(Все персонажи и обстоятельства не имеют отношения к реальности.)
Дома было страшней, чем на работе. Там, среди коллег, постоянно отвлекающих пустыми разговорами и просьбами, Максим хотя бы на время забывал навязчиво звучащие в голове мысли о катастрофе. Правда, до поры. Пока вновь не слышал вошедшие уже в обиход слова из военного, еще недавно непредставимого словаря. И тогда чувство ужаса и обреченности накатывало снова, доводя до тошноты. Он пытался перебить его воспоминаниями о лете, отдыхе в Турции, но это помогало мало, потому что и в турецкой жаре, плавящей мозг, всплывали все те же, с поправкой на ситуацию, разговоры. На работе он пытался держаться от коллег подальше: сил на перетирание зубодробильной смеси страха и патриотизма уже не оставалось.
СМСка «Покурим?» пришла от соседа Димки почти в ночи. Максим, как обычно, задержался в офисе: подальше от дома, где мать круглыми сутками сидела у телевизора, грозящего всему миру, да и спокойно работать можно было только тогда, когда основная масса расходилась и затихал нудный фоновый шум. Стоя на остановке, он всматривался в подъезжающие автобусы, чтобы понять, на чем можно уехать. Весной город запустил транспортную реформу, поменял и запутал все маршруты и номера, так что выбор необходимого до сих пор напоминал угадайку: довезет не довезет. На огромном билборде, уходящем в небо, висел портрет кого-то из новых героев. Юное, почти девичье лицо, у румяной щеки автомат Калашникова, поверх которого жирным шрифтом: «Своих не бросаем».
Встречаться с соседом не хотелось. Максим понимал, что разговор опять пойдет о том, о чем он думать не хотел и не мог (так устал за последние месяцы), но решил, что лучше уж уступить, проговорить или выслушать, чем гонять внутри черепной коробки одну и ту же мысль.
- Ну как Турция в этом году? – спросил сосед, затягиваясь. – Говорят, испортилась?
- Не знаю, - пожал плечами Максим. – Не заметил. Хотя мне в очереди в ресторане одна заявила: «Вроде аll inclusive, а есть нечего. На массаже сказали, что я похудела. Хотела сказать: похудеешь тут на таком питании…» По мне, разве что цены выросли раза в два, а так, кажется, все по-старому.
- А у нас не выросли, что ли?
- Выросли.
- Вооот, - многозначительно протянул Димка и добавил: - Что, сильно нас там сейчас не любят?
- Любят – не любят, они деньги зарабатывают. Мне кажется, им все равно, кого обслуживать.
- Я за границей не был, но говорят, русских теперь нигде не любят.
- Говорят, - выдохнул Максим. – Ну, вот смотри. Захожу я в самолет «Турецких авиалиний», за мной две пары. Молодые ребята. Уже хорошо датые после дьютика. Снимают друг друга на телефон и орут дурниной. Как к ним стюардессы должны относиться? Я бы и сам врезал. Со мной рядом женщина шла, осадила этих. Но так везде. На пляже, в баре. Когда тетка в полдень две водки берет, да еще и хамит, что не надо ей водку льдом портить, как к ней турки будут относиться? Любить?
- Отдыхает же народ.
- Отдыхает, не поспоришь.
Помолчали. Разговор не клеился, и Максим решил, что пора бы и домой. Там, если проигнорировать рассказы матери о том, что сказал Соловьев, а что Скабеева, сразу накатить и лечь спать, можно было бы избежать навязчивых мыслей, но Димка, посмотрев по сторонам, спросил:
- Как думаешь, сколько еще продлится?
- Что? – Максим сделал вид, что не понял.
- То, - передразнил Димка.
- Пойдем лучше кофе попьем, пока булочная не закрылась, а то холодно.
В булочной было пусто, только за столиком в углу сидели две молодые женщины. Пока Максим, оторвав усталую продавщицу от протирания стойки, заказывал кофе, Димка уселся за столик напротив дам. Так, чтобы держать их в поле зрения. В последнее время он стал крайне подозрительным и часто обрывал разговор в присутствии других, считая, что уши, «кого надо уши», везде. Максиму, в принципе, его паранойя была понятна. Он и сам частенько ловил себя на мысли, что переписку в мессенджерах могут читать, а звонки прослушивать. Хотя ни его должность, ни работа в целом никакой секретности не предполагали.
- По кофейку и на выход, - как-то слишком бодро и громко произнес Димка. Видимо, хотел, чтобы за соседним столиком поняли, что он тут ненадолго. Но женщины даже не повернулись.
- Я прямо вызверилась вся, - услышал Максим, подходя с подносом к столику. - Прочитала его пост и не могла не ответить. Не ожидала от него такого. Разместил у себя на странице ссылку на предателя и радуется. Да еще мой комментарий, где я его тварью назвала, удалил. Пишет: не надо тут холивары устраивать.
- Кого тварью назвала?
- Иноагента этого. А тому написала все, что о нем думаю. Еле сдержалась, чтобы вообще не послать. Ты меня знаешь: я человек спокойный. Меня трудно из себя вывести. Но такой подлости в это время прощать не собираюсь. Если еще раз увижу, ему плохо будет. Я это устрою.
- А кто он?
- Неважно. Главное, что знает теперь. Я ему свой пост отправила. Прочитает, поймет, надеюсь. Когда люди только думать научатся?
Максим не сдержался, чтобы не повернуться и не рассмотреть собеседниц. Одна, та, что называла себя «спокойной», вполне симпатична: стрижка под мальчика, пухлые губы, глаза, правда, широко расставлены и нос великоват, но в целом, отметил Максим, пойдет, если бы молчала. Слишком разговорчивых и таких вот, постоянно готовых к скандалу, баб он не любил, и со своей последней расстался именно из-за ее вечной пустой болтовни. (Мать тогда сказала, что слишком разборчив стал: «Сорок лет почти, так один и останешься».) Другая сидела в полупрофиль: трудно сказать, интересна или нет, нос остренький, с распущенными, цвета соломы волосами. Вспомнил почему-то гида Наташу, которая их встречала в аэропорту Антальи.
- Как вам в Турции с этим именем? – шутя спросил, где-то даже рассчитывая подкатить.
- Привыкла уже, - засмеялась Наташа. – Поначалу бесило.
Наташа, как выяснилось, полтора года отучилась в Омске, в медицинском, бросила, потом закончила иняз, и сразу после него рванула в тепло, в Дубай. Пока там была, в соцсетях познакомилась с парнем. Тоже омич, с марта в Алании. Решила ехать к нему. Живут пока по отдельности. Она в общежитии, работает по двенадцать часов, видятся редко, но скоро съедутся, он двушку, по российским меркам, снимает. Но это если турки не попрут. Коситься начали, русским уже запретили квартиры продавать. Максим хотел было эту историю Димке рассказать: смотри, мол, практически жена декабриста – с поправкой на время и климат, но тот уставился на соседок.
- Ты слышал? – перегнулся он, наконец, через стол к Максиму. – Это же прямо по Довлатову.
- Про четыре миллиона доносов?
- Ага. Вот такие и побегут впереди всех. Новости читал?
- Какие? – устало выдохнул Максим, понимая, что неизбежная тема все-таки всплывет.
- Последние, - загадочно произнес Димка.
- Я в последнее время ничего ни смотреть не могу, ни читать. А что пишут?
- Разное пишут, - Димка кивнул на женщин. – Выпил? Пойдем.
Максиму вновь вспомнилась Турция. Как на пляже, вернувшись из моря, увидел на соседнем лежаке, который предусмотрительно придвинул к своему, постороннее женское тело, которое встретило его недобрым взглядом. Ругаться не хотелось. Сказал «Доброе утро!». Женщина отвернулась, спустя какое-то время встала и пошла… Купаться. Окончательно она исчезла так же неожиданно, как и появилась.
- Не думал в Турции остаться? - на улице Димка опять закурил.
- А жить на что? На пенсию матери?
- Находят же люди какие-то возможности. Дистанционно работать не получится?
- У нас нет.
- А если повестка придет?
- Не пришла же. У меня категория не та. А придет – посмотрим.
- Есть куда смотреть? - усмехнулся Димка.
- Решу что-нибудь. По мере поступления.
- А я тут собираюсь в военкомат сходить. Что думаешь?
- Зачем? Ты же не призывной.
- Справки отнесу, что я после аварии с головой не дружу. А то загребут. Потом никто разбираться не будет.
- Вроде бы остановили процесс, - с сомнением произнес Максим.
- Вот и дело-то что «вроде бы». А начнут опять, поздно будет. Взяли и отправили. Что, мало таких случаев? Я своих на кого оставлю? Жена-дети, у матери давление, отец после короны чудит. Так что думаешь? Идти или не идти?
На улице совсем стемнело. Желтый фонарь освещал небольшую часть тротуара, и Максим вдруг подумал, что они стоят с Димкой в этом световом пятне, словно коверные в цирке. Или будто какой-то режиссер придумал для них роль статистов и прямо с неба их подсветил, чтобы они были более заметны. «Господи, как нелепо все это, - подумал он. – 22-й год, 21 век».
- Так что думаешь? – повторил Димка.
- Не знаю.
- Вот и я не знаю. Так-то вроде надо, чтобы подстраховаться. С другой стороны, вдруг придешь, а потом не выйдешь? Я, прикинь, собрался сантехника вызывать. Постоянно к нам ходил. Серега. Смешной такой, лопоухий, здоровый, метр девяносто. Пишу ему в вотсапе: «Кран у матери потек, сможешь к ней в пятницу заскочить?» Молчит день-два. А потом приходит: «Сергея в октябре мобилизовали». Месяц назад почти. Дальше даже страшно стало спрашивать.
Из темноты, выписывая синусоиду, вывалился подвыпивший мужичок. В расстегнутой не по погоде куртке. Невысокий, крепкий, хотя по лицу было понятно, что пенсионный возраст где-то рядом. Остановился, посмотрел исподлобья.
- Ребят... Побеспокою… Сигаретку…
Максим достал пачку, протянул. Мужчина, покачиваясь, словно его сдувало сильным ветром, пытался непослушными пальцами достать сигарету.
- Достань сам, - попросил.
Максим достал, протянул.
- Майор, - представился он и замолчал, ожидая реакции. Не дождавшись, продолжил: - Меня все так зовут. Майор. Приходите к нам в это воскресенье. У меня последнее выступление. Кирпичи. Доски.
- Стройка, что ли? – усмехнулся Димка.
- Майор я! – вспыхнул мужик. – Майор! Афган знаешь?! Во-о-от. Братство у нас. Армейское. А сейчас шоу. Я те говорю: кирпичи, доски. Вот так – смотри, - он резко кивнул головой. – Понял? Но я отработал свое. Теперь отдыхать буду. Шестьдесят уже разменял. Хватит. Последний раз – и все. Что молчите?
Максим посмотрел на Димку. Тот подмигнул ему: мол, давай отвалим, у мужика явно проблемы. Майор затянулся и выдохнул куда-то в сторону:
- Я людей убивал, - спокойно продолжил, глядя сквозь парней. – Ножом убивал. Ружьем, автоматом. Сейчас к психологу хожу. Не могу с этим. Жена ушла. В прошлом году. Накрывать стало.
И Максим, и Димка ошарашенно молчали.
- Я не убийца. Не думайте.
- Нет, конечно, - Максим толкнул Димку в бок: пора уходить, но Майор как будто и сам понял, что наговорил лишнего.
- Ладно, пойду. В воскресенье приходите. Елагин остров. Майора спросите. У любого. Вам там скажут, где найти. Вы нормальные парни, смотрю.
Майор одернул куртку, погрозил пальцем кому-то в небо и пошел все по той же синусоиде.
- Он это серьезно? - сказал Димка, провожая его взглядом.
- Не похоже, чтобы шутил.
- Вот так живи и мучайся с этим.
- Может, для этого Россия и придумана? – откликнулся Максим. - Жить и мучиться?
- Философ, ага! Так что с военкоматом посоветуешь?
- Мучайся. Я спать.
Спб, 15.07.22-23.01.23