Короля вне и внутри Франции. Вопреки тому, что традиционно Лотарингский дом поддерживал самых крайних представителей католической церкви, наиболее решительно боровшихся с любой ересью, ополчаясь, прежде всего, против гугенотов, теперь же Карл IV, убедившийся, что поддержку от Баварии и Австрии он не получит, обратил своё внимание на прежних противников, и стал, таким образом, искать союза с заклятыми врагами, теми самыми гугенотами, которых его предки преследовали беспощадно и бескомпромиссно. Карл стал заключать союзы с Англией и Савойей.
В сентябре 1629 года Гастон Орлеанский, брат короля, сбежал в Лотарингию и без согласия Людовика XIII сочетался там браком с Маргаритой, сестрой Карла. Это была большая победа Карла.
Весной 1631 года король Швеции Густав II Адольф, высадился со своим войском в Германии, после чего Карл IV послал армию в поддержку императора. Это было ошибкой, поскольку Карл фактически объявил открыто о своей вражде с Людовиком, с которым некогда был дружен. В результате этой ошибки в июне 1632 года Людовик XIII занял Лотарингию. Разбитому на голову Карлу ничего иного не оставалось, как подписать унизительный для себя мирный договор. Этот договор он всеми силами игнорировал, нарушая его при любой возможности. В результате этого Людовик вновь был вынужден применить силу, после чего в сентябре 1633 года наши войска снова захватили Лотарингию. Это вынудило Карла IV в январе 1634 года отречься от звания герцога Лотарингского в пользу своего брата Никола II Франсуа. Карл, лишённый герцогства, присоединился к императорским войскам и с небольшим успехом боролся против Швеции и позже — против Франции.
В 1635 году Карл безуспешно пытался отвоевать герцогство, и даже одержал ряд побед в 1638—1640 годах. Это позволило возобновить переговоры с Людовиком. По новому договору Франция вернула ему герцогство под французским протекторатом при условии, чтобы он не вступал в союз с Австрией. Однако, Карл продолжал действовать против Ришельё и против Людовика, в том числе, участвуя в заговоре Людовика де Бурбон-Конде. Когда заговор был раскрыт, Карл спасся бегством от почти неминуемого ареста по распоряжению Ришельё. Затем он снова пошёл на военную службу и в ноябре 1643 года участвовал в битве при Тутлингене против Франции.
После смерти Ришельё Карл остался непримиримым врагом Людовика XIII, а после последовавшей вскоре смерти самого Людовика Карл сохранил свою вражду к дофину, а также к фактически правящему Францией кардиналу Мазарини.
Вестфальский мир, заключённый без участия Карла, включал своим условием официальное подчинение французской короне трёх лотарингских епископств: Туль, Мец, Верден. Его попытка повлиять на результат этого мира в переговорах с кардиналом Мазарини провалилась. Поэтому Карл снова предпринял военные действия против Франции и в 1652 году он всерьёз угрожал Парижу. Однако вследствие шаткой позиции, Карл потерял доверие обеих из враждующих сторон, поскольку пытался вести переговоры одновременно с Мазарини и с фрондой.  В этом отношении он был полной противоположностью Жана-Франсуа-Поля де Гонди, который столь ловко заигрывал и с Мазарини, и с Королевой Анной, и с фрондой, что в итоге весьма преуспел, сделав себе карьеру и получив, наконец, кардинальскую шапку из рук папы Иннокентия X в 1651 году. Здесь уместно будет вспомнить, что указанный Гонди, бывший коадъютор, а ныне кардинал де Рец, вёл далеко не кардинальский образ жизни, он был весьма светским человеком, что называется, галантным кавалером, и в числе одной из его любовниц была дочь герцогини де Шеврёз. Это ещё раз подтверждает нашу мысль о том, что если бы Карл Лотарингский поближе сошёлся со своей родственницей герцогиней де Шеврёз, судьба Франции могла бы быть совершенно иной.   
Поскольку Карл действовал без такой важной поддержки, одной из его неудач был арест испанскими властями, поскольку Испания считала его причиной неудачи восстания. Таким образом, Карл был арестован 25 января 1654 года в Брюсселе и препровождён в Толедский Алькасар. Однако военные успехи его брата Никола II Франсуа вернули Карлу свободу 15 октября 1659 года, а по Венсенскому договору от 28 февраля 1661 года ему вернулось и герцогство Лотарингское. Поначалу Карл начал заниматься вполне мирными делами, так, например, он начал приводить в порядок дороги в Лотарингии и Баре, для чего ужесточил налоги в своих владениях, уже разрушенных Тридцатилетней войной. Он попытался заключить мир с Людовиком XIV, передав Франции за миллион талеров и звание принца французского дома права на лотарингский престол с обещанием распустить свою армию. Однако, как всегда, Карл отказывался на деле выполнять те обязательства, которые подписал в договоре. Так в 1669 году он отказался выполнить предложение Людовика XIV по роспуску армии, в результате чего Король вновь направил войска в Лотарингию, которую они заняли летом 1670 года. Карл IV снова вынужден был действовать для защиты своих стремительно уменьшающихся прав и привилегий, поэтому он снова поступил на императорскую службу, чтобы бороться против Франции. В поисках новых союзников он тайно прибыл в Монако, где и увидел Филиппа.

Глава XXXIV. Лис и Куница

Получив информацию от своих людей о том, что Король во время странной встречи в Монако преспокойно пребывал в Париже, Карл IV сам решился тайно прибыть в Париж для того, чтобы уточнить информацию у того источника, который был самым надёжным, хотя и не дешёвым.
Герцогиня де Шеврёз вышла из своей уборной и спокойно уселась в своё любимое кресло, собираясь прочесть на ночь глядя несколько страниц из Николо Макиавелли. Вдруг, она осознала, что в её роскошном будуаре что-то изменилось. Она скорее удивлённо, чем испуганно взглянула в темный конец комнаты, который из экономии не освещался свечами и заметила там какую-то тень.
В кресле для гостей преспокойно сидел какой-то дворянин.
— Не бойтесь, герцогиня, это я, Карл Лотарингский, — сказал незваный гость.
— Надо избавиться от привычки держать двери незапертыми, — спокойно сказала герцогиня скорее себе, чем таинственному посетителю. — Что вам от меня нужно, Карл Лотарингский?
— Почему же так официально, кузина? — спросил Карл. — Я заглянул по-родственному к очаровательной вдове нашего любимого Клода Лотарингского, а вы сразу с порога спрашиваете, что мне угодно. Быть может, мне угодно справиться о здоровье моей дорогой родственницы и пожелать ей долгих лет жизни? Или, быть может, выпить чашечку кофе с марципановым печеньем, которое так любил наш дорогой Клод?
— Рассказывайте сказки! — усмехнулась герцогиня. — К Марии де Шеврёз никто никогда не приходит справиться о её здоровье, и тем более – пожелать долгих лет жизни. Зато многие желают, чтобы её жизнь прекратилась как можно скорее. Что касается кофе с печеньем, здесь не трактир. Я угостила бы вас, разумеется, ужином, если бы сама собиралась ужинать, но доктора велели мне отказаться от еды перед сном, поэтому единственное, чем я могу вас попотчевать, это старушечьими причитаниями о слабеющем здоровье и о растущих ценах.
— И такой разговор меня устроит, — снисходительно согласился Карл. — Расскажите о вашем здоровье, не надо ли вам чего-то? На какие товары возросли цены, и как в связи с этим увеличились ваши расходы, дражайшая кузина?
— Так я и поверила, что вас интересует моё здоровье и мои надобности! — ответила со смехом герцогиня. — У вас, дорогой герцог, столько дел по вашему герцогству, что вы и в Париж не должны были бы приезжать без крайней надобности. А уж заскочить, как вы говорите, к кузине на чашечку кофе с марципановым печеньем, это чрезмерная роскошь для вас, столь занятого и столь делового во всём и всегда. Вам что-то необходимо узнать у меня. Но я ведь ничего не знаю о ваших делах в Лотарингии!
— О своих делах в Лотарингии я сам знаю всё, что требуется знать, — со смехом возразил Карл. — И все эти сведения выражаются одной фразой: «Всё плохо». Поэтому мне не о чем спросить вас, дорогая герцогиня.
— Стало быть, вас интересуют дела в Париже, коль вы приехали сюда и заявились ко мне, — заключила герцогиня. — Но я ведь совсем отошла от дел.
— Разумеется, герцогиня! — согласился Карл. — Политика меня не интересует, поскольку на этом поприще я потерпел крах со всех сторон. Единственное, чего я ищу, это успокоения в тесном семейном кругу, простой частной жизни.
— Стало быть, вас интересуют семейные дела Короля, — сказала герцогиня и кивнула. — Но ведь я и в этих вопросах ничем не могу вам помочь. Я не осведомлена ни о чём и рада–радёшенька тому, что меня не выгоняют из Лувра, где я могу жить с относительной экономией, поскольку содержать дворец мне стало слишком дорого.
— Дорогая кузина, я близко к сердцу принимаю ваши проблемы и готов помочь вам в ваших хлопотах, — сказал Карл. — Хотя я сам нынче в стеснённых обстоятельствах, я искренне ищу вашей дружбы и хотел бы для начала преподнести вам вот эту семейную реликвию Лотарингского дома в память о нашем дорогом Клоде Лотарингском, чьей вдовой вы являетесь.
С этими словами Карл извлёк из кармана коробочку и положил её на стол перед герцогиней.
Он ожидал, что герцогиня немедленно откроет её и найдёт там великолепный перстень с бриллиантом, но герцогиня приняла дар с одной ей свойственным сочетанием высокомерия, гордости и благодарности, давая понять, что вне зависимости от ценности этого дара, она воспринимает его как должное и отнюдь не спешит ознакомиться с содержимым и выражать благодарность в какой бы то ни было форме.
— Дорогой мой кузен, коль скоро вы настаиваете на таком определении степени нашего родства, — сказала она. — Я слишком любила и до сих пор люблю моего дорогого Клода, чтобы отказываться от родства с Лотарингским домом. Всякая реликвия этого дома для меня бесценна вне зависимости от денежного выражения её стоимости. Я не тороплюсь узнать, что в этой коробочке. Если там даже простой засушенный цветок флердоранжа, я высоко ценю этот подарок, как если бы в этой коробочке лежал бриллиант величиной с грецкий орех.
— Там, разумеется, не бриллиант величиной с грецкий орех, но и не засушенный цветок, — пробормотал Карл, смущаясь. — В этой шкатулке находится…
— Не надо, не говорите! — перебила его герцогиня. — Я уже сказала, что ценю ваш дар сверх всякой меры! Как если бы вы подарили мне ковчежец со святыми мощами. Ведь не ценой оправы и драгоценных камней измеряется подобный дар. Повторяю, я принимаю ваш дар с благодарностью. Я благодарна вам сверх всякой меры, чего же вы ещё от меня хотите?
«Вот плутовка! — подумал Карл. — Взяла кольцо ценой в сто тысяч ливров и глазом не моргнула, да ещё представила дело так, что она мне при этом ничего не должна, как если бы я преподнёс ей засушенный цветок флердоранжа!»
— Герцогиня! — сказал, наконец, Карл. — Вы совершенно правы! Ценность моего дара отнюдь не в его весе и не в величине бриллиантов, а в том, что это – семейная реликвия Лотарингского дома. Принимая этот подарок, вы, я надеюсь, подтвердили вашу принадлежность к этому дому, и поэтому я надеюсь по-родственному потолковать с вами о некоторых делах.
— Я вас слушаю, — ответила герцогиня и в её ответе читалось: «Но я ничего вам не обещаю».
— Я хотел бы узнать о человеке, которого я встретил в Монако, — сказал Карл и внимательно посмотрел в лицо герцогине.
— Никогда не бывала в Монако! — ответила герцогиня. — Там тепло? Какая там природа? Говорят, там чудесный вид на море?
— Море? — рассеяно переспросил Карл. — При чём тут море? Я не обращал на него внимания. Я говорю о человеке, дворянине.
— В этой глуши водятся дворяне? — спросила герцогиня с показным удивлением.
— При дворе князя дворян предостаточно, — ответил с улыбкой герцог.
— Ах, да, там же есть князь, — сказала герцогиня и пожала плечами. — Так что за дворянин?
— Он очень похож на кое-кого, — сказал Карл. — Настолько сильно похож, что я бы сказал, что это он и есть. Но это был не он.
— Вы говорите загадками, герцог, — сказала герцогиня. — Кто-то на кого-то похож. Что я должна сказать на это? Кто похож? На кого похож?
— Если бы он был похож на лицо хотя бы чуть менее значительное, я бы назвал это лицо, — ответил Карл. — Но называть лицо, на которое был похож этот дворянин, я не решаюсь.
— Вот оно что! — ответила герцогиня. — Предположим, вы встретили такого дворянина. При чём тут я?
— Я спросил себя: «Не примерещилось ли мне?» — продолжал Карл. — И я не смог ответить на этот вопрос ни положительно, ни отрицательно.
— И вы пришли за ответом ко мне, герцог, — подытожила герцогиня. — Почему?
— Если мне не примерещилось, то имеет место такие важные обстоятельства, о которых не может не знать лучшая подруга Королевы Анны, — ответил Карл. — Если же она ничего об этом не знает, следовательно, мне это лишь примерещилось, и мне следует выбросить из головы этот эпизод.
— Лучшая подруга Королевы Анны! — воскликнула герцогиня с сарказмом. — Да, я всегда желала добра нашей доброй Королеве и делала всё, что в моих силах для неё, но в ответ не получала ничего. Если это называется быть лучшей подругой, тогда, извольте, я была её лучшей подругой.
 — Именно это я и имел в виду, — согласился Карл. — Так скажите же, герцогиня, примерещилось ли мне это, или нет?
— Разумеется, примерещилось, герцог! — ответила герцогиня. — Неужели же сходство, о котором вы говорите, могло бы существовать на самом деле? Этому дворянину, в таком случае должно быть столько же лет, сколько и тому, на кого он похож! За столь долгий срок кто-то уже давно обратил бы на это внимание, и это бы несомненно открылось.
— Итак, герцогиня, вы решительно утверждаете, что подобный человек не существует? — спросил Карл.
— Так решительно, как только могу, — согласилась герцогиня. — Если я правильно поняла вас о том, на кого этот человек похож. Впрочем, в любом случае, я ни о чём не осведомлена.
— Благодарю вас, герцогиня, — ответил Карл. — Очень приятно было повидаться с вами.
— Очень жаль, что не могу предложить вам кофе и марципановое печенье, герцог, — ответила герцогиня. — Благодарю за возвращение в мой дом семейной реликвии Лотарингского дома, — сказала она и положила свою ладонь на коробочку с кольцом.
— Не за что, — хмуро ответил Карл. — Это мой долг. Разрешите откланяться.
«Старая плутовка, несомненно, что-то знает об этом деле! — подумал Карл. — Она что-то скрывает. Мне не удалось найти к ней подход, поскольку она рассчитывает получить больше от другой стороны!»
«Итак, Филипп прибыл в Монако, — подумала герцогиня. — И его видел Карл Лотарингский. Следует немедленно предупредить Короля».
После этого герцогиня позвонила в колокольчик, чтобы ей принесли чашечку кофе и тарелочку марципанового печенья, затем открыла коробочку и взглядом знатока стала изучать подаренное кольцо.
— Сто тысяч ливров, не меньше, — сказала она себе с удовольствием.

Глава XXXV. Куница и Король

Герцогиня де Шеврез неспеша выпила кофе с марципановым печеньем, после чего отправилась к Королю.
Несмотря на довольно позднее время, Король немедленно отреагировал на доклад о том, что к нему явилась герцогиня и велел её впустить.
— Ваше Величество, у меня две неприятные новости! — сказала герцогиня.
— Очень жаль, что неприятные новости поступают в такое время дня, герцогиня, — ответил Король. — Боюсь, мне предстоит бессонная ночь. Но я благодарен вам за то, что вы спешите сообщить их мне. Полагаю, они стоят того, чтобы поспешить. Говорите же.
— Филипп во Франции! Он в Монако, — ответила герцогиня.
— Это очень неприятная новость, — согласился Король. — Надеюсь, что вторая новость не столь плоха?
— Она намного хуже, Ваше Величество, — ответила герцогиня. — Вторая новость состоит в том, что Карл Лотарингский видел Филиппа и убеждён, что за этим что-то кроется.
— Откуда вам об этом известно? — спросил Людовик.
— Он только что был у меня и пытался выяснить, что это за человек, — сообщила герцогиня.
— Следовательно, вы сообщили мне три новости, — сказал Король. — Третья новость состоит в том, что Карл Лотарингский в Париже.
— Совершенно справедливо, Ваше Величество, но я не знаю, насколько долго он пробудет тут, — согласилась герцогиня. — Весьма вероятно, что он уже покинул Париж.
— Вполне вероятно, — признал Король. — Что ж, если он здесь, значит, моя полиция работает плохо, хуже, чем следовало.
— Не мне судить, — скромно ответила герцогиня. — Я думаю, что Карл попытается использовать Филиппа для своих целей.
— Мы должны помешать ему в этом, — согласился Король. — Как мне недостаёт д’Артаньяна!
— Я полагаю, что вскоре он прибудет во Францию, — ответила герцогиня.
— Герцогиня, если вы узнаете о его прибытии, или о прибытии кого-либо из этой четвёрки, немедленно сообщите мне! — сказал Король. — Если же вам повезёт их увидеть, сообщите им, что я их друг, им ничто не угрожает с моей стороны.
— Рада буду послужить Вашему Величеству в таком деле, — ответила герцогиня.
— Благодарю вас, герцогиня, — сказал Король. — Ваша услуга не останется без благодарности, будьте уверены. Завтра же я прикажу Кольберу выдать вам соответствующую сумму.
— Ваше Величество чрезвычайно добры, — сказала герцогиня и поклонилась. — Смею сказать, что я делаю это не ради денег, а в память о моей дорогой подруге, вашей матушке, Королеве.
— Разумеется, — ответил Король. — Но ведь вы не откажетесь от вознаграждения.
— Не откажусь, Ваше Величество, — ответила герцогиня. — Мне кажется, я утомила вас. Позвольте отклоняться.
— Благодарю, герцогиня, вы свободны, — ответил Людовик.

После этого он распорядился, чтобы завтра утром к нему явились канцлер Мишель Ле Телье, маркиз де Барбезьё, и его сын, военный министр Франсуа-Мишель Ле Телье, маркиз де Лувуа.

Глава XXXVI. Отец и сын Ле Телье

Канцлер и военный министр, Мишель Ле Телье многократно доказал Людовику XIV свою преданность и компетентность. Его сын, Франсуа-Мишель Ле Телье, был назначен на должность государственного секретаря по военным делам. Людовик понял, что ему придётся доверить свою тайну достойным доверия людям, поэтому он остановил свой выбор на отце и сыне Ле Телье, поскольку именно им он доверял больше, чем кому-либо иному после того, как рядом с ним уже не находился капитан д’Артаньян, а кроме того, с учётом того, что преданность д’Артаньяна имела свои границы. Впрочем, Людовик осознал, что лучше было бы ему не заставлять капитана переходить эти границы, но у него не было выбора, когда ему пришлось искать защиту от ваннского епископа. Людовик также прекрасно осознавал, что при всей верности семьи Ле Телье, они ничего не смогли бы сделать для его спасения от заговора д’Эрбле, во-первых, поскольку они бы его не раскрыли, во-вторых, поскольку они не смогли бы действовать столь решительно и эффективно, как действовал д’Артаньян, будучи фактически один перед лицом нескольких неприятелей. Следовало бы, конечно, внести в актив д’Артаньяну и тот факт, что, защищая Людовика, он нарушал планы Арамиса и Портоса, то есть до некоторой степени встал на сторону Короля против своих друзей. Но для д’Артаньяна подобная позиция была возможна лишь до тех пор, пока его действия не угрожали жизни этих друзей, и ни на дюйм дальше. Преданность капитана дала трещину именно в тот момент, когда Людовик поручил ему уничтожение Арамиса и Портоса. Если бы Король ограничился использованием его лишь для защиты от коварных планов Арамиса, д’Артаньян оставался бы преданным Людовику до конца. Кроме того, Людовик осознавал, что фактически Кольбер вынудил его действовать столь грубо и тем самым лишиться такого бесценного служаки, одновременно и чрезвычайно умного, проницательного, догадливого, и вместе с тем отважного, преданного и умелого воина. Осознавая полезность Кольбера в финансовых вопросах, а также в вопросах снабжения армии и даже в вопросах создания флота, действительно сильного и эффективного, Король не мог не видеть излишнего любопытства Кольбера, которое, разумеется, подпитывалось его меркантильными и амбициозными устремлениями, тогда как у д’Артаньяна подобных устремлений Король не видел. Или, во всяком случае, если капитан мушкетёров и был амбициозен или меркантилен как любой придворный, он никогда не ставил свои личные амбиции выше долга преданности Королю, выше чести офицера, дворянина, придворного, выше тех этических принципов, которые предполагались в любом дворянине, но, к большому сожалению, очень редко имели место даже в лучших представителях дворянства.
Людовик ни при каких обстоятельствах не доверил бы свою тайну Ле Телье, если бы у него имелся д’Артаньян, причём, д’Артаньян, не обиженный недоверием, не оскорблённый фактом окружения его шпионами Кольбера, имеющими более высокие негласные полномочия, чем те, которые были вручены капитану гласно. Если бы время можно было повернуть вспять, Людовик предпочёл бы простить Арамиса и Портоса, нежели потерять д’Артаньяна. И тогда, очевидно, не было бы этих восьми месяцев, проведённых в аббатстве, а также в длинных скитаниях по дороге к аббатству под конвоем д’Артаньяна и обратно без каких-либо попутчиков.
Людовик многому научился за эти восемь месяцев, он стал иным. И этот иной Людовик был вынужден призвать канцлера Ле Телье для решения возникшей проблемы. Сын канцлера, будучи государственным секретарём, так или иначе всё равно узнал бы от отца о доверенной ему тайне, поэтому намного лучше было бы, чтобы он узнал эту тайну от самого Короля, предварительно, пообещав сохранить её. Впрочем, Людовик полагал, что лучшем решением было бы решить возникшую проблему с помощью отца и сына Ле Телье, не посвящая их в суть проблемы. Над этим он размышлял всю ночь, не сомкнув глаз и даже не пытаясь заснуть. Поэтому он не стал ложиться в постель, оставаясь в своём любимом кресле, время от времени делая какие-то записи, зарисовки, рисуя схемы и таблицы, которые затем рвал в мелкие клочки.
Когда отец и сын Ле Телье появились в кабинете Короля в назначенное время и с поклоном заняли предложенные им стулья, Людовик постарался как можно более доходчиво объяснить им их задачу, не раскрывая по возможности всех деталей возникшей проблемы.
 — Господин министр, господин государственный секретарь, я вызвал вас для того, чтобы прояснить некоторые особенности нашей борьбы за сильную Францию, — сказал Людовик.
Отец и сын Ле Телье в ответ поклонились. Государственный секретарь Франсуа-Мишель Ле Телье при этом достал перо, чернильницу и папку с бумагами.
— Я прошу вас, господа, никаких записей, — возразил Людовик, после чего Франсуа-Мишель убрал письменные принадлежности и его лицо приняло такое же выражение почтительного внимания, которое уже было на лице его отца.
— Господа! Восточные провинции, Эльзас и Лотарингия, долгое время были причиной постоянного нашего беспокойства. Скажу без обиняков, проблемы от этих территорий подчас превышают проблемы, порождаемые соседними странами, даже в том случае, когда они занимают чрезвычайно недружественную позицию. И хотя в настоящее время мы присоединили Эльзас и Лотарингию так надёжно, как только можно, эти земли не перестали быть пороховой бочкой, готовой взорваться в любой момент. Мятежный Карл IV постоянно обманывал нас, и я ожидаю от него этого также и в будущем. Мы пытались решить эту проблему мирным путём, но многочисленные заключённые соглашения игнорировались им. Мы дали ему миллион талеров и звание принца королевского дома только за то, чтобы он распустил свою армию и покорился, но всё тщетно. Он остаётся опаснейшим врагом Франции. Его следует взять в плен и арестовать. Его место в Бастилии. Если при аресте он будет сопротивляться, в результате чего он будет убит при сопротивлении или при попытке к бегству, я не буду гневаться на тех, кто будет вынужден так поступить.
Мишель Ле Телье многозначительно кивнул. Канцлер обладал талантом делать такое выражение лица, которое означало намного больше мыслей, чем было в его голове. Это вынуждало подозревать в нём незаурядный ум, превышающий тот, которым канцлер обладал на самом деле. Нисколько не умаляя его мыслительные способности, мы лишь отмечаем, что мнение об этих мыслительных способностях он умел создавать намного превышающее то, которое можно было бы составить, анализируя его фактические дела.
Глядя на это умное лицо, Король даже на мгновение подумал, что Ле Телье всё знает о создавшейся ситуации, однако, поскольку он знал Ле Телье уже достаточно долго, он знал об этой особенности гримасы своего канцлера, поэтому он продолжал.
— У меня имеются сведения, что Карл Лотарингский замыслил дерзкую интригу, подлый заговор, не гнушаясь никакими методами, — продолжал Король. — Для этих целей он готовится заручиться поддержкой самых неожиданных союзников. И это ещё не всё. Я могу ожидать, что этот негодяй подготовил и постарается использовать самозванца, претендующего на трон Франции.
— Это государственная измена, Ваше Величество! — воскликнул канцлер. — Только лишь за одни подобные замыслы он заслуживает смертной казни.
— Именно так, господа, — согласился Король. — Как вы знаете, нам надлежит завершить наши военные дела в Голландии, но ситуация такова, что мы не можем расслабляться по отношению к Лотарингии. Поэтому мне нужны в настоящее время не только верные и храбрые полководцы на севере, но также и верные и надёжные люди на востоке.
— Ваше Величество, всякая попытка мятежа на востоке будет подавлена, — ответил Ле Телье старший, вставая со стула.
— Хорошо, но это не всё, — продолжал Людовик. — Я должен дать вам дополнительные инструкции на самый непредвиденный и исключительный случай. Запомните пароль: «Счастлив Король с такими слугами».
— Счастлив Король с такими слугами, — повторили оба Ле Телье.
— Я надеюсь, что вам не понадобится этот пароль, — продолжал Людовик. — Но в том крайне маловероятном случае, когда вы усомнитесь в приказе вашего Короля, вы можете спросить у меня этот пароль. Мой ответ «Счастлив Король с такими слугами» должен развеять любые ваши сомнения.
— Я не могу себе представить ситуацию, когда мы могли бы усомниться в приказе Вашего Величества, — сказал Ле Телье старший.
— Такая ситуация может возникнуть вследствие обстоятельств, о которых вам пока не следует знать, — сказал Людовик. — Карл IV коварен. Он собирается подыскать самозванца, который, как вам может показаться, будет иметь право отдавать вам приказания.
— Мы не подчиняемся никому, кроме Вашего Величества, — ответил Ле Телье старший. — Если Ваше Величество прикажет арестовать кого угодно, даже вашего светлейшего брата Филиппа, мы выполним этот приказ без колебаний.
— Рад слышать это, — ответил Король, — но вопрос состоит не в том, чтобы арестовать моего брата. Просто запомните, что данный вам пароль сможет устранить любые сомнения, вне зависимости от причин, по которым они могли бы возникнуть. Я приказываю вам заучить этот пароль и помнить о его важности, даже если сейчас вам кажется, что это ни к чему.
 — Мы всё поняли, Ваше Величество, — ответил канцлер с таким важным видом, что Людовику вновь на секунду показалось, что он понимает больше, чем должен.
— Итак, моё поручение состоит в том, чтобы Карл Лотарингский был арестован и доставлен в Бастилию живым или мёртвым, — подытожил Людовик. — Никто и ничто не должны вам помешать в этом деле. Даже я сам не смогу отменить этого своего приказа если не произнесу пароль. Вам это понятно?
— Даже Ваше Величество не отменит приказа об аресте Карла Лотарингского, если не произнесёт при этом пароль «Счастлив Король с такими слугами», — сказал Франсуа-Мишель.
— Хорошо, я доволен, — кивнул Людовик. — Можете идти и исполнять мой приказ.


Глава XXXVII. Кошечка Королевы

Кольбер, согласно приказу Короля, должен был установить местонахождения д’Артаньяна, Атоса, Портоса и Арамиса. С этой целью он использовал свою сеть шпионов. Он уже знал, что они прибыли во Францию и направляются, по всей видимости, в Париж. Но он точно знал, что с ними нет никакого лица, похожего на родственника Короля, а также он помнил, что ему запрещено думать об этом лице, и по этой причине он думал о нём всё больше и больше. Нельзя запретить кому-то думать о ком-то или о чём-то, поскольку подобный запрет лишь усиливает любопытство и побуждает думать на запретную тему гораздо интенсивнее и чаще, чем если бы такого запрета не было.
Зашедший секретарь доложил о приходе Преваля.
— А! Дорогой мой Мартен! Заходи! — сказал Кольбер. — Какие новости?
— Монсеньор, кошечка Королевы опять вынудила меня заглянуть в некий кабинет… — ответил карлик.
— Так-так, значит, говоришь, кошечка Королевы? — покачал головой Кольбер. — И куда же она завела тебя на этот раз?
— Туда же, монсеньор! — воскликнул Преваль. — Эта кошечка так полюбила забегать в кабинет к Его Величеству, что я вынужден был заглянуть туда, чтобы Её Величество не потеряла свою любимицу и не забеспокоилась о ней.
— Значит, кошечка, — ответил Кольбер, выражая кивком согласие принять эту гипотезу в качестве рабочей. — Это всё, что ты хотел мне рассказать?
— Всё, монсеньор, и прошу простить меня за то, что я вновь невольно услышал некий разговор, — ответил Преваль делая вид, что готов закончить на этом своё посещение министра.
— Чтобы при случае заступиться за тебя перед Королём я должен знать, что именно ты услышал, дорогой Мартен! — ответил Кольбер, принимая игру Преваля. — Если ты услышал какие-нибудь пустяки, тогда, вероятно, твоя неделикатность не составляет большого прегрешения.
— Не мне судить о том, пустяки ли я услышал, — ответил Преваль. — Позвольте мне, монсеньор, рассказать вам о том, что я услышал совершенно вопреки желанию, и позвольте просить вас решить этот сложный вопрос, рассудив о том, насколько я виновен перед Его Величеством?
— Слушаю тебя, мой дорогой, только уж ничего не скрывай, — ответил Кольбер и приготовился слушать с предельным вниманием.
— Дело обстояло так, что накануне к Его Величеству снова приходила герцогиня де Шеврёз, — ответил Преваль.
— И по этой причине ты решил присмотреть за кошечкой как можно более внимательно, понимаю! — сказал Кольбер. — На следующий день ты, пытаясь вернуть кошечку на её место, случайно оказался в кабинете Его Величества. Так что же ты услышал?
— Его Величество отдавал господину канцлеру Ле Телье и его сыну несколько необычные поручения, — ответил Преваль. — То есть поручения были, на первый взгляд, самые обычные, но форма, в которой он их отдавал, была какая-то странная.
— Позволь мне самому судить о том, что было необычным, а что обычным в этих поручениях, просто перескажи мне то, что ты, негодник этакий, услышал по вине этой непослушной кошечки, — ответил Кольбер. 
— Король велел разыскать и арестовать Карла Лотарингского, — ответил Преваль.
— В этом я не вижу ничего необычного, — ответил Кольбер. — Карл IV Лотарингский давно напрашивается на то, чтобы его арестовали.
— Король также намекнул, что если при аресте герцог окажет сопротивление, или сделает попытку скрыться, то вполне допустимо его убить, — добавил Преваль.
— Что ж, убить государственного преступника при попытке к бегству или при оказании сопротивления офицерам Короля вполне логично, — отметил Кольбер. — Приказы Короля должны исполняться незамедлительно и предельно точно, в противном случае те лица, которые выказывают неповиновения, несут полную ответственность за любые последствия подобного неповиновения.
— Король также сообщил, что Карл Лотарингский замышляет использовать для своих целей самозванца, претендующего на трон Франции, — сказал Преваль.
— Что ещё? — быстро спросил Кольбер.
— Король дал канцлеру и его сыну некий пароль на крайний случай, — добавил Преваль.
— Что ещё за пароль? На какой-такой крайний случай? — вкрадчиво проговорил Кольбер.
— Позвольте я скажу дословно, так, как я запомнил слова Его Величества? — спросил Преваль.
— Разумеется! — воскликнул Кольбер.
— Король сказал следующее: «Я надеюсь, что вам не понадобится этот пароль. Но в том крайне маловероятном случае, когда вы усомнитесь в приказе вашего Короля, вы можете спросить у меня этот пароль. Мой ответ «Счастлив Король с такими слугами» должен развеять любые ваши сомнения.
— Счастлив Король с такими слугами? — переспросил Кольбер.
— Эта фраза является секретным паролем, — подтвердил Преваль. — Далее Король сказал: «Данный вам пароль сможет устранить любые сомнения, вне зависимости от причин, по которым они могли бы возникнуть. Я приказываю вам заучить этот пароль и помнить о его важности, даже если сейчас вам кажется, что это ни к чему. Моё поручение состоит в том, чтобы Карл Лотарингский был арестован и доставлен в Бастилию живым или мёртвым. Никто и ничто не должны вам помешать в этом деле. Даже я сам не смогу отменить этого своего приказа если не произнесу пароль».
 — Это не понятно, следовательно, очень важно, — задумчиво сказал Кольбер. — Что ещё ты услышал?
— Я бы хотел только добавить, что в самом начале разговора Король запретил вести записи этой беседы, — ответил Преваль.
— Что же ты сразу мне не сказал об этом? — воскликнул Кольбер с показным раздражением. — Ведь, как ты понимаешь, я расспрашивал тебя лишь только затем, чтобы решить, важный ли разговор ты случайно услышал, или не важный, чтобы оценить ту степень вины, которая на тебе лежит! Если бы ты сразу сказал, что Его Величество просил не вести записей, я бы тебе сразу сказал, что разговор важный.
— Прошу простить мне мою глупость, монсеньор, — ответил Преваль. — Выходит, что, если бы я сразу сказал об этом, мне не пришлось бы пересказывать остальную часть случайно услышанного разговора.
— Именно так, дорогой Мартен, именно так! — согласился Кольбер. — Впредь будь внимательней. Впрочем, ничего страшного, что ты рассказал это мне. Ведь я фактически правая рука Его Величества. Рассказать об услышанном мне, это почти то же самое, что рассказать самому Королю. Поэтому впредь поступай так, как велят тебе твоя чистая душа и открытое сердце. А теперь, прошу тебя, забудь весь этот разговор, а я помогу тебе с этим. Возьми этот кошелёк, он поможет тебе забыть услышанное.
— Я уже забыл, монсеньор, — ответил Преваль.
— Ступай, дорогой мой, — сказал Кольбер. — У меня ещё куча дел.
После ухода Преваля Кольбер задумался.
«Человек, похожий на Короля или на его брата может претендовать на французский трон. Кто же это такой? — думал Кольбер. — Старший брат Короля? Немыслимо! Более достойный наследник по боковой линии? Тем более! Старший потомок по мужской линии последнего Короля является наиболее достойным претендентом, при условии, что он жив. Таким образом, на французский трон может претендовать лишь младший брат Короля, то есть Месье, герцог Орлеанский, Филипп Бурбон. Но этот таинственный человек – кто-то иной! Ладно, с этим мы разберёмся позже. Сейчас же мы знаем, что этот человек может попасть под влияние Карла Лотарингского, и на этот случай верному своему министру Ле Телье и его сыну Король сообщил пароль. Но мне он этого пароля не сообщил! Следовательно, он сомневается в моей верности? Пожалуй, я сам виноват вследствие своего вмешательства в это дело! Но с Карлом Лотарингским мне в любом случае не по пути! Значит, я должен доказать Королю свою верность. Лучшим вариантом будет предпринять собственные усилия для ареста Карла Лотарингского. Я должен сделать это раньше, чем офицеры, направленные для этого министром Ле Телье. И для этого у меня есть неплохая возможность, если я привлеку к этому дело д’Артаньяна и его друзей, этих, как их назвал Его Величество, Атоса, Портоса и Арамиса! Они направляются, кажется, в Париж, и я не должен их упустить».
В этот момент в кабинет Кольбера вошел его секретарь Люсьен.
— Монсеньор, — сказал он. — Его Величество требует вас немедленно к себе. Он прислал курьера.

Глава XXXVIII. Король

— Господин Кольбер, вы ничего не хотите мне рассказать? — спросил Людовик Кольбера, едва лишь он предстал перед ним.
— У меня много поручений от Вашего Величества и множество дел в связи с ними, — ответил министр. — Я бы избавил Ваше Величество от выслушивания скучной информации по этим рутинным делам, если бы Ваше Величество намекнули мне, какой именно вопрос из этого множества вызывает у вас наибольший интерес.
— Я поручал вам знать в любую минуту, где находятся господа д’Артаньян, Атос, Портос и Арамис, и по первому моему требованию сообщать мне эту информацию, — напомнил Король. — Я вас слушаю.
— В настоящее время эти четверо направляются в Париж, — ответил Кольбер.
— Эта информация недостаточно точна, — возразил Король. — Где именно они находятся сейчас?
— В настоящее время они покинули Обержанвиль и, поэтому в Париже они будут в ближайшие три-четыре часа, — ответил Кольбер почти наугад, поскольку он знал по опыту, что ошибочный ответ лучше, чем отсутствие ответа.
— Хорошо, мы это проверим, — согласился Король. — Позаботьтесь о том, чтобы, как только эти четверо прибыли в Париж, их немедленно пригласили ко мне в Лувр.
— Будет исполнено, Ваше Величество! — ответил Кольбер.
— Вы хорошо поняли смысл слова «пригласили», господин министр? — осведомился Король. — Я не сказал «доставили» или «приволокли силой». Я сказал «пригласили». Это означает, что указанные четверо дворян должны прибыть ко мне по доброй воле без каких-либо опасений преследований со стороны любых должностных лиц моего королевства. Вам не следует даже предлагать им почётный караул, чтобы они не сочли его за конвой. Они должны попросту получить устное приглашение к аудиенции, как если бы это были иностранные послы от дружественного с нами государства. Никакого насилия, никаких действий или слов, которые можно было бы счесть оскорблением их чести и достоинства. Вы меня поняли?
— Я вас понял, Ваше Величество, — ответил Кольбер.
— После этого приглашения за ними не должны следовать никакие соглядатаи или шпионы ближе, чем на пятьсот шагов, — продолжал Король. — Лучше было бы, если бы их вовсе не было, но я отлично понимаю, что для вас это невыполнимо. Итак, не ближе, чем на пятьсот шагов. И вот ещё что. При входе в кабинет Короля дворяне обычно оставляют свои шпаги. Так вот, никакой человек не должен предлагать им оставить оружие в моей приёмной. Единственное, что вам позволяется сделать, это подвести их ненароком к подставкам для шпаг, которыми они смогут воспользоваться, если сочтут это необходимым. Если же они решат зайти ко мне, не снимая своих шпаг, никто не должен этому препятствовать.
— Но, Ваше Величество, эта привилегия не распространяется даже на всех особ королевской крови! — пролепетал Кольбер. — Только Месье может…
— К чёрту Месье, — отмахнулся Король. — Я говорю об этих дворянах. Вы не должны пытаться отнять у них шпаги, поскольку им ни на единый миг не должно показаться, что их собираются арестовать, или хотя бы лишить оружия. Это важно. Я надеюсь, вы уяснили.
— Ваше Величество, всё будет в точности исполнено, — ответил Кольбер. — Однако…
— Что? — удивился Король. — Вы позволяете себе это «однако» в присутствии вашего Короля?
— Я хотел напомнить о безопасности Вашего Величества, — робко сказал Кольбер.
— Двадцать лет безопасность Моего Величества была на конце шпаги одного из них, капитана королевских мушкетёров. Двадцать лет он сам принимал шпаги из рук дворян, входящих ко мне, включая принцев, герцогов и пэров, — ответил Король. — Я не унижусь до недоверия к этому человеку. Если мне суждено погибнуть от шпаги д’Артаньяна, я покорно приму эту участь, однако, уверяю вас, такая смерть мне никогда не будет грозить. Ни при каких обстоятельствах.
— Но другие трое… — пробормотал Кольбер.
— Другие трое также никогда ничего подобного не сделают, — ответил Король. — В особенности, граф де Ла Фер. Впрочем, остальные тоже. Моя жизнь для них неприкосновенна, я убедился в этом на личном опыте. Кроме того, даже если вообразить, что кто-то из троих пожелал бы хотя бы как-то покуситься на меня, в присутствии д’Артаньяна никто из них не станет этого делать, да и не сможет, если бы и захотел. Капитана достаточно, чтобы удержать десяток заговорщиков, а его влияние на этих троих гарантирует мою безопасность свыше всяких мер. Господин Кольбер, ваше беспокойство о моей безопасности уместно всегда и везде, но только кроме данного случая. А пока эти четверо едут в Париж, скажите мне, господин Кольбер, как вы полагаете, по какой причине они сюда направляются?
— Мне это неведомо, Ваше Величество, — ответил Кольбер.
— А я полагаю, что они едут в Париж, надеясь встретить здесь лицо, о котором вы наводили справки вопреки моему запрету, и для того, чтобы защитить меня от любых неприятностей в связи с пребыванием этого лица в Париже, — сказал Король. — Теперь я хотел бы спросить у вас, как вы полагаете, господин министр, по каким причинам этот человек оказался вне сферы влияния этих четверых дворян и предпринял самостоятельно или по чьей-то инициативе путешествие во Францию?
— Я не знаю, Ваше Величество, — вновь сказал Кольбер.
— Не думаете ли вы, что причиной могло стать вмешательство третьих лиц, узнавших то, о чём им знать не полагалось? — спросил Король.
— Я этого не могу исключить, Ваше Величество, — сказал Кольбер.
— И откуда же эти лица могли узнать об этом, как, по-вашему, господин Кольбер? — спросил Король.
— Не могу знать, — снова сказал Кольбер, покрываясь холодным потом.
— Давайте-ка вместе порассуждаем, — продолжал Людовик. — Итак, вы направляете в Шотландию двух шпионов с поручением узнать всё, что возможно, об этом лице. И ровно через то самое время, которое требуется, чтобы посланным вами людям достичь Шотландии, этот человек покидает место своего пребывания, где он находился, полагаю, под тщательным присмотром этих четырёх дворян, и предпринимает сам или с чьей-то помощью путешествие во Францию. Вы не видите связи между этими двумя фактами, господин Кольбер?
— Я надеюсь, что между этими фактами нет никакой связи, — испуганно пролепетал Кольбер.
— Совершенно верно, вам надлежит надеяться на это, поскольку если ваша надежда не оправдается, и если я узнаю о том, что причиной прибытия этого человека во Францию является ваше неуёмное любопытство и неосторожность либо предательство двух отправленных вами шпионов, тогда мы поговорим об этом чуть более подробно.
— Я вас понял, Ваше Величество, — сказал Кольбер.
— Идите и приведите мне этих четверых дворян, господин Кольбер, — сказал Людовик, давая понять, что аудиенция окончена.

«Они не должны прибыть в Лувр! — сказал себе Кольбер. — Эти четверо обязательно выставят меня виноватым. Нельзя исключать, что причина, действительно, в поездке этих двух остолопов! Эти четверо никогда не должны встретиться с Королём. Никогда».

После этого Людовик посетил герцогиню де Шеврёз.
— Герцогиня, — сказал он. — В создавшейся ситуации я считаю своими союзниками эту шумную и скандальную четвёрку дворян. Я имею в виду вашего, как я понимаю, приятеля, графа де Ла Фер, а также вашего, по-видимому, бывшего приятеля д’Эрбле, равно как моего бывшего капитана мушкетёров д’Артаньяна и их общего приятеля, этого корпулентного барона дю Валона.
— Они всегда были друзьями Вашего Величества, — сказала герцогиня.
— Поверьте, герцогиня, не всегда, — возразил Людовик. — У меня были достаточные основания для того, чтобы казнить всю эту четвёрку, и, вероятно, если бы я это сделал, я бы об этом сожалел, но гораздо более вероятно то, что моя жизнь была бы более спокойной и безопасной. И поверьте, герцогиня, причин для такого решения у меня было достаточно для того, чтобы казнить каждого из них не один раз, а четыре или пять. Но это всё в прошлом. Мне кажется, я понимаю их мотивы, их образ мыслей и могу принять их. Во всяком случае, сейчас они мне нужны.
— Так позовите их, Ваше Величество! — ответила герцогиня.
— Это не требуется, они и без того направляются ко мне, — ответил Король.
— В чём же проблема? — удивилась герцогиня.
— Мне кажется, что на их пути могут оказаться препятствия, которые помешают им благополучно прибыть в Лувр, — сказал Король. — Я распорядился, чтобы господин Кольбер проводил их ко мне с максимальным почётом и безопасностью для них, но последний взгляд его, даже не взгляд, а фигура, то, как он втянул голову в плечи, уходя от меня, заставили меня усомниться в том, что мой приказ будет исполнен в точности.
— Если Король не может управлять своими министрами, что же может сделать старая вдова? — спросила герцогиня, явно напрашиваясь на комплимент.
— Вы, сударыня, отнюдь не соответствуете тому пренебрежительному названию, которое выдумали сами себе! — возразил Людовик, понимая желание герцогини услышать комплимент из уст Короля. — Вы, герцогиня, всегда были одной из первых красавиц при дворе, и до сих пор можете служить эталоном красоты и стиля.
— Благодарю, Ваше Величество, вы чрезвычайно добры, — ответила герцогиня, краснея. — Я могла бы, пожалуй, попросить моего кузена графа де Рошфор выехать к ним навстречу.
— Они уже недалеко от Парижа и ожидаются в ближайшие два-три часа, — уточнил Король.
— Граф де Рошфор по счастливой случайности собирался посетить меня в ближайшие полчаса, — ответила герцогиня. — Я немедленно отправлю его навстречу нашим добрым знакомым.
— Что ж, герцогиня, я благодарю вас! — воскликнул Король. — Я доволен вашей помощью.
— Не хотите ли марципанового печенья? — спросила герцогиня.
— Благодарю! — сказал Людовик, беря с вазочки два печенья, усыпанного марципаном, орешками и цукатами. — Они у вас как всегда великолепны.
 
Глава XXXIX. Кольбер

Кольбер не стал приглашать к себе д’Эпернона, а сам поспешил отправиться к нему.
— Герцог! — сказал он с порога. — У нас мало времени, поэтому позвольте мне упустить обычные приветствия и отвлечённые разговоры.
— Я слушаю вас, господин Кольбер, — сказал, кивая, герцог д’Эпернон.
— Человек, который изрядно подпортил вашу карьеру при дворе, капитан д’Артаньян, направляется в Париж, и будет здесь очень скоро.
— Разве он не погиб в Голландии? — спросил герцог, не высказывая никакого удивления и не проявляя никакого интереса.
— Нет, это был постыдный фарс, — ответил Кольбер. — Вполне в духе этих четырёх бунтовщиков. Фальшивая смерть, бегство за границу и государственная измена – такова последовательность действий этих бывших мушкетёров, возомнивших себя Бог знает кем.
— Что ж, это забавно, но не более того, — ответил герцог. — Какое мне до этого всего дело?
— Напомню вам, что если бы не этот самый д’Артаньян, два года назад вы были бы капитаном королевских мушкетёров, а нынче вы были бы уже, пожалуй, маршалом Франции, — ответил Кольбер.
— Я унаследовал от отца должность командира королевской гвардии и отнюдь не стремлюсь быть маршалом Франции, — холодно ответил д’Эпернон.
— Есть некоторая разница между гвардейцами и королевскими мушкетёрами, — ответил Кольбер. — Гвардия – это всего лишь армейская элита, а королевские мушкетёры – это ближайшие слуги Короля. Вспомните, что де Люинь был всего лишь камер-юнкером, дрессируя птиц для Короля, он стал начальником королевской охоты, и это дало ему титул коннетабля, что выше, чем маршал Франции! Де Сен-Мар был всего лишь главным конюшим, а стал просто Главным, фактически главным человеком во Франции!
— Вы хотите меня соблазнить судьбой де Люиня или де Сен-Мара? — расхохотался д’Эпернон. — Один из них умер от излишеств в возрасте сорока трёх лет, другого казнили в возрасте двадцати двух лет!
— Они упустили свои возможности, но каковы они были! — возразил Кольбер, прикусив язык. — Впрочем, если мой разговор вам не интересен, у меня есть много других дел.
— Я не мстительный человек, — возразил д’Эпернон, — и мне не за что мстить д’Артаньяну, жив он или только прикидывается живым, погиб ли он, или только ловко разыграл всех. К дьяволу этого хитреца. Мне нет до него никакого дела. Меня не интересует прошлое.
— Я вас понял, господин герцог, вас интересует будущее, — ответил Кольбер. — Что ж, я могу обещать вам моё содействие в любых делах, которые у вас возникнут в будущем.
— Вот это уже разговор, — оживился герцог. — Итак, вы хотите отправить на тот свет д’Артаньяна, а взамен обещаете всё что угодно? Так он вам насолил?
— Он ещё не насолил мне, но может, — ответил со вздохом Кольбер.
— Насколько я могу доверять вашему словесному открытому векселю? — спросил герцог. — Слово дворянина?
— Если говорить об открытом векселе, то я должен обговорить условия, — ответил Кольбер. — Вместе с д’Артаньяном едут также граф де Ла Фер, барон дю Валон и аббат-шевалье д’Эрбле. Ни один из этих четверых не должен доехать до Лувра.
— Цена за ваши туманные обещания довольно велика, — усмехнулся д’Эпернон. — Почему же вы не велите вашим шпионам расправиться с этой четвёркой?
 — Я уже не успею, — ответил Кольбер. — Кроме того, они не сделают это с должной аккуратностью. Необходимо, чтобы всё выглядело как простая случайность. Непредвиденная ссора. Неосторожные слова, дуэль, печальный результат.
— Дуэли, как вы помните, запрещены ещё эдиктом Короля Людовика III, и Его Величество Король Людовик XIV подтвердил и утвердил этот эдикт, — возразил герцог. — Вы подбиваете меня на преступление, караемое смертной казнью?
— Дуэль? Я сказал дуэль? — спохватился Кольбер. — Нет, что вы! Обычная стычка! Возбуждённые люди сгоряча выхватили оружие… Нечаянные удары… Такие обстоятельства могут служить основанием для снисхождения. А дуэль – это хладнокровно назначенный поединок. Кроме того, мы не можем себе позволить дуэль, ведь необходимо, чтобы эти четверо не доехали до Короля уже сегодня.
— А откуда вы знаете, что они уже сегодня направятся к Королю? — спросил д’Эпернон.
— Потому что я должен передать им приглашение на аудиенцию, — ответил Кольбер. — Я должен торопиться, но я постараюсь спешить как можно медленнее, чтобы, к несчастью, не успеть на встречу с ними.
— Мне кажется, вы в безвыходном положении, господин министр, — усмехнулся герцог. — В такой ситуации я мог бы требовать от вас что угодно. Уж не знаю, почему вы не можете допустить свидания этой четвёрки с Королём, но, по-видимому, причины у вас довольно весомые!
— Вы предпочитаете золото? — спросил Кольбер.
— Нет, я согласен на ваше обещание поддержки по карьерной линии, удовольствуюсь словом дворянина, хотя это дело мне не по душе, — ответил герцог. — Это дело мне не нравится, но, если уж говорить на чистоту, я скорее выберу в качестве союзников вас, чем этих четверых бывших мушкетёров.
— Что ж, по рукам! — обрадовался Кольбер. — Не берите слишком много людей, чтобы не вызывать подозрений, но и не ограничивайтесь малым количеством людей, поскольку эта четвёрка прекрасно владеет шпагой.
— Вы, кажется, берётесь меня учить тому, как улаживать подобные дела? — спросил д’Эпернон.
— Ни в коей мере! — ответил Кольбер. — Я целиком полагаюсь на вас, дорогой герцог.
 
Глава XXXX. Рошфор

 Герцогиня де Шеврёз взглянула на часы. Уже час, как она ожидала графа Рошфора, но он не пришёл. Это было досадно, ведь она обещала Королю его помощь.
Авантюрист, как и многие дворяне тех времён, граф де Рошфор в этот момент был занят другими делами. Чтобы понять причину этого, расскажем немного об истории этого примечательного человека.
Граф де Рошфор в юном возрасте поступил на службу к кардиналу де Ришельё благодаря удачной выходке, в которой он взял в плен вражеского офицера, воспользовавшись его беззаботностью. Этот офицер, развлекавшийся со своей любовницей, был выслежен юношей и застигнут врасплох, когда при нём не было не только оружия, но и одежды. Прихватив оружие офицера, юный Шарль-Сезар Рошфор доставил этого офицера и его любовницу в Локат к своему военачальнику губернатору де Сент-Оне. Губернатор оценил подвиг юноши по достоинству, тем более что пленный офицер оказался лейтенантом по особым поручениям и в его захваченных вещах были найдены кое-какие вражеские секретные документы. Господин де Сент-Оне доложил о подвиге юноши кардиналу, который вызвал его к себе. Увидев, насколько молод юный Рошфор, Ришельё ещё более восхитился этим подвигом и решил взять юношу к себе в услужение в качестве пажа. Рошфор, восхищённый таким доверием, старался угодить своему благодетелю, вследствие чего постепенно превратился в доверенного человека, выполняющего самые деликатные поручения. Судьба Рошфора была бы счастливой и успешной, но на свою беду, его отец обзавёлся четырьмя сыновьями и парой дочерей от своей третьей жены, поэтому сын от первой супруги, скончавшейся при родах, не занимал его. Вот почему старший сын, Шарль-Сезар, не получил от родителя никакого капитала, и хотя кардинал по достоинству оценивал услуги Рошфора и довольно щедро вознаграждал его, на беду графа, этого не хватило для того, чтобы граф составил себе достойное состояние. И всё же постепенно граф становился заметным и важным сановником, незаменимым слугой великого кардинала, его правой рукой. Так, например, граф весьма охотно помогал Ришелье в пресечении заговоров, составляемых Королевой Анной, в том числе помогал скомпрометировать её в глазах Короля. Его деятельность была бы успешной, если бы не противодействие д’Артаньяна и его друзей. Однако после того, как мушкетёры отомстили его соратнице миледи Винтер за череду кровавых злодейств, совершённых ей, они разъехались по своим поместьям, не желая служить слабому и беспринципному Людовику XIV, который то настраивал мушкетёров де Тревиля на борьбу с гвардейцами кардинала, то наказывал их за эту борьбу. На королевской службе остался только д’Артаньян. С ним граф де Рошфор несколько раз вступал в поединок по делам кардинала, в которых они каждый раз оказывались волей судеб противниками, и всякий раз д’Артаньян в сражении с ним ранил Рошфора, но раны были лёгкие, Рошфор легко излечивался. Однако великий Ришелье вскоре умер, поэтому Рошфор лишился своего источника дохода. Отцовское наследство было слишком скудным, кроме того, отец, оскорблённый тем, что граф не слишком охотно делился своими доходами со своим родителем и с его сыновьями от третьей жены, лишил старшего сына, Шарля-Сезара, наследства, но не каким-либо особым распоряжением, а попросту передав все деньги и права на недвижимость своим младшим сыновьям. Впрочем, Рошфор всё же получил свой титул графа, что было, пожалуй, важнее денег.
Граф попытался найти себе нового суверена, обратившись к герцогу Орлеанскому, однако брат Короля слишком хорошо знал Рошфора как приспешника кардинала, к которому питал ненависть, поскольку кардинал всегда успешно раскрывал и пресекал все заговоры, составленные герцогом вместе с Королевой, герцогиней де Шеврёз и другими дворянами, вовлечёнными в их интриги. Вскоре умер и Король Людовик XIII, в стране воцарился хаос, поскольку слишком многие принцы и герцоги считали лишь себя достойными воспитывать юного Короля и, соответственно, занимать в государстве главную должность, следовательно, играть в нём главную роль.
Тогда Рошфор обратил своё внимание на герцога де Бофора, внука Генриха IV от внебрачного сына Короля и Габриэль д’Эстре, который в ту пору приобретал всё большее влияние вследствие неустойчивости королевского правления при юном Людовике XIV, когда власть формально принадлежала Королеве Анне, на самом же деле за неё сражались многие. К этим многим относились герцог Орлеанский, брат Людовика XIII и дядя Людовика XIV, принце Конде, Жан-Франсуа-Поль де Гонди, известный позднее как кардинал де Рец, герцог де Роан, брат герцогини де Шеврёз, Шавиньи, принц Конти и многие другие. Если бы не хитрость и чрезвычайная изворотливость кардинала Мазарини, назначенного ещё Людовиком XIII первым министром, то хаос, охвативший Францию, мог бы продлиться дольше и вызвать ещё более длительную и кровопролитную гражданскую войну. Мазарини сумел втереться в доверие к Королеве Анне настолько, что даже впоследствии вступил с ней в тайный брак. Со своими недругами и недоброжелателями он поступал так, как они того заслуживали, обманывая одних, подкупая других, уступая на время третьим, то покидая Париж и даже Францию, то въезжая в него с войсками, то вывозя Королеву и юного Короля из Парижа, то торжественно возвращая их якобы по единодушной просьбе парижан. Разбивая вражеские союзы и создавая собственные, Мазарини, наконец, укрепил власть Королевы Анны и Короля Людовика XIV, утвердившись в собственной власти над Королевой, тем самым подмяв под себя всю Францию. После этого Мазарини стал расправляться со своими врагами и недоброжелателями, в результате чего герцог де Бофор оказался в тюрьме, вследствие чего Рошфор вновь лишился своего покровителя. Некоторое время и сам Рошфор провёл в Бастилии, поскольку Мазарини считал его своим врагом, однако, вскоре ему удалось бежать, после чего Рошфор содействовал также и побегу герцога Бофора из крепости, в которую он был заключён. Освободившемуся герцогу де Бофору вскоре удалось помириться с Мазарини и с Королевой Анной, он даже получил под своё командование морские силы Франции, однако, как мы помним, он погиб при вылазке из крепости Кандии, чем закончилась его яркая, но беспорядочная жизнь. Рошфор вновь остался без покровителя и на этот раз предложил свои услуги Мазарини, который, наконец, оценил его ловкость и преданность каждому новому хозяину. Смерть Мазарини вновь оставила Рошфора без суверена, однако, к этому времени он уже успел составить себе относительно неплохой капитал, поэтому уже не стал искать себе нового хозяина. Однако, со временем капитал почти иссяк. Граф не хотел служить Королю, поскольку, как он понимал, подобная служба не могла привести достаточного дохода, так как дворян, готовых служить Королю было слишком много, а оплачивать подобную службу было поручено Кольберу, который славился чрезвычайной скупостью. Кроме того, услуги, которые мог предоставлять Рошфор, были услугами особого рода, он был специалистом по слишком деликатным поручениям, суть которых состояла в устранении неугодных лиц или реже в защите угодных людей, а также в том, чтобы тайно что-то узнать или секретно что-либо кому-то сообщить. Иными словами, профессией Рошфора было шпионство и заговоры, Рошфор не считал возможным предлагать свои услуги подобного рода Его Величеству, в чём, вероятнее всего, он сильно заблуждался, ведь шпионы и заговорщики всегда нужны, и люди этой профессии никогда не останутся без работы. Так или иначе, граф решил искать источники дохода на стороне более обездоленной и, следовательно, как он полагал, более щедрой. Так судьба свела графа Рошфора с Карлом Лотарингским.
Именно встреча с Карлом Лотарингским помешала графу Рошфору явиться на назначенную встречу к своей кузине герцогине де Шеврёз. Таким образом, герцогиня была лишена возможности оказать какую-либо помощь графу де Ла Фер и его друзьям. Впрочем, она в большей степени огорчалась тому, что, быть может, она разочарует Короля. Герцогиня не была сентиментальной настолько, чтобы убиваться по причине невозможности спасти бывшего любовника Арамиса, хотя в отношении возможности гибели графа де Ла Фер она почти была огорчена. Мы говорим об этом «почти», что было бы слишком мало для любой нормальной женщины, но для такой женщины, как герцогиня де Шеврёз, почти огорчиться означало слишком много.

Глава XLI. Герцог д’Эпернон

Герцог стремительно зашёл в казарму гвардейцев.
— Восемь лучших фехтовальщиков за мной быстро, при шпагах, на лучших коней и за мной! — распорядился он.
Лейтенант указал пальцем на себя, затем на семерых гвардейцев по своему выбору поочерёдно, выбранные гвардейцы молча вместе с ним последовали приказу герцога.
Через пять минут кавалькада направилась к северо-западным воротам Парижа.
— Лейтенант де Фолльвилль, мы должны защитить Короля от четырех государственных преступников, — сказал герцог. — Но мы не будем их арестовывать, поскольку их следует убить, всех четверых.
— Просто так взять и убить? — спросил лейтенант.
— Мы должны представить всё как случайная стычка, — ответил герцог. — Задание всем. Придумайте любые поводы для ссоры, включая что угодно. Насмешка, неловкий вопрос, грубый тон, неподобающая одежда, годится всё, что угодно.
— Можно крикнуть, что узнал бывшего любовника своей жены, — подсказал лейтенант.
— Годится, — согласился герцог, — только придумайте заранее какое-нибудь имя и выкрикните его, тогда прохожие будут меньше обращать внимания. Ещё лучше для начала изобразить дружескую встречу, и только лишь затем сделать вид, что произошла ссора. В таких случаях точно никто не будет вмешиваться. Если они не будут отвечать, надо говорить: «Мишель, дорогой, ты не узнаёшь своего друга Жан-Поля?» Или что-то подобное.
— Поскольку их только четверо, подобная стычка будет позором для нас, — сказал лейтенант. — Если же от нас в сражении будут участвовать только четверо, тогда в стычке не обязательно погибнут все они.
— Я это предусмотрел, — ответил герцог. —Четверо из вас будут сражаться, четверо других должны заранее зарядить свои мушкеты. После того, как ваши противники вынут из ножен шпаги, каждый из второго ряда должен наметить себе цель и выстрелить при первой возможности. Не промахнитесь, господа гвардейцы! Второго залпа не будет, это слишком привлечёт внимание к инциденту. Впрочем, если хотя бы двое из ваших противников будут ранены, дальше остаётся лишь добить всех шпагами. Надеюсь, такой план не вызывает у вас возражений? 
После этих слов один молодой гвардеец в заднем ряду презрительно поморщился, поскольку ему не нравилась затеянное поручение. Однако он смолчал, поскольку был на службе.
— Итак, лейтенант де Фолльвилль, вы и эти трое будут сражаться на шпагах, — сказал герцог, указывая на тех, кто ехал впереди. — Остальные четверо заряжайте мушкеты. Вы поедете сзади, отстаньте на три лошадиных корпуса.
Молодой человек повиновался и зарядил свой мушкет.
— Вон они, я их вижу! — сказал, наконец, герцог. — Вы знаете, что надо делать, а я подъеду к вам, если возникнут какие-то проблемы. Пока что действуйте без меня. Марш, марш!

Действительно, в этот момент д’Артаньян, Атос, Портос и Арамис появились на Храмовой улице вблизи пересечения её с улицей Повлиз. Неожиданно для них навстречу им выехала кавалькада из семи гвардейцев, возглавляемая, кроме того, лейтенантом.
— Похоже, что это капитан мушкетёров д’Артаньян! — воскликнул лейтенант.
При этих словах молодой гвардеец в арьергарде вздрогнул и внимательно вгляделся в лица встречных всадников.
— Лейтенант де Фолльвилль! — воскликнул д’Артаньян. — Рад вас видеть!
— А я слышал, что вас убили в боях с Голландией! — ответил лейтенант. — А вы, как я теперь погляжу, по-видимому, обычный дезертир?
После этих слов на скулах д’Артаньяна заиграли желваки, однако, он сдержался и взглянул в лицо Атоса, глаза которого сказали: «Это провокация, держите себя в руках, друг мой».
 — Я всего лишь получил отпуск на время от самого Короля, — ответил д’Артаньян миролюбивым тоном.
— Отпуск во время сражения дают только больным, раненым или трусам! — ответил лейтенант. — Причем, трусов отправляют на ближайшую осину!
— Вы правы, Фолльвилль, — согласился д’Артаньян. — Но в моём полку трусов не было, а я был ранен столь серьёзно, что меня увезли с поля боя без чувств и без малейшей надежды на то, что я выживу.
— Да что вы ему объясняете? — спросил Портос, не выдержав подобной перепалки. — Здесь прозвучало одно слово, которое требует объяснений!
— Портос, друг мой, дайте старым сослуживцам спокойно обменяться новостями, — сказал Атос, беря Портоса за руку. — Наши хорошие друзья имеют право на пару-другую вопросов, не так ли?
— Друзья? — недоверчиво переспросил Портос, который уже собирался положить правую руку на рукоять шпаги, но сдержался. — Ну, если друзья, пусть поболтают.
— Может быть друзья, — продолжал лейтенант, — а может быть и нет. Для этого нам следовало бы кое-что прояснить.
— Господа, вы, безусловно, зададите нам множество вопросов, но чуть позже, — сказал Атос. — В настоящее время мы спешим по неотложным делам.
— А я считаю самым неотложным делом выяснение обстоятельств вашего исчезновения с поля боя, — не унимался лейтенант.
— Мы представим вам их в письменном виде, — вмешался Арамис. — Господа, мы спешим по государственным делам, поэтому всякий, кто нас задерживает, рискует предстать перед королевским трибуналом.
— Чёрт побери, этот угроза? — воскликнул лейтенант.
— Ничуть, господа, это лишь предупреждение, — спокойно ответил Арамис.
— Да они смеются над нами! — закричал Фолльвилль, вытаскивая шпагу из ножен.
Это его движение послужило знаком для остальных троих гвардейцев из первого ряда, и ещё три шпаги мгновенно были извлечены из ножен и направлены против д’Артаньяна и его друзей.
В этот момент Арамис стремительно выехал вперёд и встал боком, заслоняя троих своих друзей.
— Какая жалость, господа, что я связан обетом! — воскликнул он. — Мне очень жаль, но я не могу обнажать шпагу против соотечественников без надобности, и мне кажется, что такой надобности нет. Я предлагаю обсудить ситуацию спокойно, без излишней горячности. Господа, ведь вы не хотите нарушать королевский эдикт?
— Господин святоша, если вы не ответите за свои слова со шпагой в руках, тем хуже для вас, поскольку мы не давали обета не обнажать оружие против предателей! — воскликнул лейтенант и выразительно посмотрел на троих гвардейцев, обнаживших шпаги, но не торопящихся их применить.
 — Мне кажется, я узнал этого священника! — воскликнул один из гвардейцев. — Этот негодяй делал неприличные предложения моей супруге!
— Судя по вашему лицу, милейший, сомневаюсь, что ваша супруга настолько хороша, чтобы я на неё соблазнился, — ответил Арамис. — Впрочем, если вопрос стоит о чести дамы, я, пожалуй, нарушу свой обет. Тогда вы – мой!
— Слава Богу, мы, наконец, дерёмся! — воскликнул Портос, вытаскивая шпагу. — А то я было решил, что дело так и кончится наглой болтовнёй этих зарвавшихся молокососов!
— Прошу вас спешиться, господа! — воскликнул Атос. — Двоих из вас приглашаю поговорить со мной языком шпаги!
— Мы убьём вас, не покидая сёдел! — ответил лейтенант. — Шпаги к бою!
— Что ж, тем лучше, канальи! — воскликнул д’Артаньян. — Сейчас я заставлю вас проглотить ваши слова и для верности проткну вам горло, чтобы больше вы никогда не оскорбляли честного офицера!
После этих слов лейтенант и четверо гвардейцев как по команде набросились каждый на своего противника. Д’Артаньян мгновенно отбил шпагу лейтенанта и тем же самым движением вонзил свою шпагу в горло Фолльвиллю на треть её длины. Атос выбил шпагу у своего противника и пронзил насквозь ему правое плечо. Портос ударил шпагой своего противника с такой силой, что тот вылетел из седла и, ударившись головой о мостовую, остался лежать без чувств. Арамис ударил винтовым движением по шпаге своего противника так ловко, что она взлетела вверх, после чего он поймал её за рукоятку и приставил обе шпаги к груди обескураженного гвардейца.
В этот момент из-за спины этого гвардейца прозвучал мушкетный выстрел, сбивший шляпу Арамиса, после чего друзья услышали крик: «Берегись!»
Затем прозвучали ещё три выстрела, почти одновременно. Один из выстрелов срезал ухо коню Портоса, другой оцарапал висок Атоса. Стало ясно, что четверо других гвардейцев разрядили свои мушкеты. Но четвёртый выстрел был направлен в другую сторону. Вместо того, чтобы стрелять в д’Артаньяна, четвертый гвардеец выстрелил в руку одного из своих товарищей, а в лицо другому кинул свою шляпу, что и было причиной их промаха.
— Что вы творите, Перрен? — воскликнул гвардеец, хватаясь за раненную руку, из которой выпал мушкет.
— Никто не застрелит моего отца предательским выстрелом из-за спины! — воскликнул Франсуа Перрен.
— Франсуа, сын мой! — воскликнул д’Артаньян. — Обними же меня!
— Господа, сдавайтесь, — спокойно сказал Атос. — Отдайте нам ваши шпаги и мушкеты!
Действительно, из четвёрки нападавших один был убит, другой тяжело ранен, третий лежал на мостовой без чувств, четвертый обезоружен. У четверых оставшихся мушкеты были уже разряжены, кроме того, Франсуа перешёл на сторону мушкетёров, поэтому гвардейцев теперь было теперь трое против пятерых. Понимая бессмысленность сражения, они побросали шпаги и мушкеты. Франсуа спокойно собрал их, а также шпагу лейтенанта и шпагу лежавшего без чувств гвардейца и весь собранный арсенал передал Портосу.
— А теперь, господа, я хочу знать, по чьему приказу вы на нас напали, — сказал д’Артаньян.
— Это была случайная стычка, — ответил один из гвардейцев. — Её затеял лейтенант Фолльвилль, на нём и лежит вся ответственность. Мы же просто выполняли его приказ, вы сами видели!
Д’Артаньян взглянул на Франсуа, который отрицательно покачал головой.
— Хорошо, разберёмся позже, — сказал д’Артаньян. — Ступайте в казармы. Ваши шпаги останутся у нас. 
В этот момент из-за угла выехал герцог д’Эпернон.
— Что это значит? — воскликнул он. — По какому праву вы разоружили моих гвардейцев? Немедленно верните им их шпаги!
— Эти господа нарушили королевский эдикт, — спокойно ответил д’Артаньян. — Их шпаги им возвратит военный министр Ле Телье по указу Короля Франции, если Его Величество сочтёт возможным простить их.
— Да как вы смеете? — воскликнул д’Эпернон. — Эти люди подчиняются только мне!
— Это упрощает нашу задачу и даёт ответ на вопрос, по чьему распоряжению они на нас напали, — ответил д’Артаньян. — Надеюсь, герцог, ваша шпага при вас? И если уж вы столь снисходительны к нарушениям королевского эдикта, мы можем обсудить этот вопрос с иной аргументацией?
— Что вы смотрите, болваны? — обратился д’Эпернон к своим гвардейцам. — Хватайте их и убейте!
— Мы побеждены в честной схватке, — сказал один из гвардейцев, — если можно назвать честной нападение восьмерых на четверых. Дело закончено. Мы не будем нападать на этих дворян, которые могли бы убить нас, но не сделали этого.
— Предатели! — прохрипел д’Эпернон. — Вы отправитесь на гауптвахту, если не подчинитесь мне и не арестуете этих четверых!
— Господин герцог! — воскликнул один из гвардейцев. — Я всю жизнь честно служил Королю, и никто никогда не имел оснований назвать меня предателем. Вся сегодняшняя авантюра больше попахивает предательством, но я согласился на неё, видя в вас своего начальника. Ваше оскорбление освобождает меня от обязанности служить вам, и поэтому я вызываю вас на дуэль в связи с тем оскорблением, которое вы мне нанесли.
— Ты с ума сошёл, де Планш! — воскликнул д’Эпернон. — Я велю тебя повесить!
— Господин дю Валон, прошу вас вернуть мне шпагу! — обратился де Планш к Портосу. — Слово дворянина: я не обращу её против вас и ваших друзей.
Портос взглянул на Атоса и, получив от него одобрительный взгляд, вернул гвардейцу его шпагу.
— Прошу вас продолжить ваш путь, господа, — сказал де Планш. — У меня осталось одно дело, с которым я сам справлюсь.
Д’Артаньян кивнул и все пятеро, включая Франсуа, поскакали к Лувру.

Глава XLII. Рошфор и Карл Лотарингский

Граф Рошфор встретился с Карлом Лотарингским во дворце Анны Марии Луизы Орлеанской, герцогини де Монпансье, ибо мы не можем назвать её роскошное жилище домом. Эта герцогиня была, пожалуй, самым активным участником фронды, но теперь она отошла от дел, или успешно делала вид, что перестала интересоваться политикой. Она принадлежала к тому сорту дам, которую легче было бы убить, чем отучить совать нос в чужие дела, и, тем более, перестать интриговать. К тому же сорту людей относилась и известная нам герцогиня де Шеврёз.
Карл был принят в этом дворце как любой оппозиционер, поскольку герцогиня осталась недовольной своим поражением в делах фронды. Впрочем, она сообщила Карлу, что нисколько не интересуется политическими делами, поэтому предоставляет для переговоров большой зал, где собеседников никто не сможет услышать, поэтому они могут вполне свободно общаться на любые темы. Сама герцогиня при этом сообщила, что она запланировала на этот вечер поездку к своему другу, шевалье де Лозену, поэтому весь дворец она предоставляет Карлу распоряжаться в её отсутствие во дворце, как если бы он был его хозяином.
— Граф, я слышал, что вы не прочь вступить в союз с каким-нибудь французским вельможей, — начал осторожный Карл.
— Герцог, вы можете выражаться точнее, не рискуя оскорбить меня, — ответил Рошфор. — Я, как вы знаете, не богат, поэтому всегда искал хорошо оплачиваемой службы у знатного и богатого дворянина. Я служил великому кардиналу Ришельё, я служил также и герцогу де Бофору, исполнял деликатные поручения для кардинала Мазарини. Мои услуги оплачивались большей частью относительно щедро только великим Ришельё, поскольку де Бофор был небогат, а Мазарини был предельно скуп. Поэтому я и сейчас не отказался бы вступить в союз, как вы это называете, но я бы предпочёл назвать это службой, поскольку союз основан на политических или иных интересах, тогда как служба предполагает подчинение в обмен на приличное жалованье.
— Что ж, благодарю за откровенность, граф, — сказал Карл. — Я располагаю и средствами, и желанием достойно оплачивать ваши услуги.
— Прекрасно, — ответил граф. — Осталось выяснить, в чём они будут состоять.
— Я предполагаю предпринять усилия для возвращения себе Лотарингии, имея в виду достаточный суверенитет над этими территориями, возвращение права содержать собственную армию для обеспечения личной безопасности и для поддержания порядка и послушания на этой территории. Разумеется, я также планирую вернуть права на доходы от налогов, собираемых в Лотарингии и в Эльзасе, а также иные права, которые герцоги Лотарингские традиционно имели на этих территориях.
— Ваша мысль понятна, а желания объяснимы, — согласился Рошфор. — Однако я не вполне осознаю методы решения вашей проблемы, а также не вижу пока в этой деятельности своей роли, ведь для решения этих задач нужно влияние на Его Величество, чего у меня никогда не было, и, тем более, нет сейчас, и не предвидится в будущем.
— Этот вопрос, по счастью, имеет решение, — сказал герцог. — Но прежде, чем излагать вам мои планы, я должен заручиться вашим согласием, поскольку, как вы понимаете, одно дело – делиться планами с союзником, а совсем иное дело – раскрывать свои планы лицу постороннему. Если вы дадите согласие, мы обсудим детали этого дела.
— Итак, у вас имеется план, я это допускаю, но я пока не услышал ответ на вопрос о том, в чём могут состоять мои обязанности? — спросил Рошфор.
— Дело чрезвычайно просто, — ответил Карл. — Для решения моих проблем мне потребуется встретиться с одним дворянином даже если он сам не пожелает участвовать в этой встрече и убедить его поучаствовать в этом деле даже в том случае, если он не сочтёт для себя это целесообразным. Далее вследствие моих усилия, направленных на то, чтобы этот дворянин обладал достаточной властью для решения моих проблем, он приобретёт эту власть, которая может оказаться достаточной и для того, чтобы отказаться выполнять свои обязательства по отношению ко мне. На этот случай мне потребуется человек, который мог бы убедить его выполнять взятые на себя обязательства.
— Вы хотите совершить государственный переворот, монсеньор, — ответил Рошфор. — При этом вы, очевидно, понимаете невозможность самому занять французский трон, и поэтому опасаетесь, что лицо, занявшее его, не пожелает считать себя обязанным вам, поэтому ваши усилия окажутся напрасными?
— Это звучит удивительно, но методы, на которые я рассчитываю, отнюдь не предполагают никакой шумихи, и даже, я бы сказал, никакого государственного переворота, собственно говоря, не будет, — возразил герцог. 
— Это звучит чрезвычайно фантастически, герцог, — ответил Рошфор. — Кроме того, если вы правильно поняли моё описание моей ситуации, вы должны были бы понять, что в мои планы входит слегка увеличить моё состояние, однако, я ни коим образом не планирую участия в каких-либо авантюрах, которые могли бы привести меня на эшафот.
— Как я понимаю, мы не договорились, — сказал Карл с печалью. — Быть может после того, как моя задумка увенчается успехом, я смогу предложить вам безопасную службу в моём герцогстве, которая бы не нарушала ваших принципов.
— Это вполне возможно, герцог, но вы напрасно потчуете меня несбыточными обещаниями с целью заручиться моим молчанием, — ответил граф. — В любом случае о нашем разговоре я не собираюсь рассказывать кому бы то ни было, вы можете быть совершенно спокойным на этот счёт.
— Хорошо, граф, — ответил герцог. — Быть может, вы порекомендуете мне кого-либо из своих знакомых для этого деликатного дела?
— Во Франции полно негодяев, герцог, поэтому вы легко найдёте себе помощников, — ответил граф. —Я не в восторге от нашего Короля, но поражение во фронде научило меня тому, что всякие иные претенденты на французскую корону уступают законной власти во всём. Поэтому я рекомендую и вам также смириться со своей долей, которая не так уж плоха. А теперь позвольте откланяться.
— Желаю удач, граф, — ответил герцог. — Желаю вам найти достойного суверена и разбогатеть на службе ему.
Рошфор поклонился и покинул дворец герцогини.

Теперь я предлагаю нашим дорогим читателям перенестись в одну из маленьких комнат этого дворца. Здесь среди дорогих ковров на очаровательной кушетке восседала герцогиня Монпансье. Она внимательно прислушивалась к звукам, доносившимся из слухового канала, специально устроенного таким хитроумным способом, что через него можно было услышать самый малейший звук из переговорного зала. Таким образом, она услышала весь разговор от первого слова до последнего.
— Как интересно! — сказала она себе. — Карл Лотарингский замышляет заменить Людовика на кого-то другого и надеется сделать это эффективно и незаметно! Кто же кроме герцога Орлеанского может нынче претендовать на французский трон? Но ведь он не вакантен! Трон освободится лишь со смертью Короля, чего не предвидится! Я должна разгадать этот ребус!
После этого герцогиня, как и обещала, поехала к своему сердечному другу шевалье де Лозену. 
 
Глава XLIII. Кузен и кузина

Покинув дворец герцогини Монпансье, Рошфор направился к своей кузине, герцогине де Шеврёз.
— Вы опоздали, граф! — воскликнула герцогиня.
— Прошу извинить меня, герцогиня, но, как говорят, лучше поздно, чем никогда, — ответил граф.
— В данном случае эта поговорка, возможно, не применима, — вздохнула герцогиня. — Я бы сказала, что в данном случае поздно – то же самое, что и никогда.
— Вы не захотите со мной общаться только потому, что я явился на несколько часов позже обещанного? — удивился граф.
— Если бы вы пришли вовремя, вы могли бы спасти четырёх человек от неминуемой гибели, — вздохнула герцогиня. — Причём, к одному из них я, кажется, до сих пор отношусь излишне снисходительно, а другой из них чрезвычайно внимателен ко мне и я, пожалуй, была бы рада, если бы вам удалось его спасти.
— Мне кажется, я мог бы догадаться, что это за люди, если бы, к несчастью, не знал, что трое из этих четверых уже, увы, мертвы, — ответил Рошфор.
— Нет, граф, — возразила герцогиня. — Ваша догадка совершенно справедлива, вы, по-видимому, подумали о шевалье д’Эрбле и о графе де Ла Фер, а также об их друзьях капитане д’Артаньяне и бароне дю Валоне. И вы попали в точку, поскольку я имела в виду именно этих четверых дворян.
— Разве трое из названых лиц не погибли? — оживился Рошфор.
— Теперь, увы, возможно, погибли все четверо, но только сегодня, — вздохнула герцогиня.
— Я ничего не понимаю, объясните толком, умоляю! — ответил граф.
— Граф, объяснять долго, — сказала герцогиня в нетерпении. — Знайте, что все трое, кого вы полагали погибшими, были живы, и все четверо направлялись в Лувр на приём к Королю. Но сегодня на них, вероятно, готовилось подлое покушение, потому что есть кое-кто влиятельный, кто не желал бы, чтобы они доехали до Лувра.
— И вы хотели, чтобы я их спас? — спросил Рошфор.
— Я хотела, чтобы вы хотя бы предупредили их, они сами спасли бы себя, — ответила герцогиня. — Эти люди не такого сорта, которые нуждаются в защитниках. Всего лишь своевременная информация, вот что могло бы их спасти.
— Вы правы, герцогиня, но в этом случае вовсе не следует считать, что они обязательно погибли, зная, что это за люди, и насколько они могут постоять за себя, — ответил граф. — Но чем они могли навлечь на себя гнев кого-то из влиятельных лиц?
— Об этом позже, граф, — ответила герцогиня. — Это – не моя тайна.
— Что ж, понимаю, — согласился Рошфор. — Я сегодня тоже узнал некоторую тайну, разгадать которую у меня не хватило ума, но я не могу поделиться ей даже с вами, поскольку связан словом.
— Граф, быть может, когда-то у нас будет возможность поразмышлять над нашими тайнами, но сейчас я должна спешить к Королю, чтобы сказать ему о том, что не смогла предупредить этих четырёх дворян о грозящей им опасности, сказала герцогиня.
— Не буду вас задерживать, герцогиня, — ответил Рошфор и, откланявшись, покинул её покои.

Глава XLIV. Встреча через два года

— Отец, я оставлю вас, — сказал Франсуа капитану, когда вдалеке друзья увидели Лувр.
— Да, сын мой, поезжай в казарму, — ответил д’Артаньян и сердечно обнял сына.
Вскоре Атос, Портос, Арамис и д’Артаньян подъехали к Лувру.
У входа их встретил лично министр Кольбер.
— Господа, я ждал вас! — сказал он. — Его Величество приглашает вас к себе.
— Здравствуйте, господин Кольбер, — холодно сказал д’Артаньян. — Вы нас ждали? А ведь мы как-то в суете забыли предупредить вас о своём прибытии.
— Но я не мог не знать о вашем приезде в силу своей должности, — ответил министр. — Вы ведь отметились на таможне в Гавре.
— Мы рады принять приглашение Короля, — сказал Атос.
— Надеюсь, мы не опоздали к обеду? — усмехнулся Портос.
— Во всяком случае, нам есть о чём побеседовать с Его Величеством, — добавил Арамис.
— Я так рад, что слухи о вашей гибели оказались ложными, господин д’Артаньян! — сказал Кольбер. — Ведь я был так огорчён, полагая вас погибшим!
— Ваше огорчение вполне понятно, господин министр, — ответил д’Артаньян. — Ведь командование моей ротой мушкетёров вам пришлось возложить на вашего брата, господина Кольбера-Молеврие! Если бы меня не ранили почти смертельно, так, что моя должность стала вакантной, не бывать бы вашему братцу командиром чёрных мушкетёров.
— Что ещё за черные мушкетёры? — спросил Портос, пока Кольбер изображал кислую улыбку на своём лице.
— Название дано по масти коней, — ответил Арамис. — Все мушкетёры этой роты имеют чёрных коней.
— Есть ещё какие-то другие мушкетёры, с конями другой масти? — спросил Портос, ухмыляясь.
— Имеются ещё серые мушкетёры, — пояснил Атос.
— Командование ротой серых мушкетёров Его Величество возложил на себя лично, что доказывает, насколько важен этот пост, — пояснил д’Артаньян.
— Вот это мне нравится! — воскликнул Портос. — Если бы я не был бароном дю Валоном, я бы поступил в роту серых мушкетёров.
— В этой роте есть и бароны, и маркизы, и графы, — улыбнулся Атос.
— Это лишь означает, что в такой толпе маркизов и графов простому барону трудновато отличиться, чтобы стать герцогом и пэром, — ответил Портос.
— Знавал я одного господина, который приобрёл родословную, из которой следовало, что он может именоваться Вашим Высочеством, однако, ему этого показалось мало, и он велел слугам именовать его «Ваше Королевское Высочество», за что его приговорили к штрафу в сто тысяч пистолей, и он ещё легко отделался, — усмехнулся д’Артаньян. — Однако, разговоры в сторону, мы уже у двери Короля.
Секретарь доложил Людовику о прибытии ожидаемых им дворян, после чего с поклоном пригласил их в кабинет.
Кольбер деликатно проводил друзей к стойке для шпаг. Портос тревожно взглянул на стойку и сделал слабый намёк на жест, означающий намерение снять шпагу, после чего взглянул в лицо Атоса. Атос кивнул, снял свою шпагу и аккуратно положил её на стойку, Портос сделал то же самое. Арамис взглянул в глаза д’Артаньяну, который похлопал его по плечу, поправил шпагу Арамиса так, чтобы она приняла более официальное положение и повернулся к стойке спиной, поправил также и свою шпагу, после чего решительно шагнул к дверям кабинета. На пороге кабинета он снял шляпу, взял её в руки и взялся рукой за ручку двери, друзья также сняли шляпы и подошли к дверям в кабинет.
Кольбер в досаде взглянул на стойку, где красовались только две шпаги, а не четыре, и подошёл к дверям, намереваясь войти вслед за мушкетёрами.
— Господин министр! — сказал д’Артаньян. — От души благодарим вас за то, что проводили нас к кабинету Его Величества. За два года отсутствия я чуть было не забыл дорогу к этой двери и, пожалуй, заблудился бы, если бы не ваша помощь. Ещё раз благодарю!
После этого д’Артаньян решительно открыл двери, пропуская своих товарищей вперёд, зашёл сам и закрыл двери прямо перед носом Кольбера, после чего он обернулся лицом к Королю и отвесил ему нижайший реверанс.
— Ваше Величество! — сказал д’Артаньян торжественно. — Мы счастливы засвидетельствовать вам наше верноподданическое почтение. Прошу также простить меня за то, что я не имел чести погибнуть от голландского ядра под Маастрихом! Также от лица господина дю Валона прошу его простить за то, что его не раздавил огромный камень в пещере Локмария! А от лица графа де Ла Фер приношу нижайшие извинения за то, что его не отравили в крепости в Кандии, и, прошу поверить, в том не было его вины. В том, что все мы по счастливой случайности оказались живы, не было ни злого умысла, ни коварного предательства, всё это произошло по чистой случайности. Больше это не повториться! В следующий раз при подобных обстоятельствах я обещаю вам погибнуть по-настоящему, как и надлежит верному солдату Вашего Величества.
— Умерьте ваш фонтан, капитан, и дайте мне вставить хоть словечко, — со смехом ответил Король. — Вы хорошо поступили, что остались живы, но я не доволен, что вы упустили кое-кого.
— Это так, Ваше Величество, — ответил за всех Атос. — Мы виновны, и мы здесь для того, чтобы исправить свою ошибку или чтобы понести за неё заслуженное наказание, если нам это не удастся.
— Мы его найдём! — возразил Портос.
— Да, Ваше Величество, мы его найдём и вам ничто не будет угрожать, — ответил Арамис, сжимая кольцо на своей правой руке.
— Я вижу, что не только господин д’Артаньян отличается болтливостью в присутствии своего Короля, — усмехнулся Людовик. — Отношу это на то, что вы два года прожили в глуши, в Шотландии, и отучились вести себя при дворе самого блистательного королевства Европы.
— Это так, Ваше Величество, мы обратились в мужланов, — ответил за всех д’Артаньян и низко склонился, показав, что приготовился слушать.
Трое его друзей также поклонились, после чего их лица приняли выражение почтительного внимания.
— Господа, я намеревался с вами кое-о-чем потолковать, — сказал Людовик, — Но я передумал.
При этих словах Король приложил палец к губам и выразительным взглядом окинул свой кабинет.
— Вы совершили долгий путь, и я полагаю, что вы голодны, — продолжал Король. — Вместе с тем как раз наступило обеденное время. Господин де Сент-Эньян занят приготовлениями к завтрашней охоте, остальные мои обычные сотрапезники также куда-то запропастились. Не составите ли мне компанию?
Друзья отвесили Королю поклон, выражающий благодарность и согласие. Людовик позвонил в колокольчик.
— Эжен, — сказал он вошедшему секретарю. — Вели накрыть столик на пятерых в самом центре поляны моего летнего сада. И предупреди, чтобы скатерть на столе в точности была по размеру стола. Если она будет свисать по краям больше чем на дюйм, дворецкий будет наказан.
Секретарь с поклоном удалился.
— У нас есть несколько минут, господа, — сказал Людовик. — Позвольте пригласить вас посмотреть кое-какие безделушки в соседней комнате.
Король встал и собственноручно открыл двери в смежную с кабинетом комнату, в которой даже д’Артаньян никогда не бывал. Они вошли в небольшой, но великолепный зал, оформленный как оружейная комната. В центре зала стоял небольшой столик, на котором лежали четыре шпаги.
— Граф де Ла Фер, — сказал Король. — Я помню, что два с половиной года назад вы сломали свою шпагу на моих глазах.
— У меня были на то причины, Ваше Величество, — ответил Атос.
— Я полагаю, что эти причины устранены, — продолжал Король. — Я хотел бы преподнести вам эту шпагу и прошу вас помнить, кем и при каких обстоятельствах она вам вручена.
С этими словами Король взял одну из шпаг и вручил её Атосу. Рукоять шпаги была украшена бриллиантами, а на гарде было написано: «Графу де Ла Фер, Кавалеру Ордена Подвязки и Кавалеру Ордена Золотого Руна от Луи XIV».
Атос с благоговением взял шпагу, поцеловал её лезвие и заткнул за пояс, поскольку свою шпагу он отстегнул вместе с ножнами.
— Барон дю Валон де Пьерфон де Брасье! — продолжал Король. — Я вижу, вы оставили свою шпагу в моей приёмной. Возьмете же взамен вот эту.
Король взял следующую шпагу, также украшенную бриллиантами, на гарде которой стояла надпись «Барону дю Валону де Пьерфону де Брасье от Луи XIV».
Расчувствовавшийся гигант рухнул на колени перед Королём, вытирая слезу с правой щеки.
— Ваше Величество! — сказал он. — Я так огорчался, что невольно провинился перед вами! Прошу простить меня за всё!
С этими словами он принял шпагу, поцеловал её и также заткнул за пояс.
— Господин герцог! — обратился Людовик к Арамису. — Вы прибыли сюда с оружием, которое сделано в Испании. Несмотря на брак с испанской принцессой мне не удалось сделать Испанию нашей верной союзницей. Однако, мы ценим ваш вклад в дело укрепления сотрудничества с Испанией, пусть и не столь эффективный, как хотелось бы, но достаточно весомый, вследствие чего Испания долгое время оставалась нейтральной вопреки собственным устремлениям Короля Испании, а также и сейчас продолжает кое-какие торговые отношения с нами. Однако негоже вам, подданому Франции, носить при себе испанскую шпагу.
С этими словами он вручил Арамису шпагу, столь же изящно украшенную бриллиантами, на гарде которой было написано «Герцогу д’Аламеда шевалье д’Эрбле от Луи XIV с полным прощением».
— Благодарю Ваше Величество! — сказал Арамис, который обратил внимание на приписку к дарственной надписью и поцеловал шпагу в этом месте. — Я прошу забрать у меня испанскую шпагу как можно скорей, поскольку она мне, полагаю, уже никогда не понадобится.
Король кивнул головой, принял из рук Арамиса его шпагу и положил на стол, где до этого лежали те шпаги, которые он уже раздал.
— Господин д’Артаньян, дошла очередь и до вас, — сказал Людовик. — Прежде чем преподнести вам эту шпагу, я прошу вас подарить мне вашу шпагу для моего оружейного музея. Эта шпага будет жемчужиной моей коллекции, она будет украшать её как шпага одного из лучших воинов, лучшего фехтовальщика Франции, лучшего слуги моей матушки Королевы Анны и моего, я надеюсь, преданнейшего капитана мушкетёров.
— Она ваша, Ваше Величество! — ответил д’Артаньян, отстёгивая шпагу и вручая её Королю. 
Людовик с почтением принял шпагу д’Артаньяна и положил её рядом со шпагой Арамиса.
— Позвольте же мне вручить вам это благородное оружие с благодарностью за вашу сорокалетнюю службу королевскому дому Франции! — торжественно сказал Король.
— Благодарю вас, Ваше Величество! — ответил д’Артаньян. — От всей души благодарю!
Шпага д’Артаньяна была такой же, как другие шпаги и содержала аналогичную надпись.
— Это – лучший подарок, который мне когда-либо выпадало честь получить и лучшая награда за мою службу, Ваше Величество!
— У вас короткая память, господин д’Артаньян, — возразил Король. — Вы забыли ещё кое-какую вещицу.
С этими словами Король взял с соседнего столика небольшую продолговатую шкатулку.
— Вы оставили это под Маастрихом, господин д’Артаньян, — сказал Король. — Это непростительная оплошность, такими вещами не разбрасываются! 
С этими словами Король вручил д’Артаньяну шкатулку, в которой находился жезл маршала Франции.
— Ваше Величество! — воскликнул д’Артаньян. — Пушечное ядро, выпущенное из голландской пушки, помешало мне удержать эту вещь в руках. Но теперь, когда я получил его из ваших рук, его у меня отнимут только вместе с жизнью!
— Господа, я покончил с теми делами, которые должен был выполнить перед обедом, а теперь, полагаю, стол накрыт, — ответил Король с доброжелательным кивком.
С этими словами он покинул оружейный зал, и друзья последовали за ним. Действительно, Король по своему статусу не мог сказать: «Прошу к столу». Сделав один раз приглашение отобедать вместе с ним, он уже оказал своим гостям высокую честь. Этикет не позволял ему унижаться до повторения приглашения, о чём, разумеется, были осведомлены все дворяне.
Вскоре Король и четверо его гостей уже сидели за столом посреди лужайки, где никто не мог бы подслушать их разговор.
Секретарь Короля Эжен при этом последовал за Людовиком, оставив на некоторое время приёмную во власти Кольбера. Когда Эжен скрылся за дверями, Кольбер отворил двери кабинета, из которого вышел Преваль с выражением полнейшей беспомощности.
— Ну что на этот раз нашептала кошечка? — спросил Кольбер.
— Ничего существенного, — ответил Преваль. — Король лишь подарил каждому по шпаге и дал д’Артаньяну что-то сверх этого, что он потерял под Маастрихом.
— Ничего существенного?! — воскликнул Кольбер. — Ну и болван же… эта твоя кошечка! Благодарю тебя, Преваль, твоя информация очень полезна. Оплата у секретаря, как обычно.
После этих слов Кольбер с рассеянным видом отправился к себе.

Глава XLV. Обед с Королём

Людовик распорядился накрыть стол небольшой скатертью, чтобы под столом никто не вздумал спрятаться. Стол стоял в центре большой поляны на возвышении, Людовик отослал прислуживающих лакеев, поэтому никто не мог услышать то, что обсуждали Король и четверо его гостей.
— Итак, господа, вы нарушили своё обещание и мой приказ, в Бастилию вы отвезли какого-то уличного бродягу, а мой брат Филипп был увезён вами в Шотландию, — сказал Король. — Я подарил вам шпаги в знак того, что я не ставлю вам эту провинность в вину, точнее, я её простил и приглашаю вас на службу ко мне. Принимая шпаги, вы понимали это, разумеется.
— Да, Ваше Величество, — ответил за всех Атос.
— Имея все основания предполагать, что вы не исключали в будущем вновь осуществить противозаконную подмену меня моим братом, я не буду развивать эту мысль дальше, чтобы нам не поссориться, — продолжал Король.
— Мы этого не планировали, но и не исключали, Ваше Величество, — ответил д’Артаньян.
— Благодарю за откровенность, — сказал с усмешкой Людовик. — Если бы вы это отрицали, я всё равно не поверил бы.
— Главным соображением для наших поступков было то, что мы не смеем совершать насилие над сыном вашего отца, Ваше Величество, — сказал д’Артаньян. — Вы могли в этом убедиться раньше.
— Да, я это знал, и мне следовало бы прогнозировать именно такое ваше решение, — согласился Людовик. — Не будем обсуждать то, что произошло потому, что этот дело прошлое. Начнём с того, каким образом и по каким причинам Филипп отправился во Францию, причём, без вас.
— Его у нас похитили, — ответил Арамис. — При этом пострадали невинные люди. Я потерял своего верного друга.
— Похитили у вас? — удивился Король. — Сколько же их было?
— Их было немного, но мы ненадолго отлучились, доверившись двум нанятым шотландцам и трём нашим друзьям, — ответил д’Артаньян. — Точнее одному другу и двум женщинам. Эти двое шотландцев казались вполне честными, два года они служили нам верой и правдой. Но их соблазнили голландские пираты и они перешли на их сторону.
— Голландские пираты? — удивился Король. — Каким образом этим людям стало известно о Филиппе?
— Они знали не всё, — сказал д’Артаньян. — Им было лишь известно, что среди нас находится человек, очень похожий на Короля Франции или на его брата. В таких выражениях описал ситуацию их главарь, когда мы взяли его в плен.
— Взяли в плен? — оживился Король. — Где же он сейчас находится? И где остальные пираты?
— Вы можете быть совершенно спокойны, Ваше Величество, — вмешался в разговор Арамис. — Все пираты, которые были посвящены в тайну, утонули вместе с кораблём, который пробил из пушки барон дю Валон, ранее были убиты и два шотландских предателя.
— Барон, вы решительно великолепный воин! — воскликнул Король. — Кажется, вы хотели стать герцогом?
— Это подождёт, Ваше Величество, — спокойно сказал польщённый Портос, которому столь реальная возможность стать, наконец, герцогом, сама была наградой. Впрочем, он уже охладел к этой своей былой мечте.
«Ваша мечта обязательно сбудется, стоит только перестать этого желать, — подумал д’Артаньян. — Это относится и к герцогству Портоса, и к моему маршальству!»
— Что стало с капитаном пиратов? — продолжил свои расспросы Людовик.
— Их главарь был убит тем же самым бароном дю Валоном на дуэли, — сказал Арамис.
— Мы разошлись во мнениях относительно благозвучности голландского языка, — уточнил Портос, после чего отправил в рот очередной кусок молочного поросёнка под хреном и запил его добрым кубком бургундского.
— Мы решили, что эдикт о дуэлях, ратифицированный Вашим Величеством, на Эдинбург не распространяется, — вставил свой комментарий д’Артаньян.
— Бывают случаи, когда нарушение эдикта допускается даже и не в Эдинбурге, — согласился Людовик. — Эту дуэль я не поставлю вам в вину, господин барон, поскольку вы сражались с пиратом, да к тому же голландским. А кто сообщил эти сведения пиратам?
— Два посланника из Франции, Ваше Величество, чей корабль пираты захватили в плен, — сказал д’Артаньян. — Мне кажется, я догадываюсь, кто их послал, хотя, убей меня Бог, я не знаю, как этот человек узнал об этой тайне.
— Я это знаю точно, их послал Кольбер, и знаю, что именно ему известно, — сказал Людовик. — Ему известно крайне мало. Но достаточно, чтобы инициировать эти беспорядки вследствие своей неаккуратности и излишнего любопытства. Что с этими двумя?
— Пошли на корм рыбам, — ответил Арамис. — Но это было без нашего вмешательства, расправиться с ними решили сами пираты, как только узнали их тайну.
— Что ж, тайна почти не расползлась, — подытожил Король.
— Все, кто в неё посвящён, кроме нас, мертвы, — сказал д’Артаньян.
— Увы, не все, — возразил Людовик. — Не считая вас, меня и самого Филиппа, а также даже если не считать Фуке, пребывающего в Бастилии, и герцогини де Шеврёз, которая меня не беспокоит, есть ещё несколько человек. 
— Герцогиню не следует сбрасывать со счетов, — деликатно поправил Короля Арамис. — Если ей будет выгодно, она поделится этой тайной с кем угодно.
— Вы правы, герцог, но я полагаю, что ей не будет это выгодно, — сказал Людовик. — Впрочем, за ней следует присмотреть. Но есть ещё одно лицо, которое представляет наибольшую опасность.
— Кольбер? — спросил д’Артаньян.
— Кольбера я беру на себя, — отмахнулся Людовик. — Я говорю о Карле IV Лотарингском.
— Каким образом он узнал о Филиппе? — спросил Атос.
— Где именно он его видел? — спросил Арамис.
— Это необходимо выяснить, — сказал Король. — И его планам необходимо воспрепятствовать. Это и будет вашей новой службой, господа.
— Продолжайте обедать, господа, ведь вы с дороги, — ответил Король. — Садитесь, садитесь. А я уже насытился, и у меня ещё есть другие дела.
— Могу я привлечь к этому делу одного-двух гвардейцев? — спросил д’Артаньян.
— Какой разговор? — ответил Король. — Ведь вы же маршал! Только действуйте деликатно и не расширяйте круг посвящённых в тайну.
После этого Людовик бросил салфетку, лежащую до этих пор у него на коленях, на стол, и решительно встал из-за стола. Четверо друзей также немедленно встали.
— Так я считаю вас на службе с этой минуты, — подвёл итоги разговору Король.
Четверо бывших мушкетёров поклонились Королю и после того, как он отошёл вновь сели за стол. Впрочем, обед продолжил, в основном, только Портос, если не считать несколько трюфелей, уничтоженных д’Артаньяном с видом глубокой задумчивости. После того, как и Портос также насытился, друзья встали из-за стола.
 — Неплохо подкрепились! — сказал Портос, окидывая взглядом оставшиеся великолепные блюда, которые он уже не мог бы одолеть. — Замечательный у нас Король! Великолепный стол, отличное вино! Я доволен! И, главное, никаких морепродуктов!
— Я полагаю, что Филипп в Монако, и Карл видел его там, — сказал Арамис. — Но в настоящее время Карл должен быть в Лотарингии, поскольку он должен командовать войсками в своей борьбе против Франции.
— Это означает, что мы должны разделиться, — сказал д’Артаньян. — Кто-то должен отправиться в Монако, а кто-то – в Лотарингию. Бросим жребий?
— Мы не будем бросать жребий, — ответил Атос. — С проблемами в Монако лучше всего справитесь вы, д’Артаньян, и если вам нужен помощник, берите с собой Франсуа. А в Лотарингию поедем мы трое.
— Это хорошее решение, — согласился Арамис.
— Значит, мы опять расстаёмся? — сказал д’Артаньян. — Помните, когда мы не вместе, удача отворачивается от нас.
— Мы расстаёмся не все и не навсегда, — ответил Атос. — И мы делаем общее дело, а это означает, что мы по-прежнему один за всех.
— И все за одного! — подхватили д’Артаньян, Портос и Арамис.

Глава XLVI. Генерал и Король

Атос, Портос и Арамис остановились у Планше и сговорились на следующее утро отправиться в Лотарингию. Планы на вечер у каждого были свои. Арамис сообщил друзьям, что намерен кое-кого посетить. Атос в ответ сказал, что у него были аналогичные планы, Портос, не имея никаких конкретных планов, тем не менее, заявил, что также имеет намерение кое с кем повидаться.
Не будем скрывать от наших читателей, что Портос в итоге повидался с упитанным кабанчиком с черносливом, трюфелями, яблоками и хреном, которого приготовили ему на кухне Планше и с которым они вдвоём с Планше покончили при поддержке парочки бутылок Мuscat de Frontignan.
Арамис же направился к Королю, будучи уверенным, что встреча состоится несмотря на то, что он о ней не договаривался. Действительно после того, как Королю доложили о приходе Арамиса, Людовик ответил, что через десять минут его примет.
Через девять с половиной минут прозвенел колокольчик, и секретарь, зашедший к Королю, вышел и сообщил, что Его Величество предлагает гостю прогуляться по летнему саду.
Арамис почтительно проследовал за Людовиком в сад, где они разместились на скамейке вдали от какой-либо высокой растительности. Наученный опытом подслушивания разговора мадемуазель де Лавальер, Людовик избегал важных разговоров на природе вблизи кустов и деревьев, предпочитая открытые пространства, где никакой шпион иди просто любопытный праздный придворный решительно не мог бы спрятаться.
— Дорогой герцог, я очень сожалею, что вы более не представляете при моём дворе испанский двор, — сказал Король.
— Ваше Величество, я представляю нечто большее, — ответил Арамис. — Знаете ли вы, кто такой Джованни Паоло Олива?
 — Насколько мне известно, это – генерал Ордена иезуитов, — ответил Людовик.
— Ваши сведения не точны, Ваше Величество, — ответил Арамис. — Отец Олива – лишь моё доверенное лицо, а генералом являюсь я. Для большей свободы действий я попросил его представлять мою персону во всех делах, в которых я лично не заинтересован, но те дела, в которых заинтересован лично я, решаю только я сам, без каких-либо представителей или заместителей. Таким образом, позвольте представиться в моём новом качестве: генерал Ордена иезуитов, избранный после того, как предыдущий глава Ордена отошёл в лучший мир, причём я говорю отнюдь не о достопочтимом святом отце, известным под именем Госвин Никель, а о никому почти неизвестном францисканце, который и был, собственно, моим предшественником. О том, кем был на самом деле Госвин Никель, говорит его имя. Никель означает «Никто». Истинный глава Ордена иезуитов, тот человек, который принимал решения и управлял всеми, известен крайне малому числу посвящённых. Таков нынче и я в этом ранге. Генерал Ордена всегда знает некоторые знаки и слова, владеет неким шифром, а также для представительства обладает вот этим перстнем, символизирующим его власть.
С этими словами Арамис показал Людовику свой перстень, полученный от францисканца.
—  Даже если кто-то отнимет у меня силой этот перстень, это ничего не даст ему без соответствующих знаний, однако, наличие перстня упрощает мне процедуру представления собственной персоны перед теми, кто не в достаточной степени посвящён в тайны Ордена, но от кого мне требуется немедленное и полное послушание.
— Полное послушание? — удивился Король.
— Полное, Ваше Величество, — подтвердил Арамис. — Позвольте мне процитировать вам по памяти некоторые избранные параграфы устава Ордена. «Генерал Ордена по избрании своём получает полную власть над Обществом и над всеми членами его, где бы они не пребывали и в каком бы сане и должности они не состояли. Власть его должна простираться до того, что он может, если найдёт нужным для славы Божьей, отзывать и давать иное назначение даже тем членам, которые отправлены с поручением от самого Папы».
— Я не знал этого! — воскликнул Король.
— Позвольте же мне продолжить, — сказал Арамис. — «Генерал или уполномоченные его должны иметь власть разрешать всех членов Общества ль всех грехов, совершённых до и после вступления в Орден, от всех духовных и светских наказаний, даже от церковного отлучения».
— Если всё то, о чём вы говорите, правда, герцог, то власть ваша довольно велика в Европе! — восхитился Король, сохраняя, всё-таки сомнение.
— Никаких «если», Ваше Величество, — ответил Арамис. — Я лишь выборочно цитирую вам буллу Папы Павла III, действие которой ратифицировали все последующие Папы. Продолжим. «Ни один член Ордена не должен никому исповедоваться, кроме генерала и уполномоченных им на это лиц; особенно же ни под каким видом не исповедоваться священникам и монахам других орденов. Равным образом никто, вступивший однажды в Орден, какую бы степень он ни занимал в нём, ни професс, ни коадъютор, ни простой ученик, не может без позволения генерала покидать Орден или переходить в другой, кроме картезианского. Нарушившего это запрещение генерал может лично или через уполномоченных преследовать, как отступника, схватить и посадить в тюрьму, и светские власти обязаны ему содействовать в этом. Все члены Ордена, а также его имущества, доходы и владения не подлежат ведению, надзору и суду епископов и архиепископов и находятся под особым покровительством папского престола».
— Я не знал о таких привилегиях вашего Ордена! — воскликнул Людовик.
— Я сообщил вам лишь отдельные фрагменты этой буллы. Также должен сказать, что не было ещё случая, чтобы кто-либо переходил из нашего Ордена в картезианский. Вот ещё что. «Ни епископы, ни вообще прелаты не могут отлучать от церкви иезуитов и даже мирян за преданность Общество, а если бы они сделали это, то отлучение их должно считаться недействительным».
— При такой власти вы легко могли бы помирить Англию с Ватиканом! — воскликнул Король. — Или, наоборот поссорить!
— И не только Англию, — согласился Арамис. — Испания и даже Португалия могут изменить своё отношение к Папе в результате определённых воздействий как в лучшую, так и в худшую сторону. Я вам нужен, Ваше Величество, и, не скрою, рассчитываю на вашу помощь. Если мы с вами договоримся, это будет лучшей гарантией того, что Филипп никогда не займёт ваше место. 
— А в противном случае? — резко спросил Людовик. — Вы смеете мне угрожать?
— Ни в малейшей степени, ведь я принял ваш подарок, — мягко ответил Арамис. — Я взял шпагу, преподнесённую вами мне. Это означает, что я согласился вернуться на службу Королю Франции. Но я был обязан вас предупредить, Ваше Величество, что мой высший начальник – номинально Папа Римский, до тех пор, пока Орден не решит, что его следует заменить. На деле же моим высшим начальником является совет Ордена, при том, что для каждого члена нашего Ордена высшим начальником являюсь непосредственно я. Таким образом, надо мной только Господь и мои личные понятия о том, что полезно для Ордена.
— Вот даже как?! — воскликнул Король.
— Именно так, Ваше Величество, и это не должно огорчать вас, — ответил Арамис. — Формально я лишь в очень малой степени подчиняюсь Папе, и даже не самому Папе, а его официальным буллам. Но неугодную нам буллу можно отменить. Если её не отменит нынешний Папа, то её отменит его преемник. Разве вам так уж важно, чтобы нынешний Папа оставался на священном престоле как можно дольше?
— Я вас не понимаю! — ответил Людовик.
— Ваше Величество, подумайте, кто он такой? — спросил Арамис. — Вы ведь сами были против его избрания и проинструктировали в своё время соответствующим образом всех кардиналов Франции, чтобы они голосовали против него, разве не так?
— Результаты голосования сохраняются в тайне! — возразил Людовик.
— Бывают тайны, которые остаются тайнами для всех, кроме генерала Ордена Иезуитов, — возразил Арамис. — Вы согласились с его избранием лишь после того, как он дал некоторые обещания, которые затем не исполнил. В ответ на поддержку, оказанную Вашим Величеством этому человеку через французское духовенство, Папа Иннокентий XI отказался утвердить назначенных вами епископов. В результате тридцать пять наших епархий оказались без епископов! Вам пора действовать против него более жестко. Нам вместе пора действовать, Ваше Величество. Вы – по линии светской власти, я – по линии Ордена.
Людовик внимательно посмотрел на Арамиса.
— Мне кажется, что либо не всё, сказанное вами, чистая правда, либо я сплю и мне видится чрезвычайно необычный сон, — сказал он, наконец.
— Это не сон, а явь, Ваше Величество, а я сообщил вам чистейшую правду, — возразил Арамис. — Просто примите как данность, что один человек, которого вы считали вашим подданным, оказался настолько влиятельным, что может поспорить с самим Папой, которому вы в некоторых вопросах вынуждены повиноваться. Франция нуждается в большей независимости от Ватикана, или она нуждается в том, чтобы человек, занимающий священный престол, был в большей степени другом Франции, чем нынешний его владелец. Соединим же наши усилия. В этом случае я чрезвычайно заинтересован помогать вам во всём.
— Может быть у нынешнего Папы также имеется брат-близнец, и вы намереваетесь при необходимости заменить его? — спросил Людовик со смехом, внутренне содрогаясь от того кощунственного вопроса, который он задал.
 — Всё гораздо проще, Ваше Величество, — ответил Арамис. — Такая сложная схема невозможна в данном случае, но она и не нужна, ведь папский престол не наследую по праву рождения. А там, где имеют место выборы, всегда можно повлиять на каждого выборщика и добиться желаемого результата. Надо только иметь достаточно рычагов для влияния на кардиналов. Я их имею, Ваше Величество. Некоторые рычаги при этом в ваших руках, как вы сами знаете. Значит, наш союз будет более сильным, нежели я один без союзника, или, не приведи Господь, с врагом в вашем лице. Если бы мы с вами поговорили на эту тему два с половиной года назад, быть может, Филипп так и оставался в том месте, куда он был помещён кардиналом Ришельё, а вы бы так и не узнали о тайне, о которой вам пришлось узнать столь неприятным для вас путём.
— Вы должны были со мной побеседовать об этом, герцог, — воскликнул Людовик. — Почему вы этого не сделали?
— Потому что, во-первых, я не был герцогом, а был всего лишь епископом, хотя уже был генералом Ордена, — ответил Арамис. — Для подобной аудиенции tet-a-tet мне пришлось бы открыться перед людьми, перед которыми не следовало бы открываться. Во-вторых, избранный мной путь казался мне более надёжным.
— Что же заставляет думать вас о том, что теперь этот путь менее надёжен? — спросил Людовик.
— Мой друг, господин д’Артаньян, — ответил Арамис. — За полгода он всего лишь парой важных советов и парой подброшенных книг подготовил Филиппа к той роли, которую потом позволил ему сыграть. Тот Филипп, который взошёл на ваш трон, уже не смог бы стать моей марионеткой, он вознамерился стать самостоятельным и независимым Королём Франции. Уж если выбирать между самостоятельными и независимыми Королями, я выбираю вас, Ваше Величество.
— Это меня несколько успокаивает, но я ещё не решаюсь полностью довериться вам и поверить всем тем фантастическим вещям, которые я от вас услышал, — сказал Король. — Я хочу, чтобы вы сумели понять меня и не относили мои слова на свой счёт. В таких делах Король Франции не должен быть излишне доверчивым.
— Я могу предъявить вам документ, который снимет любые сомнения, — холодно сказал Арамис. — Разумеется, я попрошу вернуть мне этот документ.
После этого Арамис достал из кармана кожаный конверт, из которого извлёк пергаментный документ с замысловатой печатью.
Людовик внимательно изучил пергамент и с почтением возвратил его Арамису.
— Господин герцог, я признаю в вас генерала Ордена иезуитов и благодарен вам за сделанное вами предложение, — сказал он. — Я надеюсь, что наш союз будет благоприятствовать укреплению Франции и распространению истинного католичества в Европе.
— Мы договорились, Ваше Величество, считайте, что наш союз заключён и скреплён взаимными обещаниями, — торжественно ответил Арамис. — Самые важные союзы не записываются на бумаге, а заключаются устно. Я прошу вас в присутствии посторонних сохранить ту дистанцию между нами, какая должна была бы существовать, не будь я тем, кем я являюсь.
 Людовик кивнул, после чего Арамис поклонился и покинул Короля, который сделал знак слугам, стоящим на почтительном отдалении, чтобы они подошли и принесли ему прохладительные напитки.

Глава XLVII. Граф и герцогиня

Тем временем Атос посетил графиню де Шеврёз. Несмотря на то, что, живя в Лувре, герцогиня не запирала двери и не держала слуг иди лакеев, кроме двух горничных, Атос почтительно постучал.
 — Входите, кем бы вы ни были! — откликнулась герцогиня.
— Это я, граф де Ла Фер, герцогиня, — ответил Атос, входя в роскошный приёмный зал герцогини.
— А я-то гадаю: кто бы это мог быть! — воскликнула герцогиня. — Думаю, что для просителя уже слишком поздно, для любовника ещё слишком рано, и вдруг вспоминаю, что у меня уже не может быть ни просителей, ни любовников, в моём-то возрасте!
— Герцогиня, я не являюсь ни тем, ни другим, — улыбнулся Атос.
— И напрасно, граф! — ответила герцогиня. — На мой взгляд, вы отлично подошли бы к обеим этим ролям, приходя ко мне, впрочем, для вас мои двери открыты всегда, так что вы пришли вовремя, и я повторю это, когда бы вы ни пришли меня навестить.
— Весьма польщён, герцогиня, — ответил граф с поклоном. — Я также очень рад посетить вас.
— Замечательно! — ответила герцогиня с очаровательной улыбкой. — Какое же дело привело вас ко мне?
— Дело? — спросил Атос с удивлением. — Разве я похож на человека, который является к блестящей женщине, подобной вам, с каким-то делом? Это бы оскорбило вас и бросило тень на меня. Единственное, как вы говорите, дело, с которым я мог бы явиться к вам, это засвидетельствовать почтение, справиться о здоровье и получить удовольствие вновь увидеть вас.
— Вы или чрезвычайно умелый льстец, граф, или удивительно искренний человек, — отметила герцогиня. — Рассудок подсказывает мне первое, но чувства повелевают верить во второе.
— Доверяйтесь вашим чувствам, герцогиня, и вы никогда не обманетесь, — ответил граф. — Если на беду, когда-то вам предстоит убедиться, что не следовало доверять чувствам, вам не в чем будет винить себя. Если же вы перестанете доверять своим чувствам, а после убедитесь, что ошиблись в этом решении, для вас не будет оправдания перед самой собой.
— Интересная философия, — отметила герцогиня. — Вам бы следовало встретиться с Ларошфуко и обменяться вашими философскими взглядами, ведь один философ – хорошо, а два философа – отлично.
— Боюсь, повстречать Ларошфуко мне не грозит, — ответил с улыбкой Атос. — Такая случайная встреча скорее может произойти с нашим другом д’Эрбле, а не со мной.
— Ах, вы укололи меня, граф! — засмеялась герцогиня и легонько шлёпнула его веером по руке. — Вы намекаете, что Арамис и Ларошфуко посещают одну и ту же даму?
— Я об этом ничего ровным счётом не знаю, — беззаботно солгал Атос.
— Ну как же! — возразила герцогиня. — Ведь всем известно, что наш озорник Арамис посещает герцогиню де Лонгвиль, чем также грешит и Ларошфуко. Если они и не встречаются в приёмной герцогини, впрочем, как знать? Так вот, если они не встречаются там, то уж каждый из них проводил в её будуаре так много времени, что весь свет разделился во мнениях насчет того, от кого же родился очаровательный Шарль-Парис. Все, кроме мужа герцогини, сходятся во мнении, что его отцом не является законный супруг герцогини, Генрих II де Лонгвиль, но свет разделился на два лагеря, одни утверждают, что его отцом является  Франсуа VI де Ларошфуко, принц де Марсийяк, другие – что епископ ванский, герцог д’Аламеда, шевалье д’Эрбле. Что касается самой Анны Женевьевы де Бурбон-Конде де Лонгвиль, то я полагаю, что она сама этого не знает, или предпочитает уверять всех троих в их отцовстве, включая собственного супруга.
— Прекрасные дети рождаются не только в результате выполнения сторонами супружеского долга в браке, за что я благодарю судьбу, — ответил Атос. — Впрочем, говорите, что угодно, герцогиня, ведь я пришёл, чтобы полюбоваться вами и послушать ваш голос.
— А минуту до этого вы заявляли, что пришли лишь для того, чтобы засвидетельствовать почтение! — рассмеялась герцогиня.
— Я пришёл повидать вас, а разница в терминологии, это такая малость, что я надеюсь, вы простите меня, — оправдался Атос.
— Итак, у вас, граф, решительно нет никаких дел ко мне? — спросила герцогиня.
— Решительно никаких, кроме тех, о которых я сказал, — ответил Атос.
— Тогда чем же объясняется ваш визит именно сейчас, ни раньше, ни позже? — спросила герцогиня, всё ещё сомневаясь в правдивости Атоса.
— Только тем, что я на один день и на одну ночь приехал в Париж, а завтра с рассветом я его покидаю, не знаю, надолго ли, — ответил граф. — Вполне может статься, что и навсегда.
— Как грустно, — вздохнула герцогиня. — Выходит, что мы никогда больше не увидимся?
— Это знает только Господь, — ответил Атос.
— Значит, я не вхожу в ваши жизненные планы? — спросила герцогиня напрямик.
— Человеку моего возраста и с моими привычками, герцогиня, какие-либо матримониальные планы не к лицу, а всякие иные планы в отношении такой блестящей женщины, как вы, были бы безрассудством, — ответил Атос.
— Ах, граф, если бы все люди на земле были бы так же порядочны, как вы, население земли скоро бы закончилось, — вздохнула герцогиня.
— По счастью, имеются люди совершенно иного толка, которые не дадут этому случиться, — подхватил шутку Атос. — Во всяком случае не во Франции, где для продолжения рода имеется столько побудительных мотивов.
— Не хотите ли марципанового печенья? — спросила герцогиня с некоторым смущением.
— Угощение из ваших рук для меня всегда желанно, даже если бы вы на моих глазах обсыпали его ядом, — ответил граф.
— О, не бойтесь, граф! Я никогда не была отравительницей, хотя на моём жизненном пути встречались порой люди, которых следовало бы отравить. Но я не собираюсь приобретать этот порок, который не доставляет никакой радости, — воскликнула герцогиня. — А я предпочитаю только такие пороки, которые приносят удовольствия, сразу же или впоследствии. Впрочем, вероятно, утолённая месть может служить источником радости. Но не бойтесь, повторяю, граф, только не вы! Вы доставили мне большое удовольствие дважды. И если о первом разе я ничего не скажу, то второй раз стоит того, чтобы о нём запомнить навсегда. Наш сын, граф, великолепен, и его блестящее воспитание – это полностью ваша заслуга.
— Знайте же, герцогиня, что нынче он стал капитаном корабля «Сент Девид» и носит имя капитан Батс на английский манер, — ответил Атос. — Между прочим, он намерен жениться.
— Какие приятные новости! — воскликнула герцогиня. — Передайте же ему моё материнское благословение! Я подготовлю ему мой свадебный подарок, а на вас лежит обязанность сообщить мне адрес, по которому я смогу его выслать.
— Благодарю вас от его имени, герцогиня, — сказал с улыбкой Атос.
— И вы могли сказать мне, что пришли просто так, без какого-то специального дела, когда у вас для меня была такая замечательная новость? — сказала герцогиня с показной капризностью и на этот раз коснулась руки Атоса не веером, а своей рукой. — Граф, запомните, что, располагая подобными новостями, вы просто обязаны мне их сообщать при первой возможности.
— Это и была первая возможность, — ответил Атос.
— Хорошо, я вам верю, — согласилась герцогиня. — Я сейчас принесу печенье, а вы, граф, пока подумайте, нет ли у вас для меня каких-нибудь иных новостей, или, быть может, вы хотели бы узнать какие-нибудь новости у меня?
Когда герцогиня вернулась с печеньем, граф с почтением взял с блюдечка угощенье и с некоторой нежностью взглянул в лицо герцогине.
— Вы ведь угощаете не всех посетителей, — сказал он. — В особенности мне льстит то, что вы принесли его сами, не посылая за ним.
— Далеко не всех, граф, — согласилась герцогиня. — Одному нахалу я отказала в этом даже несмотря на то, что он напрашивался на него.
 — Это приятно слышать, — сказал Атос. — Впрочем, мне не приятно знать, что к вам наведываются нахалы.
— О, на этот счёт не беспокойтесь, больше он ко мне не придёт, — ответила герцогиня. — Герцогиня де Шеврёз умеет отшивать наглецов, так что Карл Лотарингский ко мне больше никогда не заявится.
— Карл Лотарингский? — переспросил Атос. — Как странно! Это не похоже на совпадение.
— Да, граф, Карл Лотарингский, — сказала герцогиня. — В жизни редко случаются странные совпадения, поэтому в случае, если вы также интересуетесь Карлом Лотарингским, то, наверное, в связи с тем же самым делом, по которому он приходил ко мне.
— По какому же делу он к вам приходил? — спросил Атос.
— Граф, вы заставляете меня думать, что ваше посещение не было обычным визитом и вы всё-таки пришли ко мне за информацией, — сказала герцогиня, изображая обиду.
— Чтобы доказать вам, что вы ошибаетесь, я сейчас доем это великолепное печенье, поцелую вашу руку и откланяюсь, — ответил Атос.
— Не делайте этого, — возразила герцогиня. — Я верю вам, что ваш приход не имел целью узнать что-то важное от меня. И для того, чтобы вы верили, что я ваш друг, я расскажу вам всё, что знаю об этом деле, не требуя от вас взамен ничего, даже обещания хранить эту тайну. Распоряжайтесь полученными от меня знаниями так, как сочтёте нужным.
— Я не хочу ничего знать кроме того, что ваше отношение ко мне не переменилось из-за моего интереса к приходу Карла Лотарингского, — возразил Атос.
— Это уже не имеет значения, — твёрдо сказала герцогиня. — Важно, что я намерена вам сообщить всё, что знаю, так что извольте выслушать меня.
— Я вас слушаю, — сказал граф.
— Полагаю, вы знаете, что у нашего Короля Людовика XIV имеется брат-близнец, — сказала герцогиня, отчего Атос вздрогнул. — Я осведомлена о том, что эта тайна вам известна, поскольку именно вы с тремя вашими друзьями проживали с ним последние два года в Шотландии в местечке Монквиль.
Атос с удивлением посмотрел на герцогиню.
— Ах, не удивляйтесь, граф, мне известны и более существенные секреты, но продолжим, — усмехнулась герцогиня. —Луи-Филипп, так окрестили этого брата Короля, хотя об этом не знает никто, даже он сам, полагая, что его зовут просто Филипп. Недавно Король, который считал, что Луи-Филипп находится в Бастилии, решил узнать более подробно о его судьбе, для чего он сначала отправил герцога д’Эпернона для встречи с узником, известным как Марчиали, а затем меня для встречи с узником, записанным под именем Эсташ Доже. Наш Король знает, что я посвящена в тайну, и доверяет мне. Некоторым образом, господин Кольбер с помощью своих шпионов узнал об этих двух поездках. Также, по-видимому, с помощью шпионов непосредственно в Лувре, я полагаю, что это – карлик Преваль, Кольбер узнал о месте пребывания Луи-Филиппа, не зная достоверно, кто он и в чем состоит его тайна. Поэтому Кольбер решил с помощью своих посланников выяснить, что за тайна скрывается в Монквиле, в Шотландии. Этих посланников, по-видимому, кто-то перекупил или запугал, но так или иначе это привело к похищению Филиппа.
— Вы поразительно осведомлены, герцогиня! — воскликнул Атос.
— Это не всё, граф, — ответила герцогиня де Шеврёз. — Луи-Филиппу удалось сбежать от похитителей, насколько я могу судить, и я к этому причастна. Я сообщила о месте его пребывания ещё одному человеку, про которого я достоверно знаю, что ему это было небезразлично. Этот человек и помог Луи-Филиппу сбежать. Вы хотите знать имя этого человека, граф?
— Да, герцогиня, — сказал Атос.
— Княгиня Монако, Катерина-Шарлотта, — торжественно объявила герцогиня. — Она привезла его к себе в Монако и поселила где-то, по-видимому, вблизи себя. Предполагаю, что Карл Лотарингский увидел его и заметил его необычайное сходство с Королём. Понимая, что это не мог быть Людовик XIV, он замыслил использовать этого человека в своих интересах. Разумеется, он хочет получить назад Лотарингию, а если получится, оттяпать ещё кусок других земель. С этим всё понятно.
— Так значит, он приходил к вам за помощью? — спросил Атос.
— Он хотел узнать, кто такой Филипп, — отмахнулась герцогиня. — Я ему ничего не сказала, но из его вопросов я догадалась о том, что происходит.
— Как ошибался Арамис! — воскликнул Атос.
— В чём именно ошибался наш дорогой д’Эрбле? — спросила герцогиня.
— Он сказал, что нити истории находятся в его руках, но я вижу, что часть этих нитей находится совсем в других руках, в ваших, герцогиня, — сказал Атос.
— Только не вздумайте говорить, что от этого мои руки стали меньше нравиться вам, — сказала с кокетством герцогиня.
— Я не буду говорить ничего, я лишь поцелую ваши руки, — сказал Атос и торжественно выполнил свою угрозу.
— Ах, граф, почему бы нам не выбросить из головы всю эту политику и не посвятить своё время простым человеческим радостям? — проговорила герцогиня, трепеща.
— Если Господь поможет нам избавить Францию от гражданской войны, которая может быть развязана в результате того, что из тени выйдет столь основательный претендент на её трон, как Луи-Филипп, мы вернёмся к этому разговору, герцогиня, — ответил Атос.
— Вы мне обещаете это? — спросила герцогиня.
— Я уже сказал это один раз, следовательно, пообещал, — ответил Атос. — А теперь позвольте отклонятся и покинуть вас, герцогиня.
— Вы уже уходите? — рассеянно спросила герцогиня.
— Я не хотел бы компрометировать вас, герцогиня, — ответил Атос.
— Почему? — спросила герцогиня шёпотом.

Да простят меня наши читатели, я не могу продолжать свой рассказ, поскольку не знаю сам, откланялся ли после эти слов граф де Ла Фер, или задержался у герцогини ещё на некоторое время. Могу лишь сказать, что к завтраку у Планше граф де Ла Фер явился без опоздания.

Глава XLVIII. Отец и сын

В тот же вечер д’Артаньян направился в казарму, где вновь повстречался с Франсуа.
— Франсуа, сын мой, мы едем в Монако завтра утром, — сообщил д’Артаньян юноше.
— Отец, я не успею получить увольнительную, — возразил Франсуа. — Кроме того, сейчас военное время, и я могу её просто не получить.
— Это не просьба и у тебя будет не отпуск, — ответил д’Артаньян. — К тебе обращается маршал Франции с официальным приказом.
При этом тон маршала был таким равнодушным и спокойным, как если бы он сообщал, как изменилась погода. Франсуа внимательно посмотрел в лицо отца и увидел, что тот светится от гордости, которую ему не удаётся скрыть несмотря на все тщетные усилия.
— Отец, я всегда гордился вами, но сегодня возник повод слишком значительный для того, чтобы не отметить его!
— Я тоже так полагаю, Франсуа, но ситуация осложняется тем, что, во-первых, у нас есть срочное поручение Короля, во-вторых, все друзья, с которыми я хотел бы отметить это события, за исключением тебя, вдруг обнаружили, что у них имеется срочное дело на сегодняшний вечер, — ответил д’Артаньян с грустью. — Впрочем, все они поселились у Планше, поэтому какие бы ни были у них дела, я полагаю, ночевать они будут там, где остановились. У меня имеется, правда, сомнение относительно Арамиса, но в Атосе и Портосе я уверен. Приходи же и ты.
— Могу ли я сослаться на приказ маршала Франции чтобы получить разрешение на то, чтобы перейти в ваше распоряжение, отец? — спросил Франсуа. — И на какой срок отлучки я должен испрашивать разрешение?
— Ты просто уведомишь своего непосредственного начальника герцога д’Эпернона о том, что маршал Шарль д’Артаньян изымает тебя на неопределённый срок для выполнения важной государственной задачи с санкции Его Величества, — ответил отец. — Кстати, прихвати с собой ещё одного бравого гвардейца из тех, что посмышлёнее и половчее. Блестящее умение фехтовать и стрелять обязательно. На него это распоряжение распространяется. Больше людей нам не понадобится.
— Я рад буду служить под вашим началом, отец, — ответил Франсуа. — Из чистого любопытства спрошу, почему вы не берёте мушкетёров?
— Мушкетёрами я смогу воспользоваться и без санкции Его Величества, но я не хотел бы сильно афишировать своё возвращение, — ответил маршал. — Кроме того, взяв командование над мушкетёрами, я уже не смогу так легко с ними расстаться, как хотел бы. Расстаться с мушкетёрами для меня трудней, чем расстаться с любовью всей моей жизнью. Впрочем, это и была любовь всей моей жизни – мушкетёры, отважные и благородные друзья! Разве можно, однажды примкнув к этому доблестному братству, покинуть их? Но времена меняются, я стар, мне пора остепениться, и, может быть, начать писать мемуары, которые, впрочем, нельзя будет никому показать. Так что признаюсь тебе, сын мой, я не собираюсь долго быть действующим маршалом Франции, я планирую либо погибнуть за неё, либо окончательно выйти в отставку. Второе предпочтительно для меня персонально, хотя я, пожалуй, смог бы назвать несколько человек, которые предпочли бы в отношении меня первое, так сильно они желают моей смерти. И веришь ли, сын, когда я думаю об этих людях, мне иногда кажется, что они не столь уж неправы в своих желаниях. Впрочем, прочь лирику! Я напомнил себе Атоса нашей молодости, у которого после приступа откровенности неизменно наступали показное веселье и бесшабашность. Что ж, походить на Атоса в молодости – это не плохо. Да, сын мой, стоит мне появиться в казарме мушкетёров, клянусь моей шпагой, меня уже невозможно будет оттуда вытащить! Чёрт побери, я до кончиков усов остался мушкетёром, и всегда буду им! Лучше мне не возглавлять их! С тобой же, Франсуа, я не планирую расставаться, и, к тому же, в тебе я вижу незаменимого помощника в нашем деле, а поскольку успешность нашей экспедиции важна не для меня лично, а для нашей славной Франции, я полагаю, что наша поездка поможет тебе в дальнейшей карьере. И к тому же разве это не счастье – послужить Отечеству, пребывающем в опасности?
— Вы правы, отец, — согласился Франсуа. — Скажите только, сейчас Отечество в опасности?
— Поскольку за дело взялись мы с тобой, сынок, опасности нет, — улыбнулся д’Артаньян. — Ведь мы его спасём. Кроме того, в другом месте и другими методами это же проблему будут решать наши друзья Атос, Портос, и Арамис. Не будь этого, опасность, о которой я говорю, была бы серьёзной.
— Кстати, я не смогу отпроситься у герцога д’Эпернона, поскольку в настоящее время он не командует королевскими гвардейцами, — ответил Франсуа.
— Вот как? — удивился маршал. — По какой же причине?
— Он внезапно заболел, отец, — ответил Франсуа.
— Понимаю, — кивнул д’Артаньян. — Полагаю, что его болезнь называется де Планш?
— Герцог поскользнулся, упал и опасно поранился, — ответил Франсуа.
— Да, я понимаю, он упал на шпагу гвардейца по имени де Планш, если я верно запомнил его имя, — уточнил д’Артаньян.
— Можно считать, что всё было именно так, — согласился Франсуа.
— Что ж, неплохой он гвардеец, этот самый де Планш, — отметил д’Артаньян. — Кстати, быть может, ты возьмёшь напарником его?
— Именно это я хотел предложить, отец! — ответил Франсуа. — Ему потребуется сейчас какое-нибудь важное поручение подальше от Лувра и от герцога д’Эпернона, если он выздоровеет, чтобы избежать наказания за то, что так неаккуратно повернулся, что герцог упал прямо на его шпагу. В Булонском лесу в присутствии двух секундантов, которые смогут подтвердить, что де Бланш действовал по правилам и даже старался быть чрезвычайно аккуратным, чтобы ранение герцога было не смертельным, рискуя при этом собственной жизнью. Но всё-таки герцогу понадобится не меньше месяца, чтобы поправиться.
— Я понимаю, — согласился д’Артаньян. — Что ж, решено, де Планш едет с нами. 

Вечером д’Артаньян и Франсуа явились на ужин к Планше, где, к своему удивлению, обнаружили помимо самого Планше и Портоса также Арамиса, но не обнаружили Атоса.
— Надеюсь, с Атосом всё в порядке? — спросил обеспокоенно д’Артаньян.
— Можете не беспокоится, д’Артаньян, — ответил Арамис. — Если бы на Атоса напали, он оказал бы такое сопротивление, что слухи об этой стычке уже наверняка дошли бы до нас. Полагаю, он попросту посетил кого-то и, по-видимому, остался на ночь.
— Насколько я знаю, у Атоса нет друзей в Париже, — возразил д’Артаньян.
— Вы не допускаете, что Атос посетил женщину? — спросил Арамис с улыбкой.
— Атос? Женщину? — воскликнул д’Артаньян. — Вы шутите!
— Я понимаю, что после миледи у Атоса несколько ослабла тяга к прекрасному полу, — ответил Арамис. — Но ведь откуда-то взялся виконт де Бражелон?
— Вы правы, Арамис, — сказал д’Артаньян. — Вы меня совершенно успокоили.
— Безумно жаль, что Атоса не будет за столом, но, друзья мои, что ж мы стоим, когда можно сесть, и что же мы не едим, когда можно закусить?! — воскликнул, наконец, Портос. — Будем мы, наконец, отмечать вашу новую должность маршала Франции, д’Артаньян, или так и будем болтать, не промочив горло? У меня уже горло дерёт от сухости!
— Мне казалось, Портос, что вы уже успели неплохо закусить у Планше? — спросил д’Артаньян, улыбаясь.
— Это была репетиция, — ответил Портос.

Глава XLIX. Новый командир гвардейцев

 Король в этот же самый вечер принимал у себя канцлера Мишеля Ле Телье, маркиза де Барбезьё, и его сына, военного министра Франсуа-Мишеля Ле Телье, маркиза де Лувуа.
— Ваше Величество, мы полагаем, что Карл Лотарингский в настоящий момент находится в Лотарингии в своём дворце, — доложил канцлер.
— Вам нужны дополнительные указания для того, чтобы его арестовать? — сухо спросил Король.
— Ваш приказ уже исполняется, соответствующий эскорт уже направлен, — ответил военный министр.
— Эскорт? Боже! Ведь я велел выполнить мой приказ лично! — вскричал Людовик. — Если бы я хотел, чтобы вы направили для ареста Карла Лотарингского конвой, я бы не объяснял вам так детально всю важность его ареста и не давал бы пароля.
— Я собираюсь нагнать конвой и поеду вдогонку прямо сейчас, — ответил маркиз де Лувуа, осознав свой промах.
— Что же вы делаете у меня, теряя время? — оборвал маркиза Людовик.
— Мы лишь хотели узнать, кого следует назначить на должность командира королевской гвардии? — поспешил оправдаться военный министр.
— Но ведь эти функции исполняет д’Эпернон, не так ли? — удивился Король.
— К несчастью, герцог очень неудачно упал и получил серьёзные ранения, — уточнил де Лувуа. — Боюсь, он не скоро поправится, если вообще поправится.
— Что это? Дуэль!? — воскликнул Король. — Кто посмел?
— Мы полагаем всё же что это – несчастный случай, — вмешался канцлер. — Сам д’Эпернон утверждает, что упал с коня. Однако, мы проведём расследование.
— Хорошо, расследуйте это дело, — недовольно сказал Король. — И кого же вы предлагаете на его должность?
— Мы бы хотели узнать, нет ли у Вашего Величества какого-то пожелания? — спросил канцлер.
— Вы такой опытный начальник, господин маркиз, — возразил Людовик, — и до сих пор не усвоили, как следует решать кадровые и другие важные вопросы при посещении Короля. Запомните же, что приходить ко мне и спрашивать от меня решения проблемы, которая возникла перед вами, есть признак вашей некомпетентности. Ведь не я военный министр, а ваш сын, маркиз де Лувуа. И не я канцлер, а вы, маркиз де Барбезьё! Уж если вы пришли ко мне для решения какой-то проблемы, вы должны приходить с уже готовым проектом её решения, чтобы я мог утвердить его, если оно мне понравится, или отклонить, если оно меня не устраивает. Идите же и подумайте!
— Мы имеем предложение по кандидатуре, — поспешно сказал военный министр.
При этих словах канцлер с удивлением посмотрел на сына, постаравшись, чтобы этот взгляд не заметил Король.
— Предложение? Чудесно! — воскликнул Людовик более благосклонно. — Кто же это?
— Граф де Рошфор, — сказал де Лувуа.
— Граф де Рошфор? — удивился Король. — И вы также его рекомендуете, господин канцлер?
— Да, Ваше Величество, вполне рекомендую! — подхватил канцлер, которому до этого не приходила в голову эта идея.
— Что ж, если вы оба рекомендуете его, — ответил в задумчивости Людовик. — Хотя, мне кажется, что какое-то время он был в оппозиции к моей матушке Королеве. И к кардиналу Мазарини. Но после, кажется, помирился с обоими? Не знаю, хороша ли ваша кандидатура. Впрочем, поскольку ваше мнение единодушное, я ваше решение утверждаю. Отныне граф де Рошфор – глава королевской гвардии.

Глава L. Поездка в Монако

Прибыв утром к Планше, чтобы попрощаться с друзьями перед поездкой в Монако, д’Артаньян, Франсуа и де Планш узнали, что Атос, Портос и Арамис уже уехали, поскольку Атос сообщил друзьям какую-то новость, после чего они позавтракали очень быстро. Планше едва успел дать им в дорогу кое-какие съестные припасы, которые предусмотрительно упаковал в чересседельные сумки. Аналогичными сумками добрый Планше снабдил и д’Артаньяна с его спутниками.
— В случае, если я не вернусь, дорогой мой Планше, моим наследником я назначил Франсуа, имей это в виду, — сказал д’Артаньян. — Впрочем, при пожаре в Монквиле сгорело почти всё, что я имел, включая завещание.
— Ваш счёт в моём заведении не только сохранился, но и приумножился, — ответил Планше. — Однако, я твёрдо верю, что вы вернётесь. Неужели ваша нынешняя поездка намного опасней всех тех, из которых вы возвращались живым и невредимым?
— Не думаю, чтобы она была опасней, — ответил д’Артаньян. — Но ведь я с годами не молодею, и когда-нибудь я же должен буду встретить свою судьбу. Я же не вечен!
— Но я впервые слышу от вас подобные предсказания, господин д’Артаньян! — сказал Планше с удивлением. — А ведь вы побывали в таких сложнейших переделках!
— Дорогой мой, я стал сентиментальным после того, как вся Франция записала меня в покойники, — ответил с грустной улыбкой д’Артаньян. — Не могу же я идти против мнения целой страны.
Обнявшись со старым слугой, который стал почти другом, д’Артаньян бодро вскочил в седло, Франсуа и де Планш последовали его примеру, после чего все трое направились в Монако.
— Господин маршал, — обратился Франсуа к отцу. — Насколько опасна наша миссия?
— Почему ты спрашиваешь, Франсуа? — спросил в ответ д’Артаньян и взглянул в лицо сыну. — Я никогда не задавал этого вопроса.
— Я спросил лишь для того, чтобы знать, какое оружие, прежде всего, держать под рукой, — ответил Франсуа.
— Это другое дело, — сказал д’Артаньян, успокоившись. — Но я не могу сказать заранее, какое оружие понадобится нам прежде всего. На всякий случай будь готов применять всё, включая кулаки, а если понадобится, то всё, что подвернётся под руку. Помнится по былым схваткам, Портос в этом случае, весьма неразборчив. Если его шпага сломается, он может сражаться оглоблей, булыжником, канделябром, трактирной скамейкой, да хоть бы и столом. Кузнечной кувалдой он может фехтовать так, как если бы это была простая шпага!
— Я постараюсь следовать его примеру, хотя едва ли я смогу фехтовать кувалдой, — ответил со смехом Франсуа.
— Превосходно, сын мой! — воскликнул д’Артаньян. — Но всё же постарайся, чтобы тебя не убили. Ты, конечно, не вечен, но не сейчас. Только не под моим началом! И не на моих глазах, чёрт побери! Дождись моей смерти, по крайней мере. Но запомни, что постараться сохранить свою жизнь – вовсе не означает уходить от опасности. Для этого следует всего лишь прежде, чем действовать подумать хотя бы миг, если он у тебя будет. Беда в том, что у меня зачастую не было даже этого мгновения. Итак, послужим Франции, и если придётся погибнуть, погибнем, но при условии, что я хоть на миг опережу тебя. Впрочем нет, чёрт побери, мы не погибнем, Франсуа, смелых людей щадит и пуля и шпага.
— Когда я узнаю в чём состоит наше задание? — спросил Франсуа.
— Прямо сейчас, — ответил д’Артаньян. — Слушайте меня и вы, де Планш. Рядом с княгиней Монако пребывает дворянин, которого, вероятнее всего, попытаются увезти хитростью или силой. Ты узнаешь его, Франсуа, поскольку это почти тот же самый дворянин, которого мы отвозили в Пиньероль, Франсуа. Скажем так, с виду это именно он. Ты меня понимаешь?
— Да, господин маршал, — ответил Франсуа.
— Этот человек должен быть в безопасности и под нашим контролем, — продолжал маршал. — Если же это будет недостижимо, в самом крайнем случае, мы не должны выпускать его в руках заговорщиков, если мы не сможем его спасти, мы должны его убить… Хотя если это случится, после этого я пущу себе пулю в лоб. Так что будет лучше, если мы всё же не позволим его выкрасть.
— Мы сделаем это, отец! — воскликнул Франсуа.
— Можете нам доверять, — сказал де Планш.
— Почему мы не взяли большего отряда? — спросил Франсуа. — Миссия секретна?
— Да, секретна, — подтвердил д’Артаньян. — Но если бы для успеха потребовалась целая армия, я взял бы её. Однако наш успех зависит от того, насколько аккуратно бы будем действовать. Большая группа людей лишь привлечёт лишнее внимание, и мы не решим нашу задачу.
Франсуа и де Планш кивнули и некоторое время всадники скакали молча.

Мы избавим читателей от пересказа всех разговоров, которые вели путешественники и от описания дороги, постоялых дворов и всех мелких происшествий по пути в Монако. Однако мы остановимся на одном визите.

Подъезжая к знакомой деревушке, д’Артаньян сообщил, что заедет к одному приятелю. Дом, в который решил заехать маршал, был тем домом, который наши читатели уже встречали. В нём проживал индус по имени Готан Кумар.
Когда д’Артаньян заехал к индусу, тот, как всегда, медитировал. Однако, наш гасконец уже знал, что может задать индусу вопросы, на которые тот может ответить жестами, а если хорошо попросить, то и словами.
— Мир тебе, Готан Кумар, — сказал д’Артаньян, входя в дом.
Индус опустил ресницы, что означало «И тебе мир, д’Артаньян, куда бы ты ни направлялся».
— Послушай, учитель, — проговорил д’Артаньян, который вовсе не был учеником индуса, но знал, что такое обращение практикуется при разговоре с индийскими йогами. — Мне необходимо знать кое-что, без объяснения этого странного явления мне иногда не спится.
Индус посмотрел в глаза собеседнику, что означало: «Если хочешь задавать вопрос, задавай, и избавь меня от предисловий и извинений, моё время дорого».
— Я просил у тебя порошок для несмываемой татуировки, и ты мне его дал, — сказал д’Артаньян. — Почему же она очень быстро сошла? Ты меня обманул?
— Я не обманывал капитана, — ответил Индус. — Я спасал его от самого себя.
— Поясни! — потребовал д’Артаньян.
— Язык капитана говорил одно, но его глаза говорили другое, — сказал индус. — Капитан просил средство для татуировки навсегда, но его глаза сказали мне, что капитан не уверен в этом. Я понял, что вопрос очень важный, а для важного вопроса нужны важные решения, то есть такие, которые принимают не сгоряча. Окончательная татуировка – это слишком серьёзно, поскольку это навсегда. Поэтому прежде, чем сделать окончательную татуировку, следует сделать временную, и только если после ношения этой татуировки человек не изменяет своего решения, тогда через две недели поверх неё применяется закрепляющее вещество, которое делает эту татуировку постоянной. Если же закрепляющее вещество не применить, тогда татуировка сойдёт сама собой через три-четыре недели без следов.
— Ты провёл меня, Готан Кумар! — воскликнул д’Артаньян. — Но я не сержусь. Что сделано, то сделано, и быть может, твоё решение спасло Францию. А может быть, обрекло её на гибель. В любом случае теперь уже ничего не изменить. Тебе следовало бы сменить своё имя, тебе больше подошло бы имя «Судьба».
— Я сообщил тебе имя, которое указывает на моё происхождение. Готан Кумар означает сын местности Готан. Но в этой местности меня звали Дайва Пуша-Кара. — ответил индус. — Это нельзя перевести на французский язык, но приблизительно это что-то вроде судьбы.
— Что ж, — сказал д’Артаньян, — тогда я поблагодарю свою судьбу этими двадцатью пистолями. В другие времена я бы дал больше, но сейчас у меня временные трудности. Прощай, Готан Кумар, Дайва Пуша-Кара.
С этими словами д’Артаньян положил на стол двадцать пистолей, поклонился и вышел их хижины.

Через некоторое время д’Артаньян и его спутники подъехали к столице княжества Монако. В город вели две дороги.
— Мы не можем себе позволить упустить того, за кем мы явились, если он ещё здесь, — сказал д’Артаньян. — Поэтому поступим так. Я поеду по левой дороге, а вы, Франсуа и де Планш – по правой. Если вы увидите подозрительных людей – всадников или карету, в которой можно перевозить пленника, один из вас должен поехать за ней, другой – найти меня у въезда в город и сообщить об этом, после чего мы пустимся в погоню. Если же нечто подобное увижу я, тогда я не явлюсь на встречу. В этом случае вы должны вернуться по той дороге, по которой я поеду, и догонять меня. Я буду оставлять для вас знаки, точно также должен поступить тот из вас, кто поедет за каретой или конвоем, если он встретится на вашем пути.

После этого наши герои разделились, и д’Артаньян поехал один по левой дороге. Начало смеркаться, но столица была уже недалеко. Казалось бы, поездка до Монако закончится без приключений. Дорога вновь раздвоилась, но д’Артаньян знал эти места. В то время, как широкая дорога проделывала большой крюк, узкая дорога срезала его, но была слишком неудобной для кареты или группы всадников, хотя один всадник мог бы по ней проехать. Д’Артаньян решил, что по узкой дороге едва ли сможет двигаться карета, поэтому если он хочет не упустить возможных похитителей Филиппа, ему следует двигаться по широкой дороге, даже несмотря на то, что она длинней и поездка займёт больше времени. Маршал пришпорил своего коня и поднял его на галоп.
Когда объездная дорога почти закончилась и встретилась с узкой короткой дорогой, д’Артаньян машинально взглянул на неё, и в тот же миг он увидел до боли знакомый предмет в кустах. Это был ствол мушкета. Д’Артаньян тотчас поднял коня на дыбы, закрываясь его телом от мушкетной пули. Прогремел выстрел, и конь рухнул на дорогу.
Д’Артаньян упал и сильно ударился головой. Он с трудом посмотрел в сторону, откуда прилетела пуля и ему показалось, что из-за кустов вышла миледи, та самая леди Винтер, отравившая Констанцию!
— Миледи? — прошептал д’Артаньян, у которого от удара кружилась голова. — Это судьба!
 Однако, из кустов вышла не миледи, а Оливия дю Трабюсон. Она подошла со вторым мушкетом, направленным на лежащего маршала. Д’Артаньян попытался встать, но не мог, поскольку конь придавил его ногу. Он не мог также дотянуться до мушкета.
— Наконец-то я отомщу тебе за все несчастья! — воскликнула Оливия.
— Что ж, миледи! — ответил д’Артаньян, по лицу которого струилась кровь из раны, возникшей от падения. — По-видимому, Господь решил покарать меня, и забрать мою жизнь в уплату за вашу. Он воскресил вас и послал для свершения приговора. Уверяю вас, я готов к смерти. Прошу вас покарать только меня одного, мои друзья не виновны ни в чём. Да свершится ваша месть.
— Он бредит! — воскликнула Оливия, пожимая плечами. — Эй, д’Артаньян! Очнись! Я бы хотела, чтобы ты осознал приближение скорой гибели! — сказала она, обращаясь к д’Артаньяну. — Месть особенно сладка, когда её жертва осознаёт её скорый приход и молит о пощаде.
— Я не буду молить о пощаде, миледи, — ответил д’Артаньян, который тщетно продолжал попытки не потерять сознание и высвободиться из-под коня. — Коль скоро Господь лишил меня возможности защищаться, да свершится его воля.
— Какая ещё миледи! — возмутилась Оливия. — Впрочем, быть может, ты не бредишь, а хитришь со мной? Как бы то ни было, через минуту ты умрёшь.
С этими словами Оливия подошла к д’Артаньяну на расстояние полутора шагов, что было достаточно, чтобы полностью исключить вероятность промаха, но и не позволяло д’Артаньяну попытаться сопротивляться. Она прицелилась в лицо своему противнику.
— Любопытно заглянуть в глаза смерти, — сказал д’Артаньян, глядя в центр мушкетного ствола. — Не знал, что всё так закончится. 
Через секунду раздался выстрел.

Глава LI. Приказ арестовать

Конвой из шестидесяти человек во главе с полковником гвардии маркизом д’Арси прибыл в Нанси, столицу Лотарингии. Маркиз чувствовал себя неуютно, поскольку если бы герцог решил выказать неповиновение, силы были бы неравными. Однако неподалёку находился значительный контингент королевской армии под командованием принца де Конде. Разумеется, маркиз отправил гонца с предупреждением о том, что в случае, если он не даст о себе знать на протяжении суток, следует известить Его Величество о неповиновении Карла Лотарингского, что, по-видимому, приведёт к новому этапу междоусобной войны. Ощущая за спиной поддержку Франции и её войск, маркиз, тем не менее понимал, что в Лотарингии его военная сила видится ничтожной. Тем не менее, маркиз надеялся на послушание со стороны герцога, поскольку в противном случае это грозило войной, вследствие чего неприятности могли распространиться не только на самого Карла, но и на всех членов его семьи.
— Я рад приветствовать у себя такого высокого гостя, как маркиз д’Арси! — торжественно произнёс Карл с сияющим видом. — Чем, однако, обязан вашему присутствию со столь представительной кавалькадой?
— Боюсь, мой визит не обрадует вас, герцог, — сказал маркиз. — Я к вам по делу чрезвычайной важности.
— Не отобедаете ли вы прежде, чем говорить о делах, маркиз? — спросил герцог с улыбкой.
— Я бы в иных обстоятельствах не отказался от вашего гостеприимства, герцог, но, боюсь, при данных обстоятельствах злоупотреблять вашей добротой я не должен, — отклонил предложение герцога маркиз. — Дело, по которому я прибыл не способствует застольным беседам, поскольку я прибыл, чтобы арестовать вас по приказу Его Величества Короля Франции Людовика XIV.
— Скажите, маркиз, давно ли вы видели Его Величество? — спросил герцог.
— Полагаю, что ответ на этот вопрос не имеет никакого значения, герцог, поскольку я обязан выполнить приказ, прошу меня простить, — ответил маркиз.
— Я спрашиваю по той причине, что, полагаю, вы получили это приказ не лично из рук Его Величества, а через какого-то посредника, не так ли? — спросил с улыбкой Карл.
— Я имею на руках приказ военного министра, Франсуа-Мишеля Ле Телье, маркиза де Лувуа, — ответил маркиз. — Господин министр сказал, что приказ отдан лично Его Величеством.
— Может быть и так, — ответил Карл. — Но, быть может, будет лучше, если мы с вами сами спросим, действует ли ещё приказ Его Величества?
— У кого же вы собираетесь спросить, герцог? — спросил с недоумением маркиз.
В эту минуту двери в глубине зала распахнулись и из них вышел Король Франции собственной персоной.
— Маркиз, благодарю за службу, но я отменяю свой приказ об аресте герцога Карла II Лотарингского, — сказал Король. — Поэтому если вы не принимаете приглашение герцога на обед, я вас не задерживаю.
— Не понадобится ли Вашему Величеству конвой или что-либо другое? — с удивлением спросил маркиз.
— Благодарю, маркиз, я же сказал, что вы свободны, — ответил Король.
Маркиз в недоумении поклонился Королю и попятился к выходу.

— Я сделал, как вы хотели, герцог, — сказал Филипп, когда маркиз покинул дворец герцога Лотарингского. — Надеюсь, теперь вы предоставите свободу мне и Катерине Шарлотте?
— Обязательно представлю вам полную свободу, монсеньор, — ответил герцог. — Я даже готов подчиниться вам как своему суверену. Но мне нужны гарантии, что вы не сделаете чего-нибудь чрезвычайно нежелательного для меня или для моей семьи.
— Я дам вам любые гарантии в обмен на нашу свободу, — сказал Филипп.
— Не так, монсеньор, — возразил Карл. — Единственной гарантией может служить княгиня Катерина Шарлота де Грамон, княгиня Монако. Поэтому она ещё некоторое время побудет в месте, о котором я не могу вам сообщить. Ведь вас заботит её благополучие? И меня тоже. Следовательно, наши цели совпадают. Между прочим, я просил вас не только выпроводить маркиза, но и сделать всё возможное, чтобы он возвратился в Париж как можно позже.
— Что же я мог поделать с этим? — спросил Филипп.
— Следовало бы придумать ему какое-то дело в Дижоне, а ещё лучше – в Лионе, — проворчал Карл.
— Вам следовало бы заранее придумать это поручение и предупредить меня об этом, — гордо сказал Филипп.
— Монсеньор, я прошу вас быть моим союзником, если вас, действительно, волнует судьба княгини Монако! — ответил Карл, едва скрывая раздражение, однако, стараясь казаться в меру почтительным.
Филипп молча отвернулся от Карла и подошёл к окну.
«Быть может, следовало приказать ему арестовать герцога Лотарингского? — подумал Филипп. — Нет, это было опасно. Ведь он предупредил меня, что его слуги уже имеют на руках приказ на случай, если я не буду повиноваться, расправиться с Катериной Шарлоттой. Судя по всему, это человек решительный и он ни перед чем не остановится. Что ж, будем надеяться, что мне удастся договориться с ним. После этого мы уедем с ней из Франции навсегда. Я попрошу д’Артаньяна и его друзей найти мне другое место для проживания, где нас никто не найдёт».

Тем временем маркиз д’Арси покинул дворец герцога Лотарингского и приказал конвою возвращаться в Париж. Он был так огорчён провалом своей миссии, что даже не подумал накормить солдат перед походом, решив, что поужинает с солдатами в ближайшем трактире за пределами города. 

Глава LII. Неудача миссии в Монако

Вернёмся к выстрелу, который прозвучал в момент, когда Оливия дю Трабюсон навела свой второй мушкет в лицо д’Артаньяну. Да простят меня читатели за то, что я прервал рассказ о том, что случилось с нашим героем. Теперь же я должен сообщить, что произошло после того, как прозвучал роковой выстрел.
Итак, Оливия навела мушкет на лицо д’Артаньяна, после чего прозвучал выстрел, Оливия выронила мушкет и упала на землю.
— Шарль, я так и знала, что вас не следует отпускать одного! — услышал д’Артаньян знакомый голос.
— Сюзанна! — воскликнул гасконец. — Разрази меня гром! Сюзанна! Вы как нельзя вовремя!
— Да, это я, ваша Сюзанна, — ответила дама, разрядившая свой мушкет в Оливию, ибо это была мадемуазель Сюзанна Кампредон.
— Эта бандитка жива? — спросил д’Артаньян.
— Надеюсь, нет! — ответила Сюзанна. — Вы об этом сожалеете? Вы, Шарль, стали таким отчаянным пацифистом после того, как вас чуть не убило ядро под Маастрихом, что я не понимаю, как вы умудрились получить маршальский жезл! И ничего удивительного в том, что вам не удалось его сохранить за собой более, чем на пять минут!
— Ошибаетесь, моя дорогая! — воскликнул д’Артаньян. — Жезл для меня сохранил сам Король Франции. Но помогите же мне вытащить ногу из-под коня!
Мадемуазель Сюзанна просилась было помогать своему дорогому Шарлю, однако, прежде решила убедиться, что негодяйка, намеревавшаяся его убить, более не опасна. Поэтому она осторожно, держа наготове второй мушкет, приблизилась к Оливии дю Трабюсон. Хотя Сюзанна не разбирала, куда именно метиться, поскольку у неё не было времени на размышление, она попала в грудь Оливии, поэтому рана была чрезвычайно опасной.
— Мадам, не нуждаетесь ли вы в помощи? — спросила Сюзанна Оливию. — Если вы отбросите прочь свой мушкет, я, быть может, смогу спасти вам жизнь, или хотя бы облегчить ваши муки.
— Ступай к дьяволу со своим дорогим Шарлем! — прохрипела Оливия. — До встречи в аду! Там и поговорим…
Она, вероятно, хотела сказать что-то ещё, но от той ярости, с которой она пыталась выкрикнуть свои проклятья, её рана ещё больше открылась, кровь хлынула на землю, и Оливия испустила дух.
После этого Сюзанна подобрала толстую палку на обочине дороги, чтобы подсунуть её под тушу коня и помочь д’Артаньяну вытащить ногу. Если бы не шпора, он и сам бы справился, однако, шпора так неудачно вонзилась в землю и конь придавил ногу, что маршалу Франции просто необходима была помощь. Вскоре он уже стоял на ногах и обнимал свою спасительницу.
— Сюзанна, вы вторично спасаете мне жизнь! — сказал он. Вся моя жизнь без остатка и без того принадлежала вам, но теперь каждый мой час на этой грешной земле является вашей заслугой. Все подвиги, которые я совершу, я совершу благодаря вам и в вашу честь, и если после выполнения нашей миссии Господь оставит мне несколько лет, или месяцев, или дней, или хотя бы часов…
— Я заберу всё, что останется! — сказала Сюзанна. — Д’Артаньян, вы мой, и помните об этом! Я не говорю, что вы только мой, поскольку шпага д’Артаньяна всегда будет принадлежать Франции и Королю, но ваше сердце…
Мы не знаем, что хотела сказать Сюзанна, поскольку д’Артаньян закрыл её рот своими губами, запечатав на нём свой нежный и долгий поцелуй.
К месту встречи с Франсуа и де Планш д’Артаньян прибыл с небольшой задержкой, что мы объясняем тем, что его конь был убит, так что им пришлось вдвоём ехать на коне Сюзанны. Быть может, придирчивый читатель, вооружённый хронометром, спросил бы нас, куда делись ещё полчаса, а также спросил, по какой причине на придорожной полянке образовалось пятно из примятой травы, на что мы ответа дать не можем, поскольку, как мы говорили, уже наступили сумерки, и мы не можем в точности описать, что именно происходило этим вечером вблизи пустынной дороги на въезде в Монако. Тем же читателям, которые вздумают обвинить нашего героя в потере расторопности при выполнении срочной миссии по поручению Короля, мы возразим, что д’Артаньян просто обязан был оказать знаки внимания своей прекрасной мадемуазель Сюзанне, которая бросила мирную Шотландию, на ближайшем попутном корабле пересекла пролив и предприняла весьма успешные поиски своего возлюбленного, отыскав его в нужное время и подоспев с такой необходимой помощью, о которой мы уже рассказали в начале этой главы. 
Франсуа и де Планш согласно указанию маршала после того, как время ожидания вышло, направились по той дороге, по которой он должен был прибыть в Монако, так что они повстречали его и Сюзанну на подступах к городу.
Прибыв в Монако, д’Артаньян и его спутники узнали, что княгиня Монако вот уже несколько дней отсутствует. Для того, чтобы выяснить это, не потребовалось никаких изощрённых шпионских приёмов, поскольку княгиня была самым известным лицом в княжестве, если не считать её супруга, при этом самой обожаемой правительницей за все времена существования княжества, и хотя супруг не считал нужным вмешиваться в её дела, она всё же считала своим долгом ставить его в известность о предстоящих отлучках, как это было во время её поездки в Шотландию, также как князь на публике держал себя весьма корректно и проявлял заботливость о своей супруге. Несколько дней назад к нему прибежала испуганная Жозефа и сообщила, что княгиню похитили какие-то злоумышленники. Умная Жозефа смолчала о том, что наряду с ней был похищен и Филипп, предположив, что князю нет до него никакого дела и он не предпримет ничего для его поисков.
Поскольку княгиня была матерью их совместных детей, князь продолжал любить её, если не любовью возлюбленного мужчины, то любовью родственника, члена семьи. Он с особой остротой почувствовал необходимость отыскать её и объявил розыск, поэтому об исчезновении княгини знал любой посетитель любого трактира в Монако. Тем же вечером д’Артаньян разыскал Жозефу и вместе с Сюзанной поговорил с ней. Догадливая Жозефа узнавшая в Сюзанне пленницу голландских пиратов, прониклась к ней доверием и рассказала, как на духу всё, что знала о Филиппе и Катерине Шарлотте. На этом основании д’Артаньян понял, что ему и его спутникам также следует как можно скорей ехать в Нанси.

Быть может, наши читатели скажут, что эта глава слишком коротка, но поверьте, если бы мы могли описать все слова, сказанные шёпотом Сюзанной своему Шарлю на обочине дороги, и те слова, которые он в ответ нашептал ей на ушко, эта глава могла бы поспорить с самой длинной главой нашего романа.

Глава LIII. Разговор по дороге в Нанси

Поскольку д’Артаньян был добрым христианином, он не мог не позаботиться о похоронах Оливии. В трактире, где они остановились на ночь, он нанял двух рабочих, купил в ближайшей лавке кусок ткани для савана, в ближайшей плотницкой он попросил изготовить ему подобие креста и на коне Сюзанны направился к месту, где он накануне оставил Оливию, предварительно накрыв её ветками, чтобы предотвратить осквернение трупа падальщиками.
Пока могильщики рыли яму, д’Артаньян обследовал ближайший лес и к своему удовольствию нашёл коня Оливии, привязанного недалеко от места, где она устроила засаду. Рассудив, что этот конь является его военным трофеем, он забрал его вместо своего коня. Поскольку седло Оливии было дамским, он подарил его копателям могилы, также разрешив им снять шкуру со своего убитого коня.
— Да тут не только шкура! — воскликнул один из рабочих. — Тут и конина в дело пойдёт.
— Ради Бога, умоляю, это без меня! — ответил д’Артаньян. — Всё-таки это был мой боевой товарищ, хотя и недолго. Мушкетёры не едят павших коней.
— Видать, что вы никогда не участвовали в защите крепости без достаточного количества продуктов, — сказал один из рабочих, постарше.
— За сорок последних лет вы не назовёте ни одной кампании со взятием или с защитой крепости силами французской армии, где я не принимал бы участия! — возразил д’Артаньян. — И я молю Бога, чтобы французская армия никогда не попадала бы в такую ситуацию, когда её солдатам пришлось бы есть своих лошадей.
— Боюсь, Господь вас не услышит, господин офицер, — грустно сказал пожилой рабочий.
— По всему видно, что вы ветеран, — сказал д’Артаньян. — Где же вы служили?
— Я воевал под командованием многих военачальников, — ответил ветеран. — Начинал я под командованием господина де Жюссака, а закончил под началом принца Конде, пока пуля не раздробила мне три пальца на правой руке. Не встречались ли мы с вами? Мне кажется, что ваше лицо мне знакомо.
— Едва ли встречались, — ответил д’Артаньян, отворачиваясь и радуясь, что уже довольно темно.
Действительно, он рассудил, что кем бы ни был этот ветеран, врагом или другом, лучше было бы, чтобы он не узнал его.

Вернувшись в трактир д’Артаньян поставил коня Оливии под собственным седлом в конюшню и сообщил о том, что необходимость покупки нового коня взамен погибшего отпала.
— Это конь Оливии? — спросил Франсуа. — А почему вы не забрали его сразу же?
— Чёрт подери! — воскликнул д’Артаньян. — Потому что мне не пришло это в голову! Я решительно старею! Мы с Сюзанной скакали на одном коне, тогда как могли бы найти этого коня Оливии! Следовало бы сразу же его забрать. Ведь покусившись на мою жизнь, она фактически объявила мне войну, а, следовательно, её конь был бы моим трофеем!
— Шарль, это был мой трофей, — улыбнулась Сюзанна.
— Твоим трофеем является моё сердце, моя дорогая, но я действительно не понимаю, почему я сразу не подумал о коне? — не унимался д’Артаньян.
— По-видимому, по той причине, что скакать со мной на одном коне было тебе приятнее? — спросила с улыбкой Сюзанна.
— Точно! — воскликнул гасконец. — Именно по этой причине я забыл об этом трофее.

Наутро все четверо отправились в Нанси.
По дороге д’Артаньян решил побеседовать с де Планшем, чтобы получше узнать его.
— Я так и не знаю ваше имя, господин де Планш, — сказал он.
— Сержант Гаспар де Планш к вашим услугам, господин маршал, — ответил де Планш.
— Забавно, что ваше имя созвучно с именем одного моего друга, Планше, — сказал д’Артаньян.
— Он также дворянин? — спросил де Планш. — Из каких он мест?
— О, нет, он не дворянин, но не судите о людях по их родословной, — ответил д’Артаньян. — Я мог бы назвать многих простолюдинов, более благородных сердцем, чем иные дворяне, а также весьма многих дворян, даже принцев, чья душа ниже самого ничтожного из простолюдинов. Человеческая судьба – как река. Истоки реки могут быть чистейшими и прозрачнейшими, а низовье – сплошная зловонная жижа. Точно то же можно сказать и о некоторых родословных. У иных людей предки были славными, благородными и добросердечными, а их потомки могут оказаться жалкими ничтожествами.
— Бывает и так, — согласился де Планш. — А бывает и наоборот.
— Вот и я говорю о том же самом! — подхватил д’Артаньян. — Почему вы всё это время были таким молчаливым и задумчивым, если это не секрет?
— У меня есть повод для печали в отношении одного моего дальнего родственника, — отозвался де Планш. — Но если мы едем в Нанси, быть может, я встречу его и смогу ему помочь.
— Расскажите же мне об этом вашем родственнике, — сказал д’Артаньян. — Быть может, если вы не сможете ему помочь, мы сможем совместно решить его проблему? В особенности, если он заслуживает помощи.
— О, он, разумеется, заслуживает сочувствия и помощи, — ответил де Планш. — Если вы хотите, я расскажу вам его историю. Моего родственника зовут Жюль де Брион. Он не богат. Как-то раз к нему в доверие втёрся злодей по имени Монба. Хотя он представился как де Монба, я сомневаюсь, что он дворянин. Впрочем, это не важно. Он случайно познакомился с Жюлем, а может быть и знакомство его было подстроено, теперь уже об этом сложно узнать. Понемногу он выспрашивал у молодого человека о том, откуда он родом, а узнав, что он из из-под Ленгона, также назвался его земляком. Расположив Жюля к себе, он невзначай предложил познакомиться, услышав фамилию де Брион, спросил и об имени отца. Услышав имя и фамилию, он воскликнул, что это просто счастливый случай. Он заявил, что разыскивал его отца многие годы, и рад, что теперь, наконец, сможет его повидать. Молодой человек с грустью ответил, что это невозможно, поскольку отец давно умер. Негодяй изобразил искреннее горе и сообщил, что так и не смог отдать долг отцу. Ведь когда-то в детстве его отец, дескать, спас ему жизнь, когда он упал с берега в глубокий ручей, почти реку, и едва не утонул, но отец Жюля подбежал, пригнул небольшое деревце, за ветви которого этот мошенник якобы умудрился ухватиться. Втеревшись в доверие Жюлю, этот злодей сообщил, что видит в лице молодого человека чуть ли не своего сына, и просто обязан чем-то ему помочь. Он якобы вспомнил, что кстати ему поручили одно деликатное дело, один вдовец просил его помочь продать дом и великолепные земли, и цена в данном случае весьма привлекательная. Дело в том, что он просто желает избавиться от дома и от этой земли, поскольку всё в ней напоминает ему о его драгоценной супруге. Он решил уехать к своему сыну на другой конец Франции, и не хочет ждать ни одного дня, поскольку он видит, что чахнет здесь один. Мошенник Монба сообщил Жюлю, что дом и земли можно купить по цене только одного дома, да и то чуть ли не за полцены дома. А земля пойдёт бесплатным приложением. Доверчивый Жюль ответил, что у него нет денег. Далее дело развивалось следующим образом. Мошенник сокрушается, поскольку тут якобы нужно-то добыть всего лишь десять тысяч пистолей, тогда как этот дом с землёй легко уйдёт за сорок тысяч пистолей, а если подождать и приискать хорошего покупателя, то и за пятьдесят тысяч. Он советует занять у кого-либо. Жюль говорит, что у него нет таких друзей, у кого он мог бы занять десять тысяч пистолей. Он говорит, что эта сумма едва ли соберётся, если бы его матушка решилась продать свою личную ренту. Мошенник говорит, что это – идеальное решение. Матушка продаст ренту, на эти деньги они купят землю и дом, за два-три месяца он легко продаст это имущество за пятьдесят тысяч, тогда он сможет на двадцать тысяч купить матери ренту вдвое больше, и у самого ещё останется тридцать тысяч. Молодой человек колеблется, тогда мошенник говорит, что очень жаль, ведь сам Господь устроил эту встречу, чтобы он мог, наконец, отплатить сыну своего благодетеля добром, но, видимо, ничего не поделать. Он со вздохом расстается и говорит, что до завтрашнего дня он будет ждать, сообщает, где его можно найти, но если он не дождётся, тогда это выгодное дело уйдёт другому человеку. Он говорит, что очень жаль, он нашёл одного покупателя, который не торгуясь выкладывает эту сумму, да ещё комиссию для самого этого мошенника в пять процентов, но он знает про него, что он человек недостойный, и совсем не заслуживает такой удачи. Молодой человек решил повидаться с матерью и посоветоваться, мать безусловно поверила и продала свою ренту, вручила все деньги юноше и на следующий день сделка была завершена. Мошенник обещал, что документы о собственности на землю и дом будут позже, а пока дал только расписку в получении денег. Также он сказал, что в документах будет указано, что земля и дом стоят сорок тысяч пистолей, что поможет ему легче продать эту недвижимость за эту цену, а самому продавцу это необходимо, поскольку его супруга была очень привязана к этому дому и в завещании указала, что запрещает продавать дом и землю дешевле, чем за сорок тысяч пистолей. В купчей, которую мошенник показывает молодому человеку, указано, что цена сделки составляет сорок тысяч пистолей. Тут же он показывает предварительный договор купли продажи от других покупателей, которые якобы готовы купить эту недвижимость за пятьдесят тысяч, но позже, через месяц и при условии, что эти деньги им будет позволено выплатить в течение двух месяцев частями. Молодой человек счастлив, что уже почти гарантированно разбогател. Позже мошенник Монба сообщает Жюлю, что для получения денег требуется, чтобы земля и дом перешли покупателям, он просит написать расписку, как будто бы получил всю сумму и претензий не имеет, а в обмен получит расписку о том, что недостающие сорок тысяч ему будут выплачены тем порядком, о котором они договорились. Молодой человек пишет такую расписку. После этого покупатели исчезают. Но появляется другой человек, который сообщает, что перекупил этот долг молодого человека и требует его вернуть. Он говорит, что сделка расторгнута, поскольку купчая была оформлена не по правилам, и требует, чтобы ему вернули пятьдесят тысяч пистолей, полученных молодым человеком, согласно расписке. Иначе молодого человека посадят в тюрьму. Он в ужасе обращается к своему благодетелю, который изображает страдание и корит себя за то, что подвёл сына своего благодетеля. Но он говорит, что у него есть такие деньги, но они находятся у одного его приятеля, который живёт в Нанси. Следует лишь срочно съездить туда и вернуться с деньгами.  Предоставленной отсрочки вполне хватит для поездки. Молодой человек говорит, что у него нет денег для такой поездки, на что мошенник отвечает, что есть вариант. Он говорит ему: «Мы с вами подойдём к одному знакомому майору, он составит фиктивный договор о том, что мы якобы завербовались в армию в Карлу Лотарингскому, тогда мы получим деньги на проезд к месту дислокации армии. Там мы получим у моего приятеля нужную сумму, а также деньги для того, чтобы вернуть расходы на проезд и расторгнуть контракт, и деньги на обратный путь. После этого мы вернёмся в Париж, выплатим долг и вернём вашей матушке 10 тысяч пистолей, а также добавим ещё две тысячи, чтобы она не чувствовала себя обманутой». Жюль согласился, в итоге он оказался завербован в армию Карла Лотарингского, а его мнимый благодетель, передав его в руки майора, исчезает, по-видимому, получив комиссию за завербованного солдата.
— Чёрт подери, как много негодяев ещё топчут землю Франции! — воскликнул д’Артаньян. — Дорогой мой Гаспар, мы непременно поможем этому вашему родственнику Жюлю де Бриону, только уж научите его больше не быть таким доверчивым к незнакомцам!

Глава LIV. Встреча в Меце

Проезжая через Мец, Атос, Портос и Арамис встретили конвой из шестидесяти гвардейцев с маркизом д’Арси во главе.
Атос поднял шпагу в знак приветствия конвоя, однако, полковник д’Арси, казалось, не обратил на это никакого внимания.
— Мы приветствуем вас, полковник д’Арси! — воскликнул Арамис, который был знаком с маркизом. — Позвольте переговорить с вами по вопросу, связанному с вашей поездкой?
— Моя поездка была предпринята по поручению Его Величества и только ему, а также господину военному министру я намерен давать о ней отчёт, — ответил маркиз ровным голосом, поскольку не собирался затевать дуэлей на пустом месте, однако же считал ниже своего достоинства останавливаться для разговора с тремя всадниками, возглавляя шестьдесят воинов.
— У нас есть приказ Его Величества, который, вероятно, касается и вас также, — возразил Арамис.
Услышав такое, маркиз отдал команду остановиться и подъехал к Арамису.
— Что же это за приказ, и каким образом он касается меня? — спросил он.
— Он прост, — ответил Арамис. — Атос, вы не покажите приказ маркизу?
— С удовольствием, — ответил Атос и извлёк документ, полученный у Людовика перед отъездом.

Документ гласил:
 
«Сим документом маршал Франции, граф д’Артаньян, а также любой из сопровождающих его трех лиц, граф де Ла Фер, герцог д’Аламеда д’Эрбле и барон дю Валон де Пьерфон де Брасье, уполномочиваются действовать по приказу Короля и во имя его интересов. Им даётся право арестовать именем Короля любое лицо на территории Франции. Отчёт в своих действиях они обязаны дать только Королю Франции.

Подписано: Король Франции Людовик XIV»

— Ваши полномочия довольно весомы, хотя мы не видим среди вас маршала Франции господина графа д’Артаньяна, — согласился маркиз. — Кроме того, я не понимаю, какое отношение ко мне имеет эта бумага? Надеюсь, вы не собираетесь меня арестовывать?
Последние слова маркиз сказал я усмешкой.
— Разумеется, нет, маркиз, — ответил Арамис. — Но, как я вижу, вы не выполнили приказа Короля Франции.
Услышав эти слова, маркиз резко положил правую руку на эфес шпаги.
— Объяснитесь, герцог! — воскликнул он, не скрывая раздражения. — Подобные обвинения не следует бросать в лицо без достаточных оснований!
Гвардейцы маркиза также напряглись и приготовились при необходимости прийти на помощь своему полковнику и арестовать трёх смутьянов.
— Насколько я могу судить, маркиз, вам было приказано арестовать Карла Лотарингского, — спокойно сказал Арамис. — Судя по направлению вашего движения, вы уже побывали в Нанси, и, тем не менее, не арестовали герцога, не так ли?
— Приказ был отменён, — недовольно проворчал маркиз, убирая руку с эфеса шпаги.
— Этот приказ не мог быть отменён, — возразил Атос.
— Во всяком случае, никем, кроме Короля Франции, — добавил Арамис.
— Именно Король Франции его и отменил, — ответил маркиз.
— У вас на руках имеется письменный приказ об отмене приказа об аресте Карла Лотарингского? — спросил Арамис.
— Его Величество отменил свой приказ лично, — сообщил маркиз, начиная терять терпение. — Надеюсь, на этом ваше любопытство удовлетворено? Я намерен продолжить свой путь.
Атос и Арамис переглянулись, а Портос усмехнулся и подкрутил свои усы.
— Итак, вы утверждаете, что видели Его Величество в Нанси, — сказал Арамис. — В таком случае у вас есть два варианта дальнейших действий. Первый вариант – вы возвращаетесь в Париж, докладываете обо всём, что произошло тому, кто вас послал, после чего подвергаетесь наказанию за неисполнение приказа Короля, либо…
— Я не могу исполнять приказ Короля, который отменён самим Королём! — взорвался маркиз.
— Позвольте продолжить, — хладнокровно продолжил Арамис. — Либо, говорю я, у вас есть другой вариант действий. Мы предлагаем вам вернуться вместе с нами в Нанси и выполнить приказ Короля, после чего Его Величество, полагаю, изрядно отблагодарит вас за верную службу.
— Я ничего не понимаю! — возразил маркиз.
— В таком случае вам не обязательно понимать, просто доверьтесь нам и тому документу, который мы вам показали, — сказал Атос.
— Простите, господа, — возразил маркиз. — Полагаю, что ваш документ написан прежде, чем я получил недвусмысленный приказ Его Величества. Последнее распоряжение может отменять все прежние. Его Величество велел мне отбыть в Париж вместе с моим конвоем, что я и намерен исполнить в точности. Честь имею кланяться!
После этих слов маркиз отдал приказ продолжать движение, мысленно ругая себя за то, что потерял время на беседу с тремя всадниками, не зависимо от того, какими правами их наделил Король, и убеждая себя, что эти права никоим образом не связаны с его миссией, которая завершена по распоряжению Людовика.
— Болван! — сказал Портос после того, как кавалькада, возглавляемая маркизом, отъехала на достаточное расстояние, чтобы не слышать этой оценки. В планы друзей не входило терять время на лишние дуэли с соотечественниками.
— Вы дали чрезвычайно точную характеристику маркизу д’Арси, Портос, — отметил Арамис.
— Быть может грубоватую, но в основе своей достаточно основательную, — согласился Атос.
— Мы собирались действовать втроём, — ответил Портос. — Ничто не изменило наших намерений. Помощь от этого упрямца едва ли сильно нам помогла бы.
— Вы правы, Портос, — сказал Арамис. — Шестьдесят человек против Карла Лотарингского – ничто, а при движении по Лотарингии это слишком большой конвой, чтобы можно было надеяться перемещаться, не привлекая внимание. Но всё-таки иметь при себе пятую часть роты, не так плохо!
— Мы могли бы взять целую роту, а то и больше, если бы захотели! — сказал Портос. — Но ведь мы почему-то не сделали этого?
— Именно потому, что для нашей миссии это излишне, — ответил за Арамиса Атос.
— Жаль только, что поездка д’Артаньяна в Монако не имела никакого смысла, — сказал с грустью Арамис. — Если бы он был с нами, это не было бы лишним.
— Он нас скоро нагонит и присоединится к нам, — сказал Портос без тени сомнений.

После этого друзья продолжили свой путь в Нанси.

Глава LV. Благородство, власть и сила

Когда друзья прибыли в Нанси, герцог Лотарингский, узнав имена посетителей, распорядился пригласить их в зал для приёма гостей.
— Чем обязан прибытию ко мне делегации таких благородных дворян? — спросил герцог после обмена формальными приветствиями.
— Герцог, мы прибыли по чрезвычайно важному делу, — ответил Атос за всех. — Мы осведомлены о том, что у вас в гостях, а может быть и плену, находится одна особа, которую мы просим освободить, дабы она могла покинуть пределы Франции, где ей оставаться крайне нежелательно, как для самой этой особы, так и для Франции.
— Вы говорите загадками, граф! — ответил герцог. — Особа? Какая особа?
— Вы прекрасно понимаете, о ком идёт речь, — ответил Атос. — Человек, чрезвычайно похожий на Короля Франции, тем не менее, не является им. Поэтому в интересах спокойствия государства его удаление за пределы этой страны, где его пребывание может быть неправильно истолковано теми людьми, которые могут принять его не за того, кем он на самом деле является.
— Теперь стало чуть более понятно, однако, вы продолжаете говорить загадками, — усмехнулся Карл. — Не лучше ли говорить напрямик без намёков и экивоков?
— Хорошо, — ответил Атос. — Скажу напрямик. Сходство человека, удерживаемого вами, с Королём настолько велико, что может возникнуть опасность попытки с его помощью пошатнуть трон Франции. Мы намерены забрать этого человека.
— Предположим, что подобное лицо находится у меня в гостях, — сказал Карл. — Я говорю пока лишь: «Предположим»! Я не признал этого утверждения и не оспорил. Если бы и так. По какому праву вы предъявляете требования выдачи его вам? По какому праву вы полагаете для себя возможным распоряжаться судьбой этого человека? Наконец, почему вы считаете, что он, если таковой имеется в числе моих гостей, сам захочет последовать за вами, а не предпочтёт и далее оставаться у меня в гостях? Наконец, насколько я могу судить, вы слишком многое знаете об этом деле и слишком мало сообщаете мне. Так дело не пойдёт!
— Начну по порядку, — ответил Атос. — Ваше «предположим» пусть остаётся на вашей совести. Нам достоверно известно, что этот человек находится у вас и мы полагаем, что он принуждён выполнять хотя бы некоторые из ваших распоряжений. Это беспокоит не только нас, но на этот счёт мы имеем самые высочайшие полномочия. В этом документе вы найдёте ответ и на вопрос, по какому праву мы требуем его выдачи, и на вопрос, почему мы можем распоряжаться его судьбой, и на вопрос о том, как следует нам поступить, вне зависимости от того захочет ли он следовать за нами, или откажется это сделать.
После этих слов Атос передал Карлу документ, который уже предъявлял встретившемуся ему на дороге маркизу д’Арси.
Напомним нашим читателям, что указанный документ, написанный собственноручно и подписанный Королём Франции, скреплённый его печатью, содержал следующий текст:
 «Сим документом маршал Франции, граф д’Артаньян, а также любой из сопровождающих его трех лиц, граф де Ла Фер, герцог д’Аламеда д’Эрбле и барон дю Валон де Пьерфон де Брасье, уполномочиваются действовать по приказу Короля и во имя его интересов. Им даётся право арестовать именем Короля любое лицо на территории Франции. Отчёт в своих действиях они обязаны дать только Королю Франции».
Карл с удивлением взял документ и стал его читать, хмыкая время от времени и как бы машинально расхаживая по комнате. Дойдя до последних строк, он приблизился к камину, после чего поднял взгляд на Атоса и как бы случайно выронил документ из рук, при этом он постарался сделать так, чтобы документ упал в самый центр полыхающей поленницы.
— Ах, какая жалость! — воскликнул Карл. — Кажется, я по неосторожности уронил одну из бумаг, которую только что читал! Впрочем, наверное, это был не очень важный документ! В любом случае любую бумагу можно ведь написать заново, если это потребуется. Так о чём вы говорили, граф?
— Герцог, вы посмели уничтожить приказ Короля, — ровным голосом ответил Атос. — На этом основании мы вас арестовываем.
— Чтобы арестовать меня, господа, необходимо иметь соответствующий приказ, которого у вас в настоящий момент нет, — хладнокровно ответил Карл. — Или же вам требуется превосходящая сила, которой у вас также нет. На худой конец вам подошла бы любая иная власть надо мной, но её у вас также нет. Поэтому я предлагаю вам отправиться туда, откуда вы прибыли, пока я не употребил против вас приказ, силу и власть, которые у меня имеются в достаточном количестве против вас здесь и сейчас, когда вы находитесь в Лотарингии, в доме Карла Лотарингского, герцога и, следовательно, полновластного хозяина этого герцогства.
— Вы, очевидно, забыли, герцог, что Лотарингия – это часть Франции? — спросил Атос, берясь рукой за шпагу. 
— Я сейчас сверну ему шею, — сказал Портос, отчего Карл вздрогнул и машинально схватился за свою шею, после чего рука его потянулась к колокольчику, используемому для вызова слуг.
— Подождите немного! — воскликнул Арамис. — Не спешите, Портос, а вы, герцог, не торопитесь вызывать своих слуг. Посмотрите для начала вот сюда.
После этих слов Арамис показал Карлу свой перстень генерала Ордена Иезуитов.
— Я знаю, что вы не только ревностный католик, но и член доблестного Ордена Иезуитов, герцог Лотарингский, — продолжал Арамис. — Я же являюсь генералом этого Ордена. Напоминаю вам, что, согласно уставу, власть генерала Ордена выше власти светской, и любой член Ордена обязан подчиняться генералу беспрекословно и во всём, даже в том случае, если его приказы противоречат приказам представителей светской власти. Этот устав освящён Папой Римским. Итак, подчинитесь. Если вы восстаёте против вашего Короля, подчинитесь власти Божьей.
— Вы позволите мне взглянуть на ваш символ генеральской власти поближе, ваше преосвященство? — спросил Карл голосом, выражающим покорность, беря с каминной полки большую лупу для рассматривания мелких деталей.
— Можете взглянуть, — ответил Арамис, снял кольцо с пальца и передал Карлу.
— Да, несомненно, это именно тот перстень, который мне уже доводилось видеть дважды, — ответил Карл. — Владелец этого перстня, действительно, является генералом Ордена Иезуитов, если только он не украден или не отнят силой или хитростью. Вы всерьёз полагаете, что я поверю вам, что вы – генерал Ордена только по той причине, что у вас имеется эта вещица?
— Я также владею определёнными тайными знаниями и знаю некие тайные знаки, которые могут снять любое сомнение у всякого лица, стоящего достаточно высоко в иерархической лестнице Ордена, — ответил Арамис. — А теперь верните перстень и подчинитесь требованию генерала.
— Ни в коем случае! — воскликнул Карл. — В этой игре ставки слишком высоки, чтобы я вот так запросто всё отдал кому бы то ни было только на основании того, что у него имеется какой-то там перстень! Этот перстень теперь мой, поэтому если вы полагаете, что обладание перстнем является доказательством обладания властью генерала, следовательно, я становлюсь с этой минуты генералом Ордена Иезуитов, и на основании этой власти я велю вам удалиться прочь.
— Я всё-таки сверну ему шею, — сказал Портос.
— Подождите, Портос, не берите грех на душу, это успеется, — остановил его Арамис. — Карл Второй Лотарингский! — продолжил он, обращаясь к герцогу. — Вы совершили чрезвычайно дерзкое преступление. Обманным путём вы временно завладели перстнем, который вам не может принадлежать. Наказание за это – смерть. Мне остаётся лишь помолиться за упокой вашей души. Предупреждаю вас, что Орден не прощает такого величайшего святотатства, которое вы позволили себе. Знайте же, что смерть уже начала свою охоту на вас. Я готов принять из ваших рук перстень, принадлежащий мне по праву избрания, и постараюсь вымолить для вас прощение за ваш величайший грех при условии, что вы немедленно вернёте мне этот перстень, немедленно же освободите Филиппа, устраните любое препятствие, удерживающее его здесь, и подчинитесь всем моим приказам. Быть может, я даже добьюсь для вас освобождение из-под стражи, и сохранение за вами титула герцога Лотарингского, хотя, уверяю вас, это будет нелегко.
— Вы смеётесь надо мной? — воскликнул Карл. — Боже, как вы ничтожны и смешны!
С этими словами Карл схватил со стола колокольчик и зазвонил в него что было сил. В зал немедленно вошли двенадцать стражников.
— Взять их! — распорядился Карл, указывая на своих гостей. — И не вздумайте сопротивляться, — добавил он, глядя на Атоса, Портоса и Арамиса. — Если вы окажете сопротивление, вы всё равно не победите, но тогда, обещаю вам, пострадают очень многие люди, к чьей судьбе вы неравнодушны. Надеюсь, вы понимаете, о ком я говорю.
— Шестерых я легко уложу, — сказал Портос. — На вашу долю остаётся по три человека. Это же сущие пустяки!
— Не знаю, право, стоит ли? — спросил Арамис Атоса.
— И не пытайтесь! — воскликнул Карл. — Мой замок набит моими людьми, вам всё равно не вырваться отсюда.
— Я не прочь взглянуть на казематы Карла Лотарингского изнутри, — сказал Атос. — Это чисто исторический интерес. Полюбовавшись их интерьером, мы, безусловно, выйдем оттуда.
Гвардейцы Карла уже приблизились и наставили свои шпаги на Атоса, Портоса и Арамиса.
— Мы оставляем наши шпаги здесь, — сказал Атос, снимая шпагу и кладя её на столик у камина, — и просим сберечь их. Они нам ещё понадобятся, и, кроме того, это очень важные для нас шпаги. Мы намереваемся забрать их не позднее, чем через четыре, нет через три дня.
— Мы заберём их через три дня, господин герцог, но вас к этому времени уже не будет в живых, — уточнил Арамис. 
— Ступайте прочь! — воскликнул герцог. — В казематы их! Каждого в отдельную камеру!
После того, как стража увела Атоса, Портоса и Арамиса, Карл с удовольствием осмотрел три шпаги, появившиеся у него на столике у камина, потом взял лупу и очень внимательно изучил перстень Арамиса, который он уже успел надеть на свою правую руку.
— Генерал Ордена Иезуитов! — воскликнул Карл, подражая голосу Арамиса. — Подумаешь, выискался тут ещё какой! Теперь я – генерал Ордена Иезуитов!
После этого Карл вытянул руку и полюбовался перстнем на среднем пальце правой руки. Перстень был великолепен, его бриллианты так и сияли на солнце.

Глава LVI. Коварство против грубой силы

Арамис поставил себе задачу выспаться впрок в каземате, в который его заключили. Он велел себе выбросить из головы все проблемы и дать отдых своей гениальной голове. Что касается Атоса, он был убеждён, что Рауль выбрал правильный жизненный путь и был готов внутренне к любым поворотам в собственной судьбе. Портос несколько огорчился тем, что перед сном его не покормили, но здраво рассудил, что сон – лучшее лекарство от голода, хотя и недостаточно действенное, поэтому уже через пять минут после того, как он принял горизонтальное положение, его камера стала оглашаться громким храпом.
В пять часов утра двери камеры Арамиса отворились и в неё вошли два вооружённых человека, в одном из которых легко можно было признать дворянина и офицера, а в другом – обычного стражника.
— Вас требует к себе монсеньор! — сказал офицер. — Пошли, живо!
Арамис улыбнулся и с лёгким сердцем последовал за стражей.
— Негодяй! Вы навели на меня порчу! — воскликнул Карл, едва лишь Арамис вошёл в роскошную спальню, где лежал в постели герцог.
Вокруг Карла стояли разнообразные бутыли, главным образом вино. По лицу его стекал кровавый пот, дыхание было прерывистым, всё тело дрожало, а глаза совершали нервные подёргивания. Всё указывало на то, что герцогом овладел тяжёлый недуг.
— Надеюсь, вы не выпили слишком много этого вина? — холодно спросил Арамис.
— К чёрту вино! Оно в меня даже не лезет! — прорычал герцог. — Рассказывайте, немедленно, что за порчу вы на меня навели, как вам это удалось, и как мне излечиться от неё!
— Я же сказал вам, что вы совершили преступление, и что Орден накажет вас за это, — спокойно ответил Арамис. — Завтра утром вы, вероятнее всего, будете мертвы, если только не … Впрочем, маловероятно! Нет, вы, несомненно, к завтрашнему утру будете мертвы.
— Что ещё за «если только»?! — вскипел Карл. — Говорите всё, что знаете о моём недуге! Или я велю содрать с вас вашу шкуру и зажарить на медленном огне!
— Я не боюсь смерти, у меня имеются средства для того, чтобы избежать боли, но даже если я ими не воспользуюсь, я готов вытерпеть любую боль, поскольку я – истинный иезуит, со всеми вытекающими последствиями этого, — ответил Арамис. — Попытайтесь помириться со мной, и тогда, быть может, я избавлю вас от мучительной смерти или, по меньшей мере, дав вам облегчение и отсрочку, насколько это возможно. Если же вы сосредоточитесь на том, чтобы отомстить мне, ваша участь будет плачевна, такая, что я никакому врагу не пожелаю таких мучений, какие вас ожидают.
— Хорошо! — прохрипел Карл. — Я готов заключить перемирие. Я готов признать, что проиграл, и принять ваши правила игры, если вы дадите мне лекарство от болезни, которая меня мучила всю ночь, но прежде расскажите, как вам удалось наслать её на меня.
— Пусть все выйдут, — сказал Арамис.
Карл сделал знак, чтобы стражники и лекарь удалились из комнаты.
— Ваша кровь поражена смертельным ядом, от которого, впрочем, имеется противоядие, — сказал Арамис. — Для того, чтобы вы поверили мне, что это – не случайное совпадение, я готов рассказать вам, как произошло заражение, поскольку знание метода вам уже не поможет спастись без того, чтобы заключить со мной соглашение и полностью выполнить условия, которые я вам поставлю. Для начала верните мне то, что вам не принадлежит. Я пока говорю не о человеке, а о вещи. Верните мне перстень генерала Ордена.
Карл с большим сожалением снял с пальца перстень генерала и отдал его Арамису. Прелат внимательно осмотрел перстень, после чего проделал своими ловкими пальцами некоторые манипуляции с ним и надел перстень на средний палец правой руки.
— Я расскажу вам причину вашего недуга, — сказал Арамис. — Вы невнимательно выслушали меня. А ведь я сказал, что не только перстень даёт мне мою власть, но также и важные тайные знания. Их много, и вам не удастся силой вырвать их из меня. Сейчас же я поделюсь с вами лишь одной из самых незначительных тайн, чтобы вы поняли, что Орден Иезуитов не совершает таких примитивных ошибок, на которые вы надеялись. Перстень, которым вы временно завладели бесчестным путём, обладает важной особенностью. Внешне он остался таким, каким я его получил от своего предшественника, но я переделал его, начинив особой начинкой. Лучшие швейцарские мастера изготовили для него специальный механизм, используя изобретения гениального голландского механика Христиана Гюйгенса по моему особому заказу. Внутри перстня помещён точнейший часовой механизм. Других таких механизмов нет пока ещё больше нигде в мире. То, что там находится, намного сложнее любых часовых механизмов, какие вы могли когда-либо видеть, а детали к этому механизму одновременно по чертежам Гюйгенса изготавливали лучшие ювелиры со всего мира, не зная тех целей, для которых они их изготавливают. Собран механизм самим изобретателем с применением лучших увеличительных стёкол. Этот механизм непрерывно отсчитывает точное время. Раз в сутки его непременно следует заводить, чтобы он не остановился, поворачивая зубчатое колесо, которое выглядит как обычный орнамент вокруг камня. Не зная, как обращаться с этим перстнем, вы никогда не сможете завести этот механизм.
— К чёрту этот перстень! — воскликнул Карл. — Расскажите о моей болезни!
— Я это и делаю, — продолжал Арамис. — Итак, механизм внутри перстня необходимо регулярно заводить, один раз в сутки. — Если этого не сделать, то носить его на пальце категорически нельзя. Дело в том, что если часы не заводить, то через сутки после последнего завода изнутри перстня высвобождается миниатюрная игла со смертельным ядом, которая, чиркая по коже пальца, впрыснет микроскопическую дозу яда, после чего игла переместится в противоположное микроскопическое углубление на перстне. Царапина, которую она делает, чиркая по вашему пальцу, столь ничтожна, что вы почти не почувствуете её. Но яд настолько силён, что вы не спасётесь от мучительной смерти, если только не примете противоядие.
— Да, да, противоядие! — воскликнул Карл. — Скорее дайте мне его!
— Итак, я принял меры, чтобы любое лицо, завладевшее этим перстнем и не знавшее его секрета, дерзнувшее носить его на своём пальце, было обречено на смерть, — продолжал Арамис как ни в чём ни бывало.
— К чёрту объяснения, дайте мне противоядие! — продолжал герцог.
— Вам придётся выслушать мои слова и постараться убедить меня в том, что дать вам противоядие целесообразно, — ответил Арамис. — В противном случае мы не договоримся. Итак, я снабдил перстень таким хитрым механизмом, что, если бы кто-то снял его после того, как он сработал, этот человек никак не смог бы найти в нём ничего подозрительного. Если же механизм в перстне и после этого не вернуть в изначальное состояние, то через некоторое время главный камень на нём повернётся так, что никто из посвящённых в тайны Ордена Иезуитов не признает владельца перстня генералом Ордена. Таким образом, вам с самого начала следовало бы поверить мне в том, что силой вы не сможете, даже отняв у меня этот перстень, присвоить себе мою власть и воспользоваться ей против меня и моих друзей.
— Коварный иезуит! — воскликнул с ненавистью Карл.
— Иезуит, умный и предусмотрительный, — поправил Карла Арамис и, приподняв левую бровь, поклонился с ироничной улыбкой. — А вы как хотели? Чтобы иезуиты попросту носили с собой какие-то побрякушки и подчинялись первому же негодяю, который хитростью или силой завладел какими-то цацками? Это смешно, право слово!
— Лекарство! — прохрипел Карл. — Скорее дайте мне лекарство.
— Хорошо, — сказал Арамис и кивнул головой. — Вы поздновато пригласили меня и у нас не так уж много времени, чтобы пререкаться с вами. Поэтому я пойду вам навстречу. Я дам вам лекарство, которое отсрочит вашу смерть, как минимум, на сутки, но не больше. Если вы будете вести себя достойно, вы получите остальную дозу. Если же нет, вы умрёте через сутки.
После этих слов Арамис проделал со своим перстнем ещё некие тайные манипуляции, используя свои крепкие и острые ногти, после чего на его ладонь выкатилась микроскопическая таблетка, размерами менее рисового зёрнышка.
— Проглотите это прямо сейчас, не запивая водой, — распорядился Арамис. — Вскоре вы почувствуете облегчение, но помните, что эта доза лишь отстрочит вашу смерть на сутки.
Карл бережно взял предложенное ему лекарство и проглотил его.
— Теперь у вас достаточно времени, чтобы спокойно выслушать мои условия, — продолжил Арамис. — Знайте же, что противоядие вам необходимо принимать в достаточных дозах каждый месяц. Стоит вам только перестать принимать его, вы умрёте. Не пытайтесь найти его или узнать его состав, оно известно только мне, как и состав яда, который был вами получен в наказание за покушение на власть генерала Ордена. Поэтому отныне и навсегда ваша жизнь в моих руках.
Карл печально вздохнул.
— Можем ли мы с вами договориться, чтобы вы дали мне дозу, скажем, на пять или на десять лет вперёд? — спросил он.
— Это исключено, — ответил Арамис. — Впрочем, даже если бы я и пожелал, я не могу вам дать такую большую дозу, и к тому же лекарство испортится после трёх месяцев хранения, — солгал он.
— Хорошо, — покорно ответил герцог. — Я отпущу вас и ваших друзей, верну вам ваши шпаги при условии, что вы пообещаете своевременно снабжать меня этим лекарством.
— Условия здесь диктую я, — возразил Арамис. — Разумеется, вы должны возвратить свободу и шпаги мне и моим друзьям, кроме того, вы должны отпустить с нами человека, о котором мы вчера вели очень интересную беседу. Кроме того, мы с вами постараемся забыть о вашем непослушании генералу Ордена, и в дальнейшем вы будете полностью подчиняться своему генералу так, как должны бы были поступать, являясь членом Ордена. В этом случае я буду регулярно поставлять вам необходимое лекарство и тогда вы сможете прожить ещё столько лет, сколько отпустит вам Господь.
Карл недовольно пожевал губами. В этот миг он ненавидел Арамиса не столько за причинённые неудобства, сколько за необходимость признать своё поражение.
— Для того, чтобы вы не сомневались, что мы можем договориться, герцог, предлагаю вашему вниманию другой перстень, — сказал Арамис, снимая с левой руки небольшой перстень с голубым камнем и кладя его на ладонь Карлу. — Под этим камнем находится лекарство, которого вам хватит на месяц. Попробуйте извлечь его без моей помощи. Но предупреждаю, если вы будете действовать грубой силой, гранула раздавится и смешается со смертельным ядом иной природы. В этом случае противоядие превратится в отраву. В этом случае я не смогу добыть вам необходимую дозу до того, как вы умрёте. Так что не только совершенно бессмысленно, но и опасно для вашей жизни пытаться отнять у меня этот перстень и обращаться за помощью к ювелирам или пытаться самостоятельно сорвать камень с помощью каких-либо инструментов. Вы не добудете лекарство, а уничтожите его. Спасти могу вас только я и только добровольно. Лекарство находится в ваших руках, на вашей ладони, но вы не сможете им воспользоваться без моей помощи. После того, как вы выполните поставленные мной условия, я извлеку это противоядие и отдам его вам, так что вы сможете забыть о возникшей проблеме на целый месяц.
После этого Арамис взял перстень обратно и надел на палец левой руки.
— Что же будет со мной после этого? — спросил Карл. — Вы дадите мне это лекарство завтра?
— Моё согласие зависит от вашего поведения, — ответил Арамис.
— Если я приму ваши условия полностью, вы обещаете регулярно снабжать меня необходимыми лекарствами? — спросил герцог.
— Сам я, разумеется, не буду посещать вас, если на то не возникнет крайняя необходимость, — ответил Арамис. — Но будьте совершенно спокойны на этот счёт. Я найду средство поставлять вам лекарство своевременно и в необходимых количествах. В обмен на вашу добрую волю и послушание.
— Ещё одно слово, — сказал Карл, который уже почувствовал действие лекарства и перестал задыхаться и дрожать. — Вы прибыли, чтобы арестовать меня. Вы настаиваете на исполнении этого намерения?
— Мы прибыли, чтобы забрать человека, удерживаемого вами, а в случае вашего неповиновения арестовать вас и всё-таки забрать его, — ответил Арамис. — Ваше полное повиновение делает ваш арест нецелесообразным. Уничтожение вами приказа Его Величества, по-видимому, произошло случайно, так что мы постараемся уговорить Его Величество простить вас за эту оплошность.
— Хорошо, — вздохнул Карл. — Но не потребуете ли вы от меня назавтра чего-то сверх оговоренного сейчас? Даёте ли вы мне слово, что озвученные вами условия не дополнятся другими условиями, и что ваше обещание будет выполняться регулярно и неукоснительно?
— Даю, — опрометчиво сказал Арамис. — Слово чести, что к этим условиям ни завтра, ни позднее я ничего не добавлю. Ваше повиновение генералу Ордена не будет распространено на ваше имущество и ваши права, которыми вы сейчас обладаете. Но неповиновение по вновь возникшим чрезвычайным делам будет расцениваться как расторжение заключенного между нами устного соглашения.
— Помните же, что вы дали слово чести! — сказал Карл.
После этого герцог взял колокольчик и позвонил в него. В комнату вошли врач, офицер охраны и стражник, которые привели Арамиса к больному.
— Господин лекарь, благодарю вас, вы мне больше не нужны, оплату получите у секретаря, — сказал герцог, после чего врач поклонился и вышел из комнаты.
— Этот человек свободен, — сказал Карл оставшимся стражникам, указывая на Арамиса. — Также приведите сюда двух других арестованных вчера дворян. Они также свободны и могут забрать свои шпаги. Кроме того, лейтенант, пригласите сюда господина, проживающего в апартаментах левого крыла.
Офицер и стражник поклонились и вышли.

Через пять минут Атос и Портос предстали перед Арамисом и Карлом.
— Мы все свободны, друзья, — сказал Арамис.
— Арамис, надеюсь, цена нашей свободы не была чрезмерной? — спросил Атос.
— Я привёл герцогу некоторые аргументы в пользу сотрудничества с нами, которые он признал убедительными, — ответил Арамис.
— Каким бы путём вы не достигли договорённости, я верю, что вам не пришлось жертвовать вашей честью, — сказал Атос. — Поэтому мы чрезвычайно признательны вам.
— О чём вы говорите, дорогой мой Атос? — отмахнулся Арамис. — Вы забыли наш девиз?
— Я его никогда не забываю, — ответил Атос. — Но это не отменяет моего искреннего желания поблагодарить вас и обнять.
— Чёрт побери, я не умею так красиво говорить, так что запишите эти слова и на мой счёт тоже! — воскликнул Портос. — Обнимемся же!
Друзья обнялись, проявляя известную осторожность в отношении Портоса, помня о его недюжинной силе.
— Филипп? — тихо спросил Атос.
— Сейчас будет с нами, — также тихо ответил Арамис.
Атос кивнул и поклонился Карлу Лотарингскому.
— Не могу утверждать, что ваше гостеприимство нам понравилось, но, быть может, у вас просто не было более удобных спален для нас, герцог? — сказал он. — Мы покидаем вас с лёгким сердцем и настолько сыты вашим хлебосольством, что, по-видимому, больше им никогда не воспользуемся, уж не обессудьте.
Вскоре в дверях показался офицер, вслед за которым в комнату молча вошёл Луи-Филипп. Увидев Атоса, Портоса и Арамиса, он обрадовался, но не произнёс ни слова.

Несколькими минутами позже Атос, Портос, Арамис и Филипп вскочили на коней и выехали из ворот герцогского дворца. Перед тем, как уехать окончательно, Арамис направил коня к стоявшему рядом Карлу. Он произвёл какие-то манипуляции со своим перстнем на левой руке, после чего в его правой руке появилась гранула вдвое больше рисового зерна. Он передал эту гранулу Карлу, который немедленно проглотил её.

— Куда мы едем? — спросил Филипп, который до этих пор сохранял молчание.
— Прежде всего – подальше отсюда, — ответил Арамис. — Затем мы решим, куда нам всем лучше направиться.
— Подождите, но ведь я не могу просто так покинуть герцога Лотарингского! — воскликнул Филипп.
— По какой же причине, монсеньор? — спросил Атос.
— Герцог удерживает силой Екатерину Шарлотту, княгиню Монако! — ответил Филипп и покраснел.
— Может быть, для решения возникшей задачи мы сможем воспользоваться теми же самыми аргументами, с помощью которых вам, Арамис, удалось уговорить герцога отпустить нас и Филиппа? — спросил Портос.
— Обговорив все условия нашей сделки, я дал слово чести, что к ним не добавятся дополнительные требования, — с грустью сказал Арамис.
— В таком случае это не обсуждается, — согласился Атос.
— Я повиновался требованиям Карла Лотарингского только в надежде, что это поможет мне вызволить Екатерину Шарлотту! — воскликнул Филипп. — Мне больше ничего не требуется! Неужели всё это было напрасно? Я должен вернуться к герцогу!
— Вы должны оставаться на свободе, а мы попытаемся решить эту проблему другим путём, — ответил Арамис. — Придётся изворачиваться, раз уж я не учёл подобную возможность в своём плане нашего общего освобождения, казавшимся мне гениальным.
— Ваш план, вероятно, был гениальный, Арамис, и не ваша вина, что этот план, к сожалению, не учёл того самого обстоятельства, которое никто из нас, кроме д’Артаньяна, никогда не принимает в расчёт, — сказал Атос.
— О чём же я забыл? — спросил Арамис.
— Вы забыли о любви, — ответил Атос. — Во всех наших планах, друзья, любовь, быть может, часто была средством, иногда она была целью, но, полагаю, никогда она не была препятствием. Что ж, поедем навстречу д’Артаньяну, чтобы вернуться сюда и завершить начатое!

Глава LVII. Наказание невиновных и награждение непричастных

Военный министр, Франсуа-Мишель Ле Телье, маркиз де Лувуа, как известно, выехал вслед за маркизом д’Арси для того, чтобы лучше обеспечить выполнение приказа Короля. Впрочем, лишь находясь в приёмной Его Величества, министр спешил. Когда же он вышел из Лувра, прежде всего, он решил собраться в дальний путь. После того, как он собрался, а также собралась его личная охрана, он решил присовокупить к ней достаточное войско, с которым можно было бы не только арестовать Карла Лотарингского, но и вновь завоевать всю Лотарингию. Мы не будем его осуждать, поскольку каждому известно, что жизнь военного министра особенно бесценна во время войны, поэтому никакие человеческие ресурсы, направленные на охрану этой персоны, не излишни. Итак, потеряв много времени, но, напоминаем, вовсе не напрасно, Ле Телье младший, он же маркиз де Лувуа, выехал, по его мнению, с не слишком большой задержкой после выезда по его поручению маркиза д’Арси. Поэтому, быть может, наши читатели удивятся, что он встретил маркиза д’Арси почти на въезде в Париж. Иными словами, за то время, пока де Лувуа собирался выехать в Нанси, д’Арси уже возвратился оттуда. Хотя мы и не находим объяснений этому факту, мы лишь сообщаем читателю то, что произошло, и в тех немногих случаях, когда мы не можем дать объяснений описываемым событиям, мы их просто описываем без каких-либо объяснений. Итак, как бы то ни было, пока военный министр собирался выехать в Нанси, полковник маркиз д’Арси уже успел посетить Нанси и вернуться в Париж.
Повстречав армию, возглавляемую военным министром, полковник поприветствовал её военачальника и приблизился к нему, чтобы дать отчёт о неудавшейся миссии.
— Полковник, я не вижу с вами герцога Лотарингского, которого вы должны были арестовать! — воскликнул министр. — Неужели вы позволили ему скрыться?
— Я прибыл в Нанси и нанёс визит герцогу Лотарингскому с целью его ареста, — ответил полковник. — Герцог ответил, что этот приказ отменён. Действительно, сам Король отменил этот приказ, поэтому я был вынужден возвратиться.
— Не может этого быть! — удивился министр. — Неужели герцог предъявил вам письменный приказ об отмене приказа об аресте? Это, должно быть, был поддельный документ. Такого документа просто не может существовать!
— Герцог не предъявлял мне приказа об отмене, — ответил полковник. — Герцог принимал у себя Его Величество, который соизволил выйти ко мне и подтвердить слова герцога о том, что приказ об его аресте отменён. После этого Его Величество велел мне возвратиться в Париж.
— Скажите, полковник, кто-то ещё из ваших людей видел Короля в доме герцога? — спросил министр, озабоченно вглядываясь в лицо полковника и ища в нём признаки какой-либо душевной болезни.
— Я был один, поскольку герцог не собирался оказывать сопротивление, — ответил полковник.
— Стало быть, никто из ваших людей не может подтвердить ваши слова? — спросил министр.
— Сир, я сам способен отвечать за свои слова! — ответил полковник, выпрямившись в седле и пытаясь придать своей осанке гордый вид. — Если мои слова вызывают сомнения у вас, я прошу принять мою отставку!
— Полковник, я не могу сомневаться в ваших словах, коль скоро вы говорите, что видели Короля в Нанси, но позвольте заметить, что этого просто не может быть, — возразил министр. — В то самое время, когда вы пребывали в Нанси, я был в Лувре и видел Его Величество и имел счастье выслушать его инструкции, а также имел беседу на другие близкие к этому темы. Я был бы рад поверить вашим словам, но в этом случае я должен перестать верить собственным глазам. Кроме того, подтвердить то, что Король находится в Лувре и находился в нём все эти дни, могут сотни людей, тогда как вы, располагая шестьюдесятью гвардейцами, не можете предъявить ни одного человека, который бы подтвердил ваши слова. Мне придётся попросить у вас вашу шпагу, полковник.
Д’Арси молча вытащил свою шпагу из ножен и вручил её подъехавшему по знаку министра адъютанту.
— Я арестован, сир? — холодно спросил он.
— Вы задержаны до выяснения всех обстоятельств, — также холодно ответил министр.
После этого министр приказал развернуться возглавляемой им кавалькаде и возвратиться в Париж.
Через час министр вместе с полковником явился на приём к Королю.
Людовик весьма удивился столь быстрому возвращению министра и пожелал принять его немедленно.
— Вы уже арестовали герцога Лотарингского? — спросил он. — Где же он? В Бастилии?
— Ваше Величество, он не арестован, — ответил министр.
— Тогда что вы здесь делаете? — спросил Людовик в раздражении. — Вам не понятен мой приказ? Вы решили убедить меня, что занимаете не свою должность? Что ж, я найду на эту должность другого человека.
— Ваше Величество, позвольте мне оправдаться! — воскликнул министр в отчаянии. — Умоляю вас, выслушайте маркиза д’Арси!
— Маркиз, я вас слушаю, — ответил Король и посмотрел на полковника с вниманием.
— Ваше Величество, я ни в чём не виновен, — проговорил полковник. — Я лишь в точности выполнял все ваши указания. Поскольку Ваше Величество сообщили мне, что вы отменили приказ об аресте герцога Лотарингского и велели мне возвратиться в Париж, я именно это и сделал.
— Итак, вы утверждаете, что я отменил свой собственный приказ об аресте герцога Лотарингского, — сказал Король более спокойно, начиная понимать, что произошло на самом деле. — Каким же образом я его отменил, письменно или устно?
— Вы находились в гостях у герцога, вышли и сообщили мне об отмене приказа и о вашем распоряжении, чтобы я немедленно возвратился в Париж, — ответил полковник.
— Слышите, Лувуа? — сказал Людовик. — Я предупреждал вас, что это дело не простое! И поэтому я дал вам дополнительные инструкции, которые следовало выполнить!
— Да, Ваше Величество, — подтвердил министр, не понимая, о чём идёт речь.
— Скажите же, полковник, — обратился к маркизу д’Арси Король, — вы, разумеется, попросили его, то есть, попросили меня назвать пароль, который должен был бы подтвердить моё распоряжение об отмене приказа об аресте Карла Четвёртого Лотарингского?
— Пароль? — пробормотал д’Арси. — Я должен был запросить у вас пароль?
— Именно так! — ответил Людовик. — Или министр не сказал вам об этом?
С этими словами Король пристально взглянул в глаза министру.
— Скажите, де Лувуа, ведь вы не забыли передать пароль полковнику д’Арси? — спросил он строго. — Ведь я же ясно вам сказал, что даже если я сам попытаюсь отменить приказ об аресте герцога Лотарингского, то этот приказ будет недействительным, если я не назову пароля! Помните ли вы об этом? Вы сообщили это условие вашему посланнику?
После этих слов Людовик пристально посмотрел также и на полковника, после чего вновь взглянул в лицо министру.
«Я погиб! — подумал Лувуа. — Ведь я не сказал об этом д’Арси! Что же мне делать? А, впрочем, кто кроме меня и д’Арси знает, что я ему этого не говорил? И кому Король поверит больше, мне или ему? Эх, не погибать же!»
— Да, полковник! — воскликнул министр в тот же миг. — Как же вы могли не спросить у Его Величества пароль, который я вам назвал?
— Пароль, который вы мне назвали, господин министр? — переспросил полковник, ничего не понимая.
— Ну да, конечно же! — воскликнул министр без малейшей тени сомнения. — Вспоминайте же! Ведь я сказал вам, что приказ Его Величества следует исполнить в любом случае, и никакой письменный и даже устный приказ Его Величества не сможет отменить этот приказ об аресте герцога! Я же сказал вам, что в том маловероятном случае, если Его Величество вдруг решит отменить этот приказ, то это решение следует считать недействительным, если Его Величество не произнесёт пароль!
— О каком пароле вы говорите, господин министр? — спросил с удивлением д’Арси.
— Вспоминайте же! — с показным раздражением воскликнул министр. — Ведь я сказал вам, что Его Величество произнесёт: «Счастлив Король с такими слугами»! Если эта фраза не будет произнесена, то, следовательно, Его Величество отменяет этот приказ для виду, а на самом деле этот приказ следует исполнить!
— Вы ему сказали это, де Лувуа, действительно сказали? — спросил Людовик. — Вы его достаточно хорошо проинструктировали, а он не выполнил ваших указаний? Это так, господин полковник?
— Прошу простить, Ваше Величество, я не припоминаю таких инструкций, — смущённо сказал д’Арси.
— Ха! Так вот оно что! — воскликнул министр. — Помнится, месяц назад или около того, один полковник мне сказал, что у вас, д’Арси, стали наблюдаться провалы в памяти. Я не поверил ему, а оказывается, что он был прав! У вас, действительно, память стала давать сбои!
—  Кто этот полковник? — спросил д’Арси, внутренне переполняясь яростью, но понимая, что в присутствии Короля следует проявлять сдержанность всех эмоций. — Не могли бы вы назвать мне его имя?
— Чтобы вы вызвали его на дуэль? — воскликнул министр. — Никогда! Совершенно не важно, от кого именно я это узнал, поскольку теперь я и сам вижу, что провалы в памяти у вас случаются! Я был прав, что велел вам отдать вашу шпагу!
— Вы велели полковнику отдать его шпагу? — переспросил Король. — То есть вы его арестовали? Или отстранили от должности? Ещё до разговора со мной?
— Я подозревал, что полковник виновен в невыполнении вашего приказа, Ваше Величество, — ответил министр. — Я никак не мог подумать, что он забыл запросить пароль, но теперь всё выяснилось, и вина полковника подтвердилась.
— Что ж, полковник, вам надлежит отправиться под домашний арест, — сухо сказал Король. — Советую вам пригласить лекаря и попросить у него каких-нибудь снадобий для восстановления памяти. Если ваша память восстановится, быть может, вы ещё послужите своему Королю, скажем, в чине капитана. А вас, министр, мне не в чем упрекнуть, однако, дело не выполнено, и вам предстоит лично довести его до конца. Надеюсь, вы уяснили всю важность подтверждения отмены приказа об аресте герцога паролем.
«Я не могу поручить ему арестовать Филиппа, ведь это бы звучало абсурдно! — подумал Людовик. — Не могу же я говорить ему, чтобы он арестовал меня, если я не назову пароля! Он решит, что его Король сошёл с ума!»
— Я предписываю вам не только арестовать Карла Лотарингского, но также немедленно выслать мне гонца с известием, что это дело завершено, и до моего прибытия блокировать дворец герцога, никого из него, не выпуская и никого в него не впуская, — сказал он. — При этом я запрещаю какое бы тот ни было общение с кем бы то ни было, кого вы найдёте во дворце. Кто бы там ни был, без пароля он не должен выйти из дворца до моего прибытия. Будь это даже сам Папа Римский, если он не назовёт пароль, он должен оставаться во дворце. Вы меня поняли?
— Да, Ваше Величество, — ответил де Лувуа. — Я должен арестовать Карла Лотарингского и доставить его под конвоем в Бастилию, а тем временем дворец герцога должен быть блокирован, никто не имеет права покинуть его, если не назовёт данного вами пароля.
— Скажите мне, что, по вашему мнению, важней – доставить Карла Лотарингского в Бастилию, или не выпустить никого другого из дворца герцога? — спросил Король.
— Важно и то и другое, Ваше Величество! — ответил министр.
— Согласен, — ответил Король. —  Но с какой группой войска будете оставаться вы сами до моего прибытия в Нант? Будете ли вы сопровождать Карла в Бастилию, или будете возглавлять войско, которое блокирует дворец герцога?
— Полагаю, я должен оставаться с наиболее значительным контингентом войск, — ответил министр. — Я должен возглавлять войско, которое блокирует дворец герцога Лотарингского.
— Всё так, — согласился Король. — Вы меня правильно поняли, господин министр, я доволен.
— Я рад служить Вашему Величеству! — радостно воскликнул министр.
— Странное дело, господин министр, — задумчиво произнёс Людовик. — Когда вы получаете от меня поручение и говорите мне, насколько вы хорошо его поняли, вы кажетесь мне вполне умным человеком.
При этих словах де Лувуа поклонился Королю.
— Хотел бы я иметь такое же ощущение и когда вы докладываете о том, как выполнили моё поручение, — со вздохом сказал Король.
— Я буду стараться исполнить ваш приказ, Ваше Величество, как можно точнее! — ответил де Лувуа.
Король кивнул и показал знаком, что аудиенция закончена.

Глава LVIII. На пути в Нант

Д’Артаньян, Франсуа, Сюзанна и де Планш тем временем двигались по направлению в Нант. Франсуа был рад поучительным беседам с отцом и задал ему вопрос относительно политической обстановки во Франции. Пока Сюзанна расспрашивала де Планша о его несчастном родственнике, д’Артаньян решил поделиться некоторыми своими взглядами с Франсуа, испытывая доселе незнакомое ему чувство ответственности отца за судьбу сына, и постепенно увлекаясь ролью старшего наставника. 
— Международная обстановка всегда сложна, и обсуждать её бессмысленно, — ответил маршал. — Мы среди своих, поэтому, конечно, можно кое-что обсудить, но лучше этого не делать. Допустим, происходит военное столкновение. Для того, чтобы понять, чем оно кончится, достаточно представить на минутку, что сбудется крайняя мечта каждой из воюющих сторон. Требуется при этом понять, смирится ли проигравший и его союзники с таким окончанием войны? Если не смирятся, тогда к чему это приведёт, и чем это может закончиться. Уничтожить всех врагов почти никогда и почти никому не удавалось. Последними такими окончательно уничтоженными врагами были неандертальцы. Также следует понять, что мечта – она потому и мечта, что ей не суждено сбыться. Предположим, мы полностью займём Голландию. Станет ли она французской? Никогда! А теперь предположим, что голландцы полностью изгонят нас с территории своей страны. Будут ли они преследовать нас на нашей территории? Очень сомнительно. Следовательно, эта война закончится изгнанием наших войск с территории Голландии полностью. Теперь посмотрим на конфликт в Эльзасе и Лотарингии. Предположим, что эти провинции стали окончательно нашими. Успокоятся ли после этого герцоги Лотарингские? Уверен, что нет. Хватит ли у Короля духу истребить это семейство под корень? Как-никак, они – родственники королевского семейства, поэтому я подобное исключаю. Следовательно, Лотарингия и Эльзас будут и дольше оставаться источником конфликтов и бунтов. И они постоянно будут обращаться за поддержкой к соседним мелким германским государствам. Население этих мест смешанное, там имеются и французы, и германцы. Следовательно, решить эту проблему можно лишь в том случае, если там будет проживать больше французов, чем германцев. До этих пор эта местность будет порождать постоянные военные конфликты, а герцоги Лотарингские не прекратят интриговать никогда. Однако, я склонен верить, что скорее германские государства откажутся от претензий на эту благодатную землю, нежели Франция согласится выпустить её из своих рук. Поэтому что ни говори, Лотарингия и Эльзас в конце концов будут нашими. Когда это случится, я не знаю. Быть может, через сто лет после нас, а может быть через двести или даже через триста. Впрочем, Франсуа, я дам тебе один совет. Можно выслушивать любое мнение по любому политическому вопросу, но не стоит противоречить. Сохраняй спокойствие, сын мой, а для этого сохраняй видимость нейтралитета. А это возможно только в том случае, если тебе удастся демонстрировать неосведомлённость в тех вопросах, которые при тебе обсуждаются. Я всегда старался придерживаться этой линии поведения, хотя, видит Бог, у меня не всегда это получалось. Дело в том, что почти на любой вопрос современности у меня, к сожалению, уже имеется собственное мнение, и поскольку я считаю его своим, я не собираюсь делиться им ни с кем. Знаешь, что называют обменом мнений? Ты заходишь к знатному сановнику, стоящему выше тебя, со своим мнением, а уходишь от него с его мнением. Но поскольку сановников, стоящих выше нас с тобой, очень много, не можем же мы менять своё мнение как перчатки только потому, что время от времени встречаем то одного, то другого вышестоящего сановника! Поэтому прими моё правило и останешься жив. Слушай всех, но никому не высказывай своего мнения по столь щекотливой теме. И, к тому же, учти, что чем внимательнее слушает тебя собеседник, тем он опаснее, поскольку он не возражает, а занят тем, чтобы запомнить твои слова. Но ведь в таких тонких материях почти никогда не бывает двух полностью совпадающих мнений. Поэтому если тебе не возражают, значит, с тобой не искренни. Значит, собеседник запоминает твои слова, чтобы использовать их против тебя. Наше оружие – не слова, а шпага, сын мой! Сохраним же ей верность и оставим интриги таким людям, как Ришельё, Мазарини, Кольбер и, разумеется, наш дорогой Арамис. Ибо мы ведь не собираемся разделить судьбу Кончино Кончини, Никола Фуке, Анри де Талейрана-Перигора де Шале, Анри Куафье де Рюзе де Сен-Мара и иных политиков, которые вознеслись чрезвычайно высоко лишь затем, чтобы быть низвергнутыми с этой высоты.
— Получается, отец, что мы должны с готовностью идти в бой вне зависимости от того, согласны ли мы с целью, которую преследует этот бой? — спросил Франсуа.
— Это – единственное, что остаётся военному человеку, начиная от самого низшего чина, кончая военным министром, — ответил д’Артаньян. — Как только ты начинаешь думать о целесообразности сражения, ты перестаёшь быть военным. Именно по этой причине я позволил себе не возвращаться к военному ремеслу после выздоровления, хотя на родине меня ожидал маршальский жезл.
— Но ведь вы вернулись, отец, и приняли этот маршальский жезл, не так ли? — спросил Франсуа.
— У меня просто не было выхода, — ответил со вздохом д’Артаньян. — Я заварил такую кашу, которую расхлебать без моей помощи было бы сложно даже Королю и всем его министрам вместе взятым. Я прибыл сюда не делать карьеру, а заглаживать свои грехи, сын мой. Как только я покончу с этим делом, я намереваюсь исчезнуть не только с политической сцены, но и с военной, и светской. Я покину Францию во всех смыслах.
— Приходится надеяться, что на выполнение вашей миссии вам, отец, потребуется много времени, ведь только в этом случае нам не придётся расстаться слишком быстро, — сказал Франсуа.
— Я бы хотел загладить свою вину как можно скорее, поскольку до этого моя душа не на месте, — возразил д’Артаньян. — Я начинаю бояться, что меня убьют прежде, чем я завершу свою миссию, а военный, который боится смерти – плохой военный. Ты же не хочешь, чтобы я потерял самоуважение? Поэтому скорейшее завершение этого дела – лучшее, что может с нами случиться, и это именно то, чего я желаю всей душой.
— Каков же должен быть итог вашей миссии, отец? — спросил Франсуа.
— Человек, который сейчас представляет опасность для Франции, должен оказаться достаточно далеко от её границ, и он должен быть достаточно счастлив, чтобы не помышлять о возвращении, — ответил маршал. — Нужны такие обстоятельства, при которых сама мысль о возвращении должна казаться ему нелепой.
— Каковы же эти обстоятельства? — поинтересовался Франсуа.
— Я много думал об этом, — ответил д’Артаньян. — Поначалу мне казалось, что это – благополучная и счастливая жизнь в окружении друзей. Теперь же я в этом не уверен. Мне кажется, что есть только одно средство заставить человека отказаться от всех амбиций, отказаться от власти, славы и богатства.
— Это любовь, отец? — догадался Франсуа.
— Может быть, может быть, сын мой, — ответил д’Артаньян. — Во всяком случае, это средство видится мне достаточно сильным, хотя я не знаю ни одного примера, когда любовь удержала бы человека от стремления к власти или богатству. Кроме того, я не знаю ни одного примера, когда любовь сохраняла бы свою силу на протяжении всей жизни человека. Во всяком случае, если говорить о взаимной любви.
— Вы полагаете, что взаимная любовь слабее неразделённой, отец? — удивился Франсуа.
— Так полагаю не только я, — сказал со вздохом д’Артаньян. — Так считал ещё и один весьма неглупый англичанин по имени Вильям Шекспир. И мне кажется, чёрт его подери, что он был прав. Только не проговорись об этом Сюзанне!
— Вы её не любите? — спросил Франсуа.
— Я люблю её больше жизни и не задумываясь отдам свою жизнь за неё, — ответил д’Артаньян. — И я молю небо, чтобы всегда так было, пока моё сердце бьётся, и пока кровь течёт в моих жилах. Но…
— Но?
— Но я не могу забыть одну даму, которую я любил в дни моей молодости, — вздохнул гасконец.
— Ваша любовь была безответной? — предположил Франсуа.
— Отнюдь нет, — ответил д’Артаньян. — Она была вполне счастливой, но очень недолгой. Моя Констанция погибла, бедняжка. Мы успели насладиться друг другом и не успели ни на йоту приблизиться к равнодушию, этой страшной ржавчины, разъедающей любое сильное чувство.
— Вы боитесь, что между вами и Сюзанной зародится равнодушие? — спросил Франсуа.
— Смертельно боюсь, — признался д’Артаньян. — Я хотел бы, чтобы наша любовь была исключением, и отличалась в этом смысле от всех примеров, которые мне известны. Но я без каких-либо сомнений оставил Сюзанну ради выполнения своего долга. Это весьма лестно характеризует моё чувство долга, и если бы было иначе, я пустил бы себе пулю в лоб, однако, я должен признаться, что моя любовь не такова, чтобы привязать меня к месту, где пребывает моя возлюбленная.
— Значит, вы ни на минуту не оставляли вашу возлюбленную, о которой вы вспоминаете? — спросил Франсуа.
— Чёрта с два! — возразил д’Артаньян. — Мы почти никогда не виделись с ней. Наши встречи можно пересчитать по пальцам одной руки, причём три пальца ещё и не понадобятся!
— Значит, любовь вашей молодости также не была всепоглощающей, отец, — сказал Франсуа.
— Наверное, ты прав, да вот только моё сердце этого не знает и говорит мне совсем иное, — вздохнул гасконец.
— Я думаю, что в вашем сердце образ возлюбленной вашей молодости соединился с образом Сюзанны, и вы любите её ничуть не меньше, чем ту даму, — сказал Франсуа. — А ещё мне хочется думать, что в этой всепоглощающей любви есть частица чувств по отношению к моей матери.
После этих слов д’Артаньян взглянул в лицо Франсуа и ему захотелось обнять его и прижать к своей груди. Франсуа также взглянул в лицо отца и увидел, что в уголках его глаз блестят слезинки.
— Ты прав, Франсуа, так и есть, — сказал д’Артаньян, — я становлюсь сентиментальным! Полагаю, это старость.
— Почему вы не хотите отнести свою сентиментальность на счёт душевной зрелости? — спросил Франсуа. — Я утомил вас расспросами, отец, а мадемуазель Сюзанна, мне кажется, утомилась общением с де Планшем. Пока мы с вами беседуем, она четырежды оглянулась на вас.
Д’Артаньян похлопал Франсуа по плечу и дал коню шпоры, чтобы догнать Сюзанну и завести с ней ничего не значащий, но очень важный разговор, каковыми являются все разговоры между любящими людьми, в каком бы возрасте они ни были.

Глава LIX. Попутчики
 
Через некоторое время д’Артаньян и его спутники догнали министра де Лувуа и его войско. Среди них был также и новый командир гвардейцев, герцог де Рошфор. Поскольку де Лувуа был осведомлён о новом назначении д’Артаньяна маршалом Франции, а также ему было дано высочайшее королевское поручение, он благожелательно встретил маршала. Когда же министр узнал, что маршал со своими спутниками также направляется в Нант, он предложил присоединиться к войску и провести путь в совместной беседе. Что-то подсказывало министру, что их миссии каким-то образом связаны, и он ожидал получить полезные сведения от маршала. 
— Дорогой мой господин министр, — сказал д’Артаньян, — вы, безусловно, направляетесь в Нант для того, чтобы арестовать герцога Лотарингского.
Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение, поэтому де Лувуа лишний раз убедился в осведомлённости д’Артаньяна в делах Короля.
— Да, как вы знаете, граф, дело очень щекотливое, — сказал де Лувуа наугад, надеясь разговорить маршала и узнать что-нибудь новое и важное.
— Весьма, господин маркиз, весьма! — откликнулся д’Артаньян.
— Но я намерен выполнить его неукоснительно и предельно точно! — воскликнул де Лувуа на всякий случай и выразительно взглянул на д’Артаньяна.
— О, я не сомневаюсь в вашей исполнительности! — ответил д’Артаньян, желая сделать министру комплимент. — Его Величеству просто повезло иметь таких слуг, как вы, маркиз!
— О, граф! Вы тоже получили от Короля этот пароль? — воскликнул де Лувуа, который не обратил внимания на неточное совпадение сказанной д’Артаньяном фразы с паролем, придуманным Людовиком.
— Разумеется, — ответил хитрый гасконец, который не понял, о чём идёт речь, но решил на всякий случай подыграть министру. — Собственно, я знаю не менее трёх наиболее важных паролей и пять паролей обычной важности, на всякий случай, — добавил он небрежно.
— Вы, вероятно, не раз и не два выполняли особо секретные поручения Короля! — воскликнул с уважением министр.
— Не без этого, — согласился д’Артаньян. — Как вы знаете, последние два года все считали меня погибшим. Это было необходимо для выполнения сверхсекретной миссии по особому поручению Его Величества.
Министр ещё раз с уважением посмотрел на д’Артаньяна.
— И эта миссия принесла вам звание маршала Франции? — спросил он.
— Не совсем, маркиз, — ответил д’Артаньян. — Маршальский жезл я получил ранее, как раз два года назад, но торжество по этому случаю пришлось отложить на два года как раз из-за этой миссии. Кстати, почему вы не дали отзыва мне в ответ на произнесённый мной пароль? Ведь это была проверка!
— Проверка? — переспросил де Лувуа.
— Ну да, проверка! — сказал д’Артаньян, не моргнув глазом. — Ведь полагается, услышав пароль произнести секретный отзыв на него!
— Но Его Величество не давал никакого отзыва, — растерянно произнёс де Лувуа.
— Конечно, — согласился д’Артаньян. — В некоторых случаях отзыв не называется. Это как раз те случаи, когда отзывом на пароль является точное повторение его, слово в слово. Вы должны были повторить слово в слово тот самый пароль, который вам дал Его Величество.
— А, понимаю! — догадался де Лувуа. — То есть я должен был в ответ сказать вам: «Счастлив Король с такими слугами», не так ли?
— Да, это очень важно, повторить в ответ пароль исключительно точно, как вы это сделали только что, не переиначивая ни одного слова, не добавляя и не убавляя ни одного слога, — сказал д’Артаньян.
— Но ведь я именно так и сказал! — воскликнул де Лувуа. — Я сказал «Счастлив Король с такими слугами»!
— Но в первый раз вы добавили «Не так ли?» — уточнил д’Артаньян. — Вам не следовало добавлять фразу «не так ли» после произнесения пароля, если пароль не включает этого «не так ли», а если пароль включает «не так ли», то вам следовало добавить эту фразу и во второй раз. Но ведь пароль не включает фразу «Не так ли», не так ли?
— Да, именно так! — согласился де Лувуа, который окончательно запутался.
— Итак, прошу вас, маркиз, скажите же мне в ответ пароль ровно так, как вы должны были сказать, не добавляя и не убавляя ни одного слова, ведь это не трудно, — попросил д’Артаньян, сияя такой благожелательной улыбкой, что де Лувуа просто не мог на него сердиться и не решился ему отказать.
— Счастлив Король с такими слугами, — произнёс де Лувуа очень медленно, разделяя каждое слово большими паузами.
— Великолепно, господин министр! — воскликнул гасконец. — Вы мастерски владеете умением пользоваться паролями, назначенными самим Его Величеством! Я непременно доложу ему о той точности, с какой вы выполняете его особое поручение.
— В самом деле? — оживился де Лувуа.
— Всенепременнейше! — подтвердил д’Артаньян. — А теперь я прошу вас без особой надобности не употреблять этот пароль, ведь это пароль от самого Короля Франции!
— Да, вы правы, — согласился де Лувуа.
— Скажите же мне, господин министр, теперь, когда мы обменялись паролем и отзывом и окончательно убедились в том, что выполняем одно и то же поручение Его Величества, ваша миссия заключается не только в аресте герцога Лотарингского? — спросил д’Артаньян. — Ведь вам, должно быть, поручены некие действия и в отношении других лиц, находящихся во дворце герцога?
 — Истинная правда! — оживился де Лувуа. — Я должен создать оцепление вокруг дворца и никого не выпускать из него до прибытия Его Величества!
— Да, именно так, — согласился д’Артаньян. — И, разумеется, Его Величество по прибытии сообщит вам свой пароль. Если же он не назовёт вам этот пароль, вам велено не повиноваться даже Его Величеству.
— Оказывается, вы в точности знаете моё поручение! — обрадовался де Лувуа. — Объясните же мне, в чём его тайный смысл? Почему Король приказывает мне не повиноваться Королю при условии, если он не назовёт пароль, который сам же мне назвал?
— Я могу, конечно, объяснить вам причину этого приказа, — сказал д’Артаньян задумчиво.
— Так-так, я слушаю! — воскликнул де Лувуа.
— Но в этом случае я должен буду вас арестовать и заключить в Бастилию, — сказал д’Артаньян и улыбнулся. — Навсегда.
— Навсегда? — переспросил де Лувуа.
— Да, до конца вашей жизни, — подтвердил д’Артаньян. — Или заколоть вас своей шпагой. Во всяком случае, это – единственное условие, при котором я смогу открыть вам подробности этой тайны.
— И вы посмели бы это сделать на глазах у моего войска? — с недоверием спросил де Лувуа. — Ведь вас после этого растерзали бы мои солдаты.
— Охотно верю, — согласился д’Артаньян. — Но это соображение не удержало бы меня от исполнения моего долга, а он состоял бы именно в этом, можете мне поверить.
— Я вижу, в наших интересах, чтобы каждый из нас сохранял свои тайны, — сказал де Лувуа после некоторых раздумий. — Во всяком случае, вы храните свои тайны, а я буду хранить свои.
— Именно так, — согласился д’Артаньян. — Уверяю вас, ваши тайны меня не интересуют.
«Всё, что ты знал, ты уже выболтал мне, — подумал он. — Едва ли ты можешь рассказать мне что-то важное сверх этого».

Глава LX. Нанси

В Нанси д’Артаньян встретил Атоса, Портоса и Арамиса, которые не могли не обратить внимание на прибытие столь блистательного войска, и догадались поискать своего приятеля среди офицеров.
Арамис сообщил д’Артаньяну о результатах их действий. Было очевидно, что арест Карла Лотарингского перестал быть насущно необходимым, поскольку Филипп освобождён, однако, в связи с тем, что Филипп считал свою судьбу связанной с судьбой Екатерины Шарлотты, княгини Монако, и не соглашался покинуть Нанси без того, чтобы вызволить её из плена коварного герцога, ситуация виделась д’Артаньяну не столь однозначной.
— Я пытался объяснить Филиппу, что чем больше интереса он проявляет к княгине, тем сложнее её спасти, — говорил с недоумением Арамис. — Ведь если бы он проявил равнодушие к ней, Карл посчитал бы её удержание у себя в плену бесполезным, не говоря уже о том, что оно для него опасно, поскольку он приобретает дополнительно влиятельного врага в лице князя Монако. Но Филипп ни в какую не соглашается покидать Нанси, он считает, что наша обязанность состоит в её освобождении.
— И он совершенно прав, Арамис! — ответил д’Артаньян. — Точно так же поступил бы и я! Вспомните, как все вы трое поехали со мной в дальний путь для того, чтобы вызволить Констанцию из рук миледи!
— Лично я отправился в путь в надежде поймать миледи и вырвать ядовитое жало изо рта этой змеи, — ответил Арамис, пожимая плечами.
— Вы клевещете на себя, друг мой, — возразил д’Артаньян. — Вы разделили со мной опасности этого приключения, как и опасности предыдущих поездок из чувства дружбы. Помните ли вы, как перед поездкой в Англию Атос спросил, кому это нужно – мне или Королеве. Когда я сказал, что это нужно Королеве, все вы трое остались равнодушны к моей просьбе, но когда я добавил, что это нужно мне, все вы решили, что поедете со мной.
— Да, времена были очень весёлые! — воскликнул Портос.
— И мы были такими молодыми и отчаянными, — согласился Атос.
— Неужели же мы состарились настолько, что не можем понять любовь молодого человека? — спросил д’Артаньян.
— Всякая любовь – это заблуждение, поскольку влюблённый не видит недостатков предмета своей любви, а, точнее, всё, даже её недостатки, воспринимает как достоинства, — философски заметил Атос.
— Быть может и так, чёрт побери, но это заблуждение – это лучшее, что может случиться с человеком на протяжении его жизни, разве не так?! — ответил д’Артаньян с жаром.
— Я вижу, друг мой, вы ещё и до сих пор не утратили способности ощущать нечто подобное, так что с вами, д’Артаньян, это лучшее, по-видимому, ещё может случиться и в будущем, а точнее, надо думать, что оно уже случилось с вами в настоящем, — сказал Атос.
— Не стройте из себя старика, Атос, вам это шло, когда вам было тридцать семь, а теперь это вам не идёт, поскольку не приведи Бог, мы поверим, что вы стали стариком, — возразил д’Артаньян. — Я убеждён, что и с вами ещё не всё потеряно. И вы когда-нибудь, быть может, встретите свою новую любовь.
— Речь не обо мне, ведь мы сейчас решаем, как поступить с Филиппом, — отмахнулся Атос, хотя наблюдательный д’Артаньян заметил, что его слова, вероятно, попали в цель. 
— Будем исходить из того, что в круг наших задач входит непременное освобождение княгини Монако из рук герцога Лотарингского, — сказал Арамис. — Если маркиз де Лувуа арестует герцога, а затем прибывшее с ним войско блокирует все входы и выходы из его дворца, облегчает ли это нашу задачу, или усложняет?
— Это, полагаю, уже делается, или будет сделано в ближайшее время, — ответил д’Артаньян. — Пока мы с вами обсуждаем ситуацию, де Лувуа спешит загладить свою оплошность, поскольку отправленный им маркиз д’Арси не выполнил свою задачу.
— Ему помешал Филипп, которого он принял за Короля, — сказал Атос.
— Король на этот случай дал де Лувуа пароль, который должен был быть обязательно произнесён при изменении любых приказов короля, — ответил д’Артаньян. — Насколько я понимаю, даже для того, чтобы отменить приказ об аресте герцога Лотарингского, он должен был произнести этот пароль.
— Вы его знаете? — быстро спросил Арамис.
— Да, я узнал его случайно, — сказал д’Артаньян. — Он звучит так: «Счастлив Король с такими слугами».
— Думаю, что де Лувуа забыл передать пароль маркизу д’Арси, и именно поэтому Филиппу и герцогу удалось провести маркиза, — догадался Арамис. — Выходит, что д’Арси не такой уж и болван, за которого мы его приняли. Этот эпитет следует отнести к другому человеку.
— Итак, имея пароль, мы должны проникнуть во дворец герцога и разузнать, где он держит княгиню Монако, — сказал д’Артаньян. — Если она находится там, тогда с помощью пароля мы выведем её из дворца и вопрос будет решён.
— А если её не будет там? — спросил Портос. — Мы перевернём дворец вверх дном и устроим там настоящий разгром?
— Нет, в этом случае мы поищем другой способ решения нашей проблемы, — сказал д’Артаньян.
— Жаль, — вздохнул Портос. — Могли бы повеселиться.
— Но мы не решили ещё, будем ли мы препятствовать аресту герцога, или мы будем вызволять его? — спросил Атос.
— Строго говоря, это не наше дело, — сказал Арамис. — До этих пор я считал, что договорился с герцогом, но открылись два факта. Во-первых, удержание в неволе княгини Монако. Во-вторых, вероятный арест самого герцога. В новых обстоятельствах могут быть и новые решения.

Глава LXI. Герцогиня Лотарингская

Карл Лотарингский в возрасте шестидесяти одного года женился в четвертый раз на юной Мари-Луизе д’Аспремон, которой на момент свадьбы было всего четырнадцать лет. Новая супруга герцога была на двенадцать лет моложе своей падчерицы. Теперь же ей было двадцать три, а её супругу Карлу было семьдесят лет. И несмотря на это герцог оставался бодрым и тщеславным, деятельным и порой безрассудным, как уже могли убедиться наши читатели. Бодрость Карла была такова, что у Мари-Луизы оставались основательные поводы для ревности. Другая на её месте, по-видимому, сама заставляла волноваться престарелого мужа о сохранности супругой своей чести при столь многих соблазнах, каковыми являлось достаточное количество молодых придворных в окружении герцога, но Мари-Луиза не познала иных мужчин, кроме герцога, она видела в нём знатного сеньора, своего супруга, данного Богом, и, поскольку Господь не послал им детей в этом четвёртом для герцога браке, все её мысли и волнения сосредоточились в нём. Она боялась его потерять, зная нравы этого галантного века, поэтому с ревнивым вниманием следила за любой женщиной, появившейся в поле зрения Карла. По этой причине она, разумеется, узнала, что во дворце появилась молодая женщина, с которой обращались как с принцессой, но при этом у которой явным образом отняли свободу, и это её чрезвычайно взволновало. В те времена, о которых мы пишем, даже знатные дворяне подчас вступали в брак, на который не могли бы претендовать по тем или иным причинам, совершая похищение и насилие, после чего бедной пленнице оставалась либо смерть, либо позор, либо брак со своим похитителям, и не удивительно, что они чаще всего выбирали последний вариант. Так заключались многие браки, которые были бы невозможны, если бы кто-то поинтересовался мнением и желанием невесты. Примерно таким же способом они заводили любовниц.
Итак, Мари-Луиза очень ревновала своего мужа, Карла Лотарингского. Она не обратила внимания на пленного Филиппа, лицо которого скрыли от всех, но она чрезвычайно была задета появлением пленной Екатерины Шарлотты, с которой не была знакома, но стройную фигуру которой уже успела разглядеть. Разумеется, она сделала вывод, что Карл решил завести себе любовницу, поэтому она стала шпионить за всеми, кто поддерживает связь с пленницей, то есть служанками, приносящими ей еду и выполняющими другие обязанности.
Когда её мужа арестовали, Мари-Луиза решила, что виной этому событию была именно эта женщина, и возненавидела бы её ещё больше, если бы это было возможно. Маркиз де Лувуа не произвёл обыска дворца Герцога, поскольку ему это не было поручено. Поэтому княгиня Монако оставалась пленницей, так как никто из прислуги, задействованной в её содержании, не получил распоряжений, отменяющих установленный режим обращения с ней. Поэтому сама княгиня даже не догадывалась о том, что в судьбе её тюремщика произошли столь серьёзные изменения.
Луиза же поняла, что пока её супруг отсутствует, как бы ни было это печальным, раз уж она не в силах его освободить, то она может, как минимум, попытаться избавиться от соперницы, для чего решила для начала выяснить всё про эту женщину, и если она окажется красивой, то, быть может, она готова была бы пойти на крайние меры. Она подумывала о том, чтобы обезобразить лицо соперницы, нанеся ей уродливую рану на лице, или плеснуть ей в лицо уксусную кислоту, а быть может, даже убить, или, на крайний случай, вышвырнуть её вон из дворца. Выбрав момент, когда никто её не заметит, Мари-Луиза подошла к двери, держа в руках острый кинжал, и отодвинула задвижку на двери, где томилась пленница.
На вошедшую к ней Мари-Луизу княгиня поначалу не обратила внимания, решив, что это очередная служанка, но повернувшись к ней, распознала в ней знатную даму и в тот же миг заметила в её руке кинжал. 
— Вы пришли, чтобы убить меня, сударыня? — сказала она. — Что ж, я готова к этому. Это очень милосердно с вашей стороны теперь, когда меня отторгли от родного дома, от мужа и от моих детей, да ещё вдобавок отняли моего возлюбленного. Убейте же меня, я не собираюсь противиться вашему решению.
— Кто вы? — спросила Мари-Луиза. — Почему мой супруг держит вас здесь в заточении?
— Ваш супруг? — в свою очередь удивилась Екатерина Шарлотта. — Если ваш муж похитил меня, спросите его сами, для чего он это сделал! Я не знаю, кто меня похитил, я не видела даже лиц моих похитителей, ибо они были в масках. При этом я убеждена, что они действовали по заданию какого-то дворянина, поскольку место, где меня содержат, указывает на это. Теперь я в этом убедилась. Итак, это ваш муж! Что ж, сударыня, я поздравляю вас с тем, что ваш супруг – похититель княгини Монако!
— Княгиня Монако? — воскликнула Мари-Луиза, не веря своим ушам. — Вы – та самая Екатерина Шарлотта де Грамон, которая два года назад вскружила голову Королю Франции? А теперь вы обольстили ещё и моего мужа?
— Что касается Короля Франции, дело не вполне так, впрочем, думайте, что хотите обо мне. Но я не обольщала вашего мужа, я даже не знаю, кто он, и никогда не видела его, — ответила Екатерина Шарлотта.
— Мой муж – Карл Второй, герцог Лотарингский, — гордо сообщила Мари-Луиза. — Я не верю вам, что вы с ним не знакомы!
— Карл Второй Лотарингский?! — в ужасе воскликнула Екатерина Шарлотта. —Разумеется, я с ним знакома, но не в том смысле, который вы в это вкладываете. Этот старик приезжал к моему мужу и просил его поддержки в борьбе за своё герцогство не так давно, но мой супруг отказался ввязываться в эту авантюру. Неужели за это он меня похитил? Какое коварство, какая низость! Я была лучшего мнения об этом человеке.
— Вы говорите, что он приезжал с просьбой о поддержке к вашему супругу и получил отказ? — переспросила Мари-Луиза. — Вероятно тогда он увидел вас и влюбился, хотя я не понимаю, с какой стати он предпочёл вас мне. Вкусы мужчин бывают порой просто удивительны! Их тянет на разнообразие даже в том случае, если их предмет на стороне на десять лет старше законной супруги! Какая безвкусица!
— Карл Лотарингский видел меня бесчисленное множество раз, — ответила княгиня. — И никогда он не проявлял ко мне никакого интереса. Поверьте, сударыня, эта поездка не могла быть причиной его влюблённости. Кроме того, я и не виделась с ним во время этой поездки.
— Откуда же вы знаете, что он приезжал к вашему мужу и просил его о поддержке? — усомнилась Мари-Луиза.
— Мой супруг не скрывает от меня подобных новостей, — ответила Екатерина Шарлотта. — В последние годы мы редко воркуем как влюблённые, но мы остались друзьями, и всё, что может хоть как-то меня заинтересовать или развлечь, он мне сообщает, также как и я ему.
— Тогда почему же он вас похитил? — настаивала Мари-Луиза.
— Хотела бы я знать! Ведь я уже посоветовала вам, сударыня, самой задать ему этот вопрос, — ответила княгиня. — Однако, у меня есть одна догадка. Я полагаю, что он похитил меня для того, чтобы диктовать условия моему большому другу.
— Вашему большому другу? — передразнила герцогиня. — Кто же он такой, этот ваш большой друг, чтобы герцог Лотарингский был заинтересован в том, чтобы диктовать ему свои условия? Вы намекаете на Его Величество Короля Людовика XIV?
— Почти что так, — просто ответила княгиня. — Мой самый большой друг не совсем Король Франции, но, поверьте, он ничуть не уступает ему ни в чём, а на мой взгляд, даже во всём превосходит его.
— Как вы смеете говорить про Короля Франции подобные дерзости, что какой-то дворянин может во всём его превосходить? — скорее удивилась, чем возмутилась герцогиня.
— Поверьте, в данном случае это отнюдь не дерзость, — возразила княгиня. — Этот случай – именно тот, когда подобное сравнение допустимо, за него нельзя осуждать, поскольку человек, о котором я говорю, стоит не ниже Короля Франции по своему происхождению, так что моё сопоставление никого не унижает.
— Так вы говорите о Филиппе Орлеанском? — высказала свою догадку герцогиня.
— Вы почти угадали, герцогиня, но при этом вы по-прежнему далеки от истины, — ответила княгиня. — Поскольку ваш супруг, вероятно, проник в тайну этого человека, то вы могли бы расспросить у него обо всём, и в этом случае ваша ревность ко мне рассеялась бы как дым, так как вы согласились бы со мной, что манипулировать этим человеком для вашего мужа намного важней, чем присовокупить меня к ещё одной своей мужской победе.
— Я не могу его спросить, поскольку его арестовали по приказу Короля, — ответила в отчаянии Мари-Луиза.
— В таком случае вы сможете узнать правду только от меня, — сказала княгиня. — Но я не уверена, что имею право рассказать вам эту страшную тайну.
— Я догадываюсь, что этот человек обладает неким могуществом, — сказала герцогиня. — Не так давно войско из шестидесяти человек прибыло, чтобы арестовать Карла, но они уехали ни с чем после того, как он показал им своего гостя, или, быть может, пленника.
— Можете не сомневаться, что именно это послужило причиной того, что они уехали ни с чем, — подтвердила княгиня. — Ваш супруг содержит моего друга в плену не только как гарантию своей безопасности, но и как источник будущего возвышения при условии его покорности. К несчастью, он слишком любит меня, чтобы оставаться несговорчивым. Вот и весь секрет моего пребывания здесь.
— Я бы вам поверила, но два дня назад Карл отпустил этого человека, при том, что за ним приезжали всего лишь трое дворян, — возразила герцогиня. — Эти дворяне заночевали в комнатах, которые служат казематами для непокорных слуг и вассалов, после чего наутро были отпущены и вдобавок забрали с собой этого пленника.
— Это очень странно, — проговорила княгиня. — Неужели он уехал, оставив меня на произвол судьбы?
— Если, как вы говорите, он вас любит, то он за вами вернётся, — сказала герцогиня. — И в этом случае если он обладает достаточной властью, чтобы отменять приказы Короля, он сможет содействовать освобождению моего мужа. Итак, ваша свобода в обмен на свободу Карла, это вполне выгодная сделка для нас всех.
— Что же вы предлагаете, сударыня? — спросила княгиня.
— Для начала я не собираюсь вас отпускать, пока не получу взамен своего супруга, — ответила герцогиня, и вышла из комнаты, заперев за собой двери на задвижку.
Княгиня не успела, да и не смогла бы ей помешать, поскольку герцогиня всё ещё была вооружена кинжалом, к тому же она находилась в своём дворце, поэтому стоило ей крикнуть слуг, как княгиню схватили бы и заперли, не обращая внимание на её сопротивление и протесты. 

Глава LXII. Дворец герцога

Мари-Луиза решила попытаться разыскать тех людей, которые увезли Филиппа, понимая, что этот человек может оказать содействие в освобождении её мужа Карла Лотарингского. С этой целью она оделась и в сопровождении двух слуг собралась выйти из дворца, чтобы отправиться в карете на поиски.
У каждой двери, как оказалось, стояли стражники, никого не выпускающие наружу. Это невероятно возмутило герцогиню, но ей сообщили, что таков приказ Короля, и ей надлежит сохранять спокойствие до прибытия Его Величества. В бессильном негодовании герцогиня возвратилась в свои покои.
В то же самое время д’Артаньян, оставив Сюзанну под опекой друзей, и отпустив Франсуа и де Планша в их родной гвардейский полк, который под командованием графа Рошфора прибыл в Нанси, направился в разведку ко дворцу герцога. Там он встретил маркиза де Лувуа, который уютно устроился в одном из прилегающих ко дворцу малых домов, что позволяло ему руководить войском, оцепившим дворец, не обременяя себя гостеприимством дома, хозяина которого он арестовал и намеревался направить в Париж, в Бастилию.
— Доброе утро, господин министр! — поприветствовал д’Артаньян маркиза.
— Доброе утро, господин маршал! — ответил маркиз.
— Через какие ворота удобнее войти во дворец? — осведомился д’Артаньян.
— Это не имеет никакого значения, поскольку в настоящий момент никто не может ни войти в него, ни выйти из него, согласно приказу Его Величества, — ответил маркиз.
— И как долго будет продолжаться такая ситуация? — спросил д’Артаньян.
— Вплоть до прибытия Его Величества, — с гордой улыбкой ответил маркиз. — Я позабочусь о том, чтобы приказы Его Величества исполнялись с точностью.
— Счастлив Король с такими слугами! — сказал на это д’Артаньян.
— Вы правы, граф, я являюсь достойнейшим слугой Его Величества, что доказал уже не раз, — ответил маркиз с гордостью.
— Это, безусловно, так, но в данном случае я произнёс пароль, — уточнил маршал.
— Пароль? — удивился маркиз. — Какой пароль? Ах да, пароль! Что ж, мы ведь оба знаем, что вы его знаете, и я его знаю. Для чего же его было произносить?
— Для того, разумеется, чтобы подтвердить, что я имею право делать то, что намереваюсь, а именно: посетить дворец герцога с целью выполнения особых указаний Его Величества, — пояснил д’Артаньян. — Можете не отвечать на мой пароль вашим отзывом, поскольку, как вы верно заметили, мы оба знаем, что оба мы знаем пароль.
— Правильно ли я понимаю, что, произнеся пароль, вы намекаете, что имеете какие-то особые полномочия от Его Величества? — осведомился маркиз с некоторым сомнением.
— Совершенно верно, господин министр, — согласился д’Артаньян. — И также полагаю, что тот факт, что вам тоже сообщён этот пароль, доказывает, что вы, как и я, наделены высшим доверием Его Величества для выполнения особой тайной миссии по спасению Франции.
 — Особого доверия в особой миссии? — переспросил маркиз. — Разумеется, я пользуюсь особым доверием Его Величества, можете в этом не сомневаться!
— Следовательно, на нас с вами, господин маркиз, лежит чрезвычайно важная обязанность, — сообщил д’Артаньян заговорческим тоном. — Прежде всего, и это самое важное, необходимо осмотреть все бумаги герцога Лотарингского для выявления всех его тайных связей и для раскрытия его заговора против Короля. Не скрою, это наиболее ответственная и наиболее важное поручение. Второе дело состоит в том, чтобы переписать всех лиц, присутствующих во дворце на момент ареста герцога. Это занятие рутинное и не столь ответственное и важное, однако, требуется выполнить и его тоже. Итак, у нас два важных дела и нас с вами двое. Как мы поступим, господин министр?
— Разумеется, мне надлежит выполнить самое важное и самое ответственное дело, ведь я – военный министр! — ответил маркиз.
— Вы правы! Как это я сам не догадался! Всё именно так и обстоит! — воскликнул д’Артаньян и посмотрел на министра с лицом, выражающем искренний восторг. — К тому же, кто как не вы сможет разобраться во всевозможных запутанных бумагах! Что касается меня, я далёк от любви к чтению. Я привык общаться с живыми людьми.
— Что ж, мы так и поступим, — милостиво ответил министр.
— Советую вам прихватить с собой не менее четырёх солдат, чтобы было кому выносить бумаги из дворца и грузить их в карету, которую следует направить в Лувр лично Королю, — добавил д’Артаньян. — Лучше возьмите восемь человек, ведь вдруг кто-то вздумает напасть на вас, чтобы отомстить за арест своего суверена.
Министр после этих слов решил взять с собой двенадцать вооруженных гвардейцев и двинулся во дворец герцога.
— А вам не нужна охрана, господин маршал? — спросил маркиз.
— Моя персональная охрана всегда при мне, — ответил д’Артаньян и похлопал по своей шпаге. — Большего мне не понадобится.
После этого министр в сопровождении личной охраны и маршал в сопровождении личной шпаги вошли во дворец герцога и приступили к своим обязанностям, которые придумал для этого случая д’Артаньян.
— Милейший! — обратился д’Артаньян к дворецкому. — Господин военный министр направляется в кабинет герцога для исполнения приказа Его Величества. Покажите ему дорогу и пришлите мне какого-нибудь слугу, с которым я смогу осмотреть остальную часть дворца и составить перепись присутствующих. Строжайший приказ Короля.
Дворецкий молча кивнул и отправился исполнять повеление д’Артаньяна, понимая, что спорить бесполезно, поскольку конвой вокруг всего дворца говорил сам за себя наиболее красноречиво и убедительно, что прибывшим офицерам следует подчиняться.
Минуту спустя к д’Артаньяну подошёл один из слуг.
— Меня интересует удерживаемая здесь силой знатная дама, — сказал он. — Если ты меня немедленно отведёшь к ней, я, быть может, распоряжусь, чтобы тебя не повесили вместе со всеми остальными слугами государственного преступника.
— Господин офицер! — взмолился слуга. — Я здесь совершенно не при чём! Я всего лишь слуга монсеньора, выполняющий самую простую работу. Я разносчик.
— Разносчик еды? — спросил д’Артаньян.
— В некотором смысле совсем наоборот, — ответил слуга тихо. — Моя обязанность состоит в том, чтобы выносить и мыть ночные горшки и наводить чистоту в наиболее загрязнённых местах.
— Если так, то я смогу убедить королевского прокурора не вешать тебя, как злостного заговорщика, а всего лишь расстрелять, — успокоил слугу д’Артаньян. — Но если ты окажешь содействие следствию, тебя оставят в живых и даже, вероятно, позволят получить заработанное тобой жалованье, которое тебе, полагаю, задолжал за месяц твой господин, но лишь при условии полнейшего послушания. Итак, ты знаешь, что необходимо делать.
— Если вы говорите о госпоже, которую привезли неделю назад и держат в правом крыле дворца, то я, разумеется, отведу вас к её двери! — сказал ошарашенный слуга.
— Идём же, и не вздумай хитрить со мной! — распорядился д’Артаньян и похлопал рукой по своей шпаге, а также взвёл курок у одного из прихваченных им пистолетов.

Подойдя к дверям, за которыми была заперта княгиня Монако, д’Артаньян обнаружил, что помимо засова, на них висит большой замок.
— Открывай, — распорядился маршал.
— Но у меня нет ключей! — ответил слуга. — Ключи от этого замка, вероятно, у герцогини!
— Что ты врёшь, болван? — возмутился д’Артаньян. — Как же ты выносишь ночные горшки, если у тебя нет ключей от этой комнаты?
— Эта комната никогда не запиралась на замок, — ответил слуга. — Она закрывалась только на засов, а у двери всегда дежурил кто-то из солдат герцога. Меня они пускали за той надобностью, которую я исполнял. Этот замок появился после вчерашнего дня, то есть либо вечером, либо ночью, или же сегодня утром.
— Тогда веди сюда свою госпожу, герцогиню Лотарингскую, либо я выломаю эту дверь, — сказал д’Артаньян. — Если ты приведёшь кого-то другого вместо герцогини, я лично позабочусь о том, чтобы тебя не просто повесили, а сначала четвертовали, затем сожгли, а потом то, что останется, повесили. Ты меня понял?
— Но герцогиня не послушает меня и не пойдёт сюда по моей просьбе, — робко возразил испуганный слуга.
— Что ж, тогда проводи меня к ней, — согласился д’Артаньян. — Уж я-то найду аргументы, чтобы убедить её подчиниться приказам Короля Франции, передаваемым тайным исполнителем его воли в моём лице.
На дрожащих ногах слуга проводил д’Артаньяна в апартаменты герцогини.

Глава LXIII. Герцогиня

— Герцогиня, позвольте представиться, маршал Франции Шарль Ожье де Батс де Кастельмор граф д’Артаньян, — сказал наш гасконец. — Я происхожу из рода Монтескью-Фезансаков, однако это родство делает честь скорее им, нежели мне. Если я показался вам нескромным, то это лишь для того, чтобы вы знали, с кем беседуете, и наша беседа была бы максимально продуктивной и краткой.
— Я, безусловно, слышала о вас, граф, — ответила герцогиня. — Однако, я не ожидала от такого галантного рыцаря, графа и маршала, такой бестактности, какую вы себе позволили – явиться ко мне без приглашения.
— Позвольте напомнить, сударыня, что все мы в настоящее время пребываем на земле Франции, где Его Величество Король Франции Людовик XIV всюду у себя дома, — возразил д’Артаньян. — На этом основании хозяин этой земли направил меня сюда для решения деликатных дел, от которых может зависеть судьба Франции. Таким образом, я нахожусь здесь по приглашению хозяина этой земли и, следовательно, этого дворца, тогда как вы, сударыня, можете при некоторых условиях навсегда перестать иметь к этому дворцу какое-либо отношение. Ваш супруг своими действиями, как вам, видимо, известно, прогневал Его Величество, поскольку совершил государственное преступление. Если его не казнят, как некогда казнили кое-кого и познатнее вашего мужа за вину, быть может, меньшую, чем вменяется ему, то, смею предположить, ему, по всей видимости, предстоит провести остаток дней в Бастилии, или какой-нибудь иной тюрьме. Впрочем, это уже ненадолго.
— И я должна всё это выслушивать?! — возмутилась Мари-Луиза.
— Не обязательно, сударыня, — ответил д’Артаньян. — Вам надлежит выслушать меня лишь в том случае, если вы желаете облегчить участь вашего супруга, поскольку я – единственный человек во всей Франции, который может за него ходатайствовать перед Его Величеством по этому делу, а, быть может, даже могу сделать кое-что более существенное для этого.
— Я понимаю, о чём вы говорите, — произнесла с задумчивостью герцогиня. — Вы пришли шантажировать меня для того, чтобы заполучить что-то важное, что не смогли отнять грубой силой у моего супруга.
— Совсем наоборот, герцогиня, — возразил д’Артаньян. — Я пришёл для того, чтобы убедить вашу семью, то есть вас и вашего мужа, перестать лелеять надежду строить своё благополучие путем шантажа Его Величества, а для этого я просил бы вас содействовать скорейшему освобождению княгини Монако, которая, безусловно, содержится в вашем дворце, и я даже знаю, в какой именно комнате.
— Если вы знаете, где она содержится, и если на вашей стороне сила, забирайте её! — воскликнула с ожесточением герцогиня. — От меня-то что вы при этом хотите?
— Я могу её забрать с помощью вооруженной группы гвардейцев, выломав двери, и я, разумеется, это сделаю, если мы с вами не договоримся, — ответил д’Артаньян. — Однако прежде, чем объявлять войну, желательно убедиться, что все дипломатические методы уже себя исчерпали. Мне представляется весьма нежелательным действовать грубой силой, что приведёт, несомненно, к огласке того факта, что ваш супруг силой похитил и удерживал у себя в плену столь знатную даму, как Княгиня Монако, старшая дочь знаменитого Антуана III де Грамона и его не менее благородной супруги, Франсуазы-Маргариты дю Плесси Шивре, племянницы кардинала де Ришельё. Из уважения к её старшему брату, Арману де Грамон, графу де Гишу, которого я считал своим другом, пока он не погиб трагически в одном из сражений, а также из уважения к памяти принцессы Генриетты Стюарт, дочери Короля Англии Карла I и сестры нынешнего Короля Англии Карла II, которая была весьма хорошим другом упомянутому графу де Гишу, я умоляю вас сделать всё возможное, чтобы не бросать никакой тени на эту великолепную знатную даму. Уверен, что мы договоримся. Вы дадите мне ключ от двери, за которой заперта упомянутая княгиня, я предложу ей опереться на мою руку и покинуть ваш недостаточно гостеприимный дворец, после чего мы, быть может, сохраним об этом знакомстве самые радушные воспоминания, и в этом случае я постараюсь употребить всё своё влияние на смягчение участи вашего неразумного супруга, который так основательно увяз в заговоре, направленном на свержение законного Короля, что ему, полагаю, моё заступничество очень и очень понадобится.
— Я позволю вам забрать княгиню Монако, если вы вернёте мне моего мужа, — твёрдо сказала герцогиня.
— Вот как? — удивился д’Артаньян. — Вы, кажется, решили, что здесь идёт торг?
— Я свои условия сказала, — отрезала Мари-Луиза. — Если они вам не подходят, действуйте силой.
— Действовать силой – это моя профессия, герцогиня, — сказал д’Артаньян. — Итак, я вижу, что дипломатические методы исчерпали себя, поэтому я приступаю к методам военным.
После этих слов маршал вежливо поклонился герцогине и покинул её комнату, закрыв за собой двери.
— Меня не повесят? — спросил слуга, который стоял всё это время под дверями и, вероятно, подслушивал разговор.
— Нет, милейший, — ответил д’Артаньян. — Лично тебя всего лишь расстреляют, а всех остальных, кто засел в этом дворце, разумеется, повесят. За тебя я замолвлю словечко, поскольку ты как-никак кое в чём мне помог.
— Господин маршал! — воскликнул слуга. — Позвольте мне попытаться уговорить герцогиню!
— Ты же сам говорил, что она не станет тебя слушать, — удивился д’Артаньян.
— Я готов рискнуть, поскольку у меня нет иного выбора, — сказал слуга.
— Ты славный малый, как тебя зовут? — спросил маршал.
— Меня зовут Дэниэль Гальяно, — ответил слуга.
— Так вот, Дэниэль, — сказал д’Артаньян. — Просто начни стучать ногой по любой из дверей, какая тебе меньше нравится. Делай это минут пять-десять.
— Как прикажете, — согласился Дэниэль. — А что произойдёт потом?
— Твоя герцогиня опомнится, — ответил д’Артаньян. — Она выйдет из своей комнаты и предложит мне то, что я просил у неё.
Дэниэль подошёл к одной из дверей и стал неистова стучать в неё ногой. Почти тотчас же двери кабинета герцогини отворились и из них вышла Мари-Луиза.
— Граф, подождите! — сказала она. — Я думаю, что дипломатические методы ещё не исчерпали себя.
— Я вас слушаю, герцогиня, — ответил д’Артаньян.
— Я отпущу вашу княгиню немедленно, но взамен прошу вашего графского слова о том, что вы сделаете всё возможное для облегчения участи моего мужа, — сказала она.
— Сделать всё возможное для участи вашего мужа – это слишком много, — ответил д’Артаньян. — Ибо для меня почти не бывает невозможного. Неужели вы будете настаивать на том, чтобы я обеспечил ему самую лучшую участь, какую только могу? Этак вы попросите у меня отделить Лотарингию от Франции, присоединить к ней Эльзас и четверть германских земель?
— Вы хотите сказать, что это в вашей власти? — спросила герцогиня и не удержалась от улыбки.
— Я и сам не знаю, в моей ли это власти, или нет, но обещать ничего подобного я не намерен, — отмахнулся д’Артаньян. — «Всё, что в моих силах» — это слишком много, чтобы я давал кому-либо подобные обещания. Я вам не Кольбер какой-нибудь. Давайте-ка сговоримся о чём-нибудь попроще. Например, я могу добиться его освобождения, но только на этот раз и только до тех пор, пока он снова не вляпается в какую-нибудь переделку.
— Но это намного меньше того, о чём я хотела бы вас просить! — воскликнула герцогиня.
— Вот видите! — ответил д’Артаньян. — И при этом указанное обещание намного меньше того, чего вы попросили на самом деле! Я не могу раздавать подобные обещания направо и налево. Сделать для вашего супруга всё, что в моих силах, это чрезвычайно много!
— Что ж, я вам полностью верю в таком случае, — сказала герцогиня.
После этих слов она достала из-за пояса ключ и положила его на ладонь д’Артаньяна.
— Будьте спокойны, герцогиня, — сказал д’Артаньян, слегка пожимая руку Мари-Луизы. — Я способен оценить добровольное сотрудничество. Просьба молодой и хорошенькой женщины позволяет добиться от меня гораздо большего, чем шантаж и угрозы. Я имел в виду, что шантаж и угрозы вовсе на меня не действуют, они лишь раззадоривают меня. Все, кто мне угрожал, за очень немногим исключением, во всяком случае, все, кого я мог вызвать на дуэль, даже не успели пожалеть о своей непокладистости. Я в данном случае говорю о мужчинах. Что касается женщин, то после одной старинной истории, я стал нечувствителен к их притворству и лживым слезам. Я готов уступить только открытой просьбе, если она не идёт вразрез с моим долгом и моей честью.
— Тогда сделайте то немногое, что вы согласились мне пообещать, господин граф! — сказала герцогиня и удалилась в свою комнату.
— Вот что, приятель, — обратился к Дэниэлю д’Артаньян. — Меня здесь удерживают только два дела. Первое и главное – я должен забрать вашу пленницу. Второе дело – мне нужен список того, кто сейчас находится во дворце, не исключая никого. В этом списке не должно быть той дамы, которую я сейчас уведу. Сможешь ты мне предоставить такой список?
— Да, ваша светлость! — воскликнул Дэниэль. — Я попрошу писаря приготовить этот список как можно скорей. А что же будет со мной? И со всеми нами?
— Если через полчаса список будет мне передан через стражника, стоящего у парадного входа, тогда всех вас простят, — ответил д’Артаньян.
— Нас не казнят?! — воскликнул Дэниэль, не веря своим ушам.
— А ты думаешь для чего мне нужен список? — ответил д’Артаньян. — Пораскинь мозгами, дубина! Я прошу у тебя список тех, для кого я буду добиваться полного помилования. Если ты упустишь хотя бы кого-то, кто находится во дворце, этого человека казнят по твоей вине, поскольку он не будет внесён в список помилованных. Понимаешь всю важность твоего поручения?
 — Не извольте сомневаться, я впишу в список всех, кто находится о дворце, никого не пропущу! — воскликнул Дэниэль.
— Молодец, — ответил д’Артаньян. — Передашь список, скажешь, что он предназначен для господина маршала Франции. Смотри не перепутай.   
— Я тотчас бегу к писарю, чтобы подготовить этот список! — воскликнул Дэниэль и с позволения маршала Франции отправился туда, куда пообещал отбыть.
Сам же маршал торжественно освободил княгиню Монако, после чего, воспользовавшись паролем, покинул дворец герцога и привёл княгиню в трактир, где остановились его друзья, и где пребывал всё это время Филипп, скрывающийся от тех, кто мог бы опознать в нём Короля Франции.
— Друзья мои, — сказал д’Артаньян. — Я постарался избежать шумихи при освобождении княгини, но при этом связал себя обещанием содействовать освобождению Карла Лотарингского.
— Каким же образом мы сможем это сделать? — удивился Арамис.
— Нам потребуется лишь, чтобы Филипп назвал пароль господину министру, маркизу Лувуа, после чего сказал, что он отменяет свой приказ об аресте Карла Лотарингского и отпускает его домой.
— Что же будет после этого с Лувуа? — спросил Атос.
— Честно говоря, не знаю, — ответил д’Артаньян. — Но если Его Величество избавится от одного болвана в своём министерстве, я не возражаю.
— Жизнь научила меня тому, дорогой друг, что болванов не так часто изгоняют из министерств, как это следовало бы делать, — глубокомысленно сказал Арамис.

Глава LXIV. Возражения Арамиса
 
— Друзья мои, — сказал Атос. — Если мы воспользуемся сходством монсеньора Луи-Филиппа с Людовиком XIV, а также тем, что узнали пароль, для того чтобы освободить Карла Лотарингского, мы проявим чёрную неблагодарность по отношению к Королю. В этом случае нам надлежит, по меньшей мере, отослать Его Величеству подаренные нам шпаги и тем самым отказаться от чести состоять у него на службе.
— Опять поссориться с Королём Франции! — вздохнул Портос. — А ведь мы только-только с ним помирились.
— Да ведь мы и вернулись во Францию только для того, чтобы защитить Людовика! — воскликнул Арамис. — Неразумно ссориться с тем, кому решили помогать.
— Я согласен с вами, и я также нахожу ваши возражения основательными, — ответил д’Артаньян. — Но что же нам делать? Ведь бессмысленно лишать свободы семидесятилетнего старика, у которого мы уже вырвали жало, поскольку отняли средство для его интриг. К тому же, я обещал герцогине посодействовать освобождению её супруга.
— Вы обязательно что-нибудь придумаете, д’Артаньян, — сказал Портос.
— Всегда следует выполнять свои обещания, — сказал Атос.
— Истинно так, — согласился Арамис. — По этой причине никогда никому не следует давать никаких обещаний. В особенности – женщинам, поскольку они всегда слышат вчетверо больше того, что вы обещаете.
— Я полагал, что в нашей компании самый женоненавистник – Атос, а теперь вижу, Арамис, что вы его превзошли? — удивился д’Артаньян. — Мне казалось, что вы любите женщин.
— Я люблю не женщин, а общение с женщинами, и то лишь до тех пор, пока оно не переходит за некоторые заранее определённые мной границы, — уточнил Арамис. — Как только женщина начинает считать тебя своей собственностью, то есть через десять минут после наиболее тесного общения, каковое может происходить между мужчиной и женщиной, следует немедленно бежать от неё как можно дальше.
— Арамис, но ведь ваша дружба с белошвейкой Мари Мишон, как мне кажется, длилась дольше, чем вы говорите, не так ли? — сказал с улыбкой д’Артаньян.
— О, Мари Мишон! — снисходительно улыбнулся Арамис. — Я был молод и увлечён. Это длилось долго, признаю. Но в конце концов мы расстались. Я не люблю стоять в очереди. Мари Эме де Роган-Монбазон, герцогиня де Шеврёз в этом смысле была хороша лишь для кратковременных встреч.
— Вы хотите сказать, что у неё было одновременно два кавалера? — спросил Атос.
— Два кавалера – это ещё не очередь, — отмахнулся Арамис. — Наряду со своим супругом, герцогом де Шеврёз, эта дама умудрялась одновременно флиртовать с таким количеством мужчин, что я затрудняюсь их всех упомнить. В этот круг входили и Ла Порт – дальний родственник кардинала де Ришельё, который был им приставлен в качестве камердинера-соглядатая к Королеве, но благодаря Марии переметнулся полностью в лагерь заговорщиков, возглавляемый, чаще всего, именно ей…
— Ла Порт – дальний родственник Ришельё? — удивился Атос.
— Мать герцога де Ришельё – Сюзанна де Ла Порт, дочь адвоката парижского парламента, получившего дворянство, — ответил Арамис.
— Так вы говорите, что Шеврёз была с ним в связи? — спросил Портос.
— Если бы только он! — ответил со вздохом Арамис. — В этот список входит также Ларошфуко, а также граф Холландский, чрезвычайный посол Англии, или, как его чаще называли, граф Холланд.
— Это тот, который приезжал во Францию вместе с Бекингемом? — уточнил Атос. — Ведь он, кажется, был женат?
— Герцогиня де Шеврёз также была замужем, впрочем, как и сам Бекингем, — ответил Арамис. — Кому и когда это мешало?
— Но Бекингем, по-видимому, не достаточно сильно любил свою супругу, коль скоро он обратил своё внимание на нашу Королеву? — спросил Атос.
— Я вас умоляю, Атос! — усмехнулся Арамис. — Бекингем обратил внимание на Королеву? Кто вам это сказал? Дело обстояло совсем иначе. Мария де Шеврез вместе с графом Холландом решили свести Анну Австрийскую и Бекингема, задумали и сделали это. Герцогиня де Шеврез, или Шевретта, как называла её Королева, считая её ближайшей подругой, расписывала Королеве как могла все достоинства Бекингема, а тем временем её друг граф Холланд, который был также ближайшим другом Бекингема, расписывал герцогу достоинства Анны Австрийской. Эта парочка зародила и подогревала взаимный интерес герцога и Королевы. Это был великий план. Следует учесть, что наша Королева могла при желании вертеть, как ей вздумается, и своим безвольным супругом Королём Людовиком XIII, и первым министром, кардиналом Ришельё, а Бекингем со своей стороны был фаворитом и первым министром двух английских Королей, сначала Якова I, затем и Карла I, причём я бы даже назвал его членом этой семьи в таких смыслах, о которых не принято распространяться, то есть он был правителем Англии в большей степени, чем эти два Короля вместе взятых. Итак получается, что Шевретта и граф Холланд замыслили создать такой союз, который был бы самым сильным союзом во всей Европе, если бы он состоялся. При этом, разумеется, они мыслили оставаться для обоих высокопоставленных персон важнейшими и незаменимыми наперсниками, то есть стать теми, без кого эта всесильная парочка не могла бы обходиться! Неплохая задумка, не так ли? Впрочем, Шевретте этот опыт был уже не в диковинку, поскольку первый её муж, сначала сокольничий, а впоследствии коннетабль Франции Шарль д’Альбер де Люинь, доминировал над Людовиком XIII, то есть опять-таки вертел им, как хотел, пока сама она, в ту пору мадам де Люинь, точно так же доминировала над Анной Австрийской. Достаточно сказать, что все бриллианты, оставшиеся от казнённой супруги Кончино Кончини, маршала д’Анкра, от известной Леоноры Дори Галигай, Королева Анна передарила своей подруге Шевретте. Сама она не располагала таким арсеналом бриллиантов, которые накопила Шевретта. Когда она, скрываясь от Ришельё, отослала свои драгоценности своему другу Ларошфуко для сохранности, стоимость этих драгоценностей составила более двухсот тысяч ливров по мнению самого Ларошфуко, но я убеждён, что компетентный ювелир оценил бы их вдвое дороже. Однако де Люинь ушёл в мир иной, а Шевретта осталась при Королеве Анне, её влияние на Королеву было велико, но влияние самой Королевы на политику Франции и, следовательно, на финансы, постепенно ослабло почти до нуля. Естественно, что Шевретта всегда мечтала возродить своё влияние на королевскую семью в целом, а не только на одну лишь Анну, дабы вернуться на вершину власти, чтобы снимать самые сливки жизни! Поэтому совместный проект Шевретты и Холланда, направленный на сводничество Бекингема и Анны, я считаю полностью идеей Марии.
— Тем не менее, между Коревой и герцогом возник вполне искренний роман, и мы сами участвовали в спасении чести Королевы, между прочим, не без вашего деятельного участия, Арамис, — возразил Атос.
— Этот роман не мог не произойти, если оба творца этого адюльтера обладали достаточной возможностью для всестороннего содействия его развитию, — ответил Арамис. — Удалить всех свидетелей для того, чтобы оставить Анну и Бекингема наедине и без свидетелей – это был их излюбленный приём, и однажды это привело к такой сцене, которая стала известна всему двору. Воспользовавшись тем, что в садовой беседке, окружённой со всех сторон зелёными изгородями, их никто не видит, а Шевретта и Холланд прогуливались у ближайшего поворота, составляя тем самым некую стражу их уединения. Поэтому Бекингем решился доказать Анне не только свою любовь, но и свою мужественность. Впрочем, он был неловок и нелеп. Анна ожидала только нежности и ласки, тогда как резвый Бекингем поспешил постараться извлечь все выгоды из этого уединения, причём пошёл в атаку столь решительно, что даже расцарапал ляжки нашей Королеве бриллиантами на галунах своих штанов.  Впрочем, это, видимо, единственный физический результат, наряду с тем, что он успел навести некоторый беспорядок в одежде Королевы, который ей пришлось собственноручно поспешно устранять. Королева от неожиданности вскрикнула, на что Шевретта и Холланд постарались не обращать внимания, но она затем вскричала более настойчиво, призывая на помощь своего шталмейстера. Она даже сделала ему выговор за то, что он оставил её одну, дав, таким образом, повод для сомнений в её верности Его Величеству.
— Выходит, что Королева не любила Бекингема? — спросил Портос.
— О, я этого не говорил, — возразил Арамис. — Она как-то сказала, что если бы можно было любить ещё одного мужчину, кроме собственного мужа, тогда она, несомненно, выбрала бы Бекингема. Но его излишне решительные шаги она восприняла отрицательно, поскольку вдыхала впоследствии: «О, если бы мужчины не были столь грубы!»
— Выходит, что если бы он действовал не столь решительно, а постепенно, он преуспел бы в своих желаниях? — спросил Атос.
—Бекингем понимал, что у нег не будет другого шанса, — ответил Арамис. — Если бы он проявил больше терпения и нежности, то он бы полностью овладел сердцем Королевы, но ему необходимо было не только её сердечное влечение, но и физические доказательства его полной победы над ней, как женщиной. Впрочем, сердцем-то её он и без того овладел, так что платоническая любовь у них присутствовала, можете не сомневаться. Я даже полагаю, что если бы Бекингему представился второй шанс в подобных обстоятельствах, Королева не стала бы поднимать шум, но мы не можем этого знать. Она была истинной католичкой, и пока Людовик XIII был жив, полагаю, она сохраняла ему телесную верность, а духовной близости с ним у неё никогда не было, так что в мыслях своих она могла любить кого угодно, что, вероятно, и делала.
— Но ваш рассказ был не о Королеве, а о герцогине де Шеврёз, — сказал Атос. — Вы обвинили её в излишне большом количестве связей, хотя те, о которых вы сказали, едва ли можно назвать «очередью».
— Атос, вы всегда были таким отчуждённым от этой темы, но, как вижу, история жизни Марии вас интересует вопреки вашим традиционным взглядам на эту тему, — сказал с улыбкой Арамис. — Впрочем, ваш интерес понятен. Я заметил, что Рауль очень похож не только на вас, но и на герцогиню. Поэтому, вероятно, и вы можете назвать кое-кого, кто когда-то положил свою подушку рядом с головой прекрасной герцогини.

(Переводчик полагал бы, что термин «Реализовал свою мужественность» или что-то подобное был бы более уместен, но в данном случае Дюма употребил широко употребляемое во времена Людовика XIV иносказание – примечание переводчика).

— Я не давал обета безбрачия, — улыбнулся Атос, — и я рад, что нарушение этого обета подарило мне такого великолепного сына.
— Я присоединяюсь к вашей радости, Атос, — ответил Арамис. — И, поверьте, в отношении герцогини у меня не может уже возникнуть чувство ревности ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Всё это из-за Бекингема.
— Из-за Бекингема? — удивился Атос. — Он также входит в число её сердечных тайн?
— Вы этого не знали, Атос? — спросил Арамис. — Что ж, тем не менее, это так. Герцогиня побывала в Англии по приглашению Бекингема, представляя там как бы саму Королеву. Герцог воспринял это именно таким образом, поэтому он устроил ей поистине королевский приём. Так торжественно и помпезно, роскошно и богато, как принимали герцогиню де Шеврёз и двух сопровождающих её дам в Англии, следовало бы принимать лишь Королеву Франции, и никого иного. Разумеется, Шевретта поплыла. Но и Бекингем вошёл в роль. По-видимому, он решил, что герцогиня полностью представляет в своём лице Анну Австрийскую во всех смыслах, в том числе и как вестницу её любви, поэтому он довершил свою мужскую атаку, и на этот раз не встретил столь решительного сопротивления, какое ему было оказано самой Анной в пресловутой садовой беседке. По этой причине граф Холланд, чьи права на внимание Шевретты в Англии были ущемлены, рассорился и с самой Шевреттой, и с Бекингемом. Полагаю, что и Королева охладела к своей ближайшей подруге именно по этой причине. Впрочем, охлаждение ведь произошло намного позже. Видимо, кардинал Ришельё лишь в нужное время и в нужных обстоятельствах представил Королеве доказательства этого адюльтера для того, чтобы окончательно рассорить её с Шевреттой. Это была его маленькая месть за сеть заговоров, в которые Мария вовлекала ещё много раз и саму Королеву, и брата Короля, герцога Орлеанского, и других принцев и высокопоставленных дворян, имена которых вы прекрасно знаете.
— Кардинал, имевший много шпионов, даже в Англии, разумеется, был в курсе подобных дел, — задумчиво проговорил Атос.
— Не только Миледи шпионила для кардинала в Англии, — согласился Арамис. — Я тщательно изучал историю этого дела и могу вас заверить, что не менее десяти шпионов действовали в это время в интересах Ришельё в Лондоне, самая известная из которых – графиня Карлейл. Она помогала Миледи во всех её делах, включая дело с подвесками.
— И вы полагаете, что кардинал знал о связи герцогини де Шеврёз с Бекингемом, и рассказал об этом Королеве? — спросил Атос.
— Он не только знал об этом, и не только рассказал об этом Королеве, он рассказал об этом и другим людям, и даже придумал остроумный каламбур на эту тему, — ответил Арамис.
— Что за каламбур? — спросил Портос.
— В письме Шомбергу он написал: «Англичан называют старыми козлами, поскольку некоторые из них порезвились с одной из наших козочек», — сказал Арамис.
При этих словах Портос и д’Артаньян расхохотались, а Атос погрустнел.

(Бекингем – Bouquinquan – в данном случае созвучно со словом старый козёл – bouquin, bouc – а также Шевретта, как называла герцогиню Анна Австрийская – Chevrette – означает «козочка». Примечание переводчика).

— Епископ Мандский писал, что ему кажется, будто герцогиня и две сопровождавшие её дамы прибыли в Англию не для того, чтобы уладить вопросы о религиозной терпимости, а для того, чтобы решить вопросы, касающиеся домов терпимости, — продолжил Арамис жёстким голосом, из чего д’Артаньян понял, что эту злобу на герцогиню Арамис направляет, прежде всего, на самого себя. 
— Друзья мои! — воскликнул д’Артаньян. — Если вы хотели убедить меня не давать обещаний женщинам, вы почти убедили меня на будущее, однако, это не отменяет уже данных мной обещаний. К тому же, нам нет никакого дела до супружеских измен каких-либо дам, которые, быть может, слишком утомились своими мужьями. В любой супружеской измене виноваты оба супруга.
— Мы обсуждали не супружеские измены, друг мой, — возразил Атос. — Их бы ещё можно понять и простить. Мы говорили об измене женщин своим любовникам, что совершенно отвратительно.
— А мы, мужчины, разве не изменяем своим любовницам? — спросил д’Артаньян. — Неужели же мы не простим им то, в чём они так похожи на нас?
— Мужчины несут на себе всю тяжесть военных походов, — проворчал Портос. — И нет ничего плохого в том, чтобы иной раз они нет-нет, да и да.
— А женщины несут на себе всю тяжесть ожидания мужчины в домашнем одиночестве, — возразил д’Артаньян.
— Ну, это не относится к той Козочке, о которой мы говорили, — улыбнулся Арамис. — Однако, по вашему лицу, д’Артаньян, я угадываю, что вы уже придумали выход из создавшегося положения. Расскажите же нам, как мы сможем и выполнить ваше обещание супруге Карла Лотарингского, и при этом не поссориться с Королём Франции? 

Глава LXV. Спектакль для министра

Спустя некоторое время в дом, где остановился министр де Лувуа постучал охранник и доложил, что маршал д’Артаньян просит принять его и четверых его спутников. Один из спутников был в тряпичной маске цвета стали, закрывающей всё его лицо.
— К чему такие церемонии? — удивился де Лувуа, сам выходя навстречу маршалу и его спутникам. — Мы же все свои – служилые люди! Маршал, вы можете заходить ко мне и без доклада!
— Господин министр, я прошу удалить всех людей, чтобы принять меня и моих спутников без свидетелей, — сказал д’Артаньян. — Это дело государственной важности.
— Что ж, граф, это, конечно, довольно необычно, ведь мой адъютант всегда при мне, как и секретарь, — ответил маркиз. — Но если вы настаиваете, я готов удалить всех моих людей.
— Я настаиваю, маркиз, — сказал д’Артаньян.
— Он настаивает, — поддакнул Портос и выразительно взглянул в глаза министру.
Увидев очень близко от своего лица большое лицо Портоса на огромном туловище, министр невольно вздрогнул и усомнился в целесообразности устранения своей охраны, однако, зная, что д’Артаньян является особо доверенным лицом Короля, не решился проявлять признаки трусости.
— Этот разговор только для посвящённых, — сказал Атос с мягкой улыбкой.
— Портос, кажется, вы напугали господина министра, — сказал с усмешкой Арамис, все четверо рассмеялись, после чего министр также рассмеялся, хотя в душе ему было не до смеха.
«Если бы д’Артаньян хотел меня убить, он легко мог это сделать, — подумал министр. — А если он захочет меня арестовать, ему это не удастся даже с этими четырьмя спутниками, поскольку повсюду верные мне люди».
После этих мыслей де Лувуа, действительно, понял, что его посетители шутят, рассмеялся уже искренне и сделал знак секретарю, адъютанту и охранникам удалиться.
Едва лишь в комнате остались только министр и его гости, человек в маске снял её и показал своё лицо.
— Ваше Величество! — воскликнул де Лувуа, узнав Короля. — Какая неожиданность и какая честь! Я немедленно распоряжусь…
— Господин маркиз, — сказал Луи-Филипп, ибо это был он. — Я прибыл инкогнито, и также инкогнито покину вас очень скоро. Я хочу убедиться в том, насколько точно вы поняли мои указания, и насколько точно вы их выполняете.
— Ваше Величество, я рад принимать вас здесь, и прошу простить меня за неподобающую обстановку, я сейчас распоряжусь, чтобы приготовили всё необходимое…
— Не надо, Лувуа, я же сказал, что я здесь запросто, без чинов, инкогнито, — возразил Луи-Филипп. — Слушайте же меня внимательно и отвечайте на мои вопросы.
— Да-да, конечно, — пролепетал маркиз.
— Подтверждаете ли вы, что если я прикажу вам освободить Карла Лотарингского, не назвав пароля, то вы откажетесь это сделать? — спросил Луи-Филипп.
Министр покрылся холодным потом. Он помнил, что Король велел в таком случае отказаться от выполнения подобного приказа даже если он исходит от самого Короля, но он боялся вместе с тем и перечить Королю.
— Я подтверждаю, что такое распоряжение было вами выдано, — сказал он, не зная ещё, как ему поступить, если Король всё же потребует освобождения Карла.
— Всё в порядке, не беспокойтесь, — сказал Филипп. — Я не собираюсь отменять своего распоряжения, не называя пароля, а, кроме того, для того, чтобы вы успокоились на это счёт, я назову вам пароль. Он звучит так: «Счастлив Король с такими слугами!»
— «Счастлив Король с такими слугами!» — подтвердил де Лувуа. — Именно так.
— Ну вот и разобрались, — сказал Филипп, усаживаясь в кресло, которое министр услужливо пододвинул. — Теперь же поговорим вот о чём. Вы, как я понимаю, ещё не успели отправить Карла под конвоем в Париж?
— Он будет отправлен немедленно, — пролепетал де Лувуа. — Произошла лишь небольшая задержка с подготовкой кареты, поскольку на имеющихся каретах не было решёток. Я не рискнул отправлять его в карете без решёток, чтобы он не сбежал.
— Не беспокойтесь, маркиз, вы всё прекрасно делаете, — вновь успокоил Луи-Филипп министра. — Я лишь хотел бы воспользоваться задержкой, которая возникла, для того чтобы переговорить с Карлом Лотарингским в вашем присутствии и в присутствии этих господ, после чего вы отправите его, но тихо, так чтобы об аресте герцога знали как можно меньше людей.
— Я тотчас же велю его доставить, — воскликнул де Лувуа.
— Не прежде, чем я снова надену эту маску, — возразил Луи-Филипп. — Я не желаю, чтобы меня видели ваши солдаты. Когда его доставят, пусть охранники выйдут из комнаты и подождут за дверью, а после того, как мы переговорим, они его заберут.

После того, как распоряжения Луи-Филиппа были в точности выполнены, в результате чего перед ним стоял Карл Лотарингский, принц снял маску.
— Карл Лотарингский! — сказал он, обращаясь к пленнику. — Я нахожусь здесь для того, чтобы смягчить вашу участь и даже, быть может, возвратить вам свободу, но она будет возвращена вам не в данный момент. Если вы смиритесь и признаете мою власть над вами, я рекомендую вам выслушать меня внимательно. В этом случае вас скоро освободят, вы сможете вернуться в свой дворец и я уже позаботился о том, чтобы слухи о вашем аресте не распространялись за пределы вашего дома. Если же вы проявите непокорность, я не могу обещать вам даже сохранения вашей жизни.
— Вы не тот, за кого себя выдаёте, — сказал Карл. — Я не думаю, что этот разговор имеет какой-либо смысл.
— Хорошо, я понимаю, что вы имеете в виду, но вы ошибаетесь, — сказал Филипп. — Прежде, чем я буду продолжать разговор с вами, я прошу господина военного министра, маркиза де Лувуа, рассказать вам о том неординарном приказе, который я дал ему в Лувре, а также о том диалоге, который мы имели перед вашим приходом.
— Смею ли я в вашем присутствии?.. — проговорил де Лувуа.
— Я приказываю вам, — ответил Филипп.
— Перед тем, как отправить меня для ареста господина герцога Лотарингского, вы, Ваше Величество, сказали мне некий пароль… — сказал де Лувуа.
— Не надо его называть, достаточно того, что я его сообщил, — перебил министра Филипп. — Расскажите же, для чего я его вам дал?
— Вы сказали, что я должен буду арестовать господина герцога, и этот приказ не может быть отменён даже вами самими, если вы перед этим не назовёте мне этого пароля, — сказал министр, который ничего не понимал в происходящем.
— Именно так, маркиз. Даже я сам без знания пароля не смог бы отменить приказа о вашем аресте, — подтвердил Филипп. — Вы понимаете, герцог, глубинную суть этого приказа? — спросил Филипп и крайне высокомерно посмотрел на Карла.
— Полагаю, что да, — сказал Карл, и склонил голову.
— Скажите, господин министр, назвал ли я вам в точности этот пароль? — спросил Филипп министра.
— Да, слово в слово! — подтвердил де Лувуа.
— Надеюсь, герцог, вы понимаете значение и этого факта, — отметил Филипп. — Итак, я полагаю, вы не сомневаетесь в том, с кем вы говорите, и, следовательно, какова моя власть над вами? Полагаю, вы возьмёте назад свои слова о том, что я не тот, за кого себя выдаю.
Вместо ответа, герцог преклонил одно колено.
— Хорошо, я доволен! — ответил Филипп. — Можете встать с колен. Итак, вы повинны передо мной и знаете о своей вине, она несомненна. Я намеревался серьёзно наказать вас. Но я могу вас простить. Однако, запомните это хорошенько, я не собираюсь решать вашу судьбу здесь и сейчас. Вас отвезут в Лувр, где я повторно буду иметь с вами разговор, если мне будет это угодно. В качестве напоминания самому себе об этом намерении я дам вам ходатайство за вашу свободу, написанное маршалом д’Артаньяном, которое я ещё не читал, и не намереваюсь читать, пребывая здесь инкогнито. Однако, маршал и его друзья уверяют меня, что, изучив его детально, я, вероятнее всего, полностью вас прощу. Что ж, я не возражаю, но у господина маршала есть условие. Он хочет заступиться за одного своего друга, гвардейца по имени де Планш, который вами чрезвычайно обижен. Дело в том, что юный родственник этого гвардейца, Жюль де Брион, был обманут вашим вербовщиком солдат по имени Монба. Вы должны расторгнуть незаконную вербовку Жюля де Бриона и наказать мошенника Монба. Также вы должны компенсировать Жюлю де Бриону те деньги, которые ваш вербовщик Монба хитростью выманил у него, а также возместить моральный ущерб, скажем, в размере пятой части от этой суммы. После чего разбирайтесь с вашим Монба сколько угодно.
— Я немедленно напишу распоряжение по этому делу, если за мной сохранена моя власть в моём герцогстве, — сказал герцог.
— Вы арестованы пока лишь временно, считайте, что вы всего лишь задержаны для разговора со мной в Лувре, или в Бастилии, это я решу в Париже, — ответил Филипп. — Таким образом, все ваши права герцога сохраняются, если над вами не состоится суд, и вам не будет вынесен приговор. Всё зависит от моего с вами разговора в Париже, помните об этом. Вы должны будете рассказать мне абсолютно всё, и в особенности, пересказать дословно этот наш с вами разговор, ибо до самой минуты этого разговора я намерен забыть его и не вспоминать, поскольку мне не приятно помнить об измене своих вассалов.
— Я в точности исполню ваши распоряжения, Ваше Величество, — ответил герцог.
— Также помните об обещании, которое вы дали господину герцогу д’Аламеда, — добавил Филипп. — Этот человек находится у меня на службе, как и трое других дворян, присутствующих здесь, поэтому всё, что исходит от них, исходит от меня. Помните об этом!
Герцог опять преклонил одно колено.
— Хорошо, я доволен, — ответил Филипп. — Граф де Ла Фер, вы хотели что-то добавить к моим словам?
— Благодарю, Ваше Величество, за то, что позволили мне добавить несколько слов, — сказал граф и поклонился с достоинством. — Я хочу утешить герцога, сообщив ему, что в ответ на возможность совершить индивидуальный осмотр его казематов и даже заночевать в них, ему предоставляется столь же познавательная возможность ознакомиться с казематами Бастилии. Прошу вас, герцог, рассматривать это лишь как ответную любезность, которая позволит и вам также удовлетворить своё любопытство и сравнить ваши казематы с казематами Его Величества. Не задерживайтесь там, герцог, поэтому постарайтесь убедить Его Величество при разговоре в Париже в том, что вы уже не вынашиваете те планы, за которые подверглись аресту, надеюсь, временному.
— Вы, монсеньор, видимо, также хотели что-то сообщить герцогу Лотарингскому? — спросил Филипп, обращаясь к Арамису.
— Я со своей стороны хочу напомнить герцогу о достигнутой договорённости и в качестве жеста доброй воли вручить ему ещё одну порцию лекарства, которую ему надлежит принять ровно через двадцать восемь дней, начиная с этого, — сказал Арамис. — Я свои обещания выполняю, так выполняйте же и вы свои.
После этих слов Арамис вручил герцогу небольшую коробочку, которую герцог с удовольствием принял от Арамиса.
— Господин маршал? — спросил Филипп.
— Вот письмо с моим ходатайством за вас, — сказал д’Артаньян. — Если вопрос с Жюлем де Брионом будет улажен, я готов оставить вам это письмо, чтобы вы могли его вручить Его Величеству непосредственно в Париже.
Герцог взял в руки письмо и внимательно его прочитал.
— Благодарю, граф, — сказал герцог, закончив чтение. — Вы, действительно, очень убедительно заступаетесь за меня. — Я немедленно напишу обещанное распоряжение, как только получу бумагу и перо.
— Господин барон, вы хотели бы сказать своё напутствие герцогу Лотарингскому? — спросил Филипп.
— Господин герцог, я не сержусь на то, что кровать, предоставленная мне для ночлега, была слишком короткой и узкой, а матраса на кровати не было, — ответил Портос. — Что было, то было. Я также не сержусь на то, что нам пришлось лечь спать голодными, не пропустив даже по бокалу бургонского на сон грядущий. Моё напутствие простое. Уважайте и цените вашего Короля и не ешьте морепродуктов. Если мои друзья хотят вашей свободы, значит, этого же самого хочу и я. Храни вас Господь!

После этого герцог написал распоряжение об устранении несправедливости по отношению к Жюлю де Бриону, они обменялись документами с д’Артаньяном, Филипп надел свою маску и все пятеро покинули дом, в котором временно остановился военный министр де Лувуа.
— Ну, кажется, мы сделали всё, что необходимо для блага и спокойствия Франции, — сказал Атос. — Куда же мы направимся теперь?
— Мы выполнили лишь то, что необходимо для счастья Короля, а также для счастья и спокойствия монсеньора Принца, — ответил д’Артаньян. — Но мы ещё не сделали всего, что в наших силах для счастья и спокойствия Франции. Судьба королевства сейчас решается в Голландии.
— Вы говорите о продолжении войны? — спросил Арамис. — Что же мы можем сделать с этой проблемой для счастья и спокойствия Франции?
— Мы можем её закончить, — ответил д’Артаньян. — Ведь я теперь маршал, и с нами практически Король Франции! 
— Вы хотите её выиграть? — спросил Атос.
— Этого я не говорил, — ответил д’Артаньян.
— Боюсь спросить, вы хотите её проиграть? — спросил Арамис.
— Этого я не только не говорил, но даже и не думал! — ответил д’Артаньян.
— Вы собираетесь заключить мир? — спросил Портос.
— Мир заключают монархи, а не маршалы, — возразил д’Артаньян.
— Так как же вы, чёрт возьми, хотите окончить эту войну? — спросил Арамис.
— Ваше преосвященство, господин епископ, генерал ордена Иезуитов, вы ругаетесь не как прелат, а как самый настоящий мушкетёр, — сказал д’Артаньян с укоризной.
— Я и есть мушкетёр! — ответил Арамис. — До последней капли крови и до последнего вздоха! Так что же мы будем делать?
— Для начала мы едем в Голландию, — ответил д’Артаньян. — А там видно будет.
— Вместе с вашими дамами? — спросил Портос.
— Княгиню Монако и Сюзанну мы попросим ожидать нас в более подходящем для дам месте, — ответил д’Артаньян. — Я попытаюсь их уговорить.
— И не пытайтесь, у вас ничего не получится! — сказал со смехом Атос. — Эти дамы – не из тех, кого можно уговорить на подобное. Думаю, что княгиня Монако даст сто очков вперёд самой герцогине де Монпансье, а что касается Сюзанны де Кампредон, то тут никакие сравнения не годятся.
— Вы правы, Атос, я также не надеюсь уговорить их остаться в безопасности, — согласился д’Артаньян. — Я лишь сказал, что попытаюсь это сделать. Если я даже не попытаюсь их уговорить, ведь я этого никогда себе не прощу, а если у меня это не получится, значит, нам остаётся лишь положиться на нашу удачу, на нашу отвагу и на нашу дружбу.
— И на наши шпаги! — воскликнул Портос.
— Что ж, как всегда, один за всех? — спросил Арамис.
— И все за одного! — дружно ответили Атос, Портос и д’Артаньян, а также присоединившийся к ним Филипп, который уже узнал цену этого девиза мушкетёров и выучил его.   

Глава LXVI. Причины войны с Испанскими Нидерландами, часть 1

Чтобы наши дорогие читатели не ломали голову о том, каким образом наши друзья могли быстро перебраться из Лотарингии в Голландию, поясним, что в те времена, о которых мы ведём рассказ, Испанскими Нидерландами, или Испанской Голландией называлась та территория, которая, большей частью, начиная с 1830 года образовала нынешнюю Бельгию. Эта территория была подконтрольна Испании, таким образом, Франция граничила с Испанией не только на юге, но и на севере. На северо-западе было расположено достаточно большое, сильное и влиятельное государство Люксембург. История противостояния в Европе сильнейших и влиятельнейших государств началась с разделом Карлом Великим своих владений между сыновьями, в результате чего наша бедная Франция оказалась в окружении государств, управляемых габсбургской династией. Все попытки установления мира через браки, связывающие правящие дома этих государств, давали очень краткий и неустойчивый результат, поскольку установленный с таким трудом мир нарушался вследствие различия религиозных, экономических, военных, геополитических и династийных интересов. Несмотря на близкое родство правящих домов крупнейших европейских государств, Европа постоянна полыхала войнами, и нельзя при этом утверждать, что религиозные соображения были в этих войнах основными. Так католические государства легко заключали союзы с государствами, где преобладала реформаторская религия, для более успешного противостояния своим братьям по вере.
Напомним, что французская королевская династия была связана тесными кровными узами с домами Италии, Испании, Англии.
Король Генрих II был женат на Екатерине Медичи, родившей ему пятерых сыновей, троим из которых предстояло царствовать (второй сын, Людовик, умер в возрасте одного года), а также дочерей Елизавету, Клод, Марго, ставшую впоследствии королевой, Викторию (прожившую лишь полтора месяца) и Жанну (родившуюся мертвой). Дом герцогов Флоренских был влиятельным благодаря тому, что отец Екатерины, Лоренцо II, приходился племянником Папе Римскому Джованни Медичи Льву X. Этот брак не принёс династической выгоды, поскольку влияние флорентийского дома быстро сошло на нет. Поначалу Королева долгое время считалась бесплодной, поскольку не могла произвести наследника. По этой причине (а, возможно, и не только по этой) Король посещал и других женщин, так что рождение в 1537 году внебрачного ребёнка у Короля заставило многих поверить в том, что Екатерина бесплодна. Это могло быть достаточным основанием для развода, многие советовали королю аннулировать брак. Однако, Екатерине удалось, наконец, забеременеть. Наследника, появившегося на свет 20 января 1544 назвали в честь правящего деда Франциском, что пришлось весьма по нраву Королю, который даже прослезился от счастья, узнав об этом. После первой беременности у Екатерины, уже не было проблем с зачатием. Рождение ещё четырёх мальчиков укрепило династию Валуа, а сама Екатерина в результате, казалось бы, упрочила своё положение при французском дворе, никто тогда не предполагал, что сыновья Екатерины будут последними французскими Королями династии Валуа.
В 1556 году, при очередных родах, Екатерина должна была родить двойню, но вследствие слабости тогдашней медицины после родов Виктории, вторая из двойняшек погибла в утробе. Для того, чтобы извлечь мертвого младенца, акушеры, спасая жизнь роженице, были вынуждены сломать ей ножки. Всё же младенца окрестили Жанной и похоронили с подобающими почестями.  Впрочем, и второй девочке, Виктории суждено было прожить всего лишь полтора месяца.
После таких сложных родов врачи рекомендовали королевской чете воздержаться от зачатия новых детей, вследствие этого Король Генрих II прекратил посещать спальню своей супруги, и посветил всю свою мужскую галантность фаворитке Диане де Пуатье. Дети от этой связи, Франсуаза де Брезе и Луиза де Брезе также вошли в и без того обширный круг королевской семьи. Франсуаза вышла замуж за Робера де Ла Марка, герцога де Буйонского, а Луиза – за Клод Лотарингский, маркиз де Майенна, которого наши дорогие читатели, вероятно, помнят по книге «Сорок пять», поскольку маркиз де Майенн горел страстным желанием убить шута Генриха III Жана-Антуана д’Англере, более известного под именем Шико. Этот самый Шико был по материнской линии дедом шевалье д’Эрбле, более известного нашему читателю под именем Арамиса.   
Итак, поскольку Генрих II переключил своё внимание на Диану де Пуатье, Екатерина несмотря на то, что блестяще выполнила главную миссию Королевы, подарив Королю пятерых детей мужеского пола, оказалась в унизительном положении брошенной женщины, она была чрезвычайно ущемлена в правах, пока был жив её супруг, Король Генрих II, открыто сделавший свою любовницу Диану де Пуатье фактической Королевой. Это было тем унизительней, что, являясь законной супругой, Королева Екатерина Медичи вынуждена была угождать даже этой любовнице и скрывать свою обиду и ненависть.
Положение фаворитки и владычицы сердца Короля для Дианы де Пуатье закончилось в 1559 году, когда Генрих II был случайно убит на турнире графом де Монтгомери. Король, получивший смертельное ранение в глаз обломком копья, был ещё жив, когда королева Екатерина Медичи уже приказала Диане покинуть Париж, отдав прежде все драгоценности, подаренные ей Генрихом. Это соответствовало древней традиции: со смертью Короля все его подарки возвращались в королевскую казну, это правило не делало исключений даже для членов королевской семьи, его супруги и детей. Диана де Пуатье пыталась возражать, надеясь, что Король оправится, однако вынуждена была возвратить всё на следующий день, в день смерти Генриха II.
После Генриха II Королём был провозглашён старший сын Екатерины и Генриха, Франциск II, которого Гизам удалось женить на Марии Стюард, дочери Короля Англии Якова V и его француженки-жены Марии де Гиз. Таким образом, супруга Франциска II имела прямое отношение к лотарингскому дому, а также формально могла претендовать на получение в наследство также и английской короны. Этот замысловатый династический брак сулил невероятный взлёт династии Валуа, был привлекательным и для герцогов Лотарингских, и для Англии. Однако, Франциск II умер в юном возрасте бездетным, корона досталась его брату Карлу IX, который также был весьма зависим от воли своей матери, Екатерины Медичи. По-видимому, Господь проклял династию Валуа, поскольку ни один из сыновей Екатерины Медичи не оставил законных наследников мужского пола, поэтому корона Франции перешла ближайшему родственнику, Генриху Бурбону Наваррскому, наиболее близкому родственнику Короля по мужской линии, к тому же его зятю, поскольку он был женат на дочери Екатерины и Генриха II Маргарите. Надо сказать, что Генрих II был весьма благосклонен к своему молодому тёзке. Когда Антуан де Бурбон впервые привёл его ко двору, Король сказал: «Я буду вам отцом», на что дерзкий Генрих возразил: «У меня уже есть отец» и показал на Антуана, Короля Наваррского. Генрих II ничуть не обиделся и сказал: «Тогда я буду вашим тестем», на что Генрих почтительно согласился, преклонив колена. После этого вопрос о браке между Гернихом Наваррским и Маргаритой Валуа был делом решённым.
Корону, выпавшую из рук последнего из Валуа, Генриха III, Генрих IV получил не только по праву ближайшего родства, и не только как зять Королевы матери, но также и в полном соответствии с последней волей самого Генриха III, назвавшего его братом. Не противилась этому и его свекровь, Екатерина Медичи, ведь она вопреки здравому смыслу и разнице в возрасте испытывала отнюдь не материнские чувства к своему зятю. 
Екатерина, пылая страстью к молодому зятю, спасала его от Гизов, которые ненавидели его, как главного военачальника и формального предводителя гугенотов. Несколько раз она прямо намекала на это Генриху. Однажды на приёме, когда Генрих ещё был всего лишь Королём небольшой Наварры, она сказала ему о том, что она может удовлетворить любое его желание, а он может обладать чем угодно, что видит рядом с собой. Весь её взгляд при этом призывал его быть дерзким. Генрих ответил: «В этом зале нет ничего, о чём бы я мечтал». Подобная ситуация повторилась позже и при других обстоятельствах, но вместо того, чтобы возненавидеть Генриха, Екатерина лишь стала хуже относиться к собственной дочери Марго, видя в ней соперницу. Воистину, неисповедимы чувства некоторых женщин!
Однако, несмотря на поддержку Екатерины Медичи, для того, чтобы стать Королём Франции, Генриху пришлось принять католическую веру, публично отказавшись от религии гугенотов. Тем не менее, Генрих, который после этого стал называться Генрихом IV, всеми силами старался ввести веротерпимость и для этих целей даже издал Нантский эдикт, разрешающий гугенотам отправлять свою религию, но не в столице и не в крупных городах Франции. Фактической столицей гугенотов стал город-крепость Ла-Рошель. Поскольку Королева Марго была бездетной, чему, вероятно, способствовало чрезвычайно бурная и разнообразная личная жизнь её в молодости, включая использование всевозможных способов избавления от нежелательного плода, Генрих развёлся с бесплодной супругой и взял в жёны Марию Медичи. Новая Королева, итальянка, как и Екатерина Медичи, обладала в некоторой степени семейными чертами этого дома. В свою очередь Мария Медичи была шестым ребёнком (и шестой дочерью) великого герцога Тосканы Франческо I и его жены Иоанны Австрийской, эрцгерцогини Австрии.
Король Генрих IV был воистину галантным мужчиной. От законной супруги Марии Медичи он имел шестерых детей: Людовик XIII Справедливый, король Франции; Елизавета де Бурбон (Изабель Французская), королева Испании, выданная за Филиппа IV, короля Испании; Кристина де Бурбон, герцогиня Савойская, вышедшая замуж за Виктора Амадея I герцога Савойского; Николя де Бурбон, герцог Орлеанский, умерший в возрасте четырёх лет; Гастон Орлеанский, герцог Орлеанский; женатый в первом браке на Мария де Бурбон-Монпансье, дочери Генриха де Монпансье; во втором браке он был женат на Маргарите, принцессе Лотарингской и Генриетта-Мария де Бурбон, королева Англии; вышедшая замуж да Карла I Стюарта, короля Англии.
Из этого наши читатели видят, какими родственными связями были переплетены правящие семейства Европы.
Кроме того, галантный Король Генрих IV оставил детей и от своих морганатических отношений.
Троих детей славному Королю подарила Габриэль д’Эстре, не считая мертворожденного сына от 1599 года: Сезар, герцог де Вандом, женившийся на Франсуазе Лотарингской; Екатерина Генриетта, известная как «Мадмуазель де Вандом» вышедшая замуж за Карла II Лотарингского, герцога д’Эльбёф, графа д’Арленкур, которая в браке родила шестерых детей, и Александр де Вандом, известный как «Шевалье де Вандом», великий приор Мальтийского ордена, который в 1626 году участвовал в заговоре против кардинала Ришельё, за что был заключён в Венсенский замок, где и умер.
Двух детей Генриху подарила Генриетта д’Антраг: Анри де Бурбон, герцог де Верней, епископ Меца и Габриель-Анжелика де Верней (21 января 1603—1627), жена герцога д’Эпернона.
Были у Короля дети и от прочих фавориток: Антуан де Бурбон (1607—1632), граф де Море, аббат монастыря Сент-Этьен, родившийся от прелестной Жаклин де Бейль де Море,
Жанна Баттиста де Бурбон (1608—1670), аббатиса Фонтевро, которую Королю подарила Шарлотты Дезессар, Мария Генриетта де Бурбон, аббатиса аббатства Шель, также от Шарлотты Дезессар; Марта-Мария де Беарн, вышедшая замуж за Даниэля Дюпюи, сеньора де Порте, а также сын Гедеон от Эстер Имбер, умерший в возрасте одного года. Наиболее известные фаворитки Короля, не оставившие ему потомства: Флоретта де Нерак, Шарлотта де Сов, Франсуаза де Монморанси-Фоссё, Диана д’Андуэн («Прекрасная Коризанда»), Антуанетта де Пон, Мария-Франсуаза де Ля Бурдезьер, Мария-Шарлотта де Бальзак д’Антраг, Шарлотта Маргарита де Монморанси. Все эти дамы очень старались осчастливить Короля потомством, но у них либо не получалось зачать, либо их дети умирали в раннем младенчестве. Достоверно подтверждённый список возлюбленных Генриха IV состоит из 32 знатных дам, не считая двух законных жён. Однако, погибнуть любвеобильному Королю было суждено не от рук обманутого супруга-рогоносца, а от кинжала католического фанатика Франсуа Равальяка.
Итак, как видим, славный Король оставил довольно людей, которые могли с гордостью утверждать, что в их жилах течёт кровь великого Короля Генриха IV, но только старший из законных сыновей, Людовик, получил на этом основании корону Франции. Остальное же потомство великого Короля лишь составляло проблему для первого министра Франции, кардинала Ришельё, который посвятил всю жизнь созданию крепкого королевства, в котором всё подчинялось бы единой воле монарха. Имея вместо этого идеала целую камарилью герцогов и принцев, претендовавших на свою долю власти, он умудрился за не столь уж долгий срок своего правления приструнить их всех, выстроив единую и почти нерушимую систему монархии, подчинённой единой воле Короля. Этой его деятельности мешали не только враги, но и люди, называющие его друзьями, и больше всех этой целенаправленной деятельности великого кардинала мешал тот, кто был больше всех в ней заинтересован и должен был бы, казалось бы, в наибольшей степени помогать этому. Этим человеком, этой главной помехой деятельности Ришельё был сам Людовик XIII. Самым главным мешающим фактором была его снисходительность к проискам брата, Гастона Орлеанского, и супруги, Анны Австрийской. Впрочем, изложим всё по порядку.
После коварного убийства Генриха IV Равальяком Францией некоторое время правила его коронованная вдова, Королева Мария Медичи, опиравшаяся на своего любовника, итальянца Кончино Кончини, маршала д’Анкра. Это было Королеве тем легче, что своего сына, Людовика, она воспитала безвольным и покладистым как раз для того, чтобы он не мешал матери единолично править, как это в своё время сделала и её родственница и предшественница, Королева-мать Екатерина Медичи.
Поэтому сразу же после смерти Генриха IV политическое направление правящих кругов Франции изменилось. Возобладала линия так называемых святош, которые, в противовес соратникам Генриха IV делали ставку на союз с габсбургским домом. Именно для того, чтобы создать теснейшие связи, в частности, с Испанией, Мария Медичи добилась двойного брака между наследниками Французской и Испанской короны. Дофин Людовик получил в жёны дочь Короля Испании Филиппа III Анну Австрийскую, которая получила эту приставку в знак того, что была также наследницей австрийского престола по материнской линии. В то же время дофин Испании, будущий Филипп IV, получил в жёны дочь Генриха IV, Елизавету (Изабель) де Бурбон. Казалось бы, Франция и Испания теперь стали навеки союзниками. Но это лишь казалось.
В планы Марии Медичи вовсе не входило предоставлять юному Людовику XIII всю полноту власти. Она и дальше собиралась править с помощью своего фаворита Кончино Кончини, но 24 апреля 1617 года капитан королевской гвардии де Витри по приказу Людовика XIII убил всесильного маршала. Не спасло маршала и то, что он ходил в сопровождении двухсот вооружённых дворян. Де Витри с двумя своими сыновьями, пряча под плащами пистолеты, пропустили маршала вперёд, отрезав его от свиты телохранителей, после чего убили его наповал. Вопреки опасениям, когда маршал упал и были провозглашены крики «Да здравствует Король!», охрана не оказала никакого сопротивления и не попыталась схватить заговорщиков. В этот момент Людовик XIII стал фактическим королём Франции, он арестовал жену маршала д’Анкра, а также подверг домашнему аресту собственную мать, Королеву Марию Медичи.
После того, как Людовик стал фактическим Королём Франции, он некоторое время управлял страной с помощью своего фаворита де Люиня, впрочем, он больше времени уделял развлечениям, любимейшим из которых была охота.
Де Люинь познакомил Людовика с епископом Люсонским, будущим кардиналом Ришелье. Кроме того, епископ также вошёл в доверие к Марии Медичи, которой он весьма понравился. Мы не можем исключить и того, что между будущим кардиналом Ришельё и Королевой-матерью установились чрезвычайно доверительные отношения, которые в иных обстоятельствах мы бы назвали семейными, если бы речь не шла о королевской персоне. Однако, Мария Медичи вскоре перестала быть для Ришельё мостиком к вершине власти, а превратилась в бремя. Долгое время и сам Людовик относился к нему с большим недоверием именно вследствие того, что Ришельё был некоторое время близким другом и помощником Королевы. Тем не менее, талант и работоспособность Ришельё помогли ему добиться желаемого и занять в иерархии Франции самое высокое место, на которое он только мог претендовать. Если в первое время Король нехотя подписывал рекомендации о назначении Ришельё кардиналом, направляемые Папе, и прикладывал к ним тайные инструкции, в которых просил Папу отказать в этом назначении, то увидев, что Ришельё не ладит с Марией Медичи и полностью готов служить только ему, Людовику, он уже совсем иным тоном, искренне и без секретных приписок возобновил это ходатайство, которое было на этот раз Папой удовлетворено, вследствие чего епископ Люсонский Ришельё стал Кардиналом.
В полном соответствии с планами Ришельё, Людовик XIII переориентировал политику на сближение с Англией, для чего Генриетта-Мария, сестра Короля, была выдана замуж за Карла I, Короля Англии.

Глава LXVII. Причины войны с Испанскими Нидерландами, часть 2

Арман Жан дю Плесси де Ришельё пробирался к власти с большим рвением и с большим трудом. Его отец, Франсуа дю Плесси, главный прево Франции, служил Генриху III Валуа и находился рядом с ним в день его убийства. На службе новому Королю, Генриху IV Бурбону Франсуа дю Плесси отличился в нескольких сражениях и стал капитаном королевских телохранителей, однако 19 июля 1590 года в возрасте сорока двух лет он отошёл в мир иной, оставив пятилетнего Армана Жана, а также братьев и сестёр на попечение своей супруги, Сюзанны, в девичестве де Ла Порт. К этому времени у Армана Жана были старший брат двенадцатилетний Анри, и девятилетние брат и сестра – близнецы – Альфонс-Луи и Изабель, а также младшие сёстры, четырёхлетняя Франсуаза и трехлетняя Николь. Некоторое время Арман Жан получал образование в семейном замке Ришельё, после чего был отдан в Наваррский колледж, где занимался риторикой, философией и другими науками. Окончив в 1600 году колледж и получив титул маркиза дю Шиллу, он поступил в военную академию, однако через два года из-за отказа старшего брата Альфонса принять монашеский постриг, был вынужден стать люсонским епископом дабы не пропала наследственная должность, владение которой составляла собственность семьи, а доход от этой должности позволял содержать всю семью, поэтому нельзя было допустить, чтобы эта должность ушла в чужие руки. Должность епископа Арман получил, не достигнув требуемого для этого возраста, однако, Папа Римский, которому Арман признался в этом лишь после утверждения его в ней, когда Папа спросил, не имеет ли новый епископ что-то сообщить, услышав такое откровение, отпустил ему этот грех, заметив, что поскольку молодой человек проявил достаточно глубокие знания, возвышающие его над сверстниками, то получение звания епископа раньше сверстников будет только справедливо. Да простят нам наши читатели этот экскурс в молодость великого кардинала, поскольку это позволит глубже понять его характер, а, следовательно, и ту борьбу, которую он проводил всю свою жизнь.
Не вдаваясь далее в подробности жизни этого великого человека, сообщим лишь, что все свои усилия он посвятил сосредоточению власти во Франции в единых руках, руках Короля, который по своей слабости не желал и не мог этой властью распорядиться должным образом. Поэтому сам Ришельё на правах первого министра делал то, что должен был делать монарх. Он заботился о силе государства, о его процветании, о его единстве и об экономическом и военном развитии, без чего существовать в те времена было просто невозможно, и, вероятно, и в будущем без этого не обойдётся ни одно государство, поскольку все международные договоры соблюдаются лишь до тех пор, пока обе стороны достаточно сильны, чтобы потребовать их соблюдения. За время своего правления Ришельё заключил семьдесят четыре международных договора, среди которых четыре – с Англией, двенадцать – с Голландией, пятнадцать – с германскими княжествами, шесть со Швецией, двенадцать – с Савойей, шесть – с Римским Папой, четыре – с Лотарингией, один – со Швейцарией, один – с Португалией, два – с повстанцами Каталонии и Руссильона, один – с Россией и два – с Марокко. Все эти договоры так или иначе были направлены на усиление Франции и на ослабление противостоящей ей габсбургской коалиции.
Главной противницей этих договоров и этой политики была Королева Анна Австрийская, принадлежащая по своему происхождению габсбургскому двору и стремящаяся содействовать усилению власти своих родственников вопреки интересам собственного королевства. Несмотря на то, что Ришельё был духовником Анны, то есть должен был оказывать на неё наибольшее влияние по линии католической веры, Анна противилась всему, что от него исходило, и искала любые способы его устранения, как правило, физического. Главным её союзником в этом был брат Короля, герцог Гастон Орлеанский. Узнав о том, что целью первого из крупнейших заговоров, известного как заговор Шале, состояло не только устранение Ришельё, но также и устранения самого Людовика XIII с последующим замужеством Анны и Гастона с целью воцарения этой четы, Людовик не поверил уверениям Анны, что она не была посвящена в эти подробности плана, после чего между Людовиком и Анной навсегда было утрачено доверие. Оставаясь бесплодной долгое время, Анна жила под страхом развода с согласия Папы, поскольку высшая миссия любой Королевы состоит в том, чтобы обеспечить продолжение династии, то есть, как минимум, она должна была родить одного ребёнка мужеского пола, чего не происходило долгое время. Многочисленные родственники Короля по этой причине считали, что трон в любую минуту может оказаться вакантным вследствие какого-либо несчастья с Королём, что побуждало их неустанно интриговать, деля этот ещё не выпавший приз так, как будто трон уже оказался пуст. К этой опасной игре сам Людовик XIII время от времени проявлял живейший интерес. Казалось, он иногда даже был на стороне заговорщиков, поскольку мечтал избавиться от тирании всесильного первого министра – так, во всяком случае, казалось всем окружающим, включая его супругу и родного брата. На деле же, Людовик не мог сочувствовать заговорщикам, во-первых, поскольку заговоры, как правило, были направлены не только на Ришельё, но и на самого Людовика, во-вторых, Ришельё ловко использовал самые сложные исторические моменты, включая моменты после разоблачения очередного заговора для того, чтобы демонстративно предложить Королю сложить с Ришельё все обязанности по управлению государства. Людовик же, который в эту самую минуту понимал, что своим спасением обязан только кардиналу, получал огромные кипы документов, требующих разбора и принятия решения по ним, к которым Ришельё ронял комментарий, суть которого сводилась к тому, что щадя драгоценное время Его Величества, он принёс лишь самые неотложные дела, решить которые необходимо как можно скорей. В результате повторялось одно и то же: испуганный Людовик умолял Ришельё не уходить в отставку и наделял его ещё большими полномочиями, чем он обладал до разоблачения заговора.
Любопытным остаётся ещё и один факт, состоящий в том, что разоблачать заговоры, составленные, казалось бы, очень тщательно, людьми решительными и деятельными, всегда удавалось исключительно случайно. В одном случае сам де Шале неосторожно похвастался предстоящим убийством кардинала и своей ролью в этом деле перед своим дядей, который тут же помчался сообщать об этом кардиналу. В другом случае, при заговоре де Сен-Мара, кардинал непостижимым образом завладел копией и даже оригиналом договора между заговорщиками и Испанией, в котором Гастон Орлеанский обещал, став наместником, вернуть Испании все земли, отвоёванные Людовиком. Историки ломают копья, выдвигая одну за другой версии о том, каким образом Ришельё получил этот договор. В ход пускались предположение о разбившемся корабле, о перехваченном курьере и прочее, и прочее. Историки не обратили внимания на несколько важных фактов. Во-первых, абсолютно все заговоры против Ришельё были разоблачены до того момента, когда события могли бы стать фатальными для того, против кого они были направлены. Во-вторых, всегда причиной разоблачения этих заговоров было чрезвычайно счастливое стечение обстоятельств (или несчастливое для тех, кто сочувствовал этим заговорам). В-третьих, во всех случаях активнейшими инициаторами (но никогда – исполнителями) этих заговоров были супруга Короля Анна Австрийская и брат Короля герцог Орлеанский. В-четвёртых, во всех случаях оба эти лица, стоящие наиболее близко к престолу, активно каялись и всегда были прощены Королём по нижайшей просьбе кардинала. Итак, возникает странная картина – два царственных лица, которые могли получить, казалось бы, самые большие выгоды от заговора, сами никогда не делали ничего для осуществления заговоров, но всегда делали всё возможное для того, чтобы подбить на них других заговорщиков. Кардинал, который, казалось бы, должен был прекрасно понимать, что пока существуют эти два человека и пока они сохраняют свое положение при Короле, свою фактическую власть, и пока их потенциальная власть многократно выше в случае успеха таких заговоров, до этих самых пор сама жизнь кардинала оставалась в неимоверной опасности.
Рассмотрим интересный эпизод якобы покушения на жизнь кардинала в Амьене. Историки утверждают, что герцог Орлеанский и граф Суассонский намеревались убить кардинала. Для этого им необходимо было дождаться случая, когда сам кардинал оказался бы безоружным, и при этом рядом не было бы Людовика, поскольку в присутствии Короля заговорщики не решились бы убить кардинала. Далее произошла фантастическая картина. Дважды в течение трёх дней кардинал был беззащитным в окружении своих недругов, а сам Король при этом находился далеко. Именно такой ситуации дожидались заговорщики. Но, как ни странно, брат Короля, Гастон Орлеанский, который должен был подать знак заговорщикам, этого знака так и не подал. Не выдержав нервного напряжения, он уехал к себе в Блуа. Разумеется, и в этот раз все заговорщики были разоблачены, Гастон и Анна покаялись и были прощены, остальные заговорщики были наказаны. Наказание для всех прочих, кроме Анны и Гастона заключалось либо в казни, либо в заключении, из которого далеко не все наказанные вышли на свободу. Самым суровым наказанием для Гастона и для Анны было кратковременное изгнание.
Историки объясняют это тем, что до тех пор, пока Анна не принесла наследника, она была не только супругой Короля, но и единственной надеждой на появление наследника, а Гастон формально был наследником короны, поэтому и его нельзя было сурово наказать в соответствии с тяжестью его вины.
Мы просим наших дорогих читателей простить нам нашу дерзость, но, сопоставляя все эти факты, мы видим несколько загадок, которые легко решаются, если допустить, что и Гастон Орлеанский, и Анна Австрийская, были теми самыми лицами, которые раскрывали кардиналу суть заговоров и имена заговорщиков ещё до того, как кардинал «случайно» иными путями раскрывал эти заговоры и «чудесным образом» избегал смерти. Являясь духовником Королевы, кардинал регулярно беседовал с ней, причём, беседа должна была происходить без свидетелей, и кардинал имел право задавать самые деликатные вопросы, тогда как Анна была обязана отвечать предельно откровенно. Быть может, наивная Анна полагала, что рассказывая о своём молчаливом одобрении заговора или хотя бы о неразглашении заговора, о котором якобы случайно узнала, надеялась, что если она не будет называть никаких имён, кардинал не догадается, о чём и о ком идёт речь, но в силу своих обязанностей духовника наставит её на путь истинный и отпустит её грехи уже свершённые и те, к совершению которых она лишь ещё только подготавливалась. Едва ли мы можем назвать Анну Австрийскую настолько наивной, чтобы она безоглядно доверяла тайне исповеди и по этой причине хотя и была искренней с кардиналом, но не видела в этой искренности никакого ущерба для заговорщиков. Напомним, что Анна была истово верующей католичкой, поэтому обманывать исповедника она никак не решилась бы. Следовательно, ей необходимо было сделать выбор между вечной гееной огненной за лукавство на исповеди или раскрытием заговора на исповеди и вечным спасением. Если Анна не могла и не хотела исповедоваться кардиналу, она, вероятно, могла бы добиться, чтобы Король сменил её духовника, которого ей навязала ещё свекровь, Мария Медичи. Вероятно для Людовика было бы только приятно отменить ещё одно распоряжение Королевы-матери, доказав свою истинно королевскую волю. Если она не отказалась от кардинала как от исповедника, следовательно, на это были причины. И мы усматриваем в этом одну самую главную причину – необходимость быть уверенной в том, что она неизменно будет прощена Королём вследствие заступничества кардинала. Остаётся понять причину этого неизменного заступничества того, на кого эти заговоры были направлены. Если допустить, что Анна Австрийская была невольным или тем паче добровольным источником информации обо всех опасностях заговоров, тогда становится понятным, что кардинал был кровно заинтересован в сохранении не только жизни и свободы Анны, но и её высокого положения при Короле. Тот факт, что Анна должна принести наследника короны, едва ли был существенным для кардинала, поскольку до тех пор, пока наследник не был рождён, были основания подозревать Анну в бесплодии, а в этом случае Папа легко дал бы развод, и избавление от Королевы, непрестанно вынашивающей планы убийства для кардинала было бы благом. А после рождения наследника необходимость пребывания Королевы подле Короля тем более отпала. Итак, объяснения о причинах заступничества кардинала перед Королём за Королеву, даваемые историками, не выдерживают никакой критики, тогда как если допустить, что в ней кардинал видел вольный или невольный источник своевременной информации о готовящихся заговорах, тогда подобное поведение кардинала выглядит вполне разумным и обоснованным. Такие же точно соображения приходят на ум в отношении герцога Орлеанского. Тот факт, что до рождения дофина он считался наследником престола, никак не делал его неприкосновенным. Напротив, он делал его наиболее опасным для Короля. А после рождения дофина герцог уже не был наследником престола, поэтому считаться с ним тем более не было никакой необходимости. История даёт немало примеров, когда монарх расправлялся с непокорной супругой и даже с собственным старшим сыном, поэтому необычайная благосклонность и постоянное всепрощение в отношении совершенно не любимой супруги и далеко не любимого брата со стороны Людовика может быть объяснена как уступка кардиналу, и никак иначе. Если бы Ришельё настаивал на домашнем аресте или даже на заключении в каком-либо из замков Королевы и Месье, он, по всей видимости, мог бы уговорить на такое решение Людовика, тем более что во всех подобных заговорах планировалось, как минимум, свержение самого Людовика, а детальное расследование всегда показывало, что заговорщики не исключали, а то и прямо планировали убийство Короля.
Допустив на минуту, что мы правы, мы уже не станем удивляться тому, что Гастон Орлеанский не дал команду на убийство кардинала тогда, когда все обстоятельства благоприятствовали этому, с учетом, что именно таких обстоятельств заговорщики и дожидались, и специально действовали таким образом, чтобы подобные обстоятельства возникли. Для Гастона, заключившего тайное соглашение с Ришельё, согласно которому брат Короля обязался лично не участвовать в заговорах, но делать вид, что он их поддерживает, для того, чтобы знать всё возможное и от самих заговорах, и о заговорщиках, тогда как за это Ришельё гарантировал бы Гастону личную безопасность и даже в значительной степени по возможности сохранение всех привилегий, для такого Гастона, повторяем мы, его поведение было вполне естественным. Естественным в этом случае было и поведение Ришельё, который не побоялся остаться наедине со своими врагами, поскольку он прекрасно знал, что вовсе не все, с кем он остался наедине, являются в действительности его врагами.
Мы бы хотели только добавить к нарисованной нами картине, что нелепо утверждать, что заговорщикам мешало присутствие Короля для убийства Ришельё, коль скоро в их планы входило убийство не только Ришельё, но и самого Короля. Уж если они решились бы на убийство обоих, то порядок убийства уже не имел бы никакого значения. Напротив, в этом случае они могли бы быть уверены в том, что убьют обоих правителей, которые мешают исполнению их планов. В этом случае они могли не опасаться того, что Король накажет их за убийство кардинала, коль скоро они собирались расправиться также и с Королём. Поэтому получается, что убийства Короля заговорщики на самом деле отнюдь не планировали, а планировали они лишь убийство кардинала Ришельё. Откуда же возникали каждый раз сведения о том, что заговорщики планировали также убить и Короля, если на самом деле они покушались лишь на кардинала? Ответ прост. Такой вывод делался на основании признаний покаявшихся псевдо-руководителей заговора, Королевы Анны и Гастона Орлеанского. Возглавляя для вида идейно таких заговорщиков, как де Шале, де Сен-Мар и прочих, они доводили их до ситуации, когда те были окончательно дискредитированы, и доказать их вину не составляло никаких проблем, а затем давали показания, согласно которым заговор распространялся не только на кардинала, но и на самого Короля. С помощью таких заговоров кардинал достигал нескольких важнейших результатов. Во-первых, он избавлялся от потенциальных врагов. Во-вторых, он своевременно избегал опасности. В-третьих, каждый раз разоблачение заговора укрепляло его положение при Людовике. В-четвертых, он приобретал власть также и над Анной, и над Гастоном. 
Мы могли бы, конечно, предположить, что некий государственный муж был настолько недалёким, что, имея власть расправиться со своими врагами, и понимая, что их действия регулярно угрожают его жизни, тем не менее, не только щадил их, но и спасал, заступаясь за них перед Королём, но мы не можем предполагать подобную недальновидность в человеке, каким был Арман Жан дю Плесси де Ришельё.
Этот человек не просто руководил Королём Франции, и даже не просто руководил политикой Франции. Мы говорим сейчас о человеке, который формировал историю Европы на протяжении периода со взятия оплота гугенотов, крепости Ла-Рошель в 1628 году до самого последнего дня своей жизни, то есть до 4 декабря 1642 года, когда он оставил этот бренным мир в возрасте 57 лет и 3 месяцев. 
Этот человек составил указ, который давал дворянские привилегии купцам при условии, что они будут содержать в течение не менее чем пяти лет корабль водоизмещением не менее двухсот тон для нужд торговли. Эти привилегии переходили и всей семье по смерти таковых купцов при условии, что хотя бы один из наследников продолжит их дело. До Ришельё дворянам было унизительно заниматься торговлей и прочими выгодными делами, Ришельё возвёл это занятие в ранг почётного, дающего право на дворянство. До Ришельё офицерские должности можно было получить только за знатность, Ришельё ввёл систему, согласно которой «солдат по заслугам своим может подниматься к должностям и чинам начальников отрядов, от чина к чину, вплоть до капитана, и ещё дальше, если он окажется достойным», как гласила статья 229 «Кодекса Мишо», составленного по велению кардинала. Этот человек захватил все окраинные крепости и велел их срыть до основания, щадя, однако, исторические достопримечательности в них, разрушая только оборонительные сооружения и засыпая рвы. Эти меры касались только тех крепостей, которые имели оборонительные сооружения, обращённые к территории Франции, и не касались крепостей, служащих для обороны территории Франции от внешнего врага.
Ришельё получил кардинальскую мантию, присланную Папой, из рук папского легата Джулио Мазарини. Этот же самый папский легат, Джулио Мазарини, прибыл папским посланником для того, чтобы окрестить юного дофина, будущего Людовика XIV. Этот же самый Мазарини прибыл для того, чтобы изложить мирные предложения от Испании, зная, что Ришельё их отвергнет, и на вопрос о том, ожидал ли Мазарини, что предложения будут приняты, тот отвечал, что никак на такое не надеялся.
— Для чего же вы тогда прибыли? — спросил с удивлением Ришельё.
— Для того, чтобы лишний раз увидеть великого человека! — ответил Мазарини и склонил голову перед кардиналом.
Такого человека Ришельё не мог не заметить, и когда его верный друг отец Жозеф, называемый серым кардиналом, умер, Ришельё вспомнил о Мазарини и взял его к себе на службу, а, умирая, завещал хитрого итальянца Королю как лучшую замену себе.
Разумеется, став первым министром, кардинал Мазарини полностью продолжал политику своего предшественника, кардинала Ришельё.
Вот по какой причине Франция не переставала набирать силу за счёт того импульса централизации, который задал Ришельё. Вместо выборных губернаторов провинциями управляли назначаемые первым министром и поэтому полностью ему подчиняющиеся наместники, поэтому вместо лоскутного одеяла, на каждом лоскутке которого властвовал собственный герцог или маркграф, Франция обрела черты единого государства, которое не даст себя в обиду соседям, каковыми являлись Испания и Священная Римская Империя, по сути являющаяся германской империей.
Ришельё подавил гугенотов в собственной стране, но не уничтожил, а лишь подчинил, устранив их обособленную вольницу. При этом он активно использовал гугенотов других стран и целые гугенотские страны для борьбы с габсбургским окружением.
Не удивительно, что такой человек кардинально вмешался в судьбу двух близнецов, родившихся на французском троне, оставив одного в качестве дофина и наследника французской короны, тогда как второго обрёк на вечное заточение и безвестность.
Не удивительно также и то, что такой человек заключал договоры против тех, кто угрожал свободе и самостоятельности Франции, не чураясь при этом заключать договоры и с ними, своими врагами, если это было выгодно здесь и сейчас.
Поскольку в 1635 году Священная Римская Империя вторглась на территорию Трирской области, с которой Франция имела договор, и поскольку, согласно этому договору, Франция обязана была защитить эту территорию, разразилась война Франции с Испанской Голландией, которая получила название тридцатилетней, так как продолжалась она тридцать лет.
Эту войну решили закончить д’Артаньян, Атос, Портос и Арамис, а также брат Короля, Луи-Филипп, который волею судьбы должен был разделить их поход в Испанскую Голландию по той причине, что маршал Франции граф Шарль д’Артаньян так решил.   

Глава LXVIII. Вечерний визит

Герцогиня де Шеврёз слегка скучала, поскольку её ныне размеренную, а прежде очень бурную жизнь вот уже две недели ничто не волновало. Поэтому она оживилась услышав, что двери её роскошного жилища в одном из крыльев Лувра, предоставленное ей Королём, открылись и в них появился сам Людовик XIV собственной персоной.
— Ах, Ваше Величество! — воскликнула герцогиня. — Какая неожиданность и какая радость! К сожалению, мне нечем вас угостить, и я не вполне одета для такого визита.
— Это мелочи, герцогиня, — отмахнулся Король. — Я пришёл поговорить запросто, без чинов, по-семейному, как к лучшей подруге моей матушки.
— Для меня ничего не может быть более лестным и вместе с тем более приятным, нежели такой визит! — воскликнула герцогиня, предчувствуя какую-то интригу, или, по меньшей мере, надеясь услышать новые сведения, которые могут оказаться полезными, или, хотя бы, интересными.
— Герцогиня, поскольку волей случая вы посвящены в самую важную тайну королевского дома, и моё доверие к вам было оправдано самой деятельной помощью в тот самый момент, когда я в ней более всего нуждался, я без опасения поговорил бы с вами о некоторых предметах, связанных с ней, но в последнее время мне кажется, что в Лувре даже стены имеют уши.
— Прогоните карлика Преваля, Ваше Величество, и ваши секреты будут в большей безопасности, — посоветовала герцогиня.
— Шпионами, подобными Превалю, Лувр просто кишит, — возразил Король. — Преваль уже тем хорош, что я знаю, кому он доносит то, что ему удаётся узнать, и в этом случае я могу использовать его для своих целей помимо его желания. Если я его прогоню, на его место явятся два других, более ловких, про которых я не буду знать, кому они служат и с какой целью. Впрочем, вы правы, Преваль зарвался. Но если вы знаете о нём, быть может, вы назовёте имена других?
— Боже мой! — воскликнула герцогиня. — Возьмите списки ваших придворных, вот вам и будет список шпионов, которые подслушивают и вынюхивают всё, что только возможно.
— На кого же они работают, герцогиня? — спросил Король без тени удивления.
— У каждого свой хозяин, а то и два или даже три, — сказала герцогиня, пожимая плечами. — Проще было бы перечислить тех, кто не работает ни на кого, кроме себя.
— Такие тоже есть? — спросил Король.
— Таких, кто никому ничего не докладывает из того, что узнал случайно или намеренно, при дворе Вашего Величества не так уж много, — ответила герцогиня. — Помимо меня, которая ни с кем не делится информацией без достаточных к тому оснований, я бы назвала только графа д’Артаньяна и, быть может, Кольбера. Впрочем, про второго не поручусь, ведь вполне вероятно, что и он составляет какие-то коалиции, а в этом случае он просто обязан делиться какой-то конфиденциальной информацией.
— Выходит, что нам не суждено поговорить без того, чтобы нас кто-то подслушивал? — спросил Король, оглядывая стены апартаментов, в особенности приглядываясь к гардинам и к шкафам.
 — О, будьте спокойны, меня никто не подслушивает! — воскликнула герцогиня. — Марию де Шеврёз весь свет уже считает битой картой, и мной никто не интересуется.
— В таком случае я хотел бы обсудить с вами одно письмо, но читать вслух его не надо, — сказал Людовик. — Вот это письмо, его привёз для меня один человек, которого я велел арестовать. Вы поймёте, о ком речь из текста этого письма.
— Даже и не глядя в письмо я поняла, что речь идёт о мятежном старичке, — ответила герцогиня, после чего одними губами еле слышным шепотом она добавила: «Карл Лотарингский».
— Именно так, — подтвердил Король и передал герцогине письмо.
Это письмо было адресовано Его Королевскому Величеству и подписано маршалом д’Артаньяном.
Герцогиня развернула бумагу и прочитала следующее.

«Ваше Королевское Величество!

Это письмо я передаю с задержанным по подозрению в намерениях осуществления заговора герцогом Карлом IV Лотарингским, который при необходимости подтвердить правдивость излагаемых мной фактов.
Обнаружив человека, который может послужить средством для мятежа, назовём его Ф., упомянутый Карл, по всей видимости, не имел иных целей, кроме возвращения себе полноты власти над герцогством Лотарингским. Данное намерение Карл Второй признаёт незаконным, поскольку согласен, что после 29 марта 1641 года в соответствии с подписанным в Париже соглашением между герцогом Лотарингским, и вашим батюшкой, Королём Людовиком XIII, герцогство Лотарингское является полным вассалом Франции.
Герцог признаёт, что иных намерений он не имел, а от данного намерения он полностью отказался под давлением обстоятельств, которые имеют место вследствие посещения его господами графом де Ла Фер, герцогом д’Аламеда и бароном дю Валоном. Господин Ф., который мог содействовать этому дерзкому плану, добровольно покинул дворец герцога, где удерживался силой, а также угрозой нанесения ущерба даме, к которой упомянутый Ф. имеет сильнейшую душевную склонность. В настоящее время эта дама также получила свободу, поэтому герцог лишён каких-либо средств к продолжению мятежа. Кроме того, герцог д’Аламеда подтвердил и укрепил свой авторитет и свою бесспорную власть над поступками герцога Карла Лотарингского, каковую власть Карл безусловно и безоговорочно признаёт.
В связи с этими обстоятельствами могу гарантировать полное послушание Вашему Величеству герцога в будущем, а также гарантию сохранения известных вам сведений и нераспространения их даже в кругу наиболее ближайших лиц, включая супругу герцога.
В отношении же господина Ф., сообщаю, что его прибытие во Францию было совершено помимо его воли, вследствие предательства посланников, отправленных без вашей санкции для расследования обстоятельств дела известным вам должностным лицом в известное вам государство.
 Пребывание господина Ф. во Франции закончится так быстро, как только возможно, сразу же после урегулирования им его личных вопросов, касающихся только его сердечной привязанности и дружеских чувств по отношению к упомянутой даме. Оба фигуранта этого дела, господин Ф. и его дама, не имеют каких-либо амбиций в политике, и потому не представляют никакой опасности для монархии.
Прошу вашего позволения действовать по обстоятельствам во благо Франции и сообщаю, что даже располагая всеми возможностями для урегулирования всех вопросов по собственному усмотрению, включая вопросы в ведении военного министра маркиза де Лувуа, поскольку – счастлив Король с такими слугами! – господин маркиз признал возможность и необходимость повиноваться, мы, однако же, не использовали сих обстоятельств ни для какого-либо вмешательства в ход событий, не посмели использовать их для отмены каких-либо высочайших распоряжений, решений и приказов, и оставили всё исключительно на усмотрение того, кому Господом предначертано вершить судьбу государства и его подданых.
Если с учётом изложенных обстоятельств Ваше Величество сочтёт возможным возвратить герцогу свободу, мы примем это обстоятельство в качестве счастливейшего для него и будем рады установлению мира среди высшего дворянства Франции. Если же помимо сказанного Ваше Величество находит вину за герцогом и отвергает наше нижайшее ходатайство, да свершится правосудие Короля!

Остаюсь преданным вам
Маршал Франции Шарль д’Артаньян».
 
— Это письмо составляли вместе д’Артаньян и Арамис, — сказала герцогиня. — Некоторые фразы явно написаны Арамисом.
После этого герцогиня отметила ногтем несколько строк на письме.
— Что вы на это скажите, герцогиня? — спросил Король.
— Отпустите Карла восвояси, — ответила Мария де Шеврёз. — Я буду счастлива хотя бы раз в жизни заступиться за своего дальнего родственника по линии герцогов Лотарингских, хотя, видит Господь, никто из них этого не заслуживает.

— Герцогиня, вы предлагаете мне выпустить на свободу человека, который, по всей видимости, использует все доступные средства для того, чтобы нанести мне наибольший ущерб? — спросил Король.
— Можете ли вы, Ваше Величество, публично предъявить Карлу обвинение, раскрыв все детали этого дела? — спросила герцогиня.
— Ни в коем случае! — воскликнул Король.
— Если этого не сделать, ваши подданные воспримут расправу с герцогом или даже хотя бы его арест как произвол, — отметила герцогиня. — Не следует им давать повод усомниться в справедливости Вашего Величества, ведь вашего отца называли Людовик Справедливый. Вы же не хотите, чтобы вас называли Людовик Несправедливый?
— Это очень нежелательно, — проговорил Король задумчиво.
— Даже если Карл затеет сражение против вас со своими войсками, это не нанесёт существенного ущерба вашей репутации, Ваше Величество, — продолжала герцогиня. — Не говоря уже о том, что он уже стар и его время подходит к концу, если даже он возглавит войско, его далеко не самые гениальные команды будут способствовать скорее его поражению, нежели победам. Если же во главе его войска встанет его молодой и амбициозный сын Шарль-Анри, справиться с ним будет намного трудней.
— В ваших словах много правды, — согласился Король.
— Если же Арамис утверждает, что он управляет Карлом, я ему верю, — подытожила герцогиня. — Я почти никогда не верю мужчинам, когда они говорят о своих чувствах, но Арамис относится к такому сорту людей, которые часто в разговорах приуменьшают свою власть и влияние на людей и свою осведомлённость, но никогда её не преувеличивают. У вас имеется возможность поступить великодушно, как иногда поступал великий кардинал Ришельё. Воспользуйтесь же этой возможностью.
— Вы называете Ришельё великим кардиналом и говорите о его великодушии, герцогиня? — удивился Король. — Насколько известно, между вами и им постоянно шла непримиримая война, или я ошибаюсь?
— Ах, война с де Ришельё – это дела семейные! — отмахнулась герцогиня де Шеврёз, но, заметив недоумение в глазах Людовика, добавила, — Как? Вы не знали, что племянница кардинала была в 1622 году выдана замуж за племянника де Люиня, моего первого мужа? Ведь только после этого жеста примирения ваш батюшка Король Людовик XIII подтвердил своё ходатайство Папе Римскому о назначении Ришельё кардиналом и передачей ему аббатства Нотр-Дам-де-Сен-Васт и деканства в Сен-Мартен-де-Туре в Париже. А до этих пор ваш царственный отец подписывал подобные ходатайства лишь по настоянию Королевы-матери, Марии Медичи, но сопровождал эти ходатайства секретными приложениями, в которых умолял Папу отказать ему в этой просьбе, поскольку опасался непомерного роста власти Ришельё через вхождение в государственный совет. Так что моя семья весьма способствовала карьере неблагодарного кардинала. Почему неблагодарного? Я не говорю о его постоянном преследовании меня персонально, я готова это ему простить, впрочем, не уверена. Но ведь он разгромил Ла Рошель! А ведь главнокомандующим в Ла Рошели был герцог Анри II де Роган, мой кузен! Не забывайте, что я – урождённая де Роган-Монбазон, дочь представителя старшей ветви рода де Роганов! И всё-таки следует отдать ему должное, он создал ту Францию, которую ваш отец оставил вам. Единое государство, монархию, в которой правит один Король.
— Моей матушке, кардиналу Мазарини, герцогу д’Эпернону, отцу нынешнего д’Эпернона, и даже мне пришлось многое сделать для того, чтобы Франция полностью подчинилась мне, — отметил Людовик.
— А если бы не усилия кардинала Ришельё, то, можно сказать, не было бы той самой Франции, которую ваша матушка, кардинал Мазарини и вы заставили подчиниться себе, — сказала герцогиня. — Он сделал её единой, готовой подчиняться единственному суверену, тогда как принял её в виде множества раздробленных герцогств, каждое из которых возглавлялось непокорными принцами и герцогами, считающими себя вправе отстаивать собственное мнение по любому, даже самому мелочному вопросу. Я простила Ришельё в тот самый день, когда он умер, а через месяц поняла, что это мне следовало бы просить у него прощения.
— Что ж, вы убедили меня, герцогиня, — сказал Король. — Я освобожу Карла Лотарингского. Благодарю вас за совет и за прекрасную беседу.
После этих слов Людовик вышел и направился к себе. 

Глава LXIX. Освобождение мятежника

На следующий день Король распорядился пригласить того человека, который был назначен начальником эскорта, сопровождающего арестованного Карла Лотарингского.
Когда в кабинет Короля вошёл Франсуа, Людовик с удивлением осмотрел его.
— Ваше Величество, позвольте представиться, младший лейтенант Франсуа Перрен, прибыл по вашему приказанию, — доложил Франсуа.
— Младший лейтенант? — удивился Людовик. — Всего лишь? И вам военный министр доверил сопровождать арестованного герцога Лотарингского?
— Герцог хотел поручить эту миссию графу де Рошфору, но граф сказал, что его новое назначение командиром гвардейского полка в тот тяжёлый период, когда Франция находится в состоянии войны, не позволяет ему удаляться настолько долго и далеко от вверенного ему подразделения, и рекомендовал меня для этой миссии, — бодро ответил Франсуа.
— Я потребовал от министра, чтобы эту миссию выполнил самый надёжный человек! — сказал с раздражением Король. — В его распоряжении имеется множество надёжных людей, которых я знаю лично, и он поручает это дело человеку, которого я даже не знаю!
— Ваше Величество, я выполнил все предписанные мне указания в точности, арестованный доставлен к вам на допрос и сейчас находится в Бастилии, — тихо, но настойчиво сказал Франсуа, после чего с покорностью приклонил колена перед Королём. — Если мной были допущены какие-либо ошибки при выполнении этой миссии, прошу наказать меня, но я был бы чрезвычайно благодарен, если бы прежде, если это возможно, я бы узнал, в чём они состоят.
— Я вовсе не хотел сказать, что вы в чём-то виновны, — более мягко сказал Король. — Встаньте. Я не собираюсь вас наказывать, поскольку на вас нет вины. Я лишь удивлён, что министр поручил важнейшую миссию человека, которого я не знаю.
— Теперь вы меня знаете, — сказал Франсуа, который уже встал с колен, но при этих словах он столь покорно поклонился, что его слова прозвучали намного менее дерзко, чем могли бы прозвучать, не будь этого жеста полного повиновения.
— Вы довольно дерзки и честолюбивы, но это мне даже нравится, поскольку по вашему акценту я понимаю, что вы – гасконец, земляк моего царственного деда, — сказал Король. — Вы мне чертовски напоминаете графа д’Артаньяна.
— Моя матушка также говорила, что я очень похож на своего отца, — скромно ответил Франсуа.
— Вы – сын маршала д’Артаньяна? — спросил с удивлением Людовик. — В таком случае я понимаю военного министра и графа Рошфора и одобряю их выбор. Но разве у д’Артаньяна имеется семья?
— Да, Ваше Величество, у графа имеется семья, но я не имею чести быть законнорождённым сыном графа, — сказал Франсуа. — Связь моих родителей, от которой я был рождён, было освящено не католической церковью, а лишь любовью, то есть божеством, втрое старше. Их повенчала Афродита, богиня любви, и только ей я обязан своим существованием. Но я рождён в браке и имею основание носить дворянскую фамилию.
— Вы не только исполнительны, но и остроумны, мне это нравится, — отметил Король, которому пришлось по сердцу оправдание любовной связи, в чём он и сам очень часто нуждался хотя бы перед самим собой вследствие своей непомерной любвеобильности, которую он унаследовал от любвеобильного деда и в которой не был замечен его отец. — Что ж, я надеюсь, что вы в точности выполните моё поручение, лейтенант.
— Младший лейтенант, Ваше Величество, — почти шёпотом уточнил Франсуа, дерзнув поправить самого Короля.
— Итак, лейтенант, — сказал Людовик, сделав ударение на этом слове «лейтенант», — вы должны будете секретно доставить Карла Лотарингского обратно, после чего отпустить его на свободу так, чтобы о его аресте не было никаких толков.
— Почту за честь, счастлив служить Вашему Величеству! — ответил Франсуа, что означало одновременно и то, что он понял, оценил и отблагодарил Короля за повышение по званию, и то, что поручение он выполнит как можно точнее.
— Вот приказ, — невозмутимо продолжал Король, — остаётся лишь вписать ваше имя в том месте, где сказано о том, кому поручено исполнить этот приказ. Скажите, Франсуа, патент на звание младшего лейтенанта сейчас при вас?
— Да, Ваше Величество! — ответил Франсуа.
— Давайте, — сухо сказал Людовик.
Получив патент, он зачеркнул в нём слово «младший» и поставил рядом свою подпись.
— Идёт война, лейтенант, — сказал он. — Не будем терять время на переоформление патентов должным образом. При случае дадите этот документ для обмена на патент лейтенанта, впрочем, это не обязательно, он действителен и в таком виде.
— Он в тысячу раз лучше, поскольку на нём стоит ваша подпись! — радостно воскликнул Франсуа, после чего поклонился с достоинством, подобающим новому чину лейтенанта, то есть на два дюйма ниже, чем прежде, и вышел.

— Обходительный малый! — сказал сам себе Король. — Если бы его отец имел хотя бы малую толику его обходительности, он стал бы маршалом намного раньше. Надеюсь, его вежливость во дворце не сказывается на его решительности в бою. Но это мы скоро узнаем.

Франсуа в точности выполнил распоряжения Короля, поэтому едва лишь карета достигла Нанта, Карл Лотарингский без лишнего шума был возвращён в его дворец, а Франсуа представил полный отчёт о выполнении порученной ему миссии и приказа Короля непосредственному начальнику графу де Рошфору, которому также показал исправления на патенте, сделанные Людовиком XIV. Граф от души поздравил молодого человека с повышением и передал все новости министру де Лувуа.
К этому времени д’Артаньяна, Атоса, Портоса, Арамиса, Франсуа и Сюзанны уже не было в Нанте, поскольку они двигались к намеченной цели в Испанскую часть Голландии.

 Глава LXX. Испанские Нидерланды

Пока наши друзья направляются в южную часть Голландии, расскажем нашим читателям о том, куда, собственно, они едут, для чего и что их там могло ожидать.
Испанская Голландия, или Испанские Нидерланды – это южная часть Голландии, которая находилась под властью Испании уже довольно долго, однако, эта власть постепенно начала трещать по швам вследствие той огромной работы, которую проделал Ришельё и продолжил Мазарини. Эта работа была направлена на разделение крепчайшего союза Габсбургов, включающего Священную Римскую Империю (то есть объединение германских государств и Италии), Испанию и Австрию. Ради того, чтобы Франция освободилась от кольца сильных государств, претендующих на безусловное господство в Европе, Ришельё пошёл на теснейшее сотрудничество с протестантскими странами. Итогом было то, что ему почти удалось осуществить задуманное, а Мазарини в полном соответствии с намеченным Ришельё курсом довёл эту деятельность до такого состояния, что Испания уже не могла столь крепко удерживать в своих руках гегемонию над южной частью Голландии. Оставалось только вырвать эту территорию из-под власти Испании, после чего если и не завладеть ею, то, по меньшей мере, добиться, чтобы это государство перестало быть фактически испанской колонией.   
Таким образом, Испанские Нидерланды стали ареной большинства европейских войн описываемого времени, что явилось для них трагическим следствием их географического положения и исторически сложившегося доминирования Испании. Поскольку слабеющая Испания уже не могла эффективно защищать свои колониальные владения, это вылилось в ряд территориальных уступок более сильным соседям.
С 1635 по 1659 годы уже произошла Франко-испанская война, часть сражений которой проходили на территории Испанских Нидерландов, а по результатам Пиренейского мирного договора Испания уступала Франции графство Артуа и ряд прилегающих к нему территорий, часть Фландрии с рядом крепостей, города Ландреси и Ле-Кенуа в Геннегау, Тионвиль, Монмеди и другие крепости в герцогстве Люксембург, а также города Мариенбург, Филиппвиль и Авен между реками Самброй и Маасом. Но этим дело не кончилось.
В той части Голландии, которая осталась под испанским протекторатом, разгорались антифранцузские страсти, и с этой территории постоянно осуществлялись провокации. В том числе такой провокацией была поддержка попыток отделиться от франции при помощи локальных военных группировок со стороны тех местных правителей, которые не смирились со своим новым положением вассалов французской короны. Как мы видели, одним из таких деятельных и непокорных правителей был Карл Лотарингский.
Людовик XIV в данном случае поступил в точности по совету Ришельё, который оставил своё политическое завещание его отцу, Королю Людовику XIII, где, в частности, великий кардинал писал:

«Ничто столь не требуется в управлении государством, как прозорливость, поскольку с её помощью можно легко предотвратить те бедствия, последствия которых устранить невозможно кроме как великими усилиями. Подобно врачу, который предпочитает предупредить болезни, зная, что это легче, чем их лечить, также и государственные министры обязаны предоставлять информацию и напоминать государю своему, что гораздо важнее предвидеть будущее, чем рассуждать о настоящем, и что, как и с болезнями, так же точно и с врагами государства, полезней предвидеть их происки и выступить им навстречу, препятствуя их исполнению, нежели допустить их атаку, после чего с великими усилиями изгонять их, избавляясь от их нашествия».

Великий Ришельё говорил, что надобно спать по львиному, не затворив глаза, держа из открытыми, чтобы предвидеть любую опасность, поскольку беды, малозаметные поначалу, как раз становятся впоследствии наиважнейшими. Говорил он также: «Королям весьма осторожным быть надобно в чинимых ими договорах, но когда уже оные сделаны, то должны они наблюдать их свято». Далее писал он в своём политическом завещании: «Государь должен быть силён крепостью границ своих. Надобно быть лишенным рассудка, чтобы не знать, сколь важно великим государствам, чтобы границы из весьма укреплены были». «Граница, довольно укреплённая, способна лишить неприятелей желания к предприятиям против государства, или по крайней мере, остановить их набеги и стремление, если они столь смелы, что придут отверстою силою. Самое сильнейшее государство в свете не может похвалиться, что владеет надёжным покоем, если оно не в состоянии защитить себя во всякое время от внезапного нашествия и от неожиданного нападения».

В особенности испанско-голландское владычество на море стало уже невыносимым для Франции, которая также желала развивать флот для приобретения новых колоний. В этой борьбе за колонии новой земли отчаянно соревновались между собой Испания, Португалия, Англия, Франция и Голландия.
Ришельё создал французский флот фактически с нуля. Когда он вступил в должность первого министра, у Франции не было ни одного военного корабля в Атлантике и в районе Ла-Манша, а в Средиземном море имелось только десять галер. К 1635 году флот Франции включал уже три эскадры в Атлантике, одну парусную эскадру и 20 галер в Средиземном море. Мазарини и Кольбер продолжали увеличивать флот.
В своём политическом завещании кардинал писал: «Сила оружия требует не только, чтобы государь был крепок на суше, но ещё и чтобы был многолюден и на море. Море есть могущество из всех наследств, которое все самодержцы по большей части добиваются, а однако на оное права каждого меньше всех ясны. Одним словом, древние права сего владычества суть сила, а не доказательство, надобно быть сильному, чтоб вступаться в сие наследство».
Для этих целей он ввёл в действие упоминаемый уже нами Кодекс Мишо, по которому простые подданные «всякого звания» получали все дворянские привилегии в случае, если содержали корабль водоизмещением более 200 тон более пяти лет подряд. Это содействовало развитию флота Франции. Испания на юге и Испанская Голландия на севере Франции стремились подавить морские амбиции Франции, с чем Король уже далее мириться не мог.
Деволюционная война (1667—1668), Голландская война (1672—1678), Франко-испанская война (1683—1684), — эти вооруженные конфликты и два последующих проходили на землях Испанских Нидерландов. После каждой, страна теряла часть своей территории.
Во время, о котором мы рассказываем, французская армия показала себя максимально эффективной, что угрожало Голландии полным поражением. В отчаянии, не рассчитывая на силу оружия, осенью 1672 года население Голландии открыло шлюзы, и вода затопила страну. Наступление французских войск сделалось невозможным.
Принц Вильгельм Оранский, граф Иоанн Мориц Нассауский, генерал Вюрц и граф Гоорн, тем не менее, заняли и перекрыли дороги к Амстердаму. Но и Голландия отчаянно сопротивлялась на землях, оставшихся не затопленными. Получив подкрепление от Монтерея, вице-короля Испанских Нидерландов, и набрав подле себя 21 тысячу солдат, Вильгельм решился перейти в наступление. Он проник до Маастрихта, осаждённого нашими войсками, и взял форт Валькенбург. Отсюда он двинулся на Шарлеруа, осадил этот город, но не мог овладеть им.
В последних числах декабря 1672 года, пользуясь холодами, маршал Люксембург двинулся к Гааге. Вода, покрывавшая всю страну, обратилась в такую толстую ледяную кору, что войска не только могли идти по узким плотинам, но кавалерия получила возможность прямо переходить по замёрзшим низменностям.

Глава LXXI. Последний маскарад

— Замечаете ли вы нечто странное, друзья мои? — спросил д’Артаньян, с беспокойством вглядываясь вдаль.
— Вы имеете в виду поход нашей кавалерии по льду? — осведомился Арамис. — Вероятно, этот маневр будет неприятным для голландцев. Они-то думали, что вода, выпущенная из открытых плотин, сделает поход невозможным, но по счастью холод сковал воду, превратив её в лёд, так что замыслы голландцев сорваны.
— Лёд – довольно скользкая дорога для кавалерии, — с сомнением сказал Атос, вглядываясь в следы на льду, покрытом легким налётом инея. — На подковах коней необходимы отличные зимние шипы. Не убеждён, что это так и сделано.
— Наша доблестная кавалерия покажет этим голландцам, что к чему! — с восторгом сказал Портос.
— Взгляните на небо, господа, — продолжал д’Артаньян. — Облака разорваны в длинные полосы. Ветер меняется. Он дул с материка, но вскоре ветер переменится, основная масса воздуха прибудет сюда с запада, то есть с моря.
— Вы уверены? — торопливо спросил Арамис и с беспокойством стал рассматривать облака.
— Это очень плохая новость, — сказал с досадой Атос.
— Да какое нам дело до направления ветра, чёрт возьми? — удивился Портос.
— Едем же скорей к командующему! — распорядился Арамис. — Нельзя терять ни минуты.
— Все вместе? — удивился Атос. — И Филипп, и Сюзанна с нами?
— Только так! — воскликнул д’Артаньян и дал шпоры своему коню.
Остальные поскакали следом.

Едва лишь путешественники приблизились к военному лагерю, д’Артаньян по королевскому флагу угадал палатку, в которой остановился главнокомандующий. Подъезжая ближе, он убедился, что не ошибся, увидев, что эта палатка охраняется особым отрядом.
— Вы куда? — спросил д’Артаньяна майор, командующий охраной маршальской палатки.
— Маршал д’Артаньян хочет срочно переговорить с маршалом Люксембургом, — ответил д’Артаньян.
— Маршал д’Артаньян? — со смехом переспросил начальник охраны. — Не знаю такого. Господа, здесь подобные шутки не уместны. Маршал д’Артаньян, насколько мне известно, погиб два года назад под Маастрихом.
— Чёрт побери, я вас не знаю, но вы-то должны меня знать! — воскликнул д’Артаньян. — Вы меня не узнаёте?
— Я не был знаком с графом, так что если даже вы вернулись с того света, я не могу вас узнать, поскольку я вас не знаю, — ответил майор.
— Кто является адъютантом маршала? — спросил д’Артаньян. — Уж он-то должен меня знать, кем бы он ни был!
— Адъютант в настоящее время выполняет поручение маршала, больше я вам ничего не скажу, поскольку я не должен сообщать кому бы то ни было сведения, не подлежащие разглашению, — ответил майор.
— Послушайте, майор, это вас убедит? — спросил д’Артаньян, доставая из голенища сапога маршальский жезл, а из внутреннего кармана камзола патент маршала Франции.
— Подождите, я доложу о вас маршалу Люксембургу, — ответил майор, после чего вошёл в палатку.
Три минуты спустя он выглянул из палатки и махнул рукой, приглашая д’Артаньяна зайти.
— Маршал Люксембург, у нас мало времени, поэтому я хотел бы сразу приступить к делу! — воскликнул д’Артаньян.
— Дорогой граф! — воскликнул Люксембург. — Я рад, что слухи о вашей гибели оказались ложными! Расскажите же мне, как всё случилось? Где вы пропадали, и почему, наконец, объявились?
— К чёрту рассказы о прошлом, давайте обсудим будущее! — нетерпеливо ответил д’Артаньян. — Умоляю, срочно отзовите вашу кавалерию назад!
— Невозможно, граф, — холодно ответил Люксембург. — Приказ о наступлении отдан, исходя из всех соображений стратегии и тактики, и он будет исполнен самым надлежащим образом. Отступление невозможно.
— Дорогой Франсуа-Анри де Монморанси-Бутвиль, герцог Пине-Люксембург, я не шучу! — вскричал д’Артаньян. — В самом ближайшем времени ветер переменится на западный!
— Что ж, ветер с моря ничем не хуже ветра с материка, — спокойно возразил Люксембург.
— В этих местах обычно чрезвычайно тепло для такой широты, на которой расположены эти земли, — продолжал настаивать д’Артаньян. — Знаете ли вы, почему так происходит?
— Мои храбрые солдаты могут сражаться в любой холод, — ответил маршал. — Они закалены, прекрасно одеты, они не боятся мороза.
— Не мороза им следует бояться, а оттепели! — продолжал д’Артаньян. — Ветер с моря принесёт тепло, лёд растает, и кавалерия утонет.
— Вы преувеличиваете опасность, друг мой, — успокоительным тоном возразил маршал. — Я лично проверял крепость льда. Я велел просверлить прорубь. В этом месте лёд имеет толщину не менее трёх футов. Это вполне достаточно, чтобы выдержать всадников.
— Воздух с моря легко растопит эти льды, — упрямо продолжал спорить д’Артаньян.
— Послушайте, граф, — мягко сказал Люксембург. — Я понимаю, что вы долго отсутствовали, и вам непременно хочется руководить большой армией, чтобы, так сказать, подтвердить свою высокую воинскую карьеру на деле. Но вы опоздали, мой дорогой. Всё уже сделано до вас и без вашей помощи. Скоро мы займём всю Испанскую Голландию, после чего, разумеется, закрепим новые территории соответствующим договором о мире. Ваше присутствие здесь не обязательно. Ступайте, отдохните с дороги, я распоряжусь, чтобы вам и вашим спутникам предоставили удобную палатку. Приглашаю вас завтра на военный совет, там мы и обсудим все ваши опасения.
— Я лишь хотел предупредить вас, что вы можете совершить колоссальную ошибку, — не унимался д’Артаньян.
— Вам это удалось, граф, — ответил Люксембург. — Вы меня предупредили. Это означает, что задачу, которую вы сами перед собой поставили, вы с успехом выполнили. Дальнейшие решения буду принимать я сам, и обещаю, что я приму к сведению ваши предупреждения.
— Одно только слово, герцог, — сказал д’Артаньян со слабой надеждой на победу в этом странном споре. — Тёплое течение. Гольфстрим. Морской воздух благодаря этому течению чрезвычайно тёплый.
— Вы расскажете это адмиралу, дорогой граф, — ответил маршал. — Мы же люди сухопутные, мы не занимаемся изучением океанических течений. Благодарю вас, граф за ваши советы, а теперь, прошу простить, я занят. До встречи завтра на военном совете.
Д’Артаньян в ярости вышел из палатки Люксембурга.
— Какие результаты встречи? — спросил Атос.
— Нулевые, чёрт подери! — воскликнул д’Артаньян.
— Значит, нам придётся сделать то, чего мы изо всех наших сил старались не делать, и то самое, что вы, д’Артаньян, почти обещали Его Величеству не делать ни при каких обстоятельствах, таковы был дух вашего письма, — с улыбкой сказал Арамис. — Мы просто обязаны воспользоваться этим последним средством для спасения кавалерии, разве не так?
Д’Артаньян взглянул на Атоса.
— Иного выхода нет, — согласился Атос.
— Идёмте, монсеньор, — сказал д’Артаньян, обращаясь к Филиппу. — Вы должны заставить маршала Люксембурга отозвать кавалерию назад, но умоляю вас, сделайте так, чтобы слух о вашем пребывании здесь не распространился дальше палатки герцога.

— Господин д’Артаньян, вам туда нельзя, — сказал майор, когда д’Артаньян и Филипп, на котором снова была его тряпичная маска, подошли к палатке герцога Люксембургского. — Маршал распорядился вас сегодня не пускать к нему, поскольку у него важные дела.
— Даю слово чести, что если бы маршал знал, какие известия ему принёс этот господин, которого я сопровождаю, он моментально принял бы нас обоих, — сказал д’Артаньян. — Если я окажусь не прав, можете забрать себе мой маршальский жезл и делать с ним, что вам вздумается.
С этими словами д’Артаньян вложил ошеломлённому майору в руку свой маршальский жезл и, воспользовавшись его замешательством, вошёл в палатку, ведя за собой Филиппа.
— Я же сказал, что на сегодня все беседы с вами закончены, господин граф! — недовольно произнёс герцог.
— Полагаю, что ко мне этот не относится? — спросил Филипп, снимая маску и выходя ближе к свету.
— Ваше Величество! Вы здесь?! Какая радость! — воскликнул Люксембург.
— Прошу вас тише, герцог, — сказал Филипп. — Я совершаю объезд с минимальным конвоем инкогнито из соображений высшей государственной важности. Так что прошу вас говорить тихо. Впрочем, говорить буду я, а вы – слушайте и исполняйте.
— Да, Ваше Величество, я весь – внимание! — ответил Люксембург.
— Вы напрасно, герцог, пренебрегаете советом маршала д’Артаньяна, — сказал Филипп. — Сохраняя и подтверждая все ваши полномочия по ведению боевых действий здесь, в Голландии, я всё же настаиваю, чтобы вы немедленно исполнили предложение, нет приказ маршала д’Артаньяна, как если бы получили его от меня. Вы немедленно отзовёте мою кавалерию, направив этот приказ с такими гонцами, которые мчатся быстрее ветра на самых быстрых и самых лёгких скакунах. Для написания соответствующего приказа я даю вам две минуты.
— Да, Ваше Величество! — ответил маршал.
— На этот ответ вы уже потратили драгоценных десять секунд. Я сказал немедленно! — произнёс Филипп тоном, не терпящим возражений, после чего надел маску и покинул палатку.
Маршал тут же написал приказ и передал его д’Артаньяну.
— Хорошо! — воскликнул д’Артаньян. — С этим приказом поеду я сам, а вы напишите ещё две копии и пошлите за мной следом двух резвых гонцов на случай, если со мной что-нибудь случится.
После этого д’Артаньян стремительно покинул палатку, выходя из неё он забрал из рук ошеломлённого майора свой маршальский жезл и лихо вскочил в седло.
— Я еду возвращать кавалерию! — крикнул он друзьям, помахав приказом.
— Мы едем все! — воскликнул Портос.
— Нет, Портос, — возразил Арамис. — Вы слишком тяжелы, а лёд скоро начнёт истончаться. Мы должны отпустить его одного.
Д’Артаньян кивнул друзьям, сделал знак, означающий, что он просит их ждать его и оберегать Филиппа и Сюзанну и дал шпоры коню.
— Я еду с ним! — воскликнула Сюзанна и стремительно поскакала вдогонку за д’Артаньяном.
— Постойте, сударыня, куда же вы! — воскликнул Арамис.
— Бесполезно, друг мой, — ответил Атос и взял Арамиса за руку. — Ту силу, которая её увлекла, нам преодолеть не удастся. Да это и не нужно.

Глава LXXII. По тонкому льду

Д’Артаньян стремительно мчался по тонкому льду в направлении следов французской кавалерии. Он рассчитывал, что строй кавалерии всё же движется намного медленнее, чем один спешащий всадник. К тому же кавалерия двигалась не обычным походным строем, а в боевом порядке. Шансы вернуть кавалерийский полк до того, как лёд перестанет выдерживать, были неплохими с учетом того, что полк вышел в поход лишь нынешним утром. Торопясь спасти соотечественников, маршал даже ни разу не оглянулся, поэтому он не знал, что Сюзанна скачет вслед за ним и постепенно немного отстаёт от него. Он ошибочно полагал, что она осталась вместе с его друзьями и не слышал стука копыт сзади, который заглушался громким и тяжёлым дыханием коня и стуком сердца всадника, которое отдавалось в его ушах глухими ударами.   
После нескольких часов скачки д’Артаньян увидел, наконец, впереди себя задние ряды полка. Надеясь, что его услышат, он выстрелил из мушкета, но ветер отнёс звуки в сторону и ни один из всадников не оглянулся. Д’Артаньян решил пустить коня из рыси в галоп несмотря на то, что бедное животное он уже изрядно устало. Неожиданно конь д’Артаньяна пробил задними ногами лёд, после чего и конь и всадник погрузились в воду. По счастью было не слишком глубоко, поэтому конь, инстинктивно оттолкнувшись задними ногами от дна смог вынырнуть вместе с всадником в образовавшуюся полынью. Седло маршала было тяжёлым, сапоги набрали воды, амуниция промокла. Д’Артаньян успел выхватить из сапога кинжал и вонзил его наполовину в лёд, что помогло ему не уйти под лёд пока несчастное животное билось в воде, пытаясь передними ногами взобраться на ставший хрупким лёд по краям полыньи. Маршал попытался, ухватившись за рукоятку кинжала, выбраться на лёд, но в это время лезвие кинжала сломалось. Из рукоятки теперь торчал лишь небольшой обломок лезвия, который д’Артаньян вновь с силой вогнал в лёд и попробовал отдышаться и обдумать положение.
— Шарль, держитесь! — воскликнула Сюзанна, которая была в двухстах метрах от него. — Я иду к вам!
— Сюзанна, осторожнее, не приближайтесь к промоине! — закричал д’Артаньян. — Не подходите ближе, чем на дюжину футов!
— Как же я спасу вас? — воскликнула Сюзанна.
— Не надо меня спасать, дорогая, — крикнул д’Артаньян. — Догоняйте кавалерию и передайте им приказ их главнокомандующего.
— Где же этот приказ? — спросила Сюзанна.
— Сейчас я его вам брошу, — ответил д’Артаньян.
Перехватив рукоятку кинжала левой рукой, он достал из внутреннего кармана камзола приказ, который, хотя и пострадал от воды, сохранил свою надпись, подпись и печать.
— Ловите, Сюзанна! — крикнул д’Артаньян и, вложив приказ в свою кожаную перчатку, положил всё это на лёд и толкнул в сторону Сюзанны.
— Я не могу оставить вас без помощи, Шарль! — взмолилась Сюзанна.
— Дорогая, вы мне изрядно поможете, если немедленно доставите приказ маршала Люксембурга командиру кавалерийского полка! — воскликнул д’Артаньян. — Умоляю, дорогая, не теряйте времени. Лёд скоро станет совсем тонким!
  — Со слезами на глазах Сюзанна вновь вскочила на коня и поскакала догонять французскую кавалерию.

Д’Артаньян отдышался и вновь попытался самостоятельно выбраться из образовавшейся промоины. Лёд в том месте, где он воткнул обломанный кинжал, был слишком тонким, поэтому после того, как д’Артаньян перенёс на край льда весь свой вес, он обломился.
Д’Артаньян стал, держась за лёд, постепенно перемещаться вдоль отверстия во льду, отыскивая край, у которого лёд был бы толще. Вскоре ему показалось, что он нашёл искомый край и он вновь сделал попытку выбраться из ледяной ловушки. На этот раз ему удалось подтянуться так, чтобы лёд не сломался. Выбравшись на поверхность, д’Артаньян оглянулся на своего верного коня, который не мог выбраться, поскольку передними ногами он не мог взгромоздиться на поверхность льда. Рискуя вновь попасть в полынью, д’Артаньян взял в руки уздечку и притянул коня к тому краю, который казался ему толще прочих.
— Терпи, друг мой, — сказал д’Артаньян. — Если Сюзанна развернёт их, помощь скоро придёт.

Вскоре Сюзанна догнала кавалерийский полк.
— Приказ главнокомандующего! — крикнула она, размахивая приказом.
— Кто вы, сударыня? — спросил один из кавалеристов задних рядов.
— Я везу вам приказ главнокомандующего, маршала Люксембурга о немедленном возвращении, поскольку лёд скоро растает! — крикнула в ответ Сюзанна.
Кавалеристы быстро по цепочке передали сообщение полковнику, после чего полк остановился.
— Где приказ? — спросил полковник, который подъехал к Сюзанне.
— Вот он, полковник, — ответила Сюзанна. — Простите, что он вымок. Там позади маршал Франции д’Артаньян провалился на своём коне под лёд. Умоляю, помогите ему.
— Четверо кавалеристов – на помощь маршалу! — распорядился полковник, после чего ознакомился с приказом. — Сударыня, вы очень своевременно привезли этот приказ, — добавил он после того, как прочитал его. — Мы заметили, что лёд ненадёжный, но без приказа мы не могли бы самовольно вернуться назад. Мы надеялись, что успеем добраться до твёрдой суши прежде, чем лёд истончится настолько, что мы не сможем двигаться дальше.
После этого полковник отдал приказ спешно возвращаться.
Сюзанна тут же развернулась и поспешно поскакала спасать своего дорогого Шарля.
Когда она увидела едущих навстречу пятерых всадников, среди которых разглядела и д’Артаньяна, сердце её радостно забилось.
— Шарль, вас спасли! — воскликнула она радостно.
— Мы спасли только коня маршала, — ответил один из кавалеристов. — Спасать маршала не потребовалось, поскольку он спасся сам.
— Господа, вы сделали для меня чрезвычайно многое! — возразил д’Артаньян. — Вы спасли моего коня, который мне очень дорог, а также шпагу, подаренную мне лично Его Величеством, которая, к счастью, была пристёгнута к седлу.
— Вы живы, мой дорогой Шарль, слава Богу, как я рада! — не унималась Сюзанна, которая при всех обняла и поцеловала д’Артаньяна. — Господа, я благодарю вас за его спасение!
— Это мы, сударыня, должны благодарить вас за наше спасение, — ответил полковник. — Если бы вы не привезли этот приказ, судьба наша, по-видимому, была бы чрезвычайно плачевной.
— Шарль, вы не утопили свой маршальский жезл? — шепнула Сюзанна.
— По счастью нет, — ответил д’Артаньян. — Я поначалу выронил его, но он сделан из дерева, поэтому он не утонул. Я вспомнил о нём только после того, как мы совместными усилиями спасли коня.
— Вы всегда были таким, Шарль! — воскликнула Сюзанна. — Коней вы любите больше, чем любые неодушевлённые предметы, даже такие, как маршальский жезл!
— Меня извиняет то, что вас, Сюзанна, я люблю больше, чем коней, — улыбнулся д’Артаньян.
— Неужели? — воскликнула с улыбкой Сюзанна. — Из уст любого другого человека это прозвучало бы грубо, но, зная, как вы обожаете коней, я понимаю, что это – лучший комплимент. Ведь вы не станете утверждать, что любите женщин больше, чем коней?
— Ни за что! — согласился д’Артаньян. — Ни одна женщина, кроме вас, Сюзанна, не может соперничать с моей любовью к лошадям.
— Я это знаю, Шарль, — сказала Сюзанна. — Поэтому ваши слова я воспринимаю так, что ни одну женщину в мире вы не любите больше, чем меня. Я права?
— Вы правы как никогда! — ответил д’Артаньян серьёзно.
— Шарль, я боюсь, что пребывание в холодной воде не пойдёт вам на пользу, — сказала Сюзанна озабоченно. — Как бы вы не заболели после этого невольного купания? 
— Не беспокойтесь, Сюзанна, — ответил д’Артаньян. — Я уже согрелся. К тому же под седлом моего верного коня у меня в сумке имеется чудодейственный бальзам по рецепту моей доброй матушки.
— Вы будете им обтираться, Шарль? — спросила Сюзанна.
— На этот раз нет, — ответил д’Артаньян. — Требуется более радикальный способ его применения.
Сюзанна расхохоталась и игриво погрозила пальцем своему обожаемому маршалу Франции.

После того, как полк прибыл на твёрдую землю, всем было очевидно, насколько своевременен был приказ о возвращении. Действительно, на обратном пути лёд несколько раз ломался под некоторыми всадниками, но, поскольку, кавалеристы были уже готовы к такому повороту дел, неудачников быстро извлекали общими усилиями из ледяной ловушки вместе с конём, применив заготовленные для этого случая связки уздечек, которые очень помогли кавалеристам спасти маршальского коня.
Д’Артаньян очень хотел подойти к маршалу Люксембургскому и задать вопрос: «Ну кто же из нас оказался прав, герцог?» однако, он удержал себя. Радость спасения полка кавалеристов заглушила его уязвленную в предыдущем разговоре гордость, поскольку его гасконское самолюбие было полностью удовлетворено сознанием того, что и сам герцог понимает, что был не прав.
В предоставленной друзьям палатке д’Артаньян сменил одежду, надев то, что ему принёс майор, с которым у него прежде были сложные разговоры перед палаткой маршала.
— Маршал Люксембургский велел передать вам эту одежду, эту бутылку коньяка, а также просил передать свои извинения за то, что не прислушался к вашему совету, — сказал майор. — Он пришёл бы к вам лично, но в настоящее время он занят на срочном военном совете.
— Передайте господину маршалу, что я благодарен ему за всё и его извинения приняты, — ответил д’Артаньян.
— Д’Артаньян, — сказал Атос после того, как гасконец полностью переоделся и окончательно согрелся. — Вы, кажется, собирались остановить войну? Не скажите ли вы нам, как вы собираетесь это сделать?
— Мы сделали большее, друзья, — сказал д’Артаньян. — Мы спасли кавалерийский полк. А войну пусть прекращают те, кто её начинали. Мы со своей стороны создали условия для мирных переговоров.
— Если позволите, друзья, я попытаюсь кое-что сделать для этого, используя свои связи, — сказал Арамис. — Но для этого я буду должен вас оставить на некоторое время.
— Езжайте, Арамис, с Богом! — сказал Атос. — Да помогут вам небеса в ваших усилиях!
— Небеса помогают тем, у кого достаточно помощников на земле, — ответил Арамис.
— А как же Филипп? — спросил Портос.
— Филипп вернётся в Монако, где его дожидается одна дама, которая туда недавно вернулась, — ответил Атос.
— А дальше? — спросил Арамис.
— Друзья мои! — воскликнул Филипп. — Я бы хотел воспользоваться вашим замечательным опытом, и инсценировать свою смерть в глазах всех тех, кто следит за моей судьбой вопреки моему желанию. Это – отличный способ скрыться от всех недоброжелателей и вести после этого спокойную и счастливую жизнь простого частного лица.
— Но ведь вы, кажется, уже разобрались в своих чувствах, и, если не ошибаюсь, увязываете своё счастье лишь с возможностью пребывания в обществе княгини? — спросил д’Артаньян.
— Всё так, граф, — ответил Филипп. — Моя идея пришлась по вкусу и ей. Она также намерена инсценировать свою смерть, после чего мы хотим удалиться в такое место, о котором не будет известно никому, кроме вас, наших лучших друзей.
— Послушайте моего совета, монсеньор, — сказал Атос. — После того, как все поверят в вашу смерть, уезжайте так далеко, как только сможете, и не сообщайте место своего пребывания не только вашим врагам, но и нам, вашим друзьям. Не говорите о нём никому. Мы не хотим его знать. Только так мы сможем быть спокойны за вашу будущую жизнь и за ваше совместное счастье.
— Я согласен с Атосом, — сказал д’Артаньян.
— Я также согласен, это разумно, — согласился Арамис задумчиво.
— Ну что ж, если все мои друзья говорят, что так будет лучше, я также присоединяюсь к их мнению! — воскликнул Портос. — Но лишь при условии, что перед расставанием мы выпьем на прощение по бутылочке хорошего вина!
— Коль скоро вы все советуете одно и то же, я поступлю так, как вы говорите, — сказал Филипп.

Вечером Арамис подошёл к одному из офицеров маршала Люксембургского.
— Камиль, — сказал он. — Позаботьтесь о доставке этих писем по указанным адресам. И вот ещё что. Вы видели человека, который прибыл вместе с нами, на котором была маска из ткани металлического цвета?
— Да, монсеньор, — ответил Камиль.
— Я должен всегда знать, где находится этот человек и чем он занимается, — сказал Арамис. — Информацию о нём должны собирать люди, о существовании которых он не должен догадываться. Это должны быть члены ордена из числа посвящённых первого уровня, общее число этих человек не должно превышать пяти. Они могут чередоваться, смотря по тому, что будет удобнее для лучшего исполнения этого поручения. Я также должен всё знать о той даме, которая будет разделять жизнь с этим человеком.
— Всё будет сделано, монсеньор, — ответил Камиль.

Через месяц секретарь Короля сказал, что прибыла посылка из Голландии на имя Короля, в которой лежат четыре шпаги с рукоятями, украшенными алмазами.

— Итак, они выполнили все обязательства передо мной и все четверо просят отставки! — тихо сказал Людовик сам себе. — Что ж, я принимаю их отставку. Сегодня я получил доказательство, что монархии уже не угрожает та опасность, для устранения которой они прибыли во Францию. И сегодня же я лишился четырёх лучших своих слуг. Придётся мне заключить мир с Испанской Голландией.

На этом я должен сделать паузу.

Глава LXXIII. Вдали от Франции

Я намереваюсь и дальше рассказывать нашим дорогим читателям, как сложилась судьба д’Артаньяна, Атоса, Портоса и Арамиса, а также Сюзанны, Филиппа и Шарлотты. Но, предвидя интерес дорогих моих читателей к тому, что стало с Филиппом, я могу пока предварительно сообщить, что через десять месяцев Арамис получил письмо следующего содержания.

«Монсеньор! 
Мадам родила дочь, которую назвали Амелией.
Князь делает вид, что считает эту дочь своей».

Через несколько месяцев после этого Арамис получил следующее письмо.

«Монсеньор,
Амелия умерла от болезни, связанной, по-видимому, с легочным заболеванием. Нельзя исключить вмешательство сторонних сил, быть может, по указанию князя».

Через некоторое время после этих событий очередное письмо содержало следующий текст.

«Монсеньор,
Князь скорбит о смерти своей супруги Шарлотты. Похороны проходили скромно. По-видимому, даже сам князь не знает, что в гробу лежит мастерски исполненная восковая модель, которую невозможно отличить от княгини даже при самом пристальном изучении. Вероятно, в этом деле помогала служанка по имени Жозефа. Гроб был опущен в семейный склеп князей Монако. Шарлотта скрылась с тем самым человеком, перемещения которого нами отслеживается по вашему заданию. Место их пребывания следующее».
Далее следовали таинственные символы, разобраться в смысле которых могли только два человека в ордене Иезуитов – это сам Арамис, а также Джованни Паоло Олива, известный как генерал ордена Иезуитов, который исполнял эти функции официально, тогда как Арамис сохранял за собой фактическое управление Орденом.

Все письма, адресованные Арамису, были подписаны: «Монсеньору Антонио Пиньятелли».
Кто такой этот загадочный Антонио Пиньятелли и почему этим именем называли в последующие годы Арамиса, об этом наши читатели узнают из следующей книги.
Сейчас же я хочу лишь сообщить нашим читателям, что д’Артаньян не заболел и не умер после купания в ледяной воде в Голландии. Возвратившись в Шотландию, д’Артаньян узнал, что Базен поправился, хотя стал очень слаб здоровьем, но оставался бодрым духом. Также он с удивлением обнаружил заново отстроенный дом в селении Монквиль. Источник этого долгое время оставался д’Артаньяну неизвестным, поскольку он полагал, что этим щедрым меценатом был Портос. Однако, барон признался, что, хотя он, действительно, вынашивал такие планы, он не мог и не успел бы всё так прекрасно организовать, поскольку он участвовал в походах вместе с Атосом, Арамисом и д’Артаньяном. Тогда д’Артаньян спросил Атоса, не причастен ли он к восстановлению Монквиля, на что Атос ответил:
— У меня осталось поручение от одного умирающего, которое я собирался исполнить, если мне позволит здоровье и отпущенные мне годы жизни. В случае его выполнения одним из пунктов этого поручения была оплата расходов по восстановлению Монквиля. Но я пока не могу похвастаться, завершением этого поручения, поэтому источник этих денег мне не известен. Быть может, это сделал Арамис?
— Если не Портос и не вы, Атос, тогда, разумеется, Арамис, — согласился д’Артаньян. — Но я уже давно не получал от него никаких известий.
— Спрашивали ли вы об этом Базена? — спросил Атос.
— Базен утверждает, что у него нет никакой связи с Арамисом, — ответил д’Артаньян.
Таким образом, в заново отстроенном Монквиле уютно устроились д’Артаньян с Сюзанной Кампредон и Портос с Агнессой Кэмпбэлл, а также Базен и Гримо. Что касается Атоса, он отправился по каким-то делам, о которых он сказал д’Артаньяну, что это – то самое обещание, которое он дал умирающему, и как только оно будет выполнено, он будет счастлив вернуться в Монквиль.
— Скажите, Атос, — спросил д’Артаньян. — Не думали ли вы о том, чтобы соединить свою судьбу с какой-нибудь женщиной?
— Господь с вами, д’Артаньян! — засмеялся Атос. — В мире нет такой женщины, с которой я захотел бы связать свою жизнь, даже при том, что не могу поручиться, что мне предстоит прожить ещё хотя бы год-другой! Даже такую малость я не хочу омрачать ответственностью за судьбу женщины и теми сложностями, с которыми сопряжено совместное проживание с дочерью Евы.
— А что вы скажете насчет герцогини де Шеврёз? — спросил д’Артаньян. — Мне показалось, что она вам нравится, и между вами возникло нечто неуловимое.
— Герцогиня де Шеврёз? — переспросил Атос. — Для Атоса это слишком много, а для графа де Ла Фер это слишком мало.
 
Глава LXXIV. Лирическое отступление от автора

Едва я закончил свой роман, я отдал последние главы переписчику и с нетерпением ожидал, когда у меня появится полная копия, чтобы при случае представить свой шедевр моей маленькой мучительнице, маркизе Дайон де Ливри. Я решил отослать ей рукопись второй книги с курьером, выждать три недели, за которые, как я предполагал, она прочитает мой труд, после чего напросился к ней в гости.
— Дорогая маркиза, — сказал я после обмена традиционными приветствиями, к которым я присовокупил самые фантастические комплименты. — Я благодарен вам за то, что вы побудили меня написать эту книгу, я, наконец, закончил этот титанический труд и пришёл для того, чтобы выслушать ваш приговор. Надеюсь, вы будете снисходительны.
— Дорогой вы наш писатель! — ответила маркиза. — Я давно уже потеряла интерес к этим авантюрным романам, или, как вы называете их, приключенческим. В особенности скучны для меня так называемые исторические романы. В них нет ничего общего с историей. Уж если читать что-либо на эту тему, то мемуары, например, записки мадам Севиньё, или мемуары кардинала Реца, или, на худой конец, Ларошфуко или Бурдейля.
— Вы хотите сказать, что не прочли мою книгу? — растерянно спросил я.
— Ну почему же? — возразила маркиза. — Хотя бы из уважения к вам, а также в память о нашей прошлой дружбе я не могла не уделить внимания вашему труду. Я прочитала книгу, разумеется.
Мне очень не понравился этот её термин «прошлая дружба», и ещё больше не понравилась та холодность, с которой она отозвалась о моей новой книге.
— Скажите же, ради бога, какое впечатление произвела на вас моя книга? — спросил я.
— Я должна кое-что прояснить, — сказала маркиза тоном, которым пожилые воспитательницы разговаривают с непослушными воспитанниками. — В дни моей юности я, действительно, увлекалась романами, подобными вашим. Мне казалось, что я нахожу в них крупицы исторической правды. Но я разочарована. Вы взяли поддельные мемуары, написанные от имени графа де Рошфора и графа д’Артаньяна, выбрали из них лучшие куски и добавили изрядную долю своей фантазии.
— Почему поддельные мемуары? — изумился я. — И почему вы утверждаете, что я использовал эти мемуары для своих книг?
— Судите сами, господин писатель, — продолжил мой инквизитор в платье. — Поддельные они по той причине, что написаны они Гасьеном де Куртилем де Сандром. Причем, если капитан д’Артаньян был реальным историческим лицом, то граф де Рошфор – целиком выдуманный персонаж.
— Позвольте, маркиза, — возразил я, — с чего вы взяли, что этот человек является автором упоминаемых мемуаров?
— Они уже опубликованы, и дотошные историки докопались до авторства, — отмахнулась маркиза. — Не в этом суть. Из трёхтомной книги про д’Артаньяна вы взяли самые пристойные из его приключений, взяли также оттуда некоторых других героев, хотя кое-кому изменили имена. Так три брата-гасконца Атос, Портос и Арамис превратились у вас в людей, никаким родством не связанных и даже не гасконцев. Толстяк Валлон из эпизода в книге о Рошфоре, где герцог Орлеанский кушал горячий омлет с его голого живота, слился с образом Портоса, при этом стал называться дю Валон. Де Труавиль превратился в де Тревиля, де Бемо превратился в де Безмо, жених мадемуазель де Лавальер, молодой л’Этрувиль, превратился в сына Атоса Рауля де Бражелона, но если у де Куртиля он просто слёг и умер от горя, то у вас он умчался на войну, чтобы умереть. Историю об отце графа де Рошфора с его второй женитьбой на Мадлен де Комон, у которой оказалось клеймо на плече в виде лилии, вы передали в историю Атоса с его неудачной женитьбой на миледи. Вы заимствовали взгляд Куртиля на Ришельё, на Мазарини, на Фуке, Кольбера, причём субъективная оценка этих людей, которую им дал де Куртиль, ничего общего с исторической правдой не имеет. В реальности Фуке не был столь благороден, как пишете вы, Мазарини не был столь жадным, Ришельё не был столь влюблён в Королеву Анну, а Кольбер не был столь злобным и, между прочим, не был и таким всесильным, каким вы его описываете. Вы почти совсем забыли про военного министра Ле Телье и его сына, маркиза де Лавуа.
— Хватит, достаточно, — не выдержал я. — Я всё понял. Мой новый роман вам не понравился.
— Не обижайтесь, мсье Дюма! — сказала маркиза и посмотрела на меня своими выразительными глазами.
После этого она положила свои нежные ручки мне на плечи и запечатлела поцелуй на моей щеке.
— Ваш роман замечательный, но, извините, не для меня, — сказала она, после чего мне показалось, что моё сердце разрывается надвое.
— Вы хотите сказать, что переросли моё творчество, — сокрушённо подытожил я.
— Можно сказать и так, — согласилась маркиза. — Впрочем, я бы не использовала такой термин. Я не утверждаю, что я стала выше интеллектуально, я просто в своём развитии ушла в другую сторону. Не хотите ли совершить со мной верховую прогулку?
— Простите, маркиза, моя комплекция не позволяет мне увлекаться этим замечательным спортом, — ответил я.
— Тогда пойдёмте завтракать, — сказала маркиза.
После этих её слов разговора о книге больше я не заводил.
Мы неплохо провели время, если не считать, что меня не покидало чувство, что я потратил полтора года жизни впустую.
Придя домой, я сел за стол и написал письмо своему издателю, что я отзываю свой роман. Я не желаю его опубликования по той причине, что я своим заключительным романом «Виконт де Бражелон или ещё десять лет спустя» сказал о своих героях всё, что я хотел о них сказать.
Подумать только! Моих обожаемых графа де Ла Фер, барона дю Валона и шевалье д’Эрбле сравнить со схематичными братьями-гасконцами Атосом, Портосом и Арамисом из пошлой книжонки де Куртиля! Впрочем, истина лежит посредине. Будучи гасконцем, Жан-Арман дю Пейре, граф де Тревиль, действительно набирал мушкетёров преимущественно из числа гасконцев, так что многие из них были родственниками, пусть даже и дальними. Так в мушкетёрах служили не менее трёх родственников д’Артаньяна, причем, как минимум, двое – под той же фамилией, и один под фамилией Кастельмор. Признаться, я считал мемуары Шарля д’Артаньяна и мемуары графа Рошфора подлинными. Мерзкий де Куртиль де Сандр меня провёл! Ведь использование мемуаров – это совсем не то, что использование беллетристики. Имеет же право писатель использовать исторические свидетельства в своём историческом романе! А оказалось, что эти мемуары подложные, кроме того, они принадлежат перу одного романиста, и ко всему прочему она заявила, что граф де Рошфор – вымышленное лицо!
Смею возразить, что маркиз де Рошфор, маршал Франции приходился близким другом месье Ле Телье и месье де Лувуа, покровительству которых был обязан своим стремительным возвышением, как писал Сен-Симон. Смерть застала его в 1676 году по пути в расположение армии, командование которой он должен был принять. Я виновен лишь в том, что поскольку мой Рошфор скорее похож на героя упомянутых мемуаров, а не на героя воспоминаний Сен-Симона, поэтому я использовал имя графа Шарля-Сезара де Рошфора, как в мемуарах, а не маркиза Анри-Луи д’Алуаньи де Рошфора, маршала, служившего под началом виконта де Тюренна. Впрочем, в мемуарах также сказано, что упомянутый де Рошфор служил у де Тюренна, так что это – одно и то же историческое лицо. Но я был не в силах спорить с маркизой. Я был унижен столь невысокой оценкой моих знаний истории и моего таланта романиста. Ведь из мемуаров я взял лишь эпоху, и несколько имён героев, а также несколько событий в их схематичном изложении. Если собрать все строки, навеянные мне этими мемуарами воедино, едва ли наберётся десяток страниц!
Впрочем, больше всего я был унижен тем, что мне напрасно казалось, что мой ум, начитанность и талант пробудили какие-то чувства у маркизы ко мне как к мужчине, ведь теперь было совершенно очевидно, что это не так.
Я в сердцах хотел сжечь свою папку, но подумал, что, быть может, я в этой книге кое-что подправлю и дам ей новую жизнь. Я не хотел думать об этом в тот миг. Я просто уберу папку с романом подальше от глаз. Думаю, я закину её на антресоли, вот только допишу этот лист.
Вот почему этот роман никогда не был напечатан, и, я полагаю, не будет напечатан никогда. Его просто не существует для моих читателей, ведь он существует только в моей памяти и в той невзрачной папке, в которой я предписал ему оставаться, по крайней мере, до конца моих дней.
Впрочем, у маркизы ещё остался один экземпляр моего романа, а первые главы имеются также у издателя, которому я велел выслать мне обратно первые части рукописи с тем, чтобы я их уничтожил. Что касается экземпляра, оставшегося у маркизы, я надеюсь, что когда-нибудь она решится перечитать это роман. Если она изменит своё мнение о нём, я, быть может, снова отдам его издателю.
Сейчас я допишу эту строчку, сложу листы в папку, накрепко завяжу на ней завязки и папка отправится на дальние антресоли. Прощай, мой дорогой д’Артаньян! Прощайте и вы, Атос, Портос, Арамис! Прощайте Короли и принцы, министры и кардиналы, маркизы и графы, герцоги и герцогини, слуги и лакеи, прощайте мушкетёры Короля!

Через три дня я проснулся среди ночи и пошёл к своему рабочему столу, взял чистый лист бумаги и написал на нём: «Глава LXXIV. Кардинал».
Затем я заварил себе кофе и принялся писать дальше.
Маркиза, вы не победили меня. Я отказался от мысли завоевать ваше сердце, вашу душу, ваше внимание ко мне, пожилому писателю, бесконечно влюблённому в образы, созданные моим воображением. Но я не потерял себя. Я должен завершить тот замысел, который я вынашивал в голове под впечатлением незабываемого разговора с вами. Я пишу не для вас, не для нынешней маркизы, а для той девочки с горящими глазами, которая читала запоем мои романы и взахлёб обсуждала их со мной.
    
Глава LXXV. Кардинал

Кардинал получил конверт, на котором значилось: «Господину Антонио Пиньятелли, кардиналу-священнику Сан-Панкрацио-фуори-ле-Мура». На том месте, где указывают адрес отправителя, было сказано: «Франция, Париж, Лувр, Людовик».
Кардинал аккуратно вскрыл конверт и извлёк лист бумаги, исписанный хорошо известными ему французскими буквами, которые не складывались в слова какого-либо известного языка. Это был шифр.
Кардинал легко прочитал следующий текст:

«Господин д’Эрбле!
Мне срочно нужна ваша помощь.
У меня уже было два сердечных приступа. Врач сказал, что третий приступ будет последним, в результате чего я умру.
Это может состояться в любой момент, хотя я надеюсь на несколько недель, чтобы привести все дела в надлежащий порядок, насколько это возможно. Сейчас такие времена, что государство нельзя подвергать таким потрясениям, которые неизбежно произойдут при смене монарха. Францию может спасти только Луи-Филипп, если он продолжит ту линию, которую я успешно реализовывал на протяжении стольких лет.
Я надеюсь, что вы знаете, где он находится, сможете быстро его доставить ко мне в Лувр. Не принимайте никаких отговорок. Он – сын Франции, и он нужен Франции. Это моя просьба, и одновременно мой ему приказ, поскольку он остаётся подданным той страны, которая дала ему жизнь, пусть даже она и поступила с ним несправедливо, но, как вы знаете, Судьба не без вашей помощи и не без помощи ваших друзей исправила эту несправедливость как могла.
Итак, я жду своего брата для того, чтобы передать ему всё, что я имею – Францию.
Нет нужды говорить, что прибытие его следует сделать тайно, но и не задерживайтесь, поскольку я не знаю, сколько ещё дней отпустит мне Господь.
В малом конверте, вложенном в это письмо, вы найдёте все документы, необходимые вам для беспрепятственного проезда через любые посты, включая охрану в Лувре. В этих документах указано, что ваш спутник волен оставаться в маске всюду, поскольку путешествует инкогнито согласно моему распоряжению.
Людовик»

Кардинал задумчиво сложил листок обратно в конверт и спрятал на груди во внутреннем кармане своей мантии.
Затем он написал несколько писем и велел секретарю срочно отправить их по адресам, указанным на конвертах.
Также он велел пригласить к нему одного из своих доверенных людей.
— Джованни, — сказал он вошедшему к нему человеку, — срочно разыщите по этому адресу человека, внешность которого описана вот здесь. Вы должны доставить его ко мне как можно скорее. Скажите, что его желает видеть некто Арамис по важному государственному делу. Разговаривайте с ним по-французски.
Джованни Альбонелло поклонился, взял конверт с бумагами, содержащими указанные кардиналом сведения и вышел из кардинальских покоев.

Через десять дней Арамис вместе с Филиппом и десятью сопровождающими их охранниками подъехали к парадному входу в Лувр. Как и прежде, Филипп вынужден был носить маску. Впрочем, маска была и на Арамисе, что не вызывало никаких подозрений, поскольку в Италии было принято путешествовать в масках.
Охрана пропустила делегацию, взглянув на документы, предъявленные Арамисом, который при этом снял свою маску. Никто не обратил внимания на то, что Филипп остался в маске, сочтя это за забывчивость спутника Арамиса.
Секретарь Короля проявил некоторую обеспокоенность, однако Арамис показал ему документ, который полностью его успокоил, поскольку в нём было сказано, что гость Его Величества должен оставаться в маске, а на самом документе стояла подпись и печать Короля.
Людовик принял Арамиса и Филиппа немедленно.
Лицо Короля было землистого цвета, под глазами были чёрные круги, он очень часто и подолгу кашлял в платок, на котором Арамис заметил следы крови.
Войдя в кабинет, Филипп снял маску и поклонился Людовику XIV.
— Я рад, что вы успели! — воскликнул Людовик. — Я действительно очень болен. Брат мой! Франция нуждается в тебе! Мы должны избавить страну от сотрясений гражданской войны. Если я не успею рассказать тебе всё, что должен рассказать, на этот случай я оставлю тебе свои записи, которые вот уже две недели делаю для тебя. Прошу тебя, умоляю, соглашайся. Если ты прибыл, я верю, что ты уже согласен. Если же тебя что-то останавливает или настораживает, спрашивай, не стесняйся!
— Брат мой и мой Король! — ответил Филипп. — Видит Бог, я не готовился к этой роли. Уже многие годы я веду жизнь простую, частную, далёкую от политики. Я обрёл счастье, узнал любовь, я был счастлив. Если бы Катерина Шарлотта не умерла от болезни полгода назад, я и сейчас был бы счастлив, и я не согласился бы приехать сюда. Я, разумеется, желаю добра Франции и хотел бы оставаться добрым верноподданным, но я бы считал, что годы заключений дают мне право на личное семейное счастье. Однако, моей любимой больше нет на этом свете, поэтому я готов посвятить всего себя тому, чему вы, мой брат и повелитель, прикажете мне. Однако, я молю Бога, чтобы ваш врач ошибался, и чтобы вы и далее пребывали Королём Франции!
— Мне чрезвычайно приятно слышать о твоём согласии, брат мой, и я так же как и ты скорблю о гибели Шарлотты. Это была замечательная женщина, умная и красивая, я и верю, что вы были счастливы, мой брат. — ответил Людовик. — Но ошибки быть не может, я, действительно, смертельно болен. Я долго всё взвешивал и обдумывал. Я и сам был бы рад знать, что трон Франции займёт мой законный потомок и наследник. Но сейчас не время для смены монарха. Ты знаешь, каковы дела в Европе, а если не знаешь, ты прочитаешь об этом в тех записках, которые я для тебя составил. Обними же меня, и прими из моих рук Францию.
Филипп смахнул слезу с глаза и бросился в объятия Людовику.
— Скажи же мне, брат мой, что ты прощаешь мне те злоключения, которые ты был вынужден терпеть, хотя и не по моему желанию, поскольку другие люди приняли это тяжелое решение, — сказал Людовик. — Это решение приняли наш отец, Король Людовик XIII, первый министр, кардинал Ришельё, и наша мать, Королева Анна Австрийская.
— Мне некого и нечего прощать, поскольку я понимаю необходимость всего того, что произошло, — ответил Филипп. — Но если, брат мой, тебе необходимо это услышать, говорю с чистым сердцем. Я прощаю всех, причастных ко всем превратностям моей судьбы, отпускаю им их вину в прошлом и будущем, я никого не виню, и ни на кого не держу зла.
— Эти слова мне были необходимы, брат мой! — воскликнул Людовик. — Господин д’Эрбле, вы устали с дороги. Для вас приготовлены апартаменты. Я прошу вас оставить нас с Филиппом. Я должен передать ему все дела, после чего удалюсь туда, где меня никто не найдёт, впрочем, ненадолго, поскольку мой врач не даёт мне надежды на срок более месяца, да и то лишь в лучшем случае.
Арамис поклонился Людовику и Филиппу и вышел.
— Брат мой, ты, вероятно, также устал с дороги, — сказал Людовик. — В соседней комнате ты найдёшь ужин и постель, а также те бумаги, которые тебе следует прочесть для того, чтобы занять моё место на троне Франции.
— Мне до сих пор не верится, что это происходит на самом деле, — сказал Филипп. — Я уже давно и думать забыл о французском троне.
— Жизнь иногда преподносит самые неожиданные сюрпризы, брат мой, — ответил со вздохом Людовик. — Отдыхай. Завтра утром поговорим.

Глава LXXVI. Железная маска

Филипп проследовал в предоставленный его распоряжению кабинет. На столе, действительно, был накрыт шикарный ужин. На небольшом столике лежали папки с исписанными почерком Короля листами. В примыкающей к кабинету спальне стояла заправленная постель.
Филипп не спеша поужинал, открыл первую папку, прочитал десять страниц, после чего почувствовал, что очень устал и хочет спать.
Вскоре он уже сладко спал на предоставленной его распоряжению кровати.
Через полчаса после того, как Филипп заснул, в его спальню зашёл Людовик. На его лице уже не было никаких признаков болезни. Он убедился, что Филипп спит крепким сном, после чего надел на него маску из плотной такни, закрывающую всё лицо Филиппа.
Затем Людовик вышел и позвал своего секретаря.
— Он здесь? — спросил Людовик.
— Да, Ваше Величество! — ответил секретарь.
— Пусть войдёт, — распорядился Король.
В кабинет Людовика вошёл де Безмо.
— Господин де Безмо, — сказал Король. — Вы видите человека в маске на этой кровати. Он крепко спит, поскольку принял хорошую дозу снотворного. Сейчас я объясню вам ваши обязанности, после чего вы введёте сюда четырех гвардейцев, которых должны были привести с собой, и вы будете выполнять мой приказ предельно точно. Итак, вам надлежит забрать человека, который спит на этой постели, и не теряя времени доставить его в Бастилию, после чего передать его на попечение господина де Сен-Мара в обмен на содержащегося там заключённого Эсташа Доже. В документах, которые вы от меня сейчас получите, сказано, что вам надлежит допросить Эсташа Доже в отдельной комнате без свидетелей, после чего он должен будет возвратиться на своё место. Вы должны будете забрать Эсташа Доже и возвратить де Сен-Мару вместо него этого заключённого. На случай, если де Сен-Мар заметит подмену, вы покажете ему соответствующий приказ, где сказано, что привезённый вами узник и есть Эсташ Доже, тогда как содержащийся ранее узник должен быть изъят их Бастилии и передан вам. С этого момента данный узник, которого вы заберёте, будет содержаться в Бастилии под именем Эсташ Доже, и в отношении него должны будут применяться все те меры предосторожности, которые ранее применялись в отношении Эсташа Доже. Если потребуется показать соответствующие документы де Сен-Мару, то после того, как господин де Сен-Мар ознакомиться с этими инструкциями, он должен выполнить этот мой приказ и вернуть вам эти бумаги, которые вы тут же сожжёте в камине. Это вам понятно?
— Да, ваше величество, — ответил Безмо.
— Итак, вот тот человек, который должен содержаться в Бастилии под именем Эсташ Доже. — повторил Людовик. — Этот человек должен носить железную маску всегда, когда есть хотя бы малейшая вероятность, что его может кто-либо увидеть, включая самого де Сен-Мара.
— Да, Ваше Величество, — повторил Безмо.
— Если вам всё понятно, действуйте, — сказал Король.
— Ваше Величество, а куда прикажете доставить того узника, который сейчас находится в Бастилии под именем Эсташа Доже? — спросил Безмо. — Ведь мы должны будем изъять его из Бастилии?
— Совершенно верно, господин де Безмо, — сказал Людовик. — Хорошо, что вы напомнили. Этот человек не должен оставаться в Бастилии. Вам надлежит изъять его.
— Изъять, очень хорошо! — сказал де Безмо. — Я это понял. Мы должны изъять его из Бастилии.
— Да, изъять из Бастилии, — подтвердил Король. — И вообще изъять.
— Понятно, изъять, — повторил де Безмо. — А куда?
— О, на этот счёт не беспокойтесь! — ответил Король. — Это – висельник и вор. Вам надлежит избавить землю от него. Лучше всего будет просто бросить его в Сену, а чтобы он не всплыл, привяжите к ногам что-нибудь тяжёлое. Ну я не знаю, может быть, мешок с песком. Что хотите. На ваше усмотрение. Только бросайте туда, где достаточно глубоко, например, с какого-нибудь моста.
— Всё будет исполнено, Ваше Величество, — ответил де Безмо.
— Послушайте, де Безмо, — проговорил Король. — Вода в Сене сейчас очень холодная. Чтобы бедняга не мучился, пристрелите его, прежде чем кидать в воду.
— Всё будет исполнено, Ваше Величество, — вновь ответил де Безмо.
— И не вздумайте нигде задерживаться по пути в Бастилию, господин де Безмо! — напутствовал его Король. — В особенности не вздумайте потерять узника по дороге в Бастилию!
— Будет исполнено, Ваше Величество, — ответил де Безмо в третий раз.

Когда де Безмо забрал Филиппа с помощью четырёх гвардейцев и ушёл, Король вновь позвал секретаря.
— Д’Эпернон здесь? — спросил он.
— Да, Ваше Величество, — ответил секретарь.
— Пусть войдёт.
Вошедший герцог поклонился Королю.
— Как ваше здоровье, герцог? — спросил Людовик.
— Благодарю, Ваше Величество, великолепно, — ответил д’Эпернон.
— Надеюсь, вы не сердитесь, что ваша должность ушла графу Рошфору? — спросил Людовик. — На вашем новом назначении генерала по особым поручениям вы получаете не меньше, а хлопот у вас, полагаю, убавилось, не так ли?
— Совершенно так, Ваше Величество! — согласился герцог. — Я не жалуюсь.
— Сегодня у меня для вас есть одно особое поручение, — сказал Людовик. — Возьмите с собой человек десять хорошо вооружённых гвардейцев. Сейчас карета господина де Безмо увезёт в Бастилию одного заключённого. Я надеюсь, что господин де Безмо справится с этим поручением. Карета не должна по пути нигде задерживаться. Особенно проследите, чтобы из кареты никто не вышел. Если кто-нибудь выйдет или кого-нибудь вынесут, убейте всех. И тех, кто вышел, и тех, кто остался.
— Я вас понял, Ваше Величество, — ответил герцог.
— Карета должна будет отвести узника в Бастилию, и если они будут выполнять это приказ в точности, не препятствуйте им, — продолжал Король. — Дождитесь, когда они поедут обратно.
— Будет исполнено, Ваше Величество, — сказал герцог.
— Они заедут на мост, после чего вынесут из кареты связанного человека, — сказал Король. — Они должны будут развязать его и отпустить. Если же они не сделают этого, а расправятся с ним, например, бросят в воду… Тогда убейте их всех.
— Будет исполнено, Ваше Величество, — сказал герцог.

«Ну вот, я вернул его в шкатулку, а ключ уничтожил, — думал Филипп, стирая остатки грима, который позволил ему выглядеть болезненно. — Теперь господин Арамис уже никогда не узнает, где и как скрывается Филипп, и теперь я сам себя надёжно защитил от той опасности, которая не давала мне спать столько лет. Этот мерзкий Безмо был иезуитом. Наверняка он участвовал в заговоре против меня и содействовал освобождению Филиппа из Бастилии. Давно следовало бы от него избавиться».

Глава LXXVII. Генерал ордена

Пока д’Эпернон находился в кабинете Короля, а гвардейцы осторожно переносили спящего Филиппа, шествующего за ними де Безмо остановил хорошо ему знакомый вкрадчивый голос.
 — Не спешите, Безмо! — сказал этот голос. — Этого человека следует перенести не в вашу карету, а в мою, будьте любезны распорядиться об этом уточнении.
— Но это невозможно, господин д’Эрбле! — возразил Безмо, который обернулся на голос и узнал собеседника. — Я выполняю приказ Его Величества!
— Во всех иных вопросах вы должны повиноваться Его Величеству, разумеется, но не в тех случаях, когда генерал Ордена Иисуса требует от вас иного, — твёрдо возразил Арамис. — Вы, видимо, забыли, что власть генерала Ордена выше любой светской власти, и неповиновение ему равносильно неповиновению Папе Римскому. Вы восстаёте против власти Папы? Вы восстаёте против Господа, господин Безмо?
— Вы подстрекаете меня на бунт, господин д’Эрбле, — пролепетал де Безмо.
— Зовите меня просто, монсеньор кардинал, — уточнил Арамис. — Выбирайте, господин де Безмо. Если вы не послушаетесь Короля, в худшем случае вас арестуют.
— В худшем случае меня казнят! — воскликнул Безмо.
— Даже если бы и так, впрочем, я сомневаюсь в этом, но даже если вас казнят, то вы лишь через несколько дней предстанете перед Святым Петром, который, разумеется, отправит вас в рай на веки вечные, как человека, пострадавшего за веру, — возразил Арамис. — Если же вы не послушаетесь меня, уже сегодня вы навсегда переместитесь в преисподнюю, и никто никакими силами не извлечёт вас оттуда до страшного суда.
— Но всё-таки как же я могу ослушаться Короля? — не унимался Безмо.
— Прекрасно, Безмо, мы уже обсуждаем не вопрос о том, ослушаетесь ли вы Короля или нет, а всего лишь то, как именно вы это сделаете, — ответил Арамис. — Всё очень просто. Вас вместе с вашими гвардейцами здесь только пятеро. У выхода из дворца вас встретят десять моих человек, каждый из которых стоит двух ваших, поскольку они понимают, за что они сражаются. Так что вы попросту уступаете силе.
— Я уступаю насилию? — спросил огорошенный Безмо.
— Можете применить это слово, если угодно, — снисходительно согласился Арамис. — И, поверьте мне, вы тем самым спасаете свою душу.
— Но каким же образом тогда я должен поступать дальше? — спросил Безмо. — Ведь у меня имеются чёткие инструкции относительно того, как поступить с этим пленником.
— Мы поступим очень просто, — ответил Арамис. — Вместо вашего пленника в вашей карете поеду я, а вы по дороге изложите мне то поручение, которое вы получили, во всех деталях. Тогда мы вместе подумаем, как вам лучше поступить, чтобы вас ни в чём никто не обвинил.
Де Безмо сделал знак гвардейцем, чтобы они аккуратно положили Филиппа в карету Арамиса, охраняемую десятью его гвардейцами, после чего Арамис дал своим людям указания, куда им следует увезти их спящего пассажира, и сел в карету Безмо. Четверо гвардейцев верхом поехали в качестве экскорта.
— Господин Безмо, если вы думаете сейчас о том, чтобы арестовать меня или убить, оставьте эту мысль, — сказал Арамис.
— Я не помышлял об этом! — воскликнул Безмо.
— Я полагаю, вы сказали правду, но я предупредил вас на всякий случай, — ответил Арамис. — Если когда-нибудь у вас появится подобная мысль, гоните её во имя спасения вашей души. Итак, в чём состоял приказ?
Безмо изложил Арамису суть приказа и собирался показать бумаги, но Арамис мягко отстранил руку Безмо.
— Я верю вам, господин Безмо! — сказал он. — К чему мне читать эти документы? Они ведь предназначены для камина после того, как вы выполните предначертанное вам, не так ли?
— Как же я смогу выполнить это распоряжение, если у меня теперь нет узника, которого я должен оставить в Бастилии под именем Эсташа Доже? — спросил Безмо.
— Вам приказано допросить Эсташа Доже, вы это сделаете. Вам приказано вернуть узника де Сен-Мару так, чтобы он не заметил подмены. Вы сделаете и это, поскольку вы вернёте этого же самого узника, — ответил Арамис.
— В самом деле! — воскликнул Безмо. — Мне приведут человека в маске, я и его же верну Сен-Мару! С этой стороны возражений не будет.
— Вам даже не потребуется предъявлять приказ Короля, кроме распоряжения о том, что вам следует допросить узника, — подтвердил Арамис. — Вам достаточно будет лишь побеседовать с этим узником, после чего вы вернёте его Сен-Мару.
— О чём же я должен буду беседовать с этим узником? — спросил Безмо.
— А о чём вы собирались говорить с ним, если бы не встретили меня? — спросил Арамис.
— Ни о чём, — ответил Безмо. — Я просто заменил бы его на того узника, которого мне выдал Король.
— Вам бы потребовалось, чтобы они переменили одежду, — уточнил Арамис. — Вам бы пришлось разбудить узника, и он оказал бы сопротивление. В одиночку вы бы не справились с этой задачей, господин Безмо.
— Но при мне имеется четыре гвардейца, — уточнил Безмо.
— А вам дано разрешение делать этих гвардейцев свидетелями вашего обмена? — спросил Арамис и взглянул в глаза Безмо.
— Нет, — ответил Безмо, — но я не справился бы с этой задачей без них.
— В таком случае вы получили бы не одного, а целых пять лишних свидетелей, — задумчиво проговорил Арамис. — После такой рокировки все пятеро, стали бы опасны для государства. Всех пятерых потребуется убрать.
— Что значит убрать? — спросил Безмо. — О ком вы говорите, монсеньор кардинал?
— Я говорю о том, господин Безмо, что после выполнения вашей миссии вы становитесь ненужными Королю, но при этом остаётесь навсегда чрезвычайно опасными свидетелями действия, о котором никто не должен знать. Следовательно, вы не нужны.
— Вы хотите сказать, что всех нас после этого отправят в отставку? — с дрожью в голосе проговорил Безмо, который опасался совсем не этого, но боялся признаться себе в том, о чём он начинал догадываться.
— Это можно назвать отставкой, господин Безмо, — согласился Арамис. — Вы правы, Король не арестует вас, и не казнит, но завтрашний день вы уже не увидите. Как и ваши гвардейцы.
— Боже мой! — воскликнул Безмо. — Что же мне делать?
— Слушайтесь меня во всём, мой старый боевой товарищ, — сказал Арамис. — Вспомните, что во времена Людовика XIII мы с вами были простыми мушкетёрами Короля, и выбирались из переделок и похлеще.
— Я выполню все ваши указания в точности, монсеньор кардинал, — твёрдо сказал Безмо.
— Вы покажите Сен-Мару документ, дающий вам право на допрос узника, после чего в присутствии самого Сен-Мара спросите заключённого лишь о том, хорошо ли его кормят, дают ли ему книги для чтения, хороша ли его постель и одежда. Получив его ответы, какими бы они ни были, вы поблагодарите Сен-Мара и покинете Бастилию.
— Это вполне можно сделать, но что если Король спросит Сен-Мара о том, как именно я беседовал с этим узником? — спросил Безмо.
— Не спросит, — твёрдо ответил Арамис. — Далее вы покинете Бастилию, но не поедете обратно в Париж. У вас не будет пассажира, которого вам велено бросить в Сену. Все мы вместе поедем по направлению к Венсенскому замку. Я предпочитаю ехать верхом, советую вам поступить также. Двух ваших гвардейцев мы оставим в Бастилии. Для этого оставьте их на часах при входе в крепость и скажите им, чтобы через полчаса после нашего отъезда они шли домой.
— Вы полагаете, что за нами будут следить? — спросил Безмо.
— Я это знаю, — ответил Арамис. — Впрочем, оглянитесь, если не верите.
— Я вам верю, — твёрдо сказал Безмо. — Когда же мне возвратиться домой?
— Вашим гвардейцам – в ту же ночь, вам – чем позже, тем лучше, — ответил Арамис. — Я бы рекомендовал не ранее, чем через месяц.
— Целый месяц вне дома?! — воскликнул Безмо.
— Вы правы, лучше через два месяца, — сказал Арамис. — Впрочем, если вы торопитесь на свидание к Святому Петру, можете поступать как вам будет угодно.
— Я поступлю в точности так, как вы мне приказываете, монсеньор кардинал, — сказал Безмо.
— Я вам всего лишь рекомендую так поступать, — ответил Арамис. — Приказывал я вам лишь в отношении вашего пленника, и вы мой приказ выполнили, поэтому в дальнейших ваших действиях вы никак не связаны, кроме того, что я вам также не рекомендую рассказывать кому-либо о нашей встрече.
Безмо кивнул, поскольку от переизбытка чувств уже не мог говорить.

Когда карета подъехала в Бастилии, Безмо оставил двух гвардейцев на страже ворот, чтобы впоследствии они могли скрыться, не возбуждая подозрений тех, кто наблюдает за ними.
В Бастилии де Безмо сообщил, что ему велено осведомиться, не имеются ли у заключённого Эсташа Доже претензий по его содержанию, предъявил только приказ Короля, предписывающий ему учинить допрос этому заключённому, после чего задал ему через дверь камеры несколько ничего не значащих вопросов, которые ему предложил Арамис. Поблагодарив Сен-Мара, Безмо покинул Бастилию.
После этого Арамис, Безмо и двое гвардейцев вскочили на коней и поехали в виде эскорта к карете, кучер которой получил приказ гнать её в направлении к Венсенскому замку.
— Бумаги от Короля! — вспомнил Безмо. — Их следует уничтожить!
— Давайте их мне, я это сделаю при первой же возможности, — ответил Арамис.
Безмо заколебался.
— Давайте их мне, — твёрдо и властно сказал Арамис, после чего Безмо отдал весь пакет с приказами Короля Арамису.
Проехав с четверть мили, Арамис велел Безмо дать кучеру распоряжение гнать карету к дому Безмо, тогда как четверо всадников продолжили движение в направлении к Венсенскому замку.
Проехав ещё с полмили, Арамис сказал де Безмо, что по его знаку всем следует разъезжаться в различных направлениях и гнать, что есть силы, не оглядываясь. На следующем перекрёстке он махнул рукой и поскакал по самой левой дороге, не оглядываясь и не беспокоясь более о своих спутниках.

 Глава LXXVIII. Герцог д’Эпернон

На следующий день герцог д’Эпернон явился к Королю.
— Итак, герцог, вы в точности выполнили мой приказ? — спросил Король.
— Да, Ваше Величество, в точности, — ответил герцог.
— Надеюсь, что ваши гвардейцы не получили серьёзных ранений? — осведомился Людовик.
— Совершенно никаких ранений, Ваше Величество, — ответил герцог. — Ведь нам не пришлось вступать в бой.
— То есть как, не пришлось вступать в бой? — удивился Людовик. — Вы хотите сказать, что когда карета по возвращении обратно заехала на мост, они не бросили своего заключённого в воду?
— Карета вообще не заезжала на мост, Ваше Величество, — ответил д’Эпернон.
— Как же они вернулись обратно, если карета не пересекала Сену? — удивился Король.
— Они не возвращались обратно, — ответил герцог. — После того, как де Безмо вышел из Бастилии, карета вместе с сопровождающими её четырьмя всадниками поехала дальше по направлению к Венсенскому замку. 
— И никого из кареты не высаживали? — спросил Король.
— Никого, Ваше Величество, — ответил герцог.
— Что было дальше? — спросил Людовик.
— Проехав около четверти мили, карета повернула налево, а всадники продолжали ехать прямо.
— За кем же из них вы последовали, герцог? — спросил Король.
— У меня было десять человек, шестерых я взял с собой для преследования кареты, а за всадниками отправил четверых, — ответил герцог.
— Разумно, — согласился Король. — Что было дальше?
— Заметив, что карета окружным путём возвращается в Париж, мы надеялись, что она пересечёт Сену и заедет на какой-нибудь мост.
— Так-так! — воскликнул Людовик. — Что же было дальше?
— Карета прибыла в дом де Безмо, для этого ей не потребовалось пересекать Сену, — ответил герцог. — Мы проследили за ней до самого дома. В карете никого не было, только один кучер, который поставил карету и отправился в дом для прислуги, вероятно спать.
— Чёртов иезуит! — воскликнул Король. — Он провёл меня! Что вы можете рассказать мне о всадниках?
— Они проехали вместе ещё около полмили, после чего вдруг как по команде разъехались в разные стороны и затерялись в темноте загородных узких и грязных улиц, — ответил герцог.
— Ваши люди не выследили и не задержали никого из них? — спросил Король.
— Ваше Величество, мы не получали такого приказа, — ответил д’Эпернон. — Был лишь приказ убить их всех, если они сбросят с моста в реку человека. Такого не произошло. Я распорядился, чтобы за всадниками проследили насколько это возможно, на тот случай, если трое из них решат убить и сбросить в воду четвёртого. Но коль скоро они разъехались каждый по своим делам, мои люди выполнили ваше распоряжение о том, чтобы ничего не предпринимать в случае, если они не совершат указанного злодейства.
— Вы совершенно правы, герцог, — сказал Король. — Благодарю вас, я больше вас не задерживаю.

«В сущности, д’Эпернон прав, — подумал Людовик. — Я не предусмотрел такого поведения и не дал инструкций на этот случай. Да и что можно было сделать? По всей видимости, узник, которого Безмо должен был изъять из Бастилии, остался там. Это может означать лишь то, что Филипп туда не доставлен. А если так, убийство этих четверых ни в чём не повинных гвардейцев не имело бы никакого смысла. Благодарю тебя, Господи, что не дал свершиться злодеянию».

Глава LXXIX. Пробуждение

Когда Филипп проснулся, у изголовья его кровати сидел Арамис.
— Что случилось? — спросил Филипп. — Где я? И почему вы здесь?
— Если бы я не перехватил вас, монсеньор, вы проснулись бы в Бастилии, — сказал Арамис. — Вот, прочтите это.
С этими словами Арамис передал Филиппу распоряжения Короля, которые он получил от де Безмо.
— Что это? — спросил Филипп, с удивлением читая документы.
— Господину де Безмо, вашему тюремщику в прошлом, было приказано доставить вас спящего в Бастилию, где и оставить под именем Эсташа Доже, — ответил Арамис. — Сейчас там под этим именем находится преступник, заслуживший смертной казни за свои грабежи и насилия, мы поместили его в прошлый раз место вас, чтобы Людовик не разыскивал вас и вы получили возможность простой жизни как частное лицо. Как видите, ваш брат не успокоится до тех пор, пока вы вновь не окажитесь в Бастилии.
— Разве я покушался на его власть? — удивился Филипп. — Разве я угрожал его спокойствию? Ведь я добровольно удалился навсегда, предоставил ему его судьбу, а сам посвятил себя только своим маленьким радостям свободной жизни частного лица!
— Ваш брат не верил в ваш окончательный уход от политических амбиций, — ответил Арамис. — Своим преступлением против вас он доказал, что недостоин занимать то положение, которое занимает.
— Господин кардинал, вам не надоело жонглировать моей судьбой? — спросил Филипп в раздражении. — Два раза я уже занимал трон Франции под видом Людовика, моего брата. Мне это надоело. Это чрезвычайно шаткое положение меня не устраивает, я предпочитаю простую жизнь частного лица.
— Это ваше право, если таков ваш выбор, монсеньор, — согласился Арамис. — Как вы полагаете, оставит ли ваш брат вас в покое?
— Я надеюсь, что да, — сказал Филипп неуверенно.
— Хотел бы и я разделять вашу надежду, монсеньор, — проговорил задумчиво Арамис. — Во всяком случае, для нас теперь остаётся два пути. Либо мы тайком как преступники покидаем Францию навсегда, после чего вам надлежит постараться никогда не быть найденным никакими шпионами Людовика и Кольбера, мне же надлежит принять меры, чтобы моё положение в Европе послужило достаточной защитой от преследования Короля Франции. Это сложно, но это возможно, поверьте. Второй путь состоит в том, чтобы Людовик покинул трон, который вместо него займёте вы, теперь уже окончательно, навсегда и бесповоротно.
— В таком случае объясните мне, господин д’Эрбле, почему вы выбрали Людовика в тот роковой час, когда ваш выбор мог повлиять на судьбы всех нас, и почему сейчас вы выбираете меня? — спросил Филипп.
— В ту минуту, когда вы сказали, что вы удалите Кольбера и вернёте Фуке, я понял, что ваше правление может стать гибельным для Франции, — ответил Арамис.
— Но ведь это именно то, чего вы сами добивались, не так ли? — спросил Филипп.
— Я был слеп, и я не знал в достаточной степени ни Кольбера, ни Фуке, — ответил Арамис. — В день, когда я предпринял роковые шаги по возвращению вам трона, отнятого у вас во младенчестве, Фуке был моим другом, а Кольбер – моим врагом.
— Что же произошло с тех пор? — спросил Филипп.
— Настоящий политик не должен иметь ни друзей, ни врагов, — ответил Арамис. — Я стал настоящим политиком.
— Ваши друзья в прошлом, господа д’Артаньян, граф де Ла Фер и барон дю Валон больше не ваши друзья? — спросил Филипп.
— О нет, этих людей нельзя называть таким расхожим словом, поскольку для меня они гораздо больше, чем друзья, — возразил Арамис. — Они – часть меня. Я скорее соглашусь потерять правую руку, чем нанесу зло кому-нибудь из них. Но я говорил о других друзьях. Фуке был тем человеком, который делал для меня благо из простого чувства доброжелательности и расположенности ко мне, и я считал необходимым отблагодарить его тем же, или даже больше. Кольбер препятствовал моим замыслам, поэтому я причислял его к врагам. Но я осознал, что Фуке обкрадывал страну и своего монарха, причём делал это с таким изяществом, что это казалось естественной услугой, оказываемой им государству. Кольбер же заботился об укреплении государства, но делал это столь неуклюже, что это выглядело насилием над страной. За те два года, пока вы оставались Королём и предоставили Кольберу свободу действий, пока Фуке находился в Бастилии, я имел возможность убедиться, как я ошибался.
— Кого же вы увидели в этом коварном министре, спасителя Франции? — спросил Филипп.
— Я увидел в нём продолжателя дела трёх великих деятелей Франции – вашего деда Генриха IV, кардинала Ришельё, и кардинала Мазарини, — ответил Арамис.
— Какой странный выбор! — удивился Филипп. — Мне казалось, что вы презирали Мазарини и боролись с Ришельё, тогда как вы поставили их на одну доску с моим дедом, Королём Генрихом IV!
— Мы боролись с Ришельё по той простой причине, что я выбрал сторону Королевы против Короля, — ответил Арамис. — Судьба распорядилась так, что и д’Артаньян выбрал эту сторону, а, следовательно, и Атос, и Портос присоединились к нам из чувства дружбы.
— Объясните мне, монсеньор, почему вы выбрали сторону Королевы, моей матери, и почему вы, таким образом, противоборствовали Королю, моему отцу? — спросил Филипп в недоумении.
— Вашему отцу? — переспросил Арамис. — Монсеньор, вы должны знать. Людовик XIII не был сыном Генриха IV, но вы являетесь внуком Короля Генриха IV, в том числе ещё и потому, что вы не являетесь сыном Людовика XIII.
— Вы сейчас обвинили мою мать и мою бабку в страшном преступлении! — воскликнул Филипп. — Чтобы я вам поверил, вы должны предъявить мне неопровержимые доказательства этих утверждений!
— Они есть у меня, монсеньор, — ответил Арамис. — И я предъявлю их вам.
— Если то, что вы говорите, правда, тогда чей же сын Людовик XIII, и чей я сын? — спросил Филипп.
— Вы всё узнаете, обещаю вам, — ответил Арамис. — Я открыл вам эту тайну лишь для того, чтобы объяснить, что попытки вашей матушки сместить Людовика XIII с трона были не пустой блажью женщины, рвущейся к власти. Если бы ваш дед, Генрих IV, был бы жив, он одобрил бы подобный переворот, поскольку он уничтожал бы последствия другого переворота, который осуществила мать Людовика XIII, Королева Мария Медичи, вместе со своим любовником маршалом д’Анкром, известным также как Кончино Кончини.
— Так значит, это он был отцом Людовика XIII? — спросил Филипп.
— Нет, его отцом был другой её любовник, имя которого вы узнаете из тех документов, которые я вам дам, — ответил Арамис. — Королева Мария Медичи имела от Короля законных детей, но к их числу не относятся Людовик XIII, как, впрочем, и его брат Гастон Орлеанский. Что касается до Короля Генриха IV, он имел достаточное количество детей мужского пола, которые могли бы быть узаконены и занять трон Франции, если бы он довёл до конца все свои замыслы. К сожалению, Королева знала об этих планах своего супруга и позаботилась о том, чтобы они не сбылись. В этом ей содействовал отец нынешнего герцога д’Эпернона, который также звался герцогом д’Эперноном. Эти герцоги, как и герцоги Лотарингские, приносят одни лишь несчастья королевскому дому Франции.
— Для чего вы мне это рассказываете, господин д’Эрбле? — спросил Филипп. — У меня создаётся такое ощущение, что вам доставляет удовольствие копаться в грязном белье королевской династии. Но это отнюдь не способствует возникновению у меня желания занять французский трон!
— Поверьте, монсеньор, мне столь же неприятно говорить об этом, как и вам, но без знания тайных побудительных мотивов и тайных пружин государственной машины, вы обречены на то, что она сломает вас и измельчит как придорожный мусор, — ответил Арамис. — Мне многое стало понятным, когда я проник в эти тайны. И то, что руку убийцы Короля порой может направлять тот, кто стоит у самого трона, и то, что целые народы могут пойти войной друг на друга только потому, что одному влюблённому герцогу не удалось добиться адюльтера от высокопоставленной особы, или потому, что какой-то королевский бастард осознал, что его права на трон гораздо более основательны, чем права того, кто его в настоящее время занимает. Это – скрытые пружины монархии.
— Боже, мне противно слышать обо всём этом, — вздохнул Филипп.
— Признайтесь, однако, монсеньор, что я даю порой чрезвычайно полезные советы, — возразил Арамис.
— Что вы имеете в виду, кардинал? — спросил Филипп.
— Я посоветовал вам сказать Королю, что княгиня Монако умерла, — напомнил Арамис. — Это позволило вам избавить её от преследований со стороны шпионов Людовика и Кольбера, поскольку, можете не сомневаться, вы были чрезвычайно убедительны, и Людовик поверил вам. Если же вы сказали бы ему, что не можете принять его предложение, поскольку предпочитаете прожить остаток дней с вашей Катериной Шарлоттой, можете быть уверенными, что уже сегодня бы её разыскивали по всей Европе, и, быть может, завтра, она была бы уже мертва, или, по меньшей мере, заключена в какую-нибудь крепость, из которой её было бы чрезвычайно трудно освободить.
— Вы правы, монсеньор кардинал, но позвольте спросить, означает ли это, что вы заранее знали о том, что Людовик замышляет подлый обман? — спросил Филипп.
— Нет, монсеньор, я не знал этого, — ответил Арамис. — Но я допускал подобное и принял свои меры для того, чтобы в этом случае защитить вас и вашу любовь.
— Я чрезвычайно признателен вам за это, господин д’Эрбле! — воскликнул Филипп.
— Верите ли вы мне, монсеньор? — спросил Арамис. — Верите ли вы мне в том, что я не предложу вам ничего недостойного или опасного, и прежде, чем решиться уговорить вас на авантюру, подобную той, которую мы совершили во дворце Фуке, я тысячу раз взвешу все опасности, постараюсь устранить все подводные камни, и сделаю подобное предложение лишь в том случае, если буду уверен, что это будет лучше не только для Франции, но и для вас лично?
— Я вам верю, господин Арамис, — ответил Филипп. — Позвольте мне обнять вас в знак того, как я вам верю.
— Позвольте мне поцеловать вашу руку, монсеньор, — ответил Арамис. — Это будет более правильно.

Глава LXXX. Людовик

Людовик был в отчаянии. Он вспоминал свою жизнь, которая пронеслась, как один день. Он думал об ошибках, которые, по-видимому, он совершил, и о планах, которые не сбылись. Вспоминал он и свои мимолётные увлечения прекрасными дамами, как и свою искреннюю любовь к некоторым из них. Он признавался себе в том, что многие из его связей не заслуживали даже того, чтобы о них помнить, поэтому едва ли стоило их заводить.
Он думал также и о том, каких людей он приближал к себе, и каких удалял от себя, каких он осыпал милостями, а каких подвергал опале. Быть может, не всегда получаемые милости были заслуженными этими людьми в полной мере, и, тем более, быть может, не всегда те, кто подвергались наказанию, заслужили их в полной мере, в какой они на них обрушились. Но Людовик не сомневался в своей правоте. Он вспомнил документ, составленный приверженцами католической религии на заре раскола Европы на два противоборствующих лагеря, католиков и гугенотов. В этом документе было сказано, что гораздо более важно наказать всех виновных, нежели обеспечить, чтобы никто из невиновных не пострадал. К этому мнению примыкало политическое завещание кардинала Ришельё, первого министра Людовика XIII, который писал о том, что в отношении частных лиц и применительно к преступлениям против личности исключить наказание невиновных гораздо важнее, чем покарать всех виновных, и по этой причине в случае сомнения в вине подсудимого лучше его простить, поскольку доказательства вины недостаточны, нежели покарать несмотря на то, что вина не достаточно доказана. В отношении вины против частного лица лучше, чтобы виновный ушёл от наказания, нежели чтобы невиновный был наказан. Но в отношении вины против государства и государственного строя, против монархии или против одного из ключевых её столпов – религии, Ришельё предупреждал Короля и его потомков, что наказать виновного гораздо важней, чем избавить от наказания невиновного. В этом случае он говорил, что одного подозрения вполне достаточно для наказания, и по этой причине, Ришельё гораздо чаще выступал за казнь, нежели за помилование. Это его убеждение не подтверждалось лишь в отношении самых ближайших родственников Короля, таких, как брат Короля, Гастон Орлеанский, и супруга Короля, Королева Анна Австрийская. Ришельё не задумывался о том, чтобы наказать даже внебрачных детей Генриха IV и их потомков, в его глазах подобное родство, несомненное с биологической точки зрения, но не столь явное с точки зрения юридической, уже не защищало таких персон от карающей длани правосудия.
Людовик мучился сомнением, насколько были оправданы жестокие меры в отношении Луи-Филиппа, родного брата-близнеца, такого его собственного родственника, ближе которого и придумать невозможно. «По законам божьим брат-близнец, это второе я, — Думал Людовик. — Не получается ли, что я распорядился отправить в Бастилию самого себя, или часть самого себя?»
Луи-Филипп был законным сыном королевской четы со всеми вытекающими последствиями. Он был рождён в браке венценосной четы. Он был послан Богом, в этом Людовик не сомневался. Если уж Господь посылает всех детей, рождающихся в этом мире, то в отношении сыновей царственной четы в этом не может быть никаких сомнений. Никто не может поднять руку на сына царственной четы. Это закон охранял его самого, Людовика, но почему же это закон не был соблюдён в отношении его второго я, в отношении Луи-Филиппа?
Нравственные терзания Людовика наступили неспроста, поскольку наступило именно то время, когда любой человек задумывается о своей жизни, даёт оценку своим деяниям, и делает это беспристрастно, поскольку осознаёт, что если ранее он мог обманывать других и даже самого себя, то теперь уже нет никакого смысла лгать самому себе.
Людовик осознавал это. Он понимал, что его действия не всегда были безупречны с позиций человеческих, что в глазах Божьих он, вероятно, виновен. Тысячи жизней подданных не могли бы служить основанием для его нравственных терзаний, поскольку это были его подданные, власть над жизнью и смертью которых ему была дана по праву рождения и по праву наследования трона, но Луи-Филипп, родной брат-близнец, не входил в круг таких людей. Покуситься на его свободу – это было преступление, аналогов которому не было в истории Франции и даже в мировой истории. Во всяком случае, если бы они и были, Людовик таких примеров не знал. Вдобавок ко всему у него ужасно разболелась голова. Яркий свет свечей раздражал его. Он позвонил велел задуть лишние свечи, оставив только подсвечник с четырьмя свечами на его письменном столе, и велел оставить его одного. Пытаясь вспомнить что-то хорошее, светлое и радостное, чтобы поднять себе настроение, он не мог достичь безмятежности. Воспоминание о Луизе де Лавальер заставляло его вспомнить о Рауле де Бражелоне, о неприятном разговоре с графом де Ла Фер и о других неприятностях, последовавших за этой вспышкой искренней любви, которая оставила ему пятерых детей, из которых в живых оставались только двое. Мария Анна и Людовик, конечно, были его отрадой, но несчастные Шарль, проживший чуть более года, а также Филипп и Людовик, прожившие менее года, вероятно, своей краткой жизнью показывали ему, что Господь не одобряет эту внебрачную связь. После того, как всех троих их совместных детей прибрал Господь, Луиза решилась вновь родить в тот же самый роковой год, который забрал двух их последних совместных детей. Через год она родила мальчика и даже решилась дать ему то же имя, которое носил погибший старший сын. Простил ли их Господь? Дозволит ли он этим детям дожить до зрелого возраста? Искупила ли смерть первых трёх детей их с Луизой грех?
Людовик знал, что у Филиппа было дитя от Катерины Шарлотты, которое также погибло в возрасте полутора лет. «Господь даже наказывает нас одинаково за одинаковые грехи, — подумал Людовик. — А ведь Филиппа можно было бы и не наказывать, поскольку с того, кому больше дано, больше спрашивается! Зачем же Господь спросил с моего несчастного брата столь же строго, как и с меня? Или это правда, что братья-близнецы, это не два разных человека, а один в двух лицах? Сколь же в этом случае виноват я перед ним, то есть перед самим собой! И теперь уже трудно что-либо поправить, поскольку свершённое мной навсегда разлучило нас».
Людовик закрыл глаза и предался скорее чувствам, чем мыслям.
Внезапно он услышал, что двери его кабинета открылись и в них кто-то вошёл.
Людовик повернул голову и увидел самого себя. Не сразу он понял, что к нему пришёл его брат, Луи-Филипп.

Глава LXXXI. Братья

— Брат мой, я пришёл, чтобы отдать себя на вашу волю, — сказал Филипп. — Я это делаю сознательно. Я не желаю быть игрушкой случайных людей и не желаю бояться случайных событий. Я понимаю все ваши опасения и признаю их основательными. Поэтому я признаю, что спокойствие и благополучие Франции и монархии зависит от тех обстоятельств, над которыми мы можем оказаться невластными. Я предпочитаю властвовать над этими обстоятельствами, поэтому отныне и навсегда предаю себя в ваши руки, в руки своего законного Короля, коронованного по всем правилам. Я признаю вашу власть надо мной, и всякого, кто будет пытаться содействовать моему побегу из того места, которое вы определите мне дальнейшим местом проживания, я буду считать не только вашим врагом, но и своим.
— Брат мой, Филипп! — воскликнул Людовик. — Простишь ли ты меня?
— Ваше Величество, я ещё не окончил, — продолжал Филипп. — Я хотел бы подтвердить сказанные мной ранее слова о том, что я прощаю вам все ваши действия в отношении меня как в прошлом, так и в настоящем и в будущем. Что бы вы не решили предпринять, я признаю это законным и необходимым для блага государства. Если вы прикажете мне выпить отраву, я это сделаю с душевным спокойствием и с благодарностью за то, что моя судьба, наконец, определилась. Если вы велите пребывать мне в Бастилии, я подчинюсь с такой же радостью. Если вы прикажете мне покинуть пределы Франции, я поеду туда, куда вы мне прикажете, в сопровождении той охраны, которую вы мне выделите. У меня нет для себя никаких условий. Я готов повиноваться любому вашему приказу.
После этих слов Филипп встал на колени и склонил голову перед Филиппом.
— Брат мой! — воскликнул Людовик. — Встаньте немедленно! Что заставляет вас так унижаться передо мной? Ведь мы равны! Мы с вами – одно целое!
— Я много раз слышал подобное, но я этого не понимаю, — холодно ответил Филипп, уступая настояниям Людовика и поднимаясь с колен. — У нас разные тела, разные души, разные пристрастия и разная жизнь. Вы – Король Франции, я – государственный преступник. До тех пор, пока я находился в Бастилии я был просто несчастным узником, но после того, как я согласился заменить вас на вашем месте, я стал причастен к заговору против своего Короля, поэтому если я заслуживаю смерти, я приму её с покорностью.
— Довольно, вы говорите вовсе не то, что я хотел бы услышать! — воскликнул в нетерпении Людовик. — Прошу вас, брат мой, забудьте то, что случилось с вами после того, как я отправил вас в эту спальню, предложив вам поужинать, отдохнуть и поспать. Я был не прав. Я поступил с вами подло, коварно, как не должен был поступать.
— Я уже сказал, что не осуждаю вас за это, — холодно ответил Филипп.
— Мне до этого нет дела, для меня главное, что я сам осуждаю себя за эту слабость! — воскликнул Людовик. — Я хотел бы получить ваше прощение, но я не могу его требовать. И вы не можете так скоро простить меня, ведь вы знаете, что я намеревался сделать с вами.
— Вы хотели сделать со мной то, что я сейчас желаю, чтобы вы сделали, — ответил Филипп. — Я должен спрятать своё лицо навсегда ото всех. Я мог бы оказаться в ситуации, при которой я был бы похоронен заживо в одной из тюрем вопреки своему желанию. Быть может, я страдал бы от этого. Я страдал бы от осознания собственной наивности и вашего коварства. Но я сдаюсь добровольно, поэтому я не буду страдать ни от своей наивности, ни от осознания вашего коварства. Ваш поступок не будет коварным, поскольку я предаю себя вам сознательно. И мои действия не будут наивными, поскольку я не обманут, а действую по зрелому размышлению.
— Что такое вам рассказал д’Эрбле, что вы решились на такой странный и страшный поступок, на преступление против самого себя? — спросил Людовик.
— Господин д’Эрбле считает себя другом мне, — ответил Филипп. — Это не по его просьбе я пришёл к вам, брат мой, а вопреки его желаниям и замыслам. Но вы правы, он рассказал мне кое-что, что заставило меня задуматься о нашей судьбе на этой грешной земле намного глубже, чем когда-либо раньше. Его признания всколыхнули все мои чувства. Я вдруг осознал, в какую жестокую и одновременно смешную игру мы все играем. Мы тщимся управлять событиями, тогда как события управляют нами. Мы считаем себя хозяевами жизни, но все мы – игрушки в руках Божьих. Судьба распоряжается нами по своему произволу, и мы зависим от её прихотей ничуть не меньше, чем сухая соломинка в песчаной пустыне зависит от прихотей ветра. 
— Брат мой, довольно философии, я вас выслушал, выслушайте же и вы меня, — возразил Людовик. — Вы сказали о Судьбе или о Божественном промысле, быть может, то самое, что хотел сказать вам я. Верите ли вы мне после всего того обмана, который я совершил по отношению к вам?
— Я вам верю, мой брат и мой Король, — ответил Филипп. — Лучше я буду тысячу раз обманут, нежели лишусь веры тем, кому я должен верить больше всего. У нас не осталось ни отца, ни матери, мы не можем довериться нашим духовникам, так кому же мне ещё верить, как не вам? Я вам верю, что бы вы ни сказали.
— Тогда знайте, брат мой Филипп, что Судьба или Божий промысел гораздо более изощреннее, чем мы себе представляем, — торжественно произнёс Людовик. — Когда я сочинил для вас сказку о своей болезни, я не подозревал, насколько она может оказаться пророческой. Господь покарал меня за эту ложь! То, что я придумал ради того, чтобы заманить вас во Францию и навсегда оградить себя от опасности быть тайно похищенным, чтобы вы могли заменить меня, свершилось по воле Божьей, и я думаю, что не ошибусь, если предположу, что это – Божья кара за тот обман, который я свершил против вас.
— Вы говорите, что это свершилось? — обеспокоенно спросил Филипп. — Но вы утверждали, что вы смертельно больны!
— Именно это я утверждал вчера, и именно это произошло сегодня, — ответил Людовик. — Я говорил о двух приступах, и это была ложь, но сегодня были два таких сильных приступа, что я и без врачей могу с уверенностью сказать, что третьего такого приступа я не смогу пережить.
— Боже мой! — воскликнул Филипп в растерянности.
— Это – чистая правда, брат мой, — сказал Людовик. — Остальное же было правдой и без этой болезни. Правда в том, что политическая и военная ситуация в стране и в Европе очень сложная, и в этой ситуации крайне нежелательна смена монарха во Франции. Это вызовет очередную гражданскую войну, а также этот вызовет нападение на Францию Испании, Голландии, Германии, Люксембурга. Мы потеряем Лотарингию, от нас отложится Савойя, мы даже можем потерять Монако. Всё это правда. Моим наследникам не спасти государство, а у меня осталось очень мало времени. То, ради чего вы были принесены в жертву кардиналом Ришельё, теперь требует принести в жертву меня.
— Я не могу поверить в это, — прошептал Филипп.
— Вы поверили в это, когда это было ложью, так поверьте же теперь, когда я говорю чистую правду, — ответил Людовик.
— Но можете ли вы с такой уверенностью говорит о своём здоровье и не обмануться при этом? — спросил Филипп.
— О да, поверьте, я себя знаю! — ответил Людовик. — Впрочем, если бы даже я обманулся, и болезнь моя оказалась бы не смертельной, я всё равно принял решение, и от него не отступлюсь. Обещайте мне лишь что вы позаботитесь о моих детях так, как если бы они были вашими детьми!
— Сир, я перед Богом обещаю вам это, — сказал Филипп и, преклонив колено, поцеловал руку Людовика.
— Я верю вам, брат! — ответил Людовик.
— Вы позволите мне удалиться в ту комнату, в которую вы отослали меня вчера? — спросил Филипп. — Там по-прежнему находятся ваши записи для меня?
— Да, брат мой, — ответил Людовик. — Ведь когда я писал их, я допускал, что они могут понадобиться всерьёз. Я много раз порывался оставить вам трон, и готовился к этому, но вчера на меня нашло затмение. Я побоялся расстаться со всем тем, что привязывало меня к жизни, и что составляло всю мою жизнь. Сегодня же всё изменилось. Жизнь покидает меня, и я хочу её отблагодарить за всё, я хочу оставить после себя сильную страну, и я хочу, чтобы мои дети были счастливы. Я не хочу раздора среди них, не хочу, чтобы из них делали разменные карты в борьбе за власть принцы, стоящие рядом с престолом. И я содрогаюсь при мысли, что корона Франции может перейти в руки Филиппа, нашего с вами младшего брата. Он не создан для этого, ему лучше пребывать в том положении, в котором он находится сейчас.
— Мне не верится, что это происходит не во сне, — сказал Филипп.
— Знаете ли вы, как болит сердце? — спросил Людовик.
— Оно ноет, отдаваясь глубочайшей тоской, — сказал Филипп.
— Так болит душа, — возразил Людовик. — Я говорю про другое. Уже многие годы меня мучают различные болезни, против которых врачи дают мне обезболивающие лекарства, но не дают мне лечения. Все эти болезни тяжёлые, но с ними можно жить. Сегодня я знаю, что нынешняя моя болезнь не такова. Она заберёт мою жизнь. Теперь мне пора думать о жизни загробной. Я хочу, чтобы мою душу не отягощал тот грех, который взяли на себя наши родители и кардинал. Я хочу освободиться от этого греха. Моё решение окончательное. Возьмите мои перстни, которыми я запечатываю свои письма, возьмите всё, возьмите мой дворец, мой трон, мою Францию. Всё это ваше по праву. Я добровольно и бесповоротно передаю всё это вам, мой брат. Возьмите также моё имя, ведь вас также назвали Луи-Филиппом. Отбросьте Филиппа и будьте просто Луи, Людовиком XIV. Отныне вы – это я, а я – это вы. Обнимите же меня, брат мой!
Филипп обнял Людовика. На секунду он подумал, что, быть может, у Людовика в рукаве спрятан кинжал, и быть может, это – последний миг в его жизни.
«Если бы даже и так! — подумал он. — Я сознательно иду на это!»
Он крепко по-братски обнял Людовика и закрыл глаза, готовясь получить удар в спину.
Но удара не последовало.
— Так я пойду в эту комнату? — спросил Филипп.
— Нет, Ваше Величество, — ответил Людовик. — С этой минуты вы – Король Франции Людовик Четырнадцатый, а я – ваш никому не известный брат-близнец, который скоро отойдёт в лучший мир. Теперь весь Лувр – это ваше жилище, а ту комнату оставьте мне. Вы заберёте оттуда мои записки, но оставите мне вашу кровать, которая стала для вас ловушкой. Простите же меня.
После этих слов Людовик неуклюже встал на колени и поцеловал руку Филиппа.
— В добрый час, Ваше Величество! — сказал Людовик Филиппу.
В ответ Филипп раскрыл свои объятия и крепко по-братски обнял Людовика.
— Я постараюсь оправдать ваши ожидания, брат! — прошептал он на ухо Людовику, поскольку ощущал, что голос его будет дрожать, если он попытается говорить вслух.

Вечером Филипп лёг спать в кровать Короля.
«Итак, теперь я – Король, — подумал он. — Как жаль Людовика! Что же это за внезапная болезнь, которая поразила его в один день?»
Филипп закрыл глаза и постарался уснуть. Перед его мысленным взором поплыли разнообразные образы, смутные и неясные. Он уже почти погрузился в сон, но вдруг вздрогнул и открыл глаза.
— Не может быть! — прошептал он в ночной тишине. — Неужели?.. Арамис? Нет, нет! Этого не может быть.

Филипп попытался заснуть, но ещё долго он переворачивался с боку на бок, а сон так и не приходил. Лишь на рассвете он заснул крепким сном. Так провёл эту ночь новый и вместе с тем прежний Король Франции – Филипп, называющийся Людовиком Четырнадцатым.


Глава LXXXII. Скрытый смысл и подводные течения Клио

Филипп заподозрил, что Арамис каким-то образом вмешался в события таким образом, что Король Людовик IV, его родной брат, так изумительно похожий на него самого, не случайно заболел смертельно опасной болезнью. Каким образом мог бы Арамис отравить Короля? Это казалось немыслимым.
Но даже если бы Арамис и осуществил это, как мог бы он внушить Королю идею о возвращении Филиппа на трон Франции?
В случае смерти Короля его малолетний Дофин стал бы новым Королём, но править он, конечно, ещё не мог бы. Следовательно, регентом стал бы брат Короля, Филипп, принц Орлеанский. Разумеется, такое развитие событий было для Людовика крушением всех его дел, разворотом политики в направлении, противоположном тому, куда Францию последовательно вели его дед, Генрих IV, затем Ришельё, Мазарини и Кольбер, которые, были фактическими правителями страны. Позволить превратить страну в балаган? Даже на смертном одре Людовик не согласился бы на это, он сделал бы всё от него зависящее, чтобы этого не допустить.
Кроме того, Людовик, как и Филипп, знали страшную семейную тайну. Эта тайна состояла в том, что Король Людовик XIII, считавшийся отцом Людовика XIV, им в действительности не был, но он также и не был сыном Короля Генриха IV, каковым признавался официально.
Но при этом Людовик XIV всё-таки был внуком Генриха IV
Это означало, что и Луи-Филипп, брат-близнец Людовика, также был внуком Генриха IV, тогда как Филипп Орлеанский был братом Короля лишь по матери, так как он, действительно, был сыном Людовика XIII. Если бы власть хотя бы даже на время перешла к Филиппу, это на деле означало бы, что вместо потомков Бурбонов на троне появились потомки одного из тосканских любовников Марии Медичи.
Дофин Людовик родился совсем недавно, в 1661 году и был, таким образом, пока лишь единственной надеждой на истинное сохранение династии. Этот ребёнок мог умереть в раннем детстве, особенно с учётом того, насколько желательной была бы его смерть для Филиппа Орлеанского, который в этом случае становился бы Королём Франции.
«Да, — подумал Луи-Филипп, — мой брат не мог поступить иначе в этой ситуации. Он спасал своего сына, передавая трон мне».
Но если поступок Людовика предсказуем, тогда, быть может, и Арамис мог бы это предсказать? И в этом случае не повлиял ли он на здоровье Короля?
Что же всё-таки произошло с Людовиком? Действительно ли Арамис причастен к этой его неожиданной болезни? И умер ли он в конце концов?
Я мог бы написать третий том этой книги.
Быть может, я так и поступлю, но передо мной лежит объёмистый труд, который был написан тайнописью, и который расшифровали совсем недавно. Это – подарок мне от одного из легатов нынешнего Папы Римского, который просил не называть его имени.
Кое-что, как оказалось, было написано по-испански, кое-что по-итальянски, а кое-что по-французски. Некоторые главы написаны на латыни. Но все они были зашифрованы весьма замысловатым шифром. Результат расшифровки этого труда и перевод всех глав на французский язык лежит передо мной.
Не скрою, я использовал часть рукописи для написания этого романа, который я озаглавил «Д’Артаньян и Железная Маска или ещё два года спустя».
Но рукопись слишком объёмная, слишком подробная, мне оставалось лишь сократить некоторые её места, чтобы сделать из неё книгу, которую можно было бы представить на суд читателей.
Я мог бы приложить последнюю часть этой рукописи для того, чтобы читатели смогли узнать окончание этой истории.
Но кто я такой, чтобы расчленять мемуары свидетеля интереснейших и важнейших исторических событий? К тому же, он был не только свидетелем, но и творцом истории, вместе с друзьями – Атосом, Портосом и д’Артаньяном.
Я решил, что следует лишь слегка литературно обработать эту рукопись, изъяв лишь те моменты, которые будут непонятными современному читателю, добавить лишь самые необходимые комментарии, и опубликовать под новым названием «Мемуары Арамиса».
Конечно, последовательность изложения в этом случае нарушится, и лишь из последних книг читатели смогут узнать, что же в действительности произошло, отчего и когда умер Карл Лотарингский, в действительности ли погиб герцог де Бофор, а если погиб, то каким образом случилось то, что тела его не нашли. Они узнают, стал ли, наконец, Арамис кардиналом и даже, как он мечтал, Папой Римским?
Я не хочу забегать вперёд. Если уж я решил обработать эту рукопись и опубликовать её почти без изменений, вне зависимости от того, верю ли я всему, что в ней написано, или не верю. Было бы неправильно поступать иначе.
Из этих мемуаров, из того, что я уже прочитал, я вижу, что события не всегда имеют тот смысл, который мы в них усматриваем, далеко не всегда то, что кажется причиной, ею является. В человеческом обществе, в этом конгломерате людей, прилагающих различные усилия, направленные на совершенно различные цели, основными движущими силами порой оказываются вовсе не те силы, которые лишь излишне амбициозно и совершенно ошибочно полагают, что руководят ходом истории. Человеческое общество очень часто сравнивают с муравейником. О, как ошибаются эти люди! В муравейнике все действия отдельных муравьёв подчиняются главной цели, единой идеи, в кажущемся хаосе имеется невероятный порядок. Этот хаос родит гармонию. В человеческом обществе всё наоборот – из кажущегося порядка родится хаос. А может быть, это тоже порядок, но именно тот, которого добиваются те, кто в действительности управляют миропорядком?
Как знать! Могу лишь сказать, что если люди, управляющие историей, когда-то существовали, то одним из них был Арамис. Этот человек воистину был любимцем Клио, музы истории.
Итак, решено, я прекращаю работу над романом «Ещё два года спустя» и займусь редактированием «Мемуаров Арамиса».

 
Комментарий переводчика

Сегодня я получил письмо из Франции, из города Клермон-Феррана, следующего содержания.

«Дорогой профессор Вадим Жмудь!
В связи с покупкой вами рукописи под названием «Deux ans plus tard par Alex Dumas» рад сообщить вам, что в лионском филиале нашего букинистического магазина имеется рукопись того же автора под названием «Trois Henry. Manuscrit d'Alexandre Dumas. Version d;finitive». К рукописи прилагается документ, заверяющий её подлинность, подписанный двумя экспертами: профессором Тиерри Эсконте из Сорбонны и профессором Жан-Жаком Дюманшем из Лиона. Их подписи заверены нотариусом мэтром Шампиньи из Лиона. Директор филиала любезно предлагает вам эту рукопись всего лишь за сорок пять тысяч евро. Он заверяет, что цена рукописи на последнем аукционе была определена в сумму сорок восемь тысяч евро, однако тогдашний директор филиала отказался продавать эту рукопись за предложенную цену, сочтя её слишком низкой, и снял этот лот с аукциона, заплатив штраф за снятие лота после торгов в размере полутора тысяч евро из собственных средств. Поэтому предлагаемая сделка видится нам очень привлекательной для вас, поскольку мы очень уважаем ваш интерес к старинным французским рукописям. Отметим, что эта рукопись содержит книгу великого мастера Александра Дюма о короля Генрихе Наваррском, о том, как он занял французский престол под именем Генрих Четвёртый, а также о заговоре, в результате которого Король Генрих был убит предательским ударом ножа. В заключении сказано, что эта книга является продолжением известной трилогии, опубликованной под названиями «Королева Марго», «Графиня де Монсоро» и «Сорок пять», содержит рассказ о реальных исторических лицах, таких, как Генрих Наваррский, Генрих Третий, Генрих Лотарингский, Шико, д’Эпернон и других, а также лиц, по-видимому, реально не существующих, являющихся литературными героями. Данная рукопись не представляет интереса в качестве исторического источника, поскольку рассказывает о событиях, свидетелем которых автор не мог являться, однако, представляет очевидный литературный интерес.
Мы просим сообщить как можно скорее, заинтересованы ли вы в приобретении этой рукописи по предложенной стоимости. В стоимость включена пересылка этой рукописи вам и страховка этого почтового отправления. Документы о выполненной экспертизе входят в приобретаемый вами комплект.
Также мы счастливы сообщить, что в случае приобретения этой рукописи вам будет начислено 450 бонусов нашего магазина, что соответствует 450 евро при следующей покупке.
С уважением
Директор магазина».

После прочтения этого письма меня одолевают смешанные чувства.
С одной стороны, передо мной лежит стопка ещё не переведённых листов. Насколько я понимаю, эти листы являются рассказом Арамиса о событиях, происшедших с ним в те два периода, когда похождения четырёх друзей выпали из внимания автора, Александра Дюма. Логика изложения распадается, поэтому лучше было бы, если бы есть эта часть рукописи после перевода была озаглавлена «Мемуары Арамиса». В настоящее время я устал от перевода, многие важные дела остались в забвении и настоятельно требуют моего возвращения к ним. Поэтому взваливать на себя труд перевода ещё одной объёмной рукописи мне кажется неразумным. Даже эту рукопись я пока не одолел, а уже изрядно устал.
Другим моментом является указание на то, что к прилагаемой рукописи прилагаются документы о выполненной в её отношении экспертизы.
У меня зародились большие сомнения, ведь к рукописи, купленной мной, никаких подобных документов не прилагалось. Видимо, мне следует заказать экспертизу этой рукописи прежде, чем продолжать её перевод.
Но что же ответить директору магазина? Не упущу ли я возможность, которая выпадает человеку один раз в жизни? А с другой стороны, быть может, и первая рукопись была подделкой, и вторая – также?

Мне необходимо взять паузу…

Послесловие переводчика. Карьера и смерть д’Артаньяна

В Википедии имеется статья «Д’Артаньян».
Быть может, в этом случае уже незачем писать о нём, и тем более – спорить?
Литературы об этом историческом лице, также как и о его литературном образе, написано предостаточно. Поскольку великий романист Александр Дюма навсегда связал его образ с образом таинственной «Железной маски», интерес к этому герою дополнительно возрос.
Видимо, самый достоверный источник – это исследование Жана-Кристиана Птифиса. Две его книги так и называются, «Д’Артаньян» и «Железная маска».
Многочисленные кинематографисты снимают многочисленные фильмы и сериалы об этом герое, причем, далеко не всегда в такой экранизации присутствуют его знаменитые литературные друзья Атос, Портос и Арамис, исторические прототипы которых некоторыми исследователями указываются, однако эти отсылки весьма сомнительны. Д’Артаньян же был реальным историческим лицом, хотя, разумеется, не вполне таким, каким его изобразил Александр Дюма.
Считается, что Дюма написал роман «Три мушкетёра» на основе поддельных мемуаров Гасьена де Куртиля де Сандра.
По этой причине у историков сложилось весьма пренебрежительное отношение и к самому роману. Разумеется, они правы в том, что не стоит искать историческую правду в художественном произведении приключенческого жанра.
Однако гениальность Дюма состоит в умении написать характер человека и раскрыть его в нетривиальных обстоятельствах. Быть может поэтому д’Артаньян в его изображении гораздо больше похож на реального исторического д’Артаньяна, нежели д’Артаньян в поддельных мемуарах де Куртиля де Сандра? Причем, не слегка более похож, а фактически надо признать, что «драматический» писатель Дюма и «исторический исследователь» Птифис описали одного и того же человека одинаково, тогда как Сандр описал совсем иного человека. Талант Дюма в том, что он может посвятить раскрытию характера пять или шесть томов, а может раскрыть характер описываемого персонажа в одном абзаце. Наряду с тем, как тема Наполеона постоянно занимала Александра Дюма, и к этой теме он возвращался вновь и вновь даже в тех произведениях, которые, казалось бы, непосредственно с Наполеоном не связаны, как знаменитый роман «Граф Монте-Кристо», точно также Дюма не мог оставить тему мушкетёров, которая была чрезвычайно близка ему. Даже издавая книгу сказок, он называет её «Сказки Арамиса» или «Сказки мушкетёра». К теме «Железной маски» он возвращается в двухтомном романе «Княгиня Монако», к образу Ришельё – в романе «Красный сфинкс». Кажется, что он хотел изложить всю историю Франции через похождения различных героев и через их столкновения с реальными историческими лицами.
Так реальные исторические короли, принцы и герцоги у него запросто беседуют с вымышленными лицами, а реальные исторические лица попадают в реально случившиеся с ними обстоятельства вследствие действия подобных придуманных литературных героев. Эти придуманные герои, а также порой герои исторические, но совершающие придуманные подвиги, осуществляют сильнейшее влияние на ход истории.
В этом смысле Дюма исповедовал теорию малых причин, которая в современной литературе известна как «Эффект бабочки». Казалось бы, если бы не написал суперинтендант финансов Николя Фуке злосчастного письма Луизе де Лавальер по настоянию Арамиса, то король Людовик XIV не арестовал бы его, и вся история Франции могла бы развиваться по другому пути. Подобные случайные действия управляют всей историей, и Дюма иногда очень тщательно плетёт канву своего сказания, чтобы продемонстрировать, как работают эти скрытые механизмы судьбы. С точки зрения художественной литературы, в особенности – приключенческого жанра, этот приём чрезвычайно продуктивен. Ведь те же самые супергерои из современных боевиков точно также порой «спасают мир» от всевозможных всемирных напастей – астероида, всепланетного вируса, вселенских террористов и прочих злодеев или напастей, которые грозят вселенской гибелью всей планете или покушаются не больше не меньше – на весь мировой порядок.
Подобного масштаба фантазии у писателей времён Дюма ещё не было, до подобной наглости они не дошли, но Дюма был довольно смел для своего времени, предоставив своему вымышленному герою Арамису совсем не вымышленную должность генерала Ордена Иезуитов несмотря на то, что все генералы Ордена Иезуитов были известны поимённо.
Это не смутило Дюма, как не смутило его и обещание со стороны Арамиса того, что Папа Римский умрёт согласно велению предшественника Арамиса на этой должности. Сколько бы мы не листали историю, мы не можем указать на насильственную смерть Папы во времена действия Арамиса (а время можно определить достаточно точно, поскольку это якобы произошло в те самые годы, когда умер кардинал Мазарини). Мы не можем указать и на якобы естественную смерть, приписав её тайным действиям иезуитов (например, яду).
Действительно, Мазарини умер в 1661 году. В 1655 году скончался Папа Иннокентий X в возрасте 79 лет и 7 месяцев. Едва ли это событие можно отнести на счёт деятельности генерала Ордена Иезуитов.  Его преемник Александр VII занимал должность Папы до 1667 года. Он осудил 45 пунктов положений иезуитов. Быть может, Дюма имел в виду смерть этого Папы делом иезуитов? Смерть в возрасте 68 лет трудно считать насильственной в те времена. Но известно, что хотя этот Папа и осудил 45 пунктов иезуитской морали, он очень поддерживал иезуитов. Он добился того, что иезуитам было разрешено вернуться на венецианские территории, из которых они были изгнаны в 1606 году. Разве такого Папу стали бы убирать иезуиты? Этот Папа не слишком рвался заниматься делами усиления власти католичества, предпочитал литературу, философию, поэзию, стремился к в меру роскошной жизни в состоянии полного спокойствия духа, а не к усилению персональной власти, и тем более не к подавлению иезуитов. Следующий на очереди Папа, Климент IX, также умер в возрасте 69 лет, оставаясь Папой всего два года. Он покровительствовал искусствам – музыке, живописи, скульптуре, был весьма дружественен к Франции, потеря крепости Кандии так его расстроила, что он слёг, после чего умер. Следующий Папа, Климент X, умер в возрасте 86 лет от подагры, что также едва ли можно отнести на счёт иезуитов.
Если теперь мы обратимся к списку генералов ордена иезуитов, то французов среди них не было вообще ни одного, а в частности во второй половине 17 века, мы увидим следующих персонажей:
- Франческо Пикколомини – Италия, с 21 декабря 1649 по 17 июня 1651;
- Алессандро Готтифреди – Италия, до 12 марта 1652;
- Госвин Никель – Германия, до 31 июля 1664,
- Джованни Паоло Олива – Италия, до 26 ноября 1681,
- Шарль де Нойель – Бельгия, до 12 декабря 1686,
- Тирсо Гонсалес – Испания, до 27 октября 1705.
Как видим, если допустить с натяжкой, что Арамис стал генералом Ордена под именем Джованни Паоло Олива, то он должен был бы изображать из себя итальянца, тогда как он, будучи французом, выполнял якобы функции испанского посланника. Это сильно выходит за рамки допустимого предположения. Поэтому Дюма в конце романа «Виконт де Бражелон» сообщает, что Арамис – фактический генерал Ордена, тогда как тот, кого все считают таковым, является лишь его марионеткой, ставленником, который в любой момент будет готов сложить свою власть в пользу Арамиса. Поверить в такое очень сложно даже самому наивному читателю исторического романа.

Теперь вернёмся к карьере д’Артаньяна, которая многим кажется нереальной. Дюма, как мы помним, сообщает, что д’Артаньян получил звание маршала Франции и в тот самый миг погиб от пушечного ядра при осаде Маастриха. Поскольку мы не находим его имени в списке маршалов Франции, Дюма, как он, видимо, считал, дал объяснение этому факту, что якобы он просто не успел вступить в свою должность.
Но если бы приказ о назначении его маршалом Франции был подписан, он обязательно попал бы в этот список, даже если бы и не успел вступить в эту должность вследствие гибели, тем более – героической гибели в сражении.
Папа Урбан VII был в должности Папы Римского всего лишь 13 дней, Бонифаций VI – 15 дней, и ещё семь других Пап были понтификами очень недолго, от 17 до 33 дней. На основании слишком краткого пребывания понтификом, никому в голову не пришло исключить их из списка Пап.
Разумеется, если бы д’Артаньян был назначен маршалом Франции, это назначение осталось бы в истории.

В Википедии мы находим следующие сведения: «15 января 1667 году д’Артаньян был официально повышен в чине до капитан-лейтенанта мушкетёров, фактически командира первой роты, поскольку номинальным капитаном был король. Под его руководством рота стала образцовой воинской частью, в которой стремились приобрести военный опыт многие молодые дворяне не только Франции, но и из-за рубежа. В 1667 году за заслуги при осаде города Лилля был назначен его губернатором. В должности губернатора д’Артаньяну не удалось обрести популярности, поэтому он стремился вернуться в армию. Ему это удалось, когда Людовик XIV воевал с Голландской республикой в Франко-голландской войне. В 1672 он получил звание «полевого маршала» (генерал-майора)». Получается, что д’Артаньян занимал должность молевого маршала целый год, после чего погиб. О его смерти сказано следующее: «Д’Артаньян был убит пулей в голову (по свидетельству лорда Алингтона) при осаде Маастрихта 25 июня 1673 года, в ходе ожесточённого боя за одно из укреплений, в безрассудной атаке по открытой местности, организованной молодым герцогом Монмутом».
Напомним, что полевой маршал – это как раз «фельдмаршал», поскольку поле на французском языке в том числе переводится и как Field, такое же слово есть в английском языке, на немецком языке – Feld. Если бы в русскоязычных переводах книги говорилось, что д’Артаньян достиг звания фельдмаршала – это бы воспринималось даже как звание, выше, чем маршала. Всё же во Франции полевой маршал – это самая низкая ступень из возможных градаций маршалов, соответствует генерал-майору. Нет ничего удивительного в том, что человек, возглавлявший реально пять или шесть сотен королевских мушкетёров, то есть гвардии, телохранителей Короля, которые формально подчинялись непосредственно Королю, в случае военного похода получает под своё командование боле тысячи кавалеристов и, соответственно, назначается полевым маршалом.

Например, де Тревиль, который возглавлял этих же самых мушкетёров прежде д’Артаньяна, чрезвычайно приблизился к королю. Сама королева Анна Австрийская пыталась привлечь его к заговору Сен-Мара, направленном на уничтожение кардинала и свержение (и, убийство) самого короля, Людовика XIII, хотя эту вторую конечную цель не всем участникам заговора раскрывали. Де Тревиль благоразумно отказался от участия в этом заговоре, но он и не стал раскрывать этот заговор. За подобное же в точности «преступление», то есть за недоносительство, друг де Сен-Мара, де Ту, был обезглавлен. Отметим, что на момент заговора сам Сен-Мар был одним из могущественнейших людей Франции, его власть превосходила власть кардинала Ришельё, и могла сравниться только с властью самого короля. Также остаётся удивляться тому, зачем же де Сен-Мар задумал и участвовал в этом заговоре? Ему требовалось лишь немного подождать, через несколько месяцев Ришельё умер своей собственной смертью! Очень похоже на то, что сам Ришельё через тайные пружины подтолкнул к заговору де Сен-Мара и расправился с ним. Ведь если бы он этого не сделал, то после смерти Ришельё король, безусловно, стал бы полностью находиться под влиянием исключительно только лишь де Сен-Мара, что означало бы поворот всей политики Франции в сторону «святош», то есть это был бы курс на союз с Испанией и со Священной Римской Империей, с которыми сам Ришельё сражался изо всех сил ради обеспечения большей власти Франции и её независимости от этого католического блока, окружающего Францию со всех сторон. Итак, выгоднее всего этот заговор оказался тому, против кого он был направлен!
Де Тревиль в него не ввязался, но для нас более важно то, что его в этот заговор приглашали.

Почему же нас удивляет тот факт, что д’Артаньян был довольно близок к королю и имел достаточно высокое положение во французской армии? Это положение было ему обеспечено личной преданностью королю.

Подобная личная преданность монарху возвышала на предельно высокие воинские посты таких людей, как Григорий Лукьянович (Малюта) Скуратов (Скурлатов), Александр Данилович Меньшиков, Григорий Григорьевич Орлов, Григорий Александрович Потёмкин и многих других во многих странах.
В книге «Генрих IV» Александр Дюма упоминает месье де Преслена, который был у Генриха Четвертого капитаном охраны, а затем стал маршалом Франции. Это ведь полностью аналогичная карьера! Тем, кто до сих пор сомневается в возможности подобного карьерного взлёта, мы не будем приводить в примеры де Сен-Мара, же Люиня и тому подобных, а попросту напомним, что личный пилот Леонида Ильича Брежнева Борис Бугаев стал министром гражданской авиации. Так почему бы начальнику личных телохранителей Короля не стать маршалом Франции? Что здесь удивительного?

Между прочим, де Куртиль де Сандр намекает, что д’Артаньян выполнял очень много деликатных поручений Мазарини и короля. Тогда ещё не было понятий «резидент», или «шпион», или «разведчик», из чего вовсе не следует, что не было тайных поручений. Вспомним, что миледи, показанная в романе «Три мушкетёра», имеет под собой реальное историческое лицо, графиню Карлейл. Эта дама была шпионкой кардинала. Можно сказать, что на определённом этапе своей карьеры д’Артаньян, весьма вероятно, выполнял поручения Мазарини и короля, которые мы бы сегодня назвали шпионскими. Таково поручение отправиться в Англию и сообщить, что там происходит на политической арене, когда готовилась казнь Карла Первого. У Дюма в этой поездке д’Артаньяна сопровождают друзья и они вместе пытаются спасти несчастного короля. Едва ли кардинал Мазарини мог поручить такую задачу тайному посланнику, но это нельзя исключить. Утверждение о том, что Мазарини был заинтересован в гибели Карла Первого, разумеется, следует отнести на счёт фантазии Дюма. Вероятнее всего, хитрый кардинал смог бы извлечь выгоду из любого положения вещей, но с учётом родства французского королевского дома с английским домом, он, скорее всего, был бы заинтересован в восстановлении Стюартов на престоле Англии (которая de facto, но пока ещё не de juro уже была Великобританией, то есть включала и Шотландию под одной рукой короля). Мы, между тем, можем во многих отношениях доверять де Куртилю де Сандру, поскольку он был современником д’Артаньяна и Рошфора, он сам сидел в Бастилии, в отличие от Дюма он описывал не далёкие от него события, а события, которым был свидетелем или свидетелей которых он мог лично знать. Это важно. И возможность того, что д’Артаньян выполнял когда-то особые поручения кардинала и (или) короля отнюдь не унижает его образ, а, на наш взгляд возвышает. Это говорит, что он служил монархии не только шпагой, не только как предводитель воинского формирования, но и как разумный сборщик сведений, изворотливый достаточно, чтобы тайно скрываться под чужой личиной во вражеском окружении, этакий Штирлиц семнадцатого века, и, к тому же, обладающий изрядными аналитическими талантами для того, чтобы понимать, на сбор какой именно информации следует обратить внимание, и как её кратко изложить. На это намекает и Дюма, когда король отправляет д’Артаньяна поехать в крепость Бель-Иль и разузнать, что к чему, а также когда использует его как некоего Шерлока Холмса для расследования дуэли с графом де Гишем.

Не случайно «Гибель д’Артаньяна была воспринята как большое горе при дворе и в армии, где его бесконечно уважали» - как сообщает Википедия. Далее сказано: «По свидетельству Пелиссона, Людовик XIV был очень опечален потерей такого слуги и сказал, что тот был «почти единственный человек, который сумел заставить людей любить себя, не делая для них ничего, что обязывало бы их к этому», а по свидетельству д’Алиньи, король написал королеве: «Мадам, я потерял д’Артаньяна, которому в высшей степени доверял и который годился для любой службы». Маршал д’Эстрад, который много лет служил под командованием д’Артаньяна, позже сказал: «Лучших французов трудно найти».
 
Теперь обратимся к свидетельству Жана-Кристиана Птифиса, который за цикл работ по истории удостоился ордена Почётного Легиона. Этот дотошливый французский исследователь истории и умнейший и интереснейший писатель сообщает, что д’Артаньян получил звание генерал-лейтенанта. Имея в виду, что это звание соответствует «полевому маршалу», о чем мы выше сказали, можно сказать лишь, что Дюма очень несильно ошибся в терминологии.
Для примера – многие ли наши читатели (кроме тех, кто служил), смогут отличить генерал-майора от генерала армии? А ведь между генерал-майором следует ещё две ступени – генерал-лейтенант и генерал-полковник!
В большинстве стран маршал выше старшего звания генерала, но ниже звания генералиссимуса, но во Франции тех лет не было генералиссимуса, а до описываемого в романах Дюма этой серии времени во франции имелось звание коннетабля, которое было незадолго до этого отменено. Градаций же званий маршала было несколько.
Во времена Наполеона ситуация уже изменилась. Поэтому Александру Дюма, сыну полевого наполеоновского генерала, мы, думается, простим эту небольшую неувязку.

Читаем же вместе далее Птифиса, каковое чтение познавательно и интересно. Он сообщает, что назначение д’Артаньяна генерал-майором было его последним продвижением по службе, но оно никак не было связано с обязанностью отправляться на войну, в отличие от версии, которую даёт Дюма. Это назначение д’Артаньян получил за год до своей гибели.
На протяжении почти года он занимал должность губернатора Лиллем, которую до него занимал маршал д’Юмьер, и которую он передал обратно этому самому маршалу, поскольку она не пришлась ему по вкусу. Он попросился на войну. Он не захотел быть губернатором, его не устраивала эта должность, в которой он чувствовал себя не в своей тарелке. Очевидно, что король Людовик XIV был чрезвычайно милостив к д’Артаньяну, и, очевидно, что не за красивые глаза, а за реальные заслуги. Но отметим же для себя, что он занимал маршальскую должность губернатора.

Есть такой афоризм: «Военный офицер – это человек, который в мирное время получает деньги за то, что в случае войны отправит вас на фронт». Это никак нельзя отнести к д’Артаньяну, он первым рвался туда, где опасней всего.

Погиб наш герой вследствие если можно так выразиться «тупости командования», это командование, по-видимому, следовало бы передать д’Артаньяну, но он находился в подчинённом положении. То есть по уму и опыту он мог бы и должен был бы занимать более высокое положение, нежели занимал.
Так что я просил бы наших читателей отбросить иронию в отношении стремительной карьеры д’Артаньяна. В этот день он не был дежурным, он намеревался отдохнуть и имел на это право, но увидев, как тяжело положение войск, и как оно может в дальнейшем ухудшиться, если ничего не предпринять, ринулся в бой, где и нашёл свою смерть.

Птифис рассказывает о столкновении между Монброном и д’Артаньяном на счет того, как следует осуществлять дальнейшее управление войсками.
Речь шла о том, что Монброн предлагал воздвигать оборонительную насыпь перед захваченным равелином, тогда как д’Артаньян предлагал дать бойцам поочерёдно небольшой отдых, а насыпь сооружать, когда стемнеет. Его аргументация состояла в том, что подобные действия при свете дня дорого обойдутся, имея в виду потери солдат от обстрела или от контратаки врага.
Его слова были: «Вы втягиваете нас в гиблое дело».
Спустя три часа палисад был воздвигнут, но на всё ещё удерживаемом голландцами равелине разгорелся яростный бой. Генерал-майор д’Артаньян со своими мушкетёрами оставался в арьергарде, согласно тому, что ему было предписано высшим военным начальством, не собираясь вмешиваться, но пристально наблюдал за ходом сражений.
В конце обеда он сказал: «Смотрите, на том равелине огонь! Следовало бы отбить равелин, пока противник там не закрепился!»
Голландцы предприняли несколько вылазок и в конце концов выгнали французов из занятых позиций, таким образом, все достижения этого дня были сведены на нет. Следовало предпринять контратаку и отбить позиции обратно, но солдаты были изнурены, они остро нуждались в подкреплении.
Несмотря на то, что, согласно расписанию, в этот день, 25 июня, д’Артаньян не был «дежурным» и рассчитывал отдохнуть, имея на это полное право, он узнав о стремительном отступлении гвардии, оставил своих сотрапезников и направился в штаб Монмута. Там он увидел, в какой растерянности пребывают Монмут, Лафейяд и более всех Монброн, который сам виноват в неудаче. Несмотря на то, что ничто не обязывало Монброна возобновлять бой, он решил исправить ситуацию, т.е. по словам лорда Алингтона, «повёл себя с редкостной бравадой». Он послал в бой мушкетёров и решил поручить господину д’Алиньи командование тридцатью мушкетёрами и шестьюдесятью гренадёрами.
В это самое время д’Артаньян повел своих людей к тому самому барьеру, который был потерян, поскольку вместо того, чтобы его лучше защищать, Монброн распорядился укреплять насыпь средь белого дня на глазах противника. Для этой контратаки необходимо было двигаться по открытой местности.
Герцог Монмут, сын английского короля Карла II, довершил гибельность операции своим личным нетерпением.
Вместо того, чтобы спуститься в траншеи и таким путем добраться до укрепления, которое следовало штурмовать, он предпочёл двигаться по верху, где место было очень узкое, так что враги могли перестрелять атакующих по одному.
Эта атака была чистым безумием.
Когда герцог захотел лично возглавить эту атаку, д’Артаньян пытался его остановить.
– Через открытую местность?! – воскликнул он. – И не думайте, мой принц! Это было бы глупой неосторожностью! Нас перебьют прежде, чем мы достигнем цели!
– Неважно, у нас нет времени, – ответил сын Карла II.
Он выхватил шпагу и поспешно бросился в атаку.
Д’Артаньян остановил его жестом со следующими словами:
– В таком случае я с вами!
В этой безумной атаке равелин был снова отбит, хотя многие мушкетёры били убиты. Среди убитых нашли также и д’Артаньяна. Он был убит выстрелом в голову. Его опознали по оружию.
Для того, чтобы вынести тело д’Артаньяна с поля боя также потребовалось немалое мужество. Четверо из тех, кто пытались это сделать, были убиты пулями противника. Первому квартирмейстеру роты, господину де Сен-Леже удалось это сделать. В награду за это король Людовик XIV пожаловал ему 30 тысяч ливров.
Это говорит о том, как ценил король своего маршала. Мы называем его этим словом сознательно.
Мы также обращаем внимание наших читателей на то, что по свидетельству очевидцев, д’Артаньян был опознан по оружию, так как лицо его было раздроблено до неузнаваемости.
Это, по-видимому, привело Дюма к мысли о том, что он был убит пушечным ядром, попавшим ему в голову, что не соответствовало действительности. Однако, многие военачальники нашли свою смерть именно таким путём, поэтому отметим, что такое возможно.
Также это позволило, по-видимому, в последней версии писателю предложить иную трактовку событий. Действительно, если д’Артаньяна опознали только по оружию, то подобное опознание следует признать не слишком надёжным, ведь в бою иногда можно лишиться оружия и воспользоваться другим – захваченным у врага, или подхваченным из рук убитого или раненого. Поскольку Пелиссон пишет, что после этой атаки у многих мушкетёров, убитых или выживших, оружие было испорчено, «шпаги погнуты, залиты кровью вплоть до рукоятей», следовательно, не удивительно, что кто-то из тех, кто находился на ногах, мог подхватить шпагу, выпавшую из рук тяжело раненного, но живого бойца. Поэтому не столь уж фантастичной выглядит версия, что д’Артаньян был не убит, а лишь тяжело ранен или контужен, после чего выронил шпагу, которую подхватил другой мушкетёр, который и был убит выстрелом в голову, и которого с почестями похоронили как д’Артаньяна, тогда как сам д’Артаньян, быть может, в ночи пришёл в себя и выбрался, или, быть может, попал в плен. Какой бы фантастической ни казалась подобная версия, она может быть использована литератором с не слишком большой натяжкой, хотя, разумеется, наиболее вероятно, что д’Артаньян действительно погиб в этом бою, и, быть может, опознали его не только по оружию, но и по одежде, и по другим приметам.

Но разве можем мы на этом основании лишать автора права на фантазию?

#дАртаньян #ЖелезнаяМаска # Фанфик #Мушкетеры #Атос #Портос #Арамис