Воспоминания внезапно оборвал звук потревоженных ветвей. Вздрогнув всем телом, Авера мгновенно развернулся в ту сторону вместе с наставленным дулом ружья и обмяк до дрожи рук и ног. По колено в снегу не спеша брёл могучий красавец лось. Он независимо посмотрел на человека и направился в густую поросль молодых осинок, унося на гордой голове корону разлапистых рогов.
- Сохатый!.. – с великим облегчением прошептал Авера, любуясь грациозным зверем.
Он даже вспомнил, что название «сохатый» происходит именно от рогов лося, похожих на соху. Тут ещё на глаза попались сброшенные лосиные рога. Они зацепились за сучья большого пня и наполовину были сгрызены мышами, что говорило об их сбросе ещё в ноябре-декабре, когда лоси от них освобождаются. Авера пригляделся к местности и понял, что вышел к болоту.
Здесь лоси, косули, олени и зайцы всегда объедали побеги осины. Это было видно по обгрызенным деревцам. Острыми зубьями торчали и здорово обгрызенные пеньки больших деревьев. Это в тёплое время года бобры валили осины на плотину. Осина легко грызётся и не гниёт в воде. А её почками и сережками весной питались глухари и рябчики. В февральскую пору на них по болотам шла активная охота.
А тайгу снова наполнила зловещая тишина. Она зазвенела в ушах, свела зубы и бесконечным товарняком взялась лупить в виски. Мандраж опять сковал всё тело и бросил в жар. Даже рюкзак чувствовался и мешал за плечами. Позади опять замерещилось дыхание принюхивающегося медвежьего носа. Его нюх один из самых чутких в мире. Медведь на большом расстоянии свободно распознаёт свежую пищу от падали. Авера опять вспомнил, что по своей природе хозяин тайги очень осторожен и охотится только из засады. Одного удара его лапы достаточно, чтобы сбить человека с ног. В такой момент жертва летит кубарем и мгновенно теряет ружьё… Но морозный воздух был чист. Тяжёлый медвежий запах Авера запомнил на всю жизнь.
Он прошёл ещё немного перебежками и прислонился спиной к толстому стволу осины, не зная, как поступить. Впереди открылась занесённая снеговой периной широкая просека. В снежном глухом безмолвии царила тихая торжественная прелесть сверкающего алмазами потревоженного снега, в котором узкой колейкой темнела протоптанная тропа стадом диких оленей. Это было совершенно открытое место без деревьев с толстыми стволами, за каким сейчас стоял Авера. Боясь идти через просеку, он словно прирос спиной к осине. Его палец устал держать курок, а ружьё уже казалось неимоверно тяжёлым. В его положении расстаться с ружьём было подобно смерти, а особенно на болотах - в медвежьих местах.
Вдруг внезапным спасением таёжную тишину разорвал собачий лай. Он был настоящим чудом, дающим шанс на продолжение жизни!
- Эй!! Эй!!! - во весь голос закричал Команчук, не видя того, кто идёт с собакой и, уже не таясь, выскочил из-за осины и, высоко подняв над головой руки с ружьём, призывно замахал в ту сторону: - Эй! Подойдите ко мне!! Я заблудился!!! Подойдите ко мне!!!
Через минуту в кустах раздался шелест, и на Аверу выскочила огромная лайка. Ещё через минуту за нею из зарослей показался тунгус с ружьём наперевес. Он проверял свои капканы на звериных тропах, о чём сказали на его ягдташе развешенные четыре соболя.
- Здравствуйте! – дружелюбно махнул ему Команчук и представился: - Я геолог Аверьян, - и без обиняков кратко объяснил, кивком головы указав на чащу: - Меня шатун загонял. Вторые сутки от него бегаю. Похоже, охотится за мной.
- Энече, - не подходя, представился тунгус и на хорошем русском языке известил, по-тунгусски называя медведя: - За тобой амак пришёл в моё стойбище. Недавно был там, поэтому тебя и не тронул.
- Ого! – покрылся Авера мурашками и поразился тому, что привёл за собой медведя к зимовью таёжного человека, которому сейчас снова порадовался.
С тунгусом стало нисколько не страшно. Его светлоглазая лайка, красивого цвета зерро, настороженно обнюхивала снег и замирала, зорко вглядываясь в заснеженную чащу. Тунгус был среднего роста. На тёмной коже лица темнели впалые щёки с высокими скулами. Большой рот строго сомкнут. Его обрамляла редкая борода с узеньким рядком усов. Когда-то чёрные длинные волосы сейчас виднелись из-под заношенной волчьей шапки полные проседи и были заплетены в одну худосочную косицу. Одет тунгус был в обыкновенный овчинный бушлат и в добротные унты. Он шагнул в заросли и, поманив Аверу пальцем, указал там на большие вмятины следов.
- Очень крупный амак! – сказал он и лучше всякого учёного обрисовал шатуна, указав и на длинную тёмную шерсть на коре молоденького осинового ствола: - Ростом три метра. Тонны полторы будет весить. Помечал своим запахом территорию, - и коротко рассказал: - Весной амак копает из-под снега свой лук – дикий чеснок. Колба называют, а ещё черемша. Это его лакомство. Сейчас ещё февраль, наст снега твёрдый и будет бить, что попадёт на пути. Такой зверь очень нехороший! Лабаз разоряет, капкан разоряет, охотиться не даёт. Убивать надо. Нападёт непонятно откуда.
Авера в очередной раз понял, что медведь неотступно преследовал его, чтобы съесть. Он всмотрелся в следы, и ему сделалось плохо! Сегодня людоед обхитрил бы его. Коварный от голода шатун уже шёл ему наперерез. Его внезапный прыжок всё решил бы в одну секунду! От таких представлений, размера и веса людоеда парня снова прошило холодным потом! Медвежьи переступы были с обеденную тарелку. Команчук имел рост метр семьдесят восемь, весил восемьдесят килограммов и побороться с этакой махиной нисколько не улыбнулось! Было понятно, что шанса на жизнь не было б ни одного. И Авера только отшатнулся от следов со стоном:
- О, матерь Божья!..
Энече оказался осёдлым тунгусом. Чтобы собака не рванулась по медвежьему следу, он взял её на поводок и увёл парня к своему зимовью. Не в силах говорить что-либо от испуга Авера хромал за ним и думал только о том, как к нему смилостивилась судьба, послав этого человека. Энече заметил его хромоту так же, как и его сильную измотанность.
Вскоре они подошли к огромному оленьему загону, недалеко от которого виднелось подворье с тёмной бревенчатой избой. Во дворе сразу залилась лаем стая ездовых собак, вскочив из лунок снега рядом с нартами. Отпустив лайку, Энече криком шугнул их. Потом вошёл в небольшой сарай, что темнел возле загона, и вышел оттуда с куском глины и чайной чашкой. Зайдя в загон, он ловко схватил одного оленя за рога и привязал его на короткий поводок к столбу. Дальше на глазах изумлённого Аверы он с точностью хирурга полоснул животину по шее и, удерживая за рога, быстро набрал полчашки крови. Затем тщательно замазал рану глиной и отпустил оленя в стадо. А выйдя из загона, с коротким объяснением протянул чашку Команчуку:
- Пей. Тебе сейчас это необходимо.
Авера читал в книгах, слышал и знал, что свежая кровь животных повышает иммунитет, работоспособность и выносливость, но совсем не был готов её пить. Он даже не ожидал, что с ним такое случится и прямо-таки растерялся! При виде его замешательства тунгус настойчиво велел, объяснив:
- Пока кровь не остыла, пей. Потом она не будет полезная. Ты очень ослаб и для такого человека это важно. Кровь оленья особая! От многих болезней спасает, импотенции не будет, физическую силу даст, память ясная будет, и с ума никогда не сойдёшь.
«Надо же! И олень жив и человек здоров так, что прямо жесть!» - в мыслях подивился Команчук, круглыми глазами таращась то на тунгуса, то на рогатое стадо, то на чашку с кровью. И будучи не из тех, кого уговаривают, как красну девицу, он одним махом выпил живительную жидкость. К его удивлению кровь оказалась нисколько не противная. Лёгкой солёностью она отдалённо напоминала приятный вкус приправ.
Закончив оздоровительное лечение гостя, хозяин таёжного стойбища привёл его к избушке с низенькими крепкими постройками. Один сарай служил навесом и был набит сеном, дорожка которого тянулась к другой постройке. Там фыркнул конь. Из-за стволов двух высоких берёз на Аверу выглянула белая собака с чёрными пятнами. Полёживая под берёзами на привязи, она необычайно интересно сливалась цветом своей шкуры с окрасом стволов. Собака настобурчила уши и без лая внимательно стала рассматривать чужака.
- Карамаз… Хороший пёс… - ласково пробурчал ей тунгус и спустил с привязи: - Бегай.
Всё это Авера замечал лишь беглым взглядом из-за своего мутного состояния испуга, дикой измотанности, бессонных суток и боли в ноге. Он даже плоховато помнил, как вошёл в хорошо протопленную избу, разделся и, наконец, расслабился на уютном лежаке, мгновенно улетев в нирвану тревожного сна. Его убаюкивал тихий тунгусский говор и осторожное позвякивание посуды.
Во сне геолог сильно вздрагивал от того, что ему снился огромный лохматый людоед с окровавленными клыками. Выскакивая из тьмы, он оглушительно рычал и пытался ухватить когтистый громадной лапой за спину или за лицо. Он был живой и где-то бродил по тайге. Авера метался в холодном поту, вскакивал на лежаке, мутным невидящим взглядом обводил избу и снова падал на подушку.
продолжение след.---------------------