К подработкам в церкви Надежда устроилась мыть полы в местной прачечной. При её ораве детей денег постоянно катастрофически не хватало. Заодно прачка Эмма бесплатно стирала и её бельё, что особенно радовало Надежду. В благодарность она помогала Эмме с глажкой и сортировкой стираного белья. А закончив работу, Эмма объявляла:
- Перекур! – и закуривала вонючий, едкий «Беломор» прямо в помещении.
Потом они пили чай со своими бутербродами и печеньями и по-бабски делились разными проблемами. И если Надежда в откровенностях была сдержанна, то откровенности Эммы лились нескончаемым потоком! Надежда больше слушала её излияния, чем говорила. Особенно прачка разносила своего мужа абхазца за его своевольный норов. Эти разносы вперемежку с крепкими матюгами были такие жуткие, словно тётка с пристрастием каждый раз пытала родного супруга калёным железом!
- Это же скотина! Понимаешь – самая форменная скотина! Паразит! Натуральный паразит, какого только я видела на белом свете! – паровозом выпыхивала она сизый дым беломорины изо рта и из носа и грозила окурком: - Да если бы не я, он пропал бы в жизни, как нефик делать! Ведь я его, считай, с гор спустила, приучила к сортиру в цивилизованной квартире, а он теперь ёжится, чтобы всё выворотить по-своему! Слушайся только его и слова поперёк не скажи! И этому извергу я ещё сына родила!
Глядя на неё, Надежде всё время казалось, что от злости на мужа дым папиросы повалит у тётки из ушей. Перед глазами рисовался образ мрачного усатого горца, с которым неожиданно ей пришлось увидеться. Как-то она пожаловалась Эмме, что двери её дома очень плохо закрываются, и прачка сразу предложила:
- Ну так, давай я своего «орла» к тебе пришлю. У нас дома валяется новый замок, он тебе его и врежет.
Об оплате Эмма не захотела даже слушать, и на следующий день вечером в дом Надежды постучали. Отрыв дверь, она увидела незнакомого приятного мужчину. Небольшого роста, аккуратный и красиво причёсанный он смотрел на неё обалденным светлым взглядом огромных глаз в поволоке.
- Здравствуйте… - растерялась Надежда, не представляя, кто это.
- Здравствуйте, - ответил мужчина так, словно его тут ждали, и его глаза выжидательно засмеялись.
Он стоял и ждал её действий, давая себя вспомнить.
- Ааа, вы, наверное, муж Эммы! - догадливо спохватилась Надежда.
На это мужчина совершенно серьёзно ответил:
- Нет, - и, немного помолчав, добавил: - Это она моя жена.
На такое заявление Надежда расхохоталась и поняла обиды Эммы на горца. Он жил по своим законам, в которых женщина всегда оставалась в тени мужчины.
За разговорами в прачечной узнав, что Надежда ходит в церковь и ездила в паломничество с проживанием в монастыре, Эмма и искренне раззавидовалось. А через пару дней, решительно объявила, выпустив клуб дыма изо рта и махнув за окно папиросой:
- Короче, Наденька, всё! Я этому извергу вчера конкретно сказала, что ухожу в монастырь! – и серьёзно осведомилась: - Ты мне только скажи, по каким дням они там принимают и что для этого нужно?
У Надежды вытянулось лицо, и отвисла челюсть! Поморгав на дымящую прачку, она, наконец, пожала плечами и ошарашила её откровенным разъяснением:
- Ты знаешь, Эм, а тебя в монастырь не возьмут.
У тётки зависла у рта папироса в пальцах, а Надежда кивнула на окурок:
- Во-первых, прости, ты куришь, как паровоз! Во-вторых, материшься, как сапожник! И в-третьих, замужних женщин в монахини не допускают.
- Да ты что?! Чёрт побери! – с досадой вырвалось у прачки, и она с раздражением воткнула окурок в пепельницу, снова разнося мужа: - Хот же блин! А я так настроилась ему насолить, чтобы он в одиночестве нарыдался белугой и оценил мои прыгалки вокруг своей персоны! – и яростно прокручивая окурок в пепельнице, она мрачно произнесла: - М-да-а, значит, моим планам сбыться не суждено… Жаль, жаль… Очень жаль! А я даже вчера гардероб перетрясла, что с собой взять.
- Нет, ну не всё так потеряно, - остановила её Надежда, боясь расхохотаться над её суровыми планами и печальным обломом, и подсказала: - Ты можешь, например, съездить в монастырь паломницей на пару неделек на послушание, очистить свою душу, в животворящей купели оздоровиться…
- А зачем мне душу очищать? – глянула на неё в весьма сомнительном пренебрежении Эмма и уверенно изрекла: - Она у меня и без того чиста, как белый снег. Это моему паразиту следует от макушки до пяток чиститься самой крупной наждачкой, да и та вряд ли поможет!
Уже не сдержавшись, Надежда захохотала и прищучила прачку:
- Ой, Эмма, не греши! На каждом слове грешишь! – и уже без смеха рассказала: - Ты знаешь, на последней Литургии батюшка Филарет говорил проповедь, которая заставила лично меня очень сильно призадуматься над нашей жизнью. У меня ведь тоже о монашестве мысли закрадывались. Но в тот момент я поняла, как неплохо живу по сравнению с теми монахами, в которые порой мы так рвёмся уйти. Про это как раз и была батюшкина проповедь об одной притче. Ведь, выговаривая от обиды угрозу «уйду в монастырь», мы даже не думаем, о чём кричим! В монастырях-то жизнь, ох, как непроста! Там трудникам-то достаётся «на орехи», а уж самим монахам как достаётся – сплошные страсти, так как лукавый не дремлет. В монастыре ему самое место творить свои каверзы на испытания тех душ, которые тянутся ко святому.
Тут Надежде вмиг вспомнились алчный рыжий Пётр и благодушный Андрей. Эмма слушала её в немом молчании, и она продолжала:
- Так вот, в той притче как раз и ответы нам с тобой на наши дерзкие желания. Говорится в ней о том, как однажды подошёл к Богородице бес и стал её просить за нерадивого монаха: отдай нам его в ад. Всё равно ему в раю не место. Он здесь-то – на земле, весь испохабился, пьёт, матерится, на службы вовремя не приходит. А Владычица, не задумываясь, ему и отвечает: не отдам! На простого мирянина вы насылаете два-три беса на испытание, а на каждого монаха по сорок бесов зараз. Не в силах он бороться с таким полчищем сразу. Поэтому я буду за него молиться и помогать спастись от вас. И бес отошёл ни с чем. Вот так, Эмма, в монастырях монахам живётся. Поэтому нам надо научиться бороться хотя бы с двумя-тремя бесами, которые в нас засели не в монастырях, а в мирской жизни, - и она в раздумье немного перечислила: - Кто курит, кто пьёт, кто матерится, а кто-то осуждает, детей обижает своих, не уважают родителей, друг друга, сплетничаем…
Эмма вытащила из пачки папиросу, помяла её в пальцах и затолкала обратно, а Надежда в раздумье всё говорила:
- Да нам всем постоянно очищаться надо. Мы в таких житейских омутах тонем, что оглянёшься назад и ужаснёшься, глядя на те ошибки! А назад-то ходу и нет, где вернулся бы да исправил.
- Слушай, а ведь ты сейчас неимоверно права! – наконец прорезался у прачки голос, и она удивилась: - А вот я живу со своими двумя высшими образованиями и о таком ни одной своей извилиной не знала! Не зря же говорят: век живи, век учись, дураком и подохнешь. Образование образованием, а ты - необразованная, всё в двух словах объяснила.
- Да не хвали ты меня только, - без бахвальства отмахнулась Надежда и созналась: - Пока я в церковь не стала ходить, точно такая же была самолюбивая. Обижалась, где можно было не заметить, держала зло, где нужно было простить, а где нужно было прижать, закрывала на это глаза, – и она посоветовала, желая прачке только хорошего: - Вот ты своего мужа и прости. Попробуй относиться к нему снисходительно, как к тому же больному. Пусть себе ворчит.
- А что, это отличная идея! – замерла Эмма, уставившись на неё немигающим взглядом прозрения, и хлопнула ладонью по столу, словно поставив окончательную точку: - Я так и сделаю! Я прощу этого паразита! В конце концов, на больных врачи не обижаются. Всё равно, раз меня в монастырь не пустят, мне деваться некуда.
Надежда сдержанно засмеялась, а про себя подумала: «Ну, хоть так, да и помирятся». И посоветовала прачке следующее:
- Ты лучше в церкви за его здоровье свечку поставь. Больше пользы будет.
- Не люблю я как-то эти церкви, - поморщилась Эмма и припомнила своё: - Каялась я когда-то в молодости, так мне священник так прямо и сказал: безбожница ты и делать тебе в храме нечего!
- Прямо вот так и сказал?! – вылезли у Надежды глаза.
- Ну да, - полезла за папиросой Эмма, закурила и вздохнула: - После этого я больше в храмы и не хожу.
Надежда в который раз вспомнила духовные беседы батюшки Филарета и сейчас же взялась просвещать прачку в заблуждении.
- Нет, Эмма, если ты идёшь в церковь, иди не к священнику, а к Богу, - твёрдо сказала она и на немой протест открывшегося, было, рта тётки с выползающим клубом дыма, махнула рукой: - Да послушай ты внимательно и пойми, что я тебе скажу! Ведь священники могут ох как ошибаться! Не ошибаются только святые в раю. А молодые священники или зазнайки и тем более вот так и могут, как тебя, обозвать «безбожником» и выгнать из храма. Но Бог-то всё правильно видит и рассудит по-своему! И уж совсем нельзя бросать кому-то слова «Бог тебя накажет за меня». Ещё неизвестно, кто в этом случае больше виноват в создавшейся ситуации. Нагрешить можно и делая добро. А уж простые люди, навроде твоего мужа, и вообще не знают, что творят.
- Вот с этим я согласна! – встрепенулась Эмма и выдула дым из ноздрей: - Сколько я добра сделала этому ублюдку, он меня теперь «благодарит» чуть не до инфаркта!
Понимая, что разъяснительная беседа мало возымела успеха, Надежда тяжко вздохнула и почесала в затылке. Прачка была слишком далека от веры и всепрощения, а Надежда была слишком далека для того, чтобы донести до неё то, от чего когда-то молодую Эмму оттолкнул священник. Надежда же лишь нагрузила её до красноты щёк и нервозного возбуждения и успокоилась тем, что примирительно сказала:
- Ладно, у каждого своё время прихода к Богу. Все мы будем возле Него, и за свои деяния отсчитается каждый, как и тот же священник.
Эмма так и не ходила в церковь, продолжая смолить «Беломор» и заверяя, что начнёт ходить на службы.
- Ты только не обещай, а возьми и сходи, - серьёзно советовала ей Надежда и поясняла: - Здесь либо надо сходить, либо не обещать и помалкивать. А то получается, что Богу обещаешь и Его же обманываешь. Так можно и самого себя наказать.
И внезапно слова Надежды подтвердились громом среди ясного неба! На следующий день Эмма заявилась на работу с сильно заплаканным лицом.
- Привет, - растерянно уставилась на неё Надежда и машинально спросила: - А что у тебя случилось?!
- Здравствуй, Наденька, - в глубокой печали кивнула Эмма и, упав тяжёлым мешком на стул, горько зарыдала: - Сестричка моя старшая помирает во Владивостоке! Это ж такая даль, дорога дорогущая!.. Мне до неё никогда не добраться!
Надежда смотрела на неё и понимала, что ничем не может помочь.
- Мне её соседка позвонила по телефону среди ночи, - продолжала реветь Эмма. – Сказала, что Софочка в реанимации, - и вдруг взорвалась и распрямила плечи, вновь запуская «камни» в своего мужа: - А всё наши мужья-кровососы! Он же не чище моего паразита, ещё и пьёт! Соня в приступе упала возле кровати, а этот придурок, конченная пьяница даже в комнату не зашёл на её зов вызвать «Скорую»! Она сама в таком состоянии до двери доползла, до соседей по стенке, и они ей неотложку и вызвали! – и, утирая град слёз, она со злостью спросила у Надежды: - Ну вот и как к ним относиться после такого?!
- Ну, пьяный себе не хозяин! Он очень серьёзно бесонутый, от того так и поступил с женой! - машинально ответила Надежда.
- О, как ты точно сказанула – бесонутый! – мгновенно воспрянула Эмма духом, а потом снова горько зарыдала, упав мокрым лицом в ладони: - Наденька!.. Наденька, скажи, что сделать, чтобы моя сестричка не умерла?! Ведь это же так будет несправедливо, если она умрёт в свои пятьдесят девять лет!
- Эммочка - молитва!.. – озарённо затрясла Надежда её за руку. – Давай с тобой помолимся за Софию! Призовём все силы небесные за её спасение! – и тихо осторожно добавила: - Или на её лёгкий уход…
- Давай на спасение, Наденька! Я даже на колени встану! – тут же окрылилась Эмма, оглядела углы прачечной и посетовала: - Жаль, что иконы здесь нету! Надо будет купить и поставить.
- У меня вот есть! – быстро влезла Надежда в свою сумку и установила на стол маленькую деревянную иконку святого, которого всегда носила с собой: - Вот – Сергий Радонежский!
- Господи, помоги моей сестричке!!! – свалилась прачка на колени и в горчайшем рыдании взмолилась в искренности всей души: - Пощади меня грешную – не отбирай у меня Софочку!!!
Они стояли на коленях битых полчаса, каждая вымаливая у Бога спасение человека в далёком Владивостоке, пока не зазвенел телефон. Эмма подорвалась с колен и схватила трубку, бросив отрешённо шепчущей молитвы Надежде:
- Я соседке свой рабочий телефон дала! – и закричала в трубку: - Алё! Алё, Марина?! Ну что там, как?!.. В себя пришла?!.. Всё миновало?.. Ага – инфаркт!.. Врачи её спрашивали – курит ли и пьёт ли?.. Ага, она не курит и не пьёт! Это её изверг весь в таком роде!.. – она зыркнула на Надежду и мрачно согласилась в трубку: - Ну да, мне вот тоже надо завязывать с куревом… А этот её козёл чего?.. Крокодилом ревёт? – и из неё попёрло едкое злорадство: - А-аа, протрезвел пьянь подзаборная! Конечно, он же из-за бутылки работу меняет, как перчатки! Софочка одна тянет лямку добытчика, и ему без неё никуда!..
И она с полчаса так разносила сестриного мужа последними словами, что Надежда чуть не заткнула уши, а все спасительные молитвы вылетели из её головы! «Господи, вот уж поистине – помилуй нас грешных!!!» - подумала Надежда и села за стол, ёжась под потоком проклятий. Прачка, наконец, положила трубку, вытерла обеими руками всё лицо и твёрдо пообещала непонятно кому:
- Всё! Бросаю курить, покупаю иконы и начинаю молиться! – и поражённо обратилась к Надежде: - Ты посмотри, как молитва-то помогла! Просто чудо, да и только!
- Заступник-чудотворец Святой Сергий… - указала Надежда взглядом на иконку.
После этого Эмма всё собиралась купить иконы, продолжала курить паровозом, кляня собственного мужа и сестриного, и забывая о своём обещании. Такое, однако, ей вылезло боком.
Как-то придя на работу, прачка с порога известила Надежду в полном смятении:
- Ты представляешь, мне сегодня приснился самый настоящий дьявол, какого рисуют на злых картинках! Улыбается мне и так довольно говорит: «Молодец! Ты всё правильно делаешь!» И представляешь - я проснулась! – и она перепугано пристала к Надежде: - Вот что он мне этим сказал?! Что я «правильно делаю»?! Чего он имел ввиду?!
Надежда с полминуты на неё моргала в воспоминаниях последних событий и, пожав плечами, предположила:
- Ты знаешь, я, конечно, не Старец в Пустыни, который имеет право рассказывать сны, но от себя могу сказать лишь то, что ты очень много уже наобещала того, чего ни грамма не выполнила, - и она тут же перечислила напрягшейся тётке: - Курить не бросила, иконы не купила, и своего мужа и родных клянёшь, в церковь не ходишь… То есть, ты только пустословием занимаешься и всё. А такое отношение только сатане и угодно. Обещать же Богу и не выполнять, считается большим грехом.
Эмма выпрямилась, как палка и поражённо произнесла:
- Точно! Надо браться за ум, а то так грехами и зарасту! Одни черти мне будут радоваться!
Курить она стала меньше, но совсем не бросила это дело. Нервничая и злясь, она выхватывала из пачки папиросу и чаще ломала её, нюхая пальцы. Потом всё же закуривала, с великим наслаждением затягиваясь едким дымом, как жаждущий пьёт глотки живительной воды. Судьба её, однако, развернулась так, что Эмма не только бросила курить, но и стала ходить в церковь.
Будучи коммунисткой, она не верила в Бога настолько, чтобы именно верить в Его спасительные силы. Но когда её сын Славка на мотоцикле спешил домой, и его на скорости сбил лихач на «Ниве», в операционную больницы Эмма первым делом принесла маленькую иконку, купленную в церкви.
- Прошу вас, поставьте возле сына… - в горючих слезах с трудом попросила она врача, подавая иконку.
Она не знала, что за Святой на ней изображён, но всей душой сокрушённо молила о спасительном чуде под дверью операционной. Славке было всего двадцать лет. Он был единственным её ребёнком, и терять его было страшно! При аварии у парня здорово пострадала голова. Врачи сдержанно сказали только одно:
- Операция покажет. Сделаем всё возможное.
Каждый день пугал обрывом жизненной ниточки. Почерневшие от беды родители неразлучно стояли под дверью операционной, а затем реанимации, куда был помещён прооперированный Славка. В это тяжёлое время Эмму поддерживал только её муж, которого она в ненависти проклинала последними словами, и Надежда, на которую была оставлена прачечная. Горе же Эмме показало настоящие к ней чувства проклятого абхазца. Проклинать его у прачки язык больше не поворачивался.
Но вот, когда отец отлучился, очнувшийся сын первым делом попросил допустить к нему мать. В сдержанных рыданиях Эмма опустилась возле кровати на стул и стала гладить Славкину руку, в шоке созерцая его вид в бинтах. А он вдруг заговорил практически нормальным голосом, словно у него не было страшной травмы:
- Мама, не плачь, а послушай, что я тебе расскажу. Только не думай, что после аварии у меня съехала «крыша», - и он поведал матери то, что заставило в корне пересмотреть её свои взгляды на жизнь: - Когда меня сшибла машина, я почувствовал мгновенную жуткую боль. Затем её не стало, а я кубарем прокатился по дороге. Я очень легко поднялся и увидел, как вокруг моего мотоцикла толпятся люди. Потом подъехала «неотложка» и милиция. Все расступились, и вдруг возле мотоцикла я увидел себя! Из-под моей головы растекалась лужица крови. Я подбежал к толпе, но все вели себя так, словно я был невидимый. Врачи положили моё тело на носилки и понесли в «неотложку». И тут ко мне подбегает наш давно умерший дед, хватает меня за руку и велит: «Быстро лезь в «Скорую» и езжай с ними! К нам тебе ещё рано!», и толкает меня в машину.
Поражённая его рассказом Эмма нешуточно встревожилась за его умственное состояние, а он продолжал:
- Когда мы приехали в больницу и моё тело повезли в операционную, дед появился возле меня опять. Он взял меня за руку и велел: «Лети за своим телом. Когда надо будет, ты войдёшь в него снова!» И подтолкнул меня под потолок. Я воспарил в воздух и неотступно полетел над собой, куда повезли носилки. За ними я влетел в операционную и висел уже над операционным столом, пока шла операция. Вы с папой стояли за дверью, а ты всё время плакала. Потом передала иконку.
Тут Эмма предельно насторожилась, так как это уже был не бред, а то, что знала только она! В таком состоянии Славка не мог что-то видеть и слышать через закрытые двери, и уж говорить ему что-то кто-то не мог вообще! Он был в коме. А он продолжал, шокируя мать с каждым словом:
- Ты попросила врача поставить иконку возле меня, что и сделал хирург. После этого я увидел то, что никто больше не видел в операционной: в своих красно-золотых одеждах, с длинной белой бородкой с иконки сошёл этот Святой, в человеческий рост встал у моего изголовья и стал за меня молиться. Своими молитвами Он словно вливал в меня убитые силы и жизнь. А когда меня перевели сюда – в реанимационную, Он снова всё время молился у меня в головах. Потом меня потянуло в своё тело, как несоизмеримым магнитом, и я вошёл в него с ужасной болью, но с ясным сознанием того, что я теперь точно выживу, быстро поправлюсь и буду жить! - и Славка на полном серьёзе попросил мать: - Мама, верь в Бога! Он есть, и Он меня спас! Ты спасла меня этой иконкой!
Он замолчал и устало закрыл глаза. Шокированная Эмма взяла лежащую возле его подушки иконку, и долго рассматривала на ней изображение Святого. Она не знала, что это за Святой, но, не видя иконки, Славка в точности описал Его образ. Эмма вдруг поняла, у кого может узнать про этого святого. На следующий день она показала иконку Надежде и спросила:
- Надюш, скажи, пожалуйста, что это за святой?
- Это Николай Чудотворец, - сразу ответила Надежда и добавила: - Святые все чудотворцы. Им в этом силу сам Бог дал.
- Понятно, - кивнула Эмма, с минуту помолчала, рассматривая Славкиного спасителя, а потом со слезами на глазах поведала всё, что рассказал сын, и в конце попросила: - Ты только никому не рассказывай это. А то будут говорить, что Славка рехнулся после аварии.
- Да кому я стану рассказывать? По себе знаю, какие у нас есть злопыхатели. Пока самих не коснётся, о душе не подумают, - ровным тоном успокоила её Надежда, а потом ещё и сказала: - А вообще такие истории полезно доносить до каждого, чтобы вовремя пеклись о себе. Ведь, кто молится о здравии родных, за себя просит, будет услышан.
- Ты хочешь сказать, что, если бы я вот так просила, меня бы и беда не коснулась? – отчасти сыронизировала Эмма.
На это Надежда ответила ей с таким апломбом уверенности, что прачка дрогнула всей душой!
- Возможно, - твёрдо произнесла Надежда только одно слово, взяла иконку и, крестясь, обратилась к Святому, словно стоящему перед ней: - Слава Тебе, Господи, что являешь на нас грешных своё чудо! - затем поцеловала краешек изображения, снова перекрестилась и отдала иконку прачке, советуя: - Отнеси её сыну, и пусть возле него неотступно будет. А Николая Чудотворца поблагодари – свечу ему в церкви поставь. Проси у него за сына, и Он тебя всегда услышит.
За время выздоровления Славки, сидя в его палате сиделкой, Эмма не заметила, как вообще бросила курить. А в церковь она пришла с Надеждой, и та показала ей большую икону Николая Чудотворца. Теперь перед этим образом свечи Эммы загорались очень часто. А как-то она пришла в церковь и со своим мужем. Вслед за ними в церкви стал появляться и поправившийся Славка. При своих страшных травмах он настолько быстро выздоровел, что ещё через месяц уже ходил так, словно с ним ничего и не было. Вскоре их семья стала стоять на службах со всеми вместе. И как-то после Литургии Эмма с сожалением сказала Надежде, припоминая оттолкнувшего её от церкви священника:
- Ты знаешь, я так жалею об утерянном времени! У нас оказывается такой батюшка хороший!
продолжение след.-------------------