За Камнемъ. Историческая повесть. Новая редакция

За Камнемъ. Историческая повесть. Полная версия
Глава первая.Большой Камень
Шумит уральская тайга. Вот-вот упадёт снег, закружит вьюга, завоют метели, пурга занесёт все тропы. Таёжный зверь приготовился к зиме. Стылая, ещё не прикрытая снегом земля усиливала холодные ветра, спускающиеся со старых гор.  Огромные скалы сжимали с обеих сторон узкую тележную дорогу. Северные ветра разбудили вековые ели. Хвойные великаны покачивали своими зелёными вершинами, словно удивлялись тому, что там, внизу, жалкие людишки бессмысленно ползут по каменистой ленточной дороге.  Угрюмый Большой Камень неприветливо встретил пришельцев. Сбросивший листву лес, серое небо без единого солнечного лучика, пронизывающий до самого нутра северик безжалостно сулили людям, которые тоскливо жались друг к другу, словно искали поддержки и защиты, новые испытания.
 Немногочисленный обоз из пяти подвод с людским скарбом, детьми, жёнками и десятком мужиков двигались по бесконечному уральскому пути в неведомую Сибирь. Обозные лошади, отощавшие и выбившиеся из сил от долгого пути, плелись  медленно, таща поклажу и людей.  Серая, петляющая лента дороги уходила всё выше и выше, уводя обозников в горы. Что заставило этих людей пуститься в опасный путь?

   Причиной тому была православная вера. Раскольники, вероотступники, не принявшие никонианство, шли в неведомые края в поисках сказочной и счастливой страны Беловодья. С берегов Белого Моря, освоив Северные Русские земли, они вновь уходили от царской власти, от преследований и гонений. Немало раскольников осело на Каменном Поясе, заложив новые поселения.

-- Тятя, пора передохнуть! Детишки и бабы устали. Хворым тоже отдых нужон! – повернувшись лицом к угрюмому ездоку, обратился не по годам крепкий юнец, правивший лошадьми первой навьюченной подводы.

   Матвей Афанасьевич, так звался тот, к кому обратился возница, задремавший от усталости нелёгкой, затянувшейся на несколько месяцев дороги, очнулся, соскочил с подводы, внешне придав лицу и телу бодрости и бравады.

-- Да, сынок, правда твоя! Отдых нужон всем! Скоро станем! В горах ночь приходит быстро. Потерпеть надобно малость. Давай мне вожжи, а сам приляг тута.

--Нет, тятя, я ещё могу лошадьми править. Мамку жаль, тяжко ей, хворь не отпускает! Отвару бы отпить дать!

-- Ничего, Тишаня, чуток ещё осталось проехать. Гляди пристальней на дорогу. Смеркается. Скоро ужо встанем.

-- Тятя, глянь-ка! Человек на дороге!

   Прищурив глаз, Матвей стал напряжённо всматриваться в указанную сыном сторону.
 
-- Верно, человек! Сынок, давай мне лошадей, а сам быстрёхонько к обозникам сбегай. Скажи мужикам, чтобы ружья приготовили. Неровён час опять придётся от лихоимцев отбиваться!

-- Тятя, ты глянь на него! Одёжа истрёпана, да не по сезону одет! Беглый это, каторжник! Упал, однако!

-- Ладно, сиди тута! Пойду, погляжу, что за человек. Стойте и ждите моего сигнала!

  Матвей Афанасьевич, являвшийся старостой беспоповской старообрядческой общины, крепкий, черноволосый, до сорока лет, не отпуская ружья, пошёл к упавшему. Тот лежал без движения. Подойдя к незнакомцу, нагнувшись над ним, Матвей встретился с его пристальным взглядом.

-- Кто таков? Куда путь держишь?

   Лежавший молчал. Глаза его глубоко ввалились, лицо было чёрным, длинные, давно нечёсаные волосы спутались с бородой. Впалые щёки подчёркивали широкие скулы. Было ясно, что незнакомец давно голодает.
 
-- Пить! Пить! Холодно! – еле прошептал он.

-- Куда путь держишь, мил человек! – в голосе Матвея слышались нотки сострадания к несчастному.

   Произнеся жалостливые слова, незнакомец и вовсе лишился сознания. Он закрыл глаза, дыхание его стало прерывистым и неровным. Верно силы совсем покинули его.

-- Сюда! Езжайте сюда! – закричал Матвей и замахал рукой, подавая сигнал движения обозникам.

   Подъехавшие остановились. Мужики слезли с подвод и подошли к лежащему незнакомцу.

-- Что думаешь, Матвей Афанасьевич? – обратился высокий рыжий мужичок.

-- Что тут думать! Спасать человека надобно, потом и спрошать! Разбивайте стан, ночевать здеся будем, возле дороги. Бабы пущай о съестном позаботятся. Веток больше еловых наломайте да дров для кострища нарубите. Давайте, по-скорому!
 
  Обозники засуетились. Вечерние сумерки сгущались. С гор потянуло пронизывающим холодом.

-- Тихон, давай-ка мы страдальца на нашу подводу положим! Отвар  неси! А то и впрямь он Богу душу отдаст!

  Осенив себя двуперстными крестами, отец и сын, подняв незнакомца, который не подавал признаков жизни, бережно понесли к подводе.
  Матвей Афанасьевич уложил незнакомца, укрыв лохматым тулупом,  подоткнув под бока мягкую овчину. Тихон, отсыпав из небольшого мешочка припасённой травы, поспешил к разведённому общинниками огню.

-- Тятя, что со страдальцем? – спросил подошедший к подводе юноша.

-- Да кто ж его знает, Антипушка! Молчит покамесь! Тиша пошёл отвар варить для матери и для него. Как мать-то?

-- Тяжко ей, тятя! Бредит, горит вся! Девчонки тож кашлем заходются! Не продержатся они, свалятся, как и матушка.
 
-- Ничего, ничего! Дай отвару и девчонкам! Следи за ними, теплей кутай. Вот напоим несчастного, приду к вам.
 
-- Вот, тятя, отвар готов! – протягивая Матвею склянку с ароматным травяным питьём, торопливо промолвил подошедший Тихон.
 
-- Тебе, Антип, отвар для матери и дочек. Напой их хорошенько, чтоб пропотели! - отливая часть отвара в посудину и подавая старшему сыну, обратился к нему Матвей Афанасьевич.

-- Хорошо, тятя, пошёл я!

   Антип взял чашу с отваром и поспешил к своей подводе. Матвей, плеснув в склянку приготовленное питьё, нагнулся к незнакомцу. Тот, видимо, согревшись, открыл глаза.
 
-- Пей, пей, сердешный! Отвар живительный! Силу даёт и недуг излечивает!

   Мужчина приподнял голову незнакомца и приложил склянку к его устам. Он стал пить жадными глотками.

-- Не спеши так-то! Горяч настой больно! Вот попьёшь, потом и откушаешь с нами съестного. Много-то тебе, сердешному, нельзя! С голодухи живот свело!

  Незнакомец напрягся. Он беззвучно шевелил запёкшимися губами, пытаясь что-то сказать, но у него ничего не выходило.

-- Молчи, молчи! Вот силушка появится, всё скажешь! А покуда лежи спокойно.

   Напоив страдальца, поправив на нём тулуп, Матвей Афанасьевич поспешил ко второй подводе, стоявшей неподалёку. На ней лежали женщины и дети, занедюжившие в пути. Не раз приходилось останавливать обоз, снимать с неё умерших общинников. Могильными крестами был отмечен весь путь. И вот теперь на ней лежала больная жена и две дочери Матвея Афанасьевича. Ездовым там был старший сын общинного старосты Антип. Возле подводы суетились несколько женщин, кормивших своих заболевших близких.

-- Что, Антипушко! Напоил больных? Как тут они? – обратился Матвей к сыну.

-- Девчонкам вроде полегчало! А матушка бредит! Толку мало!
 
-- Как вы, дочурки? – ласково заговорил Матвей Афанасьевич с девочками-подростками, лежавшими на устланной ветками и овчинными шкурами подводе. Девочки осунулись, но силились улыбнуться подошедшему к ним отцу.

-- Ничего! Ничего! Лежите! Станет легче!

   Погладив их по опавшим щёчкам, поцеловав дочек, мужчина вернулся к своей подводе. Раздался голос поварих, которые звали вечерять к разложенным кострам.
 
-- Поди, Тиша, поешь и нам со страдальцем похлёбки прихвати. Посудину возьми.

   Как только сын ушёл, Матвей Афанасьевич заговорил с незнакомцем.

-- Что скажешь, мил человек? Говорить можешь?

-- Да! Мал-мал могу!

-- Вот и хорошо! Кто ж ты и куда путь держишь?

-- Казак я с Дону! А убёг от Демидова! Слыхал о таком?

-- Нет, не слыхивал! Кто ж таков? Почто бежал от него?

-- Заводчик это уральский, руду добываеть, железо и медь плавить! Он царь в здешних местах!
 
-- Что ж ты бежал от сей царской милости?

-- Как и вся царёва милость, раздаётся она кандалами да заточением в земле! Так-то!

-- Как попал в здешние края, коли сам с Дону?

-- Устал я! Нет сил говорить! Полежу малость, потом сказывать буду.

-- Лежи, лежи! Откушаешь похлёбки, силушка поприбавится! Потом и скажешь свою сказку. Вот и Тимоша кушанье принёс.

   Матвей Афанасьевич, черпая похлёбку большой деревянной ложкой, стал кормить незнакомца. Тот с жадность заглатывал пищу.
 
-- На первый раз хватит! А то и худо может стать от излишней еды! Полежи, отдохни! Ночь большая, разговор долго можно весть.
 
   Закрыв глаза, незнакомец впал в забытье.

-- Тятя, не помрёт ли он? – заволновался Тихон.

-- Таперяча нет! Устал больно! Сон сморил! Вон могучий да здоровущий какой! Справится! Корми только! Встанет! Ложись отдыхать, Тимоша! Силушку береги! Женщины наши хворают! Храни их, Господи! Давай молитву сотворим! Холодает! Зимой тянет! Пристанище искать надо для зимовки! Может, сей человек подскажет что? Спи, сынок! Завтрева видно будет, куда путь держать.

-- А ты, тятя?

-- Я проверю ночные посты и тоже прилягу! Спи! Спи, Тимоша!

   Матвей встал и пошёл к горящим кострам. Вокруг них сидели мужички.

-- Доброго вам здоровьица, общинники! – обратился к сидящим староста.

-- Спаси, Бог, Матвей Афанасьевич!- дружно ответили они.

-- Распределилися по дежурству?

-- Конечно! Впервой что ли ночлег в лесной чаще!

-- Ну и ладно!

-- Матвей, а куда завтрева поедем? Надо бы пристанище до весны сыскать!

-- Утром и решим, куда путь держать! Пойду я, сосну часок!

   Поговорив со сторожевыми, Матвей Афанасьевич вернулся к подводе. Возле лошадей стоял незнакомец.

-- Эк ты скоро поправился! – удивился он.

-- Не хвораю я! Оголодал токмо!

-- Не спешишь ли? Ноги-то ватные поди?

-- Есть малость! Вот поразмять их решил! Вишь, стою! Знаю, ответов моих ждёшь! Присядем тольки! Слабоваты ноги ишо!

-- Что ж, давай присядем!
 
   Они сели на подводу. Матвей накинул на себя тёплый тулуп, приготовился слушать рассказ незнакомца.

-- Как ужо сказывал, я родом с Дону, с донских казаков, значить, зовусь Тимофеем Акинфиевичем. Поди про Степана Разина знашь! Так стало быть казаки на Дону и по сей день справедливости ищут.

-- Это как же? - не сдержавшись, спросил казака Матвей.

-- Известно как! Богатеев, что кровушку сосуть, поприжать! За энто, значить, нас и хватають, да в кандалы! Я успел бежать. Хотел до Сибири дойти! Да где там! Дорога неведома! Где тамо она, эта Сибирь? Полгода скрывался в лесах, кормился кое-как! Зима пришла! Делать нечего! К людям надо выходить и среди них ховаться. Прослышал я, что заводчики Демидовы таких, как я, царёвым не выдають, кров и работу у них получить можно. Ну, думаю, может, в здешних местах и останусь. Подзаработаю у Демидовых на шахтах, потома как-нибудь жене Ефросинье с сынишкой знать дам, да и заживём на Большом Камне, на Урале стало быть. Люди мне указали, где эти самые демидовские заводы да шахты стоять. Пришёл я туды, а уж зима катила вовсю. У меня одежонка плохонькая, исхудал, ослабел. Рассказал я всё управляющему без утайки, приняли меня и отправили на рудник, руду добывать железную. Ох и тяжкий это труд! Условия, прямо скажем, невыносимые для человека! Скотину дома так не содержуть! Холод стоить, а людишки по колено в воде работають. От руды дух тяжёлый исходить! Воздуху не хватает! Ладно, думаю, стерплю! Не век же мне тут работать! А мне работные тамошние гутарют, что здеся мало кто задерживается, подыхають  через три-четыре месяца!  Каторга, одним словом! Людишки всё народ беглый, каторжан много. После рудника на ночь в барак приходишь, похлёбкой жидкой покормют, от которой пузо болит и всё! Проработал я месячишко! Жду, когда же мне деньжата заплатют! Нет ничего! Работные надо мною смеются! Ишь, говорят, чего, денег он ждёт! Пошёл я к управляющему. А он мне и сказывает, что мол деньги мои накапливаются, и при расчёте всё сполна и получу. Понял, что попался я! Единственное спасение -  бежать! И сбёг я через пару месячишек по ранней весне! Прямо из бараку тёгу дал! Не знаю, искали меня али нет! Токмо людей сторонюся! Вот опять зима скоро ляжеть, чую, что не выжить мне, так вот и сгину в тайге! Услышал колёсный стук на дороге, решил, что выйду к людям, всё едино помру! Вы меня и подобрали! Не знаю, что вы за люди, но вижу, что без злого умысла! Ежели можно, то и ты, будь добр, обскажи, кто такие и куда путь держите.
 
   Матвей Афанасьевич внимательно слушал рассказчика и не перебивал.

-- Справедливость ищешь! Небезопасное это дело! В Сибирь, стало быть, желаешь идти?

-- Да! Только ничегошеньки я не знаю об ней! Где-то на краю света находится она, Сибирь эта!

-- Охотников не встречал? Порасспросить бы мог о пути-дороге?

-- Русского человека сторонился. От работных слышал, что в горах обитает местный коренной народец, вогулами зовётся, охотным промыслом живёт. Нелюдимы люди эти, редко выходят в русские поселения. Вот и искал их да не нашёл. А вы откуда и куда идёте?

-- Мы в Сибирь идём! Про отца Аввакума слышал?

-- Это кто супротив веры пошёл? Сожгли его в срубе! Тот что ли?

-- Он самый! Только не против веры, а истинную православную нашу веру стоял он!

-- Так вы староверы?

-- Мы православные! Держимся старой веры!

-- А почто в Сибирь идёте?

-- Ты справедливости ищешь! Мы тоже за ней же идём! Есть сторона такая заповедная  в Сибири-матушке, Беловодьем зовётся!

-- Не слыхивал! Что за сторона такая?

-- Обскажу как-нибудь опосля. Как считаешь, к Демидовым нам податься на зимовье али нет?

-- Акинфий Никитич привечает вашего брата! Примут и не выдадут царским сыскарям! Но уйти от них будет сложно! Принимают-то они принимают! Руки работные им ой как при богатстве таком нужны! Но уйти будет нелегко. Сказывал тебе уже о том! Видел, что тех, кто пытался в бега от них податься, даже в кандалах приковывают к камню прямо в рудниках и шахтах! Заживо хоронят! Так что сам решай!Может, к вогулам податься!Перезимуете и дальше пойдёте. Меня с собой возьмёте.

-- Ты ж не знаешь к ним путь-дорогу?

-- Сказывали мне, токмо сил не хватило дойти!

-- Сможешь дорогу показать?

-- Сторону покажу.

-- Завтра утром расскажешь общинникам про Демидовых, про вогулов. Тамо и решим всем миром. А сейчас давай спать! Силы беречь надобно.

По утру общинники собрались возле костра, который поддерживался всю ночь.

-- Сестры и братья, человек, которого мы вчера приютили, казак с Дону, имя ему Тимофей сын Акинфиев, бежал он от мирской несправедливости, путь держит в Сибирь. Слаб он ещё. Потому я обскажу его историю, и решать будем, куда путь держать. Далека Сибирь! Пристанище на зимовку искать надобно. Есть две возможности: к заводчикам Демидовым податься и к местным племенам вогульских охотников пристать. Здеся, на Камне, заводчик Демидов имеет множество заводов, шахт, рудников. Он в этих местах царь да и сам являет собой любимца царя Петра. Казак сказывал, что привечает Демидов людей нашей веры. Однако уйти с энтих заводов нельзя! Не пущают! Цепями могут приковать и кандалы надеть. Вогульские же племена дикие, русских людей чураются. Тимофей молвит, что к ним идти надобно, и сторону может показать. Что скажите, общинники?

-- Царёва милость нам ведома! – загудели обозники.

-- Уж лучше к инородцам податься! Всё ж люди!

-- Вогулами народ этот зовётся, охотой и промыслами живёт! Жилища их где-то здесь, рядом! Мне так сказывали работные с Демидовского прииска – заговорил подошедший к собравшимся казак.

-- Путь показать можешь?

-- Идти надо на север. Живуть они семьями. Обитають по здешним горным речкам – негромко продолжил говорить Тимофей Акинфиевич.

-- Так речек здеся немало! Где ж нам вогулов сыскать?

-- Большего не могу сказать! Но к Демидовым не советую! Сам еле ноги от них унёс! Вот, видите, в каком обличии я сейчас стою пред вами! Ежели вы всё-таки к заводчику пойдёте, то я сам вогулов искать буду, но к Демидову возврату нет!

-- А ты что думаешь, Матвей Афанасьевич?

-- Как не труден путь, но, православные, думаю, что прав Тимофей Акинфиевич! Царёва милость известна! Не от неё ли мы покинули родную сторону! Инородцы будут нам безопаснее!

-- Что ж, Матвей, мы твоему слову верим! Не зря столь времени за тобой идём! Иноверцы так иноверцы!

-- Тогда, общинники, правим подводы за моей, что первой по каменистой тропе пойдёт!

 Обоз тронулся. Зима стояла совсем рядом. Ели, сосны, лиственницы, ещё в багровой листве осинники и земля покрылись за ночь седым инеем. Подстывшая в небольших канавках вода потрескивала под колёсами гружёных телег тонким ломающимся ледком. Травы, тронутые заморозком, полегли. На небе заходили тучи, которые сулились уже не дождём, а снегом. Укутавшись в овчинные одежды, люди, не отдохнувшие от нелёгкой дороги, вновь были готовы преодолевать новые препятствия и трудности. Путь в гористой, продуваемой северными ветрами местности был нелёгок. Порой приходилось толкать телеги, самим впрягаться и тянуть на себя гружёные подводы. Никто не роптал.
***
 Акинфий Никитич Демидов, царский любимец, властитель Большого Камня, крупный уральский заводчик, старел. Думалось, что ему на вовсе не будет износа, ан нет. Старость, проклятая и безжалостная, подкралась, схватила своими дряхлыми руками и не отпускала.

-- Тяжко мне! Тяжко! Что ж за немощь такая! Нет! Не возьмёшь! И не таких видывали! – прислушиваясь к ноющему телу, разлому в пояснице, вставая с перины, ворчал Акинфий сын Демидов.

 Несмотря на навалившиеся годы, Акинфий Никитич являл собой сухопарого телосложением человека, наделённого недюжинной силой и крепостью здоровья. Поседевшие, аккуратно подстриженные волосы не старили его лик. Нос с горбинкой и стальные сверкающие глаза говорили о большой внутренней силе этого человека. В отличие от своего родителя, внешность Акинфия обрела барский вид: ухоженное лицо дополняли модные, завитые букли пышного парика, который заводчик одевал  в нужные часы деловых встреч и визитов к императрице, с которой встречался довольно часто.Никто и не подумал бы, что внутри него поселилась болезнь, которая подтачивает сильное тело изнутри. Каждый день, не нарушая сложившегося десятилетиями уклада заводчика, когда ещё не занимается заря, Демидов начинал свой длинный день.

-- Микешка, сюртук давай! – крикнул он в пустую опочивальню, зная, что его верный слуга, такой же старый, как и он, ждёт его за дверью и давно приготовил необходимую одёжу.

-- Здеся я, здеся, хозяин! Вот серый сюртук, тёплый по нонешней погоде и телогреечка, сапожки до блеску натёртые ваксой! Одевайтеся, Акинфий Никитич!

-- Что, зябко на улице-то?

-- Да, инеем земельку взяло! Ужо предзимье пришло! Потеплее одеться надобно! – подавая платье, ответствовал Микентий, служивший своему хозяину без малого тридцать лет, зная все его нравы и суровость характера.

-- Ты что ж, во дворе бывал?

-- А как же? Господин хороший! Одёжа должна быть по погоде, а то, не ровен час, и лихоманку подхватить можно! Не приведи, Господи! И дай Вам Бог здравия!

-- Давай одёжу! Что, с Алтая была депеша? – обратился Демидов к слуге, который всегда знал все домашние дела и события, о которых докладывался хозяину с раннего утра.

-- И депеша прибыла с посыльными с алтайского прииска, и слиток невиданный привезли, в кабинете, как велено, Вас ожидають.

   Акинфий Никитич, свершив утреннее умывание, облачившись в приготовленные Микентием одежды, не спеша направился в рабочий кабинет.

-- А откушать изволите, Акинфий Никитич?

-- Опосля! Сначала Дело!

   Знавал своё дело Акинфий до самых мелочей. Самым его ругательным словцом было слово "тунеядец", которым он клеймил бездельников и пьяниц, напрочь лишая их возможности работать на заводах и приисках.

   Семнадцать заводов на «Каменном поясе» Урала плавили железо и медь. Недавно открытая домна стала крупнейшей в мире. Много слёз и страданий стоило народу состояние Демидовых. На заводах, бывало, и вспыхивали волнения, жестоко подавляемые с помощью штыков. Не брезговали уральские заводчики любыми рабочими руками, которых в силу крепости не хватало. Беглый люд не выдавался царёвым служивым, однако и милости от хозяев им не выпадало. Были среди них беглые крестьяне, бунтовщики, бежавшие от смертной казни, казаки с Дона, сеявшие смуту среди казачества со времён Степана Разина, окончательно не выкорчеванную царём-батюшкой. Весь этот беглый люд находился на положении невольников. Особо опасных не выпускали из шахт. Так и влачили они своё существование в земле и в камне, порой, будучи прикованными к холодной каменной стене. Короток век был сих страдальцев. Однако число их не уменьшалось. Дармовая рабочая сила всегда была нужна. Привечали Демидовы и старообрядцев, бежавших от властей. На церковные догмы им наплевать, а все староверы славились добросовестными работниками. Губить себя водкой им не позволяла крепкая вера. Поселения старообрядцев были разбросаны по всему Уралу. Некоторым из вероотступников удавалось выйти в мастеровые и даже в управляющие.

   К уральским заводам прибавились ещё и алтайские.

-- Надобно царице-матушке Елизавете Петровне подношение с новых сибирских заводов сделать. Вовремя слиток серебряный подоспел! Вот переполоху будет! Никто не видывал ещё такого богатства! А у Акинфия уж вот оно – чистейшее серебро в царёву казну! Кому тягаться со мною! С Акинфием Никитичем Демидовым! Пущай покуда полежит слиток до нужного времечка.
***

   К полудню обоз вышел к небольшой горной речке. У самой воды, промеж валунов, возвышалось непонятное сооружение. Это даже нельзя было таковым назвать, так как трудно было поверить, что увиденное являло собой плод человеческого труда. Высокая застывшая каменная фигура возвышалась над ручьём. Словно огромный великан, подойдя к ручью напиться, вдруг застыл в камне по воле неведомой силы.
 
-- Глянь-ка, Тимофей! Что думаешь? Не примета ли это присутствия вогулов, не знак ли нам на продолжение пути к иноверцам?

-- Да! Да! Сказывали мне, что должны встречаться на пути такие каменные великаны! Вроде как это дозорные, которые охраняют жилища вогулов от пришлых. Правильно идём!

   Догадка быстро разнеслась по подводам. Обозники приободрились, надеясь достигнуть желанного пристанища. Действительно, за ближайшей скалой, в небольшой долине стоял громоздкий дом. Это была деревянная, прямоугольная, выложенная из брёвен хижина. Крыша дома тоже была  выложена из брёвен и покрыта сверху берестой. Увидев человеческое обиталище, обоз остановился.

-- Стойте, пока знак не подам. Пойду, посмотрю на обитель. – спустившись с подводы, не снимая тулупа, сказал Матвей.

-- Матвей Афанасьевич, возьми ружьишко! Кто ж знает, что за человек, этот вогул?

-- Нет, ружья не возьму! Пусть видят, что мы с миром пришли!

   Матвей приблизился к жилищу. Возле дома был сооружён небольшой загон, в котором мирно стояли и жевали припасённый корм олени. Навстречу никто не вышел. Он подошёл к тяжёлым дверям, больше похожим на ворота во двор. Приложив немалые усилия, Матвею Афанасьевичу удалось открыть врата, и он вошёл внутрь дома.

   Возле разведённого огня стояла женщина. Видимо она занималась приготовлением пищи в большом чане, который был подвешен над огнём. На ней была одежда из оленьих шкур, ноги тоже обуты в оленьи чуни. Длинные заплетённые косы чёрных волос падали на спину. Она была довольно молода. Как только женщина увидела вошедшего в жилище чужака, она подбежала к подвешенной тут же возле стены дома люльке и схватила маленького ребёнка, прижав его к своей груди. Матвей Афанасьевич пытался жестом рук объяснить ей, что у него нет оружия, что он не желает причинить ничего худого обитателям этого жилища. Женщина с испугом смотрела на пришельца. Матвей сбросил на земляной пол тулуп, повернулся вокруг себя, подняв вверх руки,показывая, что никакой угрозы он собой для хозяйки не представляет. Жестом руки он попросил воды из стоявшего в углу чана. Женщина поняла его, она положила в люльку дитя, взяла черпак, подойдя к чану, зачерпнула воды и протянула незнакомцу. Матвей Афанасьевич поблагодарил, поклонившись хозяйке, взяв черпак, припал к воде. Женщина отошла от чужака к детской люльке. Мужчина сделала несколько шагов к огню. Подойдя к очагу совсем близко, он протянул руки, показывая, что замёрз и просит дать возможность обогреться. Женщина не двигалась. Она поняла намерение пришедшего мужчины. Взяв медвежью шкуру, хозяйка расстелила её перед очагом, показывая жестами, что на неё можно сесть. Матвей сел и опять благодарно кивнул хозяйке. Женщина стала успокаиваться. Она с любопытством рассматривала чужака.

-- Спасибо, тебе, дочка, за приют и тепло! - негромко заговорил Матвей Афанасьевич, рассматривая внутреннее убранство дома. По стенам висело много одежд из оленьих шкур.

-- А где семья? Мужчины где? - спросил он, показывая на развешанные по стенам одежды.

   Женщина что-то залопотала на своём наречии. Потом, видимо, смекнув, что её не понимают, жестом показала на висевшие здесь же лук и стрелы.

-- О, значит, на охоту ушли?

   Подняв руки и загибая пальцы, ткнув себя в грудь, Матвей пытался дать понять, что он не один. Женщина догадалась о чём он просит, быстро замотала головой, давая понять, что нельзя приводить других чужаков. Мужчина встал, поклонился хозяйке, показывая, что он покидает жилище, и вышел из дому. Обозники стояли неподалёку.

-- Мужчины на охоте, в доме одна женщина с маленьким ребёнком. Заходить не будем, чтобы не испугать её. Расположимся здесь ждать остальных. Надо приготовить съестное, чем можем поделиться с хозяевами дома, - обратился он к ожидавшим общинникам.
 
  Ждать пришлось до самой ночи. Женщина часто выходила из дому и смотрела на расположившихся лагерем чужаков. Но вот раздался громкий лай собак. В долину из лесу вышли несколько человек с десятком собак. Это были охотники. У каждого поверх одежд висели связки добытых тушек разных некрупных животных. Собаки с лаем набросились на обозников.

-- Чу! Чу! Чу! - раздалась команда шедшего впереди человека.

   Собаки, повинуясь хозяину, отбежали от пришельцев. Пятеро мужчин разного возраста вышли к общинникам. Все они выглядели мелковато, будто подростки. Матвей Афанасьевич обратился к пожилому туземцу, давая ему понять, что он старший.
 
-- Просим приюта у вас! Зиму переждать надобно! - заговорил он, не рассчитывая, что его поймут.

-- Однако много вас! Не уместимся в моём доме! Нам нельзя пускать к себе чужаков! - ответил старик коверканным, но русским языком.

   Матвей Афанасьевич был несказанно тому удивлён!

-- Нет! Нет! Мы не будем заходить в ваш дом! Мы рядом с вами выкопаем землянки и будем жить в них. Прошу только хворых и детей пустить в дом, пока не соорудим жилище. Откуда говорить по-русски умеете?

-- У Демидовых бываем, шкурки белок, соболей, пушнину меняем на крупы, муку, огонь. Плохой человек купец тот! Так и пытается мал-мало товара дать. Покажи своих больных. Посмотрю, кого поправить можно, а кого уж смерть заберёт.

   Что-то крикнув свои соплеменникам, которые зашли в дом, старик с Матвеем пошли осматривать обоз.
-- Как звать-величать Вас, добрый человек? – обратился Матвей Афанасьевич к старику.

-- Для Вас, русских, зовусь Ильёй!

-- А настоящее имя какое?

-- Унху! Большой человек, значить!

-- Вот, Илья, наши больные! Помочь им, бедолагам, надобно! Для начала в тепле разместить.

-- Посмотрим! А там и решим!

-- О чём решать? На холоде навовсе изболеются! – пробовал настаивать Матвей.

   Подойдя к подводе с больными, Унху заглянул в глаза каждому из лежащих. Старик тяжко вздохнул и закачал головой.

-- Нельзя всех-то в дом нести! Смерть за многими уже пришла и рядом стоит, - тихонечко ответил вогул.

-- Как нельзя? Почём ты знаешь об их смерти?

-- Я не знаю. Я слышу голос Сорни-Эква! Нельзя её гневить! Иначе беду накличем и все помрём!
 
-- Что за Сорни-Эква?
 
-- Тише! Не кричи так громко! Она этого не любит! По-вашему, это Золотая Баба! Её крик страшен и смертелен для тех, кто услышит его. Она – хозяйка Каменного Пояса! Противиться ей нельзя! Я ничего не знаю! Но мне она говорит что-то, а я только могу передать услышанное.

-- Что же тебе говорит эта Золотая Баба?

-- Все помрут! Только двое выживут! Вот их в дом и занесём! Если остальных пустить в дом, то Сорни-Эква за всеми придёт!

-- Сжалься! У меня там жена, Елизавета Фёдоровна, дочки!

-- Жена твоя через час-другой уйдёт во тьму, а дочки не оставят её и к утру уйдут! Нет, нельзя их в дом!

-- Да не врёшь ли ты всё, старик? Уж если видишь или слышишь что-то, то скажи, куда мы идём, и что там нас ждёт! – разгорячился Матвей.

   Старик пристально посмотрел в глаза Матвею Афанасьевичу. От этого взгляда сердце у него будто упало куда-то.

-- За хорошей жизнью идёте за Камень! Долог путь будет, но найдёте новую землю, где поставите дома. Далеко та сторона. Много воевать, однако, придётся! Больше ничего не слышу.

   Матвея оторопь взяла от сказанного. Он понял, что дед - колдун, с нечистью связан. Перекрестившись, оставив вогула, он пошёл к обозникам.

-- Общинники, разводите большой костёр для ночлега! Больных, на кого укажу, в дом занесите.

-- Почто не всех, тятя? – Заволновался Тихон, наблюдавший за разговором отца с иноверцем.

-- Всех не берёт наш хозяин! Говорит, что дом мал и всех принять не может. Ничего, Тиша, будем костры жечь, не замёрзнем и хворобных обогреем! Ничего!

  Указанных Матвеем больных снесли в дом вогулов. Сняв одежды из оленьих шкур, все вогулы казались Матвею Афанасьевичу одинаковыми. Лица у них были смуглыми и скуластыми, чёрные волосы у мужчин, как и у женщины, были заплетены в косы.

-- Вот, дайте вашим больным отвар, легче будет, - подавая черпак, наполненный травяным настоем, тихо произнёс Унху.
 
   Матвей взял посудину. Вогул о чём-то быстро заговорил с женщиной.

-- Мы поделимся с вами добытым зверем, чтобы насытились твои люди. Ослабели твои воины, мясо им надо сейчас! Ещё трав дам, чай заварите и все пейте, тоже силы придаёт! Сделать всё надо, иначе и они заболеют, и за ними дух Сорни-Эква придёт. Не бойся, это целебный чай!

   Матвей Афанасьевич взял угощенье.

-- Коль с добрыми помыслами твои дары, то благодарствуем за то!

   Выйдя из вогульского дома, он вернулся к общинникам.

-- Вот, хозяева передали мясо кабана, уток и травы! Мясо надобно варить и плотно повечерять, а чай заварить и пить всем! Хозяин сказывал, что силы и здоровье придаёт! Для больных отвару дал! Попойте страдальцев.

   Распорядившись, староста подошёл к подводе с больными.

-- Что, Антип, как мать, девчонки?

-- Худо, тятя! Матушка навовсе в беспамятстве, а девчонок огневица взяла, горят!
 
-- Хозяин отвару дал, говорит, что полегчает. До утра бы дотянуть, а там видно будет!
 
-- Буду молиться, тятя, просить здоровья для них у Господа Бога!

-- Молись, сынок! Молись!

   С тяжёлым сердцем Матвей Афанасьевич вернулся к своей подводе.

-- Что, Матвей Афанасьевич, тяжко тебе? – приступил к разговору Тимофей.

-- Да! Худо супруге моей и дочкам! Уж хуже и не бывает! Старик вогул, сказывал, что помрут они к утру. Что делать? Мочи нет терпеть горесть такую! Ты что знаешь о своих?

-- Отколь? В думках токмо!
   Тимофей опустил голову чтобы не показывая волнения, охватившего его. Не было и дня, чтобы он не думал о своей Ефросинье.
   Оба замолчали, погрузившись в свои мысли и печали. Наступила ночь.
***
-- Ефросинья! Открой! Открой! Пусти! Чаровница ты эдакая! – царапаясь в запертую дверь небольшой хатки, стоявшей на окраине хутора, скулил, словно пёс, хуторской атаман.

  Стояла середина лета. После знойного дня легла ночная прохлада, с Дону тянуло влажностью. Яркий рожок лунного месяца с рассыпанными по ночному небу звёздами отбрасывал серебряный свет. В садах шелестели вишни, теряя спелые налитые ягоды. В наступившей тишине, казалось, слышно было, как бьётся в груди сердце. Немолодой казак Щёлковского хутора, атаман здешнего казачьего войска Степан Войнов не первую ночь тёрся у избы Ефросиньи.
 
-- Вот, Фрося, через тебя все мои несчастья! Напился горилки вот!  Ну, давай хоть погутарим здеся, на крылечке! Выдь сюды! Ефросиньюшка!

-- Не об чем мне с тобой гутарить! Домой ступай! Пади жена уж потеряла тебя! Дети батьку ждуть! Хочь людей постеснялся что ль! – стоя в избе возле запертой двери, дерзко отвечала молодая женщина.
 
-- Да уж не до стеснительности мне! Весь хутор знаеть про мои к тебе «походы»! Уж скоро на смех казаки меня поднимуть! Пусти, Ефросинья! Ведь знашь, что люба ты мне давно! Ещё в девчонках  любовался тобой! Не моя в том вина, что поздно ты родилась! Не уйду! Так-то! Открой! Выломаю дверь!

-- Не пущу! У меня муж есть! Али забыл ты, Степан Лукич?

-- Муж! Где он, твой муж? Когда он возле тебя был, то я и не смел открыться! Нет мужа твово! Сгинул Тимофей! Известно, кандальный век короток!

-- Никто его не видал в кандалах! Вертается Тимоша! Уйди ты, Степан Лукич! Мужа я жду!

-- Вот заладила! Мужа она ждёт! Смотри, Ефросинья! Я не сказывал жандармам, что ты знашь, где твой муж ховался! А как скажу, так и тебя в кандалы оденуть!
 
-- Вот ты как запел! Да хоть что говори! Пущай жандармы придуть и срестують меня! Сказываю тебе, Тимошу жду!

-- Ох! Не зли ты меня, Фрося!

-- Ишь, что удумал! Казачка я, аль нет! Спугать решил! Уходи! Не приходи ко мне боле никогда!

-- Ну, Ефросинья, последний раз я под дверьми стою! Пожалеешь ишо! Хочь о сынке подумай! Тебя срестують, что с им будеть?

  Плюнув на дверь, Степан резко развернулся и побрел к своему дому. Молодая женщина, тяжело вздохнув, подошла к окну. Увидев, что атаман уходит, она открыла его.
 
-- Ах, как вольно дышиться! С Дону тянеть! Тимоша мой Тимоша! Где же ты? Некому меня защитити?

   Она продолжала стоять возле открытого окна. Её чёрные глаза наполнились слезами. Расплетая длинную косу, Ефросинья будто застыла. Лицо оставалось неподвижным, глаза, не моргая, смотрели в пустоту ночи. Наконец женщина очнулась. Прикрыв оконце, она подошла к детской кроватке.

-- Где же наш батька, сынок? Сколь ждать его?

   Поправив у спящего ребёнка опустившееся одеяльце, Ефросинья легла в постель. Тотчас ночные думы овладели ею. Вспомнились годы, прожитые с мужем! Казалось, что счастью не будет конца! Всё у них ладилось! Бедно жили, но не нищенствовали! Оба рано осиротели. От умерших от неизвестной болезни родителей Фросе достался небольшой домишко,где и жили молодые супруги.Крутились, как могли! Но после того, как в поместье, где  работал зиму Тимофей, отказались платить, казак поджёг усадьбу! Собрала Фрося мужу узелок с пропитанием, он сказал: «Жди!» Вот и всё! Уж год миновал! Никакой весточки! Может, и впрямь в живых нет! Уж занялась утренняя зорька, а молодая женщина так и не сомкнула глаза.
 Подойдя к своему дому, атаман Войнов, изрядно захмелевший, резко повернул на тропу, ведущую к жилью есаула Панкратьева, исполнявшего поручения царского сыска.

--- Ах ты, чертовка! Посмеяться решила надо мной! Вот я тебя проучу! Каторжанное отродье! – ворчал разозлённый Войнов на непокорную казачку.

  На дворе стояла ночь, но атамана это не остановило. Уж очень его разъярила эта бабёнка! Подойдя к дому, Степан Лукич громко постучал в тёмное окошко.

-- Кто там? Кого нелёгкая ещё принесла? – заворчал за дверью мужской голос.

-- Василий Силантиевич! Это атаман Войнов тебя беспокоить!- отозвался тот.

-- Атаман? Почто ночью? Неужто дня не мог дождаться? – продолжал ворчать есаул, гремя замком запертой двери.

-- Срочное дело у меня до Вас, Василий Силантиевич!

-- Что за дело такое срочное?

   Входная дверь в дом с лязгом открылась. На пороге в одном исподнем белье с лампой в руке стоял есаул.

-- Простите, Христа ради! Терпежу нет боле! Хочу Вам про Ефросинью Лушникову сказать! Про Ефросинью, что жёнка беглого Тимошки Лушникова!

-- Что же ты хочешь об ней доложить? Сказывай! – зевая, с нескрываемым раздражением ответил Панкратьев.

-- А то и скажу, что знает эта бабёнка, где хоронится ейный мужик, Тимошка, значить!

-- Почто раньше не сказывал?

-- Не сказывал! Токмо сейчас в энто уверовал! Знает, проклятая баба, где разбойник отсиживается! Вы её тряхните как надобно!

-- А что, атаман Войнов, может, ты просто свести счёт хочешь с непокорной казачкой? Весь хутор знает о твоей к ней расположенности? 

-- Никак нет, я прознал об этом только давеча!

-- Хорошо, утром подходи к дому Ефросиньи Лушниковой!
 
-- Вот! Вот! Правильно! Надобно эту бабу за муженька потрясти хорошенько!

-- Иди! Иди! Всё завтра утром!

   Есаул закрыл дверь. Войнов не помнил, как пришёл домой и свалился в кровать, мертвецки уснув.
 
-- Проснись! Проснись! Степан! – очнулся Степан Лукич от крика жены.

-- Что орёшь? Дура! Не видишь, что сплю?- поворачиваясь на другой бок, ответил атаман.

-- Вставай! Говорю! Ефросинью Лушникову срестовывають! Ты напакостил? Чёрт окаянный!

-- Кого? Ефросинью? – выпучив глаза от неожиданности и испугу, вскакивая с постели, крикнул Войнов.

 Быстро одевшись, он побежал к дому Лушниковых. Нехорошее предчувствие заполнило его душу. Он вспомнил свой пьяный ночной поход  к есаулу Панкратьеву. Нервная дрожь охватила всё его тело. Он побежал. Возле дома Ефросиньи уже собрался народ. Бабы, уткнувшись в головные платки, молчали. Казаки гудели.

-- Когда это было видано, что бабу срестовывають? – раздалось в толпе.

-- Не ответчица она за ейного мужа!

-- Дитё куда?

-- С мальцом что будет?
 
   Возле дома стояла Ефросинья со скрученными верёвкой руками, к ней жался испуганный малец. Степана как жаром обдало! Он растерялся! Фрося увидела его. Они пересеклись взглядом.

-- Фросинька! Прости ты меня за ради Христа! С пьяну глаз сболтнул что-то есаулу! – бросился он к женщине.

-- Пошла! Пошла! – подталкивая женщину оружием, крикнул Панкратьев.

  Ефросинья, окружённая служивыми, со связанными руками, пошла к  стоявшей неподалёку телеге.

-- Господин есаул! Господин есаул! Что Вы делаете? Я вчерась с пьяну глаз наврал Вам! Пущайте Ефросиньюшку! Богом Вас молю!

   Собравшаяся толпа молчала. Все с удивлением смотрели на атамана Войнова.

-- Разберёмся! Разберёмся! – продолжая подталкивать арестованную, ответил Панкратьев.
 
   И тут Ефросинья резко повернулась в сторону Степана Лукича.

-- Степан Лукич! Петеньку, сыночка моего не брось! Нет у него ни батьки, ни матки! Боле ни о чём тебя не прошу! И прощай!
 
-- Ефросиньюшка! За сыночка своего не беспокойся! Как своего взращу!
 
   По щекам Степана Лукича текли слёзы.

-- Атаман! Ты что нюни тут распустил! Народ на тебя смотрит!

-- А ты, Василий Силантиевич, человек пришлый, обычаев наших не знашь! Так и молчи! Люди-то они всё видять, знають и понимають! Подлость я свершил! Каюсь! А как искупить сей грех? Кто мне скажеть? Отпустил бы ты на милость Ефросинью! Гутарю тебе, что соврал я давечась об ней! Пьян был да зол! Ефросиньюшка, - вновь обратился он к Фросе, - и дом твой постерегу! Не волнуйся за хозяйство!
               
  Войнов подошёл к телеге, возле которой стоял плачущий мальчик лет трёх, не отпускавший юбку матери. Он взял его за ручку, продолжая стоять возле арестованной. 

-- Фросинька, прости ты меня подлеца! Век за тебя молиться буду!

   Телега тронулась. Народ стал расходиться, искоса поглядывая на стоящего посреди дороги атамана.
 
   Степан Лукич сдержал слово. Петя рос в семье за родного сына. Часто Войнов приходил к дому Ефросиньи, которая пропала, как в воду канула. 
***             
-- Матвей Афанасьевич! Ты мне обещался рассказать о том, куда путь держите? Помнишь? – отгоняя мрачные мысли, навалившиеся на казака, разместившись возле ночного костра, обратился Тимофей к сидевшему рядом Матвею.

-- Что ж, пожалуй, можно и рассказать! – невесело ответил тот.

   Тимофей Акинфиевич придвинулся ближе к собеседнику. Люди, уставшие от трудного пути, спали. Костёр, поддерживаемый караульщиками, потрескивал, отбрасывая искры при очередном подкидывании еловых веток. Возле огня не чувствовался тягун, спускавшийся с гор пронизывающими сквозняками. Ветер стих. На ночном небе показались звёзды. Хвойные великаны застыли в неподвижном молчании. Небольшая долина, давшая людям пристанище, уснула.

-- Гляди-ко, Тимофей, звёзды на небушке показались! К морозам! Прояснивает! Зима на задворках! Завтрева похолодает!

-- Пора! Я второй год в здешних местах. Зима придёт за одну ночь! Сразу крепкими морозами! А потом…. Снег повалить. И мы здесь, в этой долинке, окажемся словно на острове. Не проехать сюды будет и не добраться! Можно считать, что надёжно мы укрылися от всех чужих и нежелательных людишек. Матвей, не доверяешь мне будто? – с тревогой в голосе обратился казак к Матвею Афанасьевичу.

-- Думаю, что можно довериться тебе, Тимофей Акинфиевич. Вместе путь после зимовья тутошнего будем держать. Зиму вот только надо пережить, людей не потерять. Ночью  помрут опять часть общинников! Вот горесть меня и гложет!

-- Откуда знашь? – удивился казак.

-- Дед вогул сказывал. Он глава семьи, остальные это сыновья, зять, дочь и внук его. Хозяин наш с нечистой силой знается! Шаман что ли! Он будущее видит! Это точно! И о нас сказывал, что будет путь долог, но найдём мы землю, где дома поставим. Трудная дорога предстоит! Не только от болезней, но и в сражениях, которые сопроводят нас, люди умирать будут. Вот и думаю я, может, зря мы отправились в Сибирь? Может, тятя мой сказку рассказывал о Беловодье? Может, и нет таковой стороны? И всё зазря?

-- Беловодье? Звучит, словно рай!

-- Примерно так и сказывал мой тятя. Староста он многолюдной поморской общины, что по берегам Белого моря от царских преследований поселилась, крепко держась истинно православной старой веры. Да и туда, в Архангельскую сторону, царёва власть пришла.Разор и смерть грозит нам! Вот и отправил меня отче Афанасий в Сибирь искать новую землю, что Беловодьем исстари прозывается. Есть! Есть такая страна! Это я так, чуток с горести сомнения высказал!

-- Да что за земля такая, Беловодье? – прервав рассуждения Матвея, томясь от любопытства, нетерпеливо переспросил Тимофей.
 
-- Спрятана та страна от людских глаз. В стране той все равны и все счастливы. Земли плодородные, а воздух целебен. Никто там ни в чём не нуждается. Человек живёт трудом и молитвой праведной. Пшеница сама растёт, только брось зерно в ту землю, скот пасётся на плодородных лугах. С огромной Белой горы стекают воды, образующие реки, в которых рыба всякая невиданная обитает. Лежит та страна в Сибири, сокрыта от людских глаз старыми Алтайским горами. И живёт там народ добрый и праведный, с чистым сердцем и помыслами. Скрыта она от злых людей. И зовётся эта страна - Беловодье.

-- Красивая сказка! Прямо рай на земле! Должно быть тольки сказка и есть! Для утешенья страждущему человеку выдумана. Неужто ты, знающий человек, и сподобился сему поверить? Матвей Афанасьевич? Стольки людей положили за сказку энту?

-- Не сказка это! Есть такая сторона! Были туда ходоки из общины нашей!

-- И что? Вертались и сказывали об ней?

-- Часть осталось там, а часть вернулась к нам, на  Север!

-- И маршрут известен тот?

-- Да! Карту и описание пути они составили!

-- И где же карта эта? У тебя, Матвей Афанасьевич?

-- У батюшки осталася!
 
-- Неужли тебе не дал?

-- Есть у меня копия! Срисовал я её перед дорогой! Стало быть, не сказка это! Идём мы туда, на Алтай! Там, на берегах Белой реки лежит та земля, оттого и прозвали её Беловодьем! Так то, Тимофей Акинфиевич!
 
-- Покажь, Матвеюшка! Покажь мне! Не смогу поверить в Беловодье, ежели своими глазами карту ту не увижу! Покажь, Богом тебя прошу! Пусть и крестимся мы по-разному, а Бог-то он всё един! Молю тебя, Матвей Афанасьевич!

-- Не могу я этого сделать, Тимофей! Тятя мне завещал не делать этого!

-- Почему  секретность такая?

-- Люди могут из-за чертежа того перессориться, завраждовать! И тогда не откроется нам путь до Беловодья! Общинники знают об энтой заповеди и не ропщут.

-- Значить, ты и батя твой хранителями сей тайны являетесь!

-- Мы храним заповедный путь в царствие справедливости! Не этого ли и ты ищешь, казак?

-- Так то оно так! Да только трудно мне поверить, что есть такая страна!
 
-- Неволить не буду, Тимофей Акинфиевич! Ежели не возжелаешь с нами в Беловодье идти, то и принуждать не станем в том. Перезимуем, а  там ступай, куда захочешь! Хотя человек ты знающий в воинском деле! Нам такие ой как нужны! Сражаться с лихими людьми придётся! Однако, сам решай.

-- Зима впереди! Весна придёть, тамо и посмотрим!

-- На том и порешим, Тимофей! Скоро уж светать начнёт! Давай-ка соснём часок- другой! Пойду ещё гляну на своих болящих! Как там они? А ты спи, силы набирайся после отвара, что вогулы дали.

   Матвей Афанасьевич пошёл в сторону подводы с больными.
 Тихон, дремавший в подводе Зыковых, увидел отца, идущего к больным. Окончательно проснувшись, он догнал Матвея Афанасьевича.

-- Тятя, я с тобой!

-- Почто не спишь, сынок?

-- Да как-то мне боязно этих иноверцев.

-- Что ж их бояться? Видишь, они нам помогают. Народец дикий, но нас не чураются. Не бойся их, Тиша!
 
-- Болезненных наших не взяли к себе в дом! Нас не пущают! Разве так-то люди поступают?

-- У них свои нравы, сынок! Мы их не знаем, потому не во всём понять можем. Русского человека не всякого распознать можно, а тут - иноверцы! Ничего, видать, что народец не злостный! Не гонит нас с обжитого ими места! И на том спасибо!

   Разговаривая, отец и сын подошли к подводе Антипа.

-- Антипушка,  наши-то как? – С волнением обратился к старшему сыну Матвей.

-- Плохо, тятя! Матушка чуть жива! Девчонки тож горят, во бреду лежат. А матушка тихо-тихо лежит, кажись, что и не дышит даже. Только нагнувшись над ей, можно понять, что жива. Горе какое! Уж два человека умерли! Вон они лежат в сторонке, накрытые попоной, - Антип показал на ближайшую сосну, где и покоились усопшие.

-- Да упокоятся души усопших! Причастить успел всех! Завтра отпоём их, как полагается! Службу заупокойную проведу. Захороним здесь. Земля ещё не застыла, мягкая! Горе какое!

   Матвей Афанасьевич, перекрестившись, подошёл к лежащей супруге.

-- Лизонька! Лизонька! Как же ты исхудала! Даже узнать тебя, голубица ты моя, сложно!

   Тихон и Антип были удивлены тому, как ласково и с нескрываемой любовью обратился отец к матери, лежащий уже не первый день в беспамятстве. Привыкнув к суровости нрава своего родителя, они почувствовали, как горестно скорбит Матвей. Взяв холодную руку жены в свою ладонь, он прикоснулся к ней губами и приложил её к своим щекам. То ли от его голоса, то ли от прикосновения, но Елизавета Фёдоровна открыла свои глаза.

-- Лизонька! Матушка ты моя! Супруга ты моя любезная! Очнулась, голубушка! Может, испить дать отвару горячего? – Матвей не отпускал руки жены. 
 
   Елизавета Фёдоровна смотрела на него потемневшими глазами, источающими безграничную любовь. На ее исхудалом лице появилась слабая улыбка.

-- Матвеюшка, помираю я, должно быть! – совсем тихо произнесла она.
 
-- Что ты, что ты! Голубушка моя! Вот отвару попьёшь, и полегчает тебе.

-- Нет! Не хочу я отвара! Прощай, Матвей Афанасьевич! Береги деток наших! –

   Лизавета пыталась перекрестить мужа, но не смогла.
Голос её пропал. Рука безжизненно повисла. Прерывистое дыхание оборвалось. Матвей бережно сложил руки умершей супруги на груди и тихо перекрестил её. Тихон и Антип застыли возле подводы с лежащим на ней телом матери. Матвей Афанасьевич стал читать молитву над усопшей за упокой её души.

-- Отнесём тело страдалицы нашей к сосне. Беритеся за попону, - тихо обратился он к сыновьям.

  Матвей Афанасьевич вновь вернулся к больным. Он открыл лица дочек. Девочки покрылись испариной.

-- Давал ли ты, Антип, девочкам отвару?

-- Да, тятя!

-- Пропотели, прогрелись, стало быть! Может, милостив к нам будет Господь! Поправятся дочки! Отдыхай, Антипушка! Ежели хуже станет дочкам, кликни меня! Пойдём, Тиша! Помолимся за здравие сестричек, да соснуть надо малость!
 
  Однако не успели отец с сыном уснуть, как к ним подбежал взволнованный Антип.

-- Тятя, тятя, помирают, кажись, сетрушки! Пойдём скорее! Скорее!

   Соскочив с подводы, мужчины бросились к больным. Девочки бредили. Огневица нещадно опалила их лица и тела. У Матвея Афанасьевича по щекам текли слёзы, которых он не замечал. Сыновья тоже плакали. Они понимали, что теряют сестёр! Матвей стал читать отходную молитву. Братья не прекословили отцу.

  Девочки затихли и, не приходя в сознание, одна за другой умерли. Навалившемуся горю не было конца.

-- На всё воля Божья! Матвей Афанасьевич! – тихо молвил подошедший к Зыковым Тимофей Акинфиевич.

   Он взял, словно немощного, под руку Матвея и повёл его к костру. Того бил сильный озноб. Казалось, что сознание покидает Матвея Афанасьевича.

-- Попей, сердешный, чаёк травяной! Душа-то и согреется! Нельзя тебе, Матвеюшка, горем себя изводить! Людей сколь за тобой! Им жизнь сохранить надобно!

  Попоив  горячим отваром общинного старосту, казак тепло укрыл несчастного и уложил на еловые ветки поближе к костру.

  На следующий день умершие за истекшую ночь общинники были захоронены. Матвей Афанасьевич был потрясён предвиденьем вогула.
    Выпал первый снег. Он покрыл землю, угрюмые скалы, припорошил деревья. Задул колючий ветер, и серое небо не сулило ничего хорошего. Душа Матвея Афанасьевича, словно застыла, будто и в сердце проникла зимняя стужа. И только ответственность перед доверившими ему свои судьбы людьми заставляла двигаться, что-то делать и принимать решения.

-- Пойду к вогулам! Попрошу Унху помочь нам определиться с зимовьем, - сказал он сыновьям, не оставлявшим отца и находившимся всегда рядом с ним.

-- Тятя, может, с тобой пойти? Нездоровится тебе! Слаб больно! – с тревогой за отца, почерневшим за одну ночь, обратился к Матвею Тихон. За сутки на голове у общинного старосты прибавилось седых волос, будто с ними навалился непомерный груз десятка годков.

-- Нет, сынки, один пойду. Так-то спокойнее будет нашим хозяевам.

  Матвей Афанасьевич пошёл к большому дому иноверцев. Семья вогулов, разместившись возле очага, была занята утренней трапезой.

-- День добрый, Унху! – произнёс он, сняв с головы лохматую шапку. Подчёркивая уважение к хозяину дома, Матвею не хотелось называть главу семьи русским именем.

-- И тебе здравствуй, человек! Унху тоже хочет знать твоё имя? – приветливо ответил вогул.

-- Матвеем зовусь, а по отцу Афанасьев сын, - ответил общинный староста.

-- Забрала смерть людей, о которых я сказывал?

-- Да! Унху! Покинула меня супруга с двумя дочерьми!

-- Такова воля Сорни Эква! А ваши больные, что у меня в доме, пошли на поправку. Слабы ещё, полежат денёк-другой и встанут. Что скажешь, Матвей? Куда дальше пойдёте?

-- За больных благодарствуем. Продолжим свой путь весной, пока же к зимовью готовиться надобно. За тем к тебе и пришёл. Подскажешь, где нам сподручнее землянки устроить?

-- Нет! В земле ямы рыть нельзя! Камень наша земля! Тяжело копать, силы много уйдёт. Зима здесь! Не успеете!

   Матвей Афанасьевич тревожился.

-- Зимуйте! – Продолжил Унху, - Надо строить чумы. Мои сыновья помогут вам. Родня кочует по тайге и живёт в чумах. Большой дом есть только у меня, зато большим человеком прозываюсь. Шкурами оленьими покроете, землю застелите, очаг сложите. Тепло будет! Шкуры оленьи, медвежьи, волчьи мы вам дадим. Потом сами ещё добудете. Перезимуете!

-- Спасибо, Унху!

-- Вот тебе мои сыновья, Яр и Натыр, они вам покажут, как строить чум. Поставите большой чум, там хватит места.

  Вогул о чём-то заговорил со своими сыновьями.

-- Яр и Натыр поставят чум, с остальными справитесь сами. Заготовьте брёвна, глину, пока земля не замёрзла.

   С этими словами Матвей Афанасьевич вышел из дома вогула вместе с его сыновьями. Собрав возле костра общинников, он закрепил мужчин и женщин за отдельными  участками работы. Тихон, Тимофей Акинфиевич и он сам остались с сыновьями Унху сооружать чум, остальные занялись заготовкой леса. Работа шла целый день. Звенели топоры, повизгивали пилы. Матвей смотрел, как строится невиданное жильё.

-- Неужель не замёрзнем! Больно просто всё! – думалось ему.

  Такие же мысли овладевали многими обозниками. Однако, доверившись вогулам, никто возражать не стал. Работа спорилась. К ночи чум был готов. Это было конусное сооружение, покрытое оленьими шкурами. В центре установили открытый очаг, сложенный из брёвен, обмазанных глиной. Дым уходил в небольшое отверстие в верхней части чума. После заверения установки сыновья Унху принесли медвежьи шкуры и застелили землю внутри чума.

-- Вот вам и крыша над головой! Хороший чум получился! Большой! Немного очаг дымит, но как только высохнет глина, это пройдёт.Огонь поддерживайте постоянно. Пусть земля прогреется. Тепло будет! Унху доволен работой сыновей!

-- Спаси Господи тебя, мил человек! Как это ловко и быстро у твоих сыновей получилось! – радовался Матвей.

-- Мой народ всегда жил и живёт в лесу, в горах, по берегам рек! Мы – таёжные люди!

-- Так далеко живут твои родичи? – удился Матвей Афанасьевич.

-- Да!Да! Далеко зашли! Вот Большой Камень наш, в Сибири до самой большой реки дошли! Вы, русские, её Обью называете. Это далеко! Далеко! Много солнц надо идти!

-- Унху! Вы знаете Сибирь?

-- Я – нет! Но мои родичи знают, а я знаю путь до родичей, а они знают дорогу к другим родичам, и так до самой Оби! Мы все охотники! А у охотников много-много троп!

  Ничего на это не сказал Матвей, однако подивился осведомлённости вогула. В последующие дни работа по сооружению чумов шла быстро. За три дня жилища были готовы. В чумах было тепло, общинники не могли нарадоваться на долгожданный отдых.

-- Теперь охотиться надо! Мороз встанет, так и рыбу наловить тоже надо. Зимой трудно на охоту ходить будет. Надо заготовить мясо, шкуры сейчас! – оценивая результаты труда общинников, рассуждал Унху.

-- Что ж, это занятие нам ведомо!

-- Вогул охотится иначе! Мой зять пойдёт с вами за добычей и покажет наши ловушки на разных зверей. Вы громко бьёте зверя, а мы это делаем тихо, не гневя Сорни-Эква! Громкий залп оружия может помешать ей. Сорни-Эква не любит шума! Нельзя гневить Сорни-Эква!
-Унху, расскажи мне о Сорни-Эква! Ты часто обращаешься к ней!
-- Никто из моих сородичей не видел её и не знает место обитания Сорни-Эква! Старики сказывали, что тех, кто ненароком забредал в жилище Сорни-Эква, настигала страшная смерть! Больше ничего я тебе не могу сказать. Нельзя беспокоить Хозяйку разговорами о ней! Сорни-Эква покарает!
Матвей Афанасьевич уловил в интонации голоса вогула гнев и прекратил расспрос.

--Хорошо, завтра по утру и пойдём! – согласился Матвей.

   Он полностью доверился семье Унху после обретения жилища. На следующий день сыновья Матвея Афанасьевича и ещё несколько общинников ушли на промысел. Остальные занялись обустройством зимовья  и сооружением небольшого сарая и загона для лошадей.

-- А кормить чем лошадей будете? – подойдя к строению, спросил вогул.

-- Вот беда! Заканчивается прокорм! – горестно, со вздохом, промолвил казак.

-- Я покажу, где ягель найти можно! Мои олешки его едят! Может, и лошади тоже будут!

-- Что ж! Надо испробовать! Иначе погибнут! Горе для нас большое будет!

-- На днях побываем в тех местах! Пока попробуй у наших оленей возьми ягель!
 
   Унху вместе с Тимофеем Акинфиевичем пошли в загон с оленями.

 Легла зима. Снегопады засыпали все тропы. Казалось, что люди небольшой горной долины остались одни на всём белом свете. Завыли метели, пурга закрыла солнце. Светило на небосводе появлялось редко и ненадолго. Зимующим общинникам казалось, что разбушевавшиеся ветра и метели сомнут их маленькое жилище, и мороз не пощадит православных. Приходилось постоянно поддерживать огонь в чумах. Порой на землю опускались такие морозы, что могучие ели звенели, будто жаловались на отпущенное Богом тяжёлое испытание. Выходцы с Беломорья, поморы, знавшие северный лютень, и то удивлялись крепости морозов Каменного пояса. И только иногда природа, словно из сочувствия к людям, немного отступала. И тогда яркое солнце, словно радуясь полученной возможности, ликовало на лазурном небосводе, вселяя в людей надежду на избавление от зимней стужи.

   В такие редкие дни общинники вместе с семьёй вогулов уходили в тайгу за добычей. За зиму общинники постигли немало премудрости от лесных людей. Поставленные ловушки, капканы на звериных тропах всегда приносили удачу. Одежда, пошитая из шкур животных, была удобной и тёплой. Отвары из заготовленных лесных трав и древесной хвои помогали сохранить силу и бодрость в теле. Общинники набрались крепости для продолжения пути. Все ждали приближения весны.
***
  Размышляя о предстоящей поездке в град Петра Великого и о встрече с Императрицей, Акинфий зашёл в рабочий кабинет.

   -- Пущай, пущай мои недруги содрогнутся! Чистейшее жёлтое серебро весом в одиннадцать килограмм! Обзавидуется нечисть! Придётся матушке Елизавете Петровне слиток поднесть. Так ведь и не жалко! Дочь Петра! На великие дела серебро пойдёт! Да и доносчики поутихнут, коль сам алтайские заводы в казну передам!

  Акинфий нервничал. В голове звенело, он задыхался от подступившей слабости, его мутило, всё тело лихорадило. Получив весть о том, что двор Елизаветы Петровны временно находился в Москве, Акинфий Никитич спешил на назначенную ему императрицей аудиенцию.

-- Хворь, что б её! Не вовремя! Не вовремя! Аж в глазах темнеет! – тихонько ворчал Акинфий Никитич, садясь в приготовленную для него коляску, выстланную медвежьими шкурами и лисьими покрывалами.
 
  Шёл февраль, однако погода стояла весенняя, словно уж март был на дворе. Уральская тайга с крутыми каменистыми спусками, снежными заносами словно не желала пускать яркое солнце, памятуя, что ещё рано встречать весну. Высоченные сосны, ели, лиственницы, одетые в снежные шапки, не пропускали солнечные лучи, а старые горы преграждали проникновению весенних ветров. Белый снежный покров, укутавший стылую землю, оставался первозданным в своей белизне. Здесь, внизу, на земле стоял зимний сумрак. Демидов торопился, пока тележные дороги ещё не закрылись под весенним солнцем. Весна на Урал приходила внезапно, ровно так же, как начиналась зима.

   Небольшой охранный отряд из верховых яицких казаков в двадцать сабель с огнестрельным оружием и боеприпасами ожидал отправления. Сев в коляску, укутавшись мехами, одев поверх торжественного камзола соболью шубу, заводчик дал команду отправляться. Коляска, мягко покачиваясь, словно поплыла по наезженной зимней дороге. Немного проехав, разомлев от тепла, после волнительной и бессонной ночи, Демидов слегка задремал.

  Акинфий Никитич прекрасно понимал сложность предстоящего визита к императрице. Многочисленные недоброжелатели давно уже забрасывали государыню наветами. Мол, Демидов на Алтае ведёт тайную добычу серебра и золота. Акинфий знал, что добыча благородных металлов частным владельцам запрещена. Старик решил сделать упреждающий ход: свои алтайские заводы, на которых выплавлялось серебро, Акинфий предложит передать в ведение «высочайшего кабинета». Захватив с собой мастера по выплавке серебра Иоганна Юнганса, он решил сам доложить императрице о якобы впервые выплавленном на Алтае серебре и поднести невиданный до селе слиток жёлтого серебра.

-- Матушка от подарка придёт в неописуемый восторг! – размышлял Акинфий о своём замысле.

   Даже самому себе Демидов боялся признаться, что в подземной части Невьяновского завода был оборудован тайный монетный двор, где чеканились серебряные рублики.

-- Про золотишко умолчу, да простит меня Господь! А матушка от того не обеднеет! Вон серебра сколь дам!
 
   Выплавкой золота Акинфий Никитич Демидов занимался на алтайских Колыванских заводах уже не первый год.
***
   Весна пришла так же неожиданно и сразу. С самого утра засверкало солнце, подул влажный ветерок. Уральские горы казались не такими суровыми, и тайга будто перестала шуметь. Набегающий ласковый ветерок касался лесных вершин, и лесные красавицы сбрасывали снежные шапки. Вокруг сверкал белоснежный снег. Пригревшись на солнце, лесные птицы и прочая живность покинули свои зимние укрытия. Измученные зимней стужей, почувствовали приближение весны и люди.

-- Что, сынки, пора нам готовиться к походу. Хочу об этом поговорить с вогулами. Если бы не они, пропали бы мы в этом краю.
 
-- Да, тятя, Унху и его семья многое сделали для нас, – вторил в ответ Тихон.

-- Не знаю, как отблагодарить его за проявленную к нам сердечность!
 
-- Тятя, скоро мы тронемся? Надо бы лошадей хорошо подкормить перед тем, как обоз тронется в дорогу, - обратился к Матвею Антип.

-- Не знаю здешней природы и что тебе ответить. Надо спросить Унху о благоприятном времени отправления обоза. Травы бы первой дождаться, чтобы лошадей перед дорогой хорошо выпасти. Завтра пойду к вогулам.

   На следующий день поутру Матвей Афанасьевич зашёл в дом к вогулам.

-- Здравствуй Матвей! Унху рад видеть тебя! С началом пробуждения тебя и твоих людей!

-- Пробуждение? Это что же, весна пришла в ваши края?

-- Нет пока! Но зверь и птица принесли первую весть! Скоро придёт весна!

-- Сколько же её ждать?

-- Несколько недель! Это только вестник! Ещё метели будут, и снег будет засыпать лесные тропы. Унху это знает! Ты хотел спросить меня о том, когда вам можно будет продолжить свой путь?
 
-- Да, Унху! Именно об этом я хотел с тобой поговорить.

-- Рано ещё! Но кое-что надо уже сделать!

-- Что же, Унху?

-- Лошадей надобно хорошо кормить! Мяса навялить, рыбы насушить. Весенние ветра, они для этого хорошие! За зверем и рыбой идти надо!

-- На счёт охоты и рыбной ловли ты прав! Но лошадей чем кормить? Они еле перезимовали!

-- Сейчас из-под снега первый ягель покажется. Он мягкий, словно трава. Мы пойдём за ним вскоре. Наших оленей тоже хорошо кормить надо, слабы за зиму стали. Через день, другой пойдём в те места на оленях, вы тоже на лошадях пройдёте. Поживём там немного, чтобы олени и лошади попаслись на молодом ягеле, заготовим его для дальней дороги. Окрепнут, силы наберут, потом и в дорогу можно!
 
-- Спасибо тебе, Унху, за участие, за помощь и сердечность!

-- Не говори мне сейчас этих слов! Будто прощаешься уже со мной! Ещё много дел предстоит сделать, прежде чем вы в путь тронетесь. Когда время придёт, тогда и попрощаемся!

-- Ты как всегда прав, Унху! Сегодня же и отправлю общинников на охотный промысел.
 
-- Так! Так! Надобно готовиться!

  Попрощавшись со своим гостеприимным хозяином, Матвей вернулся к стойбищу общинников. Старообрядцы приступили к заготовкам.

   Время будто летело. С каждым прожитым днём солнце пригревало сильнее. Вскоре появились первые проталины. Открылись лесные тропы. Как и обещал глава семьи вогулов, лошадей отогнали на выпаса. Молодой ягель животные ели хорошо. С каждым прожитым днём приближалась долгожданная минута продолжения пути. Обозники были готовы.
 
   И вот этот день настал.

   Накануне своего отъезда общинники навестили погост, где остались их сородичи.

-- Прощайте, доченьки! И ты, Лизонька, прощай! – стоя с сыновьями возле могил жены и дочерей, склонив головы, молвил Матвей Афанасьевич.

   Сотворив молитву об усопших, общинники вернулись к гружёным обозам.

-- Ну, что, Тимофей Акинфиевич, ты решил? Пойдешь ли с нами, или наши пути-дороги разойдутся? – обратился  Матвей к казаку.

-- Я думал об этом, Матвей Афанасьевич! Решил, что с вами в Сибирь пойду. Вы ведь после достижения Беловодья вертаетесь за своими сородичами?

-- Да! Мой тятя, братья и община православная ждут меня!

-- Вот и я в ту пору вертаюсь за своей Ефросиньей, коли жив останусь!

-- Я рад! Ты мой товарищ в этом походе! Пойду, попрощаюсь с нашими спасителями!
 Отобью им прощальный поклон! – сходя с подводы, обратился к казаку Матвей.

   В доме вогулов была в сборе вся семья. Матвей благодарил всех и низко поклонился главе семейства.

-- Прощай, Унху! Пусть ваши боги будут милостивы к вам!

-- Матвей, вот тебе письмо к моим сородичам и карта тропы до них. Это тебе поможет дойти до реки Обь. Помнишь, я рассказывал тебе про своих сородичей?

-- Да, Унху, помню! Но что это за письмо? Это ведь просто камень!- беря в руки чёрный с зелёными прожилками камень, удивился Матвей Афанасьевич.

-- Нет, Матвей! Это послание к моим сородичам! Показав его, ты будешь ими принят как гость! Тебе всегда дадут пищу и кров! Тебе укажут путь в твоей нелёгкой дороге, если потребуется, то и защитят от недруга.

-- И вновь, Унху, не знаю, как благодарить тебя!

-- Пусть хранит вас ваш Бог! Иди, Матвей! Время пришло! Прощай!

   Семья вогулов вышла проводить русский обоз. Попрощавшись с ними и сотворив молебен, старообрядцы двинулись в путь.
             
   Глава вторая. Страна Беловодье

  С поросших вековыми елями вершин Камня-гор на Восток, откуда встаёт дарящее жизнь и тепло лучезарное солнце, стекает бескрайняя Сибирь. Огромны её просторы, велики её богатства. В полноводных реках множество рыбы, в бескрайних лесах – пушного зверя, а земля таит неведомые богатства. Непроходимая тайга, бурные реки, синие озёра, бесконечные равнины и горы открывались смельчакам, ступившим на сибирскую землю. Не всякого пришельца принимал суровый край. Чужака в этой стороне ждали испытания на выживание. Зимняя стужа, незамерзающая болотная трясина, дикий зверь или иноверец могли сгубить слабака. Грабежи и разбой на проложенных лесных дорогах завершили жизнь многих из тех, кто посмел ступить на сибирскую землю даже с добрым умыслом. Между различными племенами, населявшими суровый, заснеженный край, куда на полгода заходит дыхание Северных ледников, вспыхивали военные столкновения, лилась кровь, гибли люди. С юга же опустошительные набеги нередко совершали маньчжурские и монгольские князья, воинственные джунгары.

   В шестнадцатом веке русские военные отряды, разбив сибирского хана Кучума, позволили Московии протянуть свою руку к сибирским землям. Однако сведений о неведомом крае не было. Среди народа ходило множество легенд и преданий о несметных сибирских богатствах и вольной жизни на её необъятных просторах. Первыми русскими переселенцами в Сибирскую сторону был беглый российский люд: крепостные крестьяне, бежавшие от лютости и помещичьего произвола, разбойные, прятавшиеся от сурового государева суда, пытошной и дыбы, раскольники, староверы, уходившие от царского преследования, стремившиеся сохранить «истинную православную веру». Сюда шёл простой «охочий люд». Во многих местах оседали крестьяне,строили избы, распахивали землю, часто из двух-трёх дворов возникали деревушки. Русские служилые люди и предприимчивые купцы по своей инициативе проникали в новые земли. В течение семнадцатого века огромнейший, слабозаселённый Сибирский край был пройдён русскими землепроходцами «встречь солнца» до холодных морей.
***

- Матвей! Матвей Афанасьевич! Глянь-ка сюды! - громко воскликнул Тимофей Акинфиевич, устремив свой взор на раскалённое полуденное солнце, прикрыв ладонью его ослепляющие лучи.За годы, проведённые в общине поморов, проявил он себя как знатный кузнец и тележных дел мастер. Всё время казак с нетерпением ожидал отправки староверами гонцов в обратную северную сторону, с коими и сам решил отправиться на родной Дон за своей Ефросиньей и сынком.

- Что там, Тимофей? - с тревогой в голосе откликнулся Матвей, прервав косьбу и развернувшись всем жилистым, сильным телом в сторону, указанную казаком.
 Матвей Афанасьевич превратился в зрелого мужа. Голова общинного старосты, припорошенная сединой, окладистая и тоже изрядно поседевшая борода свидетельствовали о прожитых годах. Однако его коренастая фигура и широкие плечи подчёркивали немалую физическую силу.

Разогретые летней косицей, в прилипших от пота к телу рубахах, работники с волнением смотрели в сторону деревни. Там, над макушками стрельчатых зелёных сосен, в направлении их селения, поднялось облако серого пепла.

- Должно быть, опять джунгары пожаловали! - протерев наспех железо косы сорванной травой, обронил Матвей.
Оба косца, захватив свои работные узлы, со всей мочи побежали к деревне. Уже через несколько минут они достигли небольшой деревеньки, затерявшейся в лесах Алтайского предгорья. Это был десяток срубленных из строевого леса добротных изб, огороженных частоколом, и небольшая поляна с молельным домом в центре. Плач и стенания деревенских баб и суровое молчание мужиков встретило подбежавших.

- Матвей Афанасьевич! - обратился большущий рыжий детина,- до какой же поры нам терпеть разор со стороны иноверцев? Сколь ущербу опять нанесли! Две избы спалили, скот поугоняли, огороды порушили! Надо что-то делать? Загудели селяне.

- Надобно защиты искать у служивых в острожках!

- Живы все? - бросив свой взор на пепелище, оставшееся после сожжённых изб, громко обратился к сородичам Матвей.

- Да, тятя, слава Богу, все православные живы! Не хотели, видно, пленных брать, дикарское отродье! - выходя навстречу отцу, за всех ответил Тихон,возмужавший и повзрослевший за годы странствий.

- Только обжились малость! Землицу возделали, а защитить себя от нечисти этой сил нет! Налетели, словно вихрь, засвистели своими плетями, сбили быков и овечек в стадо и ну погонять. А всадники для устрашения кривыми саблями машуть, да дома подожгли. Зверьё и есть зверьё! – гудели общинники.

-Лихоимцы проклятые! Житья от них нет!

- Далёконько мы зашли, да землица здешняя отменна, рожает хорошо хлебушек. Родитель наш, Отче Афанасий, велел здеся, возле гор осесть. Супротив студёного северного Беломорья сея солнечная сторона райским садом кажется. Зерно только вложь в землицу, так оно зрелым колосом оборачивается. А что джунгары разор несут - это верно! Думать, думать будем!

   После сих слов общинники-староверы пошли наводить порядок в своих усадьбах. Вскоре зазвонил небольшой колокол, напоминая о начале вечерней службы. Матвей только и успел охладить разгорячённое тело студёной водой, надеть чистую рубаху да обрядиться в церковные одеяния. Началась служба. Матвей Афанасьевич, как завещано было Отче Афанасием, исполнял обязанности старосты, совмещая хозяйственные вопросы поморской беспоповской общины  с духовными.
***

- Ну что, Тимофей, делать будем? Как думаешь? Неужто бросить всё придётся, да ворочаться назад? Уж сколько годков минуло, а всё не решаюсь за родичами в родную сторону посланца отправить. Не можем прижиться в сибирской стороне. Люди столько перенесли в странствиях, скольких потеряли….

- Да что ты меня пытаешь, Матвей Афанасьевич? Нешто я знаю? С сыном посоветуйся, с Тихоном Матвеевичем. По годочкам он мал, да созрел рано. Несёт груз, что взрослый муж. Завидую я тебе, глядя на сынка твоего.

- Умён Тиша, да ещё не опытен. То придёт, как оженю его. Годика эдак через два-три вступит в зрелость. А ты, Тимофей, не отнекивайся, коль совет с тобой веду. Сколь испытаний по твою душу выпало, сколь грузу с нами стерпел. Из казаков - донцев, говоришь! От царёвой немилости бежал в Сибирь! Так что же ты взад пятки теперь разворачиваешь? Давай уж вместе и дальше думку думать да дело решать, - глядя сурово в глаза своему сотоварищу, продолжил разговор Матвей.

- Благодарствую, Матвей Афанасьевич! Спасибо за доверие, это честь для меня - быть твоим сотоварищем в нелёгком деле нашем, - отвешивая поклон, спокойно ответил старосте общины Тимофей.

- Сам-то ты, Матвей, сколь горя снёс в пути!Дочек потерял, да супругу! Не пощадила лихоманка ни старых, ни малых! Сколь крестов в пути поставили! Сколь отбиваться от нехристей-супостатов в странствии пришлось! Сохрани, Господи, дошедших в сии земли людей, - перекрестился по православному Тимофей.
Не обращая внимания на щепотное обращение Тимофея к Господу Богу, Матвей Афанасьевич продолжил разговор со своим сотоварищем:

- Какую же думку думаешь, Тимофей Акинфиевич? Что молвишь?

- Правы люди твои, надо бы гонца послать в крепость Белоярскую, разузнать тама о намерениях царёвых насчёт закрепления землицы Сибири-матушки за государством Рассейским. Коль укрепсооружения воздвигают по государеву решению, стало быть, навсегда русские люди сюда пришли. А без крестьянина - сеятеля какая же землица нужна будет. Мало крепости да остроги возводить, надобно, чтобы люд простой селился тута. Думаю, что поручи ты это дело сынку своему. Не погодам ловок и смышлён! Справится с задачей сей! Узнает у служивых, как да что, а мы посмотрим, там и решать что-то будем.

- Думаешь, справится Тихон?

- Даже не сумлевайся! Пошёл бы и я с ним, да не могу, в бегах я, сам знаешь, Матвей Афанасьевич.

- Может, Антипа отправить? Старший он у меня.

- Нет, младшой твой смышлёнее! Да и от семьи отрывать старшенького твоего негоже. Замечаю я, что скоро вновь дедом станешь? Настасья-то на сносях вроде?

- Да, прибавления семейству жду. Через пару месяцев малец появится! Спасибо тебе за совет, завтрева и оглашу решение. Так тому и быть. Без защиты служивых нам не обойтись. Пойдём в горницу, вечерять уж пора.
Матвей и Тимофей, принятый в семействе Зыковых за родича, открыв массивную дверь, прошли в просторную горницу.
***

   Матвеево сельцо, названное так по имени Матвея Афанасьевича, как часто бывало при возникновении новых деревень, осело на холме, у подножья которого протекала небольшая горная речушка с чистой, прозрачной водой, словно ключевой. Так и прозвали её Ключевой речкой. Ранней весной по первому яркому солнышку Ключевая разливалась, принимая таявшие в высокогорье Алтая снега и увлажняя возделываемые земли. Но к началу посевных работ она возвращалась в свои берега, однако никогда не мельчала и не пересыхала. Снега, покрывающие вершины гор, на протяжении всего звонкого лета питали речку, горные многочисленные звонкие ключи охлаждали воду, придавая ей прозрачность и особый привкус. Даже в самые жаркие летние дни Ключевая создавала прохладу на своих берегах. Мелкие камни горной породы не давали заиливаться речному дну, берега речки не зарастали ивняком и травами. Словно большой ручей, Ключевая переваливалась по небольшим каменным перекатам, разбрасывая алмаз водяных брызг, которые часто в солнечные дни выстраивали солнечный радужный мост через реку, а то и несколько радуг соединяли берега быстрой Ключевой. Глядя на неё, слушая шум воды, падающей с серых валунов, путник, любовавшийся водами, ощущал бодрость. Казалось, молодость и сила возвращались в изработанное тело, и день только начинался. Водилась в Ключевой и рыбёшка: хариус любил поиграть в солнечный день, длинноусый сом забивался от яркого света под береговой камень, ища тень и прохладу, мелкая плотва мелькала стайками вдоль берегов, хищная щука охотилась на всякую речную мелочь.
За речкой начинался лес. Высоко в небо стремились макушки могучего кедра и стройной сосны. Белоствольные берёзы придавали бору свет и яркость свежей зелени. Вот придорожная берёзка, словно девица-красавица, распустила зелёные кудри. Матвей любил постоять возле неё, подумать, помечтать, словно поговорить с ней, белоствольной. Задерживая взор на любимице, он каждый раз восхищался её девственной красоте. Душа словно парила в небесной лазури.

- Стоишь ты белоствольная, стройная красавица возле лесной дороги. Белым пояском охвачена талия, в струящихся локонах ветерок играет, зелёные кудри солнышко целует. А вокруг ромашковое поле, ягоды медовые, бабочки-чудесницы порхают, птицы божьи песнями радуют и сердце тревожат. Благодать! От счастья и веселья голова кружится! Всяк проходящий на тебя, девицу, любуется, прохлады твоей ищет. А как дождь тёплый омоет шелковистое убранство, так каждый листочек засверкает, заискрится в солнечных лучиках. Вспыхнет радуга переливом соцветий, будто путь указывает к небесам, к белым облакам, которые, проплывая в бездонной голубизне, красотой твоей любуются. Но вот придёт август, лета последний месяц. Туманы холодные на травы упадут, росы седые хрустальные коврами выстелются, ночи длиннее и чернее станут. И заново украсишь свой наряд, девица-красавица. Распустишь косоньки золотистые, длинные-длинные, нежные-нежные. Затрепещет каждый лепесточек золотой, солнышко прося обогреть и приласкать берёзоньку. Переплетутся золотистые косы с зелёными буйными кудрями! И вновь ты в новом обличие - чаровница!

И она, словно слышала его слова, словно понимала его думки, шумела листвой на набегавший ветерок, тянула к нему свои тонкие ветви, здоровалась и кланялась. Матвей Афанасьевич приходил к своей любимице и летним зноем, и осенью, разливавшей пурпур и золото на листве деревьев, и зимнею стужею, и весной порадоваться пробуждению её новой жизни. Красивая сторона, но пока ещё не дом родной! Никак не дадут корни пустить русскому человеку инородцы, кучумовичи и джунгары! Матвей чувствовал, как прикипел он сердцем к земле алтайской, охраняемой поросшими горами.
               
- Неужто придётся покинуть этот край, эту землю-кормилицу, отстроенные дома, ещё пахнувшие свежим лесом? – часто думалось ему.

Грустные мысли не отпускали Матвея Афанасьевича.

- Но, может быть, сын, Тихон, что-то решит со служивыми в крепости, - рассуждал он сам с собой, -- ведь вот целые укреплинии из форпостов да крепостей в Сибири сооружают. Значит, должен государь защиту дать крестьянскому люду, заселявшему этот неведомый край, должен!
Такие домыслы  немного успокаивали Матвея, отдаляя принятие решения о неизбежности.
***
Прошло несколько дней, пока Матвей приступил к разговору со своим младшим сыном. Закончив вечернюю службу, едва сняв с головы клабук и рясу, Матвей Афанасьевич велел ключнице позвать в горницу Тихона.  Дом Зыковых, выстроенный на манер строений северной стороны, был высок. Четыре окна с резными ставенками смотрели на восток, небольшой чердачок на крыше, широкое крыльцо с навесом говорили о намерении хозяина, пришедшего в эту дальнюю сторону, жить здесь со всем своим семейством долгие-долгие годы. В горнице и прочих жилых помещениях стоял запах свежего леса. От этого лесного духа на душе становилось светло и радостно. Новый дом в новом полюбившемся переселенцам краю  давали надежду на безбедную жизнь, наполненную трудом, молитвой и мирной жизнею. Так думалось Матвею Афанасьевичу, сидя в светлой горнице, куда зашёл луч вечернего солнца, и оттого солнечные блики играли на стенах и натёртых до блеска полах.

    Большая семья Матвея во время тяжёлого и многолетнего пути, схоронив близких, среди которых была и верная супруга Лизавета Фёдоровна, обрела надежду на будущее. Смерть настигла многих сородичей, умерших от болезней и невзгод долгого скитанья по бескрайним просторам Сибирского края, и теперь семейство Зыковых было малочисленным. Два сына, обженённый уже тута Антип с женой и сынишкой, да младшой Тихон. К немногочисленным домочадцам ещё добавлялись ключница Степанида и конюший Федот. Отдельная опочивальня была отведена Тимофею Акинфиевичу.

  Но вот в горницу открылась большая дверь, и в комнату вошёл невысокого роста черноволосый юноша. С первого взгляда было видно, что это отец и сын. Оба коренасты, широкоплечи, с большими, приученными к физическому труду,  руками. Вместо окладистой уже изрядно поседевшей бороды, у молодца только-только пробивался юношеский пушок, да в чёрных кудрях не затерялся седой волос. Матвей всегда удивлялся, глядя на младшего сына, их абсолютному сходству. Да и помыслами отец и сын были близки и хорошо понимали друг друга.

- Тятя, звал? - с порога спросил Тихон. Было видно, что приглашение отца оторвало его от домашней работы. Младший сын, так уж повелось по воле его самого, занимался домашней скотиной. Вся живность, которую ещё только завели Зыковы, как и прочие селяне, была на нём. В вечерний час юноша занимался  управой.

- Да, сынок! Присядь ка, потолковать мне с тобой надобно, - показав рукой на широкую лавку и приглашая присесть сына, не спеша ответил Матвей Афанасьевич.
 
- Управился со скотиной?

- Да, тятя, успел вот к вечерне закончить.

- Ты бычка одного отдай погорельцам, да ещё живности, птицы какой,- начал издалека разговор Матвей.

- Да, тятя, я уж и сам так думал поступить, ещё и тёлочку прибавил, пару ягнят. Думаю, что все общинники так-то поступят. Ведь не впервой нужду терпят сородичи. Кто ж им ещё подмогнёт на ноги встать и оправиться после разору.
Ты меня за энтим что ли звал? Дак это я и сам знаю, мог и не говорить даже . Али ещё что?

- Да нет, то к слову пришлось. А звал я тебя, сынок, совет с тобой держать.

- Случилось что, тятя?

- Да как же тут не случилось! Не удержаться нам здеся без защиты служивых. Как думаешь, сынок?

- Ты прав, тятя.  Надобно идти в Белоярскую крепость за подмогой. Только, думаю, тятя, вряд ли они смогут нам помочь. Слыхал я от местных алтайцев, что под джунгарами ходят и тягло несут, что мало тамо служивых, что сами всех беглых принимают да в служивые записывают, даже местными не брезгуют. Да только алтайцы то не идут к ним, боятся, что вместе со всеми крепостными при очередном набеге джунгар будут истреблены. Сами они кое-как отбиваются от лиходеев.

- Может, Государь им силы придаст?  Верно в крепости знают о царёвых намерениях. Тихон,вскорести, побывать там потребно, да разговор повесть о том, что хлебопашцев защитить надобно от набегов джунгарских. Уйдёт крестьянин с землицы здешней, и потеряет Московия Сибирь.

- Тятя, ты меня в крепость Белоярскую хочешь направить переговорщиком?

- Да, сынок, думаю, ты с этим справишься. Сули им за службу хлебушек наш, мёд, мясо, огородных плодов. Мы ведь за тягло их готовы содержанием одаривать. Нам есть, что предложить за охранную службу. Тогда и алтайцы увидят силу русских укреплений, не будут под джунгарами ходить.

- Как скажешь, тятя. Когда в путь сбираться?

- Пару дней тебе, Тихон, на сборы. Сам подбери попутчиков себе, но не более двух-трёх, а то заметными станете.  Меньшим числом то оно быстрее, да проворнее будет. Путь недалёкий, но местные прознают и выдадут джунгарам, потому небезопасной дорога будет.
 
- Хорошо, тятя, я об этом смекаю. Завтрева переговорю с дружками своими Ваньшей да Федулом. Думаю с ними путь держать. За шесть-семь днёв управимся.

- Вот и дело, сынок, на том и порешим. В провожатые возьмите Карчагу (Ястреб), котомку в дорогу тебе Степанида сделает, а коня сам выбирай.
 
- Тятя, да на что Карчага нам? Я и без него дорогу до крепости знаю. Берега Катуни держаться будем, а на неё по шуму выйти можно. Не доверяю я местным.
 
- Карчага с первых дней с нами, сынок, семью свою привёл в общину, окрестился, с джунгарами сражается. Глаз его меток, тело усталости не знает, а на лошади словно летает. Карчага - хороший ратник.

-  Как скажешь, тятя, так и сделаю.

К концу разговора отца с сыном солнце закатилось за макушки соснового бора и ушло за горы. Быстро стемнело..
***
Матвею Афанасьевичу не спалось. Вспомнились ему наказы отца о стране Беловодья, открытого когда-то православными. Рассказы о ней передавались в семье от старого к малому. Матвей, слушая стариков, не раз представлял себе эту страну, где все равны, где царит труд, любовь и вера. Их вера, которую хранили исстари со времён святого Аввакума. И вот, пройдя суровые испытания долгих странствий и лишений, она открылась перед ними. В этой старне, среди старых гор, озёр и лесов, течёт белая река. Она меняет свой цвет по настроению, но главный её цвет - белый. Зовётся она Катунью (Госпожа). Утрами до восхода лучезарного солнца она курится  белыми парами.  Стремительно бегут её воды по крутым перекатам. Всё растёт в этой стране, лишь только упадёт в землю семя. Воздух прозрачен в своей первозданности и чистоте.

   Они все тогда уверовали, что достигли Беловодье. И река-Госпожа пустила их в свою солнечную долину.
 
  Разволновавшись от нагрянувших воспоминаний, Матвей, так и не уснувший, встал, накинув дневную рубаху, перешёл в горницу и зажёг лучину. Слабый свет упал на икону, осветив лик Иисуса Христа. Матвей Афанасьевич зажёг лампадку. С иконы на него смотрели строгие, но понимающие глаза Господа. Осенив себя двоеперстным крестом, он словно застыл, рассматривая глаза Господа, продолжая погружаться в свои невесёлые раздумья.

- Ну как я скажу общинникам, что землю, к которой они стремились, надо оставить, что здесь ждёт их погибель от воинственных и алчных монголов, джунгар, китайцев, что нет сил встать на их защиту. Одна надёжа - на Государя. Но возжелает ли он вспомнить о непокорных, гонимых и преследуемых, не принявших никонианство православных!  Что ждёт сына? Тихона? Не схватят ли его царёвы служивые, не ждёт ли его дыба? Царёва милость известна! Не от неё ли они бежали в эти далёкие земли?

Сомнения всё больше и больше терзали Матвея Афанасьевича. Он, так и не сомкнув глаз, встретил новый день в разгоравшемся рассвете.
***
   По предписанию царя Петра Алексеевича, гонимые волею и силою царскою, староверы-раскольники заселяли Сибирь, воздвигали крепости и форпосты, сыгравшие важную роль в прирастании земли русской и укреплении государства Российского. Из самого сердца, из старой Московии, прошёл их путь по северным окраинам Руси. Мечтая о царстве справедливости на земле, веруя в чистоту своих помыслов, направленных на сохранение первозданной пресветлой веры православной, назвали они свой суровый край на берегу Северного моря Беломорьем. Белый цвет у почитателей старой веры считался символом непорочности.
 
    Не покорившись Царю Петру,пришедшему в Архангельск Русского Севера, не приняв никонианство, они вновь двинулись с берегов Белого моря в необжитый край, раскинувшийся среди старых гор, далеко за Большим Камнем, в страну Беловодье. Следуя традиции, и крепость охранную воздвигли со служивым людом на правом берегу большой реки, назвав её Белоярской. Река та, большая и полноводная, исстари ещё первыми русскими первопроходцами, чаще из охотного промысла, прозывалась Обью. Хотя местные инородцы величали её по-иному. Русский люд воспринял от  алтайцев придание о красавице Катуни, сбежавшей от отца-хана Алтая, превратившись  в стремительную реку, устремила непокорная дочь свои воды к любимому Бию, который тоже превратился в горную реку, и слились воды влюблённых на веки. Так, Обе реки превратились в величавую Обь. Русские поселенцы закрепили название этой многоводной  реки Сибири.

   Крепость, выстроенная в лето 1717 года на крутом яру Оби отрядом казаков, возглавляемых Иваном Максюковым, открывала путь к алтайским неосвоенным просторам. Рубленная деревянная крепость длиною и шириною в двадцать сажен имела четыре башни, расположенные по углам, несколько жилых изб, посреди крепости находился казённый амбар, где хранился порох и прочее казённое имущество. На территории крепости была воздвигнута старообрядческая церковь и часовня, из которой под крепостными стенами наружу вёл подземный ход. Пушки медные, железные большие и малые  с ядрами и полным пушечным арсеналом были в распоряжении охранного отряда.

   Иван Максюта, опытный полководец, руководил многими походами и командовал в сражениях с воинственными племенами иноземцев. Гарнизон крепости состоял из казаков, крестьян, большей часть из старообрядческого толка, а также из примкнувших в небольшом количестве местных алтайцев. По велению государя крепость Белоярская и её гарнизон несли службу охранную, защищая русские поселения, находящиеся вблизи крепости.

  Сюда, за защитой от алчных джунгар, и направил своего младшего сына Матвей Афанасьевич Зыков.
***
  Тревожной ночью Матвей Афанасьевич навовсе не ложившийся почевать, уже спозаранку вышел во двор проверить лошадей и прокорм для путников, собранный накануне Степанидой в мешки. Лошади, почуяв хозяина, слегка заволновались,  подняв голову, застриг ушами Гнедой. Матвей не мог не приласкать своего любимца. Когда-то при очередном набеге джунгар, была убита стрелой иноверца его мать. Жеребёнок, родившийся буквально накануне, будучи совсем несмыслёнышем, едва держался на тоненьких и слабых ножках. Пришлось выкармливать малыша буквально из соски. Со временем из слабенького жеребчика вырос красавец гнедого окраса с пышной чёрной гривой и таким же хвостом. Умные глаза повзрослевшего коня с любовью преданного друга смотрели на его хозяина. Матвей Афанасьевич всегда бережно относился к нему, не загружая тяжёлым трудом хозяйственной лошади. Гнедой отличался лёгкостью и выносливостью в беге. Он всегда был непременным участником охотного дела хозяина. Матвей Афанасьевич доверил Гнедому своего сына в его непростом предстоящем походе.

- Ну что, друг мой, доверяю тебе моего сынка. Ты уж расстарайся, раздели с ним груз опасностей, да убереги его от злого недруга, - поглаживая крутой круп лошади, негромко заговорил Матвей, - верни мне сынка живым, да и сам не сорвись в глубокую горную пропасть, пусть не накроет тебя волна холодной горной реки Катуни, не настигнет стрела алчного иноверца.

  Матвей Афанасьевич потрепал гриву своего любимца, на что тот издал негромкое ржание.

Солнце выкатывалось из-за гор, разливая по всей долине жизненное тепло.

- Восходит солнце нового дня, и этот день лучше долгой ночи, - глядя на загорающейся день, раздумывал Матвей Афанасьевич. Он слушал песню восходящего солнца, которую разливал разноголосый птичий мир, возвещая всему свету о рождении новых надежд начинающегося дня.

  Вскоре к нему подошёл облачённый в дорожные одежды Тихон.

- Ну что, тятя, пора в путь. Дружки мои и Карчага уже здеся.

- Да, сынок, пора! Будь осторожен! Молоды вы шибко!- с волнением в голосе произнёс Матвей, - провожу вас до поскотины. Колчан крепи к стремени, а куяк, как к реке подойдёте, одень. Тама джунгар-лихоимец ужо поджидать будет. Карчага намедни разведку делал, сказывал что на тропах дозоры иноземчены расставили. Да дружков своих упреди, пущай кольчужки пододенут. Давай, сынок, поцеломкаемся!
Тихон  припал к колючей щеке отца.

- Не волнуйся, тятя, всё исполню!

  Взволнованный расставанием с сыном, Матвей Афанасьевич взял под уздцы Гнедого, на котором ловко восседал Тихон, и неспешно повёл коня за дворовые ворота. Там, на открытом месте, их поджидал небольшой отряд Тихона. Всадники последовали за Матвеем Афанасьевичем. Вот и поскотина. Опустив брёвна нехитрого сооружения, всадники выехали на лесную тропу.

- Карчага, - обратился Матвей Афанасьевич к алтайцу, - доверяю тебе сына своего младшего со друзьями. Сам знаешь, волнуюсь за сынков наших. Опыта походного они не имеют. Надеюсь на тебя, Карчага, что проведёшь их безопасными тропами до крепости Белоярской и возвернётеся обратно с хорошими вестями.

- Не бойся, хозяин! Всё сделаю! - сдерживая за уздцы коня, ответил алтаец.

Ранним утром Тихон Матвеевич с друзьями отправился в не ближнюю дорогу до Белоярской крепости.
*** 
- Что, Карчага, каков наш путь? – обратился к алтайцу Тихон, как только скрылись за могучими деревьями последние дома деревни.

- Расстояние-то до крепости не великое. Однако путь будет не близок. Думаю, раза в два придётся далече путь держать. Джунгар, он ловок, знает наши тропы и обвести его дело не простое. Дозоров немало выставил. Вы для них товар хороший, вас китайцам сразу в невольники продадут. А те жадны на русских силачей.

- И что, пытать даже не сподобятся? – бросил удивлённый возглас дружка Тихона Иван.

- Будут, да только Карчагу! Карчага много знает, и они это тоже знают. Коль хозяин доверил сына своего алтайцу, значит знает много. Так вот!

- Какой стороной пойдём? – обратился с вопросом к проводнику Федул.

- К Катуни-госпоже не пойдём. Шибко шумят её воды по перекатам, слух забивает, да и тропа эта легче, и джунгарский воин там будет. Пойдём в горы. Горы всё говорят. Приложишь ухо к камню дорожному, он тебе и скажет, кто скачет и сколько всадников, с какой стороны едут. Опять же тропы пропастями да скалами обложены со всех сторон. Не каждый пустится в путь. Не скоро будем идти, петляют тропы те, но защитят нас горы от стрел недоброго человека, – говоря всё это, алтаец будто больше рассуждал сам с собой, и не глядел на своих спутников.

   Карчага встретил уже немало солнечных лет в своей жизни, два раза пальцев на руках хватит. С каждым солнцем тело алтайца наливалось силой и гибкостью. Ни одна стрела не могла настичь его в боях с чужаками, которые всё чаще и чаще приходили на родную землю. Покачиваясь в седле, Карчага предался воспоминаниям.
                -  Многих сородичей сгубили их стрелы, настигли они и отца с матерью. Много скота и лошадей угнали эти алчущие всадники, многих из семьи достиг дух Тьмы, и покинули они Землю, высший смысл существования, и мучаются их души. Чудом выжили тогда два маленьких сына и его Лана, – размышлял алтаец.

   Его узкие глаза казались прикрытыми, скуластое лицо было покойным. Но внешний вид алтайца обманчив. Зоркий глаз тотчас отмечал каждый шорох зверя или взлетающей птицы, а ловкие руки не отпускали рукоять короткой кривой сабли. Всё облачение алтайца составлял небольшой кожаный щит, закинутый за плечо лук, колчан со стрелами и кривая сабля, доставшаяся ему в бою от джунгарина.

  Чуть приметная тропа, зримая только алтайцем, стала круто брать в горы.

- Отпустите поводья, лошади сами чуют дорогу. Идти надо неслышно.Камню нельзя падать вниз! Шуму много будет! Камнепад! Весь Алтай услышит нас! – обратился Карчага к спутникам.

  Он ловко спрыгнул со спины своей лошади, припав на колено, приложил ухо к скалистому выступу. Алтаец вытянутой рукой дал понять, что путникам необходимо остановиться. Так вслушиваясь в окружающую тишину, обняв каменистый выступ, он замер на несколько мгновений, не дыша, слившись с камнем, будто став его частью.
   Но вот алтаец выпрямился.

- Что, Карчага? Что ты там выслушал? – с юношеским нетерпением обратился к проводнику Тихон.

- Горы сказали, что впереди спокойно. Однако по нашим следам скачет небольшой отряд. Думаю, это три всадника. Надо бы поспешить с подъёмом в горы. Джунгары тоже умеют их слушать!

  Без лишних слов Тихон с товарищами ускорили крутой подъём. Небольшие алтайские лошади, приученные к передвижению в горах, делали это бесшумно. Ни один камень не оторвался и не соскользнул в пропасть. Узкая тропа шла между нависающими над тропой скалами и бездонной пропастью. Спины у молодых воинов от волнений взмокли. Порой казалось, что неминуемая гибель настигнет ездока в бездонной пропасти. Отряд медленно поднимался к вершинам Алтайских гор. В открывшихся ущельях шумели горные реки, от которых тянуло прохладой и свежестью воды. Утомлённые опасностями путники страдали от жажды. Солнце прошло своё полуденное стояние, а они всё продолжали свой путь.

   Вечерело.  Карчага, ехавший впереди отряда, вновь соскользнул с лошади и припал к каменистому выступу. Вновь, он стал частью каменной глыбы, застыв на мгновенье, обхватив камень руками. Все остановились в нервном ожидании слов алтайца.

- Что, Карчага? – не вытерпел Тихон, негромко обратившись к алтайцу.

Тот сделал рукой жест, приказывающий не нарушать наступившую тишину.

- Всё хорошо, хозяин! – промолвил проводник, - Всадники, следовавшие за нами, потеряли наш след. Обогнём вот тот выступ, там будет небольшая долина, где и устроим себе ночлег.

Вновь отряд продолжил свой путь.

   Вскоре перед всадниками открылась небольшая горная долина, которая разлилась в горном ущелье. Как только тропа вышла на рассыпанные по долине небольшие камни их взору предстали странные сооружения. Это были огромные камни, выложенные кругом. Несомненно, что эти сооружения являлись творением человеческих рук.

- Что это, Карчага? – с нескрываемым интересом обратился к алтайцу Тихон?

- Захоронения шаманов! Это их долина, - тихо ответил Карчага, они слышат голоса духов, их нельзя беспокоить. Если встать в центре каменного круга, то неминуемо настигнет смерть. Она затянет в Царство Тьмы, словно закружит в вихре и поглотит пришельца.

- А вот я сейчас испытаю! – громко, спрыгнув с лошади на землю, неожиданно для всех бросил Иван и быстро достиг ближайшего каменного круга.
 
   Обернувшись лицом к своим друзьям, которые даже не успели ответить своенравному юноше, он встал, распахнув руки в разные стороны.
Вдруг лицо его исказил внезапный испуг.

- Братцы! Братцы! Меня кто-то тянет в землю! Карчага, помоги!

  Не успел он крикнуть, как алтаец уже оказался рядом и с силой вытолкнул Ивана из каменного круга. Потом, закрыв глаза, обернувшись к заходящему солнцу, он что-то стал говорить на родном наречии. Это даже нельзя было назвать говором, что-то среднее между пением и причитанием. Всадники застыли от неожиданности увиденного. Ваньша повалился без сил на землю. Через некоторое время Карчага вышел из заколдованного круга. Он подошёл к лежащему на земле Ивану, поднял его голову и резким движением встряхнул её. Юноша открыл глаза.

- Что это было? Что со мной произошло? – словно просыпаясь, обращаясь к алтайцу с волнение в голосе, спросил он.

- Ты побеспокоил дух шамана! Этого делать нельзя. Это может делать только другой шаман. Он вызывает духов и просит их о помощи. Духи везде: рек, гор, земли, неба, огня. Духи могут быть жестоки! Духов нельзя беспокоить понапрасну. Они могут наказать тебя. Сегодня меня понял дух Хозяина, Дух Алтая, и пощадил тебя. Впредь будь осторожен.

С этими словами Карчага поднялся.

- Надо готовиться к ночлегу. Скоро солнце упадёт за гору в следующее ущелье, станет быстро темно. Разведём огонь и приготовим еду. Завтра предстоит нелёгкая дорога.

Утомлённые за день юноши после сытной еды быстро и крепко уснули.
***
  Карчага, набрав хвороста и сушняка в окружающем небольшую долину лесу, сидел возле разгоревшегося костра.  Ночью тянувший с гор холодный ветерок-тягун был опасен. Незаметно он подкрадывался к спящему человеку и пронизывал его: пробирал все косточки, каждую мышцу, заполнял грудь. Утром путник просыпался уже нездоровым, хрипело в груди, ныли натруженные дорогой ноги. Камень забирал силу человека за одну ночь.

  Алтаец поддерживал огонь в костре, сохранявший необходимое тепло,  пил горький отвар, заваренный на травах. Это горячее зелье придавало силы. Оно было известно алтайским воинам, охотникам, промысловикам. Медленно, отпивая по-небольшому глотку, прикрыв глаза, Карчага вслушивался в опустившуюся ночную тишину.

   Алтай дышал ночной свежестью. Яркая луна освещала вершины старых гор и макушки могучих кедров и елей. Они, словно застывшие стражи, охраняли покой горного ущелья. Пасущиеся невдалеке лошади, изредка негромко всхрапывали. Сюда не стремился смертный человек. Его народ оставил эту землю шаманам, которые приходили сюда для разговора с духами. Отсюда они уходили в царство Ночи. Карчага привёл сюда молодых русских воинов, зная, что не встретит здесь иного человека. Далёкие от маленькой Земли звёзды разбрасывали своё холодное сияние. Алтаец открыл глаза и устремил свой взор к небу.

- Завтра будет солнце! Спасибо тебе, Дух Светила, за твою щедрость к маленькому человеку, - произнёс алтаец.

- Карчага, ты почему не ложишься? – раздался неожиданный голос Тихона.

- А ты, хозяин, почему не спишь? – ответил удивлённый алтаец.

- Не могу уснуть. Сколько дней нам ещё идти? Ведь напрямки до Белоярской крепости на лошадях день ходу! А мы вроде в обратную сторону путь держим? Так, Карчага.

- Да, Хозяин. Горные тропы извилисты, завтра по полудню повернём к реке. А не сплю потому, что зашли мы туда, куда человек не должен ступать. Здесь царство Духов, вот я и прошу их, чтобы они не гневались на нас и пропустили через свою землю.

- Карчага, всё хотел тебя спросить, почему ты ушёл из своего племени и служишь нам, православным? Ты так хранишь устои своего народа, а живёшь с нами, с русскими? Почему?

- Сложный вопрос ты задал мне. Не знаю, поймёшь ли, молод ты! Вот послушай.  Земля моя древняя и заключает в себе несметные богатства! Много золота и сверкающих каменьев в земле Алтая, но не даёт она его людям, которые не слышат его Духа. Чужие люди, алчущие богатств Алтая, пришли на нашу землю.  И началась битва за свет, добро и красоту. Много витязей погибло защищая Алтай. Видел одинокие большие камни, которые стояли возле горных троп, ручьёв, в лесу?

- Да, не раз такие великаны встречались нам в пути! – удивлённо ответил юноша.

- Камни - застывшие витязи! Там у реки Госпожи мы ещё встретим их. Народ мой древний, поклоняется духам, дарящим ему жизнь. Но духов так много! И нет самого могущественного Духа, который бы сумел объединить всех, чтобы победить пришедшее зло! И народ мой разъединён. Каждая семья живёт своей жизнью. Вот так и настигла стрела смерти, выпущенная джунгарином, мою семью. Что мне делать? Подумал я. Вы пришли на наши земли не с войной, а с миром. Дух ваш не алчет золота и камней самоцветных. Вы защищаете нашу землю, землю Алтая, от ненасытных племён чужеземцев. С вами свет! А воины-чужеземцы несут зло, разоряя и убивая мой народ. Я хочу победить Тьму!

- Спасибо тебе, Карчага! Верно не ошибся в тебе тятя!

- Спи, хозяин! Путь ещё долог. Карчага обещал большому хозяину вернуть тебя невредимым. Карчага сделает это! А теперь, спи! Скоро солнце начнёт новый день. Силы тебе нужны будут! А Карчага будет просить Духов, чтобы послали нам удачу.

- Хорошо, Карчага! Буду спать!

Тихон опустился на выстланные ветви елей, и могучий сон поглотил юношу.
***
   Предрассветные сумерки растаяли с появлением первых солнечных лучей. Вернее, ещё до солнечного сияния, облака, которые не были видны на небосводе из-за стелящегося густого тумана, неожиданно обрели розовый цвет. Их внезапное появление над лесистыми вершинами гор, подарило надежду на зарождающийся тёплый солнечный день. Из нежно-розовых, воздушных и невесомых, облака обретали всё более яркие оттенки сиреневого, малинового цветов, принимая конкретные очертания и формы.

  В одно мгновение солнце ярким и огромным шаром выкатилось из-за горных вершин, осветив своим заревом макушки зелёных, пушистых и стройных елей, ветвистых лиственниц. Солнечное сияние разлилось по горным склонам, озарив, казалось, непреступные вершины гор. Лёгкий ветерок, приветствуя начинающийся день, прикоснулся к листьям деревьев, заставив их взволнованно трепетать на восходящем ярком солнце.
 
   Природа, понимая предстоящую зимнюю тоску по ярким краскам, взмахом кисти великого художника подарила это мгновение буйства цвета, первозданную свежесть летнего утра, аромат лесных трав, бесконечную голубизну неба и великолепие Алтайских гор.

  Невдалеке от места ночлега путников мирно паслись могучие яки, спустившиеся ночью с поросших лесом гор. Птичьи трели, беззаботное многоголосье слышалось со всех сторон. Всё ликовало!  Лесные птахи летали, кружились и пели, а из-за вершин гор поднималось солнце.  Гимн жизни начинающегося нового дня встретил ратников.
***
- Карчага, почто не разбудил нас? – ещё не проснувшимся голосом громко воскликнул Ваньша, - солнце поднялось выше гор!

- Молоды вы, чтобы сила была, нужны вам сон да пища. Вот питьё приготовил, силы даёт, выносливости и сон отгоняет. Да вот на охоту сходил, птицу Дух Гор мне позволил взять. Мясо и травы, ой, как сейчас нужны, - пододвигая к юношам жареную на костре птицу и котелок с ароматным зельем, продолжал рассуждать алтаец, - теперь только с уходом солнца кушать получится.

- Нам Степанида тоже знатную стряпню приготовила в дорогу, - опустошая короб от снеди, промолвил Тимофей.

  Расстелив тряпицу, они приступили к походной трапезе.

- Вот это снадобье! – удивился Федул, отхлёбывая приготовленное алтайцем питьё, - прямо так и привалила силушка, кажись с ратью готов сразиться!

- Дорогой будем прикладываться к сосуду с чудодейственным отваром. Зелье нужную службу нам окажет. Человек, испивший из сосуда питьё, не устаёт, становится бесстрашен и вынослив. Мой народ издавна знает этот травяной отвар. Но часто пить его нельзя. Иначе злую шутку с человеком сыграет, ума его лишит, а безрассудством заполнит голову.

- Сколь нового мы узнали, Карчага, о твоём народе! - С удивлением воскликнул Иван, - я после могилы колдуна во всё верить готов!  Страсти то какие! Упаси, Господи!

  После сытной трапезы ратники оседлали лошадей и двинулись в путь. Никакой тропы, даже мало-мальски заметной, не было.

- Карчага, почто следа никакого нет? - удивляясь обратился с вопросом к провожатому Федул.

- Так ведь не ступает сюда нога человеческая. Никто  долину не покидает. Заповедная она! Путь в Царство Тьмы открывает пришедшему сюда шаману.

- А не накликаем ли мы беды, ступив в это ущелье? Во что хошь теперича можно поверить!

- Карчага всю ночь разговаривал с Духом долины, просил помощи. Будем дальше путь держать. Тропы нет. Но приходил я сюда с отцом своим, мал ещё совсем был, но всё помню, тропу тоже. Спускаться с гор трудно, тихо надо, чтобы камень не сдвинулся, медленно будем идти. Молчать надо, горы тишину любят.

  Карчага вновь припал к каменистой земле, вслушиваясь, прикрыв глаза, он слился с нею, будто растворился.  Всадники, уже понимавшие  поведение алтайца, придержали лошадей. Прошло какое-то время, и он ловко поднялся с колен.

- Навстречу нам движутся воины. Надо приготовиться к встрече, - спокойным голосом обратился он к Тихону.

- Бой примем! Не стушуемся! И не свернём с пути!!! - прозвучал громкий клич молодых воинов.

  Карчага жестом руки подал знак молчания!

- Горы не любят громкий голос!

  Он застыл на месте и стал вслушиваться в таёжный разговор деревьев, в шелест трав и редкий взмах крыла лесной птицы.

- Они уже близко, - перейдя на тихий шёпот произнёс Карчага, - надо отогнать лошадей вон за тот камень, что словно скала навис над тропой. Встать против ветра, так чтобы их лошади не почуяли запаха чужих лошадей. Тихон и Ваня сделайте это вы. А мы с Федулом заляжем здесь , нас не будет видно, воины верхом пойдут. Ни слова больше!

  Спешив лошадей, Тихон и Иван направились в указанное алтайцем место. Карчага с Федулом залегли за выступающие  одеревенелые корни таёжных деревьев. Они, словно невиданные змеи, переплетаясь, покрывали всю землю. Карагач велел присыпать своё тело травой.

Наступила тревожная тишина. Лесная чащоба казалось необитаемой. Ничто не тревожило лесной мир.
Но вот вскрикнула какая-то птица! Ещё одна, ещё.... Карчага жестом руки дал знак, что нужно плотно прижаться к земле.
***
  На каменистой узкой еле заметной тропе показались пять всадников. Это были чужеземные воины. Большие луки и длинные стрелы, в прикреплённых к стремени лошадей колчанах, составляли их вооружение. Не смотря на летний день, который был достаточно прохладным в горах, поросших таёжным лесом, на головах у них были лисьи шапки. Они ехали молча, лошади осторожно ступали на каменистую землю. Один из них, поравнявшись с нависшей над тропой каменистой скалой, за которой схоронился с лошадьми Тихон, ловко соскользнул с лошади и застыл, вслушиваясь в лесную тишину. У Федула так громко застучало в груди, что казалось,  чужеземец услышит этот гул. Простояв так какое-то мгновение, джунгарин подал знак рукой о продолжении движения небольшого отряда. Воины продолжили свой путь.

   Всего какой-то миг наблюдали из своих укрытий за происходящим Тихон со своими товарищами, однако каждому показалось, что прошло немало времени, что вот ещё мгновение, и они кинутся в бой с чужеземцами. Однако, силами Господа, они остались не раскрытыми и не замеченными вражеским дозором.

   Как только всадники скрылись из виду, Карчага высоко поднял руку, давая команду о том, что все должны оставаться на своих местах и не двигаться.  Прошло немало времени в неподвижном ожидании. Все понимали, что не только алтаец, но и джунгары умеют слушать горы, поэтому ждали сигнала от алтайца о продолжении движения. Время тянулось медленно. Но вот Карчага поднялся и подал сигнал сбора для продолжения пути.
 
  Спуск по горной тропе был продолжен.

- Чем ближе мы будем к реке, тем чаще надо быть готовыми к встрече с джунгарами. Оденьте свои кольчужки, - обратился к юным русичам алтаец, скоро будет небольшой привал.

  Испив снадобья и пододев защитные рубашки, путники продолжили горный спуск. К полудню стал слышен шум горной реки,  а вскоре показалась и сама Катунь.

- Господи, до чего же красива эта река! Бирюзовый сверкающий поток! А какая свежесть и прохлада! - с восхищением воскликнул Иван.

- Гордая и своенравная наша Госпожа! Гляди заворожит, не заметишь, как попадёшь в руки чужеземцу, как вонзит он смертельную стрелу в твою грудь. А соскользнёшь с каменного выступа, не пощадит, накроет своими студёными водами, и не выбраться зазевавшемуся страннику. Вода её стекает с горных вершин Алтая, она всегда сохраняет холод нетающих льдов! Испить из неё разгорячённому жгучим солнцем путнику нельзя. Будем и мы пить припасённый отвар, - упреждающе промолвил Карчага, - река становится всё шире, течение её будет более спокойным. Когда на смену бурлящим перекатам Катуни, спешащей к своему возлюбленному Бию, придёт мерное течение, то вскоре мы достигнем места соединения своих вод возлюбленными, тут и появится река Обь, как вы, русские, назвали эту реку. На крутом берегу будет крепость Белоярская.

- Знаю этот путь! Нам открыла его эта река. Моя семья шла по берегу белой реки. Было это ранней осенью. Вышли в ту долину, где и появилась вскоре наша деревня. А сейчас Катунь в летнем бирюзовом сиянии! Избаловал её Хан-отец! Вишь как меняет наряды! - вмешался в разговор Тихон.

  Спешив лошадей утомлённые путники заспешили к струящейся и звенящей реке.
Присев на небольшой валун и освежив струящейся холодной водой утомлённое лицо, Тихон погрузил руки в ледяную воду Катуни. Юноша залюбовался невероятной синевой горной реки.

- Карчага, а что это за каменная гряда перекрыла течение реки? - всмотревшись в убегающую вдаль реку, обратился он к алтайцу.

- Здесь шла битва между Светом и Тьмою. Огромный Дракон напал на мой народ. Неминуемая гибель грозила людям Алтая. Но пришёл Витязь, сын Алтая, и победил Тьму! Несколько дней и ночей шла битва. Могучим и сильным был Дракон. Но Витязь  занёс свой тяжёлый и огромный меч и срубил голову Зверя. Открыл уже мёртвый Дракон свою бездонную пасть, изверг до неба столб огня, и упала срубленная голова в воду, склонив её перед Госпожой. А зубы страшного Чудовища рассыпались по воде и окаменели. Вот с тех пор и называют эту гряду камней Зубами Дракона. Но и Витязь отдал в этом бою свои последние жизненные силы. Видишь ту скалу, что стоит у самого берега реки? - показывая вдаль, обратился с вопросом алтаец к Тихону, - это он. Отдал свою жизнь и окаменел навечно! Так говорят наши старики. Многочисленное количество раз посылали силы Тьмы испытания моему народу. Но каждый раз сыны Алтая, непобедимые Витязи, спасали его. Окаменев, они и сейчас стоят на страже и охраняют Свет.

- Да, Карчага! Твой народ мудр! Да пошлёт ему Господь благодать!

- Твой Господь, русич, щедр. Он поддерживает слабых, обездоленных, даёт им силы и надежду. Твой Бог справедлив. Он защитит и мой народ! Я верю в это! Тихон, пора готовиться к ночлегу. От реки надо немного подняться вверх. Ночь будет тревожной, из-за шума реки можно не услышать приближение врага.  Выставь караул,поделив ночное время между нами.  Завтра ещё до полудня придём в крепость.
   Наступила ночь.
***
  Матвей Афанасьевич, проводив сына в опасную дорогу, долго не мог успокоиться.
 
-- Удастся ли Тихону достичь укрепления? Защити его, Господи! Не дай сгинуть в пути, помоги ему в делах его нелёгких! -- нашёптывал он, совершая утренний молебен. Одно успокаивало и вселяло надежду, это то, что вместе с юнцами опытный и преданный алтаец, Карчага.

    Подошло  время проведения заутренней службы. В молельный дом пришла вся община селян. Матвей понимал, что люди ждут от него слов поддержки и успокоения. Каждый день они страшились очередного набега воинственных племён. И кто знает, останется ли каждый из них жив, не угонит ли его или сородичей инородец в чужой край. А там – неизвестность, или того хуже, рабство до самой смерти. Глаза селян, устремлённые на старосту, вопрошали и ждали ответа.

-- Отправил я сына своего, Тихона, с небольшим отрядом в Белоярскую крепость за государевой подмогой. Должён вертаться дён через пять-шесть. Будем ждать его с хорошими вестями, - обратился Матвей Афанасьевич к общинникам.

-- А что, коли его царские услужники в цепи заковают, да в Москву на дыбу?

 -- Не можно! Государь крепости воздвигает, укрепсооружения, чтобы защищать хлебопашцев. И нас защитит государь! То, что веру храним православную, это не помеха в крестьянском деле. Мы с вами землю сибирскую приучаем хлебушек растить, вот это должон видеть государь! Так тому и быть!

-- Да, ты прав, Отче! Будем ждать подмогу!

   Люди стали расходиться. Начинался новый летний день, наполненный нелёгким крестьянским трудом.
   Как только Матвей вернулся в свою избу, его уже поджидал взволнованный Тимофей Акинфиевич, вернувшийся из ночного дозора.

-- Матвей Афанасьевич, нехорошие я вести тебе принёс, - с волнением посмотрел казак на своего спасителя.

-- Говори, мил друг, что знаешь, что видел, чем враг грозит люду нашему? Не томи уже душу, и так в волнении нахожусь!

-- Собирает джунгарин своё войско. Думаю, что к нападению готовится. Дозоры то его недавно нас давеча здеся обнаружили, так теперь навовсе разор чинить готовятся, да пленить нас хотят! Уходить надо в леса! И временить нельзя! Близок джунгарин, день пути!

-- Что предлагаешь, Тимофей?

-- Надобно по-быстрому людей собрать! Пущай берут с собой всё, что могут взять, телеги нагружают, скот, птицу какую в клетку и с собой! Времени мало! Спешно всё делать надобно!

-- Побросать дома, огороды, землю возделанную? Оставить всё на разор?

-- Матвей Афанасьевич! Людей спасать надобно! Пусть сынок твой Антип, да ещё два-три мужика людей уводят, а мы отряд собьём и засаду вражьему племени учиним. Я место присмотрел, не минует его вражье отродье! Ударим внезапно с двух сторон, может и повернёт он! Здеся нам его не сдержать…. Собирай людей, Матвей Афанасьевич!

-- Хорошо, сейчас ударю в сборный гонг.

  Матвей заспешил вновь к молельному дому возле которой и был воздвигнут на столбе сборный гонг. Выходя из избы, велел Степаниде звать сына. Раскатистый сигнал возгласил о сборе общинников.  Разлился тревожный призыв по селу и прилегающей окрестности. Люди, почуяв недоброе, оставив полевые работы и другие домашние дела, заспешили к месту сбора.
***
  Ожидая Антипа, Матвей Афанасьевич волновался. Так было всегда после смерти незабвенной Елизаветы Фёдоровны. Старший сын капля в каплю походил на любимую супругу. Светлый лицом, улыбчивый, тихий и ласковый. Его волосы вились густыми русыми кудрями и опускались до самых плеч, а серые глаза искрились радостью.  Средний рост подчёркивал  хрупкость фигуры. Весь облик Антипа излучал нежность и, глядя на него, Матвею всегда хотелось защитить сына от невзгод и тягости жизни. Но, несмотря на кажущуюся слабость, старший сын имел мужественный характер и крепкую волю. Всегда, когда Матвей оставался наедине с Антипом, он ощущал присутствие Лизаветы Фёдоровны. Это будто она, Лизонька, смотрела глазами сына на него.

-- Лизонька, Лизонька! Не угасает тоска по тебе! Не может время стереть нашу любовь! – сокрушался Матвей Афанасьевич.

  Вспоминалось ему, как будто бы совсем недавно, ещё в Северной сторонушке, в большом родительском доме Зыковых, батюшка объявил о его женитьбе. Это не было неожиданностью. Но молодые были едва знакомы. Однако увидев юную Лизоньку, Матюша потерял покой.

  Его поразили красивые серые глаза юной девушки, окаймлённые чёрными ресницами. Они излучали безмятежную радость и тепло, веру в бесконечное счастье, которое вдруг неожиданно для неё самой открылось ей. Волнистые, русые волосы строго зачёсаны на прямой пробор, тяжёлая коса падала на плечо. Лизавете в ту пору было шестнадцать годков. Она смущалась за свадебным столом, как и положено было невесте.

-- Горько! Горько! Горько! – Бесчисленное количество раз выкрикивали гости.

-- Совет да любовь молодым! За здоровье молодых! – Неслось со всех сторон.

   Лиза пылала от стеснения каждый раз, как только приходилось целоваться с Матвеем. Он же бережно брал её за плечи, целовал степенно, не торопясь. Неделю гудела свадьба. Шесть троек запрягали в сани. Упряжь украшена свадебными бубенцами. Колокольцы, звеня при каждом движении лошадей, издавали разливистую мелодию. Лиза, уставшая за дни непрекращающихся застолий, ждала катания на тройках, как спасения. И вот гости, изрядно подпитые, разгорячённые жаром печей и выпитыми напитками, заваливались в сани. Прижимаясь к Матвею, Лизонька тихонечко шепчет:

-- Матюша! Как же я устала!

-- Ну что ты, Лизонька, это же раз в жизни бывает! Потерпи! – Мягким голосом поддерживал молодую жену Матвей.

   И вновь разносились крики в адрес молодых. Они улыбались гостям, благодарственно кивали им и целовались в ответ на их возгласы и призывы.
Жизнь текла, словно река. Родился Антип, а вскоре и Тиша. Красота Лизоньки распустилась, словно вешний цветок. И счастью, казалось, не будет конца….
Матвей Афанасьевич, открыл глаза, словно очнулся от ночного дурманящего сна.

-- Нет тебя, Лизонька! Горлица моя светлоокая!
 
   Мужчина смахнул внезапно набежавшую слезу.

-- Не след Антипу показывать себя ослабевшим. Вот, Лизонька, и сынок наш, Антипушка, подоспел, - промолвил Матвей, глядя на входящего в дом старшего сына.
***
   Антип с волнением вошёл в отцовскую избу. Его уже поджидал Тимофей. Обсказав про угрожавшую опасность, они заспешили к месту сбора. Там на большой поляне Матвей Афанасьевич рассказывал людям о нагрянувшей опасности. Собравшиеся не суетились. Выслушав старосту и настоятеля общины, а также слова Тимофея Акинфиевича об организации отряда, они  разошлись по домам с тем, чтобы уже вернуться к назначенному часу  месту сбора за поскотиной с гружёным в телеги домашним скарбом.

-- Вот, сынок, тебе нелёгкую задачу ставлю! Надобно укрыть людей в лесу, поднимайтесь в горы насколько сможете. Встанете лагерем и ждите от нас гонца. Ожидать не более суток! Ежели не будет его, трогайтесь обозом, идите в Белоярскую крепость. Труден путь! Да делать нечего!  Может быть Тихон со служивыми подоспеет.

-- Тятя, - обратился к отцу взволнованный Антипий, - а как и там нас опасность ждёт? Постреляют нас…. Сгинем от царской милости!

-- Не должно, сынок такому быть! Говорил уже! Да и Тихон сегодня тама  должён быть! Другого пути у нас нет! Здеся токмо погибель верная! Не устоять нам супротив иноверцев! Поспешай, сынок, с Богом! Обязательно свидимся!

  После сказанного отцом слов, Антип заспешил в дом собирать своё семейство.

-- Тимофей Акинфиевич, командуй отрядом, будем устраивать засадное место врагу! Мужики уже подошли!

-- Да! Да! Поспешать и нам надобно!

За поскотиной собрались общинники. Не слышалось бабьих причитаний, панических выкриков. Лица селян суровы. На подводах с нагруженным скарбом жались жёнки и детишки. Все ждали команды. Подошедшие Матвей и Тимофей осмотрели вооружение крестьян. Приученные к выживанию, опасности и угрозам, люди поддели кольчужки, колчаны были полны стрел, некоторые имели и огнестрельное оружие. Бывалый казак остался довольным беглым осмотром дружинников.

-- А что! Повоюем, мужики? – обратился он к собравшимся!

-- Да нечто не прогоним супостата? Нам ведь не впервой! Всякого насмотрелись в пути до Беловодья! А уж за эту землицу-матушку повоюем!

-- Седлай лошадей! В дорогу, дружиннички!

   Жёны, матери и сёстры, стоявшие возле своего отца, или сына, или брата, крестясь, отпускали своих мужчин на этот опасный бой! Не было слёз! Была тревога….
    Обозники тронулись. Антип вместе с двумя помощниками ехал впереди. Растянувшиеся длинной лентой телеги поползли в поросшие лесом горы. Глаза женщин были устремлены на покинутые жилища.... Все понимали, что сюда они уже больше не вернутся.
***
   Через пару часов пути по горной дороге отряд общинной дружины достиг узкого горного ущелья. Между небольшой, но совершенно отвесной горной стеной и пропастью с шумящей внизу Катунью вилась горная тропа. Место было настолько узким, что больше чем два всадника по ней одновременно проехать не могли. Солнце ещё только начало свой дневной круг, жары не было, от реки веяло прохладой и свежестью. Всадники спешили коней.

-- Вот здеся мы и встретим супостата! – Обращаясь к Матвею Афанасьевичу, обронил Тимофей, -- этого места вражьему отродью не миновать.

В его голосе слышалась решительность и нетерпение.

-- Займём позицию на скале и внезапно ударим с вершины. Джунгарину некуда будет деваться. Камушков на них обрушим. Всё надобно делать молниеносно, по моей команде. А потом грянем на их головы ружейными залпами и стрелами. Может, и повернёт враг.

-- Тимофей, джунгарин тоже знает об опасности этого участка дороги! Приготовится. Бог его знает, что он может сотворить. Не думаю, что всё так гладко у нас получится. Да, деваться некуда! Командуй! – поделился своими сомнениями Матвей.

   Мужики заняли позиции, указанные Тимофеем Акинфиевым. Они притаились за камнями на небольшой площадке на вершине скалы, оставив лошадей неподалёку в неглубокой впадине. Несколько человек поднялись ещё выше по крутой тропе. Им велено было приготовить огромные валуны, чтобы затем в нужный момент столкнуть их на головы войску джунгарскому. Когда приготовления закончились, солнце стояло уже в зените.

-- Смотри, Матвей, солнце нам тоже в подмогу, как раз будет глаза слепить вражеским всадникам! Катунь шумит, сгладит все шорохи нашего присутствия.

-- Думаю, что ждать осталось немного! – с волнением в голосе отозвался Матвей.

  Действительно, через какое-то мгновение на дороге появился небольшой отряд джунгар. Двигались они до того бесшумно, что если бы не лежали дружинники в засаде и не устремляли свои взоры в сторону ожидаемого врага, то и не заметили бы его приближения.

-- Тимофей! Это дозор! Что делать будем? – тихо обратился Матвей Афанасиевич к казаку.

-- Энтих пропустим! Пущай дадут сигнал войску, что дорога открыта. А там и обрушимся на основные силы. Всё по-моему сигналу!

-- Думаешь, они потом вертаются?

-- Да куда им деться-то! С десяток всадников всего! Вернутся!

   Ничто не нарушило лесной тишины. Напряжение у дружинников нарастало. Все ждали сигнала.

  Между тем всадники поравнялись со скалой, на вершине которой был сосредоточен отряд. Здесь дорога сужалась и превращалась в узкую тропу. Всадники остановились. Двое из них, сойдя с лошадей на землю, подошли к обрыву, изогнувшись, они стали просматривать русло реки. Удостоверившись в том, что внизу нет русских воинов, они продолжили свой путь, часто останавливаясь и вслушиваясь в лесные шорохи и шум реки. Дружинники напряжённо всматривались в джунгарских всадников. Казалось, этот поединок между воинами на сдержанность и выдержку не закончится никогда. Наконец, отряд джунгар скрылся из виду. Дружинники продолжали сохранять свою неподвижность, ничто не выдавало их присутствия. Прошло ещё какое-то время. И вот откуда-то сверху послышался боевой сигнал походного рожка. Джунгарский дозор давал условленный знак.

-- Что это значит? Тимофей? – с нескрываемым волнением спросил Матвей
Афанасьевич.

-- Да кто ж его знает! Сейчас будет видно. Думаю, уговорённый сигнал дают, что дорога свободна. Ежели так, то сейчас сила вражья пойдёт. Бой начнём! А вот и они….— прижавшись ещё плотнее к земле, молвил казак.

  На горной дороге показались всадники.

  Они двигались так же бесшумно, как и проследовал вражий дозор. В том, как припав к коням, будучи готовыми к атаке врага, сидели джунгарские воины, стала очевидной их готовность вступить в бой. Ни о какой внезапности речи не могло и быть. Враг был готов отразить любой удар. Поднятые пики с железными наконечниками, натянутые луки, готовые в любую секунду вонзить стрелы в тело врага, кожаные доспехи - всё говорило о готовности джунгарского воинства вступить в бой. Растянувшись длинной серой лентой, войско приближалось к месту засады, уготовленной русской дружиной. Вот уже первые всадники подошли к занятой дружинниками скале.

-- Тимофей, пора начинать! – Нервно обратился Матвей к лежавшему рядом казаку.

-- Ещё немного! Пусть какая-то часть пройдёт. Разорвём их! – Так же нервно ответил Тимофей, -- теперь пора!

Раздался громкий призыв:

-- В бой! Бей вражью нечисть! Бей!

  Тут же с вершины скалы на дорогу с грохотом обрушились каменья. Грянул залп! Попавшие под удар джунгарские всадники, увлечённые каменным потоком, вместе с лошадьми рухнули в пропасть. Сохранявших строй джунгар настигла пуля. Всё произошло молниеносно, казалось, что успех ждал русских воинов.

   Но что же произошло? Джунгары, не попавшие под каменья, повернули своих лошадей назад! А те, что уже миновали занятую русскими скалу,  оторвались и последовали вперёд за недавно прошедшим дозором. В мгновение ока дорога оказалась пустой!

-- Мы остановили их! Остановили! – раздались радостные возгласы общинников.
Многие из них бросили свои укрытия и устремились на очищенную от врага дорогу. Они ликовали! Они защитили свою землю и свой дом!

   Тимофей не успел бросить ликующим людям новой команды. И тут с высоких гор на дружинников обрушился поток вражеских стрел. А по дороге быстро приближались всадники, которые тоже пустили стрелы на растерявшихся общинников. Русские воины оказались окружёнными. Прошедший ранее джунгарский дозор, заметив в укрытии русских, поднялся в горы и зашёл к дружинникам с тыла, а основное войско устремилось по главной дороге.Матвей Афанасьевич представить себе не мог о столь коварном замысле врага. Он, как и Тимофей, даже не успел покинуть своё схоронное место.

-- Обошли нас! Обошли, Тимофей! Что делать?

   И тут Тимофей всем своим могучим телом навалился на Матвея Афанасьевича. Тот ничего не понял. Только когда осторожно двинул казака, увидел, что прямо в шею Тимофея вонзилась стрела.

-- Тимофей, Тимофей Акинфиев! Жив? – Он приподнял голову своего друга и советчика, -- что же ты молчишь, Тимоша?

-- Нет, Афанасий, мил друг! Уже мёртв! – Изо рта раненого казака пошла кровавая пена.

-- Зачем же ты сделал это, друг ты мой сердечный?

-- Уходить всем надо! Быстро уходите в горы! Идите к нашим обозникам! Спасай людей, Матвей Афанасьевич, не лишай семей отцов, а матерей сыновей! Уходите! – последнее слово Тимофей уже не договорил. Губы его замерли, а из открывшегося рта полилась алая кровь.

   Будто отрешившись от развернувшегося боя, Матвей бережно опустил тело друга на каменистую землю. Очнувшись через какое-то мгновение, он встал.

-- Общинники! Уходим в горы! – бросил он призыв в сражающиеся ряды дружинников.

   Отряд, отбиваясь от наседавших джунгар и теряя сородичей, стал  подниматься вверх. Вскочив на осёдланных лошадей, люди рванулись к лесу. Джунгары не стали их преследовать. Полчище устремилось в русское село, которое привлекало их доступной добычей. Солнце подошло к горным вершинам. Его красные лучи были последним отблеском на летнем небосклоне. Наступала ночь.
***
  Горит огнями степь и холмы предгорья. Огненный поток кажется бесконечным в монгольской ночи. Костры, костры убегают в даль за линию горизонта. Ароматы варящегося в казанах и жарящегося на огне мяса расстилаются по всей округе. Дымы поднимаются над юртами,обогреваемыми огнём. Степь наполнена ржанием лошадей и возгласами людей. Айраты готовят своё боевое снаряжение.
Великая Степь породила последнюю кочевую империю, способную на равных сражаться с сильнейшими государствами. Хунтайджи (великий вождь) Эрдени-Батур стремился расширить свои территории, которые достались ему от выдающегося отца Хара-Хулы. Многие народы платили хунтайджи ясак.
-- Что будет с моим народом и с ханством, когда Духи призовут меня к себе? Восемь сыновей от жён и наложниц имею я, но кто из них продолжит великие завоевания Джунгарии? – всё чаще раздумывал над своими сомнениями великий вождь Эрдени-Батур в минуты отдыха между очередными военными походами в новые земли.
Никогда ещё Джунгария не была так сильна как при нём. Он, Эрдени-Батур, продолжил дело своего великого отца. Теперь надо и ему, хунтайджи, назначить преемника его делам.
-- Только Сенге, третий сын, любимый сын, сможет это сделать! Он смел и ловок, сметлив! Его глаз зорок, а рука сильна! Но как поведут себя его братья, мои другие сыновья? Сможет ли Сенге объединить их? Или мой народ, айратов Великой Степи, ждут страшные времена?
 Не находя покоя в ночные часы от страшащих хунтайджи Эрдени-Батура мыслей, великий хан предчувствовал обречённость своей великой империи. Ничто не могло успокоить Эрдени-Батура: ни красота русских наложниц, ни грация восточных красавиц, ни сладкие вина и захваченное у пленённых русских казаков огнестрельное оружие, ни новые победы и завоевания. Чем старее становился великий властитель, тем мрачнее становились его мысли.
 -- Русские, всё больше оседают в Джунгарии!  В предгорье старых Алтайских гор они воздвигли свои крепости. Их царь Петр I всячески поддерживает  проникновение русских на земли Джунгарии. Это принимает формы государственной политики России. Славное джунгарское воинство уничтожает русские отряды, сжигает крепости, разоряет возникающие русские  деревни, наводняет невольничьи рынки Китая русскими рабами. Но ничто не может остановить русичей! На месте исчезнувших поселений появляются новые и новые! Предстоит большая битва за Алтай!
Хунтайджи Эрдени-Батур дряхлел. Он видел, что сыновья, молодые и сильные, алчут власти, знатности и богатства. Каждый из них видел себя ханом! Сыновья ждали момента, когда тьма поглотит их старого отца.
-- Истекло моё время! Великая Степь, словно мать, готова принять меня в своё лоно. Момент настал. Завтра я назову наследника! Им станет Сенге!
Сенге - последний хан Джунгарской империи.
Несмотря на сильных правителей и славную историю, после смерти последнего хана из династии Сенге в Джунгарию приходит упадок. Династическая междоусобная борьба за ханский титул, воинственная внешняя политика, постоянные военные походы и войны привели к гибели Джунгарии.  Под натиском Цинской династии Китая Джунгарское ханство прекращает своё существование.

   На протяжении более ста лет, во главе Джунгарского ханства  вставали сильнейшие. Каждый хан показал себя дальновидным политиком и опытным полководцем, внёс свой вклад в укрепление и расширение земель Джунгарии. Однако, хватило десяти лет усобиц и интриг, чтобы такое сильное государство было уничтожено на пике своего могущества.

   
***
Карчага не спал. Алтаец пил припасённый травяной чай и курил трубку. Куревом он пользовался крайне редко. Такой случай наступил. Трубка с крепким табаком, как и волшебный чай, придавала сил и бодрости, а они ой как были нужны Карчаге в эти дни. Прежде чем закурить, алтаец с любовью погладил своей большой, корявой от суровости кочевой жизни рукой старую, выточенную когда-то ещё отцом, нехитроватую трубку с длинным курительным мундштуком. На лице алтайца засветилась тёплая улыбка, а в глазах вспыхнули искорки нежности.

  Перед его глазами будто встали погибшие при набеге джунгар родители. Даже в горах были  слышны крики матери и плач младших сестрёнок. Потом Карчага, как подобает того обычай, провёл погребальный обряд над телами отца и матери, только трубка не была брошена в ритуальный огонь, оставшись с ним, но тел сестрёнок не нашёл. Их, совсем ещё маленьких девочек, джунгары забрали с собой.
Казалось, что  трубка сохранила тепло отцовских рук, таких же корявых как и у него самого. Вытащив из-за голенища кожаных сапог необычный малиновый кисет, расшитый блестящими камнями, набив трубку табаком, Карчага закурил. Лёгкий ароматный дымок, словно специальное благовонье, окутал его лицо. Богатый кисет, который не раз предлагали продать или обменять на что-нибудь сородичи, алтаец опустил на разложенную перед ним шкуру барана. Эта дорогая вещица тоже была частью его воспоминаний. Его зайсан (князь) подарил этот кожаный кисет в знак благодарности за спасённую алтайцем дочь, упавшую в стремительную горную реку. Тогда зайсан был ласков с Карчагой, но он не защитил его семью от алчного врага. Каждый раз, рассматривая малиновый мешочек, внутри него поднималась на зайсана злоба.

- Такие сородичи не защитят от чужеземцев их родную землю, их Алтай! Им ведь только богатство подавай! Люди для них, почитай, что рабы, - очередной раз подумалось алтайцу.

   Между тем, с гор на землю опустилась летняя ночь. Тёмная, как бархатистое покрывало, мягкая и нежная, она опустила свой занавес. Наступивший покой сделал неслышимым дыхание и шелест леса, течение своенравной Катуни. Природа, щедро дарившая яркими красками радость солнечного дня, царственно замерла. Земля, прогретая жарким светилом, отдавала накопившееся за день тепло. Парило. Воздух насыщен ароматом огромных сосен, которые, как  стражи ночного покоя, отбрасывая чёрные тени, подошли к самому берегу реки. Ни дуновения игривого летнего ветерка, ни разноголосия лесных обитателей - ничто не тревожит торжественную тишину летней ночи. Благоухают лесные травы и незатейливые, неброские луговые цветы. Они наполняют медовым привкусом разливающееся повсюду  умиротворение, добавляя в ночное пространство нежные оттенки щедрого сибирского лета. От близости реки воздух влажен.  Водное течение словно замедлилось. Река, сливаясь со звёздным небом, таким же чёрным как она, отражала чарующие своим серебристым холодом звёзды. Мерцающим ковром она освещала ночное пространство. Яркая луна рассыпала своё свечение на горные вершины, макушки лесных великанов, заполняя горные долины и луга.

   Костра всадники из предосторожности  не развели. Карчага, подогнув по привычке ноги «калачом», сидел на бараньей шкуре, которая служила ему в кочевой жизни и тёплым одеялом, и мягким настилом для сна. На таких же шкурах спали Тихон с Иваном. Юноши, как и положено молодости, только испили травяного чая, так и упали в объятия сладостным снам. Первым на ночной дозор заступил не погодам крепкий, не обиженный силушкой Федул.
 
   Какое-то непонятное волнение всё больше и больше овладевало алтайцем. Он вслушивался в ночную тишину, вдыхал её запахи, стараясь уловить малейшее движение, услышать полёт вспугнутой птицы. Ничто не нарушало наступившего покоя, едва уловимо журчали лёгкие переливы заснувшей Катуни. Алтаец звериным чутьём услышал приближение опасности.

   Бесшумно, ловко и быстро он достиг дозорного места Федула. Тело юноши с отсечённой головой, истекая кровью, лежало перед ним. 

- Уснул! Сморило! А враг настиг! Он даже не проснулся и не понял, что вражеский воин вонзил нож! - запульсировало в голове алтайца.

   Через несколько мгновений дружинники уже были на лошадях.

- Карчага! Как это могло произойти? Почему Федул не подал сигнала? - с волнением и болью воскликнул Тихон.

- Сон сморил его. Подошёл вражеский дозор. Джунгары умеют сохранять тишину, потому ничего не слышал Федул. Это Карчага виноват в смерти русского воина! Это мне надо было быть в дозоре! Но Душа его уже в царстве мёртвых! Нам надо спешить! Верно, дозорных было мало, не решились напасть на нас. Однако могут вернуться и пуститься за нами в погоню. Придётся тотчас продолжить путь в крепость.

Как не горевали Тихон и Иван над скорбным земляным холмом, накрывшим навечно друга, но спешить было необходимо.


 Глава третья. В Белоярской крепости

   Чуть только солнечные лучи осветили вершины соснового бора, росшего по берегам великой Оби, всадники уже были у ворот Белоярской крепости. Всего четыре дня они находились в пути, но, казалось, что с того момента, когда они простились с Матвеем Афанасьевичем, прошли недели. Массивные, вытесанные из  сосновых брёвен, крепко сбитые, усиленные кованым железом и прочным затвором въездные ворота оказались запертыми. Однако с ближайшей сторожевой башни всадников тот час окликнули.

-- Эй! Кто там пожаловал? Чего надобно? Если что, стрелять буду!

-- Мы в Белоярскую крепость за подмогой! – громко отозвался Тихон.

-- Кому это подмога затребовалась? Кто такие, спрашиваю? – продолжил вести спрос сторожевой.

-- Землепашцы мы из Матвеева сельца! К атаману! Пусти! Спешить надобно!

-- А пошто с вами иноземец?— вновь вопрошал сторожевой.

-- Проводник наш! Карчагой кличут! Он с нами! Открывай же врата!

-- Ишь чего захотел! Уж больно ты скорый! А подмога - то зачем?

-- Ворог джунгарский разор чинит, да изничтожить нас грозит! А у нас поля засеяны, огороды возделаны, скот на заливных лугах пасётся! Защиты просим у государева воинства! Пусти к атаману!

-- Так нет его! Объезжает с дружинниками сёла русские, охрану тама ставит!

-- Вот и мы за энтим! Пущай давай!

   Всё это время всадники стучали в большое воротное кольцо, досадуя на потерянное в объяснениях время.

-- А ну, прекратите барабанить! Ишь, пускай их! А ежели вы посланы ворогом? Как же запустить-то вас?

Теряя всякое терпенье, Тихон гневно обрушился на сторожевого.

-- Да ты что, нехристь? Сколько тебе можно говорить! Русские мы! Крестьянствуем тута! Давай старшего зови! Неча с тобой болоболить! Дурень ты эдакий!

-- Старшего, старшего…- переходя на ворчание, бурча себе что-то под нос, сторожевой спустился по прилаженной лестнице вниз и заспешил в крайнюю избу.

  В ближнем к крепостной стене строении находилась казачья головная изба. Несмотря на ранний час, находящиеся в ней казаки бодрствовали. Открыв тяжёлые и скрипучие двери,  сторожевой зашёл внутрь.

-- Тамо у ворот всадники. Говорят, что пришли искать защиту от джунгар. Просят, что б их впустили. Что делать-то? Ведь атамана Масюты нет?

-- Пущай! Тамо разберёмся! - ответил немолодой казак, сидевший за столом, занятый чисткой ствола тяжёлого огневого оружия.

-- Ты, чёль за старшего, Елисей?

-- Да, Масюта на меня крепость оставил. Давай сюда гостей незваных! Данила и Семён со сторожевым отправляйтесь, да гляньте на пожаловавших!

   С этими словами два казака, сидевшие на лавках и тоже занятые проверкой  боевого оружия, поспешили встать и быстро вместе со сторожевым вышли из дома. В считанные минуты они достигли ворот.

-- Вы что ли, старшего требуете? - поднявшись на сторожевую башню, обратился к пришельцам один из казаков.

   Всадники уже спешились и в нетерпении стояли возле ворот.

-- Да! Да! Пускай же скорее нас! Беда у нас! Беда! За подмогой пришли к вам !

   Ворота, громко скрежетнув, открылись. В окружении казаков Тихон с товарищами вскоре вошли в головную избу, оставив лошадей у коновязи возле дома.

-- Вот, Елисей, гости наши! - обратился один из них к сидевшему за столом казаку.

-- Ну, что тамо у вас приключилось? - вступил в разговор казак, которого сторожевой назвал Елисеем.

   Тихон с волнением рассказал об опасности, угрожавшей общинникам от алчного джунгарского воинства. Его слушали не прерывая. Обо всём поведал юноша, кроме одного - кем были общинники. Гонимые и преследуемые царём  староверы-беспоповцы вместо государевой милости могли быть «пожалованы» и царской дыбой. Помня наказ тяти, Тихон Матвеевич не спешил открываться казакам.

  Елисей, уже видавший виды казак, в бороде и на висках которого серебрился седой волос, подробно выспросил про тропы, которыми шли  дружинники, про ворога и потерю друга. Особо расспрашивал о сельце, о роде деятельности селян и об общине.

-- Ну что ж, понятна ваша просьба. Надобно и нам подумать, а потом ответ дать. А вы покаместь отдохните, путь ваш был не лёгок, присмотритесь к нашему укладу, а мы вас позовём.

-- И долго вы тут думать будете? Ведь время дорого! Может поганый джунгарин уж войском на селян идёт! - с негодованием воскликнул Тихон.

-- Ишь ты какой нетерпеливец ? А ты, сосунок, учить нас удумал! А ну, пошли вон! Семён! Проведи гостей к Митрию Савельевичу! Пущай их тамо  покормят, да присмотрят за ними до решения нашего!

   С этими словами казаки вытолкали Тихона с товарищами из избы. Пришлось смириться. Их привели в избу, расположенную в самом центре крепости.
***
  Пока Тихон с товарищами в сопровождении казаков шли до избы Митрия,  он приметил неожиданные для себя открытия. Людишек внутри крепости было немного, в основном крестьянского роду, встретилось несколько иноверцев. Но больше всего поразила небольшая церквушка. Она располагалась почти по центру поселения, срублена из хорошего красного леса, с тёмным окрашенным куполком, увенчанным строгим и простым восьмиконечным деревянным крестом и без алтарного выступа. Её вид напоминал молельный дом родного сельца. Сомнений не было, перед Тихоном стоял храм старой, дониконовской православной веры.

   -- Проходьте, проходьте, гостюшки! - поприветствовал зашедших в избу людей Дмитрий Савельевич, мужчина не старый, но седой. Его окладистая борода придавала лицу суровость и строгость.

-- Вот, Митрич, Елисей велел принять на постой энтих молодцев, - объяснил появление непрошенных гостей один из сопровождающих казаков.

-- Что же! Это можно! Можем и попотчевать! Здорово живёте! - обратился к незнакомцам старик.
 
   Произнесённые слова смутили Тихона. Сказано это было в старых православных традициях.

-- Спаси Христос! - также ответил Тихон.

-- О, да вы из нашенских, истинно православных старой веры! - выразил своё удивление хозяин дома.

-- Да и Вы, Митрий Савельевич, однако из таковских будете, - совсем успокоившись, продолжил диалог Тихон.

-- Ну вот, встренулись чалдоны проклятые! - нисколько не удивившись, скорее даже обрадовавшись, обронил казак, -- вы тут побалакайте меж собой, а мы до головной пойдём. Как понадобитесь, вас позовём.

   Начавшийся диалог между Тихоном и Митрием Савельевым был схож на речь людей какой-то скрытой общины. Но между тем, говорившие хорошо понимали друг друга. С уходом казаков, пригласив дружинников за стол почаёвничать, разговор пошёл ещё более доверительным.

-- А чаши - то у вас с собой есть? -желая удостовериться ещё раз в своих непрошенных гостях, обратился к ним с вопросом  Митрич.

-- А как же! Вот они!

   Юноши выставили на стол домашние чаши. У каждого общинника была своя едовая утварь, с которой он не расставался будучи в гостях или в походе.

-- Рад встрече с единоверцами! Наших здеся много! Не боись! - став более открытым, продолжил разговор Митрий Савельевич.

-- А как же царёво казачье войско? - удивлённо вопрошал Тихон.

-- Ничего! Вместе государево тягло несём! Мало здеся казаков, а дел много на крепость возложено. Вот и примают они всех, кто готов землепащцев русских защищать и тем самым землицу царю-батюшке прибавлять. Тута и староверы пригодились, беглый прочий люд и иноверцы есть. Вот и вам, я вижу, алтаец сгодился! Так что не бойсь, не тронут казаки!   Вместе мы здеся держимся, церкву вот нашу поставили. Видали поди?

-- Да! Хороший храм! Однако мы беспоповцы! К этому как отнесётесь?

-- Да, никак! И вашего брата среди нас хватает. Сказывал уже, вместе все держимся, иначе не выполнить государев указ о защите русских поселенцев. Вот так-то! Вы зачем пожаловали в крепость?

   Вновь Тихону пришлось рассказать об алчущих и беспощадных джунгарах.

-- Вот скажи, Митрий Савельев, сколь долго казаки думать будут над нашим вопросом? - закончил свой тревожный рассказ Тихон.

-- Да наш атаман Иван Масюта с отрядом казаков охранную службу несёт, вернётся дён через шесть-семь. Но ты не бойсь, подмогу дадим! Неровён час, иначе гнев государев обрушить могём. Часок, другой про меж собой порешают, да и выступим в поход.

   После непродолжительной беседы с хозяином дома вернулись казаки.

-- Сбирайтесь, гости! Решено немедля выступать к вашему Матвееву сельцу!

   После сказанных слов, Тихон с товарищами и казаками вновь заспешили к головной. Митрий Савельевич также присоединился к общинникам.

    В головной избе набилось много служивых и прочего люда. Громкие возгласы встретили входивших.

-- Ну, что, молодняк, давайте сбирайтесь! Кто у вас за старшего будет?  – Обратился к Тихону Елисей.

-- Я буду! Меня тятя послал к вам! Он староста общины нашей! – с волнением воскликнул Тихон.

-- Так ты отряд поведёшь?

-- Карчага поведёт нас! Ему можно верить! Он тропы знает.

-- Сядайте в круг!

   Елисей показал на свободную лавку, стоящую возле дверей.

-- Ну что, казаки, в поход надобно сбираться! Защиты просит русский человек от басурманского воинства! Думаю, что к полудню выступим. Хочу слова вашего, слышать! О снаряжении потолковать надобно.

-- Да, что тут толковать! Мало нас, но оружия и пороху в достатке. Пару малых пушек надобно взять с тягловыми, боевого заряду побольше! Маловато нас только, без мужиков не обойтись, – первым в круге заговорил казак, что сидел рядом с Елисеем.

-- Это не беда! – вступил Митрий Савельевич, - Елисей, будут мужики!        -- Сколь надо?

-- Десятка три, не меньше. Ружьишки - есть?

-- Есть, есть! Впервой что ли нам в походе бывать! Боеприпасами подмогнёте, больше ни в чём нет надобности. Я и сам с вами пойду!

-- Нет, Митрич! Тебя, как старосту общины, оставлю на крепость до возвращения атамана Масюты. Дела крепостные ты знаешь, справишься! Обсуждать это не будем! Лучше помоги быстрее мужиков организовать, над харчем смекни, лошадей справных подбери. Давай, Митрич, иди, собирай мужиков!

   Дмитрий Савельевич возражать не стал, слово атамана – закон! На том порядок в крепости держался. Старик заспешил, отбил поклон и вышел из избы.

-- Сколь времени уйдёт на дорогу?  Где пролегает? А то непонятно с пушками-то! Может и не пройдут они? – обратился к Тихону один из молодых казаков.

-- Если поспешать, то к утру можно выйти к селу! Ночи сейчас короткие и светлые, останавливаться не будем! Карчага, как пойдём?

   Все посмотрели на сидевшего здесь же алтайца.

-- Ну! Сказывай что ли! – с недоверием в голосе обратился Елисей к алтайцу.

-- Думаю, молодой хозяин прав! Если к полудню выйти, то на восходе солнца будем на месте. Пойдём основной дорогой на Катунь, а потом в горы поднимемся. Дозоры ворога не посмеют напасть на отряд, пойдём открыто. Лошади пройдут, орудия тоже протянуть можно, только на горной тропе сложно. Пушки потянут лошадей вниз! Пешим придётся впрягаться.

-- Не впервой! Справимся! – загудели казаки.

-- Вражье отродье боится огонька оружейного! Подпалим им хвосты!

-- Что, братцы,  на всё про всё времени мало! Место сбора у въездных ворот! Пушкари, отвечаете за готовность орудий, да лошадей тягловых берите!
 
   Изба быстро опустела. Казаки заспешили исполнять приказ атамана. Тихон с товарищами пошли к знакомой избе Дмитрия Савельевича. Хозяин был дома. Возле избы толпились собравшиеся мужики. У каждого было оружие, сумка с боеприпасами и заплечник. Тихон ещё раз подивился здешнему распорядку.

-- Вот вам снедь походная, а то ведь поиздержались в пути! А отдыхать не придётся! – обратился к Тихону Митрич, подавая скарб.

-- Мужики! Выступаем! – бросил клич Митрий Савельевич.

   Собравшиеся двинулись к воротам. Там уже выстроились казаки, стояли телеги с пушками и ядрами, запряжённые лошади натягивали кожаные тяжи. Собравшийся отряд, человек пятьдесят, двинулся вперёд в открытые крепостные ворота.
***
   Заполночь оставшиеся в живых общинники присоединились к селянам. Их обоз расположился в неглубоком горном ущелье. Обозники не спали. Нёсший караульную службу дозор встретил остатки отряда. Многие погибли во вражеской засаде. Вой и причитания женщин о погибших защитниках заполнил всё ущелье.

   Спешившись, дружинники подошли к сородичам. Антип Матвеевич, увидев отца, с волнением и тревогой бросился к нему.

-- Общинники, - обратился к собравшимся Матвей Афанасьевич, -- много сородичей погибло в схватке с поганым ворогом! Простите вы меня! Не уберёг ваших отцов, мужей и сыновей! Осиротели мы с вами! Очаг свой покинули, оставив на разорение алчущему джунгарину! Пожгли наши дома нечистые! Нет больше сельца! Деваться нам некуда! Ворог, рыскающий лёгкую добычу, по следу нашему пойдёт! Матери и жёны,идти надобно немедля! Пока ночь укрывает нас, джунгарин не сдвинется. Братия и сестры, соберите всё своё мужество и силы! Во имя спасения детей наших должны мы двигаться к Белоярской крепости, не теряя времени. Будет нам подмога и спасение! Верую в это! Трогаемся, правоверные! Спустимся к реке, дорога там легче будет.

  Притихшие общинники под всхлипывание осиротевших жёнок двинули гружёные телеги в непроглядную ночь. Факельщики, распределившись вдоль обозной ленты, освещали горную тропу. Яркая луна и сияние звёзд летнего ночного небосвода были в помощь страждущим.

  Так шли они и шли. Мерно поскрипывали тележные колёса, в которых среди домашнего скарба спали ребятишки. Уже солнечный луч осветил макушки елей. Спустившись к реке, идти стало легче, не нужно было пешим вести лошадей за уздцы. Обоз двинулся быстрее. Матвей понимал, что единственным спасением селян будет встреча с отрядом казаков из крепости.

-- Что, Тиша, как ты, справил ли мой наказ? Молю, Господа, сынок! Ты наш единственный спаситель! Коль дошёл до крепости, должон выступить с казаками навстречь обозу - так размышлял Матвей Афанасьевич, двигаясь с семьёй Антипа впереди обоза.

   Тяжёлые мысли посещали всех общинников. О спасении думал каждый.

-- Тятя, а что с Тимофеем Акинфиевичем? Погиб? - потихоньку обратился Антип к погружённому в свои мысли отцу.

-- Погиб наш Тимофей сын Акинфиев! Спас он меня, сынок! Телом своим закрыл от смерти неминуемой! А мы даже схоронить наших погибших дружинников не смогли. Вот ведь как! Печалуйся не печалуйся, а об живых думать надобно! Ты вот что, Антип, возьми кого себе в помощь, да отстань немного от обоза. Солнышко день новый зачинает. Думаю, джунгары повеселившись в нашем сельце, двинутся в погоню за нами. Разогрелись, поживились оставленными домами и имуществом, ещё и нами возжелают поживиться. Догляд нужон, сынок, чтоб ворог врасплох нас не захватил. Понял?

-- Да, тятя, исполню!

-- За жену и сынишку не боись! Встать на их защиту ещё смогу! Иди, с Богом!
Перекрестив сына, он потянул вожжи и остановил жеребцов, запряжённых в телегу.  Антип, соскользнув со своего места, выпряг одного из них, легко закинув ногу, вскочил на лошадь, поклонившись отцу, заспешил в конец обоза.
***

   Казаки торопились.

-- Елисей! Лошади с пушками не успевают за конниками! - обратился один из пушкарей, запыхавшись от бега.

-- Придётся перестроиться! Казаки! Стой! - громко скомандовал атаман.

-- Пошто, Елисей? Поспешать надобно! - обратился к нему ехавший рядом  всадник.

-- Чтобы ускорить движение перестроимся! Конники - выдвинутся вперёд! Ертаулом (передовой отряд казаков) пойдём! Свернём на горную тропу! Лошадей пустить в галоп! Я - ведущий! За нами на скоростях идут телеги с пушками, а за ними походный обоз! Особо не растягиваться! Главным назначаю Ивана-пушкаря! Алтаец со мной! Юнцы с пушкарями и обозом! Все поспешаем!

  Казачья конница, оторвавшись от походного обоза, свернула на горную тропу.

-- Алтаец! Веди напрямки! На легке-то мы быстро продвинемся! Ежели ворога встретим, то и оружейным залпом, да казачьей шашкой управимся! Сколь времени займёт наш поход?

-- Горной тропой к вечерней зорьке подоспеем! - ответил Карчага, ехавший рядом с Елисеем.

-- Елисей, пушкари оторвутся от нас изрядно! А ну как нападёт на них джунгарин? Мужики сдюжат ли? Отстоят пушки?

-- Иначе мы опоздать можем. Джунгарин коварен! Неровен час перебьёт православных! Мы встретим ворога, а там и пушки подоспеют. Аль боишься?- обернувшись он пристально глянул на говорившего казака.

-- Обижаешь, Елисеюшка! Я ль не ходил с тобой в боевые походы? Чего несёшь напраслину!

-- То-то же! А я уж думал, был, был казак, да весь и вышел!

   Слышавшие разговор казаки засмеялись, посыпались шутки-прибаутки о казачьей лихости. Это всем подняло настроение. Лошади, хорошо отдохнувшие и в меру покормленные, шли легко. Тропа поднималась всё выше и выше. Миновав холмистое предгорье, по сужающейся тропе отряд поднимался в горы. Движение замедлилось.

-- Карчага, мы теряем время! Так-то мы раньше обоза не подоспеем?

-- Нет, атаман! Карчага знает дорогу! Ещё немного поднимемся, а там спустимся в долину, а из неё рукой подать до сельца. Карчага думает, что дорогу впереди посмотреть надо. Разреши, атаман, Карчага разведает путь.

-- Ты ж знаешь тропу? Зачем? Вражеский дозор нам не помеха. Что ты хочешь разведать?

-- Я не о тропе обеспокоен! Карчага горы будет слушать. Они скажут, если впереди бой идёт. Карчага опоздать боится!

-- Ну, что же! Давай! Мы как двигаться должны?

-- Атаман Елисей, видишь тропу? Идите по ней до самой долины. Я вас тама встречу.

-- Хорошо, Карчага! На том и порешим!

   Алтаец свернул на какую-то известную только ему тропу и скрылся из виду. Казаки продолжили движение.
***

   Тихон с Иваном и отрядом вооружённых мужиков, с пушками, тоже оторвались от небольшого походного обоза. Дорога продолжала виться не далеко от реки, немного петляя, но вновь возвращалась к берегу Катуни. От зноя и близости воды в воздухе парило. Солнце щедро разливало свой жар. Лишь высокие и стройные сосны и ели, отбрасывая тень, давали желанную прохладу. Лошади шли быстро. Как только дорога поднималась в гору, пушкари спешивались, тянули телеги с пушками вверх, разделяя тяжесть вместе с животными. Несколько мужиков толкали телеги с орудиями снизу. Лошади от напряжения и зноя храпели, когда дорога вновь выравнивалась, становилось легче. Вооружённый отряд, навёрстывая упущенное время, шёл ходко, без остановок и привалов.

  Казачий ертаул спустился в небольшую далину. На тропе его уже поджидал Карчага.

-- Елисей, впереди идёт бой! Хозяин ведёт людей нам навстречу! Видно случилось неладное! Надо спасать селян! Сейчас тропа пойдёт вниз, она будет расширяться, надо успеть!

-- Казаки! Впереди бой! За мной! Огонь открывать по команде!

   Всадники  миновали долину, спускаясь по тропе вниз, они уже слышали редкие выстрелы обороняющихся общинников, вой и свист полчища кочевников. Подоспел казачий ертаул вовремя.

   Крестьяне, заняв круговую оборону, окружив себя кольцом из перевёрнутых телег, вели неравный бой.

-- К бою товсь! - громко дал команду Елисей! - Оружие к бою! Огонь!!!

   Раздался оружейный залп. Враг не ожидал поддержки обороняющимся с тылу, с гор. Однако появление вооружённых казаков не внесло сумятицу в действия джунгар. Разделившись на части, они ловко стали пускать меткие стрелы в казаков. Гористая местность мешала казачьему отряду развернуться во фронт.

-- Огонь!!!- вновь поступила команда атамана.

   Ещё залп! Передовые вражеские всадники упали на землю. Но вместо убитых вставали всё новые и новые. Поток стрел обрушился на казаков. Бой кипел! И неизвестно, смог бы одолеть джунгар небольшой ертаул, но вовремя подоспел отряд мужиков и пушки. Орудийный залп внёс в ряды джунгар панику. Подошедший отряд мужиков удвоил оружейный залп. Джунгары стали откатываться назад. К ночи бой завершился. Рассеянные остатки джунгарского воинства отступили.

   С воплем, плачем и слезами бросились женщины к освободителям.
 
-- Кто будет ваш староста? Жив ли? - обратился Елисей к селянам.

-- Здесь я, здесь! - подал голос Матвей Афанасьевич.

-- Ранен, тятя! - подошёл к сидевшему на лошади Елисею Антип.

-- Тятя! - подбежал Тихон к Матвею, лежавшему на одной из телег.

-- Сынок, Тишаня! Сполнил, значить, наказ! Сполнил! - непрошенные слёзы выступили на глазах Матвея Афанасьевича.

   Где-то невдалеке раздалось ржание лошади.Матвей узнал своего Гнедка. Только он успел подумать о коне, как он тот час оказался рядом с телегой.

-- Гнедко! Гнедко!- гладя опустившую гриву лошади, приговаривал Матвей. - Любезный ты мой! Спасибо тебе за сынка!- глаза Матвея Афанасьевича увлажнились от непрошенных слёз.

-- Хозяин! Жив! - раздался радостный возглас Карчаги.

-- Карчага! Спаситель ты наш!Спасибо за сына и помощь! Слава Богу! Семья твоя жива! Здеся она.

-- Будем разбивать лагерь для ночлега! -- обратился атаман к войску и селянам, - вот и наш обозец подоспел вовремя. Завтрева на зорьке выступим в крепость.

   Долго ещё стоял гомон. Селяне благодарили войско казачье за спасение, оплакивали и хоронили погибших. Вновь могильные кресты обозначили путь русских переселенцев.  Угомонились уже под утро.
***
К вечерней зорьке следующего дня измотанные общинники вместе со своими спасителями прибыли в Белоярскую крепость. Возвышаясь на белом, крутом яру правого берега разлившейся Оби, она желтела новыми крепостными стенами и возвышающимися сторожевыми башнями. Встречать прибывших вышли все служивые, ратники и прочий крепостной люд. Матвей Афанасьевич с напряжением всматривался в их лица. В них отражались скорбь, сострадание и сочувствие общинникам.  Женщины выносили съестное, раздавая кушания раненым, женщинам и детям. Мужчины, сжав кулаки, молчали. Послышались женские вопли, слёзы застилали лица оставшихся в живых селян.

-- Ну, гады, держитесь! – раздавались возгласы среди стоявших возле въездных ворот мужиков.

-- Уничтожим ворога! Не потерпим алчного иноверца! – вторилось из других рядов.

   Навстречу печальному обозу вышел Митрий Савельевич. 

-- Ничего, сердечные, скоро, уже скоро подойдёт время, посчитаемся с ворогом за пролитую русскую кровушку! Укрепится матушка Русь, прирастёт землицей благодаря русским землепашцам! Быть по сему! – Подходя к ехавшей впереди телеги Матвея Афанасьевича, обратился к обозникам староста крепости.

-- А теперя, милости просим к нашему очагу! Мужики, что же вы застыли? – словно с призывом вопрошал Дмитрий Савельевич к собравшимся, - надобно разместить страдальцев. - Тихон, должно быть это и есть твой тятя? – увидев на первой подводе уже знакомого ему юношу, вопрошал староста.

-- Да, Митрий Савельевич, тятя и мой брат Антип с семьёй, - узнав старосту в подошедшем, ответил Тихон.

-- Вы в моей избе можете размещаться. Хата большая, всем места хватит.

   За Дмитрием Савельевичем и другие жители крепости стали разбирать обозников на размещение.
   Немного общинников осталось в живых. Всё больше бабы с детишками. Всего набралось с десятка два душ! А впереди зима….
***
   -- Располагайтеся, располагайтеся! Двор подходящий, лошадей можно поставить под крышу. У меня всего-то одна лошадёнка, крестьянствую один. Жёнка с детишками померли, покудова сюда из Россеи шли. Так и живу один. В горнице тоже просторно, все за столом вместимся. Хлебушек будет, как-нибудь перезимуем! – приглашая Матвея с семейством в дом, рассказывал Митрий Савельевич, - в опочивальне размещайтесь,Антип Матвеевич,со всем семейством, ну а мы, мужики, в горнице ночку ночевать будем. Думаю, что всем места хватит. На днях наш атаман Иван Масюта с отрядом возвертается и окончательно определитеся на жизнь в крепости, а там видно будет.

   Говоря всё это, Митрий Савельевич ловко разворачивал постели для измученных и  уставших людей, ставил для умывания кувшины с водой и выставлял на стол нехитрое угощение.
  Наскоро умывшись и отведав пищи, Матвей Афанасьевич  с домочадцами упали в приготовленные постели и заснули беспокойным сном.
***
     Матвей и Дмитрий проснулись с восходом солнца. Чтобы не будить домочадцев, они вышли во двор.

-- Как дальше думаешь жить, Матвей Афанасьевич? Скоро атаман будет в крепости. Каков твой сказ будет? - с волнением начал разговор Митрий Савельевич.

-- Что ж тут гадать! Потерял я людей! Почитай одни бабы да дети малые остались от общины нашей. Будем просить атамана приютить нас на зиму. Уборошную подмогнём вам отработать, осенние заготовки завершить и запасы съестного сделать. Весной, как только тележный путь откроется, двинемся землицу новую искать, чтобы осесть тама. Баб много вдовых! Что они без мужиков смогут! Буду просить атамана принять их на поселение в крепости. Как думаешь, Митрий Савельевич, не будет супротив атаман ваш?

-- Нет, не будет! Я и сам также к крепости пристал! Мы ведь с тобой, Матвей, одной веры! Не успел тебе сынок твой, Тихон, рассказать. Только мы свои храмы ставим, а вы всё молельные дома, да батюшек святых отвергаете. Но и я за «старую веру», потому сюда от никоновцев, как и вы, пришёл. Здеся будут и ваши беспоповцы. Может они пополнят общину твою и с тобою в новы земли пойдут. Атаман наш, Иван Масюков, поддерживает таких землепашцев, что новые земли осваивают. Вам тоже не откажет в милости.

-- Хорошие слова молвишь, Митрий Савельевич! Спасибо тебе! Сколь уж годов мы исходили по земельке сибирской, а всё не можем на ней закрепиться! Тяжёлая сторона....Меня ведь тятя и семейство с общинниками нашими на Севере ждут. Тятя наказывал, как осядете, так провожатых в родную сторону отправлять. Поди уже и ждать перестал.... Подумал, что сгинули бесследно в Сибирском краю. Так-то, Митрий Савельевич.

-- Нешто не понимаю! Ничего, пойдёте в степную часть Алтая, тамо ужо нет лихоимцев. Наши укрепсооружения да поставленные крепости заслоном для них встали. Можно крестьянствовать. Не бывал я в тех краях, но слыхивал, что осело на землях тех много русских людей, деревни закладывают по берегам Оби и прочих рек. Зима в том краю будет суровее, но земли плодородные, только водицу лей и расти урожай. Степь лежит ровная, бескрайняя, гор нет, а реки текут плавно, да ещё озёр много всяких. Мы в ту сторону за солью ходим, озёра соляные среди пресных водятся.

-- Спасибо тебе, Митрий Савельевич, за слово доброе и совет разумный. Со мной алтаец есть, он хорошо здешние места знает. С ним посоветуюсь. Горестно , что заветную землю Беловодья покинуть пришлось.

-- Слыхал я про землю эту! Так вы что же, нашли всё-таки землицу Белую?

-- Да, Митрий, небывалой красоты место! И богатая земля та! У гор Алтайских начинается. Не смогли мы закрепиться там. Видно, слабы ещё. За крепостями селиться надобно. Вот весной и пойдём в степной край.

   Разговор внезапно прервал подъехавший казак. Не спешивая лошадь, он возвестил, что в крепость прибыл атаман Масюта и велел старосту прибывшей общины пожаловать в головную избу.

-- Може и мне туда пожаловать велено? - обратился с вопросом к подъехавшему казаку Митрий Савельевич.

-- Да, Митрич, тебе тоже велено прибыть! Сбирайтесь! Атаман ждёт!

-- Скажи, заутреннюю отслужим и будем! - ответил Дмитрий Савельевич.

   Выслушав ответ старосты, казак развернул коня и быстро ускакал, поднимая за собой столб пыли.

-- Можешь, Матвей Афанасьевич, в моей избе службу для общинников отвести. Они сейчас нуждаются в твоём слове. Опосля покормлю вас, да и к атаману пойдём. Не бойсь, мы здеся все вместе держимся, иначе не выжить!
***
  По пути до головной избы Матвей Афанасьевич внимательно приглядывался к крепостным строениям. Отметил он избы срубленные из крепкого соснового леса, хозяйственный постройки, конюшни и склады.
 
-- Славные строения! Доброе хозяйство у атамана! - отметил он в своих думках.

   В головной избе Матвея и Дмитрия Савельевича ждали. За закрытой дверью были слышны громкие голоса о чём-то споривших людей. Казаков было немного. Среди казаков Матвей увидел уже знакомого атамана Елисея. В центре стола восседал чернявый казак лет тридцати с небольшим от роду. Глаз его был сметлив, серьёзен. Елисей сидел рядом. Как только приглашённые вошли в избу, казаки затихли.

-- Должно быть это и есть атаман Масюта! - отметил Матвей.

-- Доброго здоровьечка! Атаман Иван Масюков! - отбив поклон поприветствовал казаков, крепостной староста Митрий Савельевич.

-- И вам не хворать!- Поприветствовал вошедших атаман Масюта.

-- Пришли, как велено было! - продолжил диалог Дмитрий Савельевич.

-- Как жить дальше думаешь? - перевёл взгляд Иван Масюков на Матвея, - ты  староста беспоповцев?

-- Стало быть, я! - громко ответил Матвей Афанасьевич,- от джунгар нужду терпим! Защиты и пристанища просим до весны, а тама видно будет.

-- Да, джунгар, воин знатный! Это тебе не калмыки какие-то! Джунгару трудно противостоять! Это ты, молодец, сумел устоять! Зиму переживёте здеся! С голоду не дадим помереть. Весной зерном и прочим скарбом поможем, пойдёте в Кулунду! Тамо спокойно!

-- Баб с ребятишками у меня много! Мужики полегли в бою. Возьмёшь их на поселение? Что они без мужиков сумеют?

-- Всех, кто пожелает тягло государево в крепости несть, оставлю. Ваших тута достаточно, с собой можете желающих взять. Противиться укреплению общины не буду. На том и порешим, Матвей! Обживайтесь! Мужики твои и сыны крепости послужат, бабам тоже работа найдётся: огороды содержать, посевы, скотину.... Дел всегда невпроворот. Казаки должны дозор охранный держать, а вся хозяйственная жизнь возложена на Митрия Савельевича. Он и порешит все вопросы, касаемые устройства вашего. Согласен ли со сказом? - в завершении разговора обратился Масюта к Матвею Афанасьевичу.

-- Спасибо, тебе, атаман, за защиту!

-- Добре! На том и порешим! А теперя можешь идти, дел у меня много!

На сих словах, откланявшись, Матвей и Митрий Савельевич вышли из избы.
***
  После расселения общинников жизнь покатилась по-новому укладу. Тихон и Иван были включены в отряд сторожевых, охранявших въездные ворота, Карчага нёс службу в дозорном отряде, помогая казакам налаживать связи с местными алтайскими племенами. Знание горных троп, его смекалка и выносливость не единожды спасали казаков в военных походах. Остальные общинники крестьянствовали вместе со своими благодетелями. Матвей Афанасьевич вместе с семьёй Антипа тоже землепашествовал с Дмитрием Савельевичем.

    Матвей, расположившись на место жительства у Дмитрия, при первой же возможности позвал в избу для разговора своего верного друга алтайца.

-- Карчага! Друг ты мой любезный! Надеюсь и в этот раз на твою помощь.

-- Хозяин! Я всегда тебе готов служить и все тяжести делить вмести с тобой! Ты всегда можешь рассчитывать на своего Карчагу! Чем помочь тебе, Матвей Афанасьевич?

-- Предложил мне нынче казачий атаман Иван Максюков весной идти в степной Алтай, в Кулунду. Тебе, верно, известна эта сторона? Что скажешь? Что посоветуешь, друг ты мой сердечный! После гибели Тимофея Акинфиевича, один ты у меня остался, друг и советчик во всех делах наших нелёгких.

-- Что ты, хозяин! Ты спас мою семью от джунгар! Тебе служить буду пока день в моей жизни, пока солнце не закрыто ночным покровом! Карчага всегда с тобой!

-- Карчага, почто «хозяином» меня зовёшь? Какой же я тебе «хозяин»?

-- Так народ мой высказывает своё почитание  человеку! Ты – мой хозяин! Я - твой верный подданный! Не обижай, я буду так всегда обращаться к тебе и  твоим сыновьям!

-- Что же, пусть будет по-твоему! Карчага, что же за земля эта – Кулунда?

-- Отец мой там бывал. Сказывал, что когда-то в старые времена народ мой жил во власти  зайсана Телембека. Богат и знатен он был. Много табунов лошадей, отары баранов гоняли табунщики и пастухи в чёл (степь). Называлась та земля Кулундой, что по-нашему значило «трава выше жеребца». Была у Телембека Красавица-Дочь. Песни слагали о её небесной красоте. Своенравна была Красавица та.Пришло время выдавать дочь замуж. Много юношей из разных племён посылали своих сватов к Телембеку, но всем отказывала Красавица-Дочь. Загоревал зайсан. Красавица  говорит:

-- Господином станет тот, кто сумеет привести мне Белого Жеребца! Сказывают, что конь тот не только красив, но и обладает волшебной силой непобедимости. Кто сможет оседлать его, тот сможет покорить народы и мир! Хочу стать принцессой Алтая и всего Востока! А муж мой будет Господином и Владыкой! Отец! Объяви об этом всем!

-- О дочь моя! - Взмолился Телембек, - кто же посмеет оседлать Белого Жеребца, который подобен Духу Света?

-- Это моё условие! - закричала Красавица.

   В местах тех жил молодой пастух. Был он единственным сыном у старого отца. Однажды, перегоняя отару баранов с гор, он встретил Красавицу и влюбился в неё! Да и она заметила юношу, сердце её облила томительная боль. И решил Молодец отправиться на поиски Белого Жеребца. Отец умолял его остаться дома, но не послушался его сын.

   Обошёл он горы Алтая, но не встретился ему Чудо-Конь! И вот, спустившись с гор, видит он бескрайнюю равнину, небывалый ковёр из цветов и трав расстелился перед ним. А в дали стоит волшебной красоты Белый Жеребец, травы высокие вокруг благоухают. Нет слов, чтобы описать величие Волшебного Коня. Стал юный пастух ловить его. Но не тут-то было! Не подпускает к себе Чудо-Конь. Уже день сменила ночь, яркая луна печально смотрела на поединок Волшебного Коня с человеком, и снова пришёл день! Солнце слепило и посылало жар! Только к ночи следующего дня изловчился и вскочил Молодец на Белого Жеребца! Издал юноша радостный, счастливый возглас! Теперь будет он владеть миром! Станет господином Красавицы! Но тут Белый Жеребец распустил крылья, взлетел над землёй, и сбросил всадника! Упал на землю молодой пастух и разбился! Тело его облитое кровью осталось в той степи!

      Узнала о смерти юноши Красавица-Дочь! Загоревала она,залила своими горючими слезами горы, бросилась сама в эту реку-горя, волны которой достигли Кулунды.  Превратились слёзы Красавицы в солёные озёра. А Белый Жеребец так и живёт в том краю, никто больше не смеет оседлать его. С тех пор многие стада самых лучших лошадей вырастают только там, в Кулунде, а Белый Жеребец стал покровителем скотоводов, помогает взращивать табуны алтайских жеребцов. Озёра те солёные стали обладать целебной силою. Обмоет  человек в таком озере тело, и все болезни уходят из него.
Так рассказывал мне мой отец, который пас табуны нашего зайсана в Кулунде.

--  Мудрён рассказ твой, Карчага, как и народ твой! - после недолгого молчания заговорил Матвей Афанасьевич, - Белый Жеребец, словно мечта, поймать её нельзя! А Кулунда, значит, плодородная земля! Может не хуже Беловодья.... Спасибо тебе за мудрость и сказ! Карчага, пойдёшь ли ты с нами в Кулунду?

   Алтаец не отвечал.

-- Хозяин, - после непродолжительной паузы заговорил Карчага,- твой друг пойдёт с тобой. Степной Алтай уходит туда, где садится солнце, конца ему нет. Но потом Карчага хочет вернуться в крепость и защищать свой народ от дждунгар! Карчага будет стараться вселить доверие моего народа к русским! Хозяин, разреши Карчаге вернуться в Белоярскую крепость! Моя семья останется в крепости.

-- Ну что ты, Карчага! Оставайся! Неси службу охранную! Мы управимся сами, ворога в степи нет, значит и опасности тоже. Займёмся мирным крестьянским трудом землепашца, лошадей и прочий скот разводить будем. Жаль, Карчага, расставаться с тобой! Да у каждого видно своя дорога в этой жизни.

-- Спасибо тебе, Матвей Афанасьевич! Карчага всегда будет помнить твою доброту!

-- Пусть будет так, дорогой ты мой Карчага!

   Матвей Афанасьевич, встав из-за стола, обнял алтайца. Они простились. Горестно было отпускать от себя верного друга, но ничего тут уж не поделать!

-- Будем сами готовиться к новому походу в новую землю, - подумал Матвей Афанасьевич.
***
   Зима подкатилась незаметно. В одну ночь легли снега. Чёрная и мокрая земля одела снежное покрывало. Замела студёная белая позёмка, завыли, загудели в трубах крестьянских изб зимние метели. Вьюга, будто «нечистая сила», закружила порошу, засыпая снежными сугробами овражки, лесные тропы и проезжие дороги. Солнце  уступило небосвод серым снеговым тучам. Сумеречно, кажется, что дня вовсе нет, а сразу наступает вечер. Световой день кусками урезается тёмными ночами, которые ощутимо становятся всё длиннее и длиннее. И только сосновый бор, окружавший со всех сторон Белоярскую крепость, будто родившись заново, сверкал яркой зеленью пушистых хвойных лап. Крепкий морозец пощипывал нос и щёки, белый снежок похрустывал под ногами, наполняя радостью землепашца. Вот и пришёл зимний отдых от крестьянских полевых забот!
   
         Через неделю встала Обь, и открылся зимник. По открывшемуся  пути в крепость из ближайших сёл потянулись сани с припасённым домашним провиантом. Крестьяне небольших сёл и деревень везли служилым прокорм за их ратное дело. Обозы с заготовленным мясом птицы и прочей домашней живностью, мукой нового помола, припасами огородных плодов и солониной, закатанной в деревянных кадках, сгружались в утеплённые зимние склады и засыпались в погреба.

        Матвей Афанасьевич с сыном Антипом и со своим благодетелем Дмитрием Савельевичем завершили уборочные работы в поле и на огороде. Ни один колосок не лежал на земле не убранным, ни один корнеплод не остался не засыпанным в погреб. Все понимали, что зимовка будет нелёгкой. Старались Зыковы, но весенних посевов Митрича было мало. Однако староста крепостного хозяйства из зерновых запасов обеспечил хлебом всех беспоповцев. Благодаря его распорядительности в крепости был выстроен сарай для хранения общинниками посевного зерна. Матвей не переставал удивляться деловитости и прозорливости белоярского старосты.  Обратившись к местным крестьянам за помощью, Дмитрию Савельевичу удалось увеличить численность домашнего скота общинников, большей частью погибшего в походе. Давалось это нелегко. В каждом крестьянском подворье ничего лишнего не было. Тут и сказалась душа русского человека, который трудом и терпением осваивал новые земли. Дух его в единении окреп и сила тоже. Единоверцы – беспоповцы, которых оказалось немало в окрестности крепости, обратились к Матвею Афанасьевичу с просьбой о включении их единую общину.

   Это радостное событие укрепило намерение Матвея об освоении Кулунды. Он решился объявить об этом общинникам. Атаман Максюта, который редкий день находился в крепости, неся охранную службу, не противился такому решению.

-- Матвей Афанасьевич, сказывал уже тебе, что не буду супротив такого намерения. Государь наш на то и послал нас, чтобы укреплять русские рубежи, заселять новые земли, - ответил он при встрече Матвею, обсуждая предстоящий поход, - хорошо, что раскольники твои сильны верой, которая укрепила ряды общины. Это ничего, что вы не приняли новых церковных порядков! Бог то он един! А посему, и мы едины! Помогу тебе в нелёгком деле, чем смогу. Оружия подброшу с оружейным припасом, лошадей дам, обоз весною снарядить подмогну. С Богом тебя, Матвей Афанасьевич! Зачинай подготовку к походу.
 
  Через пару дней после вечерней службы был назначен большой сход пополненной беспоповской общины.

-- Дорогие мои сородичи! - обратился к собравшимся Матвей, - хочу чтобы знали вы о предстоящем нашем весеннем походе в новую землю, в Кулунду. Не так давно на пути в Беловодье обозы наши проложили дорогу по бескрайней степи, покрытой весной ковром луговых трав и цветов. Братья и сестры, думаю, что осесть нам судьба в той земле. Великая Обь пересекает ту землю, что будет нам подмогой. Реки Алтая питаются талыми снеговыми водами , летними дождями и наполнены рыбой. Кулундинские озёра славятся лечебными и соляными свойствами. Воздвигнутые крепости не пустят ворога, и сможем мы свободно землепашествовать. Говорят, много люду туда идёт и селится тамо. Пойдём и мы. Помните, что в родной стороне, наши сородичи ждут от нас весточки. Прошло несколько лет, а мы так и не смогли отправить гонца в северную сторонушку. Дай Бог, наконец-то сможем мы закрепиться на земле. Общинники, принуждать никого не буду. Сестры, потерявшие в Алтайской земле кормильцев, мужей, сыновей, могут остаться в Белоярской крепости. Атаман Иван Максюков готов принять их на поселение. Жёнки, нашедшие здеся свою судьбу, народившие чад, или хворобные тоже остаются. Не мне вам рассказывать насколько труден путь, сколько сил потребует новая землица, чтобы родить хлебушек. Крепость поможет нам семенами, инвентарём, боевым оружием, снарядить обозы.

   Общинники, вновь пришло время идти в неизвестный край, сохраняя истинную веру нашу.  Ещё мой дед, Отче Тихон, а затем и отец, Отче Афанасий пошли в неведомую сторону Севера Русского, на берег Бела моря, создав городища и поселения сторонников Святого Старца Аввакума. И перед нами стоит та же задача, освоить новые земли для детей и внуков наших, сохранить веру, святыни и дух русского православного человека.

  Не убоимся, братия и сестры, заложим в той стороне новые сёла, построим новые дома, разведём огонь в очаге. Родичи наши обретут новую Родину на  сибирской земле.

   Говорил Матвей Афанасьевич в полной тишине. Знал, что сородичи, бывшие с ним в военном походе, сохранят преданность и пойдут с ним в иную сторону. Волновался Матвей по поводу вновь вступивших в общину староверов. Однако напрасно он тревожился. Собравшиеся дали согласие на поход в новые земли.
 
Принятое общиной решение ускорило подготовку к весеннему походу.


 Глава четвёртая. Катерина 
             
 Тихон с Иваном, определённые атаманом Елисеем в охранную службу, получили положенное вооружение: огнестрельное оружие с запасом боезарядов, казачью шашку и кинжал. Дмитрий Савельевич помог справить тёплый, лёгкий полушубок и рукавицы из выделанной овчины, волчью шапку, свалянные пимы. Для вновь принятых служивых проводились учения по сабельному и рукопашной бою, оружейной стрельбе и строевой подготовке.   Юноши с большой радостью принялись за новое для них дело. Короткий зимний день не оставлял свободного времени, которое полностью уходило на несение службы и учение.

   На охранение четырёх сторожевых башен и входных ворот с рассветом заступало по два человека на каждый пост. С утренними лучами следующего дня приходила смена караула. Очередное дежурство выпадало через два дня. Чаще всего к крепостным воротам подъезжали на санях крестьяне с зимним провиантом для крепости, верховые из деревень к атаманам с просьбами, вестовые по несению службы из иных крепостей и укрепсооружений. Они доставляли редкую почту из Москвы. Получение таковой вести было целым событием для служивых Белоярской крепости. Известие это оглашалось для всех жителей крепости и старост сельских поселений, собиравшихся возле головной избы. Чаще всего к люду обращался сам атаман Иван Максюков, в период отсутствия его замещал атаман Елисей, который редко отлучался из крепости, и только срочные неотложные дела за её пределами были тому причиной. Частыми «гостями» были и инородцы: джунгары, телеуты, кыргызы, казахи и алтайцы. Покрутившись у ворот  на лошадях небольшими группами, они исчезали так же внезапно, как и появлялись. Алтайцев было велено пропускать в крепость, если они того пожелают. Разговор с ними вёл Карчага и ещё несколько алтайцев, приписанных к охранной службе. Переговорщики  находили понимание с пожаловавшими соплеменниками и договаривались об их встрече  с атаманами.
 
     Особым событием в жизни Белоярской крепости стало строительство в 1718 году Бийской крепости, находящейся от неё в полудневном пути. Вместо уничтоженного джунгарами Бикатунского острога в предгорье Алтая, Бийская крепость стала на Востоке надёжным щитом новых рубежей Российской империи.
***
   Атаман Елисей с небольшой сопровождающей его свитой, совершал утренний и вечерний объезды крепости, проверяя исполнение положенного крепостного распорядка. Заезжал он посмотреть и на сторожевые посты. Спрос за несение службы был строг. Нарушитель заключался на несколько дён под арест в специально выстроенный для этого погреб. Попадать туда страшился каждый казак. Посему служба выполнялась добросовестно, нарушителей не было, хорошая выучка и дисциплина распространялись не только на казаков, но и на всех тех, кто проживал в крепости.

   В один из таких контрольных объездов Тихон увидел в числе всадников, сопровождавших атамана Елисея, девушку. Ему ещё никогда не приходилось видеть таких красавиц. Она ловко сидела на осёдланной гнедой лошади. Казачий полушубок и папаха делали её схожей с молодым казачком, ещё не заросшим щетиной, с гладким лицом, девственной, белой кожей. Только длинная, тяжёлая  коса с вплетённой алой лентой, опускавшаяся вдоль всей спины, выдавала её, да длинная яркая юбка, прикрыв колени, развивалась при езде. Блестящие красные сапожки очерчивали изящную узкую ножку. Чёрные, черней ночи, глаза под тонкими очерченными бровями, немного вздёрнутый носик, алый бант губ и румянец от зимнего мороза во всю щёку, сразу бросились в глаза юноши. Но самое главное - это выражение её лица! Оно насмешливо, с искоркой в смелых глазах, свысока смотрело на охранных служилых. Девушка держалась вблизи от атамана Елисея. Она бойко вела с ним разговор, чему-то безудержно и счастливо смеялась, будто была ему ровней.
 
  Общинные девушки, которых знавал Тихон, никогда так себя не держали. Верховая езда была в запрете для женщин, которые, как правило, с юных лет учились ведению домашнего хозяйства. Убранство, облик неизвестной красавицы поразили Тихона.
Вот всадники подъехали к въездным воротам. Тихон с Иваном, заступившие на сутошную службу, выступили, как положено, вперёд, готовясь доложить атаману Елисею о несении охраны. Тихон, растерявшись от присутствия «необычного всадника», не помнил, что и говорил. Он видел только  смеющиеся чёрные глаза незнакомки. Его смущение было замечено Елисеем.

-- Ну вот, Катерина, опять ты смущаешь моих молодцев! Говорил же тебе, не ездить нынче со мною! Дак, нет же, упрямая девка, не слушаешься батьку! Вишь, что с молодцем сделал твой румянец? Сам не свой стоит, а может даже уже и не живой навовсе!

     Раздался дружный мужской смех. Сопровождавшие атамана казаки, видимо уже не в первой сталкивающиеся с таким поведением служивых при появлении девушки, с нескрываемым весельем смотрели на Тихона, застывшего в молчаливом и неподвижном стоянии.

   Девушка подъехала к Тихону совсем близко, неожиданно легко спрыгнула с коня, поправила свою косу и подошла к юноше. Посмотрев пристально ему в лицо, продолжила диалог с атаманом:
-- Да нет! Батя! Дышить! Значить ещё живой! Спугалси тольки! Ишь, зенки пучит!
   От произнесённых насмешливых слов, Тихон и впрямь чуть не лишился чувств!
-- Катерина! Катерина! Что же ты сделала с молодцем! Глянь ко, он совсем сомлел! - с нескрываемой гордостью и со смехом ответил атаман незнакомой юноше девушки.

   Всадники удалялись, продолжая объезд крепости. В голове Тихона ещё долго продолжал звенеть чистый голос незнакомки, её мелодичный смех, а в глазах по-прежнему сверкали её чёрные очи.
   Весь день для юноши прошёл как в тумане. Он только вспоминал и представлял себе каждую деталь этой странной встречи. Его состояние не мог не заметить Иван.
-- Ну и девка! Ты что, втюрился в неё чёли? - бросив на друга удивлённый взгляд, обратился он к Тихону.
Но ответа на него не получил.
***
--Что же он так на меня смотрел? Зачем? А в глазах стоит синь лазоревая! Глянул - я будто в облака небесные упала! Что же всё об нём думаю? Вот ведь привязался со своими васильковыми глазами! – удивляясь самой себе, думала Екатерина весь день о встрече со строжевым.

   Кате только что минуло семнадцать лет. Сколь помнила себя, с измальства жила она всегда только с отцом. Из его скупых и немногословных рассказов знала, что мать её, Дарья, с которой Катя схожа лицом, была взята в плен джунгарами при очередном нападении на небольшое укрепсооружение русских, где нёс службу её отец, атаман Елисей. Что сталось с ней бедной? Никто не знал. Елисей пытался отыскать её след в Алтайских горах и Монгольских степях, но всё напрасно…. Шли годы, подрастала дочь, а Елисей так и не смог найти замену своей любимой жене. Неоднократно пытались смелые казачки оженить на себе завидного жениха и статного казака, но всё напрасно. Со временем всё реже и реже чей-то любопытный девичий глаз задерживался на стареющем атамане. Да и Елисей не пытался забыть свою Дарьюшку.  Катя распустилась в своей девичьей красе, словно утренняя зоренька, став для атамана живым напоминанием о потерянной любви.

   Дочь свою он воспитывал, как мог, по-мужски. Ловкостью, умением в верховой езде и держать в руке казацкую саблю, Екатерина не уступала молодым казакам. Характером была в отца: горячая, неудержимая, дерзка на слово. Елисей знал, что дочь всегда сумеет постоять за себя, ответит обидчику. Он часто брал её с собой во время небольших походов, которые выпадали на его долю, на выезды по сторожевым постам, охотный промысел. Катя била из ружья метко, попадая в глаз соболю. Атаман в тайне гордился дочерью.

    Однако нравом своим она отпугивала многих молодцев. Не одно молодецкое сердце обожгли её чёрные глаза, но ничто не разбудило, не разволновало  её душу. И вот теперь, она никак не могла взять в толк, почему всё время думала о молодом сторожевом? Она сердилась на себя, корила упрёками.  Когда приходила ночь, и она оставалась одна, душевные волнения не давали долго сомкнуть глаза. Он всё грезился и грезился ей! То девушка видела молодца во сне: он приходил, брал её за руку, и они шли куда-то и шли, а душа её пела и таяла от счастья. Потом приходил день, Катя вспоминала свой сладкий сон. Катерина даже имени юноши не знала. Тревожило то, что одет он был не в казацкую обмундировку, а в крестьянскую одежду.
 
-- Значить из мужиков! – рассуждала она, - жаль, что не казак!

   Ничто не помогло. Девушка созналась себе в том, что ей хотелось видеть неизвестного сторожевого.

-- Батя, поеду с тобой вновь со смотром крепости? Что мне одной в избе делать?  - пристала она к вернувшемуся домой Елисею.

-- Давай вечерять! Опосля погутарим. Устал я ноне чтой-то. Атаман Масюта давненько не заезживал в крепость, а у меня делов невпроворот. Передыхнуть дай, дочура!
 
   Катя замолчала. Елисей действительно казался очень уставшим, или даже больным. Щёки впали, под глазами черным-черно, седых волос поприбавилось. Она смотрела на отца, и только теперь вдруг заметила, что он изрядно постарел.

-- Господи, как же ему трудно живётся! Всю то свою жизнь в одиночестве! - с тревогой подумалось девушке, - садись, батя, садись! Стол накрыт! И я с тобой присяду, - подвигая крынки с питием и чашки со стряпнёй к отцу, засуетилась она.

   Отведав кушанья, Елисей приободрился. Ему даже немного стыдно стало перед дочерью за свою минутную слабость. Он всегда хотел казаться Екатерине сильным, знающим и неутомимым. 

-- Что-то ты, Катя, зачастила со мной в досмотр ходить? Ты уж девицей стала, надо забывать про детские забавы, о женихе уж думать пора. Нет у тебя мамки, а я не знаю, как подступаться к вашим, женским, сердечным делам.  Вижу, что ты по сердцу не одному хлопцу пришлась. Не уж то никто из молодых не приглянулся тебе?

-- Да ну тебя, батя! Нам и так хорошо вдвоём ! Ведь правда? Зачем нам ещё кто-то?

-- Вижу дочь, что-то у тебя на сердечке есть! Не хочешь, так не говори. Может время ещё не подошло. Ладно, поедем со мной завтрева вечером. Ну, что, обрадовал я тебя?

-- Спрашиваешь, батя! Я всегда с радостью с тобой иду и на службу, и на охотные забавы в тайгу, и на Обь на рыбный промысел! Дома - мне тоска!

-- Хорошо, Катя, хорошо! Завтрева вечёрось сбирайся. Тольке теплее оденься. Студёно на улице, остыть можешь.

   Катя сорвалась со своего места, подбежав к отцу, кинулась его целовать. Она знала, что не смотря на свою внешнюю суровость, сердце Елисея жаждало дочерней ласки. Елисей и впрямь весело улыбался, усталость, как рукой сняло.
Весь день Катерина была неспокойна. Время, казалось ей, остановилось. Но вот скрипнула дверь, в избу вошёл Елисей.

-- Чай готова к досмотру? Тёпло оделась? Мороз ноне!
 
-- Да! Я уже давненько тебя поджидаю!

-- Коня поила?

-- Что ты спрашиваешь? Не в первой ведь с тобой еду! Пошли уже!

   Выведя за повода запряжённого коня, любимого ею Рыжего, Катя легко запрыгнув на него, расправила нарядную юбку и цветастую шаль. В покрытом чёрным бархатом полушубке, облегающим стройную фигуру, праздничной юбке и цветном полушалке девушка была хороша.

-- Екатерина, доча, ты словно на вечёрки собралась! Вырядилась то как! Казаков моих опять смущать будешь?

-- Да свыклись они уже со мной! Пошто им смущаться? А наряды лежать в сундуках не ношенные, когда одевать то их?

-- Ох, девка, крутишь ты что-то! Да времени нет! Рысью пошли, казаки к сторожевым воротам должно быть подходят!

   Подъехав к крепостным воротам, они увидели поджидавших Елисея казаков. Сторожевые доложили о несении охранной службы. Однако среди охранных «синеглазого» , как прозвала Катя Тихона, не было. Этот факт расстроил Катюшу. Настроение упало, слёзы выступили на глаза. Она еле сдержалась, чтобы не разрыдаться. Молчание девушки, всегда весело балагурившей, было непривычным.

-- Видно не его день! Ах «синеглазый», ты мой! Вот, уже своим тебя называю! Как свидеться мне с тобой? - сокрушалась в раздумье девушка, - на вечёрки сходить? Может тамо свидеться удастся. Завтрева же схожу! - пришло ей на ум новое решение.
 
Катя вновь повеселела и с нетерпением стала ждать вечера следующего дня.
***
   Тихон, растерявшийся во время встречи с казачкой, всё время думал о ней.

-- Что за девка? Смелая и ловкая какая? А глаза-то чернее ночи! Ох и дочка у атамана Елисея! Никогда таких не видывал! А ведь атаман не выдаст её за меня! – раздумывал юноша, занимаясь домашними делами, будучи на боевых учениях, ложась опочивать к ночи. – Что же это я, уже и о сватовстве думаю? – испугался он своих мыслей.

   Тихон умом понимал, что не время сейчас думать о любовных утехах. Он ни на минуту не забывал о том деле, которое предстояло правоверной  общине нынешней весной. Но мечты, неожиданные, томительные и сладкие, заполняли его душу, как бурный поток вешних вод, устремлённый с горных вершин. Эти неведомые чувства обжигали его где-то изнутри, разливали по сердцу щемящую боль и лишали покоя.
 
--  Ведь и к тяте тоже подступаться с энтим делом нельзя! – мучился он в своих сомнениях, - могёт быть, и она не пожелает знаться со мной? Вон, какая нарядная! Всё надсмехалася надо мной! Нет, не пара я ей навовсе! Забыть её надобно! Выбросить из головы!

   Шли дни, а девушка не забывалась. Всё больше и больше возникало желание встретиться с ней.

-- Да что, в самом деле? Робею я, что ли перед нею! Встречу и всё скажу ей!
Скажу, что люба, что нет мочи, как хочу видеть её чёрные глаза, слышать её звонкий голос! А там, будь, что будет! Коль не люб я ей вовсе, пусть скажет об том! А жить так со своими думками не могу! Тяте покедова ничего говорить не буду, -  порешил Тихон.

  Несколько дней его не покидала мысль о том, где он сможет встретиться с девушкой. Рассеянность и задумчивость сына остались не замеченными Матвеем Афанасьевичем, всецело занятым подготовкой к предстоящему походу. Состояние юноши  отметил наблюдательный Дмитрий Савельевич.

-- Смотрю я на тебя, паря, сник ты что-то! Аль не здоров? – обратился он к Тихону за вечерней управой скотины.

   Юноша с усердием занялся  знакомой ему домашней работой по уходу за лошадьми и прочей живностью, что была в сараях Митрича.

-- Да, что ты, Митрий Савельевич! Всё в порядке! Просто задумался малость о предстоящем походе в Кулундинскую землю.

-- Ты, всё учением да домашними хлопотами занят! А ведь ты, Тихон, в самую молодецкую силушку входишь! Сходил бы вечёрось на Посиделки. После Воздвиженья, кажись, и в буденные дни, у нас в крепости в головной избе собирается молодняк, песни спевают, порой и плясовую заводят. Туда даже из ближайших селений иной раз парни и девки приходют. Сходил бы намедни.

-- Ты удивляешь меня, Митрий Савельевич! А как же вера наша? Ведь не велит она такие развлечения с россейскими затевать? Как же так?

-- А ничё, паря! Дело молодое, иногда можно позабавиться! Ты ж не старец, и не монах, схиму не принимал! Отцу можешь не говорить об ентом, у него о другом головушка болит, а управу я на себя возьму. Сходи, сходи вечёрась! Поразвейся маненько. Молодняк наш посмотришь! Себя покажешь! Затворником быть не к чему!
 
   После таких убедительных слов почитаемого старосты крепости, Тихон решил посмотреть на здешние Вечёрки. Общинная молодёжь, собиравшаяся на Посиделки, знавала только духовные песнопения. Девушки всегда были заняты какой-нибудь работой: вышивали, пряли. Считалось, что девушка занята работой над своим приданным.
 
  Вечером следующего дня, он направился к головной избе.  Молодых парней и «невестившихся» девиц в крепости было немного, поэтому не запрещалось заходить и деревенской молодёжи, которые приходили как по приглашению, так и не возбранялось приходить самим. Девушки собирались первыми, рассаживались по лавкам и начинали прясть или делать другую работу. Парни заходили по одному, по два или группами. Многие приносили свечи. Молодец зажигал свечу и ставил той девушке, которая нравилась. Парень мог сесть возле неё, если место было не занято.

  Подойдя к головной избе, Тихон услышал весёлый гомон собравшейся молодёжи. Девушки игриво шутили, а парни громко смеялись. Юноша в нерешительности остановился.

-- Не знаком я со здешними порядками! Вдруг что-нибудь сделаю не то! Осмеют! Ну нет, будь, что будет! Раз решил, значит так тому и быть!

   С этими мыслями он открыл тяжёлую дверь. Как положено, войдя в избу, он подошёл к иконе и двоеперстно перекрестился. Собравшиеся не удивились появлению молодого человека, никто не выразил удивления положенному им двуперстному кресту.

-- Здравствуйте, красные девушки! - поприветствовал он.

-- Здравствуй, молодец хороший! - раздалось в ответ приветственное слово.

   Тихон при этих словах просто похолодел! Он сразу узнал звонкий желанный голос! Уставившись на девицу, он забыл про припасённую им свечу.

-- Хлопец! Зажёг бы ты мне свечу! - обратилась она к нему, - Тёмно мне чтой-то! Работу свою худо вижу!

   Тихон подошёл к месту, где сидела чаровница. С обеих сторон у неё уже горели свечи. Юноша зажёг ещё одну и хотел уже отойти в сторону, но вновь раздался голос девушки:

-- Садися рядом! Хлопцы счас сдвинуться, тебе места и хватить! - отчаянно и дерзко продолжала вести речь черноглазая казачка.

 Тихон присел рядом с ней.

-- Спасибо, добрый молодец! - не прерывая работы с поклоном продолжала говорить она.

   Собравшиеся громко разговаривали, временами пели. Тихон не знал этих песен, потому с замиранием сердца слушал напевы, отмечая их свободное звучание. От волнения у него на лбу проступил холодный пот, и, казалось, что жизнь замерла, но сердце продолжало громко стучать.

   Вечёрка развивалась.

   Под песню шла игра, изображавшая действие, о которых рассказывала песня. Вот чернявый парень, ходивший около девиц с платочком, бросил его прямо на колени Катюши. Девушка вышла на середину. После чего песня закончилась поцелуем через поднятый платочек. Теперь Катя бросила платочек Тихону на колени. Он, не помня себя, подошёл к девушке и остановился в нерешительности с платочком в руке.

-- Ну что же ты? - потихоньку взволнованным голосом произнесла Катерина.

   Видя, что хлопец совсем засмущался, она подошла к нему совсем близко, взяла из  рук платок и поцеловала его. Наблюдавшие за игрой, выразили бурный восторг. Надо было как-то поправить ситуацию, и Катя вновь бросила платок чернявому хлопцу, который тоже сидел рядом с ней. Поднявшийся молодец оттеснил Тихона, который вернулся на своё место. Вскоре и Катя опустилась на лавку рядом с ним.

  Как же не легко далось девушке это действие! Всё происходило на виду у всех! Как волнительно всё это происходило! Игра позволила молодому человеку и девушке обнаружить в себе волнение, разрастающееся, до селе незнакомое, новое чувство.

  Душа Кати ликовала!
 
-- Да! Да! Она тоже любима им, синеоким!

   Не надо было слов, не надо было ничего спрашивать, не надо было говорить! Глаза, одни взгляды говорили обо всём! Всю оставшуюся часть Вечёрки молодые просто сидели, взявшись за руки, ощущая трепет и разгорячённое дыхание юношеской невинности.

-- Когда же, когда же всё закончится? - с волнением думала Катя, не смея ничего сказать возлюбленному.

-- Я не уйду! Не уйду, не поговорив с ней - решил Тихон.

-- Катя, ты с нами пойдёшь или хлопец сопроводит тебя?

   Подошла к продолжавшей сидеть на скамье Катерине, одна из бойких и нарядных казачек.

-- Иди уже! Я сама дойду до хаты!

   Между тем Вечёрка затянулась. Время ушло уже за полночь.
***
   Как было заведено, парни ждали девчат  после Вечёрки у входа в избу. Тихон встал, поклонился Кате и хотел пойти к двери.

-- Останься! – громко обратилась Катерина к юноше. – Пойдём вместе, а то на улице непременно кто-нибудь из желающих проводить меня до дому подойдёт. Я ведь уж несколько Вечёрок бываю. Трудно отбиться от парней!
 
-- Что же, пойдём вместе! Никому в обиду тебя не дам! Катя!

-- Да, я сама кого хошь обидеть смогу! Нешто постоять за себя не сумею! Ты в этом не сомлевайся!  Просто обнадёжить никого не хочу, чтобы понапрасну переживал.
 
   Катюша собрала своё шитьё в специальную корзинку с крышкой, искусно изготовленную мастером. Она одела нарядный полушубок с яркой цветистой шалью и пошла к двери. Тихон шёл рядом с девушкой и не находил слов для неё.

-- Что же это я? Сколь сказать хотел? А не могу! – гневался он на свою застенчивость. – Ведь вроде не из робких!

   Они вышли на улицу. Возле избы хорохорились парни. Несколько парней и девушек заметили вышедшую из головной избы пару и проводили их любопытными взглядами.

-- Нешто наша Катерина себе провожатого нашла? Прежде никого к себе близко не подпускала! – оценивающе посмотрели казачки на молодого человека.

-- Пойдём по-скорому! - произнесла тихонько Катя. - Как звать-то тебя, Синеглазый?

-- Почто так называешь? Тихоном я зовусь.

-- Имя странное! Не казацкое!

-- Не из казаков я. Прозвали так в честь прадеда моего.

   Щёки у Катюши полыхали от жару.

-- Хорошо, что мороз, да ночка тёмная! Ничего мой молодец не заметит! – волновалась она.

   На зимнем небе высыпали яркие звёзды. Рожок нарождающегося месяца освещал серебристым сиянием дорогу. Лежащий вокруг снег казался голубым и волшебным.

-- Красота какая! Аж дух захватываеть! – глянув по сторонам, вдохнула Катя по-зимнему чистый и лёгкий воздух.

-- Неужто домой вот так сразу и уйдёшь? -  остановился Тихон.

-- Дак, ведь поздно уже! Батька никогда спать не ложится, покудова я не приду.

-- Нет, нет! Мне так много сказать тебе надобно! Выслушай, а потом уж суди сама, как есть!

   Катя замедлила шаг.

-- Слухаю!- не поднимая головы, тихо произнесла она.

-- Катя, Катюшенька! Как ждал я встречи с тобою! С той минуточки, что, помнишь, у сторожевых ворот мы с тобой впервые встретились, не могу без думок о тебе жить! Люба ты мне, черноокая красавица моя! Запали твои очи в моё сердце и сожгли его! Как закрою глаза, так и вижу тебя и будто слышу голосок твой звонкий! Уж не знаю, люб ли тебе кто или нет, но житья мне без тебя нет, любушка моя!

   Тихон взял из рук Кати корзинку и поставил её на снег, продолжая говорить, говорить…

-- Душа моя плачет! Нет мне солнца и дневного света без тебя, милушка ты моя! Готов хоть завтрева сватов засылать! Что ж молчишь, любушка!

   Катя молчала. Как только заговорил Тихон, голова у неё закружилась, она чуть-чуть не упала, такая слабость взялась в ногах. Откуда он только слова такие знал! Среди казаков не принято было так выказывать свою любовь? А он словно околдовал её! Наконец Катя подняла на Тихона глаза и посмотрела ему в лицо.

  Юноша ждал ответа. Его синие глаза даже в темноте излучали голубое свечение. На лице проступило волнение, тревога и печаль. Невольно  девушку охватили те же чувства. Но как тяжело ему было ответить! Рассказать  о том, как долго она искала встречи с ним! Как много она думала о нём и сколь слёз выплакала ночью в подушку!
 
-- Синеглазый ты мой! Да кто ж меня отдаст за тебя? Ты ведь не казацкого роду! Батька мой, атаман Елисей, никогда не даст согласия отдать меня за крестьянина! Да и твой тоже, я слыхала, не простого роду! Вера у вас иная! Не получится у нас верно ничегошеньки!
 
   С этими словами Катя окончательно разволновалась, и неожиданные горячие слёзы хлынули и залили всё лицо. Она закрыло щёки своими руками. Тихон осторожно раздвинул её руки, открыв мокрое лицо.

-- Так я тебе люб, красавица моя? Так значить и ты любишь меня! Ягодка моя! – он, сняв рукавицу с руки девушки, поднёс её к своим губам и нежно стал целовать каждый пальчик.

   Время остановилось для двоих влюблённых! Сколько было сказано ими! Сколько клятв произнесено! Будто чистые вешние воды омыли юные души.

-- Пора мне, пора, Синеглазый ты мой! – первой пришла в себя Катя.

   Они уговорились встретиться на следующий день у головной избы, благо Тихон был свободен.
***
   После объяснения Тихон и Катерина стали встречаться. Из-за занятости юноши удавалось это довольно редко. Тихон всю зиму нёс сторожевую службу, продолжал военные учения, в которых преуспел, да и дома дел хватало.  Матвей Афанасьевич с общинниками занимался подготовкой к предстоящей весенней кампании. С помощью Дмитрия Савельевича налаживались телеги и подводы, в крепостной кузне изготавливался необходимый для землепашца инвентарь: плуги, бороны, серпы, в большом количестве строительные гвозди и прочие хозяйственные мелочи. Именно кузня была отведена Тихону для организации в ней необходимых работ. Кузнец Василий был занят заказами для Белоярской крепости. Тихон приложил немало усилий, чтобы найти кузнеца среди новых общинников и закрепить за ним учеников из общинных юнцов, да и самому пришлось впрячься в кузнечное дело. Антип по поручению отца занимался заготовкой семенного зерна, семян огородных культур и выращиванием молодняка домашней живности для разведения скота на новом месте. Каждая семья готовилась к освоению новых земель. Вновь староверам предстояло, как это уже бывало не единожды, идти в новые неизведанные земли. Чем ближе подходила весна, тем тревожнее становилось на душе у каждого общинника.

    По просьбе Тихона, Катя больше не появлялась с отцом на объездах сторожевых постов. Сама она тоже догадывалась, что это могло укрепить подозрение отца о её тайных сердечных делах. Оставались только непродолжительные свидания после редких Вечёрок, да ещё более кроткие встречи зимними вечерами где-нибудь за складскими сараями, охранявшимися сторожевыми казаками. Назначать тайно свиданки в условиях крепости было невозможно. Тихон и Катя понимали, что рано или поздно всё станет известно их отцам, которые оставались в неведении о сердечных делах молодых.

-- Почему так непросто у нас с Тишей? – часто задавала себе вопрос Катерина. Она с завистью слушала подруг об их любовных свиданиях с молодцами, с замиранием сердца принимала доходящую до неё молву о предстоящих свадьбах.

-- Что будет с нами? Случится ли нам быть с Синеглазым неразлучными?

   Часто её подушка оставалась до утра мокрой от горьких слёз. Нахлынувшая любовь не приносила ожидаемого счастья! Влюблённые постоянно обсуждали своё, казалось, безвыходное положение.
 
-- Катюша, надобно сказать родителям о нас! Будет куда хуже, если кто раньше донесёт им, - ласково заговорил Тихон на очередном свидании.

-- Что ты! Батька разъярится на меня, да и вас жаловать перестанет! – с волнением в голосе ответила девушка.

-- Почто ты так думаешь о нём? Ведь говорено было атаманом Максютой, да вот и Митрий Савельевич не раз сказывал, что здесь, в крепости, все вмести держатся?

-- Да что ты? Это ж для несения государевой службы! А так…. Сам подумай: казаки присягали государю, несут службу, возложенную на них государем! А вы кто? Мужики! Да ещё и староверы, беспоповцами значитесь! Вы ведь в гонениях, почти как беглые! Был бы ты казаком, Тиша! Мы – вольные! Нас не удержать в неволе-крепости! Никогда казак не жил под гнётом! Не то что, вы - мужики-лапотники!

-- Катя, что же ты всё сокрушаешься, что не казацкого я роду? Мужики, да мужики.... Вы ведь тоже мужицкого труда не чураетесь! Ты хоть грамоте научена? Писать и читать умеешь?

-- Да что ты? Кто ж меня бы ентому здеся учил? Да и не к чему мне грамотность?
 
-- У нас в общине почитай все грамотны. Хочешь я и тебя обучу чтению?  Тятя цельну библиотеку книг духовных имеет от самого книгопечатника Ивана Фёдорова! В Москве печатаны! Слыхала о таком?

-- Знамо, нет! Не слыхивала? И что ж сними, с книгами, делаете?

-- Службу по ним по святым праздникам тятя ведёт. Он ведь и духовным отцом у нас в общине считается.

-- Так что,  он поп что ли?

-- Нет у нас попов! Отче Матвей избран общинниками духовником для исполнения православных обрядов. Катюша! Мир велик, и жить в нём тёмному люду тяжко. Мой дядя, Пётр Афанасьевич, женился на норвежке из купеческого сословия. Так он аглицкий и норвежский языки знавал, торговые дела с дедом моим в Архангельске вёл. Невежество к дикости, необузданности ведёт.

-- Чего такое сказываешь? Кто ж вы такие? Что за люди? Откуда знаешь всё?

-- Пришли мы сюда с Северной сторонушки, что возле Бела моря, поморами зовёмся.
 
-- Зачем сюда, в Сибирь, пришли? Ну и жили бы себе возле моря!

-- Всего не объяснить тебе, Катя!

-- Да и не пытайся! Зачем оно мне?

-- Катюша, милая, так мы с тобой и осерчать друг на друга можем! Не будем больше спорить, ссоры боюсь, разладу не хочу!

-- Что ж с этой норвежкой то стало?

-- Приняла она нашу веру, окрестилась и стала зваться Анною!

-- Я такого никогда не сделаю! Я казацкого роду, в православии родилась, такой и останусь!

   Катерина разгорячилась спором, рассердившись, как ей казалось, на глупости, которые сказывал Тихон, не сдерживая себя,  вырвалась из его объятий.

-- Домой мне поспешать надобно! Прощевай, любимый! - произнесла она резко и занозисто, чуть ли не бегом направилась к атамановой избе.
 
   Тихон не стал удерживать девушку, только душу обожгла боль.

-- Надо, надо, что - то делать? Катюша нервничает! Уж два месяца как видимся! А дальше что? Пойду за советом к Карчаге! Ему довериться можно!
***
Катя подбежала к избе. От обиды её лицо полыхало и было мокрым от слёз.

-- Почему, почему он меня не остановил? Неужто, не люба? – с волнением думала она, а сердце как птичка в клетке билось с такой силой, что казалось вот - вот вылетит наружу.

   Девушка открыла тяжёлую дверь и вошла в горницу. За столом сидел Елисей. Катя этому не удивилась, ведь он всегда ждал её после Вечёрок.

-- Катерина! Присядь ка! Погутарить надобно!

   Громкий и даже грозный голос отца испугал Катю. Он всегда был ласков и весел, часто баловал её!

-- Случилось что?

   Девушка в растерянности застыла у порога.

-- Сядь, говорю! – приказным тоном прикрикнул Елисей.

   Сбросив полушубок и шаль на лавку, Катя села напротив отца.

-- Сказывай, где была? – начал свой допрос Елисей.

-- Батя, я ж нонче гутарила тебе, что на Вечёрку собралась! Аль забыл?

-- Об энтом разговоре я помню! А опосля с кем времечко проводила?

   Катюша совсем сникла. Никогда отец с ней так не разговаривал!

-- Почто молчишь, доня? Сказывай, с кем ты там возле сараев трёшьси? Молчишь!

   Елисей всё больше и больше входил во гнев!

-- А я знаю, с кем ты там гульбанишь по ночам!  Видно, много свободы я тебе давал, ни в чём не отказывал! А ты и забылась! Всё, доня, в хате будешь сидеть, покедова сам не решу участь твою! Нашла женишка себе! Мужика -лапотника!

   Катерина сжала руки в кулаки, уставив глаза на отца, зарделась румянцем.

-- Батя! Люб он мне! Замуж за него пойду!

-- Чего! Замуж! Ну, это мне решать! Забыла, что ты дочь моя! Так я напомню! А слухать не будешь, вожжами вдоль спины учить буду! Совсем стыд забыла! Ты ж казачка! Где гордость твоя девичья! Тайком шашни водишь с каким-то чалдоном! Цыц! Молчать!

-- Батя, а почто ты опосля мамки не женился? Однолюб! Да? Ты мне это часто говорил! Вот и я одного его любить буду и других мне не надобно! Слыхал, батя!
 
   Елисей не ожидал такого отпора со стороны дочери. Однако гнев не покидал его.

-- Будешь так батьке ответствовать, сам тебе жениха найду! Замолчь, Екатерина! Мне казаки доносят о твоих свиданках! Каково это мне слышать? А ну, пошла спать! Завтрева из хаты ни шагу! Поняла?
 
   Глаза Елисея сверкали, будто молниями искрили!

-- Я тебя быстро научу отца уважать! Пошла с глаз моих!
 
   Катя вскочила с места.

-- Батя! Ты меня тоже знаешь! Я от своего не отступлюсь! Порешу себя, а другому не достанусь!

   Елисея как из ушата холодной водой окатили! Он испугался….

-- Катерина! Ты это выбрось из головы! Не пара он тебе! Ты ж об ентом смекаешь! Всё! Всё! Сказано, девонька, из избы ни шагу! Ночь на дворе! Спать давай, скоро  вставать мне!

   Последние слова были сказаны усталым, виноватым голосом. Катя ничего не ответила. Громко хлопнув дверью, она опрометью кинулась в свою опочивальню. Всю ночь они просидели каждый в своей комнате, не проронив ни слова. На рассвете Елисей ушёл по делам.
***

   Через пару дней, освободившись от службы, Тихон пошёл к Карчаге. Алтаец со своей семьёй жил в пустующей избе, что стояла неподалёку от крепости. Когда-то её построили для сторожевых, которые несли охранную службу за пределами крепости, совершая разведку в ближайшие леса, чтобы упредить возможного неприятеля. Теперь же, из-за регулярных объездов казаками окрестных деревень, надобность в этом постепенно отпала, изба пустовала. В ней и поселился Карчага со своим семейством. Не привычный к новому укладу жизни, алтаец тяготился крепостью и был рад поселиться на «воле».

-- Карчага! Здравствуй, дорогой ты мой друг! – обнявшись с алтайцем, поприветствовал его Тихон.

-- Молодой хозяин! Заходи! Карчага рад видеть тебя! Как раз чай пить собираюсь, рад угостить тебя! Но что привело тебя ко мне в столь ранний час?

-- Хочу совет с тобой держать! Душу свою открыть! Ты мне словно старший брат! Знаю, что всегда дашь совет в сложных делах, за тем и пришёл.

-- Случилось что с Хозяином? Здоров ли?

-- Нет, нет, Карчага, тятя здоров! У него сейчас хлопот хватает! Сам знаешь, готовимся весной идти в новые земли! Боязно! Но идти надобно! Но не об том я сейчас.

-- Говори, говори, Тихон Матвеевич! Ты для меня, словно родич, близкий человек! Всегда можешь рассчитывать на Карчагу!

-- Карчага, запала мне на сердце зазноба! Люба мне! Она дочка атамана Елисея! Сам понимаешь, не отдаст он её за меня! Да и тятя тоже будет против сватовства! Я ему не смею ничего о сердечных делах своих сказывать, понимаю, что другие думки у него! Но что делать мне! Ведь скоро весна, а там покинем мы Белоярскую крепость!  Тогда навсегда потеряю любушку свою!

   Карчага, прищурив глаза, вдыхая пары горячего травяного чая, внимательно слушал юношу.

-- Вот и стал мужем наш уулчаг (мальчик)! Пришло его время! – размышлял алтаец. - Неверно, что Хозяин не ведает о том. Не замечаем мы, как дети наши вырастают!

-- Что тебе сказать? Коварство и зависть разлучают влюблённых. Чтобы не допустить их править, надо рассказать Хозяину самому. Иначе злой человек, завистливый человек сделает это за тебя, и всем будет плохо.

-- Я и сам так думаю. Сегодня же поговорю с тятей. А как же с Катенькой? Неужто расставаться придётся!

-- Когда-то в давние времена жил в горах юный пастух Саган и принцесса Дайли.  Полюбили они друг друга. Но завистливый богатый зайсан, влюблённый в красавицу, рассказал об этой любви отцу принцессы. Разгневался тот и решил навеки разлучить влюблённых. Ничего не мог поделать пастух с решением отца.

-- Где же ты, моя нежная Дайли? - тосковал Саган. - Будешь ли ты со мною? Я стану неустанно глядеть в ночное небо и ждать тебя! Когда ты, возлюбленная моя, обратишься к небу, я услышу тебя. А пока я приношу тебе безмолвно жертву - ожидание своё! И решила Дайли броситься с горя со скалы, и обратила она свой последний взор к небу, и бросилась в пропасть. Услышал Саган слова возлюбленной своей, став орлом, подхватил её огромными крыльями, и улетели они к нему в горы.  Ничто больше не смогло разлучить их. Вот так рассказывали наши старики.

   Алтаец посмотрел прищуренными узкими глазами на Тихона.

-- Понял ли ты меня, Молодой Хозяин?

-- Кажется, да! Спасибо тебе, Карчага! Я всё понял! Я верен любви и буду терпеливо ждать свою возлюбленную! Брат, как мне жаль, что ты не пойдёшь с нами в Кулунду!
 
-- Карчага будет защищать свой народ! У каждого народа на этой земле свой путь и своё предназначение. Вы, русские, являетесь собирателями земель! Так вам обозначил судьбу ваш Бог! Карчага - воин! Его дело защищать слабых! Так учил меня мой отец!

-- Прощай, Карчага!

   Он обнял алтайца и вышел из избы.

   В этот же день Тихон рассказал о своих чувствах Матвею Афанасьевичу.

-- Сын, в своё время мой отец, Афанасий Тихонович, оставив Москву, царёву службу, принял трудное решение - служить Богу и хранить веру. Сия миссия возложена на нашу семью. Ноша эта нелёгкая! Тебе решать: продолжишь ли ты путь своих дедов или останешься в Белоярской крепости. Как мне не тяжело, но неволить тебя не буду, решать тебе. Но коль с нами пойдёт Екатерина, приму её как дочь родную! Вот мой сказ тебе, сын!

-- Тятя, даже не сомневайся во мне! Служить Богу начертано семейству нашему! Я никогда не сойду с этого пути.

-- Ну что ж! Достойный ответ! Благословляю тебя, сын мой! Нелёгок путь сей, однако другого у нас нет!

Наложив крест, Матвей Афанасьевич разволновался. Для него стало открытием осознание взрослости Тихона.


 Глава пятая. Весна пришла

  Миновала половина зимы…. Солнце почему-то опаздывало с пробуждением. Вернее, оно к полудню лениво едва-едва пробивалось сквозь пелену серости мглы, рассеивая в дымке свои лучи. Оно не торопилось радовать людей ярким светом. Его холодное северное серебристое свечение не предвещало торжества над длительной ночью. Солнце уходило куда-то в серую мглу совсем неожиданно, примерно также как и появлялось ниоткуда.

   Метели продолжали властвовать в полях и в лесу, заметая лесные тропы, след охотника, застилая  равнины снежным покрывалом. Зимняя снежная мгла лежала на обозримом пространстве до самого горизонта.  Падающий снег заволакивал всю округу. Хмурое небо не желало пропускать солнечные лучи на Землю и вихрем напускало на неё снежную пургу.

   Всё же…. Северные дни становились чуточку длиннее. Зимний сон природы подходил к концу. Всё ждало пробуждения.
***
   И вот заблестело мартовское солнце, разливая розовые утренние восходы и нежно-золотистые закаты на вечернем небе. Снег стал быстро оседать и таять. Воздух наполнился какой-то особой чистотой и влажностью. Птичьими голосами зазвучали леса, будто они, эти лесные птахи, первыми почувствовали приближение весны.
Студёная и долгая сибирская зима заставляла обитателей крепости жить домашними заботами. Женщины пряли, ткали холсты, занимались рукоделием, оставляя уличную управу со скотиной за мужеской половиной. Только гарнизонные и в зимнюю пору несли тяготы военной службы. Максюта часто совершал объезды по немногочисленным деревням русских поселенцев. Меньше беспокойства было и от иноверцев. Крепкие и трескучие сибирские морозы загоняли обитателей сурового края в свои жилища  на долгие полгода.

   Зима отступала. Снег по-прежнему лежал в сосновом бору и в берёзовых колках, однако мороз слабел. Матвей Афанасьевич после нелёгких зимних хлопот, связанных с подготовкой к предстоящему отъезду, вместе с сыновьями стал часто бывать в лесу на охотном промысле. Это были незабываемые минуты ощущения свободы и радости. Душа его наливалась какой-то весёлостью и счастьем. След лесного зверя добавлял охотничьего азарта. Легко скользили по снегу широкие лыжи, обитые шкурой дикой козы, сыновья едва поспевали за ним. Разгорячившись, Матвей отрывался от них, уходя далеко вперёд. Сам дивился своей ловкости и силе, которые неудержимо толкали его куда-то  вглубь сосняка. Многочисленные свежие петляющие заячьи следы, погрызенные лосем стволы осины сулили охотничью удачу. Невдалеке раздались внезапные выстрелы.

-- Сыны видно уследили зверя! Ишь, палят! И куда-то я так разогнался? Вроде и не на охоте вовсе! Застоялся за зиму, словно конь в стойле, вот и просит тело поразмяться как следует! - удивлялся себе Матвей.

   Он развернулся и пошёл на звуки стрельбы. Вскоре перед ним открылась лесная поляна. На опушке были Тихон и Антип. Они громко обсуждали что-то около заваленного большого лося.

-- С добычей вас, детушки! Знатный сохатый будет! Запаслись мясцом на месяц для нас и для общинников хватит.

-- Да, тятя, разделаем и вертаться домой придётся.

-- Быстро вы управились с добычей! Даже не надышался ещё лесным духом! - с сожалением в голосе ответил Матвей Афанасьевич.

   Они разделали лосинную тушу, загрузили в заплечные мешки, оставшуюся часть, уложили на наспех изготовленную волокушу, и повернули к крепости. Охотничий азарт разгорался.

-- Тятя, чаще будем ходить в тайгу на промысел! - сожалея о завершённой охоте, предложил Тихон.

-- Ежели весна нас не поторопит, то можно! Однако по всем приметам, весна будет ранней и дружной. Так что времени на это удовольствие у нас маловато!

 К вечернему солнцу, уставшие тащить лосятину  по убродному снегу, они были дома.

   Весна всё более и более входила в свои права. Долго сибирская природа ждёт тепла и солнца, но в течении нескольких дней сбрасывает зимний сон. И вот уже весело звенит весенняя капель, пригорки, пригретые солнышком, оголяют чёрную землю, дороги взялись вешней водой! Всему венец блистающее солнце! Оно, яркое, лучистое, щедрое на синем - синем небе, на котором нет ни облачка, слепило глаза! От такой чистоты и влажности будто хмелеет душа, в которой тоже что-то забурлило и зазвенело!

   Тихон так больше и не видел Катю с той последней их свиданки, когда она стремглав исчезла, схоронившись в избе отца. Сколько раз он искал встречи с ней, бывая на Вечёрках, надеясь увидеть во время службы. Всё было напрасным. Девушка будто навовсе исчезла! От крепостного старосты, Митрия Савельевича, Тихон узнал о её затворничестве по воле атамана Елисея. Со стороны атамана стал  заметен холод, который он не пытался прикрывать в своём изменившемся отношении к староверам. При встрече с Матвеем Афанасьевичем и с ним, Тихоном, он отводил куда-нибудь глаза и отмалчивался. Время отъезда из крепости неумолимо приближалось.

   В один из дней всё малочисленное население Белоярской крепости поспешило на крутой берег Оби, одетой в зимний ледяной покров.
 
-- Обь вскрывается! Сейчас загрохочет река вешней водой! - входя в избу с утренней управы, с порога радостно объявил домочадцам Дмитрий Савельевич.

-- Тятя, пойду гляну! - обратился Тихон к Матвею Афанасьевичу.

-- Вместе и сходим! Сбирайся поскорому!
 
   Накинув тулупчики отец с сыном поспешили к высокому обрыву, что был невдалеке от крепостных стен. Люд там собрался разный, даже крестьяне, приехавшие на санях из ближайших деревень по своим делам в крепость, стояли поодаль. На лицах собравшихся сияли улыбки, хотя глаза с волнением, ожидая какого-то чуда, смотрели на реку.
 
   Вдруг что-то вздрогнуло! Казалось, грохот заполнил всё пространство! Лёд, что был по центру реки, вздыбился, ледяная гряда стала молниеносно нарастать. Ледяной панцирь реки раскололся, превратившись в огромные неповоротливые льдины, они со скрежетом надвигались и надвигались друг на друга в ледяные горы. И вот вода бурлящим потоком выплеснулась на поверхность! Она  пенилась, волной пошла на лёд, толкая его по открывшемуся течению. Река задвигалась, пошла, ломая ледяные глыбы на куски. Обь,открывшись, задышала холодной, вешней водой, двинулась, заполняя занесённое снегом русло, унося ледяную крошку куда-то вдаль. Обь ожила! Великая сибирская река проснулась от длинной зимней ночи. Её вода  заблестела в лучах яркого солнца. 
   Тихон впервые видел ледоход на большой реке.

-- Как же она сильна! Обь! Как могущественна! Как и вся Сибирь, суровая и великая! - зачарованно смотрел он на открывшуюся речную воду.
 
   Ещё долго стояли люди на крутом берегу реки. Улыбки и радость не сходили с их лиц. Весна! Зимняя стужа уходит. Яркое солнце предвещает скорое лето, такое долгожданное в Сибири!
***
   Яркое солнце, выкатывающиеся утрами на безоблачное небо из-за макушек соснового бора, пригревало всё сильнее и сильнее. Дороги, продуваемые весенними ветрами,  с каждым днём подсыхали и становились пригодными для тележного извоза. Наконец открылся тележный путь. Настал день отъезда поморской общины беспоповцев.

-- Матвей Афанасьевич! Отправляю с тобой проводника. Это один из моих казаков, Мефодий. Он тоже пожелал идти в новые земли. Я не стал ему перечить, хотя в крепости каждый штык на счету. Мефодию приходилось бывать в тех краях, куда ты направляешься со своими людьми. Он сплавлял лес по Оби, знает деревни, расположенные по берегам реки. Поможет найти подходящее место для крестьянствования. Сам он тож мужицкого роду. Говорит, что по берегам Оби ниже по течению есть хорошие места для поселения. Свои обещания об оказании тебе помощи я исполнил. В добрый путь! – простился с Матвеем Афанасьевичем накануне отбытия атаман Белоярской крепости Иван Максюков.

   Матвей, поклонившись, поблагодарил его.

-- Буди над тобою милость Божья! Мир и благоденствие тебе, атаман! Приходите завтрева с спозаранку за крепость. Мы будем сбираться возле выездных ворот.  Почеломкаемся напоследок! Приходите!

-- Буду, буду, Матвей Афанасьевич! Тамо и с проводником,с Мефодием, тебя сведу.

-- До завтрева, атаман Максюта.

   Матвей направился к избе Дмитрия Савельевича.

-- Сколь сделал Митрич для нас! Нет слов, которые выразили бы чувства,  нахлынувшие на меня при одном упоминании имени этого человека, - думал Матвей Афанасьевич, ходко шагая к избе.

   Дмитрий Савельевич уже давно его поджидал. В доме суетилась Настасья, собирая пожидки детишек. Малой, который народился прошедшей зимой, всё не спал и негромко гундел. Молодая женщина нервничала. Она боялась предстоящей дороги, о своих переживаниях сказывала Антипу, но тот был непреклонен.

-- Антипушка! Как же наш маленький! Тяжко ему будет в пути! Бабы с малыми ребятишками остаются в крепости. Давай и мы ещё зиму здеся проживём, а в следующее лето и тронемся. Боязно мне за дитятко. Ванечка уже подрос, да в походе с нами бывал, хоть и пятый годок ему пошёл, но вынослив, за него я не боюсь, сдюжит! А вот Данилка - ангелочек мой, мал ещё для дальней дороженьки, - напричётывала Настасья.

-- Настюша, не можно нам здеся оставаться! Не можно! Ты и сама всё понимаешь!

   На том и закончился разговор. Настасья послушно собирала детей в дорогу. Она укладывала в корзины съестное, испечённые накануне хлебы и прочий прокорм.

-- Готовы? - обратился Матвей к домочадцам, переступив порог избы.

-- Да, тятя, всё вроде уготовили к дороге! Малые ягнята, свинки и птица в плетёных коробах сидят, прокорм ейный в котомках, утварь домашняя кой-какая погружена на подводы. Спасибо Митрию Савельевичу за помощь, без него бы не управились.

-- Митрий Савельевич, дорогой ты мой человече, как только мне отблагодарить тебя за житие наше в крепости, за то, что ты для общинников сделал! - обняв и расцеловав в уста крепостного старосту, молвил Матвей.

-- Да! Жаль мне расставаться с вами, Матвей Афанасьевич! Единой семьёй жили! Свыкся я с вами! Но отговаривать от задуманного не буду. Бог вам в помощь! - осенив крестом Матвея, ответил Дмитрий Савельевич.

-- Обратим свою молитву и мы,детушки, к Господу нашему, вечерню уж для общинников отвёл. Завтрева тяжёлый день нам предстоит, опочивать надобно всем.Помолимся, сынки, вместе! Пусть услышит нас Господь и пошлёт нам удачу! Она нам ой как надобна!

   Втроём они долго просили Господа Бога о благополучии для общинников в их нелёгком пути. Наконец все улеглись в отведённых опочивальнях.
***
   С первыми утренними лучами телеги с людьми и домашней утварью, подводы гружённые семенным зерном,сидящей в клетях  птицей, молодыми поросятками, ягнятами, прочей живностью, стояли у въездных ворот за крепостной стеной. Всё это, собравшееся во едино, гоготало, блеяло, перемешивалось с человеческой речью и возгласами детей!

   Двадцать человеческих душ, мужчин и женщин и несколько ребятишек, были готовы отправиться в новую, неведомую даль. Кто знает, что ждёт их? Найдут ли они вновь землю, которая станет им родной? Смогут ли отправить в северную сторону, туда за Камень, к Белу морю, в родимую сторонушку, послание сородичам? Да и не схоронили ли их уже там за истечением стольких лет? Об этом думал каждый.

   Проводить поморов вышли почти все жители Белоярской крепости. Как только не силился Тихон увидеть среди собравшихся Катю, но всё напрасно! Катюша не пришла проститься с ним! Тяжесть заполнила душу юноши. Последние надежды на встречу и объяснение рушились. Подошёл Карчага. Они поцеловались с Матвеем Афанасьевичем и Тихоном. Алтаец казался расстроенным, будто виноват был в расставании с Зыковыми.

-- Общинники! Дорога Вам предстоит нелёгкая! Новая сторона потребует терпения, труда и веры! Веры вам не занимать! Она помогает вам обживать новые земли, что крепит рубежи России-матушки, что и делаем мы с вами по воле государевой! Доброго вам пути, общинники, Господь с вами! - обратился к собравшимся атаман Максюта.
 
-- Спасибо вам, атаман Иван Максюков и атаман Елисей! Спасли вы нас от неминуемой гибели от рук инородцев поганых и алчущих! Дали нам кров и хлеб! Примите от нас слова великой благодарности за содеянное вами! Отдельное слово Митрию Савельевичу! Кабы не его воля, умение и смекалка, то не смогли бы мы сегодня отправиться в дальнюю сторону! Спаси Господи вас, казаки, служилые люди государевы, вас, жители Белоярской крепости! Пусть милостив к вам, люди дорогие, будет Господь наш, да укрепит вашу душу вера православная. Аминь!

   Беспоповцы, стоявшие возле груженных телег, осеняли себя двуперстными крестами. Сняв шапки, они усердно молились Господу Богу, благодаря его за отпущенную им милость.

   Церемония прощания была настолько трогательной, что с обеих сторон нет, нет, да и раздавались бабьи всхлипывания, кое-кто смахивал внезапно набежавшую непрошенную слезу.

   Обоз тронулся.

   Не узнал Матвей Афанасьевич, что через несколько десятков лет покинут Алтайские горы ослабевшие в войнах джунгары, что триста тысяч алтайцев перейдут под покровительство государства Российского, придут вновь русские люди и заложат новые сёла землепашцев.

Община шла в новые неведомые ей сибирские земли.
***
-- Что, Мефодий, скажешь? Небушко-то как распогодилось! Вёдра стоит! Как путь ладить будем? Сказывал Максюта, бывал ты в энтой стороне? Так что посоветуешь? - обратился Матвей Афанасьевич к ехавшему рядом с его телегой казаку.

-- Глиди сам, как лучши! Токмо я тебе, Матвеюшка, вот что скажу! Край тот ещё не обжитой. Селятся людишки семьями, почитай поставят избы две-три, вот тебе и деревенька. А опосля с какой оказией там будешь, а уж сельца и нет вовсе, ан окажутся они, семья энта, уж в другой деревеньке. Переселенье часто идёт! Так что земельки хватает!

-- Ты присядь - ка ко мне в телегу, поговорим чуток о делах наших. Расскажешь, кто ты есть таков. Дорога дальняя, человек ты для нас новый. Максюта тебя направил, доверяю я слову атаманову, но всё ж знакомство свести надобно.

   Матвей Афанасьевич ехал впереди обоза. Натянув поводья, сдерживая  Гнедого, с которым он не расставался, раздвинув котомки со скарбом, освободил место для Мефодия. Тот ловко соскочил со своего коня в телегу.

-- Ты каковских будешь, казак? - ослабив вожжи, дав возможность продолжать Гнедому ход, Матвей Афанасьевич начал разговор с Мефодием.

-- С Тоболу я! Может слыхивал? Крестьянствовал, и семья была у меня....Нехристи поганые сничтожили. А потом в служилые подался. В крепости тамошней службу нёс.

-- Да, давненько приходилось езживать мне через Тобол! А почто ушёл в Сибирь? - продолжил спрашивать Матвей.

-- Так Максюта и уговорил! Тамошних, тобольских казаков, набирал на поход в Сибирь.

-- А с нами зачем пошёл?

-- Устал я службу казацкую, походную вести. Осесть хочу. Не стар ещё! Может оженюсь! Дом будет! Вот и весь сказ!

-- Что ж! Хорошее дело! Семья человеку завсегда нужна! Авось и сладится у тебя всё! Казак ты видный! А теперь, про Кулунду что знаешь?

-- Кулунду не знаю! О местах здешние могу сказывать. Ты про заводы Демидовские слыхал?

-- Нет? Что за заводы такие?

-- Акинфий Демидов, царский любимец, знатный уралец, завод будеть строить на Алтае. Городище вырастет. Можно в ту сторону путь направить! Гужевая дорога туда прокладывается, её Демидовской прозывают.  Пойдём в те места, Матвей!

-- Ты меня не кличь по имени, не принято у нас от чужих по именам кликать! Матвеем Афанасьевичем зовусь я, а для общинников ещё и отцом Матвеем  прозываюсь, то есть духовником общинным являюсь.  Так то! А заводы те не для нас! Мы веру исстари православную храним, а они тамо все никонианцы! Не наша та сторона. Сказывай про Приобье! Ты ж по Оби ходил?

-- Да! Есть и туда тракт! Военным зовётся. Для связи крепостей служилыми используется. Пока мы по нему и движемся. Идёт по опушке Барнаульского бора, связывает Белоярскую крепость с Семипалатинской и Кузнецкой крепостями. По ней станцы есть, заночевать можно. В бору том волков много, ночной путь не безопасен. Опять же, переправиться через реку подмогнут.

-- Почему бор Барнаульским зовётся?
 
-- Речка Барнаулка протекает. Барнаулка с телеутского означает «мутная вода»! Она и впрямь мутная и быстрая.

-- Алтаец мой, Карчага, сказывал, что там и начинается великая степь, Кулунда, озёрный край. Туда мы с общинниками путь держим. По Военной значит и пойдём. Далеко ль до ближайшей станцы?

-- Сегодня не поспеем! Завтрева к ночи будем!

-- Так тому и быть! Будет тебе! Езжай верхом впереди!

   Мефодий быстро обернулся на рядом шедшую верховую лошадь.

   Обоз растянулся по весеннему бездорожью, медленно продвигаясь к ленточному бору. Антип с семейством ехал  на своей телеги по центру ползущей процессии, Тихон на верховой лошади замыкал движение.

-- Всадник! За нами всадник скачет верхом! - раздался возглас. Услышавшие новость всматривались в уходящую дорогу, которая вела к Белоярской крепости.

-- Быстро идёт! Ловко в седле держится!

-- Может остановимся? Может в крепости что случилось?

   Тихон поскакал к отцовой телеге.

-- Тятя, всадник нас догоняет! Остановиться надобно! Кажись гонец из крепости!

-- Стой!!! - дал команду остановки движению обоза Матвей.

   Обозники остановились и встревоженно поджидали приближения взявшегося ни от куда неизвестного всадника. Каково же было удивление общинников, когда в подъехавшем они узнали девушку! Это была дочь атамана Елисея Екатерина.
***
Тихон боялся поверить своим глазам! Перед ним  была Катя! Гордая, запыхавшаяся от быстрой езды, она легко и прямо держалась в седле. Конь, «пританцовывая» на месте, храпел. Жеребец покрылся мокрой испариной. Вращая огромными глазами, он будто был удивлён внезапной остановке и ждал от хозяйки продолжения скачки. Девушка смотрела на Тихона, в её чёрных глазах сверкал блеск азарта, дерзости и непокорства. Гарцуя на блестящем от пота жеребце, казалось, что она является участницей каких-то невероятных скачек, и что, вот-вот пришпорив коня, вновь умчится в удалой верховой гонке. Её яркий глазастый полушалок (платок в крупный горох) и панева (распашная юбка в клетку) раздувались разгулявшимся ветром. Щёки, разогретые верховой ездой и весенними ветрами, пылали алым румянцем.

-- Что ж, Тихон, аль ни рад мне?- Не слезая с коня, обратилась она к Тихону.

-- Катя! Катюша! Думал, уж  боле не свидимся!

   Он соскочил с лошади, подошёл к Катиному жеребцу, взял из рук девушки поводья, натянув их, остановил неспокойного коня.

-- Давай подмогну тебе, Катюша!

   Юноша поднял руки, осторожно взяв за талию девушку, спустил её на землю. Катерина не сопротивлялась. Она всем телом устремилась в эти протянутые к ней руки, которые были для неё желанными и родными.

   К молодым стали подходить обозники. Спешно подошёл к ним и Матвей Афанасьевич.

-- Вижу, девка ты баская! Как же отец, атаман Елисей, отпустил тебя одну? – окинув Катерину строгим, испытывающим взглядом, пряча своё волнение за внешнее спокойствие, спросил он.

-- Дак я своею волею ушла! Сама так решила!

-- Значит, без согласия отца?

-- Он запер меня в хате! Сказывал, что выпустит тольки после вашего отъезду!
 
-- А ты, что?

-- А я окно открыла и утёкла! Вот тольки небольшой узел с одёжей и взяла!

-- Своеволие, значит, проявила?

-- Ну, так!

-- Вот, что, девонька! Свою волю забудь, коль к нам пришла! У нас строго! Верхом не езди, в телегу к молодухе Настасье сядешь! Веди себя тихо! Коль поедешь дальше, значит слушать старших должна, не своевольничать и не перечить. Поняла?

   Катя не ожидала такого напору от Матвея Афанасьевича, который всегда и во всём соглашался с атаманами крепости, казался покладистым и сговорчивым. Она растерялась.

-- Тятя, почто ты так с Катериной? Помнишь, сказывал, что примешь её как дочь родную? Аль забыл? Ведь люба она мне!

-- Помню, сын! Но и ты знаешь, что без благословения родительского законным браком вас обвенчать не могу.

-- Тихон! Я поняла норвежку ту, что ты сказывал мне! Готова принять вашу веру! Она православная! Бог у нас един! Назад к отцу мне ходу нет! И без тебя мне не жить!

   Матвей Афанасьевич кое-как справлялся со своим смущением. Общинники с большим любопытством разглядывали девушку.

-- Обвенчаю вас, как только мы достигнем места, да срубим избу. Иначе нельзя! Покуда будешь держаться моего сына Антипа и его жены Настасьи. Тихон, отведи Катерину в телегу к Настасье! Будем дальше путь держать.

-- Пойдём, Катюша, суженая моя,посажу тебя, - обратился он к Екатерине.

-- Сначала коня нужно насухо вышаркать! Иначе сгубить жеребца можно.

-- О, девка, всё то ты знаешь! Это хорошо! Крестьянин без коня не может! Вышаркаю я, идите уже!

   Тихон, прихватив Катин узелок, в другую руку взяв  горячую ладонь девушки,  повёл её к названной отцом телеге Антипа.

-- Трогай!!! - Дал команду о продолжении движения Матвей Афанасьевич.

   Обоз пришёл в движение.


Глава шестая.  Степной Алтай

  Солнце почти упало за горизонт, а обоз всё продолжал медленно ползти по бескрайним сибирским просторам. Дорога петляла. Она уходила вглубь леса, оставляя Обь  далеко в стороне. Небольшие овражки с вешними ручьями перерезали бор, становясь немалой преградой на пути общинников. Телеги проваливались в мягкую землю, приходилось вытягивать их, впрягаясь вместе с лошадьми. Вода в ручьях стаявших снегов была ледяной. Валили лес, строили мостки, переправы, налаживали гать. К ночи, вымотавшиеся и продрогшие люди, наскору руку повечеряли, и сон сморил их.
 
   Катя  вместе с Настасьей и детьми готовили в телеге ночлег. Набросав сосновых веток, расстелив овчинные тулупы и тёплые одеяла из оленьих шкур, молодая женщина разместила детей и прилегла сама. Катерина, разделив участь переселенцев, сносила все испытания молча. Она быстро сошлась с сероглазой Настей, приняв её за старшую сестру.  Девушке не доставало сноровки, приспособленности к походной жизни. Устав к ночи, она упала в изнеможении в приготовленную постель.  Когда Тихон подошёл к телеге, то Катя, смежив глаза, сладко спала. Юноша не стал тревожить уснувших. Он вернулся к ночному костру, возле которого сидели караульщики и вели тихие разговоры о предстоящей новой  жизни.

--  Почто не спите? Волков опасаетесь? – подбрасывая еловых веток в костёр, спросил у них Тихон.

-- Да, паря! Опасно здеся! Дремать нельзя. С волчьей стаей в лесу встречаться боязно! Волк он ведь осторожный, подойдёт, и не услышишь. Вот огонёк отпугнёт разбойника. Сейчас к весне то он голоден! Зол!

   Посидев чуток с мужиками, юноша пошёл к месту ночлега отца и брата.
С первыми лучами солнца обозники были готовы продолжать путь.

-- Не остыли? – обратился Матвей Афанасьевич к Насте, подойдя к телеге, в которой расположились женщины и дети.

-- Да нет, тятя! Даже детки крепко спали и мы с Катериной тоже в тепле были. Следующую ночь будем уж на станцы ночевать? Так ведь, тятя?

-- Должно быть так. А ты, Катерина, назад, к батьке, не надумала вертаться? – испытывающе посмотрел на девушку Матвей.

-- Уж сказывала Вам, что назад мне ходу нету! Да и не затем я вас догоняла!

-- Что ж! Будьте готовы трогаться в дорогу. Настасья, ты чуток внимательнее будь к Катерине! Впервой ей таков путь выпал.

-- Я привычна к походной жизни! Меня батя с собой в походы брал, я стреляю метко! Так то!

-- То с отцом родным была, а здеся с чужими людьми! Разница есть! Довольно! С Богом, бабоньки!

   Проведав сноху и Катерину, убедившись в их благополучии, Матвей вернулся к своей телеге.
 
   Обоз продолжил свой путь.
   Бор кончился. Дорога вновь вывела к реке. Солнце стояло высоко. Сразу стало теплее, лесной холод, сохранявший свежесть ранней весны, остался позади. Перед путниками открылась равнинная степь.

   Куда не кинешь взгляд, до самой-самой линии горизонта лежала равнина. Она казалась бесконечной и бескрайней. Покрытая лёгкой дымкой зелени молодой травы, выпустившими на открытых солнцу пригорках нежными лепестками первоцветов, степь ликовала! Невероятное количество лесных птиц кружилось над землёю и возвещало своим пением наступление весны! Всё говорило о пробуждении земли, о том, что она подошла к своему началу, рождению нового лета и нового хлеба! Земля ждала человеческих рук!

-- Благодать то какая, тятя! – воскликнул Тихон, подъезжая к телеге Матвея Афанасьевича.

-- Да, сынок! Видно в сказе, что слышал я от Карчаги, всё правда! Вот и травы молодые, и просторы бескрайние! Красота! Божья благодать!

-- Тятя, ещё долог путь?

-- Мефодий! Скажи, сколь нам ещё идти? - Отыскав глазами ехавшего недалеко казака, спросил Матвей.

-- Матвей Афанасьевич, до озёр два дни пути! На ночку встанем в станцы. Там переправимся через Обь и к полудню следующего дня придём к озёрам.
 
-- А люди там поселились?

-- С полгода назад были. Небольшая деревенька стояла возле пресного озерка. А недалече солёное есть, Горьким прозывается. Мы туда за солью ходили. Озёра в той стороне солёные, соль легко добыть можно.

-- А от лесу далеко озёра те уходят? Нам ведь лес потребуется избы рубить?

-- Нет, недалече! И бор, и колки берёзовые есть! Ягоды видимо невидимо! Богатый край!

-- Что ж, Мефодий, веди и дале обоз.

-- Да, тятя, может станет та земля нам родной! Может обретём мы отчий дом! – выслушав Мефодия, обрадовался Тихон.

-- На всё воля Божья, сынок! Может оно и так! Дай то Бог! Дай то Бог! Ты Катерину сёдня видел?

-- Да, тятя! Спасибо тебе за слово твоё и согласие твоё!

-- Всё ещё впереди, сын! Как оно сложится у вас, время  покажет! А покуда езжай с Мефодием вперёд обозу. Уж полдень! Станцу ищите, а потом вернёшься к нам. Люди устали, нельзя нам сбиться с пути, вот вы с казаком и проложите дорогу наверняка, чтобы точно к ней выйти. Езжай!

   Тихон догнал Мефодия. Пустив коней галопом, они быстро оторвались от обоза.
Дорога петляла между ленточным бором и берёзовыми колками. Она то уходила вглубь степи, то приближалась к лесу, и вновь внезапно выскакивала на открытые опушки, на степные просторы, порой приближаясь к берегу Оби. Когда Тихон с Мефодием подъехали к небольшой бревенчатой избе, что стояла на берегу реки, солнце уже клонилось к закату.

-- Здоровы будите! - открыв избинную дверь, сняв шапку, поприветствовал Тихон хозяина и хозяйку, наложил крест, подойдя к стоявшей в белом простенке иконе с изображённой на ней ликом Христа.

-- Спаси Вас Бог, православные! Далеко ль путь держите? Реденько здеся человек проходит! - ответствовал хитроватый на вид мужичок с окладистой длинной бородою.

-- Далече идём! Из Белоярской крепости мы! Переселенцы! Место для поселения ищем.

-- А чего ж искать то! Здеся везде селиться можно! Леса сколь хошь! Зверя много! В реке рыбы не переловить! Или куда конкретно путь держите?

-- В озёрную сторону идём! Озеро Горькое слыхал?

-- Известно дело! За солью туда ходим! Энто вам через реку переправляться надобно! На левый, стало быть, берег! Подмогнём! Лодки есть. Сколь вас?

-- Много нас, обоз цельный!

-- Обоз!!! Тогда придётся вам переправу ладить! Служилые на то не сподобились. Доселе не приходилось цельный обоз переправлять!
 
-- Что ж делать! Срубим! На ночлег к тебе проситься пришли. Баб с детишками пустишь? Ну а мы, мужики, в обозе сночуем.

-- Почто не пустить! На то мы и поставлены! Военным тракт зовётся, казаками ставлен я, да и сам из них буду. А где ж обоз то твой?

-- Товарищ мой за обозом отправился, к ночи придёт, а мы с тобой, хозяин, подготовкой к ночлегу займёмся, съестное приготовить надобно. Как величать тебя, казак?

-- Левонтием кличут!

-- Спасибо за ночлег, Левонтий!

-- Давай по - скорому  готовиться к приёму обозников зачнём!- смутился казак.

   В избе протоплено, пахло свежей квашнёй и выпеченными хлебами. Печная заслонка была прикрыта. Хозяева больше не думали топить печь.

-- Хлебушка хватит! Похлёбка в чугунке за загнетой стоит. Более ничего нет, - извиняясь сказал Левонтий.

-- В огне печёнок сделаем, так и хватит нам. Не бойсь, всё ладно.

-- Ну так постели готовить зачнём. А мужикам в пригоне можно заночевать. Всё не под открытым небом. Тамо зарод смётан, на сенце то оно мягше и тепле будет.

-- Можно и так!

   Тихон с Левонтием только и успели подготовить ночлег и собрать на стол чашки, как застучали и заскрипели обозные телеги. Подошёл обоз.

-- Ох, сколь много вас! - посмотрев из горницы в слеповатое оконце, удивился Левонтий.

   Тихон вместе с хозяином избы вышел встречать обозников.

-- Что, Тихон, сладил с хозяином о ночлеге?- подошёл к сыну Матвей Афанасьевич.

-- Проходьте, проходьте, люди дорогие! Уж готов ночлег ваш, ди и скромное съестное не остыло ещё - засуетился Левонтий.

   Обозники, утомившиеся нелёгкой дорогой и отсутствием крыши над головой, были радостно удивлены такому приёму.

-- Тятя, придётся строить переправу, здеся только лодки есть, - предупредил Тихон Матвея.

-- Нечто не сделаем? Лес вокруг, слава Богу! Справимся! Ничего! И нам впредь тоже переправа сгодится, да и людям подмога! Помолимся и почевать будем! Тёмно уже! Люди устали! А спозоранку начнём плоты сбивать да переправу ладить.
 
   Отужинав, разместившись в избе, в пригоне  и в телегах переселенцы улеглись спать.
***
   Ещё не рассвело, а общинники уже собрались возле избы Левонтия. Женщины приготовили нехитрое съестное, и началась работа по устройству переправы через Обь. Матвей Афанасьевич деловито закреплял людей на рабочих местах.

-- Мефодий, займёшься заготовкой леса для плотов. Смотри, сосну не бери, тяжела, потонет. Лучше сухую осину, да десяток мужиков, пяток подвод возьми. Скоро надобно сделать. Подводы домашней живностью заняты, так сгрузите клети на землю. Всё ли понятно?

-- Хорошо, Матвей Афанасьевич, займёмся заготовкой леса.

   Вмести с мужиками, освободив подводы из под многоголосого груза,он поехал в лес на тряских подводах.

-- Тихон, тебе с Ваньшей канатку ладить придётся. Переберёшься на другой берег реки и закрепи хорошо конец каната. Видишь супротив нас камень выступает? Вот к нему и крепите. Хорошее место для переправы! Река здеся каменистыми берегами схватывается. Алтайские отроги видно наружу вышли.  Берег крут и каменист. Разливу большого не бывает. Прав Левонтий, хорошее место для поселения. Камень на Оби означить можно.

-- Коль так, давай и будем селиться здесь, тятя! Зачем время терять, силу тратить?- недоумевал Тихон.

-- Нет, думаю я, к озёрам ближе лучше!

-- Чем же?

-- Слыхал,  в крепости говорили, Мефодий сказывал, да и Левонтий тож вторил о добыче соли в озёрах тех? Карчага сказывал о том! Мыслю, можем тамо окромя землепашества ещё и соляным промыслом заняться. Переправу наведём, потом хлеб и соль возить будем в городища. Заводы, Мефодий сказывал, Демидов строить начал на Оби. Туда и повезём, а то по реке сплавляться можно, да плоты с лесом гнать на стройку ту. Посмотрим значит.

-- Ну, тятя, ты и прозорлив! Эк куда замахнулся! Добыча соли ведь казённое дело! Как же её добывать?

-- Так ведь когда об энтом царь-государь узнает! А нам всё подмога, чтоб на ноги встать! К озёрам пойдём!

   Тихона с Иваном на небольшой хорошо просмолённой  лодке перевёз Левонтий. Довольно долго пришлось повозиться с вбиванием и креплением в прибрежный камень толстого каната. Прикрепив тяжёлое железное кольцо и продёрнув в него канат, юноши вновь вернулись на лодке на правый берег реки. Подобным образом они установили крепёж на правом каменистом берегу Оби. К полудню канатка над водой реки была проложена.

-- Хорошая работа, хлопцы! – похвалил ребят Матвей, - с помощью натянутого каната легче будет переправляться на плотах. Теперь вместе с бабами имуществом займётесь. Надобно всё повязать, скрепить, чтобы потом скарб можно было погрузить на плоты. Там Тихон уже начал имя командовать, так и вы подключитесь. Настасье скажите, чтобы харчи готовила! Тоже дело не простое. Ночевать тута будем, но работу закончить сёдня надобно.
 
 В это время подошли к берегу несколько подвод с подготовленными и перевязанными верёвками лесинами. Это были почти готовые плоты. Стучали топоры. Привезённые скреплённые щиты собирались в прочные большие плоты. Работа подвигалась быстро. К вечеру десять крепких плотов из хорошо подогнанных лесин лежали на берегу реки.
 
-- Ладно, ладно, общинники сработали! Должны сдюжить под обозом. Крепите уключины с навешанными на шесты вёслами, и можно считать работу завершённой.

   Матвей Афанасьевич везде поспевал вовремя подсказать, подставить под очередное бревно своё могучее плечо, проверить сделанную работу. Так прошёл день.

-- Кажись, тольки солнце встало, а оно уж и закатывается! День, как украли! – посмеивались общинники.
 
-- Вечерять надо бы? В кишках что-то звонко!

-- Бабы пади чашки уж расставили?

   Настасья, которая была назначена Матвеем Афанасьевичем за старшую, громко зазвала всех к костру. Вкусно пахло свежей ушицей, испечённым хлебом и картофельными ландориками. Молодуха увесистым черпаком разливала по мискам горячую уху.

-- Похлибать бы квасу с устатку! Настасья!

-- Готов, готов, можно похлибать! Испейте, работнички! – она весело поддерживала разговор уставших общинников.

   Повечеряв,  умученные за день непомерно тяжёлой работой, общинники разошлись по отведённым на ночлег местам. Даже малые дети, понимая тяжесть навалившейся на их отцов  работы, не капризничали и вели себя тихо.

   С восходом солнца переправа закипела!

-- Вот, Левонтий, какое новое хозяйство мы тебе сработали! – с гордостью за исполненную работу обратился Матвей Афанасьевич к переправщику.

-- Да! Матвей Афанасьевич! Тута теперь цельно войско переправить вместе с лошадьми можно! Большу работу изладили! Мастера у тебя знатные!

-- Да! Хорошие плотники! Избы рубить мастаки! А тут плоты всего лишь! Спасибо тебе, Левонтий, за приют и помощь! Думаю, что будет вскоре здеся деревня! Прощевай, казак!

-- Доброго пути вам, Матвей Афанасьевич!

   Общинник заводили на плоты запряжённых лошадей с телегами и подводами. Лошади храпели, дёргались, приходилось их держать за вожжи по несколько человек. Куры, гуси и иная живность гоготала, блеяла. Этот гомон пугал лошадей, некоторые из них упирались и не заходили на плоты. Поднялся небывалый шум. Мужики окрикам подгоняли лошадей, жёнки успокаивали напуганных детей. Словно огромный многоголосый табор двинулся на плотах по Оби. Гребцы, с силой оттолкнувшись от берега, преодолевали сильное течение реки. Руками перебирая натянутый над водой канат, они удерживали плоты, минуя опасность быть отброшенными Обью от переправы. К полудню переправа обоза на левый берег реки была завершена.

-- Пообсушимся на солнышке, отдохнём чуток, да и тронемся в путь! Потерпите, братья и сестры! Скоро откроется нам озёрный край! – обратился к общинникам с обнадёживающими словами Матвей Афанасьевич.


Глава седьмая. Синеглазая сторона

   И они заблестели на ярком утреннем солнце. Первыми озёрную синеву увидел Матвей Афанасьевич, который вместе с Мефодием ехал впереди растянувшегося обоза.

-- Мефодий! Глянь ко! Вдали синева какая стоит! Будто небо упало на землю!

-- Вижу, вижу, Матвей Афанасьевич! Тамо и деревенька должна быть.

-- Красота какая! Дышится вольно! Простору много! Воздух чуток солён!

-- Должно быть солёное озеро. В энтих местах их много. Почему так и откуда солёность вод? Никто не знает! Чудно! Рыба не во всех озёрах водится. В тех, где соль промысловая, никакой живности нету. Зато грязи там целебные, кости лечит. А в пресных озёрах напротив, рыбы много, и птица селится. Лес кругом. Там лучше. Солёное озеро лежит в голой степи. Глянешь – трава вокруг зелёная, а ступишь босой ногой – колючкой сделается, конь ту траву не ест и воду с тех озёр не пьёт.
 
-- Сказывал мне один алтаец, что это слёзы Алтайской принцессы.

-- Сказка должно быть!

   Обозники заволновались, увидев озеро, почувствовали, что вскоре завершится их нелёгкая и долгая дорога. Подъехать близко к воде не удалось. Камыш в человеческий рост и вязкость берега это не позволили сделать. Пришлось вновь повернуть от лазурной озёрной глади и продолжить путь вокруг озера.
 
-- Мефодий, поедем деревушку искать, о которой ты сказывал.

-- Была где-то здесь, прямо на берегу. Вот и дорога пошла выше, суше земелька стала. Где-то недалече небольшое сельцо, избы четыре-пять. Сночевать тамо хорошо  было бы. А может, ушли люди в друго место!

-- Да, похоже, что нет! Смотри, Мефодий, кажись, строения показались вдалеке?

-- Хороший у тебя глаз! Точно, избы стоят! Ну, Бог даст, заночуем, да расспросим про здешние места.

   Обоз пошёл быстрее. И люди, и лошади спешили к человеческому жилью в надежде на отдых. Подъехав ближе, стало видно всё сельцо. Действительно стояли четыре избы и небольшие хозяйственные строения. В селе их тоже заметили. Навстречу вышли люди, они всматривались вдаль, прикрывая рукой солнце. Несколько мужиков держали в руках ружья.

-- Матвей Афанасьевич, уж не варнаки ли? Глянь, с оружием стоять. Может кого вперёд пошлём, чтобы разговор составил с мужиками?

-- Дело говоришь!

   Матвей дал сигнал остановиться обозу. Встревоженные общинники, видевшие встречающих, встали.

-- Мефодий! Позови мне Тихона!

   Казак развернул коня и поскакал в конец обоза. Передав просьбу Матвея Афанасьевича, он вернулся вместе с Тихоном.

-- Звал, тятя?

-- Видишь, сынок, как нас встречают? Скачи вперёд вместе с Мефодием, разузнай, кто такие, и почто с оружием нас встречают.
 
-- Хорошо, тятя!

-- Оружие не бери, о то подъехать не успеешь, как в тебя пальнуть могут.

   Мефодий и Тихон быстро приближались к стоящими перед сельцом людям.
 
-- Здорово живёте, люди добрые! Почто грозно встречаете народ православный? - подъехав к ним совсем близко, громко приветствовал Тихон.

-- Кто ж знает, кто вы такие и с каким умыслом пожаловали! - послышался ответ.

-- Переселенцы мы! Места для поселения ищем! Подпущай ближе, тогда и речь вести можно.

-- Подходьте оба!

   Мефодий и Тихон подъехали к мужикам.

-- Мы думали, не варнаки ли! Потом глядим, больно много вас, цельный обоз, - сказал один из них.
                --- Вчерась четверо вот так на лошадях были, мы на ночлег их пустили, прокорм дали, а они ограбили нас, держа под прицелом, и ушли в гуляй-поле. Вот и ищи, свищи их теперя! Завидев вас, решили узнать, кто такие, - присоединился к разговору стоявший рядом ещё один селянин.

-- Значит разбойники говоришь заворачивают к вам?  Так ли?

-- Да кто их знает! Но люди лихие! Куда вы путь держите? - продолжил разговор, перейдя на миролюбивый тон, стоящий впереди мужик, видно старший среди поселенцев.

-- Сказывал, ищем место для поселения. Проситься к вам на ночлег хотим. Как, пустите?

-- Почто добрых людей не пустить! Пущай заезжают во двор, разместим!

   Мефодий развернув коня, поехал к обозникам. Тихон вместе с селянами, взяв под уздцы коня, пошёл в деревню.
Возле вечернего костерка, отведав приготовленной местными ушицы, пошёл, как водится, разговор.

-- Как звать-величать тебя, мил человек? - обратился Матвей Афанасьевич к крестьянину, с которым ранее говорил Тихон. На вид ему было лет сорок.

-- Григорием значусь!

-- Почто мало вас здесь? - продолжил расспрашивать Матвей.

-- Мы не хлебопашествуем. Артель мы, добычей соли занимаемся, продаём всем, кто к нам приезжает. Зачем нам много людей?

-- Как, хватает на жизнь?

-- Всё хорошо, но зимой сложно. Озеро промерзает к декабрю, до апреля охотой и рыбным промыслом занимаемся. Сезонная, значить, работа у нас. Но ничаго, на жизнь хватает! Вот ещё варнаки беспокоить стали, знамо обороняться пришлось.

-- Сколь времени вы тут живёте?

-- Дак, пяток лет уж!

-- Откуда пришли?

-- Издалече, из Россеи, с Азова мы. Может слыхал? В казачестве служили. А потом, про Сибирь прознали, решили семьёй пойти в новые земли. Вот тута и осели.

-- Дальше где были?

-- Да нет. Через Обь перебрались и сюды.

-- А про другие места что тебе, Григорий, ведомо?

-- Да, почитай, всю округу поисходили. Озёр здеся много. Разные они. Тут недалече, в полдня пути, есть хорошее место! Вы ж крестьянствовать сбираетесь? Вот то место как раз для энтого занятия подходит.

-- Что ж за место такое?

-- Тамо ручей из родника чистого протекает. Весной так прямо речкою становится. Заливает низменность, а опосля знатные луга там стоят. Скотину можно развесть. Земля ровная-ровная, словно блин! Цвета чёрного, возьмёшь в руки, помнёшь малость, прямо жирной кажется. Травы степные растут в пояс! Пригодна она для землепашества! Хороша земелька! Неподалёку березняк, а чуток повыше бор стоит. Мы туда охотиться хаживаем. Садитесь на ту землю!

-- А народ там оседлый есть?

-- Чуток подале есть! Малышевской слободой прозывается. Всех, кто близко от её селится, к ней и приписывают потом. Мы тож малышевскими в сказках числимся. А сколь деревень всего, не скажу. Дале не хаживаем. Своим хозяйством живём. В церкву по большим праздникам туды ходим, так почитай цельный день идём.

-- Вот ещё слыхал я про озеро Горькое. Что, Григорий, скажешь?

-- Слыхивал, но не был тамо. Говорят, большое, что море, может даже с Азов! Хотя, навряд! Азов - то море, а здешние, всё - озёра. Хоть и большо оно. Сказывают, что вода держить человека, даже ежели тот плавать навовсе не умееть. Соли в ём много. Да нам и тут её хватает!

-- А почему соли здесь много? Не сказывал ли кто?

-- Есть тут у нас деревенька одна, чалдоны там уж давно осели. Вот они сказываю, что в земле ентой, Кулундинской, реки под землёй есть. В них соль из земли и стекает, а опосля уж наружу выходит, образуя солёные озёра на земле. Воды здешние когда-то все пресными были, рыбы в них много водилось, но однажды в них исчезла вся живность. Подошли люди к воде, а она чистая - чистая стоить, но солёною стала. Хотя пресных озерков тож много. Вода в них родниковая. Родники те с Алтайских гор начало своё беруть, в низину в Кулундинскую стекають и питають озёра пресные. Потому вода в них чистая и вкусная, родниковая то есть. В лесах зверя много разного. Сохатые водятся, соболь пушной и другой зверь есть, лисы, куницы, птица боровая. Охота знатная! Ну, конечно, грибы лесные, ягодой ложки летом усыпаются. Благодатный край!

-- Спасибо тебе, Григорий, за сказ твой! Однако послушаем твоего совета, сходим в ту сторону, может и впрямь осядем тамо.

-- Я тебе и провожатого дам, внука своего. Он на лошадёнке быстро с вами к ночи уж и обернётся.

-- За то отдельные слова благодарности тебе, Григорий!

-- А как же русскому человеку не порадеть! Завсегда поможем. Бабы твои могуть остаться пожить тута, пока вы избу одну-другу не срубите.

-- Ежели так! То заложим мы сельцо новое в здешней стороне!

-- Вот и славно! Нам соседи тож надёжные не помешають!

-- Спаси, Бог тебя, Григорий, за доброту твою и мудрость! Пойду посмотрю как обозники мои почевать устроились, да к озеру схожу, не приходилось мне видеть вечерней зорьки на озёрной воде. Посмотрю, как день завершает солнышко.

   Поклонившись Григорию, Матвей Афанасьевич пошёл в большую избу, отведённую под ночлег обозникам. Убедившись в благополучии общинников, потихоньку побрёл к Голубому озеру, как прозвали его местные старатели. Вид озера и вечернее солнце взволновали Матвея Афанасьевича, давно не любовавшегося природными красотами. Душа его истосковалась по тишине и наслаждению природной, божественной красотой, по которой он вспоминал с грустью, покинув страну Беловодья.

     Послеполуденное солнце тёплое и ласковое рассыпало свои скользящие лучи по зеркальной озёрной глади.  Было не слышно ни пения птиц, ни жужжания пчёл, ни голоса человека. Всё замерло. От наступившей тишины Матвей ощутил себя единственным существом в этом мире. Очаровательное и неповторимое мгновение прощания с уходящим почти летним днём. Солнце ещё продолжало щедро разбрасывать свои лучи. Оно уже не обжигало дневным зноем. Его свечение серебристым потоком лилось  на Землю, отдавая своё последнее  желанное тепло.

  От этого солнечного потока вода искрилась, переливалась, где-то там, далеко-далеко, сливалась с небом. Невозможно было увидеть грань между небом и озёрной водой. Вода слепила солнечными бликами. Озеро вбирало щедрое солнечное тепло. Безмятежную водную гладь не нарушала ни лёгкая водная рябь, ни лёгкий озёрный бриз. Вода будто манила своим теплом, солоноватым привкусом озёрного испарения, такого густого, что можно было задохнуться от чистоты и первозданности. Солнечные блики выстилали путь к горизонту, туда, где живёт солнце.

  Время словно остановилось. Матвей пробыл на берегу озера до наступления ночи, когда вместо уснувшего дневного светила на небо высыпали яркие и далёкие звёзды, и серебряный рожок нарождающегося месяца засеребрился на ночном небосводе.
 ***
   Рано утром, как только встало над степью солнце, Матвей Афанасьевич, собрав общинников после заутренней службы, рассказал о совете Григория о поселении в здешних местах. Вымотавшиеся долгой дорогой люди, с радостью приняли эту весть.

-- Ежели согласие своё даёте на поселение, общинники, то воспользуемся приглашением здешних селян, и пусть женщины и дети пока поживут здеся! - закончил свою речь Матвей.

   Его предложение было поддержано всей мужской половиной общины.

-- Давайте, мужики, готовить топоры, пилы, плотницкие принадлежности для большой работы. К полудню должны управиться. Вот Петрушка, сынок Григория, нам покажет место нашего будущего поселения.

   Общинники разошлись. Мужчины стали собирать в подводы инструменты и прилады, а женщины готовить прокорм.

   Тихон решил проститься с Катей. Всю дорогу он был занят и не имел возможности увидеть любимую девушку.

-- Как она, милушка? Разобиделась на меня, что глаз не кажу? – волновался юноша.

   Он быстро подошёл к телеге, где разместилась семья Антипа. Брат занимался подготовкой к предстоящим работам. Настёна собирала съестное для всех мужчин семейства. Катя помогала, чем могла. Увидев идущего к ней Тихона, она соскочила с телеги, с тревогой и бьющимся сердцем стала поджидать его.

-- Здравствуй, моя красавица черноокая! – взяв её за руки и глядя в её глаза , заговори Тихон.

   Антип  подивился такому открытому и любовному обращению брата к девушке. Среди староверов не принято было выказывать свои чувства на людях. Понимая, что молодые хотят побыть вместе, он отошёл подале.

-- Любушка моя, Катенька! Как же я рад видеть тебя, ягодка моя!

-- Тиша, что ж ты совсем позабыл меня? Всё в делах, тольки и вижу порой спину твою! Уж совсем душа моя испечалилася! Нынче с тобой пойду на ново место смотреть.
 
-- Катюшенька, неможно со мною! Не женское дело зачинать будем. Может к ночи вертаться сюды придётся. С Настасьей ещё побудешь! Потерпи, ласточка моя! Помнишь, тятя сказывал, что в новый дом ты хозяйкой должна войти. Первая срубленная изба нашей будет. Это я тебе обещаю, милушка моя.

-- А батя с нами жить будет?

-- Да! У нас так заведено, что младший сын с родителями остаётся. Вот обвенчает он нас и заживём!

-- Сколь ждать ещё, Тиша?

-- Дён за шесть-семь поставим сруб! Вот потом и женские руки потребуются. Как только первый дом поставим, так жёны и сестры переедут в новое местечко. К осени отстроимся. Плотники у нас мастеровые! Землю поднимать пора! Недельки две в запасе есть до сева. Огороды разбивать надо! Тяжёлое у нас нынче лето будет. Работы не початый край!

-- Вот, Тиша, опять работа, да работа! А когда же жить то будем?

-- Не горюй, Катенька моя! Всё у нас будет, коль любовь промеж нами! А теперя, мне надобно идти, тятя уж заждался поди! Пусть твои глазоньки не грустят. Посмотри ка на меня своими чёрными очами и порадуй душу мне, Катенька!

   Катя подняла глаза, в которых только что стояли слёзы. Но выслушав нежные слова Тихона, они тут же просохли и засияли лучиками счастья. Девушке так хотелось припасть к Тихону! Но она помнила слова Матвея Афанасьевича о строгости здешних нравов и не посмела это сделать.

-- Тихон, Люба моя! Как же я буду ждать весточки от тебя. А как прослышу, что зовёшь, так и полечу к тебе, словно птичка!

-- Спаси тебя Бог! Катюша!

   Тихон перекрестил девушку и пошёл вместе с братом к подводе, где их поджидал отец.
Ещё до полудни подводы гружённые работным инструментом направились к новому месту. Петрушка, мальчик лет шести-семи, легко сидевший на добром коне, не торопясь ехал впереди рядом с подводой Матвея.

-- Веди, малое дитятко! – обратился к нему Матвей Афанасьевич.

-- Тут недалече, дядько!  Вечёрась успею вертаться домой!

-- А ну как волки?

-- Волк сейчас в лес ушёл! Охотиться на зверя, отъедается за зиму. Но на тот случай у меня и ружьишко есть! Вот глянь ка сюды! – и он показал Матвею действительно ружьё, которое было с его росту.

-- Управишься? Мал ещё?

-- Что Вы, дядько! Я с батей на охоту хаживал, волков отстреливали от деревни нашей. Стреляю метко! Казаку без оружия нельзя!

   Матвей был удивлён таким речам ребёнка. Он знал, что казаку с малых лет прививается любовь к коню и оружию.

-- И не боится батька отпускать тебя одного?

-- А чо ему бояться? Справлюся! У меня уж и конь свой есть! Правда ещё жеребчик молодой! Тот на котором я, не мой, батин!

   За разговором они незаметно подъехали к лесу. Дорога шла всё выше и выше. По праву сторону – лес смешанный из берёз и сосенок, а по леву строну – степь лежит. Дорога шла вдоль леса, по самой опушке. Солнце хорошо пригревало, от земли шёл пар. Воздух влажный, чистый и немного по-весеннему хмельной. Матвей Афанасьевич, несмотря на тяжесть бесконечных дорог, был радостен. Ему казалось, что вот теперь уж точно община больше никуда не пойдёт, что здесь начнётся их новая жизнь, и всё сложится хорошо! Чувствовалось, что здешний край обживается русским человеком и становится он частью России - матушки. Степь ровная, приглаженная, чернела оттаявшей землёй, будто ждала крестьянских рук. Матвей, истосковавшийся по крестьянскому труду, с горечью вспомнил, что не пришлось им даже урожай снять с возделанных земель  Беловодья.

-- Здеся землица хороша! Родить должна хороший хлебушек! - рассуждал он, порой не слушая, что ему говорил Петрушка.

-- Дядя! Дядя! Приехали уже! Остановись! - неожиданно раздался звонкий голос мальчика.

   Матвей не ожидал этого. Он весь был поглощён думками, мечтами о том, как устроится новая жизнь общины. Вспомнились оставленные в Поморье родичи. Остановив коня, он с волнением стал оглядывать открывшуюся местность.
Впереди был небольшой ложок в котором протекала речушка. Её вешние воды залили прилегавший луг. Воды на нём было немного.
 
-- Хорошие травы могут быть опосля, как уйдёт вода! - подумалось ему, глядя на разлившийся ручей.

   Через ручей стоял бор, по краю его росли берёзки. А дальше расстилалась степь! Земля брала немного выше и была полностью сухой.

-- Подошла земелька! Надо торопиться обстроиться мал-мал и за крестьянский труд браться! Пора!

К Матвею подошли обозники.

-- Что. Отче Матвей! Кажись приехали! Хорошее место!

-- Ручей родниковый есть! Земля высоко, не зальёт значить! Избы рубить можно! Бор рядом! Лесу сколь хошь!

-- Что ж, общинники, стало быть здеся и останемся на житьё! - радостно объявил Матвей.

-- Петрушка, можешь вертаться! Скажешь отцу, что в его месте мы осели и строиться будем! - громко сообщил о решении Матвей провожатому, - да поспеши, Петруша, уже вечереет!

-- Хорошо, дядька Матвей! Поехал я! Бате передам всё!

   Лихо развернув коня, всадник галопом пошёл по проложенной обозниками дороге.

-- Отче, как назовём наше местечко?

-- Может вновь Матвеем сельцом?

   Раздались возгласы.

-- Нет, миряне, то название пущай там и остаётся. А здешнее сельцо назовём Луговым!

-- Хорошее название!

-- Луга здесь и впрямь хороши!
 
   Поддержали Матвея общинники.

-- Стало быть жить будем в Луговом!

***
 Не определяя хозяев жилищ, чтобы воссоединить семьи, общинники решили ставить сразу две избы.

-- Отче, может тебе и семье твоей поставить избу? – обращались многие из них к Матвею Афанасьевичу.

-- Нет, родимые! Поставим пока одну избу для проживания в ней наших жён и сестёр с детками, а вторую - для нас с вами. Тамо и службу можно весть.

   Так и порешили. Работа спорилась,  погода тому благоприятствовала. Стояло вёдро. Весна будто торопилась, спешила обогреть Сибирский край, так наскучавший по теплу за долгую и суровую зиму. Чтобы ускорить строительство, общинники ночевали здесь же на подводах. С вечера ставили в речушку мордушки, утром варили ушицу. Было удивительно, что в такой малой речке водилось много рыбы. Мордушки не бывали пусты, попадалась шурагайка, устремившаяся на отмель погреться на солнышке, небольшие лещи и окуньки. Работные не бедствовали, хлебов тоже было в достатке. Всё время шло на строительство изб. За неделю поставили два пятистенника. Вскоре на телегах приехали женщины. В выложенных печках стали печься хлеба, прочая стряпня и готовиться ароматное варево. Поднялись дымы из печных труб. Запахло человеческим жилищем. Скотина и птица были выпущена из клетей. Ягнята, свинки и птица добывали себе на пропитание из оттаявшей земли и пробивающейся молодой травки. На улице селяне сбили большой стол, который накрывался для коллективного кушанья.

  Теперь уже каждый общинник ощущал, что здесь будет его новый дом! Люди шутили, улыбались и работали, работали. Стучали топоры, повизгивали пилы, погромыхивали на кочкоте колёса подвод и телег. Стройка кипела. Селяне приступили к строительству крестьянских изб. Вскоре поставили шесть изб, молельный дом, склад для будущего урожая. Каждая семья получила новый, пахнущий лесом, дом. Радости тому не было предела.

-- Братья и сестры! Проведём большой молебен во славу Бога нашего, Иисуса Христа! Молебен будет светлым и праздничным в новом молельном доме, а потом сядем за трапезу, - обратился к общинникам Матвей, заканчивая ежедневную вечернюю службу.
 
   Это известие было принято селянами с большой радостью. В знак благодарности было решено пригласить на трапезу Григория с артельщиками. Украсив молельный дом писанными на досках иконами, а также медными иконостасами и крестами,начищенными квасами, навешав лампады и расставив свечи, общинники пришли на праздничную службу. Люди волновались, они поздравляли друг друга со свершением значимого события, с произошедшими изменениями в их жизни. Вышел отче Матвей.

-- Братья и сестры! Вот и свершилось благодаря Господу Богу нашему и вашей воли событие, к которому мы стремились, ступив на Сибирскую землю! Большие испытания выпали на вашу долю. Но Господь Бог не покинул вас в трудную минуту! Мы потеряли Беловодье! Алчущий ворог пожёг наши дома, изничтожил поля! Защищая нас, погибли многие наши сородичи. Холод, болезни, бездорожье и суровость края терпели вы, дорогие мои общинники! Но вы не согнулись под тяжестью отпущенных вам испытаний. Терпеливо, с милостью Божей и добрыми помыслами мы пришли в новый край и построили новые дома! Преодолевая трудности, ещё более укрепились души ваши, вера наша, истинно православная!

   Сегодня благодаря Господу Богу знаменуем заложенное нами село! По Божьей воле провозглашаю: «Быть по сему!»  Поздравляю вас, братья и сестры, с новым селением, имя которому - Луговое! Да будет так по воле Господа Бога нашего! Аминь!

   Общинники, преклонив колени, осеняли себя крестами.  Зазвучали молитвы во славу Господа Бога. Служба шла долго, все молились, вкладывая душу в святые слова. Событие это осветила лица поморов улыбками и сиянием глаз.

-- Братья и сестры! -  продолжал вести службу Матвей Афанасьевич, - скоро настанет тот момент, когда мы сможем отправить посланников от общины нашей за дорогими сородичами в далёкие родные места, к Белу морю. Объединившись, мы заложим ещё много селений. Большая и нелёгкая миссия возложена на вас, дорогие мои родичи, осваивать Сибирский край и хранить веру нашу святую!
 
   Последние слова не могли не взволновать селян. Всем стало понятно, что вскоре предстоит сделать ещё один шаг - пуститься в обратный путь через всю Сибирь, до Большого Камня и до берегов Бела моря! С гордостью и решимостью на лицах выходили селяне из молельного дома.

   Была отведена большая трапеза.

-- Тихон, когда же батюшка повенчает нас? - потихоньку заговорила Катерина, сидя за трапезным столом. На службу идти она не решилась, хотя и очень хотелось послушать Матвея Афанасьевича.

-- Катюша, милая, сегодня же поговорю об нас с тятей.

   Своё обещание он выполнил. Все Зыковы размещалась в одном доме. Антип с семьёй занимал самую большую комнату, Матвей с Тихоном устроились в горнице, и небольшую комнатку заняла Екатерина. То, что в доме поселилась незамужняя девушка  никонианской веры, смущало Матвея. Но иного выхода он не видел. Матвей испытывал неловкость перед общинниками. Надо было решать вопрос с женитьбой Тихона.
Матвей Афанасьевич ждал разговора с сыном.

-- Хорошо, сначала перекрестим Екатерину в нашу веру, а потом уж и обвенчаю вас. Однако делать мы будем это тихо, так как согласия отца её нет, а значит и свадьбы не будет! Не могу я, нарушая заветы наши, устраивать ещё и гульбище. Согласен ли, сын?

-- Спасибо, отче! Согласен я со всем Вами сказанным. Душа моя трепещет от радости! Скажите только, когда же это будет?

-- Тянуть нельзя! Ведь у нас каждый на виду! А тут девица в доме живёт! Завтра же и окрещу Екатерину. Но ты Тихон должён знать кое-что! Я скажу теперь тебе всё, а там уж решай сам!

-- Случилось что, тятя?

-- Да, нет, сынок! Но должен я тебе сказать о завете отца моего Афанасия Тихоновича, что отправлял меня в Сибирь. А наказывал он мне, тебя послать от новой поморской сибирской общины, то есть от нас значить,  обратно к Белу морю. И должен ты будешь идти туда, чтобы привесть в Сибирскую сторону сородичей. Теперь, Тихон, думай! Решай сам об венчании своём. Катерину то я перекрещу! А вот жениться на ней, чтобы оставить потом в неизвестности, этого, сын, думаю, что не надобно делать.

-- Тятя! Как же так? Что с Катей будет?

-- Прямо и не знаю! Девка она хорошая! Готов оставить её в доме в качестве твоей невесты, вместо дочери!

-- Нет, тятя! На это она не даст согласия! Да и я этого не хочу! Вместе с ней поедем в Северную сторону! Она сможет! Я это знаю! Без неё никак нельзя!

-- Что ж! Как решил, так и будет! А как дети народятся, что делать будешь?

-- Сказывал уже, вместе!
 
-- Быть по сему! Завтрева крещение, а через недельку будет и венчание!

-- Хорошо, тятя! Всё исполню! Когда надо будет идти?

-- Думаю, что следующей весной.  Сейчас полевыми работами будем займоваться, а в зиму подготовишься в далёкий путь.
 
   И радость, и горе одновременно завладели  душой Тихона.

-- Через неделю обвенчаемся! И уж ни что не разлучит нас! И дальняя дорога тоже! Навсегда вместе!

С такими мыслями он заснул уже под утро следующего дня, который принёс новые заботы  крестьянского труда на новой земле.
   
   Утром Тихон, позвав Катерину в горницу, сообщил ей о решении Матвея Афанасьевича. Катя слушала, а из глаз текли слёзы.

-- Тиша, милый ты мой, что же вы со мной делаете? Неужто не быть нам вместе?

-- Катюша, ладушка моя! Неволить тебя не стану! Коли боязно тебе со мной идти в дальнюю сторону, можешь остаться с отцом и ждать моего возвращения. Ежели к батюшке хочешь вертаться, так я провожу тебя до самого порога дома твоего в Белоярскую крепость. Ведь скучаешь, вижу, по дому своему, по батюшке Елисею!

-- Скучаю, да! Батюшка меня любил и баловал! Но без тебя, мой синеглазый, нет мне житья. Полюбила я тебя на всю свою жизнь. Батя тоже матушку  однуё любит! Видно, и я такая же. Мечталось мне, что свой дом у нас будет, деток тебе нарожаю, будем трудиться и детей растить! Неужель это так много? Ан, видно, нет! Не суждено мечтам моим сполниться! Горько мне от мыслей таких! Горько, Тиша! Я как птичка вольная, которую в клеть посадили!
 
-- Что же ты решила, Катенька?

-- Что ж мне решать? Коль и так всё уже жизнею предначертано! С тобой, суженый мой, пойду! Не сумлевайся, Тиша! Ведь я казачка! Сызмальства на лошади, сабелькой владею не хуже казака любого, да и с ружья пальнуть метко могу! Да ты и сам всё видывал! Осилю дорогу дальнюю, коль, ты, любый мой, со мной рядом будешь!

-- Значит ты согласная на венчание со мной?

-- Конечно, Тихон! А мечты придётся видно забыть!

-- Катюша, лапушка моя, цветочек мой алый! Всё у нас с тобой будет! И дом будет! И детки будут!

-- Хорошо, Тиша, пусть всё идёт, как должно быть, а я тебя не покину!
 
-- Пойдём, Катя, вместе к тяте и объявим ему наше решение.

   Молодые пошли в молельный дом, где нашли Матвея Афанасьевича. Он выслушал Тихона. Катя молча стояла рядом, мысленно моля Господа Бога о милости к ним.
Через неделю Матвей Афанасьевич окрестил Катерину в старую веру. Имя её осталось прежним. В назначенный срок прошло венчание, на котором  было только семейство Антипа. Отче Матвей объявил их мужем и женой.

   Всё лето семья Зыковых, как и все общинники, трудилась не покладая рук: разбили огород, вспахали и засеяли деляну пшеницей и рожью, построили хозяйственные постройки, заполнив их домашней живностью.
Незаметно прошло лето, потом осень и зима….

   Наступала весна. Всё было готово к отъезду Тихона и Катерины. Вместе с ними в дальнюю дорогу собрался и Иван. Разместились они втроём на одной телеге, запряжённой тройкой лошадей, ещё сменных лошадей взяли. Груз был невелик: одежды, да пропитание на первый случай, у каждого оружие и боеприпасы. Провожать посланников на Бело море вышли все общинники.

-- Тиша, сынок, верно уж не свидимся боле! Антип дождётся тебя! Ждут вас тамо, очень ждут! Приведёшь людей, пусть селются в иных местах, закладывают новые сёла. Прости, сынок, что тяжёлая участь тебе уготовлена. Доброго тебе пути, с Богом! Дядька твой, брат мой, Фёдор ждёт тебя!- прощаясь с сыном, сказывал Матвей Афанасьевич.

   Ранним весенним утром Тихон Матвеевич с Екатериной и Иваном покинули Луговое. Дорога лежала на Большой Камень.


Глава восьмая. Предназначено судьбою

Год для общинников пролетел в трудах и заботах. Земля алтайская отблагодарила хлебопашцев хорошим урожаем, в закрома общины засыпали зерно. Поставили православные свои дома, молельный дом, развели живность. В пресных озёрах водилось много рыбы, а в лесах  обитал зверь. Матвей Афанасьевич, не раз вспоминал своего верного алтайца словами благодарности за алтайскую землю, что приняла пришельцев и щедро одарила старообрядцев.

  Прошла суровая сибирская зима, и вновь пришла весна с заботами, буднями, наполненными трудом и молитвой. Матвей расширил общинное хозяйство, создав артель по добыче соли на Горьком озере.
 
-- Матвей Афанасьевич, торговлю надо налаживать. Солью, мукой,  мясом торговать можем. Помнишь, про Акинфия Демидова тебе сказывал? – затеял разговор Мефодий, уловив момент, когда общинный староста любовался вечерней зорькой.

-- Помню. Я ж тебе уже тогда и ответил. Что ты желаешь услышать от меня, Мефодий?
 
-- Я не покушаюсь на веру вашу, хотя я тоже православный. Я тебе про торговлю сказываю. Ведь это дело прибыльное. Слыхал я, что быстро обустраивается и силу набирает заводчик тот уральский. Вот и думаю, что поспешать надобно, другие за это дело возьмутся.

-- Мефодий, дважды мои пути-дороги пересекались с Демидовым, на Каменном поясе и здесь, на Алтае, и каждый раз я уходил от встречи с ним, и не жалею об том. Чужой он для нас человек, вера наша строгая, не принимаем мы милости из рук никонианцев.

-- Так за дело это я могу поначалу взяться, а там видно будет. Ты только дозволь мне побывать там, а потом и решишь.

-- Хорошо, Мефодий, езжай. Сев закончили, можно и в отлучку податься. Ты жёнку себе найди, ведь семьёй хотел обзавестись.

-- Мало баб здеся, либо замужние, либо малые для меня. Может, где и встречу суженую. Так я прямо завтрева и отъеду?

-- Коль готов, езжай! Может, и прав ты, торговое дело мне знакомо. Тятя и дед торговлю вели на Беломоре даже с норвегами. Хорошо! Езжай!

-- Спаси Бог тебя, отче! Я быстро управлюсь!
 
-- В добрый путь, Мефодий!

    Оставшись один, Матвей погрузился в воспоминания. С новой силой на него нахлынула тревога за Тихона.

-- Вот уж третий год, как нет вестей от него! Дошёл ли? Ждут его на Беломоре? Ждут!

  Прикрыв глаза, он долго сидел на берегу, слушая тихий шелест набегающих волн.
 
   Мефодий вернулся через пять дней.

-- Матвей Афанасьевич, скажу я тебе, что Демидов развернул большое дело. Крепость даже поставил от джунгар. Кочевники один раз совершили набег, пришлось крепость строить. Правда, больше иноверцы не беспокоили. Серебро добывает на Колыванских заводах, целое городище выросло. А ещё сказывали, что золотишко он ищет, да вроде уже и нашёл, и даже плавить стал. Ох и богатящий этот Акинфий! Байки ходют, что когда он приехал на завод тот, то карета у него поломалась, так он себе золотую карету сделал! Всю карету из золота! А как уезжать стал обратно, то велел спрятать где-то в горах Алтая. Уж не знаю, правда ли это! Но что крут в своём деле, это точно. А управляют теми заводами поставленные им люди, из раскольников! Матвей Афанасьевич, ваши единоверцы!

-- Что ж, Мефодий, хорошие вести ты привёз! Надобно знакомство свести с Демидовскими людьми. Сгодимся и мы им в дело!

-- Вот и славно, Матвей Афанасьевич! Кого отправите в Колыванские заводы?

-- Вот мы с тобой и поедем туда. Думаю, лавку там открыть, а тебя приказчиком определить.  Человек ты верный, грамотой владеешь, помощников там себе найдёшь. Склад, какой-никакой соорудим, пока работы полевые исполнены. Пойдёт торговля. Согласен ли, Мефодий?

-- Да! Отче! Это для меня пойдёт! Домом я не обзавёлся, семьёй тоже! Сборы недолгие будут!

-- Через пару деньков и отъедем. Дела домашние справлю и отправимся в дорогу.
 
   По прибытию в Колывань, Матвей Афанасьевич оценил поставленное Демидовым дело! Строительство шло в самом разгаре. По дороге непрерывной цепью тянулись обозы, доставляя красный кирпич, лес и прочий строительный материал. Земля кипела, словно большой муравейник. Уже стояли две коробки основных заводов. Матвей Афанасьевич вместе с Мефодием подъехали к выстроенной из лесу конторе. Над входными дверями висела надпись: «Колыванские заводы Демидов и сыновья».
Они вошли внутрь. В конторе было много людей. Все они суетились, что-то громко обсуждали.

-- Здоровы будьте, люди дорогие! Кто тут у вас за главного? – с порога громко спросил Матвей.

-- А по какому вопросу пожаловали? Кто такие? – ответил небольшой мужичонка.

-- Мы торговые люди! С хозяином хотел бы переговорить по торговому делу!
 
-- Торговые! Это хорошо! Это нам в самый раз! А откуда будете? Издалече? – продолжал вести спрос мужичок.
 
-- Нет! Близко! За Обью живём!

-- Действительно недалече!

-- Только хозяин наш в отъезде! Акинфий Никитич в столицу отбыл, в Санкт-Петербург! Сама государыня Елизавета Петровна призвала!

-- Кто ж управляет делом?

-- Управляющий, доверенное лицо хозяина Иван Фомин.

-- Стало быть, нам к нему и надобно! – продолжил разговор Матвей.

-- Что ж, он сейчас свободен и сможет принять вас. Проходите прямо, там и увидите его кабинетную.

-- Спаси Бог тебя, мил человек! – поблагодарил незнакомца Матвей Афанасьевич.

 Матвей и Мефодий открыли указанную дверь и увидели сидящего за большим столом бородатого с довольно длинными волосом мужчину. Ему было лет сорок пять. Они поздоровались. Волос его был чёрен, глаз остёр, а голос громок.

-- Из каковских будете? – прогремел знакомец.

   Казалось, что по всему помещению разлился его зычный и богатый голос.

-- Переселенцы мы, крестьянствуем недалече от вас, промышляем соль в здешних озёрах. Желаем открыть при ваших заводах торговлю.

-- Какой веры держитесь?

-- Православной!

-- Старой али Никоновской?

-- Ну а если и старой, так что? Это разве может стать помехой в деле? Мы в Сибири все держимся вместе!

-- Так, стало быть, староверы?

-- Да!

-- Вот это нам очень даже подходит! Хозяин наш, Акинфий Никитич, охоч до старой веры! Я тож старовер! Из крепостных я Демидовских! А вот как мне доверяет Акинфий Никитич! Чем торговать будете?

-- Лес можем доставлять, соль, муку, огородное съестное, всякую добытую и выращенную снедь. Пока полевых работ особых нет, склад построим и лавку, место только укажите.

-- Хорошо! Единоверцам доверяю! Стройтесь! Лес везите когда сможете и сколько можете! Нам он нужон! Видал, какое у нас строительство идёт? То-то же!

-- Я своего приказчика оставлю, Мефодием кличут. Подскажи любезный, где временно квартироваться ему можно?

-- Ивашка! – зычно крикнул хозяин. – Отведи приезжих к Наталье на постой.
Малец, оказавшийся званым Ивашкой, сев на подводу к Матвею Афанасьевичу, тот час сопроводил приезжих.

 Наталья, молодая вдовица, проживала недалеко от заводской управы. От своего мужа, Прокопа, лишённого жизни лихоимцем во время джунгарского набега, достался ей знатный дом, с высоким заплотом и с высоко поднятыми окнами в резных ставнях. Детей Наталье Бог не дал, жила вдова одна, занимая комнату, которая выходила окнами на восходящее утреннее солнце. В остальных помещениях квартировали чужие люди, приезжающие на строящиеся заводы по разным вопросам. Чаще это были мастеровые из разных уголков России, среди них бывали даже и столичные.  Дом Наталья держала в чистоте, а жильцам готовила справные обеды. Гостевой промысел неплохо кормил хозяйку, людей приезжало много, некоторые задерживались надолго.

   Обличием женщина была приятная: белолица, сероглаза, стройна, длинная русая коса, собранная на голове в корону, венчала её лик.  Немало мужиков, как заезжих, так и местных, пытались подкатиться к привлекательной вдовице, но нравом Наталья отличалась строгим и близко к себе никого не подпускала.
 
-- Здорово живёшь, хозяйка! – громко приветствовал Матвей Афанасьевич вышедшую на высокое крыльцо Наталью.

-- Спаси Бог и Вас! – приветливо ответила женщина.

-- Вот Иван Фомин сказывал, что в доме твоём можно угол на время заполучить! Так ли?

-- Да. Одна небольшая комната имеется для постояльцев. Сговоримся. Ты что ль жить будешь?

-- Нет, хозяйка! Вот мой приказчик проживать какое-то время будет. Об оплате не беспокойся. В какой форме пожелаешь получать и сколько порешишь получать, то и будем тебе платить.

-- Что ж, меня это устроить! Плату буду брать пропитанием и деньгами. Смогёте?

-- Так и порешим, хозяйка!

-- Натальей батюшка меня нарёк! Родом я с Дону! Казачка, стало быть! А вы, люди добрые, откуда и кто таки?

-- Мы торговые. Торговлю здесь будем ставить.

-- А постоялец что молчить?

  Мефодий от обращённых к нему слов смутился, вроде конфуз на него нашёл. Казак молчал. Язык его отяжелел, будто речи лишился. Этого не мог не заметить Матвей Афанасьевич.

-- Вот и пара нашлась Мефодию! Приглянулась хозяйка казаку! Хорошо, пусть всё у них сладится! – подумалось общинному старосте.

-- Проходьте, комнату покажу, - продолжила разговор Наталья.

   Мужчины зашли в дом. Хозяйка, проявив гостеприимство, провела их в светлую и просторную горницу, где на круглом столе стоял блестящий, пузатый самовар, чайные пары и настряпанная снедь.

-- Сядайте за стол! За чайком и обсудим наше дело.

   Наталья пристальным взглядом обожгла Мефодия.

-- Как звать-то вас и на долго ли задержитесь у меня? – обратилась она к казаку.
 
   Кляня себя за молчание, он в растерянности ничего не отвечал хозяйке.

-- Казака кличут Мефодием, а меня Матвеем Афанасьевичем, - ответил за молчавшего Мефодия староста.
 
-- О!О!О! Так он казачьего роду! Здеся казаков довольно много! Я тоже с Дону!
 
-- Я с Тоболу! – произнёс Мефодий.

-- Вот и хорошо! Об остальном сами всё порешите! Мне пора ехать. Здоровы будете! Мефодий проводи меня до подводы, - обратился Матвей Афанасьевич к казаку.
Поблагодарив хозяйку за оказанное гостеприимство, мужчины вышли во двор.

-- Вот тебе, Мефодий, и пара! – весело прищурившись, сказал Матвей.

-- Что ты, что ты, Матвей Афанасьевич! Какая пара! Я остаюсь тута дело делать!

-- Одно другому не мешает! Видел я, как Наталья глаза в твою сторону метала. Да и ты присмирел под её очами. Не пройди мимо своей судьбы, казак! Славная вдовица! И роду-племени вы единого! Как раз для тебя!

-- Полно тебе говорить об энтом, Матвей Афанасьевич! Хотя, что скрывать, по нраву мне Наталья пришлася! Ты прав, отче! Приглянулась она мне! Так это ещё ничего не значить! Я то, могёт быть, ей и не пришёлся по сердцу!

-- Ладно, Мефодий! Тут уж сами меж собой порешаете, кто кому приглянулся. Ты строительством склада завтра начни заниматься. Недельки через две жди первые подводы с лесом и мукою. Оставайся с Богом!

-- Прощевайте и Вы, Матвей Афанасьевич! О деле не беспокойтесь, прямо завтрева и решу все вопросы. Деньжат, что мне оставили,  на начало дела хватить. Прощевайте покуда! Хорошей Вам, отче, дороги!

  Проводив общинного старосту за ворота, Мефодий заспешил к дому.
***
-- Антипушка, решил я тебя к делу торговому приобщить! Хозяин ты хороший, общинные работы все на тебе. Душа ликует, глядя на наши возделанные поля, на лошадей, справные дома общинников. Детки твои подросли, Настасья сама сладит с ними. Торговое дело хлопотное и разъездное, порой не знаешь, как и обернётся всё. Как посмотришь на то? Сынок? – обратился с заранее обдуманным разговором к старшему сыну Матвей Афанасьевич.
 
-- Как порешишь, тятя! Хорошо бы Тихон вертался! Да, видно, долгонек его путь.

-- Да! Тихона недостаёт в нашем деле! Уж шестой годок пошёл, как отправился он на Беломоре! Вот мы с тобой, сынок, расширим хозяйство наше общинное, а там и Тихон объявится с новыми братьями и сестрами. Мы  ему соляной промысел передадим. Согласен ли, Антип?

-- Сказал уже, тятя, как порешишь!

-- Вот и ладно! За три годка Мефодий хорошую торговлю поставил в Колывани. Когда езживал к нему последний раз, то казак сказывал, что  будто собирается Демидов новый завод на Алтае ставить. С последним товарным обозом Мефодий для меня депешу передал. Пишет, что Акинфий Никитич должон сам приехать для решения этого вопроса. Думаю, что надобно с ним идти и торговое дело ставить в тех местах. Вот и возьмёшься за это. Я, конечно, подмогну.

-- А как же хозяйство здеся, в Луговом?

-- Так с этим справимся! Всё устоялось! Народ у нас работящий, найду помощника!

-- Когда сбираться?

-- Через пару дней отправимся.

-- Тятя, ты ведь не знаком с Демидовым? Помнится, нелестного мнения ты был об этих заводчиках!

-- Нет, не знаком с Акинфием Никитичем. Не нашей веры этот человек! Но, сынок, невероятной силы и энергии сей сын! Поднимает Сибирь! Строит заводы! Растут поселения! Раскрывает сибирские богатства! Многое, ой многое делает Акинфий Никитич во славу России! Нет греха в том, что и мы свою лепту внесём в освоение нового края. Так то, сынок, я думаю. Да к тому же, и к вере нашей он уважителен.
 
-- Хорошо, тятя, через пару деньков готов буду отправиться с тобой к Демидову.

-- Антипушка! Это правильно! Господь нас поддержит в начинании! Помолимся утром вместе за благое начинание.
 
   Через два дня, как и было оговорено, отец с сыном отправились в Колывань.

-- Доброго здоровьица! Матвей Афанасьевич! Проходьте в дом! Долгонько не виделись! Натальюшка, встречай гостей! – выйдя на крыльцо дома, с распростёртыми объятиями встретил Мефодий своего наставника.
 
-- Что, Мефодий, не ошибся я в Наталье твоей?

-- Матвей Афанасьевич, отче, такое счастье мне улыбнулось! Уж и не знаю, чем приглянулся я Наталье! Но вот уж год как повенчались и ныне здравствуем!

-- Рад, рад за тебя, Мефодий, и за Наталью!

-- Проходите в горницу, гости дорогие! – улыбаясь, пригласила в дом вышедшая на голос мужа Наталья.

--  Спаси Бог тебя, Натальюшка! Похорошела ты как! Прямо расцвела! – приветливо ответил Матвей.

  Матвей с Антипом прошли в просторную горницу, где стоял накрытый домашними яствами стол. Отобедав, гости поблагодарили хозяйку и последовали с Мефодием в выстроенную неподалёку торговую лавку. Антип, впервые видевший торговое дело отца, был поражён его размахом.

   «Торговый дом Зыковых», так значилось на заведении. Это было довольно большое и просторное строение. Лавка торговала съестным товаром, выращенным и изготовленным луговскими общинниками. Вся продукция старообрядческой общины от зерна, муки, масла, кожевенных изделий до льняных полотен была выложена на прилавках. Мефодий горделиво показывал хозяйство.

-- А вон тамо стоит склад, где много лесу, что по весне доставили. Мы высушили его! Хороший строительный материал получился! Управляющий доволен. Мужики местные строються! Весь товар расходиться! Подводы от тебя, Матвей Афанасьевич, всегда вовремя приходють! Спасибо тебе за поставленное дело! Премного тебе благодарен!

-- Мефодий, ты не раскланивайся мне! Я ведь простой человек, господ в нашей общине нет. Мы живём праведным трудом и святой молитвою! Расскажи-ка лучше, прибыл ли Демидов?

-- Акинфий Никитич здеся! Уж переговорил с управляющим на счёт встречи с тобою, Матвей Афанасьевич. Он сказывал, что примет хозяин.

-- Славно! Завтра поутру и пойдём к нему! Вот и сына, Антипа, привёз, ему хочу препоручить новое торговое начинание. Мефодий, а я вижу, что вы с Натальей прибавления в семействе ожидаете? Так ли?

-- Ничего-то от тебя, отче, не скроешь! Ждём, ждём к зиме сыночка!

-- Одному Господу ведомо! Дитя – это всегда счастье!

-- Мне ведомо, отче! Мне ль не знать, что такое любимая жена и детки?

-- Не забыл  потерь?

-- Как можно, отче! Они всегда со мной! В моей душе! Осуждаешь, что обрёл вновь семью?

-- Что ты, что ты, Мефодий! Всё по воле Божьей! Все мы дети его! Счастья тебе, ты достоин его!
 
-- Спасибо, отче!

 Они проговорили до ночной звезды. Мефодий вновь пригласил гостей на вечернюю трапезу.

  Утром следующего дня, все трое были в конторе Демидова. Там во всю уже сновали разные люди.

-- Акинфий Никитич должон принять нас! Назначено! – обратился Мефодий к сидящему за небольшой конторкой услужливому молодому человеку.
 
-- Вы по вопросу торговли? Зыков Матвей Афанасьевич? – в свою очередь задал вопрос он.

   Услышав фамилию, Матвей подошёл к конторке.

-- Я и мой сын, Зыков Антип Матвеевич!

-- Проходите, Акинфий Никитич готов вас принять!

   Молодой человек встал, подошёл к запертым массивным дверям и открыл их, приглашая войти названных посетителей. Матвей Афанасьевич и Антип вошли в просторный кабинет Демидова. Акинфий Никитич сидел за большим, массивным столом и вертел в руках серый камень. Он внимательно рассматривал его тёмные прожилки и что-то приговаривал сам себе. Акинфий разменял седьмой десяток. Внешне он показался Матвею Афанасьевичу подвижным и сильным человеком, не собирающимся стареть и поддаваться болезням. Одет он был в обычный дорожный наряд. Весь внешний вид заводчика говорил о деловитости и невероятной трудоспособности.


-- Здравие Вам и Вашим домочадцам! – подойдя к стоящим возле стола стульям, таким же массивным, как и стол, промолвил Матвей Афанасьевич.
 
-- Ты что ль Зыков Матвей? – не отвечая на приветствие, спросил заводчик.

-- Я! – Немного растерялся Матвей.

-- Знатная у тебя торговля! И всё вовремя! С чем пожаловал?

-- Слышал я, Акинфий Никитич, что новый завод здесь, на Алтае, будешь ставить! С тобой наметил пойти! В том месте, где завод будет стоять, там и торговлю хочу открыть.

-- Что ж! Это в самый раз! Торговые люди нам всегда нужны. Сведу тебя со своими доверенными лицами по новому заводу, с ними и будешь дело иметь. Я здесь бываю редко. Только при  решении особо важных задач, как  например, строительство нового завода. Иван, Роман, падите сюда!

   На зов Демидова из смежного помещения вышли два человека и подошли к Демидову. Внешне они были схожи: чернявы, бородаты и сухопары.

-- Вот! Знакомьтесь! Иван Осипов, будет ведать заводской казной и всем прочим. Он старовер и мой крепостной с Волги села Фокино. Знаю его не один десяток лет, доверяю ему как самому себе. Руководить закладкой завода будет плотинный мастер Роман Латников, тоже старовер. Человек неграмотный, но талантище, самородок земли русской! Таких ещё поискать, да не сыщешь! Знатные у меня мастера!

-- Не хвали ты нас так, Акинфий Никитич! Прямо неловко!
 
-- Говорю, как есть! Знатные мастера! Хочу вам назвать Зыкова Матвея Афанасьевича, купца здешнего, алтайского. Это его лавка и склады поставлены возле завода. Желает Матвей Афанасьевич с нами на новые земли идти.  Одобряю его решение! Тем более, что он, как и вы, старой веры держится и даже общинным старостой староверов здешних является.  Как вам такой попутчик?

   Поклонившись хозяину, мужики протянули руки Матвею Афанасьевичу.

-- Что ж, пущай с нами завтрева и поедет на осмотр земли, отведённой под заводец. Дело там станется пребольшое! Руды в тех местах много, размах широкий будет.
 
-- Лишнего не болтайте! А с собой его завтра возьмите. Пусть оценит наши задумки, да и сам определится. Всё, ступайте! Занят я!
 
  Откланявшись Демидову, все вчетвером вышли из кабинета. Аудиенция заняла буквально несколько минут. Матвей Афанасьевич удивился хватке заводчика.

-- Крут ваш хозяин! – высказал он своё удивление доверенным Демидова.

-- Крут Акинфий Никитич! Это так! Но дело своё знает! Наш металл имеет заводскую марку «Старый соболь»! Эту марку ценит вся Европа! И не только! – с гордостью ответил Иван Осипов.

   Попрощавшись до утра следующего дня и договорившись о месте встрече, они разошлись.

-- Надо же, простые мужики, а как их ценит Демидов! – выказал своё восхищение молчавший всё это время Антип.

-- Человек необыкновенный! Так и не пришлось мне увидеть его! –  сожалел Мефодий,ожидавший Зыковых в приёмной.

   Утро выдалось чистым и свежим. Несмотря на стоявший сентябрь, летнее тепло продолжалось. Окружавший Колывань лес ещё не был тронут позолотой. Солнце блистало в лазурном небе. Птицы будто и не собирались покидать здешние места, парили, кружились, их беззаботное  звонкоголосие сопровождало путников всю дорогу. Матвей Афанасьевич и Антип ехали на своей подводе, а Иван Осипов и Роман Латников шли верхом на лошадях. К полудню они достигли нужной местности.
 
-- Вот здеся и будет наш заводик! – показывая рукой на открывшиеся виды, произнёс Латников.

   Матвей Афанасьевич окинул взором открывшуюся местность.

   Холмистая долина, поросшая сосновым бором, богатая травами, небольшими родничками, впадающими в речушку, уходила за линию горизонта.

-- Большая территория! – произнёс Матвей.
 
-- Так ведь и дело предстоит начать большое! Руды здесь лежат великие запасы! Это я тебе точно сказываю! – продолжал рассуждать Латников.

-- Лесу строевого много! В Колывани скудновато было! Лесом торговать нет смысла, - вслух размышлял Матвей.

-- Сказываю, что дело предстоит великое! А без лесу ничего не получится! Его здесь достаточно! – подтвердил Роман.

-- Торговать надобно солью и съестным, лошадьми, приладами и прочим имуществом для трудового люда. Что думаешь, Антип? – вопрошающе посмотрел на сына Матвей.

-- Ты прав, тятя! Начнём с этого, а там дальше видно будет.

-- Речушка мала! Достаточно ли будет воды, Роман? – продолжил свои рассуждения о будущем заводе Матвей.

-- Посмотри, русло какое у неё! Плотина хорошо встанет. А если что, тут недалече Обь течёт, можем и большую воду взять. Но, думаю, что Барнаулки, так прозывается эта речушка, будет достаточно.
 
-- Значит, Барнаульский завод будете ставить? А что значит: «Барнаулка»?

-- В алтайском наречии это обозначает: «мутная вода».

-- Да вроде речушка небольшая, что ж такое грозное имя её? – продолжил расспрашивать Матвей Афанасьевич.

-- Её надобно видеть весной! Бурлит Барнаулка, словно горная, заливает землю! От того и мутной прозывается!

   Осмотрев окрестность, сделав все замеры, Осипов и Латников вбили указательные колья из срубленных лесин. Наскоро перекусив из дорожной котомки, они пустились в обратный путь.
Вечерело. От речки потянуло влагой и прохладой. Солнце пряталось за холмы и ненадолго показывалось вновь. Путники спешили.
 
-- Не ровен час, разбойных встретим! Здеся такое бывает! – обронил Осипов.
 
Когда небо покрылось яркими и крупными звёздами, а серебристый рожок разлил на землю мягкое свечение, путники въехали в Колывань.
***
   Акинфий Демидов спешил.

-- Ох и надоели же мне эти доносы и бесконечные суды! Слава тебе, Господи, что оставила корону Российской империи иноземщина. Покинули русский двор проклятые немчины! Матушка Елизавета Петровна ставит всё на свои места, как бывало при её великом батюшке, Петре Алексеевиче. Глядишь, в России всё наладится, - предался раздумьям Акинфий, покачиваясь в карете на пути в Златоглавую столицу.

  Он, как все последователи Великого Петра, возлагал большие надежды на его дочь. Зная о заслугах родителя Акинфия перед своим великим отцом, Елизавета Петровна ценила Демидовых, особо отмечая среди них Акинфия Никитича. Пребывая в Петербурге, он не единожды приглашался во дворец и встречался с императрицей. Государыня любила переброситься с ним в картишки. Акинфий Никитич связывал с государыней большое будущее своего дела. Вот и сейчас он обдумывал, как же вручить изготовленный им слиток алтайского серебра.

-- Надоело кормить бесчисленных мздоимцев, которые так и вьются возле меня! Попрошу защиты у государыни!

  Дорожная карета катилась к Московскому Кремлю. В Кремлёвских палатах было людно. Не так часто Елизавета Петровна навещала Первопрестольную. Зная особое расположение государыни к Демидову, Акинфий без лишних хлопот был допущен в залы императрицы.

   Кремлёвские царские палаты блекли перед блеском императорского дворца в Северной столице. Здесь всё оставалось в своей неизменной патриархальности. Московский двор благоговел перед Елизаветой Петровной, которая, в отличие от своего батюшки, вернула Москве столичность. Конечно, былой значимости в государстве Российском Первопрестольная не играла, но и тем, что государыня наезживала и проводила царские приёмы в Кремлёвских палатах, уже во многом усмирило старомосковское дворянство.

  Акинфию Никитичу не пришлось долго ждать. Открылись створы, и в залу неспешно, величественно ступила Елизавета Петровна. Акинфий уважительно склонил голову перед государыней. На лице императрице заиграла ласковая улыбка.

-- Здравствуй, здравствуй, друг мой, Акинфий Никитич! –  будто пропела она, устремившись к заводчику.

   Елизавета Петровна была хороша собой! Она пребывала в самом расцвете женской прелести. Государыню отличал довольно высокий рост, что стройнило её. Слегка рыжеватые, пышно взбитые волосы подчёркивали белизну лица.  Императрица не любила парики и на узких приёмах позволяла себе бывать в своей естественной красоте, которой её наделила природа. Выразительные серо-голубые глаза украшали лик, сияющая улыбка, показывающая белоснежные зубки, делала её притягательной. Платье императрицы блистало расшитыми каменьями. Елизавета Петровна имела слабости, которые недешево обходились государственной казне. Главной являлась страсть к нарядам. Со дня восшествия на престол она не надела дважды ни одного платья.

-- Здоровья тебе, государыня, - промолвил заводчик, приложившись к ручке императрицы.

-- С чем приехал, Акинфий? – обратилась государыня к Демидову, зная его нрав и то, что попусту Акинфий Никитич не оставит своих заводов.

-- Вот, матушка, подарочек тебе привёз! Душу твою порадовать и самому полюбоваться на твою красоту!
 
   Произнеся эти слова, он открыл большой и искусно выполненный ларец, который стоял рядом с ним на небольшом столике, прикрытый скатёркой. Взору Елизаветы Петровны предстал огромный слиток жёлтого цвета.

-- Что это, Акинфий? Золото?

-- Нет, государыня, жёлтое серебро! Это мне с Алтая доставили! Открыл я серебро на Алтае и тот час прибыл доложить тебе, матушка! Слиток тому подтверждение! Вот, прими, государыня!

-- Благодарю тебя, Акинфий Никитич! Дар твой вовремя подоспел! Казна как раз испытывает недостаток драгоценного металла. Меня ведь засыпали письмами, осведомители доносят о выплавленном тобою серебре и чеканке серебряных рублей, о золоте, что ты скрываешь от казны.

-- Что ты, матушка! Вот, нашёл руду серебряную! И сразу к тебе, с подарком!

-- Теперь вижу, что всё это напраслину на тебя возводили!

-- Завистники, государыня! Житья от них нет!

-- Ладно, ладно, Не прибедняйся, Акнинфий! Что просишь?

-- Как смею просить тебя, матушка! Подарок это тебе, государыня!

-- Да не из тех ты, чтобы просто одаривать! Сказывай, что просишь?

-- Ну, ежели так, то позволь, матушка, заводик на Алтае ещё поставить! Серебро есть! Может и золотишко сыщется!
 
-- Ставь! Токмо о казне не забывай!
 
-- Это в перву очередь! Радею о государстве Рассейском, матушка! Тебя восхваляю! Вернула ты Российской державе былую славу Петра Великого! Веруют тебе твои подданные и радеют за Отечество и за тебя!

  Произнеся эти слова, Акинфий Никитич склонил голову в уважительном поклоне, обращённом к императрице.

-- Ладно, Акинфий! Служи и дале Российской державе!
 
   Сделав жест рукой, она дала понять о том, что аудиенция окончена. Затем Елизавета Петровна покинула залу.

  Акинфий был доволен. Заводчику удалось узаконить уже стоявший на Алтае Барнаульский завод.

  Акинфий Никитич трясся в дорожной коляске. Начало августа, летний зной не отпускал. Последние годы заводчик настолько свыкся со своей болезнью, что особо уже не обращал на неё внимание. Большая часть его жизни прошла в дорогах: зимнею стужею, укутавшись в меха, знойным летом, от духоты открывая дверцы дорожной кареты. Бывало, приходилось устраивать ночлег в уральской тайге или на берегу сибирской реки. Лето сменялось осенью, потом приходила долгая и суровая зима, и вновь весна, бурлящая горными реками Каменного пояса,  пробуждала новую жизнь. А он всё спешил, боялся чего-то не успеть, что-то не сделать. Его путь лежал от императорского дворца города Великого Петра до далёких старых Алтайских гор. Демидов был неприхотлив, вынослив и терпелив. Во имя своего дела и радения за Россию Акинфий Никитич готов был на многое.
 
-- Что будет со всеми моими владениями, коль умру?

 Часто задавал он себе этот вопрос и не находил на него ответа. Акинфий вспоминал батюшку, Никиту Демидовича Алтуфьева. Тот снился, приходил к нему и будто бы поучал Акинфия Никитича. Пробуждаясь от беспокойного сна, он  понимал, что не смог вырастить и воспитать себе преемника. Сызмальства, находясь рядом с батюшкой, он стал Никите первым помощником во всех начинаниях. Его же сыновья были иными.
 
   Вот и сегодня, не смотря на мучившее его удушье, Демидов спешил.

-- Что-то нынче сердчишко навовсе из груди выскакивает! Голова кружится! Видно, к дождю! Надобно успеть до слякоти и до дождей ох сколь дел переделать! Вестей с Алтая что-то нет! Ещё в начале лета отправил с Барнаульских приисков на Змиёву гору знающих старателей, а от них ни слуху, ни духу! Должно, должно там золотишко быть! Не зря старики сказывали о каменьях с золотыми прожилками! Запаздывают мужички! – размышлял заводчик.

   Но вдруг груди что-то так сдавило, что дышать просто стало невмоготу. Акинфий Никитич хотел было крикнуть вознице, что бы тот остановился. Но только тяжёлый, предсмертный хрип вырвался из груди. Дыхание его прервалось, и тяжёлая голова с открытыми очами упала на лежащие в повозке подушки.
 
   Акинфий Никитич скончался на шестьдесят восьмом году жизни. Это печальное событие произошло в пути на Каме пятого августа тысяча семьсот сорок пятого года от рождества Христова. Он так и не добрался до своих заводов.
 
  Акинфий Никитич Демидов оставил России двадцать пять заводов, восемнадцать из которых построил сам. Он ставил мосты, прокладывал дороги, соединившие Российскую империю с Сибирью, открыл богатства Алтая и заложил город Барнаул. Великий человек покинул мир.
***
 Матвею Афанасьевичу не спалось. Месяц заглянул своим ярким рожком в комнату и осветил её углы. За открытым окном звенели летние цикады, тянуло ароматами луговых трав и цветов. Долго ворочаясь в постели, пытаясь уснуть, Матвей тяжело вздохнул.

-- Вот уж шесть годков минуло с тех пор, как Тихона проводил! Летит времечко! Стар становлюсь. Неужто не свидимся с Тишей? Дошёл ли до Бело моря? Живы ли там сородичи? Сколь вопросов! Тревожно на сердце. Впереди дел ещё много, руки надобны! Я слабею, хорошо Антип во главе хозяйственных дел плотно встал, но всё же, Тихона недостаёт.

   Каждый раз на Матвея Афанасьевича наваливались ночные мысли, от которых общинный староста не мог спать. Вот уж и зарница осветила небосвод, а он всё не спал. Устав от бесполезного лежанья, Матвей встал. Лёгкое льняное платье лежало на стуле рядом с кроватью. Он медленно оделся, подошёл к небольшому столику, на котором стояла крынка с приготовленным с вечера квасом. Отпив ядрёного напитка, настоянного на хмеле и медах, мужчина подошёл к открытому окну. Окинув взором усадьбу, он остался довольным.

-- Крепкое хозяйство поднялось. Отблагодарила алтайская землица труд общинников. Господь посылает хорошие урожаи, озёра наполнены рыбою, а леса зверьми, соляная артель вносит знатный вклад в общинное хозяйство. Всё ладно! А покоя нет! Неизвестность за Тихона, за сородичей точит, будто червь!
 
   Мрачные мысли не покидали Матвея Афанасьевича. Поразмыслив, стоя у окна, он вышел на высокое крыльцо дома. Солнце уже выкатилось на равнинные возделанные человеческой рукой поля. Настроение у общинного старосты улучшилось.

-- Красотища какая! Есть ли что прекраснее результатов человеческого труда! Спасибо тебе, Господи, что наградил нас созиданием! – Он перекрестился. Спустившись с крыльца, Матвей вышел за калитку ограды и пошёл за околицу.

  Его взору открылись уходящие за линию горизонта поля. Высокий пшеничный стержень держал наливающийся колос. Ласковый утренний ветерок набегая, слегка колыхал зреющие хлеба. Чистое, словно причёсанное, поле разделяла неширокая дорога. Матвей Афанасьевич всмотрелся в открывшуюся даль.

   Но вот показался медленно ползущий обоз.

-- Что за люди?  Не видали таких больших обозов с поселения общинников в Луговом? – разволновался староста.

   Он напряжённо всматривался в приближающийся обоз. Сердце тревожно билось, напряжение во всём теле возрастало. Матвей с нетерпением ждал движущихся людей. Он боялся надеяться на чудо, но какое-то внутреннее чутьё подсказывало, что это возвращается Тихон. Уже стало хорошо видно сидящих на первых подводах людей. Серая лента обозников приближалась к селу. Человек, правивший лошадьми на первой подводе, вдруг соскользнул, передав вожжи, сидевшей рядом с ним женщине, и бросился бежать навстречу Матвею Афанасьевичу.

-- Тятя! Тятя! Родной! Это – я! Тихон! – разлился в утренней тишине возглас бегущего человека.

   Матвей Афанасьевич от такой неожиданности оторопел. Он смотрел на устремлённого к нему сына и не верил в свершившееся! На разгорячённые от волнения щеки набежала непрошеная слеза. Наконец, очнувшись, осознав случившееся, Матвей пытался оторвать потяжелевшие ноги и устремиться к приближающемуся сыну, но не мог сдвинуться с места. Его уста что-то беззвучно пытались произнести, тело не слушалось, и голос пропал. Он, словно, застыл. А сын бежал и бежал! И вот он рядом! Матвей всё ещё не верил своим глазам!

-- Тятя! Тятя! Это же я! Тихон! Я вернулся!
 
   Он припал к отцовской груди и зарыдал. Только теперь, почувствовав тепло от тела сына, Матвей Афанасьевич очнулся.

-- Сынок! Сынок! Тишаня! Я думал, что и не доживу до нашей встречи! Милый ты мой! Дорогой ты мой!
 
   Они оба смотрели друг на друга, не отрывая глаз. Перед Матвеем Афанасьевичем стоял молодой, сильный мужчина. Его чёрные, жуковые волосы блестели на солнце, небольшая бородка окаймляла загоревшее лицо, которое было мокрым от слёз. Они обнялись и долго не выпускали друг друга из объятий. Только голоса подъехавших обозников заставили их оторвать взор друг от друга.

-- Вот, тятя, наши сородичи! А вот моя Катерина с сыновьями! Узнаёшь, тятя, жену мою, венчаную тобой?

  Молодая, красивая женщина, сойдя с телеги, взяв за руки двух мальчиков, устремилась к отцу и сыну.

-- Здравия желаю Вам, батюшко! – поклонилась Катерина, вот сыночки наши с Тишей! – Она слегка подтолкнула к Матвею мальчиков.

-- Катя! Доченька! Как же я счастлив! Вот теперь будет мне замена! Можно и на покой!
 
-- Что ты, что ты, тятя! Со мной пришли наши сородичи! Глянь, сколь много нас!  А у тебя растут два внука! Будем живы, тятя! – Радостно воскликнул Тихон.

   С подъезжавших телег сходили люди. Все они небольшим кругом встали вокруг Матвея Афанасьевича и Тихона. Их напряжённые глаза устремились на Матвея.

-- Дорогие мои сородичи! Общинники! Подгоняйте телеги к молельному дому! Я дам колокольный сигнал к сбору! Большая радость пришла в наш дом! Братья и сестры, добро пожаловать на алтайскую землю!
 
  Произнеся эти слова, Матвей Афанасьевич стал отбивать поклоны приблизившимся людям.

-- Благостную весть, отче, слышим мы от тебя! Долог путь наш был и нелёгок! Милостью Божию мы пришли сюда! – Откликнулся один из старейших обозников.

  Спустившись с телег, люди осеняли себя крестом. Обоз тронулся к центру Лугового, где стоял молельный дом. Звонкий колокольный звон разнёс по селу радостную весть. Проснувшиеся селяне спешили на колокольный звон.
 
  По случаю прибытия новых поморов Матвеем Афанасьевичем был проведён большой и торжественный молебен. Более шести лет пришлось Матвею ждать это событие. Много поморов прибыло с Зыковыми на Алтай. Расселились они по всей Кулунде. История многих сёл степного Алтая связана с их именами.

  За годы долгового пути Катерина родила двоих сыновей. Роды были нелёгкими, пришлось лишний год задержаться на Большом Камне. Другой сын родился на родине поморов, на Русском Севере, и вновь пришлось задержаться на пару лет в том краю.
 
  Несколько лет Матвей Афанасьевич руководил поморской общиной на Алтае. Когда пробил его час, то он спокойно отошёл в мир иной. Общинным старостой на долгие, долгие годы стал его сын, Тихон Матвеевич.

  Осваивалось Приобье, жили заводы Демидовых, росли промысловые сёла. Луговое превратилось в большое торгово-купеческое село. Много русских людей пришли в заложенные поморами сёла. А на месте переправы через Обь, выросло село Камень, как символ православной веры, воли и силы русского человека.