Красные слезы рябины-2 Питер

      
                Питер

 Я уезжал на неделю в Питер. Дома собрал сумку, попрощался с матерью, Светой, поцеловав обеих, попросил жену, чтобы она вела себя  осторожнее и, пообещав звонить, поехал на Ленинградский вокзал.
Командировка - это всегда небольшое приключение. И каждый в командировке находит что-то свое. Кто-то веселую компанию, кто-то временное утешение, иные забытье и покой.
Вокзал кипел многолюдьем. Одни приехали, другие собирались уезжать. Кто-то встречал приезжающих, а кто-то провожал отъезжающих. Вокзал это место где всегда сталкивались разные интересы, происходили случайные, незабываемые  встречи, останавливались и растягивались мгновения, болтались обрывки с началами и концами несвязанных жизней. Здесь все казалось зыбким, неустойчивым, хаотичным. Все куда-то двигались, останавливались, меняли направления и снова двигались.
До отправления поезда оставалось двадцать минут. На перроне я увидел Сашу из НИИ. Приятный румянец во все упитанные щеки, говорил о его хорошем самочувствии и прекрасном пищеварении, лихо вьющийся чубчик и выразительные блестящие глаза рассказывали его знакомым о полноте жизни, которой он жил. Выглядел он всегда крепким, плечистым и  вместе с тем застенчивым. На этот раз это был не тот Саша, которого я хорошо знал. Мы поздоровались. Наши организации вели одну работу, и тот часто приезжал к нам на стенды для совместных испытаний. Женщины моего отдела часто задевали его краснощекого и пышущего здоровьем мужчину, вызывая  на откровенные ухаживания. На это тот еще больше краснел и застенчиво притуплял глаза. Я внимательно посмотрел на Сашу. Теперь  передо мной стоял человек, похожий на Сашу, хорошо выпивший и излишне разговорчивый, хотя тот Саша, которого я хорошо знал, казался молчаливым и безответным.
 - Вот наш вагон, - сказал он, показывая на открытую дверь. – Сейчас я покурю и мы заходим. 
- Ты куришь? – спросил я, потому что раньше не видел, чтобы он курил.
- Иногда бывает, когда выпью… Я тут одну встретил, хотел снять и говорю ей. Ты сколько стоишь? Пойдешь со мной? Она мне говорит… Ты меня на хор не поставишь? – Саша немного хрюкая засмеялся. Его смех в заключительной  фазе переходил в самодовольное хрюканье.
- Что значит на хор? – поинтересовался я.
- Ну, это, когда снял даму, о цене договорился,  привел, куда надо, а там  еще несколько морд сидит. -  Саша улыбнулся и снова засмеялся. – Ты понял? Я ей говорю, ты сколько стоишь? Она мне говорит… Ты меня на хор не поставишь? – И он снова захрюкал. 
Я сделал скидку на то, что он прилично выпил и болтает что ни попадя. В то же время я заметил, что его лексикон заметно изменился, и в нем появились расхожие  уличные жаргонизмы. 
- Ты давно здесь? – спросил я.
- Два часа болтаюсь, - ответил он. 
Он мне представлялся сейчас человеком, который потерялся в жизни и не знал, куда ему идти.
Саша приставил сигарету ко рту так, чтобы она смотрела кончиком вверх, и показательно затянулся дымком. Так фигурально держа сигарету у рта, курят дилетанты или те, кто хочет что-то из себя изобразить.
Мы помолчали, поговорили о поездке и вдруг он сказал:
- Ты представляешь, выкормил на свою голову. У меня сын выше меня ростом. Бугай… На меня руку поднял… Не трогай, говорит, мамку, а то я тебя прибью. Это меня… Меня!.. – Саша недовольно сплюнул на перрон. Выпустил дым и снова затянулся.
Мне это показалось странным, тем более, что я его знал, как хорошего семьянина.
– Ладно, пора заходить в вагон. Сейчас я еще пару затяжек сделаю.
Он покурил еще немного, и мы вошли в вагон. В нашем купе мы не увидели нашего руководителя Шурочкина, зато вместо него  сидел молодой негр.
- А где Евгеньевич? -  спросил я Сашку.
- Не знаю, - сказал тот и пожал мясистыми плечами.
До отправления поезда оставалось несколько минут. Шурочкин Виктор Евгеньевич был ведущим конструктором по этой теме и без него наша поездка теряла некоторый смысл. В нашу обязанность входило проверить работоспособность прибора и подписать акт принятия. Шурочкину же предстояло  подписать важные денежные бумаги.
- Сейчас все узнаем, - сказал Саша и распорядился. - Сиди здесь и никуда не уходи.
Я сел на нижнюю полку, расстроенный тем, что Евгеньевич до сих пор не пришел. Вдруг поезд тронулся, обозначив некоторую невесомость, когда движение поезда и вагонов еще не началось, стояние провожающих на перрона не  прекратилось и все как бы взвесилось. Такая взвешенность обычно длится доли секунды. В следующее мгновение  перрон с провожающими медленно, едва заметно сдвинулся вправо и плавно начал уплывать. Через короткое время в проеме купе появились Евгеньевич, Знакомые, моржовые рыжеватые усы, тронутые скошенные улыбкой первыми появились в дверном проеме купе. Кепка, надвинутая вызывающе на лоб, козырьком почти лежала на горбатом носу. Из-под козырька кепки смотрели маленькие смышленые голубоватые глаза. За его плечами стоял Саша.
- Вот он, - сказал Саша. – Я уже думал, все опоздал, без него поедем. Смотрю, идет.
- Спокойно, ребята, - сказал Евгеньевич. – У меня все под контролем. Без меня поезд никуда не тронется.
- Это почему? – спросил я.
Тот поставил сумку на полку, где сидел негр, достал из кармана кожаной коричневой куртки красную книжку с надписью «Удостоверение» и в раскрытом виде показал нам.
- Эта книжка дает мне право задерживать отправление поездов и многое другое.
Я заглянул в книжку и увидел, что Шкурочкин Виктор Евгеньевич является внештатным сотрудником какого-то отделения железной дороги и что-то еще. В вагоне горел тусклый свет и все подробно я рассмотреть не мог. Саша тоже  посмотрел в раскрытое удостоверение и тоже ничего не понял. Мне показалось, что он, находясь в некотором опьянении, не смог сфокусировать зрение на написанном. Строчки явно у него в глазах расплывались.
- Обычно я показываю это удостоверение, и со мной никто не спорит. Иногда достаточно мне просто показать корочки и все. Так что держитесь меня и все будет в порядке. Со мной, ребята, не пропадете.
В нем угадывался бывалый командировочный, который много поездил, много знает и прошел ни одну дорожную передрягу.
- Я накрываю поляну, - сказал Саша и достал из сумки две бутылки вина.
- Спрячь, - приказал Евгеньевич и достал из сумки фляжку, упакованную в зеленую брезентовую материю. 
- Это что? - спросил Саша.
- Спирт, - коротко ответил Евгеньевич.
Мы достали из сумок съестное и сели к столу. Евгеньевич тут же достал из сумки пластмассовые цилиндрики, которые не по хитроумному движению рук превратились в раздвижные стаканчики.
Сидели за столом, выпивали, разговаривали о работе. Возникла некоторая дорожная общность людей, схваченная  поездкой и одной целью. Разговор тянулся легко и неприхотливо. Время заскользило витиевато, плавно и незаметно для тех, кто сидел за столом. Проводница принесла стаканы с чаем. Одна тема в разговоре сменялась другой. 
Стучали колеса, мелькали села, города и поселки.  Начинало темнеть.
В какой-то момент мы обратили внимание на негра, который сидел у двери и, изображая тень, смотрел строго перед собой. Мы попытались с ним заговорить. Но он нисколько не понимал по-русски. Ни бельмес. Сидит глазами смотрит и моргает от непонимания. Мы ему что-то говорим, он смотрит на нас отстраненно и молчит. Мы его спрашиваем:
- Куда ты едешь? Куда?
Тот что-то руками замахал, достал из кармана бумажку и показывает ее нам.  Мы прочитали, что он едет в Питер. Рядом со словом Питер корявой рукой кто-то написал адрес. 
Мы стали учить его русскому языку. Показывали на предмет и говорили его название. Негр повторял сказанное за нами. Он с удовольствием учил слова, которые мы ему говорили.
После того, как  мы налили ему спирт, обучение пошло  живее. Хмель потихоньку забирал нас.
Саша и Евгеньевич время от времени выходили в тамбур покурить. Саша редко, Евгеньевич часто. Когда они отсутствовали, я проводил обучение негра самостоятельно.
Лучше всего негр запоминал матерные слова, которые ему говорил Саша. Когда тот произносил матерное слово, мы все дружно смеялись. Мы смеялись потому что из его уст эти слова звучали как-то особенно сочно с несвойственным для этих слов ударениями. Негр смеялся от того, что у него получалось говорить на незнакомом ему русском языке. Он говорил слово и его все понимали. У матерных слов есть одно особенное свойство. Когда его произносишь, то смысл в сказанное можно вкладывать абсолютно любой и совсем не обязательно принимать во внимание то, с чем оно ассоциируется и что обозначает. 
В какой-то момент Евгеньевич вернулся из тамбура с девушкой, высокой бледной не слишком привлекательной, но разбитной и общительной.
Она представилась Леной, и мы тут же выпили за знакомство с нею спирта. Девушка пожелала сесть рядом со мной. И тут же Евгеньевич обиделся.
- А, понятно, я могу и уйти, - с заметной обидой отреагировал он на то, что мы сели не вместе.
Девушка растерялась.
- Да нет, Евгеньевич, - сказала я, уступая ему место, - ты иди, садись сюда. Мне, конечно, польстило, что она села со мной, но не скажу, что я этому обрадовался.
Мы допили остатки спирта, и Евгеньевич с новой знакомой пошли курить.
Через некоторое время я пошел в туалет. В тамбуре так было накурено, что нечем было дышать. И разглядеть, что за люди стояли в тамбуре, не представлялось возможным. Тут и там вспыхивали огоньки курильщиков. По стенам стояли черные силуэты людей и выпускали дым, который щипал глаза и едко угнетал легкие. Даже из туалета, куда дым тоже проникал, скорее хотелось уйти.   
В купе  Саша без прежнего энтузиазма продолжал обучать негра русскому языку.  Он говорил замысловатые жаргонные словечки и тот их повторял.
Оставалось ехать несколько часов. Эмоциональный подъем от выпитого спирта ушел. Нами овладевала вялость. За окном мелькали огоньки поселков, станций и полустанков.  Под однообразный, скучный стук колес в вагон проникло дремотное состояние. Глаза закрывались и неожиданно открывались, словно мозг боялся пропустить главное. Дверь из купе в коридор оставалась открытой.
- Где Евгеньевич? – спросил я, открыв очередной раз глаза и оглядевшись.
- Курит с этой бабой, - ответил слегка задремавший Саша.
Евгеньевич зашел в купе, чтобы собрать вещи в сумку, и снова вышел. По проходу вагона почти никто не ходил. Через некоторое время мимо прошел проводник и предупредил, что поезд прибывает. В вагоне началось оживление. Мы с Сашей собрали сумки и приготовились к выходу. Перед самой остановкой поезда Евгеньевич зашел в купе, взял сумку и молчком пошел к выходу. Мы устремились за ним. У выхода из вагона Евгеньевич остановился и огляделся явно не для того, чтобы подождать нас.  В кожаной коричневой куртке и кепке, надвинутой на глаза, из-под которой торчал его горбоносый нос он стоял напряженный и как будто чего-то ждал. Перед ним тут же появилась новая знакомая Лена. Он ее подхватил под руку, и они быстро двинулись вперед, смешавшись с толпой.
- Ты их видишь? – спросил я, когда голова Евгеньевича впереди начала пропадать.
Саша кивнул.
- Куда они так рванули? – спросил я.
Саша в ответ что-то недовольно пробурчал.
- Ты знаешь, куда надо ехать? – спросил я с беспокойством, потому что на это предприятие ехал впервые.
Саша кивнул. Он ездил на предприятие, где для нас создавали прибор и куда мы направлялись в командировку ни один раз. Именно на это я и рассчитывал.
 У входа в метро образовалась давка. Вестибюль метро заполнила толпа, которая разделялась перед турникетами на отдельные ручьи, протискивалась через них так плотно, что никому в голову не приходило, что за вход и проезд нужно платить.  Автоматы не успевали срабатывать. Люди шли плотно, наступая друг другу на ноги и дыша в затылок.
Кто-то из работников метро крикнул:
- Это «Московский» пришел.
 Толпа обтекала турникеты и двигалась по вестибюлю. Остановиться было невозможно. Едва я хотел остановиться, чтобы оглянуться и найти глазами Сашу, как меня  подхватывало и понесло дальше в потоке людей.  Сопротивляться этой движущейся лавине не приходилось.
Дальше в подземном вестибюле я встретил подошедшего Сашу, который сказал:
- Нам сюда.
И мы свернули на платформу, сели в вагон и куда-то поехали. По его лицу я понял, что он растерян, после выпитого плохо соображает и мало, что помнит из  необходимого. Похоже, он тоже рассчитывал на Евгеньевича.
Двери вагона открывались, закрывались. Голос диктора объявлял остановки. Мы ехали неизвестно куда. Саша хмурил брови, беспомощно морщил лоб и думал, что-то припоминая.
- Нам какая станция нужна? – спросил я.
- Сейчас-сейчас, -  сказал механически Саша и подошел к схеме метро, надеясь, что она ему что-то подскажет.
Он смотрел в схему метро и ничего не понимал в ней. Наконец, он вспомнил название станции метро и обратился к рядом стоящему мужчине. Тот сказал, что мы проехали нужную остановку, нам надо вернуться назад, сделать пересадку и дальше ехать по другой линии.  На остановке мы вышли из вагона, перешли на другую платформу и поехали в обратную сторону. Проехали одну остановку, сделали пересадку, доехали до нужно станции и вышли на улицу.  Это было только начало наших приключений. Саша двигался настолько уверенно и энергично, что мне сомневаться в том, что мы делаем, не приходилось.
У метро Саша огляделся.
- Так… Нам сюда, - сказал он, покрутив по сторонам головой, и повернул влево. 
Он шел так быстро, что я еле за ним поспевал.
Через сто метров он остановился, будто его кто-то стукнул по голове. Он снова огляделся и сказал:
- Нет, нам не сюда. Нам в другую сторону.
И он уверенно пошел в обратную сторону. Я снова пошел за ним, едва поспевая. И снова я не сомневался, что он понимает, куда нужно идти. Мы вернулись к метро, Саша снова огляделся и уверенно сказал:
- Нет, правильно. Нам в ту сторону.
И он снова уверенно повел меня в сторону, откуда мы только что пришли. На этот раз мы прошли еще дальше и Саша снова остановился.
- Нет, нам нужно идти в другую сторону, – сказал он, осматривая здания, которые явно не узнавал.
Теперь я не спешил за ним, потому что не был уверен в том, что он знает, куда нам следует идти. Он отошел от меня достаточно далеко и вдруг развернулся и уверенно пошел мне навстречу. Когда он подошел ко мне, собираясь пройти мимо, я спросил:
- Какой нам нужен адрес?
- Да я не знаю. Зрительно запомнил.
- Это гостиница? – спросил я, чтобы как-то участвовать в процессе поиска.
- Нет, это квартира, - ответил он.
- Она находится по тому же адресу, что и фирма? – спросил я.
- Нет, там другой адрес, - отмахнулся рукой от меня он.
- Подожди, не суетись, - попросил его я. -  Попробуй все вспомнить.
- Все, нам сюда. У меня отец служил разведчиком. Он меня научил. Надо заметить место и от него вести поиск, все время нужно возвращаться к тому месту, откуда начал поиск. Это как за грибами ходить. Ты когда-нибудь ходил за грибами?
- Ходил, - ответил я и подумал: «При чем тут грибы?»
- Вот там также… Пошли, - продолжил он уверенное движение в сторону от метро.
Я видел, как он удаляется от меня и не был уверен, что он идет в нужном направлении. Я шел за ним медленно, все время пытаясь угадать, когда он вернется.  Отойдя от меня метров на тридцать, он повернул обратно и уверенно пошел в мою сторону.
Он несколько раз менял направление, каждый раз двигаясь уверенно в противоположном направлении. Это было так смешно, что я начал смеяться. Сначала тихонько, потом сильнее и скоро уже не мог сдерживать выскакивающий из меня безудержный смех. Он сам теперь казался мне смешным, с его вздрагивающими щеками и беспричинной уверенностью при движении  то в одну сторону, то в другую. Я уже стоял на месте, заливался смехом  и смотрел, как Саша очередной раз проходит мимо меня,  бормоча себе под нос:
- Сейчас-сейчас… Сейчас…
Постепенно мой смех поменялся, приобретая все больше отчаянно истерические нотки, после чего, не поспевая за Сашей,  я принялся негодовать, ругать его, Евгеньевича и обстоятельства в которых мы оказались. Неотвратимо наступала глубокая ночь, наваливалась усталость, хотелось лечь и отдохнуть. С одной стороны растерянность в глазах Саши, не совсем трезвое состояние вызывали у меня  сочувствие. С другой стороны темнота на улице, очень редкие ночные прохожие и незнакомый город отнюдь не извиняли Сашу при тех обстоятельствах, в которых мы оказались. Он заблудился и не знал, куда  идти, сохраняя при этом неистощимый боевой оптимизм. 
- Сюда… Точно сюда… - наконец, сказал он и в который раз повел меня обратно к метро. – Пойдем-пойдем…  В подземный переход надо идти. Точно в переход…
От метро мы перешли улицу через подземный переход, вышли на другой стороне и пошли по улице вправо. Через некоторое время повернули влево на улицу, которая отходила под прямым углом.
- Я узнаю это место.  Сюда… Идем-идем…
И с каждым шагом его походка становилась уверенней. Тепеь он шел, не оглядываясь и не сомневаясь.
Мы дворами вышли на другую улицу, прошли по переулку.
- Уже близко сказал он… Евгеньевич уже наверно спит.
- Мы правильно идем? – на всякий случай осторожно спросил я.
- Да… Вот этот дом… - показал он рукой на старое и угловатое строение.
Мы подошли с торцевой стороны к дому, который окутывала кромешная темнота. Почти ничего не было видно. Саша спустился по ступенькам в полуподвальное помещение, пошарил рукой на стене и нажал на кнопку звонка. Тишина стала ответом на наш звонок.
- Если его нет, то здесь должен быть где-то ключ, - сказал Саша и пошарил на полке около звонка. – Нет, значит,  здесь, - сказал он и снова позвонил в дверь.
За дверью послышалось шуршание, шорохи и через некоторое время дверь открылась. В темноте тусклого света горевшего в глубине перед нами в трусах стоял Евгеньевич.
- Пришли, - сказал он, - а я здесь… 
И он произнес нецензурное слово, которое должно было вызвать мужскую солидарность.
Мне хотелось сказать ему что-нибудь нелицеприятное, но я сдержался. Евгеньевич пошлепал в тапочках обратно по внутреннему коридору и нырнул в боковую дверь. Мы с Сашей прошли дальше в большую комнату, включили свет, чтобы разместиться на ночь. Я сунул сумку под кровать у окна, устало разделся и упал спать. Мне казалось, я раздевался в полусне. Саша еще долго возился. Какое-то время слышалось его сопение и тычки ногами в стулья. Такая педантичность с обустройством на новом месте меня слегка раздражала.  Когда он разложил вещи и устроился на ночлег, я уже спал.

Рано утром  я проснулся от  того, что услышал посторонние звуки. Кто-то плескался в ванной.  За этими плесканиями  послышались другие плескания в ванной, как будто тот же человек решил снова принять душ. При входе в квартиру мелькнула первая дверь, которая вела в отдельную комнату. За следующей дверью во второй комнате спал Евгеньевич. И в третьей большой комнате расположились мы с Сашей. Дремотное состояние снова погрузило меня в сон. Позже я проснулся от сдержанных голосов. Непонятно, кто говорил и с кем. Голоса слышались приглушенные и переходили на шепот. Я подумал, что это Евгеньевич говорит с Сашей так, чтобы не разбудить меня. Мы поздно приехали и на работу могли не спешить. Засыпая, я снова услышал голоса, прозвучавшие чуть громче. Я резко поднял голову и огляделся. Саша мирно спал на своей кровати. В догадках стало понятно, кто разговаривает. Я засыпал, просыпался, слышал голоса и то, как ворочается просыпающийся Саша. Мы оба проснулись, но вставать нам не хотелось.
В это время в комнату к нам пришли Евгеньевич и Лена.
- Вы все спите? – спросила громко, оживленно и весело Лена.
В ее голосе слышалась некоторая издевка и непонятный задор.  Мы ей ничего не ответили, потому что со сна плохо соображали.  Я посмотрел на нее довольно вяло, как на пустое место. И она под моим взглядом, в котором плохо скрывалось презрение и осуждение, сникла.
- Ладно, мне пора, пойду, - сказала она Евгеньевичу.
- Я провожу, - сказал он и двинул за ней. 
Я не мог осуждать Евгеньевича, но и симпатий после всего происшедшего к нему больше не проявилось. В жизни хотелось чистоты, не замечать грязного и думать о людях только хорошее. Но некоторые мои знакомые давали совсем другие поводы, ориентиры и с этим нужно было считаться.   
Мы приводили себя в порядок, чтобы пойти на работу. Пришел Евгеньевич и заявил немного бахвалясь:
- Пока вы вчера добирались и спали, я всю ночь…
И он снова произнес тоже слово, что и вчера. Мы с Сашей должны были проявить мужскую солидарность и проявить мужицкую зависть. Но оба на это оказались не способны.

На предприятии Евгеньевич побежал по начальству и пропал. Я походил по лаборатории и выяснил, что два прибора, которые нам готовят для передачи, будут готовы через день, через два. Как раз сегодня для них начали тестировать новое программное обеспечение. На столе я увидел приборы, которые, как мне показалось,  приготовили нам. Мне сказали, что у них работают не все кнопки.
- Можно я посмотрю, что с ними? – спросил я.
Мне разрешили. Я снял переднюю панель, включил приборы и за кнопочной панелью увидел интегральную сборку. Нажимая на копки, я увидел на экране приборов, какие из них не работают, определил неработающие микросхемы и попросил дать паяльник  и новые микросхемы. После замены микросхем приборы заработали, и я понял, что день для меня не прошел даром.
Евгеньевич, ушедший в конструкторском бюро, так и не появился. 
Саша тем временем растерянный и хмурый бродил по лаборатории, заговаривая то с одним конструктором, то с другим. В хорошем расположении духа я предложил ему поехать на квартиру. Тот согласился.
- На следующий день сюда можно будет не приходить, - сказал я на улице. – Они будут тестировать снова программное обеспечение.
Саша, опустив голову вниз, кивнул. О чем он думал, я не знал.
Вечером Евгеньевич снова привел Лену и скрылся с ней в своей комнате.
- Пневмонакачка пошла, - сказал Саша, кивнув на дверь Евгеньевича и с пониманием ухмыльнулся.
Я представлял, что он мел в виду и не придал этому значения.
Поздно вечером они снова мылись в ванной, и Евгеньевич пошел ее провожать. На этот раз Лена к нам в большую комнату не зашла.
 
Утром на предприятие мы не пошли.
- Что будем делать? – спросил Евгеньевич.
- Я в Питере первый раз.  Мне многое нужно посмотреть. В Эрмитаж сходить и по городу погулять, - сказал я и посмотрел на Сашу.
Тот пожал плечами и промолчал.
- Мне позвонить надо, - нервно сказал Евгеньевич. – У кого-нибудь монетка есть для таксофона?
Я промолчал, потому что моя мужская солидарность в данный момент находилась в оппозиции. Всем своим видом я показывал, что не поощряю его поведение с этой Леной и даже порицаю.
Мои мысли простирались к выставочным залам картинной галерее, набережным и проспектам Питера. Я планировал позвонить домой и поговорить с мамой и женой. Именно в этот момент я подумал о начальнице. Сам не знаю, почему это произошло. Странные мысли о ней мелькнули в голове и пропали.
Я гулял по Питеру, ходил в Эрмитаж, смотрел на разводные мосты и любовался Невой. Река достойно и горделиво несла свои воды со снежными льдами. Я видел, как они двигались по реке плавно и степенно.  Ее движение завораживало. На это можно было смотреть бесконечно. В какой-то момент мне показалось, что Нева привлекательнее и красивее Москва-реки именно из-за того, что не скрывает своего течения. Оно заметно и им можно любоваться. Москва-река потаенная. Она потаенно  широка, в ней больше статичности и нельзя понять в какую сторону она течет. Нева более открыта и подвижна. Ее течение наглядно и завораживает непрерывностью.
Я гулял по Невскому, бродил у ростральных колонн. Осенние ветра в Питере пронизывающие, не гостеприимные.  А люди просты и милы, мягки и открыты. С ними хотелось находиться рядом, идти и слушать их, голоса и интеллигентные разговоры. Он по-другому говорили, выражали свои мысли, и это хотелось слушать. 

Вечером я позвонил домой, поговорил с мамой, со Светой и вернулся на квартиру.
В нашей комнате я застал одного Сашу.  Тот сидел за столом с недопитой бутылкой водки и закуской. 
- Хочешь выпить? – спросил он.
- Нет, - ответил я, понимая, что не хочу испортить день, который провел с Питером на двоих.
Из своей комнаты вышел Евгеньевич. Он собирался уходить и застегивал куртку.
- Давай еще выпьем, - предложил Саша.
- Наливай, только по быстрому. Меня дама ждет, - сказал Евгеньевич и, улыбаясь, засопел, с шевелением раздувая моржовые рыжеватые усы. 
Они выпили, Евгеньевич вызывающе надвинул на нос кожаную кепку и ушел.