Подкатив на инвалидной коляске к двери притвора, пьяный и вонючий Демид начинал орать в дверь прямо во время службы:
- Эй, поп, давай причащай меня! Где ты там? Дай выпить! Я знаю, что у тебя вина полно! Ты каждый раз со службы из церкви пьяный выползаешь! У тебя полные подвалы Кагора!
Поначалу сердобольные прихожане пытались его образумить, напоить святой водицей и подать милостыню батоном или пирожком. Но Демидка начинал есть прямо у порога, безобразно кроша хлеб под ноги, и вновь продолжал хамить:
- А ну, позовите мне этого хитрого попа! Ишь, батонами от меня решил отмахаться! По-ооп, пойдём выпьем! Вылазь давай по-хорошему, а то я тебя сам из твоей богадельни за бороду вытащу!
- Демид, тебе не стыдно?! – вылетели бабушки из церкви и попытались урезонить хама: - Ты что несёшь?! Побойся Бога!
- Пока он мне не даст выпить, мне не станет стыдно! – нагло заявил Демид.
Тут из церкви вышел молодой парень Арсений, который читал каноны, безо всяких объяснений схватил сзади коляску и задом наперёд быстро поволок калеку за ворота церкви.
- Куда это меня?.. Кто?!.. - попытался открыть Демид рот и даже попробовал уцепиться за забор.
Но Арсений вытолкнул коляску за ворота и нешуточно пригрозил:
- Ещё раз въедешь на церковный двор с бузотёрством, так дам, что на своих ногах отсюда побежишь!
Демидка мигом захлопнул рот и укатил от церкви подальше от греха. Больше он так не бузил, опасаясь крепкого кулака молодого парня и собственного позора. Не многие знали, что он мог ходить без коляски, а с коляской побирался на рюмку горькой. За спиной Арсения он лишь от души чернил его прошлым.
Арсений пришёл к Богу через свои страсти. Он был травокуром. На это дело красивого доброго паренька подсадили девчонки из старших классов. Несчастные родители ничего не могли с ним сделать. Девчонки уводили его с дискотек в безлюдные закоулки и там до глубокой ночи развращали своим злачным вниманием, приучая к дьявольской травке. И Арсений докурился!
Как-то летом, идя домой по сплошной темноте, он почувствовал жуткий холод с той стороны, с которой в свете луны падала его тень. Машинально глянув на тень, парень увидел, что от очертаний её головы оттопыриваются уши и рога самого натурального чёрта. С неприятным чувством Арсений усмехнулся, энергично помотал головой и отправился дальше. Он думал, что тень просто совпала с какими-то предметами. Но из интереса покосившись на неё снова, он нешуточно перепугался. Тень не изменила своих очертаний, а к ушам с рогами ещё и добавились длинное рыло, лапы с жуткими когтями и хвост с кисточкой! Ко всему в придачу парень ясно услышал поцокивание конских копыт при шагах своих мягких кроссовок.
- Ёк-макарёк, перекурил!!! – деревенея от страха, прошелестел он одними губами и кинулся удирать от собственной тени, сам не понимая куда!
Но как бы он не бежал, рогатая тень бежала за ним неотступно с цокотом копыт целого табуна, да ещё и выросла выше в два раза! Чуть не до потери пульса убегавшись по ночным улицам, Арсений, наконец, влетел домой и, ни слова не объясняя поднявшейся матери, забрался на чердак своей комнаты.
С того момента страшная тень стала преследовать его с наступлением сумерек, курил он траву или не курил. Помимо этого парень стал слышать жуткие, рычащие злорадные голоса. Они словно читали каждую его мысль и договаривались быстрее утянуть его за собой. Самое же странное было то, что, как не спешил он быть дома засветло, его кто-то или что-то отвлекало настолько, что домой он возвращался затемно. Последним испытанием был ужас, когда парень бежал по тёмным улицам под леденящий душу цокот копыт и злорадное рычание:
- Нашш будешь! Нашш! Зза на-ами следуй! Зза нами!
«С ума сойду!!! Точно рехнусь!!!» - думал Арсений, зажимая уши и боясь глянуть на огромную тень, которая мчалась рядом. В тот день дома никого не было. Очумев от дерзости сына, мать с отцом уехали в гости без него.
Арсений подлетел к дому и долго не мог попасть в замочную скважину ключом, настолько тряслись его руки. Наконец ему удалось открыть дверь, и он не помнил, как оказался на своём чердаке. Он хотел везде включить свет, но света почему-то не было. Тогда он прыгнул в постель прямо в том, в чём был одет и обут, и с головой плотно закутался в одеяло. Он совершенно не помнил, как его одолел сон, который был словно продолжением дьявольского кошмара. В нём Арсения увели с дискотеки подружки-травокурки и привели на высокий обрывистый берег бурлящей внизу реки. Весело хохоча, они стали предлагать ему искупаться и прыгнуть с высокой береговой кручи в реку. Он пошёл за ними, соглашаясь, как и было всегда у него с девочками, и они подвели его к самому краю обрыва. Тут-то Арсений и проснулся от жуткого чувства неминуемой опасности и увидел, что он лезет через балкон для прыжка со своего чердака, который был третьим этажом дома! Мгновенно покрывшись ледяным потом, парень отскочил от парапета, за который уже перенёс ногу, и беспомощно заревел, схватившись за голову:
- В психушку надо!!! Только в психушку!!! Натурально сошёл с ума!!! Пропал!!!
Он ревел и бегал из угла в угол комнатушки, как зверь в тесной клетке. А утром в отчаянии ринулся в больницу со словами:
- Всё, пошёл сдаваться!!..
Однако было раннее утро воскресенья, и больница оказалась закрыта. Зато до слуха донёсся звон церковных колоколов. Он стал вливаться в уши целительным бальзамом. В церкви начиналась утренняя литургия. А на Арсения уже словно водопадом полилось неизведанное блаженство покоя и чистоты. Не крестясь, не кланяясь, и вообще ничего не умея, он вошёл в церковь и, услышав благоговейное воздыхание клироса и проникновенный голос старенького священника, закрыл лицо руками и задрожал от безмолвных рыданий.
В тот день он рано вернулся домой, а вечером явился в церковь на Вечерю. После службы, уходя домой с прихожанами, измученный парень вдруг обратил внимание на то, что его тень стала именно его тенью. Ничего дьявольского в ней больше не было. Не слышалось и цоканье копыт.
Учась молиться и жить по-христиански, Арсений быстро прилепился к священнику и к бабушкам, которых теперь считал не безумными чокнутыми старухами, а самыми мудрыми на свете. Видя старания парня, отец Филарет благословил его на чтение канонов.
- Арсюш, а у тебя нынче прикольные подружки: с палочками, в морщинках, в юбочках до пят, – ядовито насмехались над ним его бывшие подружки-травокурки, с огромным сожалением разглядывая потерянного ласкового компаньона, и зазывали: - Хватит дурью маяться. Приходи вечером на дискотеку, а потом сходим куда-нибудь оттопыримся.
- Как раз «дурью» маетесь вы, девчонки, – совершенно серьёзно и беззлобно отвечал им Арсений и советовал от чистого сердца: - Зайдите лучше в церковь хотя бы один раз, а потом поймёте, нужно сюда ходить или не нужно.
- Да у нас с головой всё в ажуре, – с глубоким сомнением смотрели они на него.
- Ну, если вы так уверены, послушайте, что я вам расскажу, – просил их Арсений и, терпеливо снося их презрительную ржачку, рассказывал всё, что с ним произошло.
Они хохотали над ним, крутя в висок пальцем и, так и не придя ни к чему общему, парень с сожалением уходил от них, а девчата с сожалением кидали ему в спину, провожая жадными соскучившимися взглядами:
- Явно кыхнулся!
Арсений же ещё раз убедился, что он не «кыхнулся». Проснувшись однажды ночью от какого-то жуткого чувства, он увидел у своей кровати здоровенную крепкую тройку взрослых свирепых ребят. Они стояли над ним в гнетущем молчании, со злостью сжимая кулаки и глядя с леденящей ненавистью прямо в глаза! Родители спали дома, и входные двери и балкон его чердака были заперты. Каким образом появились здесь эти ночные пришельцы, было совсем непонятно. Тишину комнаты вдруг нарушил тихий жуткий рык сожаления:
- Ну что, он уходит от нас! Что будем делать?
Арсений понял, что сказанное летит только в его адрес, и внутренний голос ему велел:
- Молись!!!
Однако от страха все молитвы вылетели из головы и, зажмурившись, Арсений беззвучно зашептал одним дыханием только два слова:
- Господи, помилуй! Господи, помилуй!! Господи, помилуй!!! – и мгновенно почувствовал, что с каждым разом ему становится всё легче и легче дышать. Давящий страх стал отступать, и Арсений приоткрыл глаз, косясь на пришельцев. В комнате никого не было.
Когда он поведал об этом батюшке, тот сразу сказал:
- А-аа, так это за тобой приходили твои бесы. Ну вот ты сам и увидел, какие это «ребята» сильные. И коли уж попадёшься им ещё раз, навряд ли они тебя отпустят! Они сейчас в тебе очень хорошего слугу потеряли, вот и приходили за тобой. Не хотят отпускать.
После такого разъяснения Арсений вообще перестал слушать зазывания девчонок, поступая с ними так, как всех учил батюшка, собирая на чаепитие по вторникам после уборки церкви и её территории.
- В Божий Дом каждый должен придти сам. Насильно никого затягивать нельзя! – говорил он. - У всякого свой путь к Богу. А вот донести Божее до тёмных душ – это святое. Рассказывайте о житие святых, о пользе православной веры. На какой-то вопрос, чтобы никого не запутать, лучше дайте православную литературу.
И Арсений, как и Надежда, стал давать и девчонкам, и другим почитать маленькие брошюрки о пользе молитвы, о крещении, о смерти. После Вечери он частенько сидел на крыльце своего дома и рассказывал ребятишкам о Боге, о святых, о значимости православной веры. За всё это его бывшие подружки прилепили ему погоняло «Апостол». И вдруг его просторечивые «проповеди» и брошюрки возымели успех!
Почитывая книжицу за книжицей и всё больше и больше прислушиваясь к беседам Арсения, одна из подружек – Галюха, стала чаще и чаще осторожно задавать парню вопросы насчёт бесовщины и спасения от неё. И однажды он увидел, как она топчется на пороге церковного притвора. Девчонка была по-бабски смешно повязана платком и в материной длинной юбке. Рассмотрев в глубине церковной залы смотрящего на неё Арсения, она заметно смутилась и дёрнулась уйти. Но он сейчас же приветственно махнул ей рукой и вышел из церкви.
- Привет… – скованно бросила ему Галюха и, схватившись за лоб, с усмешкой словно заоправдывалась: - Вот… пришла… А что дальше делать, не знаю…
- Здесь никто кроме Бога не знает, что делать дальше, – спокойно улыбнулся ей Арсений и кивком позвал на службу: - Пойдём или тут будешь стоять?
Уже после службы, сидя за церковью в саду на лавочке с Арсением и Надеждой, Галюха поведала им свой сон:
- Сплю я, и снится мне тёмный длинный коридор. Иду я по нему и знаю, что мне надо зайти в одну из его комнат к тому, к кому я иду. Хотя я и не знаю, к кому иду. Открываю я одну комнату, а там пьянка, орут все матом и дерутся не на жизнь, а на смерть! Страшно так стало! Я дверь быстро захлопнула и другую открываю. А там, как в тумане дым висит коромыслом, и только одни стоны и хрипы слышны! И знаю я, что это обкуренные кричат, умирают. Я и оттуда ходу! Слышу, музыка красивая из-за дверей доносится. Я – туда, а там голые все, и кто тащится друг от друга, а кто друг друга уже в кровь рвёт! Прелюбодействуют, как я читала вчера из одной брошюрки, и не могут просто так отпустить друг друга. Я и оттуда бежать! Ещё в одну комнату заглянула, а там черти под балалайку матерные частушки поют и пляшут! Копытами так лупят по полу, что только искры летят, и чёрный дым валит! Захлопнула я дверь, встала посреди тёмного коридора и не знаю, куда идти – все комнаты закончились. Страшно мне стало! Стою и боюсь, что мне придётся идти в одну из этих комнат! И вдруг замечаю впереди слабенький свет, будто маленькая свечка светит. А это прямо с торца оказалась ещё одна комната, которую я сразу не заметила. В неё немного дверь приоткрыта. Заглянула я туда, а там точно такой же зал, как в этой вот нашей церкви, служба идёт, и батюшка тихо так молитвы читает.
Слушая её с затаённым дыханием, Надежда и Арсений, не сговариваясь дружно перекрестились и снова стали слушать. Галюха с полминуты помолчала, проглатывая слёзный ком в горле и, успокаиваясь, продолжила:
- Никогда не знала, как пахнет ладан… А сегодня на службе поняла, что во сне в той комнате пахло ладаном… И тихо там так было, и спокойно. А батюшка разворачивается ко мне и спрашивает, кивая на коридор: «Ты с ними или с нами? Если с нами, то заходи». Я сразу и зашла в эту комнату!..
Галюха замолчала и стала тереть глаза в слезах, а Надежда и Арсений в радости снова перекрестились.
- А как вошла, так и проснулась, – закончила Галюха и усмехнулась, косясь на спокойные руки Арсения, из которых получала спасительную литературу. Его рука снова собралась в щепотку и, осеняя себя крестом, Арсений бодро с улыбкой произнёс, обходя свою заслугу:
- Ну вот видишь, у каждого свой путь к Богу.
И прежде чем воцерковиться, этой Галюхе пришлось выкинуть из себя очень много неправильного, глупого, того, что мешало ей нормально и достойно жить. Она накрепко прикипела к Арсению и на каждую службу теперь ходила вместе с ним, раз за разом превращаясь в чистоплотную завидную девицу Галину. С Надеждой же она всё время советовалась в чём-то, как с родной мамкой. В девчонке менялось всё вплоть до одежды и, глядя на её изменения, следом потихоньку потянулись и другие подруги. К Арсению теперь у них не было похотливости и «слюней». Девчонки стали завоёвывать его достойными взглядами и делами. Арсений же в своих православных взглядах казался им недосягаемым. Он привёл много молодёжи к вере и из тех ребят-хулиганов, которых, казалось, могла уже исправить одна тюрьма. И как он слушал службу, пока ещё никто не умел слушать из воцерковившейся молодёжи.
Однажды на литургии, удобно умостившись позади всех прихожан на лавочке, безумолку утонули в разговорах две старые дамы. Они довольно слышно обсуждали стоящих в зале, припоминая заслуги, провинности, удачи и обломы каждого, и Арсений не выдержал.
- Хватит болтать! Слушать мешаете! – резко развернувшись к трещоткам, шикнул он на них с такой строгостью, что их рты мигом захлопнулись и до конца службы больше не открывались.
И сейчас, глядя на народец в храме, Надежда думала, дочищая яйцо: «Везде одни и те же страсти! И почему люди не понимают, куда входят?» Невольно осуждая других, она попала в их же ряды сама!
- Матушка, вы где находитесь? – неожиданно раздался над ней строгий голос дежурного монаха.
Не понимая его вопроса, Надежда растерянно заозиралась по сторонам не хуже тех мужиков, над которыми только что смеялась, и ляпнула:
- А?! Кто – я?! Где?! А что?..
С прискорбным вздохом монах ответил ей сразу на все её вопросы и неясности:
- Да так себе – ничто! Села перед Алтарём, и лупит яйца. Грех, матушка, грех!
Надежда мгновенно свернула яйцо в салфетку, как попало сунула его в сумку и подскочила, оправдываясь перед монахом:
- Простите меня, отец! Простите великодушно! Я воцерковилась совсем недавно, и ещё многого, выходит, не понимаю! Целый день с дальней дороги не ела, а хочется исповедаться, причаститься. В животе бурчит так, что на исповедь подходить стыдно! Смотрю, кушают все, вот и я хотела…
Монах даже остолбенел от такого потока оправданий, а потом весь смягчился. Даже суровость совсем пропала в его лице, и он участливо спросил:
- Так вы в паломничестве первый раз?
- Да, отец, – ответила Надежда.
- Откуда? – поинтересовался монах.
- Из Новограда, – успокоилась Надежда, чувствуя его смягчение.
Монах задрал брови и подивился:
- Издалёка! Спаси вас Господи! У нас в трапезной, по-моему, ещё паломников кормят. Подите туда, покушайте хорошо. А яичко не надо, если причащаться хотите. Скоромное!
- Точно! И как это я забыла! – стукнула себя рукой по лбу Надежда. - Я ж говорю, что глупая!..
- Не надо себя ругать. Всё придёт постепенно, – улыбнулся ей монах тёплым взглядом и разъяснил: - А покормить это детей благословили здесь – в храме, чтобы в очереди в трапезную их не морить. Не переживайте. Помогай вам Бог!
И по-доброму ей кивнув, он зашагал дальше по залу наводить порядок. Его голос опять раздался в строгом тоне:
- Братья, побойтесь Бога! Собирайте своё алкопитие и сейчас же выйдите вон из храма и желательно прямым ходом за его врата!
- Отец святой, да мы чуть-чуть совсем, для сугрева… - противно и гундосо заканючили, было, голоса.
- Да нельзя здесь этого делать! – оборвал их монах. – Вам разрешено только переночевать в храме, а вы тут «сугреваетесь» сидите, да ещё и под иконой «Неупиваемой чаши»! Это уже прямое кощунство!
- Ааа, всё, святой отец, поняли! – сразу сдались алкопитники и вымелись из храма во избежание выталкивания за шиворот за пределы монастыря.
А Надежда опять поражалась, сколько вокруг глупости, соблазна, страстей и кощунства. Одурев от напряжения своей бдительности после взбучки за яйцо, она вышла в притвор и съела остатки хлеба с яблоком. Неплохо утолив тем самым голод, она снова выглянула на улицу в ожидании Анастасии и Пелагеи. Там стало совсем уже темно и, не рискнув идти к трапезной по пугающему тихой пустотой двору, она вернулась в храм.
продолжение след.----------------------