Дед

Светлана Шуга
Добрая половина спящих на этом сельском кладбище - мои родственники. У деда была большая семья. Я никого не знаю. Бабушку почти не помню, а дед - дед часть моего детства. С прожженной солнцем кожей, с курносым носом и крючковатыми ладонями. Я помню, как он ходил за грибами, а я переживала, что он уже старый и если ему станет плохо - то как мы его найдем? Я помню, как он плакал, когда нас - шумных и галдящих детей - увозили после каникул в город, а он оставался зимовать с котом. Я помню, как он плел свои сети. Я помню его ботник. Я помню, как он грелся на солнышке летом и громко храпел, ложась отдохнуть после бани. Я помню, как он матерился, нарезая мою манку ножом. Мы не были близки. Но я его помню. Поэтому я смахиваю сухие ветки с креста и говорю: "Привет".

*

Мой дед был рыбак. Не пижон с удочкой, а настоящий. С сетями, которые сам же и плел зимними вечерами, бреднем в сарае и ботником за околицей. С большими резиновыми сапогами, от которых пахло тиной.
Только этим я могу объяснить ту тягучую, как предрассветный туман, свою тоску по воде большой реки.

*

Вишневые деревья жили несколько лет, а потом умирали, уступая место молодым побегам, и отправлялись в топку: дед вырубал сушняк и сжигал ветки в бане. Дым от сгорающих вишен был сладким.

*

Я никогда не видела такого разнообразия трав. Мы пробираемся с дедом через заросшие луга к Фокинской горе, и в моих резиновых сапожках семян больше, чем в специальном магазине. В детстве все кажется огромным.

*

Сегодня - 2 августа, а это значит - Ильин день. В детстве 2 августа всегда неукоснительно гремела гроза, даже если с утра ничто не предвещало непогоду, а дед довольно приговаривал, что это Илья-пророк по небу катается. Сейчас мир уже не тот, что в детстве, поэтому гроза на 2 августа случается не каждый раз. А еще сегодня олень, наверняка тот, который сидит на нашем гербе, опускает в воду свои рога (или что там он опускает) и почему-то считается, что купаться уже нельзя. Будучи ребенком я из-за этого очень расстраивалась, потому что верила, что сунься я в воду после второго - всенепременно утону.

*

Рассветное солнце, которое ненадолго царственно одарило мир своими лучами, зашло за плотную пелену туч, и я пошла варить себе манную кашу. Стоя у плиты вспоминала, как в 14 лет мне очень хотелось в деревню, а ни у кого из взрослых летом не случился отпуск, и я упросила отпустить меня к деду одну. "Буду учиться готовить", - сказала тогда я. Манную кашу я варила в соотношении 1:1 - стакан молока на стакан крупы, и успевала как раз один раз провернуть в кастрюльке ложкой, прежде чем все вставало комом. Да, еще сахар, много. Дед матюгался, резал кашу ножом и клал на булку. "Пудинг, сэр". Прошло 15 лет и я уже давно не сыплю адское количество манки в кастрюлю. Но считаю, что для приготовления этого блюда все равно нужно знать какой-то особый секрет. Мне его пока не рассказали.

*

"Морит", - задумчиво говорил в такие дни дед, и в этом слове было всё: и жара, которая донимает с самого утра, и духота, и синевато-серые облака, которые томно клубятся на горизонте сквозь горячий воздух, и то, что ночью соберётся гроза.

Я не любила деда так, как не любят стариков маленькие дети, опасаясь, что время - это заразно, и когда-нибудь и они будут покрыты морщинами, как старое дерево - корой, а дальше вопрос только времени, когда оно упадёт и рассыплется в труху. А потом деда не стало и я часто приезжала на его могилу.

Сегодня вышла на улицу, посмотрела на клубящиеся синевато-серые облака на горизонте, в горле что-то сдавило. "Морит", - подумала я.

*

В детстве поход за грибами был целым событием. Сначала вечером дед чуть торжественно объявлял что завтра готов взять нас собой. Восторг, готовим ножи и корзины. Мама или тетя озабоченно спрашивают, далеко ли идем, и брать ли Светку, как самую маленькую. Я, естественно, встревала, что Светку брать, она будет хорошо себя вести, не ныть, и ну пожаааааалуууууйстаааа! Вопрос решался в мою пользу. По другому просто не помню, детская память изберательна (хотя, скорее всего, было, иначе откуда этот страх, что не возьмут?..). Идем в гривы. Или на Фокинскую гору (ооооо, мечта! туда ходили всего раз или два). Сон с предвкушением и опасением, как не сорваться и не заныть ненароком.

Утром вставали так рано, как не вставали никогда в жизни. Даже сейчас, хоть я вообще могу за ночь не ложиться, мне кажется, такого раннего утра я не видела... Четкий подъем, одеваюсь, пока горит спичка, стремительный завтрак, почему-то кажется, что дед ждать не будет. Потом нас, детей, кутают так, что все лешии должны в ужасе разбежаться. Зато нас не съедят комары и мы не замерзнем... Особенно когда будем по жаре в обед возвращаться домой полем. Последний момент меня всегда немного смущал, но я помнила про обещание не ныть, и лишних звуков до выхода вообще не издавала.

Потом путь в лес, длинный и прекрасный, запах полевых трав, ветра, леса, какое-то древнее, почти забытое чувство того, что ты дома, в этом мире, на этой планете, а вон в том перелеске обязательно сидят волк, лось, лиса и заяц, и от этого волнительно и немного страшно...

Сейчас я тоже собираюсь за грибами. Дописываю этот пост, допивая чай и лениво отбрыкиваясь от щенка, который точит зубы о мою ногу. Сую в сапог нож, а в карман спички.