О, Флоренция!
Блистательная и изящная! Богатая и отважная! Открытая и независимая!
Как я люблю возвращаться к тебе! Посещать твои музеи и бродить по площадям! Дышать воздухом Средневековья и ощущать истоки Возрождения! Вот здесь всё это и начиналось.
Приехав сюда в очередной раз, я, как обычно, обратился в небольшой отель рядом с Санта-Мария-дель-Фьоре и, как обычно, они разместили меня не у себя, а дали ключи от частной квартиры на соседней с ними улице. Квартира была на четвёртом этаже большого дома. К сожалению, окна выходили в маленький внутренний дворик в виде узкого колодца, а в нём не было абсолютно ничего интересного. Ну, да ладно, зато до Собора было две минуты пешком. Парадная дверь также открывалась этим же ключом. И мне было очень приятно, что подходя к дому, на виду толпы туристов, сновавших по улочке туда и сюда, я важно доставал ключ от дверей подъезда, отпирал их и входил. А туристы смотрели и, наверное, завидовали – вот человек, живёт чуть ли не на Соборной площади! На двери временно моей квартиры была надпись: Семья Бальдини. По утрам я приходил в свой отель и на входе представлялся:
- Сеньор Бальдини.
- Ааа, сеньор Бальдини! – встречали меня служащие, понимая, кто я и откуда явился, и провожали меня на завтрак в ресторанчик при отеле.
Не буду описывать всех прелестей пребывания во Флоренции, а перейду прямо к событиям, из-за которых пишу эти строки.
Флорентийские оружейных дел мастера были почитаемы во все времена. Возможно, только испанский Толедо может сравняться по значимости с Флоренцией в этом вопросе. Каждый раз, приезжая сюда, мне всё время хотелось купить себе какой-нибудь интересный предмет, оружие. Пусть это будет кинжал или стилет, думал я. Но цены на редкие экземпляры старинной работы были весьма и весьма высокими, что, впрочем, не удивительно. Зайдя в очередную лавку в самом углу Соборной площади, я обратил внимание, что цены здесь не баснословные.
- Сеньор, - обратился я к продавцу, - в соседней оружейной лавке цены в десять раз выше ваших. Но ваши клинки и кинжалы выглядят нисколько не хуже, а может и лучше, чем у соседей. Почему?
- Прежде всего, позвольте узнать: вы ищете что-то конкретное, серьёзное или просто хотите купить интересный, но не очень дорогой оружейный предмет из Флоренции?
- Люблю, знаете ли, холодное оружие. Не скажу, что я заядлый коллекционер, но кое-что дома у меня есть. Например, французский палаш времён Наполеона, кавказская сабля тоже 19-го века, пара морских офицерских кортиков начала 20-го века. Есть оригинальный самурайский меч. А вот средневекового оружия нет совсем.
- Хорошо, будем считать, что вы понимаете кое-что в этом деле. Что ж, отвечу на ваш первый вопрос. У соседей – действительно средневековые предметы. У меня – нет. Мой товар изготовлен в наше время и стилизован под старину. Или отреставрирован. Или вообще перекован из старой оружейной стали. Хотите, подыщу вам что-нибудь недорогое, но сделанное абсолютно в стиле средневековых мастеров, причём из той самой старой доброй стали? На витрину такое не выставляю. О ценах не волнуйтесь, они у меня не кусаются, договоримся.
- Да, прошу вас, покажите.
Продавец зашёл за портьеру и через минуту вынес два длинных узких бархатных футляра. Положив на прилавок, он торжественно открыл их. В футлярах покоились два великолепных кинжала. На один из них я сразу обратил внимание. Будто он притягивал меня. Длинное узкое прямое лезвие сантиметров 30, поперечная гарда, рукоять металлическая с волной для пальцев.
- Я не только продаю оружие, - сказал хозяин лавки, – я ещё и оружейных дел мастер на самом-то деле. Моя семья уже несколько столетий живёт во Флоренции, и всегда мы занимались холодным оружием. Раньше моя семья делала специальные кинжалы и стилеты, в рукояти которых была полость с ядом, а в лезвии – специальный желоб, чтобы яд мог попасть в рану. Любая рана таким кинжалом была смертельна. Коварно, соглашусь. Сейчас такие уж не делают, да и смысла в этом нет. И мне нравится возрождать плохо сохранившееся оружие. Эти два кинжала перекованы из старых благородных изделий, которые, увы, невозможно было отреставрировать в прежнем виде. Выбирайте…
Я взял понравившийся кинжал в руку. Он уверенно лёг в ладонь, можно сказать, вжился. Металл своим холодом и тяжестью придавал уверенность и спокойствие. Он казался моим защитником, а я – его хозяином. И я, не торгуясь, купил этот кинжал.
Дома этот флорентийский кинжал я повесил на стену, но не вместе с другими предметами, а отдельно. Он был завораживающе притягателен. Я часто снимал его со стены, ощущал его тяжесть и холод благородной стали и думал: «Хоть он и современного производства, но металл-то старый, чистый, благородный. Вот интересно было бы узнать – какова его история, участником каких событий ему довелось быть?»
Однажды ночью в той комнате, где висел мой кинжал, послышался вздох. Что такое? - подумал я, там же никого нет. Вздох повторился. Я ринулся туда и включил свет. В комнате никого не было. Моё внимание привлекла свежая капля крови у стены, где висел мой флорентийский кинжал… Откуда кровь здесь? Я снял со стены своё сокровище. Удивительно, кинжал был по-прежнему тяжёл, но он был тёплый!! Непривычно тёплый, даже почти горячий, будто нагрет жарким солнцем. Вот это да! Что же произошло? Я вертел кинжал, рассматривал его со всех сторон, не понимая причины его странного состояния. Внезапно по нему пробежала волна дрожи, потом другая.
- Ты что? – непроизвольно задал я вопрос кинжалу.
Он задрожал.
- Ты будто живой. Может у тебя и душа есть?
Кинжал задрожал сильнее. У меня в голове стали чётко обозначаться его ответы. Каким образом это происходило – непонятно.
- Конечно, есть.
- И имя?
- Конечно, есть. Когда-то меня называли Coraggioso – Кораджозо (Храбрый).
- Когда ты появился?
- О, это было давно, лет 600 назад.
- Что ты помнишь о тех временах?
- Я всё помню. И всех.
- Всех – кого? Кого убил?
- Да. Но не только. Я помню и тех, кого не убил.
- А разве это решаешь ты? А не твой хозяин?
- Решает, конечно, хозяин. И направляет меня туда… К цели.
- Можешь рассказать то, что запомнилось тебе больше всего?
- Конечно, могу. Тебе, моему новому хозяину! Слушай. Только никому не рассказывай. Тебе всё равно не поверят. Ведь свидетелей тому не было и тогда. О чём я тебе расскажу. Но моя честная, без примесей сталь это помнит, всё помнит.
- Внимаю тебе, рассказывай.
- Меня сделали во Флоренции на заказ лет за тридцать, до того, как это случилось. Несколько раз меня перепродавали. Несколько раз дарили. И вот один старый злой человек в начале апреля 1478 года передал меня своему сыну со словами: «Вы должны убить тирана Лоренцо и восстановить свободу во Флоренции». Так они считали. Сына звали Франческо, Франческо Пацци. Он тогда и стал моим новым хозяином. Я чувствовал, что замышляется что-то недоброе, низкое, подлое. Франческо и его дядей Якопо. Это был заговор. Сторонники Пацци решили убить братьев Лоренцо и Джулиано Медичи, которые стояли во главе Флоренции – цветке Тосканы. В заговоре участвовали и другие. Купец Барончелли, священник Маффеи, монах Баньоне. Я всех помню. Их жадные и алчные лица. Их злые речи. Они долго готовились. Наступил день 26 апреля 1478 года. Они задумали убить братьев в Соборе, в Санта-Мария-дель-Фьоре, прямо во время мессы. Убийцы напали на братьев. Джулиано пал мёртвым, пронзённый кинжалами. Франческо оказался рядом с Лоренцо и своей могучей рукой направил меня прямо в шею Лоренцо. Но я… Я не послушался его. Я смог не послушаться. В самый последний момент я отклонил своё остриё чуть ниже цели. В то место, где была броня под одеждой. Лоренцо оттолкнул убийцу и скрылся в ризнице. Флорентийцы рассвирепели от вероломства Пацци. Они в ярости убили их всех, устроив самосуд над подлыми заговорщиками. Самых главных повесили прямо в окнах Палаццо Веккьо. Их, повешенных, зарисовал один известный художник, но имени его я не помню. Теперь ты знаешь – Лоренцо остался жив благодаря мне… Сейчас я уже немного не тот. Меня несколько раз перековывали. Но благородная сталь, из которой я сделан, осталась прежней. И я всё помню…
Я сидел и слушал историю кинжала. Внезапно его дрожь прекратилась, образы исчезли, и он стал привычно холоден. Стало понятно, что рассказ окончен.
Я ещё долго держал в руках свой флорентийский кинжал. Потом поцеловал его и, потрясённый от осознания произошедшего, с благоговением повесил его на стену.
Капля крови у стены исчезла.