Глава 8.
В ожидании Падальщика.
Обглоданному работяге жизнь спасти удалось. Маги-целители постарались? Конечно. Но большая в его выживании заслуга была двух травниц и гарнизонного хирурга, дамы приятной во всех отношениях. Мочало, что у живоглотова завтрака осталось вместо ноги, эскулап удалила со всем тщанием. После операции Нонт Тламм насел на врача, дабы та, всю сложность ситуации осознав, допустила его к пациенту для серьёзного разговора. Медицина, именем Обри Моуни, на лейтенанта взглянула оловянными очами и преподнесла ему, большому тутошнему начальнику, знатный кукиш, прямо под носопырку. Такого выверта от городской интеллигенции комендант не ожидал и слегка опешил. Госпожа Моуни, хоть и была военным хирургом и дочерью военного хирурга, что означало – большую часть своей тридцатилетней жизни она провела в гарнизонах в окружении офицеров и солдат, однако воспитание получила великолепное. Папа-врач и мама-арфистка – одному Богу известно, как её угораздило в такое вляпаться – уделяли дочери всё своё свободное время. Обри росла ребёнком неглупым, имела склонность к музицированию и стихосложению, чем несказанно радовала мамочку, но, повзрослев, выбрала для себя карьеру… военного хирурга. После того как юная Обри объявила о своём решении папа обнял её и благословил, а мама закатила ему скандал; первый и последний на памяти госпожи Моуни-младшей.
- Это всё твоё тлетворное влияние, - в сердцах вещала представительная матрона, сплетая пальцы и прижимая их к губам. – Нет бы воззвать к её рассудку и отправить учиться в консерваторию: у девочки явный талант к музыке. А ты… Говорила тебе… сколько раз говорила: «Не таскай ребёнка в госпиталь». Ты же и ухом не вёл. И вот результат: в семье ещё один… одна… Да чтоб вас…» Мамочку Обри Моуни совершенно не устроил выбор дочери. Всё-таки сидело у неё где-то глубоко внутри затаённое, почти похороненное под грудой прожитых лет, чувство неудовлетворённости жизнью. Что и говорить, гарнизоны и далеко не всегда столичные – плохая замена сцене. Душа арфистки остаётся таковой до гробовой доски. Обри же была непреклонна. Характер она имела отцовский, основной чертой которого была этакая мягкая, пушистая непреклонность, нечто очень похожее на украшенный пухом лом. Поэтому в общении, даже с людьми далеко ей не симпатичными, она редко скатывалась до экспрессии. Вывести из себя Обри Моуни можно было только одним способом, попытаться вольно или, как сейчас, лейтенант Тламм – невольно, навредить её пациентам.
Нонт нюхнул кукиш и капитулировал. День выдался итак не ахти какой весёлый, так не доставало ещё с врачом поцапаться. Не тот человек гарнизонный хирург, с которым стоило портить отношения. Что-то подсказывало Тламму, зудело ему в оба уха, что в скором времени ему, да и всем в гарнизоне ой, как понадобится её расположение.
- Когда можно будет его расспросить?
Обри, высокая, кто-то считал, что для женщины, даже слишком высокая, статная… Тут так и просилось добавить «красавица». Однако – нет. Милой и не лишённой обаяния её можно было назвать. А вот – красивой… Разве, что по большой любви. Черты её лица, по отдельности не были лишены некоторой приятности: глаза с искринкой и медовым теплом, нос не большой с едва приметной горбинкой, разве что переносица несколько узковата; четко очерченный рот и маленький, возможно, слишком маленький подбородок, а само лицо вытянуто. Не как у лошади – это было бы уж точно несуразным, но далеко не круглым или квадратным. Но сочеталось это всё столь негармонично, что положение мог поправить только искусно наложенный макияж. Им же Обри практически пренебрегала; чуть подкрашенные губы, чуть подведённые брови и ресницы. И всё. Никаких пудр, теней и прочих дамских таинственных смесей – основы женской косметической волшбы. Ничего.
Но и без этого доктор Моуни не оставалась обделённой мужским вниманием, и не только потому, что в военных городках был недостаток женщин. Всё-таки было в ней что-то, для мужчин необъяснимо притягательное. Вот сейчас, стоял тут некий лейтенант – мужчина весь из себя солидный, в годах, никакого интереса, кроме профессионального не проявлял… Это себя Тламм так успокаивал. А стоило Обри устало стянуть с головы платок да разлить по плечам волну густых каштановых волос, как Нонту возжелалось скинуть с дюжину из своих сорока восьми годочков и начать вытворять какие-нибудь безобидные глупости; скажем, цветы этой упрямой бабе подарить, целую охапку.
Мысленно щёлкнув себя по носу, большой начальник дал укорот расшалившемуся воображению. Прокашлявшись он откланялся, не забыв при этом ещё раз указать упрямой докторше, насколько ему важен разговор с пострадавшим. Обри Моуни обещала дать знать лейтенанту, сразу, как только её пациент очнётся и будет в силах говорить.
- А пока… - и она указала лейтенанту на дверь.
- Понял. Уже ухожу.
«Чёртова баба!» - прошептал Нонт, громко топая сапожищами по госпитальному коридору. За что незамедлительно был подвергнут остракизму со стороны сестёр-сиделок.
Покинув госпиталь, лейтенант Тламм ни секунды не мешкая, направился на квартиру старшего полисмена. Уже вечерело – самое время пропустить по стаканчику и выяснить, что обеспокоило обычно не склонного к проявлению чувств, господина Твасса. По пути лейтенант миновал булочную, работавшую круглосуточно. Население города прибывало и дела у пекаря шли хорошо. Ощутив одуряющий аромат горячего хлеба и сдобы Нонт, вдруг осознал, что сегодня он практически не ел. Лёгкий завтрак – и только. Желудок предательски квакнул. Оставалось надеяться, что у Твасса достанет смекалки предложить коменданту горячий ужин.
Твасс оказался догадливым. Принял коменданта радушно, едва ли ни как старого друга, хотя приятелями их назвать было сложно; много раз между ними пробегала чёрная кошка при решении разного рода городских вопросов: от постоянно грязных улиц до столкновений по поводу изредка случающихся солдатских дебошей в борделе. Тяжкий крест ио коменданта.
У Твасса не было жены. Какая жена, если даже городские шлюхи старались отвернуться, чтобы не смотреть на его обожжённое лицо. А уж они ли потные каторжницы любви ни насмотрелись на всяких разных. Но ему удалось уговорить одну из солдатских жён поработать кухаркой и прачкой. Разбитная бабёнка согласилась, но с одним условием: она будет приходить и заниматься делами только тогда, когда полисмен будет на службе. На том и порешили.
- Присаживайся, Нонт. – При встречах неофициальных незачем было придерживаться формальностей. – Вижу – голоден, как волк. Много миль сегодня на ноги намотал? – Тламм устало кивнул. – Жаркое из бронка будешь? Кухарка моя знатно готовит его мясо.
- Жаркое из бронка? – Лейтенант был удивлён. Бронк – существо не простое, звероящер размером с крупную собаку, с плоской вытянутой головой и толстыми костяными наростами по всему телу. Опасный хищник, обладающий чутким слухом и обонянием и славящейся поразительной живучестью. Добыть такого непросто. Нужно быть очень искусным охотником. – И кто же те умельцы, что сумели завалить такую зверюгу?
- Умелец, Нонт, умелец.
- Он был один?
Твасс кивнул:
- Отчаянный малый. Хороший стрелок и следопыт получше тебя.
- Следопыт получше меня, говоришь… хм… Что ж… Сведи меня с ним. У меня будет для него работа.
Полисмен кивнул.
- Сделаем. Ты ешь-ешь. Остывает же… А я, пока, обрисую тебе наше дело.
- Наше?.. - Тламм насторожился.
Снова едва заметный кивок. Полисмен поднялся и подошёл к кухонному шкафу, чтобы налить коменданту пива.
- Не откажешься?.. Я тоже хлебну за компанию. Так вот, слушай, - продолжил он, поставив перед Тламмом кружку с пенной шапкой. – Есть у меня тут в городке один знакомый чародей, большой любитель собирать разного рода слухи. Нужный человек в моём деле. А у него есть приятель, да не один, и все они по разным соседним гарнизонам. Так вот на днях ему нашептали, что в цитадель Несокрушимую, что сорока милях к востоку прибыл проверяющий.
Нонт прожевал кусок мяса, действительно потрясающе приготовленного и запил его добрым глотком пива.
- Хорошее, - похвалил он, глядя на кружку. – Проверяющий, значит. Инспектор. Ну и?.. Что в этом такого? Дело-то обычное.
Твасс откинулся на спинку стула с видом чрезвычайно озабоченным.
- Тут, лейтенант, важна личность проверяющего.
Нонт Тламм нетерпеливо уставился на полисмена, мол, чего тянешь – излагай уже.
- О простом инспекторе я бы не беспокоился. Приедет, наорёт, уедет. Но тут дело иного свойства. По слухам… Жаль проверить нет никакой возможности… Несокрушимую посетил… никто иной, как Падальщик.
- Что?.. - Нонт едва не поперхнулся пивом.
Твасс собрал кожу на лбу и несколько раз энергично кивнул.
- Твою ж налево! – лейтенант резко отодвинул от себя тарелку с недоеденной снедью. – Весь аппетит испортил. – Он глубоко вздохнул. Понятно, почему тамошний комендант мне ничего о проверке не сообщил. Пообщался с Падальщиком и полные штаны кирпичей наложил. Есть от чего.
Он прикрыл глаза рукой. Если слух верен, то в ближайшее время стоит ожидать больших неприятностей. Ломар Падальщика просто так не присылал. По всему выходило, что в столице о чём-то пронюхали. Вопрос: о чём? О чём, мать его, если даже он, лейтенант Нонт Тламм, привыкший держать руку на пульсе и свой участок порубежья знавший лучше, чем рисунок на собственных ладонях ни о каких угрозах военного характера ни ухом, ни рылом. А тут ещё убитые и пропавшие солдаты; беда не приходит одна. Нонт с досадой хлопнул по столу:
- Завтра, ещё до рассвета, чтоб твой охотник был у моего порога. И ты тоже. Дезертиров поедем выслеживать.
- Дезертиров?..
Нонт махнул рукой:
- Я их просто так назвал. У меня двое солдат пропали.
Полисмен об этом уже знал. Медицинский персонал в госпитале не умел держать язык за зубами.
- Завтра может не получиться, - озабоченно сказал Твасс. – Охотник мой позавчера на промысел ушёл.
- Да, чтоб меня!.. Всё одно к одному. Убийства, дезертиры, на окоёме целая геологическая партия загинула. А ты знаешь, что они там нарыли? Чародейскую пасту, будь она трижды проклята. Не дай господь, местные об этот пронюхают. Тут такое начнётся… - Твасс присвистнул. – Сообразил? Вот и я о том же. Золотая лихорадка нам обеспечена. Падальщик ещё этот – заноза в заднице. Ты вот, что… как только этот твой хвалёный следопыт объявится, сразу гони его ко мне. Обещай хоть что: деньги, бесплатных шлюх. Будет артачиться – намекни на чародейскую пасту – пусть озолотиться, не жалко. Но, чтоб в ближайшие дни мы могли отправиться на поиски. С этим всё. Ах да ещё одно… собери два десятка ополченцев – нужно усилить караулы сторожевых башен. И артиллеристов… поставим на них по паре орудий. Солдат из цитадели выводить не хочу. Итак, стену прикрывать некому.
Озабоченность Твасса отразилась на его изуродованном лице:
- Ты чего-то опасаешься?
Комендант осушил кружку.
- Не знаю. Но на сердце тревожно. Витает, что-то в воздухе. Разобраться бы – что.