Однажды посреди утренней литургии Надежду тихонько тронули за плечо, и женский голос негромко попросил:
- Матушка, вы не желаете поработать во славу Божию в помощи зимних заготовок для монахов?
- Конечно, с радостью! – не задумываясь, обернулась Надежда.
- А вы, матушка, не желаете? – обратилась женщина и к Пелагее, которая к ним развернулась.
- Конечно, спаси, Господи! – кивнула она.
Следом за ней тут же попросила и Анастасия:
- Благословите и меня, матушка?
Через минуту они покинули храм, уходя за женщиной к трапезным, где располагались кладовые, кухни и комнаты для заготовок. Это была одна из матушек священников. Она завела тройку в помещение с большой горой щавеля на столе, где уже трудились две паломницы. Одна перебирала щавель и полоскала его в ванне, а другая всё резала в большой бак. Когда вошла матушка, трудницы весело о чём-то болтали и смеялись.
- Сёстры, так не пойдёт! – тут же строго одёрнула она их и по-христиански просветила: - Своей праздной болтовней вы оскверняете всю пищу! Каждую минуту помните, что вы делаете её для монахов, которые отреклись от мира и денно и нощно молятся о спасении наших душ! Так помолитесь же и вы о них!
Надежда сразу вспомнила разнос молодки игуменьей на исповеди, а Анастасия мудро разрядила неприятную ситуацию для пристыжённых, попросив:
- А вы, матушка, подскажите нам, как это делать, мы и помолимся.
И когда матушка удалилась по другим делам, все паломницы дружно трудились над щавелем и по очереди терпеливо читали Иисусову молитву:
- Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй нас грешных!
Когда тот, кто читал, утомлялся, он говорил «аминь», и молитву подхватывал другой. Попозже матушка привела ещё одну молодую тихую женщину, называя её по имени Наташей, и дело пошло быстрее.
Надежда резала щавель, и думы сами по себе тревожили её память.
Когда она родила дочерей близнецов, копейка в копейку похожих на папочку, от их появления на свет кроме неё и маленькой Зойки радости никто не испытал. Не обращая внимания на отношение родни, Надежда с любовью вернулась из роддома домой. В отличие от Зойки, которая от неописуемого восторга буквально «прыгала на ушах», муж неприязненно смотрел на новорожденных чад, не подходил к ним и с помощью особо не суетился. А когда все легли спать, счастливая Надежда с улыбкой спросила его:
- Ты не против, если в честь наших чувств – любви и умиления мы их назовём – Любочка и Милочка?
- Хм… – нетерпеливо подёргал Шурик на ней сорочку, намекая, чтобы она побыстрее разделась.
Он всё ещё любил её, но уже лишь животной похотью.
- Ну посмотри, как они на тебя похожи! Я тебя так люблю! – послушно скинула Надежда сорочку и прижалась к его груди огромной горячей грудью, из сосков которой сейчас же потекло молоко. Она подоткнула под груди сорочку и с нежностью стала целовать мужа, нашёптывая ему:
- Любимый мой, милый – понимаешь? Так и назовём своих дочерей, ладно?
- Называй их, как хочешь, – прохладно бросил Шурик, обнимая рукой её голую спину, и вдруг добавил: - Мне всё равно.
Надежда тут же затихла и вскинула голову, вглядываясь в темноте в его лицо.
- Скажи честно, Шур, тебя мама так настраивает? – расстроившись, попала она в самое «яблочко».
- Никто меня не «настраивает». Я не балалайка! – схватился Шурик за язык и соврал: - Я просто устал. Работы было много, а тут вас из роддома надо было забирать, цветы, торты, то, сё…
Надежда не знала, что за её пребывание в роддоме свекровь вынесла сыну весь мозг за то, что он до сих пор с ней не развёлся. Заодно она вдалбливала ему, что в рождении одних девочек виновата только супруга.
- Хотела бы, родила б сына! – зудела она и подковыривала, как раскалённой кочергой: - А то штампует одних мокрощелок, как пельмени! Я одного не понимаю, чего ты тянешь?! Дождался! Ещё двоих на нашу голову привалило! Давно надо было от неё бежать во все лопатки!
- Ты «мокрощелка»? – поиздёвываясь над матерью, прикололся Шурик, обращаясь к сидящей на его коленях Зойке.
- Макласелка! - весело засмеялась она, кивая отцу.
- Так, ну-ка ступай, играйся в спальню! – всполошилась Лариса Максимовна и, под ржачку сынка выпроводив внучку из зала, наехала на него: - Ты что, совсем дурной?! А если она уже всё понимает?!
- Может и понимает, а может и не понимает, – не щадя нервы родительницы, издевательски захихикал Шурик.
Но завести его ей снова удалось. Шурику нравилась блудливая жизнь, которую одобряла она – его мама, с молодости блудливая Ларочка. И шараборясь по казино и бабам, Шурик стал вообще пропадать допоздна, отбрёхиваясь перед женой, что он открывает какое-то частное предприятие для их семейного благополучия.
Остро почувствовав подкоп свекрови под их семью, Надежда решилась на рождение ещё одного ребёнка, надеясь родить Шурику сына. Но с рождением Егорика Шурика вообще вынесло из дома. Став же бабушкой в четвёртый раз, Лариса Максимовна заглянула в их дом только, когда внука привезли из роддома. Егорик был очень похож на Надежду и, увидев его, бабка замахала на младенца рукой, брезгливо выговаривая Шурику:
- Оооии, не наш, не наш! Совсем на тебя не похож! Не наша порода! – а за спиной у Надежды шепнула сыну в ухо: - Короче - выродок!
Она не просидела и полчаса, с брезгливостью отхлебнула чай, не прикоснувшись к застолью, и отбыла восвояси со словами:
- Какой у вас гвалт! Мне теперь на неделю хватит давление сбивать!
Невесёлые воспоминания Надежды прервала вошедшая матушка. После переработки щавеля она увела трудниц в трапезную, где на длинных обеденных столах горой была навалена красная смородина. Её светящиеся рубином кисточки отбирали от мусора в чистые тазы и читали «Богородица Дева, радуйся» точно так же, как и Иисусову молитву. После этой работы всех напоили чаем с капустными пирогами и увели на задний двор. Там к трудникам присоединились двое молодых парней – длинноволосый брюнет и полноватый рыжий с реденькой рыжей бородкой. У него даже глаза были рыжие. Он сразу подсел к Наташе и осторожно спросил её, косясь по сторонам:
- Ну как у вас дела?
- Всё хорошо, – как-то поспешно ответила она, не поднимая на него глаз.
- Ну, если надумаете, приходите ещё, – настойчиво пробубнил рыжий.
- Спаси вас Господи, Пётр, – неприязненно покосилась она на него и отрицательно мотнула головой: - Не стоит о нас беспокоиться. Мы уезжаем скоро.
- Куда уезжаете? – в то же мгновение ревниво распахнул он на неё глаза и так сжал губы, что у него побелели ноздри.
- Нас в Дивеево направляют, – натянуто ответила Наташа, встала и отошла от него в сторонку.
- Ко мне приходили бы и всё! – с раздражённой агрессивностью кинул он ей вслед.
- Пётр, угомонись! - тут же резко обломил его длинноволосый и наехал: - Опять грешишь? Тебе же было ясно сказано, что на это дело нужно благословение Епархии и сан священника. Ты же, как бабка-ворожея избавление людям предлагаешь!
- А у меня дар! – пребывая в чрезвычайной нервозности, с вызовом вспетушился Пётр.
На что длинноволосый усмехнулся:
- Дарованные денег не берут.
- Я беру только себе на пропитание, – сквозь зубы процедил Пётр.
- Даже на это нельзя – грех! – твёрдо произнёс длинноволосый и с досадой, но мягко проговорил: - Вот из меня даже обыкновенного монаха не получилось, а ты за отчитку берёшься. Нельзя.
Все непроизвольно уставились на сильно покрасневшего Петра, а его спорщик беззлобно ему посоветовал:
- И себя пожалей, и несчастных. Сам в грех входишь, а им делаешь ещё хуже, чем было.
- Ну где же «хуже»? – заспорил Пётр, с открытой злобой глядя на парня, и запальчиво похвалился: - Я уже отчитывал, и люди уходили от меня нормальные!
- Ага, а потом все бежали к отцу Герману хуже в десять раз, чем были! – отрубил парень и попытался убедить его ещё раз: - Ну нельзя брать на себя такую миссию! Ты очень неправ и грешен! - и потише предостерёг: - Митрополит узнает, анафему на тебя наложит. Не боишься?
- Андрей, оставь меня в покое! – не выдержал Пётр.
- Так ты же тогда совсем пропадёшь, – не без досады усмехнулся Андрей.
Рыжий с вызовом усмехнулся ему в лицо, и их спор перебила матушка, входя во двор с высоким аккуратным монахом.
- Отец Евгений! – представила она его. – Он будет сопровождать вас на работу в монастырские сады. Машина сейчас подойдёт.
При монахе Пётр сейчас же захлопнул рот, сразу притих и съёжился, с плохо скрытой завистью разглядывая его с головы до ног. Напоровшись на любопытный пугливый взгляд Надежды, он мигом переключился на Андрея, и тот ему миролюбиво улыбнулся и тихо сказал:
- Заманчива монашеская ряса, да не на каждого налезет. Вот и мне посоветовали пока её не надевать – подумать. Думаю пока вот, – и он снова дружелюбно улыбнулся Петру.
Наконец подъехал микроавтобус, за рулём которого тоже сидел монах. Выскочив из кабины, он широко улыбнулся трудникам и, приложив руку к сердцу, поклонился им в пояс с весёлой речью:
- Спаси вас Господи, братья и сёстры! Что бы мы без вас делали, а вы без нас? Вот, стал быть, мы вам работки и подкинули! Садитесь с Богом!
Все повеселели, расселись в машину и помчались по Сергиевскому Посаду. Не отрываясь от окна и забыв все свои думы, Надежда любовалась старинным городом, пышной зеленью его улиц, отовсюду поблёскивающими куполами церквей и часовен, а потом и аккуратным, огромным, ухоженным кладбищем, за которым и раскинулись монастырские садовые угодья.
Машина остановилась недалеко от церковного сруба, напротив которого под сенью леса светлела бревенчатая изба с баней – жильё священника. Этот бородатый, весёлый и энергичный священник встретил приехавших в длинной чёрной рясе и совершенно босой. От его оптимизма появилось двойное желание к работе в садах, на которую он и благословил всех широким щедрым крестом руки. «Какие, оказывается, монахи бывают весёлые!» - с тёплым чувством в душе думала Надежда, до этого всегда представляя монахов молчаливыми, замкнутыми и мрачными.
Трудников распределили на сбор смородины, малины и вишни. Надежда собирала малину, всё до ягодки ссыпая в бидончик и шепча Богородичную молитву. Помня слова матушки о радении монахов, этой молитвой она старалась пропитать каждую ягодку для тех, кто денно и нощно молится за спасение их душ.
В обед, выслушав молитву, как и в Лавре, трапезничали в скромной трапезной у дороги, где краснощёкая толстая повариха до того всех обкормила, что Надежда расстегнула все до одной пуговицы на кофточке, держась за живот.
- Никогда так не ела! – смешно и тихо произнесла Пелагея, тоже держась за живот.
Повариха же скомандовала, помахивая поварёшкой над кастрюлей:
- Так, давайте все сюда свои чашки, я остатки раскидаю на каждого! – и добавила, не давая никому отказаться: - Еду оставлять грешно! Надобно скушать всё. Тем более что всю выпечку в монастыре делают монахи.
И ко всему в придачу она распорядилась забрать им в сумки весь оставшийся хлеб со стола и яблочные пирожки. Кое-как выпился только компот.
- Забирайте, забирайте, потом скушаете. День длинный, – радушно повелевала она, раздавая целлофановые мешочки.
- Ой, матушка, спаси вас Господи! Так сытно меня никогда ещё никто не кормил! – от души поблагодарила её Анастасия, и все дружно расхохотались.
- Ну вот и слава Богу! Его и поблагодарим! – растянулась в улыбке довольная матушка и развернулась на икону с благодарственной молитвой.
продолжение след.---------------