В воскресенье Милка подняла нас для выходного дня чём свет. Уже в десять утра она бегала по нашей комнате, кипятила чайник, стряпала бутерброды и распекала нас за бездеятельность.
- Костя в одиннадцать заедет на машине, а у вас ещё конь не валялся!
- А почему в такую рань-то переться, просмотр в два часа, - зевая, возмущалась Татка.
- А туфли переобуть? А причесаться?
Я безмолвствовала, потому что знала: с Милкой спорить бесполезно.
- Ещё туфли переобувать… – досадовала Татка, вылезая из постели.
- Обязательно переобувать! На улице сыро, что же мы, в нарядной одежде и в грязных сапогах? Нет уж! Надо заранее прийти, туалет разыскать, чтобы не бегать в поисках зеркала, я в этом здании ни разу не была...
- Мы там были, всё найдём, – обещала авторитетно Татка.
- А я не уверена, что найдём, - спорила Милка. – Вавка никогда не знает, где туалет. Давайте, шевелитесь! Мы же там можем попасть в камеру! И нас покажут по телевизору в «Новостях»!
- В камеру точно попадём, прямо в обезьянник... – мрачно иронизировала Татка, тащась в ванную. - Ой, что это? – восклицала она, спотыкаясь в тесном тамбуре.
- Это моё! – Милка неслась в прихожую, тащила оттуда объёмистую сумку. - Я буду переодеваться. А вы – вы даже одежду не продумали! Вавка! – кидалась она ко мне. - Смотри - у тебя теперь сумка красивая к твоим сапогам – будешь держать её вот так, на коленях. Поняла? Свитер красный наденешь. Где он?
- Ты бы хоть рассказала про смотрины, - пыталась я урезонить Милкину активность.
- Потом! – Милка отмахивалась. - Успею ещё. Сейчас надо собраться. А ты в чём пойдёшь? – накидывалась она на Татку. - Вавка будет в красно-синем, я в серебряном, а тебе надо чёрное. Или белое.
- Белое, - кивала Татка. - Например, свадебное. И фату, - Татка ухмылялась, таращила глаза на легендарный Милкин комбинезон, доставаемый спешно из сумки. - Я правильно поняла, что телевидение приедет снимать тебя, а не танцоров?
- Утюг ещё не отдали? Дайте быстрей утюг! - Милка не реагировала на иронию, бросала на письменный стол покрывало, спешно кидалась гладить, не переставая инструктировать. – Слушайте меня! Надо попасть в кадр! Если мы будем ярко одеты, то бросимся в глаза, и нас снимут как зрителей. И мы себя узнаем по одежде. Нам надо будет рядышком сидеть, чтобы броситься в глаза.
- Может, надеть противогаз, чтобы броситься в глаза? - фыркала Татка, но послушно делала всё, что велено – красилась, причёсывалась.
А у меня так и подмывала под ложечкой. Как всегда, перед свиданием с ним…
Милка оказалась права. Во Дворце, действительно пришлось побегать. Сначала побежали не туда – я всех повлекла в зал. Первая дверь в зал была заперта, и мы бросились к другой двери. Другая дверь была тоже на замке. У меня упало сердце. Если бы сегодняшнее число не было названо в присутствии свидетелей, я бы начала думать, что перепутала дни. Но девочки не дали пасть духом, подтвердили: всё правильно, это сегодня. Если не отменили.
Побежали искать техничек, гардеробщиц – хоть кого-нибудь - по дороге вспоминая, что сегодня воскресенье, и может быть, и не найдём никого вообще.
В фойе на стене вдруг увидели объявление про малую сцену. Милка рвалась на поиски туалета, Татка её не пускала, резонно полагая, что, если просмотр отменён, то и туфли надевать смысла нет.
Наконец, совершенно очумевшие, перепутав лестницы, мы пролетели какой-то незнакомый коридор с окнами в пол и, кажется, очутились на месте.
Вот, значит, она какая, эта малая сцена. Просто обширный паркет между колоннами и уютный подиум, высотой в одну ступеньку, с распахнутым занавесом и большой институтской эмблемой на заднике.
Здесь царила своя атмосфера. Живая, но одновременно спокойная. Никто никуда не мчался в запарке, кучкой стояли возле окна мирно беседующие люди, по паркету прохаживались нарядные девушки в красивых туфлях на каблуках, садились картинно на край сцены, позволяя себя сфотографировать. Поодаль стояли несколько мужчин в концертных одеждах. Солидно, Несуетно.
Мы неуверенно встали у колонны. Татка кивнула было в сторону нескольких рядов стульев, примостившихся поодаль, но Милка потянула её обратно в коридор. «Туалет не нашли» - услышала я её отчаянный шёпот.
Но я даже не посмотрела им вслед. Я увидела его.
Он бросался в глаза со своими длинными светлыми волосами и в белой рубашке с распахнутым воротом и широкими рукавами. Стоял спокойно вместе с другими у окна и был единым целом со всеми остальными. Со всем этим странным, немного фантасмагоричным, но каким-то прочным, уравновешенным миром. Чужим, совершенно чужим мне миром. И князь был там, с ним, в нём…
Я вдруг остро ощутила своё одиночество, свою неуместность. Тихонько прокралась к стульям и села, осторожно оглядываясь.
Ах, вот почему у окна собрался народ – там берут интервью.
Я узнала Веронику – изящно причёсанную, в красивом чёрном платье с переплетённой решёточкой на открытой спине. Рядом с ней стояла эффектная дама в элегантном и - даже отсюда было видно - дорогом костюме серо-сиреневого цвета. Мелкие искорки мягко и благородно вспыхивали золотом в ушах, на груди, на руках. Она что-то говорила в микрофон. Не простая дама. И явно не танцовщица – комплекция не танцевальная, но стать сановитая, уверенная.
Ближе к князю стояла совсем молоденькая, маленькая девушка, тоненькая тростиночка, в броском, немного взрослом для неё платье. Вот она, должно быть, танцовщица. Может быть, партнёрша? Князь говорил, что у него новая партнёрша.
Девушка была чем-то непонятно, но тревожаще знакома. Я почувствовала волнение. Князь был там, с ними. Непривычный, далёкий.
Странное это было чувство. Словно он и не мой вовсе, мой князь. Словно часть декорации, персонаж на сцене. И я смотрю на него из зала – восторженно и немо влюблённая в своего кумира. Принца из сказки…
А принц вдруг ищуще повёл глазами вокруг и – увидел меня.
И сердце моё радостно ухнуло вниз.
И сразу он перестал быть персонажем. Засиял неудержимо, отделился от группы, сделал несколько шагов, но не подошёл, а знаками и мимикой показал, что не может, ну, никак не может сейчас покинуть эту кучу людей, хотя и хочет этого больше всего на свете.
Я улыбнулась ему и тихонько, успокаивающе помахала. А он страдальчески поднял брови и показал, как ему хочется сейчас повеситься. А я развела руками. И он тоже развёл руками и показал, как ему хочется ко мне...
И бог знает, сколько ещё продолжался бы этот наш театр мимики и жестов, но рядом со мной зацокало, задвигалось оживлённо, запахло свежо духами, и мои девчонки, опять разгорячённые беготнёй, плюхнулись на соседние со мной стулья.
- Телевидение приехало! – тараща глаза почти с ужасом, объявила Милка. – Ой, что там творится внизу! Народищу! Софиты тащут, кабели всякие разматывают… Сейчас все тут будут!
продолжение следует.