ООН в Крыму, гл. 116. Пустота неги и ласки

Рома Селезнёв
ВНИМАНИЕ!!! : Только для читателей 18+

ОТПУСК  ОДНОГО  НУДИСТА  В  КРЫМУ
Курортно-познавательный эротический  роман


Глава 116.  ПУСТОТА  НЕГИ  И  ЛАСКИ  В  ДУШЕ  И  СЕРДЦЕ  АПОЛЛОНА

*   *   *
В неверных отсветах ставшего совершенно слабеньким костра по-прежнему, хотя уже не очень ярко и магически, как прежде, но всё так же прихотливо сияли и перемещались радужно-золотистые огоньки на волосах и волосках по всей обозримой Романом плоти Аполлона, видимо, избравшего в качестве временного земного носителя своей божественности тело Алекса, платиноволосого охранника из феодосийской картинной галереи Айвазовского.

И теперь в глазах этого по земному воплощённого божества мерцали голубые, зелёные, золотистые и красные искорки – блики всё того же костра в придачу к отражению в них небесной повелительницы Селены-Луны. Так и сияли они, манили, гипнотизировали... А совершенно расслаблено чувствовавшее себя божество всё так же непринуждённо полувозлежало на правом боку лицом к потухающему костру, привычно не обращая внимания на проявляемое к нему почтение и раболепие.

Ну, тут уж нет: рабы – не мы, мы – не рабы! – эту прописную пролетарскую истину Роман прекрасно знал. Она отлично действовала по отношению к таким же, как он, землянам. А тут – совершенное божество лежит и нежится под лёгкими прикасаниями чужих пальцев к небесной его Красоте.

И всё же Роман больше не решался подолгу и пристально поднимать глаза на Алекса, опасался, что тот всё же обожжёт его своей насмешливой ухмылочкой. Этого не хотелось больше всего, ведь всё происходящее между ними стало таким доверительным, завораживающим, увлекающим в мир мистических воспоминаний и прекрасных реалий текущего момента...

Но вот божество пошевелило коленкой, показывая, что его нога затекла.
Что? О чём они только что говорили? А и не вспомнить! Поглаживая тело Алекса, в последнее время Роман поддерживал разговор чисто механически, куда-то очень далеко улетев в своих воспоминаниях и размышлениях.

Как вы помните, ещё до наступления этой необычной ночи, засветло поливая гряды у себя на даче, Алекс решил было от души отмордасить столичного педерастика, который просто очевидно запал на него в галерее, а позднее ещё и под ноги подвернулся по пути следования «табора» Земфиры на пляж за Доковой башней. А то, что Алекс очень сильно понравился этому залётному чудику, было понятно без слов.

Но при более тесном знакомстве с Романом всё резко изменилось. Более того, дело между ними дошло чуть ли не братания на крови и огне. Совсем не думал Алекс о таком развороте событий сегодняшнего вечера и следом быстро наступившей ночи.

Как и совсем не знал пока он о том, даже в самых диких мыслях своих не предполагал, что значительно позднее, уже осенью, в пору которой Алекс планировал сыграть свадьбу с Земфирой, в душе этого циничного по жизни насмешника Аполлона произойдет такой переворот, который полностью сломает его жизнь. Всё в этом славном приморском городе  повернётся для него таким чёрным и горьким боком, что жизнь его станет невыносимой для дальнейшего обитания в Феодосии. И произойдёт это из-за лавины нахлынувшего на него, причём, совершенно необоснованного позора, причины которого обожаемой его невестой будут усмотрены именно в событиях этой и последующей ночи.

Но это будет завтра и потом. А сегодня...
А сейчас Алекс пошевелил коленкой, и Роман слегка откинулся корпусом, предоставляя ему свободу действий для восстановления комфорта в суставах. невольно обратил внимание на то, что выглядело божество несколько растерянным и смущённым. На Алекс и смущение – разве это совместимо? Как видно – да.

Всё было проще, чем мог бы подумать Роман. Просто таких, еле ощутимых ласк кончиками пальцев, что телу любимого божества доставлял слегка забывшийся Роман, Алекс не получал ни разу в жизни. И теперь, пребывая в состоянии очень глубокой нирваны и неги, никак не связанной с интимом, Алексу никак невозможно было притвориться внешнем почти равнодушным проявлении своих ощущений. Для этого нужен высочайший артистизм. Но артистизм провинциального притворщика всё же неизменно подведёт его, вмиг выдаст столичному снобу всю неискренность его эмоций.

Поэтому Алексу никакого притворства не требовалось: а зачем скрывать то, что тебе было приятно. И в подтверждение Романовой догадки о глубине испытанных им ощущений, тот сказал слегка дрогнувшим голосом:
- Знаешь, никто и никогда не ласкал меня так, как это делал ты... Блин, и ведь это было совсем не сексуально, но так приятно, так нежно... Я в полном ахуе.

В голосе обычно цинично-насмешливого блондина почему-то почудились нотки слёз. А Роман никак не мог взять в толк, чем это он так сильно растрогал Алекса? Вроде бы всё между ними происходило самым обычным образом и даже несколько меланхолично. А, ну, да: в некоторой забывчивости при конце всё вышло слегка эротично. Но ведь длилось это всего пару минут и без посягательств на интимную зону.

Роман нутром чувствовал, что ранее что-то не то происходило с этим парнем, раз его сегодня так странно развезло на глубокие эмоции из-за лёгкого массажа. Но если он не хочет раскрываться, значит, для этого существуют очень веские причины, и не Роману следует быть катализатором для его откровенности. Для этого у парня есть невеста, если у него имеется какая-то неприятная тайна.

А то, что причиной закрытости и насмешливости Алекса стали очень давние скелеты в домашнем шкафу, он почувствовал, видимо, благодаря совместным с ним реинкарнациям. Поэтому и уверился в обоснованности своих подозрений.

Но не мог же Алекс открытым текстом сказать залётному москвичу, даже со всеми его претензиями на братание, что своими еле ощутимыми ласками Роман неведомо каким образом, может быть, неосознанно действуя на уровне интуиции, всего лишь чуть-чуть начал заполнять в нём пустоты, предназначенные для ласки и нежности в душе любого человека. А пустоты эти образовались в душе Алекса в силу непростых обстоятельств его жизни в пору детства и отрочества, а в юности – в особенности.

И вот теперь эти пустоты, правда, неизвестно как надолго, перестали зиять и давить на Алекса. И сделал это Роман не своими еле ощутимыми касаниями пальцев его тела. Нет, там было что-то иное, а пальцы москвича стали, видимо, некими биоконтактами – телесными проводниками щедрот души и сердца одного человека, получившего их с избытком, для передачи их другому человеку, по жизни обделённому такими благами.

Роман не знал, что Алекс едва не пустил слезу совсем по другим причинам, к которым его мать и биологический отец не причастны. Это были очень болезненные для Алекса причины, и Роман о них, возможно, узнает позднее, если узнает вообще: жалиться москвичу Алекс пока не собирался.

Но если Роман не полный кретин, что на него никак не похоже, то он и сам догадается как-нибудь, что у только что так нежно ласкаемого им человека всё по жизни было далеко не сладким. Ох, как несладко, как долго и как часто бывало ему несладко! Это сейчас уже, в последние годы после армии, относительно свободно живущему Алексу стало намного легче.
Поэтому он загодя твёрдо уверен, что в его семье с будущей женой Земфирой всё будет совсем по-другому, нормально, хорошо и просто, по-человечески.

Но тайная заноза после надругательства над ним, красивым юношей, в сердце Алекса присутствовала и больно чувствовалась там всегда. И ни с кем не мог он своей болью поделиться. Потому что тогда, считай, он пропал бы вообще! Житья ему в Феодосии не станет, это точно. Ведь его, писаного красавца и первостатейного альфа-самца, в городе каждая собака знает. И лучше всего о давней Алексовой занозе в душе знает одна собака о двух ногах – его отчим. Это он вогнал в сердце Алекса такую болючую, пока никак не излечимую временем занозу...

*   *   *
Костёр давно погас, в нём не мерцал ни один даже самый жалкий уголёк.
Парни сидели на матрасике рядком. Они доедали давно остывшую картошку, ветчину, огурцы и черешню, допивали коньяк. Его оставалась добрая треть. И теперь без церемоний они глотками потягивали благородный напиток прямо из горла, пили нежадно и по очереди. Да чего уж им было церемониться, если всё оказывалось на исходе – и эта встреча в развалинах армянской крепости, и коньяк...

Вскоре в голове Романа довольно прилично зашумело, ему стало легко и просто. Видимо, то же самое происходило с Алексом, глаза которого так и блестели.
Посидели ещё немного, поговорили бог весть о чём – это было не главным: просто обоим не хотелось расставаться...

Но постепенно ночное очарование проходило, коньяк выветривался из головы и тела, захотелось спать, и слишком долгое присутствие Алекса начинало тяготить зевнувшего Романа. И тут блондин, будто почувствовав состояние Романа, посмотрел на него с некоторым сомнением во взгляде, поколебался, но решился сказать:
- Знаешь, я себя не очень ловко чувствую, но если не предложу тебе, то буду чувствовать себя глупо и неуютно.

Роман с недоумением уставился на смущённо замолкшего блондина в ожидании его предложения: тут спать давно пора, а этот неугомонный что-то ещё затевает.
Но следующие слова Алекса немало удивили его:
- Мы тут почти побратались, а ты останешься на ночь в этой палаточке. Не дело это. Пошли к нам на дачу. Домик наш хоть и не большой, но для двоих место найдётся.

С выражением нетерпения на лице Алекс не стал слушать встречный протест Романа по поводу давнего его принципа, что весь отпуск на море должен быть максимально лишён благ цивилизации.
- Да какие там у нас блага, даже туалет на улице. Так что пошли ко мне, брат. Или же принимай меня в свой шалашик, – и он со смехом махнул рукой на установленную под бастионом палатку-ракушку Романа.

Тот лишь усмехнулся шутке:
- Это даже не смешно, она одноместная. А из постели у меня только этот вот матрасик, и он тоже никак не рассчитан на двоих.
- Вот и я говорю о том же, что разговор о палатке пустой. Пошли собирать её и твои вещи. Ночевать, вернее, доночёвывать ты будешь у меня, и это не подлежит обсуждению.
Роман поколебался лишь немного, но в борьбе давнего принципа с возможным обретением брата победила позиция Алекса.

Парни быстро собрали вещи у костра. И пока Алекс сдувал и сматывал матрасик, Роман собирал остальные свои вещи. Вдвоем они быстро собрали и упаковали палатку, осмотрелись – вроде ничего не забыли.
Уже начинало светать, значит, время было около четырёх утра.

И состоялась короткая их прогулка по предутренней довольно свежей прохладе – или это Роману так только показалось, поскольку разморенное усталостью тело хотело спать, а дачи располагались несколько ниже, чем бастион. Как ранее уже говорилось, до садового домика родителей Алекса было рукой подать. Это и, правда, оказалось совсем недалеко – пять минут быстрой ходьбы.

По дороге Алекс сообщил, что рано утром ему нужно идти на работу, он заступает в первую смену, которая начинается задолго до открытия галереи. И он тут же успокоил вскинувшегося в недоусении Романа:
- Но ты сможет поспать подольше, а затем и на пляж сходить. Ключи я тебе оставлю. Да-да, даже и не думай спорить: завтра утром я провожу тебя на вокзал. И на этом – всё, и точка. Это в отношении моего решения, а не прощания с тобой... И вообще, на даче всё же лучше спать, – продолжил убеждать Алекс. – Там хоть кушетка есть, а то на твоём дурацком матрасике я даже полежать толком не смог, он всё время норовил спихнуть меня с себя.
Непринуждённо посмеялись, но смех Романа закончился очередным зевком

Ну, дача Алекса оказалась как дача – стандартные шесть соток. Домик маленький, но аккуратный и удобный. Всё засажено. Везде цветы, зелень, овощи, плодовые деревья и ягодные кустарники. Есть небольшая теплица и парники. Среди зелени торчит маленькая беседка на троих, не более. Вся увита виноградом. Виноградом же сплошь покрыта сваренная из толстой арматуры и угольника длинная арка, протянувшаяся от калитки до веранды домика. Красиво, ничего не скажешь.

Парни быстренько разделись: чего им было стесняться. Роман вопросительно глянул на узковатую кушетку, обнажённого Роман и поднял бровь: и как же это понимать твою? На что Алекс лишь разулыбался во всю свою насмешливую ряху и начал пояснять, впредь предвосхищая вопросы Романа и готовя постели ко сну:

- Ты – мой гость, и поэтому спишь на кушетке. А я на полу простелю ватное одеяло, сложу вдвое, чтобы помягче спалось. Так что не парься насчёт своего матрасика: ни я, ни ты на нём спать не будем: он коварный... Да, на веранде есть старая раскладушка, но она скрипучая и неудобная, так что на полу спать мне будет лучше и привычнее: я не раз уже спал так. Особенно, когда жара донимает настолько, что даже голышом на кушетке спать жарко... Да-да, я привык спать голым, так что и сегодня так спать буду. Ты тоже можешь раздеться, – и кивнул на плавки Романа. – Нечего парить своего парня. Тебе что, так нравится ранняя импотенция?..

В домике всё ещё было очень тепло после дневной жары, так что Алекс не стал закрывать двери – входную и в спальню. Он включил будильник на семь утра, и первым улёгся поверх простыни. Роману тоже не хотелось накрываться. Он помедлил и всё же снял плавки, услышав, что Алекс вовсю уже посапывает: спать ему оставалось всего пару часов с хвостиком...

В сон Роман отрубился тоже почти мгновенно. Его лицо из слегка напряжённого, невольно ставшего таким из-за необычности обстановки в чужом доме, вскоре стало совершенно расслабленным. Изредка парень даже улыбался во сне, мол: ну, надо же! Вот не думал, не гадал, что не только брата обрету, но и спать буду в его доме...

(продолжение следует)