Незаметно прошёл день, и вечернее небо над Сергиевой Лаврой нарядилось ярким закатом. После Вечери зал храма гудел тихим гомоном прихожан и паломников. Люди прикладывались к иконам, крестились, отдавали поклоны и расходились по домам и ночёвкам. Двое священников ещё принимали исповедников. Их две очереди растянулись через весь зал храма. Надежда стояла перед большой иконой Богородицы и шептала, прислонившись к ней головой:
- Пресвятая Богородица, Матушка Царица небесная, помоги мне в делах моих праведных. Заступись за детей моих своими святыми молитвами. Не оставь меня грешную. Аминь.
Она перекрестилась, поцеловала икону и снова прислонилась к ней лбом. Стены храма взирали на неё ликами святых, ангелов, мерцанием неугасимых лампад, а Надежда уже стояла на коленях перед иконой Спасителя и шептала, не замечая ничего вокруг:
- Господи, яви чудо на мне грешной! Ты знаешь, о ком я молюсь и о чём прошу. Не оставь меня грешную, Господи! Управи надо мною своей милостью бесконечной! Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй…
Так она долго просила милости, согнувшись на коленях в поклоне. Слёзы струились из её глаз, стекая по носу в ладони, из ладоней на пол. Она молилась искренне и сокрушённо, с упованием на чудо, как больной ждёт неожиданного исцеления. И это её «Господи, помилуй» уносилось кричащим воплем ввысь под потолок к ликам святых, прорывалось до самых куполов и рассеивалось в вечернем закате в образе улетающей, запоздавшей на ночлег птицы вдалеке. Словно печаль Надежды устремилась к Спасителю в Его божественные чертоги.
Из своего отрешения Надежду вернуться в реальность заставил каприз ребёнка:
- Есть хочу! Есть хочу! Хочу есть!
Мать ответила ему чуть раздражительным шёпотом:
- Не ори, на, яичко! На…
Надежда вдруг, наконец, ощутила острое чувство голода и вспомнила, что с утра во рту не держала маковой росинки. Глядя на жующего ребёнка, она невольно сглотнула слюну. Потом достала варёное яйцо из сумки и зажала его в руке, не зная, как поступить. В сумке лежали консервы, но их нужно было вскрывать. Из-за голода у неё даже вылетело из головы, что она завтра хочет причащаться и яйцо есть нежелательно. Оставшиеся на ночлег в храме паломники сидели на лавочках, на своих сумках. Кто-то жевал свои дорожные запасы, кормил детей. К очереди исповедников подошла пожилая монахиня.
- Сама игуменья на исповедь пришла! – прошелестел шёпот по залу.
И к монахине тут же подбежала молодка, сложив руки пригоршней:
- Матушка, благословите!
Монахиня смерила её строгим взглядом и тихо, но резко спросила:
- На что?
От её неожиданного вопроса молодка растерялась, глуповато и заискивающе залыбилась и пожала плечами:
- А… просто, благословите…
В ответ игуменья с откровенным осуждением покачала головой и обличительно бросила:
- Как это у вас здорово получается – «благословите просто так», – и вдруг гневно пригвоздила и девицу, и всех остальных: - Да может ты сейчас на аборт берёшь благословение! А потом вот так и кричат, что сама игуменья дала благословение на убийство!
- Да что вы такое говорите?! - отпрянула от неё молодка и заоправдывалась: - Ни на какой аборт я…
- Ну так и говори до конца, о чём просишь! – грубо оборвала её игуменья и прищучила: - А стоишь на исповеди, не греши и других в грех не вгоняй! О своих грехах сейчас думай! Небось и канон-то к исповеди не слышала!
И отвернувшись, она перекрестилась и зашептала под нос молитвы.
Глядя на всё это во все глаза, Надежда смотрела на молодку, на строгую монахиню и сделала для себя важное открытие, думая: «Во как! Говори до конца, о чём просишь, когда лезешь на благословение!» Потом посмотрела на яйцо в своей руке и от греха подальше вышла из храма.
К тому времени на дворе уже стало совсем темно. Его закоулочки освещали фонари. При их мягком свете хорошо было видно, что все лавочки и ступеньки храмов заняты сумками и угнездившимися на них паломниками. Надежда тихонько пошла по двору в поисках трапезной, куда ушли ужинать её приятельницы. Её внимание привлекало и то, что ей пришлось увидеть впервые в жизни. Так на большом бауле сидела растрёпанная девица под пледом и что-то злобно рычала себе под нос. Затем резко выкинула руку вперёд, указала на храм Иоанна Предтечи и безумно выкрикнула:
- Вон, ишь ты, собрались! Ненавижу! Уйдите!
К ней тут же шагнула старушка, которая расстилала возле баула тёплую телогрейку и, быстро осенив безумную крестом, заботливо поправила на ней плед и без строгости твёрдо велела:
- Уймись! Ложись спать.
Уложив её, старушка села на телогрейку и сказала рядом сидящей женщине, с которой, видимо, разговаривала:
- Утром опять на отчитку идём к отцу Герману, вот оно в ней и бунтует, – и, перекрестившись, снова перекрестила девицу и со вздохом подняла взгляд на кресты куполов: - Спаси, Господи!
Женщина тоже перекрестилась и прошептала:
- Помилуй, Господи!
Они застыли в глубоком раздумье, и каждый надеялся на чудо спасения и жаждал его скорейшего мгновения раз и навсегда. А с боку лавочки, сидя прямо на земле, трясся от хихиканья грязный бородатый мужик.
Под стенами храма, где покоилась рака с мощами святого Сергия, выстроилась целая группа паломников. Они разобрали листовки и воодушевлённо запели акафисты. А перед дверью этого же храма усердно молился аккуратный молодой человек. Читая из молитвенника, он крестился, бил поклон за поклоном, и целовал запертые двери.
Наконец Надежда разглядела трапезную. Возле неё толпилась очередь. Туда и ушли Анастасия и Пелагея. Надежда отказалась с ними идти, и сейчас надеялась здесь их увидеть. Но очередь выглядела больше толпой, и знакомых спутниц она не разглядела, как ни вглядывалась. И тут из этой толпы чей-то возмущённый голос нарушил спокойствие полусонного двора окриком:
- Ну ты чего это в мою сумку лезешь?! Ну ужас! Обнаглели! Воруют прямо из подмышки!
От очереди мигом отделился человек и кинулся удирать в потёмки двора. Надежда с выпученными глазами в страхе ринулась обратно в храм. Ей снова вспомнился попрошайка, обматеривший её прямо в храме за отказ подать ему деньги. В голове стучало, что вот такие, как он и тот, что сейчас удрал в темноту, и ограбили Анастасию с Пелагеей.
- Господи, спаси! – влетев в притвор, прошептала Надежда и разволновалась за приятельниц: - И где их носит? Уже объесться можно!
Чересчур громкое бурчание живота заставило её сесть под колонну на единственное свободное место напротив Алтаря и расстелить на приступочке салфетку. Надежда положила на неё кусок хлеба, стукнула яйцо о пол и тихонько стала его чистить.
В храме уже царило сонное состояние, и уставший от дневной суеты и зноя народ отходил ко сну за исключением кающихся. Бодрствовал и дежурный монах, обходя зал и наводя в нём порядок. Он остановился и стал грубо хлопать мужиков, которые разлеглись спать на огромных серых саркофагах:
- Ну-ка, просыпаемся!
Мужик спросонок раздражённо задрыгал ногой и смешно замычал:
- М-м! Занято тут!
В ответ монах лихо поднял его за пиджак и наехал:
- Нет, ну вы в своём уме? Куда вы пристроились-то на ночлег? – потом стал точно так же хлопать другого мужика на соседнем саркофаге: -Подъём, «занято»! Куда пристроились?
Мужики тупо вертели головами и сонно моргали, не понимая, чего он к ним пристал и, озираясь, наконец, спросили:
- А куда?
- Братья, ну это же гробы с мощами! Усыпальницы! - грозно и отчаянно зашипел на них монах и аж перекрестился: - Господи, помилуй нас грешных! Хорошо хоть в сами гробы не залезли! Сейчас же слазьте отсюда!
«Братья» мгновенно проснулись и как стеганутые спрыгнули с усыпальниц, мигом скрутив с них своё шмутьё. А монах мимоходом натолкнулся на Надежду. Дочищая яйцо, она давилась смехом над перепуганными мужиками. Те топтались теперь возле саркофагов, рассматривая их с долей ужаса и озираясь вокруг. Однако ни одного свободного места нигде не было. И они снова и снова с сожалением смотрели на усыпальницы, на которых так удобно начали просмотр своих снов.
Глядя на этих незадачливых мужиков, Надежде на ум пал калека Демидка из её села, который постоянно дебоширил в церкви.
продолжение след.--------------------