Надежда зевнула, но поющие паломники пели и пели, как заведённые. Ко всему в придачу по залу, тихо топая, пошёл дежурный монах. Он остановился возле усыпальниц, с которых стаскивал мужиков и вздохнул, укоризненно качая головой. Эти мужики теперь крепко спали, уютно угнездившись между саркофагами. Монах лишь перекрестился и сокрушённо шепнул:
- Господи, помилуй нас грешных!
Он пошёл дальше по храму и остановился возле молодой пары, которая спала на полу напротив входной двери, крепко прилепившись друг к другу. Парень храпел во всё разинутое горло, обняв подругу рукой, а та сладко свистела носом, обняв его рукой и ногой так, что её юбка задралась выше положенного. Не церемонясь, монах скинул ногу девицы с парня и одёрнул её юбку. Парочка тут же проснулась и, оглядевшись, улеглась чинно и культурно рядышком, а девица тщательно прикрыла свой зад платком.
«Счастливые! Вместе в паломничество приехали…» - с белой завистью подумала Надежда, любуясь ими. Её супруг тоже любил спать, обнимая её рукой и ногой. Он всегда так сладко целовал в постели, что становилось очень жарко, и все обиды сгорали в страстных ласках. От этих воспоминаний у Надежды трепетно забилось сердце, и она загадала себе: «Если Шурик вернётся, обязательно обвенчаемся и будем вместе ездить в паломничество».
Её мысли прервала безумная девица. Она на четвереньках выползла на середину храма к иконе на аналое, уселась на колени и, свесив длинные спутанные космы, начала вращения туловищем под свои тихие подвывания. «Господи, помилуй! И тут бесонутые!» - со страхом уставилась на неё Надежда. Монах же безо всякого страха подошёл к безумной и строго велел властным тоном:
- Ну чего это ещё придумала? Ну-ка быстро угомонись и ложись спать!
Бесонутая мгновенно поднялась с колен и промаршировала в свой угол, где и спала с пожилой женщиной. Она послушно легла с ней рядом, укрылась с головой детским байковым одеялом и притихла так, будто была совершенно нормальная. Надежда поразилась тому, как монахи смело обращаются с бесонутыми, а те беспрекословно им подчиняются. Словно тот, кто в них находился, страшно боялся святого назначения повелителей в чёрных монашеских рясах и не брался с ними спорить.
А монах, тем временем, подошёл к двум громко шепчущимся и хихикающим женщинам и строго попросил:
- Матушки, хватит хохотать! Отдыхать ложимся. А то потом с утра на литургии глаз разодрать не сможете. Вот так и привязываем к себе скорби праздным пустословием в храме!
Женщины пристыжено заморгали:
- Простите, батюшка!
- Простите, сейчас ложимся.
Одна глянула на часы и ужаснулась:
- Боже мой! Уже четвёртый час!
Её подруга посмотрела на поющих паломников и возмущённо вздохнула:
- А эти всё орут… Как спать?..
Надежда нервно почесала плечо, наблюдая за женщинами, за идущим по залу монахом и подумала: «Сейчас точно и мне достанется на «орехи». Сижу, глазами хлопаю. Утром причастие, а я после исповеди хохочу да осуждаю в душе!» И чтобы ничем не искушаться более, она быстро расстелила на пол платок, перекрестила его, легла калачиком головой на сумку и закрыла глаза.
Монах молча проследовал мимо. Сон не шёл. В уши лезло воодушевлённое пение акафистников. Кто-то не выдержал и неожиданно рявкнул на них на весь храм, заставив при этом вздрогнуть и проснуться остальных:
- Хватит уже орать! Заснуть невозможно!
В ответ ему раздалось зычное чтение акафистницы, которое затем подкрепилось невозмутимым хвалебным пением. Надежда проглотила смех и вообще отвернулась и от поющих, и ото всех в зале. Поудобнее уложив голову на сумку лицом вверх, она на мгновение приоткрыла щёлочкой глаза и в тот же миг в изумлении распахнула их так же, как и свой рот! Над ней нависало неописуемое зрелище стен и потолка храма в ликах святых, ангелов, мерцающих паникадил от света лампадок и лампы в иконной лавке. Всё это словно слетелось, сошлось и парило, ревностно охраняя сон спящих и бдящих всех здесь находящихся. Акафистное пение сразу стало благоговейным и полетело куда-то чудесным эхом. Надежда смотрела на несказанное благолепие широко открытыми глазами, и её поражённый шёпот полетел по всем закоулкам купола храма:
- Боже мой! Как в раю!.. А может быть я на самом деле в раю?.. Вот он какой – рай!..
Долгожданный мгновенный сон смилостивился, наконец, над измучившейся паломницей из Новограда и оторвал её от мира земного. Она поднялась, оттолкнулась от пола и легко полетела под купол храма. Вместе с ней с настенных иконописей слетели два златокудрых ангела, и она вместе с ними воспарила под самый потолок. Её восторгу не было предела! Они летели от одного изображения к другому. Надежда захотела с высоты заглянуть в сам Алтарь и устремилась туда. Но словно читая её мысли, ангелы крепко схватили её за локти, и один строго крикнул:
- Вы в своём уме, сестра?! Вы же чуть в Алтарь не залезли!
Надежда мгновенно проснулось, села и, щурясь, заозиралась. Акафистники всё продолжали петь. По храму ходили новые дежурные монахи и споро поднимали спящих, громко командуя:
- Братья и сёстры, встаём! Поднимаемся, просыпаемся!
Один монах вытаскивал с клироса, расположенного у самого Алтаря, растрёпанную сонную женщину с большим ватным одеялом, огромной подушкой и громадным баулом и от души её стыдил:
- Совсем не соображаете, куда лезете! Слава Богу, что в сам Алтарь не додумались улечься! Вас пустили на «лавочку», а вы на голову влезли!
«Из-за этой тётки чо попало понаснилось!» - поняла Надежда свой сон и поднялась с полу. А виновница тупо и сонно моргала на монаха и недовольно оправдывалась:
- Ну простите, я не знала! Ну а куда мне было ложиться, если все нормальные места заняли?
Разминая затекшие суставы, шеи и спины, от саркофагов кое-как выползли зевающие мужики. С угла саркофага у окна показалась взлохмаченная голова ещё одного мужика. Он сонно поморгал на суету в зале, потёр глаза, зевнул во весь рот и хитроушло исчез в своём углу явно продолжить сон. Тут в храм зашёл здоровенный монах и громким басом объявил:
- Так, братья и сёстры, сейчас пять часов утра! У вас есть один час сходить в туалеты, привести себя в порядок и убрать все свои вещи в храме! В шесть часов начнётся праздничная утренняя литургия, придёт множество прихожан, так что поторопитесь! Шуметь не надо! Соблюдайте тишину и в храме, и во дворе! В другие храмы не лезьте! Особо в храм Иоанна Крестителя! Там идёт отчитка!
Затем он обратился к поющим, которые так и пели, не обращая на него ни малейшего внимания:
- Пение прекращаем, готовимся к литургии!
В отличии от других Надежда быстро поднялась и, торопясь на выход из храма, в дверях столкнулась с Анастасией и Пелагеей.
- Доброе утро, Наденька! – обрадовались ей женщины.
- С добрым утречком, пропащие! – тоже обрадовалась им Надежда и поинтересовалась: - Где ночевали-то?
- В трапезной! – гордо задрала Пелагея подбородок.
- Мы спали там, где ещё наши князья трапезничали! – просияла Анастасия.
- Ну молодцы-ыы! – восхитилась Надежда и, вспомнив свою ночь, спросила: - Выспались хоть?
- Конечно, – бодро ответила Пелагея и полушёпотом поведала: - Там такие широкие лавки, на них мы и расположились. Остальным ковёр длиннющий раскатали по полу.
- Здорово! – улыбнулась Надежда и поинтересовалась: - Вы уже умывались? Где это?
- Пошли, покажем, – с готовностью повернули приятельницы на выход.
Они шли тихим двором, кутаясь в кофты и платки от утренней прохлады, когда тишину вдруг нарушили жуткие звуки нарастающего топота, какой-то борьбы, кряхтения, ругани вплоть до отборной матерщины, визг, переходящий в дикое кошачье вяканье и вой. Затем всё перемешалось не то с карканьем, не то с гавканьем и с сумасшедшим хохотом вперемежку с плачем. И всё это исходило откуда-то совсем рядом, в районе монастырского двора.
- Чего это такое? – содрогнулась Надежда, обшаривая двор испуганным взглядом.
Её же спутницы истово закрестились, и Пелагея зашептала, показывая глазами на храм Иоанна Крестителя:
- Это там, отчитка бесонутых идёт. Ты туда даже не смотри и не прислушивайся, а то тебе ихние бесы либо в уши влезут, либо в рот!
И она снова истово несколько раз перекрестилась, шепча Иисусову молитву.
- Люди рассказывали, что там эти бесонутые кричат и в кровь так бьются, что здоровенные монахи по нескольку человек с трудом удерживают хлипкого порченого! – прошептала Анастасия, крестя свой рот.
- А то и к лавкам привязывают простынями! – округлила Пелагея глаза. - Это в них бес воюет, не хочет изгоняться. Он очень сильный! Порой, даже несколько раз отчитку делают и не помогает.
- И что же тогда? Погибают? - со страхом перекрестилась Надежда.
- Ну что ты! Отец Герман, который их отчитывает, тогда уже посылает их на спасение в Пустыни, – осенила себя крестом Анастасия.
А Пелагея поведала:
- А когда он отчитку ведёт, говорят, по две рубашки меняет, такой мокрый делается! Для беса, что в этих людях, самое страшное – их причастие! Он в них и кричит вот этими дурными голосами, проклинает святых, а порченых не пускает к причастию – кидает их в обморок, в безумие. Для него их причастие – погибель! – и она перекрестилась несколько раз со словами: - Господи Иисусе Христе, помилуй нас грешных!
Надежда сразу вспомнила девушку, которая падала в обморок, других увиденных бесонутых и, со страхом крестясь, посочувствовала:
- Очень несчастные люди! Жалко их. Господи, помоги им!
Следом почему-то невольно вспомнилось и то, как она в детстве захотела ночью в туалет. Её горшок стоял возле печки, и до него нужно было пройти через всю комнату. Вдруг она явно увидела, как по комнате пробежал маленький поросёнок.
- Бабушка, поросёнок бегает! – растолкала она бабушку.
- А? Что? На горшочек хочешь, ну так иди… – сонно отозвалась бабушка.
Превозмогая какой-то жуткий страх, Надюша спустила ножки на пол и быстро пошла к печке. Но проходя мимо обеденного стола, она оцепенела от ужаса! В бледном свете луны, падающем из окна, на столе лежал зелёный покойник со сложенными на груди руками! В следующее мгновение ночную тишину дома разорвал дикий крик девчушки! Тогда маленькая Надюша тяжело заболела скарлатиной и в свои пять лет едва спаслась от этой болезни. В те дни, помимо врачебного лечения, бабушка неустанно молилась возле её кроватки и всё время окропляла и комнаты, и внучку свячёной водой, давая и ей вволю напиться. Значит, этой водой помимо болезни она тоже спасала её от тёмных сил.
Когда они вернулись из туалетов, в храме уже началась литургия с чтения покаятельного канона. Два священника вновь принимали исповедников, а в притворе умывшиеся паломники снова запели акафисты. Обалдев от их пения, с красными от недосыпа глазами входящие в храм со двора братья и сёстры нервно подавляли жуткую зевоту и с осуждением косились на их старание. Один же мужик не выдержал и, открещиваясь, буркнул на весь притвор:
- О, Боже! Всю ночь орали и не наорались!
А в зале храма посреди читки канона, заглушая келейника, внезапно раздался раскатистый храп. Кто-то захихикал, кто-то ужаснулся, кто-то неприятно вздрогнул и закрестился. Другие перепугано стали расталкивать сидящую на бауле под колонной перед Алтарём тётку, которую монах вытолкал с клироса. Спросонок она вскочила и сдуру, схватив баул, безмозгло полезла в Алтарь, ступив уже на его приступку. Вовремя подоспевший алтарник крепко схватил её под руку и развернул обратно с возгласом недоумения:
- Куда?!
Глянув на них, келейник перестал читать канон и спокойно, но строго попросил:
- Выведите её из храма! На лавке во дворе пускай проспится! – и продолжил чтение.
К возмутительнице спокойствия тут же быстро прошагали два монаха, что-то сказали ей и указали на дверь.
- Да я двери перепутала! – упираясь, заоправдывалась она.
Тогда монахи схватили её под руки, прихватили баул и попёрли на выход, приговаривая:
- Матушка, выходим из храма! Выходим!
Надежда таращилась на всё происходящее и думала: «Господи, помилуй! Как строго-то всё! Страсти какие! И баба эта тоже, как бесонутая!..» За осуждение чужих грехов страсти, однако, опять не минули и её саму.
Голос келейника лился журчащим ручьём, и у невыспавшейся Надежды незаметно стали слипаться глаза. Она усиленно их открывала, но они упорно скашивались на нос и закрывались плотнее и слаще. Под монотонное чтение её начало болтать и мотать, как на убаюкивающей карусели. В конце концов, чтобы не упасть, Надежда прислонилась к стене и тут же провалилась в сон, стоя на ногах! Через секунду её ноги резко подкосились, и она чуть не рухнула на пол, широко и высоко взмахнув руками. В ту же секунду рядом стоящие дружно шарахнулись от неё в стороны и перепугано закрестились, не спуская с неё бдительных взглядов. Надежда мгновенно проснулась, поняла их испуг и виновато зашептала:
- Ой, простите, ради Бога! Я не бесонутая! Я ночью заснуть не могла, вот теперь и маюсь! Простите меня!
Люди успокоились, а одна женщина посоветовала ей:
- Вы на крылечко выйдите, проветритесь. Вам легче станет.
Из Алтаря раздался глас священника:
- Благословенно Ца-арство-оо ныне и присно и во веки веко-оов!..
Клирос ответил благодатным пением, а из притвора раздалось воодушевлённое пение и зычное чтение акафиста. Монах в лавке подскочил, как ошпаренный, влетел в притвор и замахал на хор обеими руками, строго шипя:
- Немедленно прекращаем пение!!! Прекращаем!!! Литургия вовсю началась, а вы тут свою службу творите!!!
Паломники сейчас же смолкли, свернули акафисты и листочки, и тихо зашли в храм. Глядя на них, ошизевшие от их пения, невольно перекрестились, и кто-то, изрядно греша, злорадно брякнул:
- Наконец-то напелись!
А праздничный храм пестрел нарядными платками, косынками и палантинами, напоминая лёгкое волнение сказочного моря в тихую погоду. С чистого неба в окна заглядывал розово-золотой рассвет. Его лучи озаряли святой источник, тропки к нему, домики и весь монастырь с причащающийся в нём Надеждой.
- С причастием тебя, Наденька! – радостно поздравили её Пелагея с Анастасией.
- Спаси, Господи! – благодарно прижала Надежда к груди ладошки. – Дышать прямо легко стало! Теперь я буду стараться не осуждать, не злиться и не раздражаться. Прямо вот так себя в кулаке буду держать! – и она крепко сжала перед собой кулак и с видом святоши удовлетворённо улыбнулась.
Но неисповедимы пути Господни в житейской пучине и, как не старайся, а безгрешны только святые в раю!
продолжение след.------------------