«Жизнь – это как волны в море.
Одна несёт вверх, другая вниз…»
Франсуаза Саган
ОТ АВТОРА
С благодарным поклоном посвящается
всем и каждому, ставшему учителем
на моем жизненном пути.
Пару лет назад я даже представить себе не мог, что напишу эту книгу. За эти годы произошли тяжелые утраты – уход родителей, потеря друзей… События в личной
жизни и тревожная динамика мира вызвали горячее желание
попытаться разобраться с загадкой, ответить себе на вопросы: «Зачем человек живет? К чему все это?». Внутри всё горело непрестанным огнем переплавки практически постоянных
рассуждений, версий, догадок. Разумеется, эти вечные, мучительные своей бесконечностью, недостижимой глубиной и простотой вопросы возникали у меня и раньше, как, впрочем, и у
любого здравомыслящего человека на Земле. Постепенно размышления стали носить системный характер и нежданно естественно вылились в книгу.
Важные вопросы смысла бытия стоят не одно поколение, да
и, пожалуй, перед каждым. Ответ на них равносилен открытию
вселенский тайн. Обычные люди и великие мыслители испокон века пребывают в непрестанном решении загадки. История мучительных терзаний поиска ответа прямо или косвенно
изложена в сказках, легендах и мифах, в библейских писаниях.
Вряд ли мой труд добавит что-то новое. Все уже сказано! И не
раз. Тем не менее, каждое новое высказывание, рассуждение по
поводу этих главных вопросов бытия позволяет приблизиться
к пониманию тайны и смысла. Но вот каким образом добраться до сути? Какие приоритеты, ракурсы и акценты важны для
разгадки?
В поиске ответов нас, по моему мнению, сознательно или
подсознательно уводят от главного – осознания истинного
себя, понимания и принятия своей личности. Зачастую такой
порыв гневно осуждают, называя эгоистическим. Стремление
в глубину своей вселенной упрекают в попытке приземлить и
свести решение глобального вопроса к осознанию мира частного субъекта. Обвиняя в мещанстве, упускают из виду, что в
капле отражается весь океан и как сказано «То, что внизу, аналогично тому, что вверху. Что внутри, то и снаружи».
Целенаправленное желание человека разобраться и быть
собой уводят в сторону, подменяя высокими лозунгами о спасении человечества, увлекая или призывая на построение лучшего (обязательно демократичного) общества и светлого будущего. Во все времена, как по шаблону, формируется образ
внешнего врага и раздувается необходимость постоянной борьбы. В качестве приоритетной, значимой в глазах общества цели
предлагаются заманчивые искушения материального мира. На
первое место в ранжире ценностей ставится достижение или
обретение внешних атрибутов.
Социум стремится полностью увлечь человека в борьбу и
устранение конкурента, подавление неугодного инакомыслящего; жизнь подменить игрой и достижением во вне чего-то
заманчивого. И как редко звучат призывы прийти к миру внутри каждого человека, пониманию своей сути. И это понятно!
Сделав значимым и первостепенным свой внутренний мир,
приоритетом себя мы становимся менее управляемыми и порабощенными. Общество оказывается независимым от религий,
партий, сект и воинствующих объединений. Человек обретает
свободу.
Безусловно, мы по-прежнему ищем общения в сообществах, дружбы с близкими себе по духу и интересам, однако это
происходит естественно, по нашему собственному желанию.
Так называемые простые люди (а это, по сути, все мы) не видят врага в человеке другого цвета кожи или иных верований.
Более того – человечество, благодаря совершенствующимся
средствам коммуникации, становится всё более открытым и
сплочённым. Мы стали больше узнавать друг о друге, а следовательно, и понимать.
И вот именно сейчас предпринимаются беспрецедентные
попытки разделить, нарушить сложившийся круг и способ общения, поссорить людей столкнуть друг с другом. Не берусь
судить о злонамеренности действий власть имущих, которые
похожи на инстинктивный порыв самосохранения старой формации существования общества. В воздухе витает понимание,
что по-прежнему жить уже нельзя и грядут перемены.
Несомненно, все мы поставлены перед выбором нового способа сосуществования, более совершенного жизненного уклада. Ощущая трансформации, предчувствуя надвигающиеся
преобразования я позволил себе в книге высказать личные соображения о мире человека, не вдаваясь в глобальные рассуждения, которые допустил выше, но они во многом послужили
импульсом к размышлениям.
Моим желанием было выразить то, что я чувствую, к каким
выводам пришел сейчас. Многое родилось именно в процессе
работы над книгой и изложения личной точки зрения. По мере
работы меня радовал созвучный отклик моим соображениям
в тех или иных публикациях, показывающих, что не одного
меня терзают подобные размышления. Значит тема актуальна
(впрочем, как всегда) и надеюсь вызовет у читателей интерес и
желание задуматься над поднятыми вопросами и тайнами самопознания.
Библейский мотив возник непреднамеренно, скорее, как
отклик на размышления, рожденные этим великим и важнейшим писанием для человечества. По моему убеждению,
священные трактаты записывались людьми под диктовку, как
послание свыше. Поэтому и названы писанием. Приведённые
мною в книге соображения и мысли, порожденные Библией,
изложены не для решение богословских вопросов и ни в коем
случае не для оспаривания сложившихся догматов; все написанное мной носит светский характер без всяких претензий на
истину и отражает личную точку зрения автора без привязки к
персонам писания.
Хочу лишь добавить, что некоторое приближение к библейским сюжетам изложено так не потому, что я утверждаю, что
все именно так и произошло. Писание явилось важной отправной точкой для поиска ответа на мучающие меня вопросы и
лучшего понимания себя, природы человека, равно как и неисчерпаемым источником для размышлений.
В публикациях обычно принято выражать признательность
тем, благодаря кому появилась книга. Вот и я хочу поблагодарить всех, кто жив и тех, кого нет на этом свете. В первую
очередь низкий поклон и благодарность родителям за жизнь
и за их мудрость. Благодарю мою семью за любовь, поддержку и терпение. Благодарю Учителей, подарившим Знания и
вдохнувшим новое ощущение и понимание жизни. Глубокая
признательность друзьям, всем и каждому с кем свела судьба
на жизненном пути. Все вы сыграли свою роль и каждый продолжает вносить свою лепту в мое творчество. Отдельно никого
не выделяю дабы не обидеть или не упустить. Искренне всех
люблю и глубоко признателен.
ВСТУПЛЕНИЕ
Сон в Рождественскую ночь
«Так будем помнить и чтить
наших Духовных Водителей.»
Н. К. Рерих
Я редко помню сны, но этот, Рождественский врезался в
сознание ярко и навсегда. События, происходившие в
нем, были похожи на видение, образы в котором возникали ниоткуда. Они были настолько явственны, что я с трудом
различал — вижу ли я все вовне, перед собой, или это лишь
проявление моего воображения. Это произошло под утро 7 января, когда в душе, как трепетный рассвет, затеплилось ощущение наступающего праздника. Сознание уже почти вышло
из тихой бухты сна, но еще не прояснилось, мягко качаясь на
плавных, затухающих волнах уплывающей ночи, продолжая
плыть в развеивающемся утреннем сумраке зимнего тумана.
Сладка была еще дрема в уютном тепле, особенно в нависшей
над окнами морозной предутренней темноте, под вой ледяного
ветра. Образы, возникавшие в этом видении, поначалу казались утренними, зыбкими грезами. Но потом они перешли в
другое качество, и назвать их сном можно было с трудом – настолько происходящее поражало своей реальностью.
Словно из стены тумана, затянувшего море, выплыл корабль
с проектором и начал показывать на этой самой белой стене
марева фильм в голографическом формате или другом неведомом, объемном и жизнеподобном спектре. Я ощущал запахи,
тепло или холод, дуновения ветра, все воспринимал объемным и осознавал, что могу руками взять и дотронуться до всего
окружающее. Поразительно (хочу, чтобы вы действительно поняли) я на самом деле ощущал теплую шершавую землю ступнями ног.
А стоял я босыми ногами посреди места, напоминающего
пустыню, хотя ландшафт все же больше походил на степь. Про
степь я подумал потому, что пустыня ассоциируется с песком.
Здесь же земля была твердая, почти без признаков растительности. А вот ассоциация с пустыней была потому, что вокруг
была п;стынь: куда ни глянь, ни деревца, ни кустика — только
уходящая вдаль до самого горизонта волнообразными холмами земля.
Как я здесь оказался, мне было совершенно неведомо. Однако можно было предположить, что я пришел сюда (если не
свалился с неба) по едва заметной тропе. Она слегка выделялась среди унылой серо-бурой равнины своим более светлым
цветом. Позади меня эта тропа уходила за горизонт пустыни с
невысокими холмами, но не дюнами.
Впереди тропа шла прямо и в нескольких десятках метров от
того места, где стоял я, буквально упиралась в большой серый
камень и после него расходилась в несколько направлений. Каждая из разбегавшихся тропок уходила за горизонт, и создавалось впечатление, что они там обрывались. Казалось, что там, за
линией горизонта, может быть все, что угодно: от пропасти до
буйства джунглей. Но это не удивляло, не пугало, не радовало.
Так себя чувствует путник, который прибыл к предугаданному поворотному, реперному пункту после долгого пути в ожидании прибытия именно сюда. Странно, но все происходящее
вообще не вызывало удивления. Было спокойно и даже как-то
обыденно. Такое диковинное ощущение, что внезапно свершившееся само собой разумелось, словно вошел в другую комнату в своей квартире. Все относительно…
Камень на моем пути был необычным валуном огромного
размера. Округлый и гладкий, как галька, словно его много
веков шлифовал о прибрежный песок морской прибой гигантскими волнами. Как он здесь очутился в совершенном одиночестве, было непонятно. Я почему-то знал, что этот камень теплый, немного теплее земли, на которой я стоял, и непременно
очень приятный на ощупь из-за едва заметной шероховатости,
напоминающей бархат. Если бы я к нему прикоснулся, обязательно ощутил бы и тепло, и бархатистую поверхность ладонями. Но понимание, равно как и ощущение на ладонях, пришли
ко мне от одного взгляда на него и было бесспорным.
Верхом на камне сидел молодой человек. У меня не возникало и тени сомнения, кто Он. Понимание это не требовало обоснования — ясность была непоколебимой и все. На вид ему было
лет тридцать, смугл, с волосами до плеч и негустой бородкой,
клинышком сбегающей на грудь. Глаза карие, миндалевидные,
как у перса. Волосы темные, слегка волнистые, чуть прикрывающие плечи. Одет Он был в хитон. Наверное, так называется одежда из грубой ткани, почти мешковины, примитивного
покроя. Казалось, что в длинном мешке для картошки прорезали дырки для головы и рук. Это чудо максимально простой
одежды, чтобы придать изящество незамысловатому наряду,
было подпоясано толстой бечевкой, скрученной из двух или
трех более тонких веревок. Цвет ткани почти соответствовал
цвету земли — такой же серо-бурый, но только немного темнее.
На ногах были сандалии. Тоже дивное, элементарное творение
обувщиков – толстый кусок кожи (или несколько слоев кожи,
непонятно как соединенных между собой) с перетянутыми поперек кожаными лентами. Все облачение его было невзрачным
и почти сливалось с местностью, будто специально надетое для
маскировки. Зато Он отчетливо выделялся на фоне серого камня, оказавшегося самым выразительным и ярким предметом
унылого пейзажа, несмотря на свой, как это ни парадоксально,
цвет мокрого асфальта.
В руках у мужчины был прутик. Наибольшее моё удивление
вызвал именно он, напоминающий тонкую указку. Откуда он
мог взяться в этом пустынном месте? Я был уверен без доказательств, что на многие километры вокруг не было не только
деревьев, но даже кустов. Бог знает, откуда взялась эта уверенность. Потрясало другое — само наличие этого прутика поразило меня больше, чем лицезреть Его, задумчиво вычерчивающего этим орудием какие-то фигуры, знаки, а может быть, и
формулы на земле. И это был, я четко отдавал себе отчет, не
просто человек. «До чего же всё-таки человеческие реакции парадоксальны! Какие странные и не соответствующие событию
мысли возникают иногда у нас в голове, чему свидетель мое
изумление прутиком», — промелькнуло в сознании отдаленно.
Я осознавал ясно, что позади у меня долгий путь, было ощущение усталости, но не упадка сил. Не было ни жажды, ни
других последствий долгого путешествия босиком по пустыне.
Не запомнилось точно (да это, собственно, и не важно), во что
я был одет, но кажется, что на мне были обыденные брюки и
рубашка, что контрастировало с босыми ногами. Я не чувствовал себя измученным, напротив, ощущал если и не подъём,
то духовную устремлённость: впереди, по моему внутреннему
убеждению, был ещё долгий путь, который потребует много
энергии. И я незыблемо знал, что сил мне хватит.
Не быстро, но уверенно и твёрдо я прошёл оставшиеся несколько десятков метров к камню. Попутно я разглядывал с любопытством, но без удивления всё, что меня окружало: землю вокруг, валун, разбегающиеся тропы. Я пытался как можно
чётче ответить на вопросы: Кто я? Где оказался? Как сюда попал? Почему Он здесь, передо мной, вернее, я перед Ним?
Я не испытывал удивления, восторга, сильного волнения или,
тем более, страха. Не возникало во мне желания стать на колени или хотя бы присесть. Я чувствовал светлую радость, будто
встретил хорошего знакомого, будто наша встреча была давно
запланированным событием, и, наконец, она состоялась. Он
смотрел на меня спокойно, как на старого знакомого. Нисколько
не выдающегося, а одного из многих, кто жил до меня, живёт со
мной и будет жить после. Он знал меня, как одного из прочих
существующих под сенью Бога, как одного из жителей Земли, на
которой нет никого и ничего, что бы укрылось от взора Творца.
— Держишь путь? – не то спросил, не то констатировал Он,
медленно поднимая голову.
— Да, вот иду! – ответил я, произнося слова без запинки, негромко, твёрдо, глядя прямо Ему в глаза. Смотрел спокойно,
без смущения, подобострастия или ощущения какой-либо дерзости со своей стороны, и сам удивлялся своему спокойному,
открытому взору. Я был уверен, что все делаю правильно, естественно, так, как единственно возможно в данной ситуации.
Разговор пошёл так, как будто мы только недавно расстались и
продолжали прерванную ненадолго беседу старых, давно знакомых приятелей.
— Обдумываешь выбор пути? – негромко прозвучал вопрос,
но я понял, что в этот раз Он не ждёт ответа. И так было ясно,
что мне предстоит определиться в выборе одной из троп, которые расходились от камня, на котором сидел мужчина. Сколько
их было – две, три или четыре – я не задумывался и не пытался
даже посчитать. Все моё внимание, все моё существо воплотилось в слух. И я слушал то, что предназначалось именно мне.
Он, не ожидая моего ответа, продолжил:
— Да, бывает в жизни ситуация, когда предстоит принципиальный, важный, судьбоносный выбор. Выбор, который определяет жизнь. У меня самого такое случалось, и не раз. И скажу
тебе открыто, что определиться и принять решение бывало ой
как не просто. Не удивляйся, что и мне приходится в терзаниях совершать выбор. Да, выбор бывает мучительным испытанием… Мучительно сложным, мучительно трудным, тяжёлым,
изнурительным, изматывающим.
Сколько сомнений и искушений появлялось, сколько аргументов и логических доводов приводил мой ум на суде. А чего
только стоит выбор между возможностью остаться в живых,
вкусить всевозможные яства, утехи и реализовать самые причудливые фантазии для ублажения своих страстей, инстинктов,
желаний – и угрозой мучительной, самой позорной в глазах
людей смертью – на кресте, бездомным, бродягой. Представь
себе весы: на одной чаше – жизнь и свобода, власть и богатства,
плотские утехи и наслаждения, а на другой – крест, преломлённые и пробитые руки, ноги, предательство, жуткое страдание…
И как тут сделать выбор, опираясь на логику и разумные доводы своего сознания? Тем более, у суда не было никаких доказательств моей вины. Требовался лишь короткий ответ на провокационный вопрос. Надо было сказать: «Да» или «Нет». И
вот из этого, казалось бы, простого ответа зависела правда или
ложь, жизнь или смерть. Выбор дальнейшего пути, определяемого одним коротким словом.
Я слушал, опасаясь хоть чем-то нарушить его рассказ, и жадно ожидал его продолжения.
Он продолжил, не прерываясь:
— Ум мой, как растревоженный клубок змей, нашёптывал
мне тысячи и тысячи аргументов, объяснений и доводов. Я
жалел себя и находил миллион обоснований в пользу жизни.
Мол, все так живут и поступают, и кому это, по логике, нужен
мой крест – ведь никто не оценит по достоинству, да и достойных-то, как нашептывали змеи, нет – все грешны. И никакой
это не чёрт с рогами, не изысканный щеголь тебе говорит. Никто другой, а только я сам истязал себя искушениями. Иногда в
моем сознании ярко и явственно возникали сладкие, манящие
картины безраздельного властвования. Трудно мне, признаюсь, давался выбор.
И знаешь, что помогает его делать? Правильно поставленный вопрос и честный на него ответ. Правильный вопрос – это
уже почти наполовину правильный ответ! Такой вопрос, как
луч света, озаряет тёмные углы твоего сознания, растворяет
мрак и помогает пробиться к яркому сиянию души, теплу своего сердца. Именно там ты и найдешь правильный ответ. Правильный ответ – это право и сила сделать шаг на истинный,
именно свой путь и свершение честных дел. Это понимание и
твёрдая уверенность в том, что ты идёшь своей дорогой, дорогой, предназначенной тебе Творцом, все это дает тебе огромную силу во всех её проявлениях. Истязай себя вопросами, ищи
ответы.
Возможно, твой путь будет мучительным и сопряжённым с
тревогами, сложностями, новыми испытаниями и непосильным трудом, лишениями и терзаниями. Но это единственно
верный – свой путь! И осознание, ощущение, понимание и твёрдая уверенность в том, что твоя дорога освящена светом твоей
души, а, значит, светом Творца, делает тебя сильным, смелым,
мужественным и достойным. Не надо страшиться этих изматывающе – мучительных, тревожных моментов выбора. Нет в том
никакой слабости – терзаться вопросами, сомнениями и тревогами, определяя свою дорогу, копаясь в себе и мучаясь.
Только не концентрируйся на сложившейся ситуации, не
ходи вокруг да около, оттягивая решение. Вот, например, как
здесь – не смотри на камень, на тропы и не терзайся мыслью: я
стою здесь и мне надо выбрать, куда, с кем и как идти. Поверь,
вся наша жизнь – бесконечный путь познания и развития, ежесекундного выбора и приобретения опыта, движения вверх –
ступень за ступенью. Для чего ты идёшь и какова твоя истинная
цель? Ответ с тобой, в твоём сердце. Слушай – и услышишь. У
тебя, как и у всех, есть знание – вам его даровали, и всё главное
уже сказано. Обращайся к нему вдумчиво и с благодарностью.
Иди спокойно с миром. Не предавай себя, не предавай Учителей. Твои доспехи и защита, твоё оружие – любовь, вера, мужество. Иди вперёд смело, сохраняя веру и своё достоинство,
оберегая честь и любовь. Не допускай сомнений, страха ошибиться, малодушия и высокомерия!
Я слушал Его голос, а затем вдохнул полной грудью, сделал
шаг и непостижимым образом оказался за камнем. Сказанное
непрестанно звучало во мне, и я делал шаг за шагом, осознавая
силу веры и ясность мысли.
Оборачиваться для прощального взгляда не хотелось. Не
было желания убедиться, что Он остался на камне, и было абсолютно неважно, сидит на нём ещё кто-то или нет. Важно было
ощущение Его в своем сердце.
Утро пришло неожиданно, как-то сразу. Словно не было
ночи и этого необыкновенного видения. Было ли ощущение
чуда? Пожалуй, да. Чувства своей особенности, а тем более избранности не было вовсе.
И ещё более твёрдое понимание того, что стою на пороге
важных и значительных событий в моей судьбе, знаменующих
новый этап жизни. Не знаю, как и что будет, но истинно верю
в то, что выбирать буду по совести, так, как моей душе угодно и
с полной ответственностью. Предстоит без страха и с достоинством преодолевать океан жизни, прокладывать свой курс по
просторам бытия. Следовать своим курсом.
ЧАСТЬ 1
Хождение
Достоинство человека определяется тем, каким путем он идет к цели, а не тем, достигает ли он ее.
Абай Кунанбаев
Палуба дрожала под ногами мелкой, частой дрожью.
Корабль на подводных крыльях набирал скорость в готовности стать на крыло, опираясь на твердь воды. Двигатели наращивали обороты, форсируя всю мощь в ожидании
момента выхода на крейсерскую скорость. А пока надсадные
усилия мотора и желание скорее освободиться от растущего
давления в цилиндрах двигателя передавались всему кораблю.
Из двух небольших труб вылетал струёй вертикально вверх
чёрный дым и, постепенно и низко стелясь над водой, не спешно отлетал к удаляющемуся причалу.
Я стоял на корме, и ступни вибрировали, поглощая частую
палубную дрожь, которая мелкой зыбью постепенно поднималась, затухая по мере движения от ступней вверх, растворяясь в
теле и потом неожиданно вновь возникая в голове. Но это уже
не было механической дрожью судна. Казалось, что мозг дрожит сам по себе в своем ритме и частоте, которые, по счастью,
не совпадали с частотой колебаний корабля. Если бы они совпали, то наверняка попали в резонанс и тогда уж точно голова бы лопнула. И разлетелась бы не столько от механических
вибраций, а скорее от массивного, плотного наплыва мыслей,
возникавших и пролетавших бурным потоком в голове.
Гипотезы не поспевали за гаммой эмоций и чувств, которые
вспыхивали и проносились в душе с такой скоростью и в таком
количестве, что я не успевал дать всем им оценку, ощутить и
осмыслить. Сердце колотилось учащённо, пытаясь догнать бурление кипучих переживаний и нешуточных страстей. Казалось,
оно торопится, спешит не отстать от набирающего обороты
двигателя корабля.
Внезапно по щеке скатилась слеза и я смущённо украдкой
смахнул её, бегло окинув боковым взором стоящих рядом пассажиров, стесняясь возможной реакции на такие сантименты.
Чтобы отвлечься от накативших волнений, надо было на
чем-то сосредоточиться. И я стал в поисках подспорья мурлыкать старую песенку «Как провожают пароходы…», подходящую моменту. И следом подумалось о том, что вот уж воистину – корабли провожают совсем не так, как поезда. Возьмём
вокзал, к примеру. Ну, пробежал за окном по перрону самый
энергичный из провожающих, промелькнув коротким взмахом
руки и натянутой улыбкой на запыхавшемся лице. А потом пассажиры начинают суетливо устраиваться, раскладывая вещи,
доставая варёные яйца и котлеты, распространяя запах снеди
по всему вагону, будто их долго не кормили и единственная
возможность утолить голод – это вот так, сразу после отхода
поезда налопаться всласть в отместку или на зависть тем, кто
провожал. Похоже, что именно эти оставшиеся на перроне не
давали уехавшим наесться, или наоборот – упрямо сами сидели
на строгой диете и теперь с радостью провожали отъезжающих
в надежде поскорее вернуться домой и тоже с наслаждением
утолить голод.
В порту совсем другое дело. Вот корабль, даже тот, что на
подводных крыльях, плавно отчаливает от пристани – и между
отплывающими (и тут сравните мелодию слов «я отчаливаю»
и «я отъезжаю», – это же две разные песни!) – и провожающими медленно, не суетливо образуется тёмное пространство
между корпусом корабля и стеной причала. Далеко внизу, как
в бездонной пропасти ущелья, начинает смутно проявляться
лихорадочно и хаотично колеблющееся нечто. И только через
некоторое время это нечто в потоке врывающегося света оказывается водой – вначале черной, едва узнаваемой; и по мере
того, как плавно растёт расстояние, и вода постепенно насыщается светом, преображается из глубокой черноты в зеленовато-коричневатую жидкость, вспенивающуюся и бурлящую от
набирающих обороты винтов корабля.
Отплывающие спокойно стоят вдоль борта и на корме, между ними и провожающими медленно увеличивается расстояние до самого последнего момента, пока корма нехотя, до предела оттягивая момент расставания, не оторвётся от причала,
расставаясь с портом приписки корабля, уходящего в плавание.
Берег и причал медленно отходили вдаль. Создавалось впечатление, что уплывает земля, а не корабль и только дребезжание, вибрация и покачивание на волнах говорили об обратном.
Пассажиры без суеты начинали расходиться, вторя неспешному уходу провожающих. И те и другие уже переставали различать друг друга. Обычно первыми заканчивают сцену проводов, покидая причал, оставшиеся на берегу, а на отплывающем
корабле спешить некуда.
В этот раз на удаляющемся причале остались два человека,
и я долго за ними наблюдал, всматриваясь вдаль. Удивительна
была та чёткость, с которой удавалось различить маму и папу
на таком расстоянии. Видимо, накатившая слеза создала эффект линзы и придала б;льшую зоркость взгляду. Скорее всего
родители уже не могли разглядеть одинокую фигуру на поднявшейся над водой кормой. Корабль встал на крылья и скорее
летел, чем плыл. Вибрация почти утихла и форсажный гул двигателя перешел в ровное и приятное урчание.
Водный лайнер мчал меня не просто в другой город, он переносил в другую жизнь. Это осознание пришло с такой отчетливо
кристальной ясностью, что сердце в груди сжалось от волнения
и трепета ожидания неизведанного, неясного и тревожного,
как всё новое. Прижавшиеся друг к друг родители тоже это понимали и старались сохранить эхо уходящего этапа жизни, пытаясь разглядеть сына вдали или просто догадаться, что видят,
ощущая неразрывную нить. Близость с родителями сохранится
на всю жизнь, но это будет уже другая, иной категории связь,
постоянная даже на больших расстояниях общность.
Несмотря на то, что мы уже друг друга не могли различить, я
знал, что на удаляющейся белой полоске, ставшей совсем узкой
причальной стенке, едва заметно возвышающейся над гладью
реки, по прежнему стоят два самых родных мне человека, и они не
сомневались, что сын всё еще смотрит на них так же, как они смотрели на ставший маленьким, летящий вдалеке корабль. Нас продолжал связывать невидимый духовный канал, который сохранится на всю оставшуюся жизнь. Позже мы иногда не виделись
годами, но всегда чувствовали друг друга и слышали без слов.
Прошло 40 лет. За это время в моей жизни было много дорог, но этот переход, отплытие во взрослую жизнь запомнились
навсегда – ярким, щемящим следом на сердце остались две
одинокие фигуры на опустевшем причале родительского дома.
И ещё врезались в память брызги воды от крыльев корабля,
которые залетали на корму сбоку. Эти брызги не пугали и не
гнали в салон с мягкими, удобными самолётными креслами.
Необычно и странно, что эти капли не будили, не отрезвляли, а
наоборот уносили в иное измерение, погружая в гипноз, видения, размывая границы реальности в сознании, когда растворяешься во времени и пространстве и перестаёшь себя ощущать.
Не существуют, размыты все рамки и только в глубине души
маяком вспыхивает ярким светом звезды импульс – аз есмь.
Прошло 40 лет… Вспомнилось, как тогда, на палубе абсолютно неожиданно возник вопрос, который потом не давал покоя много лет: «Спасённый из воды Моше 40 лет водил иудеев по пустыне. Почему именно 40, а не 33 или 45?». Тогда этот
вопрос возник во мне в пограничный момент перехода из яви
в другую реальность, когда капли воды на лице, обдуваемые
ветром, как ни странно, перестали ощущаться. Перед глазами
внезапно проявилась, возникла пустынная земля и дорога, ведущая к поросшему редким, жиденьким кустарником бугру,
очерчивающему плавной дугой горизонт. Всё виделось и ощущалось абсолютно живой реальностью.
Совершался медленный, монотонный переход в группе людей. За спиной была дорога, по которой они пришли, слегка
вьющаяся, обходя невысокие возвышенности бескрайней равнины. А вот здесь, перед ними, она не обходила холм, а взбиралась вверх – на вершину невысокой горки и странникам
предстоял не очень крутой, но длительный и изматывающий
подъём. Это в начале перехода, когда много сил и энергичного
задора, такие подъёмы были как забава – бодренько поднялся
и весело сбежал, мельком оглянув однообразные окрестности,
не задерживаясь на вершине.
Но вот с годами долгих, непрерывных, полных лишений
странствий без остановок и отдыха даже такие незначительные
возвышенности становились неприятными и вызывали вместо
привычного раньше воодушевления и соперничества, любопытства и интереса – раздражение, апатию и становившийся
навязчивым вопрос: «Зачем?».
Поднявшая с привычного, насиженного места высокая цель
и ощущение сопричастности чему-то великому и возвышенному затуманились в ежедневном преодолении мелких и крупных, но многочисленных и не прекращающихся бытовых проблем, заботе о хлебе и крове. И так на протяжении уже 39 лет.
И где она мечта – Земля Обетованная?
Все больше чувствовалось и становилось яснее, что подобные ощущения и безответный главный вопрос присутствует
в той или иной степени остроты у каждого в их растянувшейся цепочкой, напоминающей жиденькую колонну, группе. За
исключением, пожалуй, одного – медленно идущего во главе
группы мужчины преклонных лет. Казалось, что этот седой
бородатый старик точно знает ответ на вопрос: «Зачем?». Наверняка он знал ответ и на вопрос: «Куда?» – и ведал, где она
находится, эта вожделенная Земля, мечта о которой побудила
предков много лет назад на исход из Египта. А если бы не знал,
то зачем бы они за ним шли столько лет?
Возможно, ответ знали и ушедшие предки? Вероятно, они
даже понимали в каком направлении двигаться и где оно счастье. «Может быть, может быть…», – прозвучало в такт размеренным шагам в глубине сознания. За время похода многие уже
умерли и из тех, кто вышел из исходной точки в начале пути,
на этот момент остались единицы. Они брели в конце группы,
опираясь на посохи-палки или поддерживаемые более молодыми соплеменниками. Эти старики, изнурённые длинной и
трудной дорогой, шли молча, и во время стоянок также были
немногословны. Молодежь всё чаще и чаще пыталась получить
от них ответ о конечном пункте их путешествия и о том, когда
же, наконец, они придут.
Конечно же, они все знали общую задекларированную
цель – прийти в землю необыкновенную и обещанную им
для счастливой жизни; и что они избранный народ, которому
именно и предназначается эта земля, дарующая свободную,
сытную жизнь. И после многих лет лишений и странствований
заживут они там счастливо, как в раю. Но со временем молодым все больше и сильнее хотелось понять – где раскинулась эта
земля, как именно она выглядит. Как они узнают, что пришли
или хотя бы приближаются?
Все эти годы их окружал унылый не меняющийся годами
пейзаж долины Эсхол. Прекрасным воспоминанием остался
позади Оазис Кадеса и возникло даже предположение, что покинутый дом, а может быть оазис и были той самой вожделенной Землей благоденствия. Но нет и нет! Невозможно измерить обетованную землю лишь количеством воды и фиников.
Несколько раз они выходили на обширные земли, которые
были и плодородны и красивы, но заняты другими племенами,
например, народом хананейским, который им якобы Бог предписывал уничтожить полностью. За что? За то, что живут вольно и хорошо, а Бог считает, что они его не слишком почитают и
уж очень свободны?! Но возможно ли счастливо обживаться на
крови и начинать новую жизнь с убийства? Какая ж это Земля
Обетованная и какая может быть там, после всего этого, райская, счастливая жизнь?! Со слов немногочисленных стариков
им вроде бы так и стоило поступить. Загадки, дилеммы…
В моём сознании независимо от мерной ходьбы прокручивались калейдоскопом в который раз вопросы, а ответы, приходящие на них вызывали холод страха и тревоги потому что
ставили под сомнение основы всего. Эти сомнения давили и
душили, хватая за горло, сжимая мозг и не было сил озвучить
их старшим или лидеру группы.
И вот опять впереди был очередной волнообразный холм,
который своей высотой мог претендовать на статус невысокой
горки. Нам предстояло подняться на него, и не было уже никаких сомнений, что с его вершины перед ними откроется все та
же бескрайняя то ли степь то ли пустыня, покрытая редким кустарником и где-нигде торчащими одинокими деревьями. Где
же этот обещанный райский уголок – Земля Обетованная,
где текут мед и молоко?
Старики молчали или отвечали односложно и привычно
выученными уже всеми словами об избранности и предназначении достичь высокой цели – жить свободно и вольготно в
райском уголке Земли. Отвечая молодым, они с опаской поглядывали на вожака, который ввёл и поддерживал жесточайший
порядок и дисциплину, в связи с чем не полагалось дискутировать о цели пути и ходе её достижения. Полагалось покорно
слушать его и идти. Любой ропот и недовольство предводитель
пресекал строгими наказаниями. А ещё более жестоко он поступал с теми, кто решался с ним заговорить и поставить конкретные вопросы.
И вот так с годами бывшее воодушевление мечтой и страсть
высокого желания сменились страхом и унынием. Вера в то,
что они, в конце концов, придут к благой цели и вожак знает
куда идти растворились в тысячах километров позади и многочисленных мелких и крупных трудностях. У каждого на первом
месте были три вопроса: «Когда?», «Где?» и «Зачем?». И даже
явленные чудеса не укрепили веру. Необыкновенное возникало, впечатляло и быстро, утрачивая свое влияние, уходило в
прошлое, а дорога с ежедневными и постоянными сложностями и проблемами – вот она под и перед тобой и этот путь надо
преодолевать постоянно.
Так за размышлениями я и не заметил, как постепенно, медленно, монотонным шагом странники взошли на плоскую вершину холма, которая на противоположной стороне, перед спуском,
оканчивалась довольно большим камнем, почти скалой, венчавшей возвышенность. Утомлённые долгим подъёмом иудеи из последних сил добрели к этому камню и расселись, привалившись к
нему. Как и ожидалось, перед ними открылся всё тот же унылый
пейзаж – бескрайняя пустыня Фаран, уходящая за горизонт.
Усталость и очередная порция разочарования навалились на них и усилили жажду, мучавшую их в последние дни.
Запасы воды были на исходе, и было неизвестно, когда они добредут к источнику. Мудрец-вожак очень экономно, буквально
по глотку в день вот уже три дня выдавал им живительную влагу из усыхающих запасов. Вот и сейчас, немного отдышавшись,
люди потянулись к нему за обещанным на покорённой вершине глотком такого желанного пития.
Я находился почти в конце очереди среди немногочисленной группы бойких юношей, которым полагалось получать довольствие в числе последних, как самым молодым и сильным.
И это казалось, пожалуй, одним из немногих справедливых
правил среди установленных вожаком.
Наконец подошла и моя очередь.
Растягивая удовольствие, я мелкими глотками пропускал
малую порцию жидкости в себя. Приходилось прилагать колоссальные усилия, все силы, чтобы сдержаться и не утолить
измучившую жажду большими, лихорадочными глотками.
Оставшиеся капли бережно слизал с обветренных и потрескавшихся, шершавых губ, которые, как казалось, в одно мгновение
могут впитать влагу.
Наверное, так бы и произошло, если б не это замедленное
движение языком, который тоже с усилием приходилось удерживать от поспешности. Я ощущал, как вода проникает и растекается мельчайшими частичками (молекулами или атомами,
но тогда такие понятия и слова были неизвестны) по всему телу,
в каждый уголок, клеточку организма, взбадривая и придавая
им жизненную силу.
Эти несколько глотков освежили меня отрезвили и наполнили энергией. Я сравнивал себя с цветком, окропленным и
оживлённым дождиком, поднявшим свою головку после долгой засухи. Неожиданно для себя вдруг услыхал произнесенный хриплым голосом свой собственный вопрос:
— Доколе!?
Поперхнувшись и откашлявшись, я повторил окрепшим голосом твердо, громко и ясно, так, что меня услышали все. Это
было опять всего лишь одно слово:
— Доколе???
И это слово-вопрос удивительным, чудесным образом придало мне ещё большую, дополнительную силу. Вдруг почувствовал себя бодрым, ясноголовым и уверенным в своей правоте, в своем праве и в себе, в том, что поступаю единственно
правильно, когда уже невозможно далее оставаться наедине со
своими вопросами. И в этом единственном слове-вопросе прозвучала, вырвалась вся мука терзавшей всех неизвестности.
Старец спокойно обратил в сторону дерзнувшего задать
вопрос свой взор, и в его глазах промелькнула искра лёгкого
удивления и как ни странно радости. Да, именно так, и даже
более — торжества! Казалось, что он рад этому вырвавшемуся
криком слову. Вожак сделал несколько шагов, приближаясь к
вопрошавшему, чтобы то ли рассмотреть его поближе, то ли не
говорить громко. Эти несколько шагов он совершал неспешно,
плавно и его взор был всё время сосредоточен на глазах задавшего вопрос.
В этом взгляде был спокойный свет мудрости человека, понимающего и знающего больше и глубже той картины, что
предстала перед глазами. Не было ни удивления, ни озабоченности к тому, что последует за этим возгласом отважившегося спросить. Казалось, ему или неинтересно, или всё известно
наперёд. А, может, он так устал, что не осталось сил выражать
чувства? (опять вопрос! И сколько же их есть и ещё будет?) Внимательно заглянув ещё глубже в глаза, он спокойно, тихим голосом произнес:
— А что вас, собственно, интересует?
Обращение было подчеркнуто на Вы. И мне это показалось
странным и ещё более удивительным, чем сама картина библейского сюжета, окружающая меня и переживаемая мной
так, словно я именно там нахожусь. Вот уж поистине каламбур – удивление удивляет. Ведь на Вы обращаются, наверное,
только в России. И откуда он знает и, вообще, на каком языке
мы говорим? В этот момент мне показалось, нет, стало ясно,
что мы говорим не вслух, а обмениваемся фразами мысленно.
А тут уж какой язык – всё и так понятно, без слов. И не соврёшь,
и не вильнёшь – твой собеседник считывает, понимает то, что
ты думаешь на самом деле, а не то что хочешь произнести.
Какой значительной и удивительной бывает порой трансформация мысли от возникновения до воплощения в произнесенном слове. Думает человек одно, а говорит, и так случается
часто, совсем другое. И в результате выходит… Да ерунда и трагедии происходят, когда люди говорят, вроде бы слушают, но
не понимают друг друга. А тут — вот здорово! — нет лжи и лицемерия, только думай, что думаешь. Осознание такой, казалось
бы, простой мысли привело в трепетное волнение, но не было
страха или боязни груза ответственности. Я стоял в тихом изумлении от своего открытия с устремленным в глубь себя взором. К реальности вернул меня тихий голос (вот уж стереотип
и привычка! Он просто думал так — тихо и спокойно) старца,
повторившего вопрос:
— Так что вас, собственно, интересует?
И после короткой паузы уточнил:
— Доколе – что?
Я понял, что в этот небольшой промежуток между двумя вопросами сознание старца прокрутило разные варианты поведения и дальнейших действий и это ощущалось в заданном вопросе. Уловить на его лице палитру или оттенки соображений
было совершенно невозможно. Определенно я понимал, что
солгать или вильнуть хоть на микрон (откуда такие термины?)
в сторону невозможно – ты как на рентгене (вот, опять термин
из нынешнего дня!) и даже самая шальная, мгновенная твоя
мысль станет видна, как на ладони.
Все это молнией пронеслось у меня в голове. Стоп! В моей
или того парня, который стоял на холме? Разбираться будем
потом, а пока следовало ответить на поставленный вопрос.
Было странное ощущение не обречённости приговорённого говорить правду и только правду, а наоборот – облегчение и
радость вышедшего на свободу после долгого заточения и услышавшего лязг закрывшихся позади ворот тюрьмы, и только
после этого свободно вздохнувшего полной грудью. И я действительно вдохнул и на выдохе, с чувством облегчения произнес:
— Доколе мы будем вот так, как овцы, брести за тобой?
Было понятно (о чём ясно свидетельствовало выражение
лица и глаз старца, в которых промелькнули весёлые огоньки),
что он совершенно не удивлен вопросом и ему даже приятно
его услышать.
— Пока не придем! Мы все это прекрасно знаем – мы идём в
Землю Обетованную!
Я предполагал такой ответ, и он вызвал во мне чувство легкого раздражения, даже негодования, которые и прозвучали в
моей громкой ответной тираде:
— Да знаем мы это! И отец мой знал и дед и, наверное, прадед!!! И что? Ты-то знаешь, где она? Откуда и куда мы идем?
— Откуда идём и ты знаешь. Вышли мы из Египта, – с легкой
издевкой прозвучал ответ.
— Да, это я знаю. И говорят, что жили мы там не очень плохо
и даже достаточно сытно. Не манна, конечно, но всё же спокойно и не голодали.
В глазах старца промелькнул огонь ярости и из глубин его
сухонького тела вырвалась такая волна возмущения, что показалось будто она меня пошатнула, и воздух вокруг уплотнился
и заколебался.
— Вот именно – не голодали! И это всё, что тебе необходимо?
— Я не хочу, как баран кружить по пустыне!
— А с чего ты взял, что бредём по кругу? Тебе кто-то сказал?
— Ты знаешь, спасённый однажды из воды, дело не в том,
что вокруг одни и те же пески и холмы. Несколько лун тому
назад я сделал памятный знак на нашем пути и вот опять не
миновало и нескольких дней, как мы мимо него снова прошли,
вот разве что повернули правее к этому холму.
— Ты не глуп и наблюдателен!
— Так значит это правда!!! – обида обмана и разочарования,
гнев и возмущение закипели во мне.
— А что ты ещё думаешь? – внимательно глядя мне в глаза,
спокойным голосом спросил старик, опираясь на свой посох и
не обращая внимания на бурю моего негодования. Словно её и
не было.
Мы стояли на вершине холма, вокруг был уходящий за горизонт простор, и можно было практически без колебаний
предположить, что за ним картина не изменится и будет всё та
же унылая пустошь. И что самое грустное, обременительно-печальное – такая же бессодержательная и тоскливая, без событий и открытий, без радостных достижений жизнь. Каждый
новый день будет опять наполнен монотонным, неспешным
шагом привычно бредущих колонной людей, не осознающих
ясно цели и совершенно не ведающих – где и когда будет финиш их долгого и многотрудного пути.
Для очень многих финиш уже наступил – позади осталось
множество могил, обложенных камнями поверх земляных холмиков. И неожиданно вдруг подумалось о том, что на удивление они ещё ни разу не прошли мимо хотя бы одного из таких
холмиков.
— Присядем, – сказал старик, опустился прямо на землю
и опёрся спиной о круто вздымающуюся вверх грань скалы.
Странным был этот одиноко торчащий камень. И странность эта становилась тем более заметной, чем дольше его
разглядываешь и всматриваешься в детали. Вот если бы так
же однообразно, монотонно бредя дальше, люди прошли бы
мимо и не остановились, то, наверняка никто не обратил бы
внимания на загадочность глыбы. Так бы и протопали понуро далее, как проходили ранее мимо множества подобных,
большего или меньшего размера утёсов. В скале была скрыта
какая-то тайна, и уловить ее с первого взгляда было невозможно. Но старик отвлек мое внимание от камня очередным
вопросом:
— А что ты вообще знаешь о нашем походе?
Я оторвал свой взгляд от глыбы и заунывно, нудно забубнил
выученные, известные с самого раннего детства факты, словно
ученик вынужденный отвечать учителю урок – вызубренный,
но не любимый:
— Мы вышли из Египта много лет назад, чтобы избавиться
от рабства и найти обетованную землю, в которой текут реки
молока и мёда!
— И это всё? Не за едой же мы шли?! Ну что ты твердишь,
как попугай? Хотя откуда тебе знать, что такое попугай? А что
ты сам, именно ты сам думаешь, по этому поводу?
Я задумался. В голове вертелись банальности и избитые истины, которые повторялись в третьем и даже уже, пожалуй, четвёртом поколении. Соплеменники расположились неподалёку
и, пользуясь нежданно выдавшейся остановкой, отдыхали – кто
разлёгся, раскинув руки и ноги, кто-то сидя поправлял сандалии, а некоторые что-то жевали. Было видно, как люди измождены и оставалось загадкой что они жуют – ведь припасы уже
были на исходе и провизия скудными порциями выдавалась
ответственными за провиант из все более таявших с каждым
привалом мешков.
Ветер, овевающий холм ровным потоком, слегка шевелил
длинные волосы мужчин и женщин. Воздушный поток ласкал
путников, унося усталость, очищая и даря свежесть. Земля
была тёплой и мягкой, убаюкивающей и клонящей в сон утомлённых путников. Из земного чрева поднимался поток силы и
напитывал распластавшихся людей. В лагере наступал покой,
когда все уже сделали свои мелкие дела и расслабились, и не
было вообще никаких движений — никто их не совершал, набираясь сил. Наступила тишина и, словно вторя ей, утих и ветер, и казалось, что можно услышать собственное дыхание, не
говоря уже о произнесённых словах.
В таком установившемся беззвучии каждое слово было
слышно любому даже самому отдалённо лежащему или сидящему. Понимание этого заставило меня еще глубже задуматься. И от этого осознания, казалось, исчезли даже маломальские остававшиеся звуки во всей округе и наступила
звенящая тишина. Пауза затянулась, но отвечать мне было
необходимо.
— Что я думаю?
Звук моего голоса был хриплым, потрескавшимся и показался мне самому чужим. Поперхнувшись, я откашлялся, прочищая горло и восстанавливая нормальное звучание, а более
всего выкраивая себе ещё немного времени для обдумывания и
формулировки ответа.
— Да, ты! Именно ты! – произнес спокойно мудрец, раздельно произнося слова и предоставляя тем самым мне возможность обрести свой голос и собраться с мыслями и мужеством.
Он, без сомнения, всё понимал.
Выстрелив из глубины легких последней порцией воздуха,
я кашлянул, окончательно прочистив горло и восстанавливая
голос, сделал паузу, снова вдохнул, наполнился вновь воздухом
и на спокойном выдохе негромко произнес:
— Думаю, наш народ ушел из Египта вовсе не из-за еды, а потому, что не мог дольше терпеть преступного попрания своих
прав, ущемления своей свободы и достоинства.
Старец улыбнулся краешками губ и в глазах его промелькнула искорка тёплого огня, и он, повнимательнее всмотревшись в
меня, поговорил:
— А ты понимаешь, что обрести свободу и вступить в новую
землю, лучшую жизнь невозможно без потерь и борьбы? Это как
выйти из старого дома и войти в новый. Старое, ненужное, мешающее новой жизни, надо оставить на пороге обновления – страх,
чувство мнимой защищённости и обеспеченности, инфантильность и слабую веру, безбожие. Избавиться от многочисленных
земных, обременительных связей-привязок и преобразиться.
Чтобы обрести свободу надо оставить несвободу.
Его короткая фраза погрузила меня в задумчивость. Неужели в ней и кроется ответ на все мои вопросы и в ней сокрыта Истина? Во мне заговорил дух противоречия – ну разве можно вот
так, одним предложением разъяснить мои долгие и длинные,
во всех смыслах, рассуждения?! Сколько я прошёл, перемалывая в себе вопросы и возможные толкования, но спокойного принятия единственно верного ответа, принятия не только
умом, но и душой, так и не нашёл.
— Так зачем устраивать эту комедию с хождением по кругу?
Этот патефон с заезженной пластинкой!! – произнес я с раздражением и даже возмущением. Это был почти крик.
Я не понимал, почему так сказал, откуда возникло ощущение всего похода в образе заезженной пластинки, на которой
игла патефона подрыгивает, повторяясь, раз за разом на одном
и том же месте — то ли ямке то ли борозде, а может бугорке.
Дело не в сравнении, просто мелодия, ситуации, сюжет нашей
экспедиции все повторялись и повторялись бесконечно-нудно.
И этот повтор был системным – до тех пор музыка не зазвучит
дальше, пока ты не устранишь, не ликвидируешь причину этого повторения, не преодолеешь эти самые пресловутые борозду
или бугорок. Важно было услышать в этой мелодии главное,
услышать Истину. Истину в себе.
Но, видимо, народ иудейский слушал, но не слышал. И поэтому бродил и бродил, потому что не ощущал ответа в себе. И мало
было услышать ответ, его надо было осознать и принять. Вот и
со мной, похоже, происходила такая история – ответ пришел, и я
его разобрал, мне его даже милостиво вложили в уши. Но откуда
и почему такое возмущение и злость, такое неприятие?
— А ведь сколько раз была возможность сменить пластинку,
заиграть и услышать другую мелодию – в себе и вокруг. А вместо этого многолетнее, серое, однообразное повторение одной
и той же заезженной фразы без стремления сменить, перевернуть пластинку. И сколько было возможностей и сигналов, но
нет… Не было ни сил, ни желания. И главное – веры! – старик
произнёс это с болью и даже горячностью в ответ на мои мысли, развивая их, и в глазах его на миг вспыхнуло яростное пламя возмущения и горечи.
Я удивился этому и промолвил:
— Ну почему же не желаем или не верим? А почему же и
зачем тогда мы идём?
Пламя в глазах старика стремительно разгоралось и это еще
сильнее удивило меня, так как за много лет я не видел его таким возбуждённым.
— Да ты сам только что сказал – зачем. Но понимаете ли вы,
понимаешь ли ты сам, что это на самом деле значит вера? Вера!!!
Он замолчал и его взор обратился внутрь, вглубь самого себя,
и показалось на мгновение, что он исчез и его нет – настолько
глубоко он нырнул в свое естество, задумался и растворился в
своих размышлениях. Через короткое время он опять вернулся
к реальности и как бы вновь предстал передо мной.
Мне это показалось каким-то чудом и словно в продолжение
или подтверждение моих мыслей он произнёс тихо и спокойно:
— Чудеса для чего? Лишь для того, чтобы убедить в том, что
Бог есть. Убедить слабых и маловерных. Таким вот невеждам и
нужны внешние знаки и явления.
В его внезапно тихом после вскрика, ровном голосе не было
даже нотки огорчения и возмущения, а вот я, напротив, с горячность воскликнул:
— Так мне и не надо это доказывать трюками. Я живу с этим
убеждением и верой в душе.
В глазах старца заиграли огоньки лукавства и доброты. Он
мягко и снисходительно и, как мне показалось, даже ласково и
внимательнее всмотрелся в моё лицо, чем несколько, признаюсь,
смутил меня. Пауза немного затянулась, но мудрец не спешил,
и еще какое-то время помолчав, размышляя о чем-то или вспоминая что-то, через некоторое время негромко спросил:
— Ты вот спрашивал – знаю ли я где она находится та самая
земля желанная. А известно ли тебе, что я однажды уже приводил народ наш к Земле Обетованной?
— Это ты про землю Ханаанскую или город Хеврон говоришь? – проявил я свою осведомленность.
— Ух ты! – с наигранным удивлением и внутренним смешком произнёс вожак, – А ты в курсе дела, что я приводил народ
к Земле Обетованной и даже разведчики исследовали её в течение 40 дней с тем, чтобы убедиться, что вот это именно она –
вожделенная и ожидаемая, именно она – та самая земля?
У меня аж дыхание перехватило от услышанного, и я, освобождаясь от распирающего возбуждения, во взволнованном
ожидании ответа выпалил:
— Да ну!!! Ну, и как? Что они сказали?
Мудрец понимающе посмотрел на меня — и вопреки моему
страстному желанию поскорее услышать ответ — не спешил с
ним, а наоборот сделал паузу, задумавшись или вспоминая те
времена. Затем он слегка на мгновение встрепенулся и даже
как-то выпрямился. Было заметно, что старец принял решение, преодолев какие-то сомнения или сделав выбор, и заговорил. Голос его был тих, твёрд и печален:
— Да, мы пришли!! Дошли!!! И привел нас милостивый Бог
к земле Ханаанской. Пошли разведчики и сообщили, что это
именно она – Земля Обетованная. Богатая, плодородная и красивая. И принесли в подтверждение плоды земли этой. Вспомните, — он слегка повернулся в сторону стариков, сидящих неподалеку, — гроздь винограда, которую несли двое на палке, и
она была аж до земли. Ягоды размером с голову. А вкус какой!!!
Кувшины, наполненные из молочных рек, и прочая красота,
вкуснота. И что вы?
Струсили!!! Ну и что из того, что там было много укреплённых городов и люди, жившие на этой земле, огромны как великаны?! Вами овладели сомнение, испуг, страх и неверие в поддержку Бога. Вы не поверили в свои силы и в то, что способны
занять свое место под солнцем на этой прекрасной земле, усомнились в поддержке и силе Бога, который был с вами и привел
к этой изобильной дарами и красотами земле! Ну не брать же
ему еще и палку за вас в руки и отвоёвывать для вас и вместо
вас это вожделенное вами же место. Ах, посмотрите на них! Он
привел, но не предупредил, что придётся побороться за право
обладать этой землей, за свободную и счастливую жизнь.
Старец говорил возбужденно и даже гневно. В глазах бушевало пламя горечи, смесь возмущения и разочарования, боли и
сожаления. Услышанное и его состояние передались мне.
— Так это когда было?
— Да ещё твой дед ходил в разведку. Мы тогда ещё немного прошли, можно сказать недалеко ушли, чудесным образом
перебравшись через море на Синай. И этой переправы, устроенной для вас Богом волшебным образом, оказалось вам, маловерным, мало для свидетельства его милости и силы! – возмущение и гнев вожака звенели булатом о камень на горе и иудеи
втянули головы в плечи.
— А что же потом? Почему не пошли на вожделенную землю? Как же так? – я уловил в своем голосе интонации горечи
созвучные настроению старца.
В ответ голос старика зазвучал громче, и в нём пульсировали
боль и сожаление, сострадание и любовь, скорбь и возмущение:
— Бог не обманул вас — вывел из рабства египетского после множества попыток, усмирив могущественных фараонов, и
привел к Земле Обетованной, показал ее и сказал: «А дальше
вы сами! Хотите жизни сытой, счастливой, свободной – придётся и самим побороться и потрудиться за такую жизнь!» А
вы усомнились, возопили: «Не хотим рисковать и прилагать
усилия». Жестоковыйный вы все народ! – в сердцах воскликнул старик и мне показалось, что он вот-вот плюнет сгоряча в
сторону людей.
— Вместо того, чтобы подумать, решить и делом заняться,
а не рассусоливать, что вы устроили? Вы всю ночь стенали и
роптали: «Ах, мы не умерли в Египте и пустыне, при переправе
через море и от палящего солнца, так что ж нам здесь вот тут
теперь головы сложить?» А требовалось что — взять и делать,
и сделать то, что следует, к чему стремились, предпринять усилие, победить лень и страх и совершить финишный рывок.
Народ блудливый – вы захотели все на блюдечке («с голубой
каёмочкой» неожиданно промелькнула в моей голове молнией
классическая фраза из сегодняшнего дня) получить, чтобы все
само собой случилось, свалилось с неба под ноги то, о чем вы
мечтали и чего вожделели. А что вы сделали сами для себя?
Причитали, жаловались и жалели самих себя, а потом бездумно проявили нетерпение и спешку от страха и неверия! И напоследок еще лучшее, в кавычках, придумали
«И зачем нам такой
Бог, который заставляет воевать за свое счастье? А может нам
лучше обратно – в рабство?».
Дальше — горше и печальнее. Устрашился народ в неверии, а потом обратился к Аарону с просьбой сотворить псевдобога – золотого тельца. Совсем распустились, обезумели без
меня. Вот стоило оставить толпу без надсмотрщика, и стадо
охватил хаос; не имея пастыря оно не знало в растерянности
куда идти. А сами-то вы на что? Свободные, понимаешь, люди!
На что оказались способны?
Мудрец говорил с яростью, горечью и ехидством, почти выкрикивая слова. Все вокруг сидящие или лежащие на земле
буквально приросли к ней и вжались в неё, стараясь спрятаться
от поливающих их напалмом вопросов или малейшего мимолётного взгляда старца.
— И что вы за 40 дней, пока меня не было, сделали? – задал
ещё один вопрос старик и сам же на него ответил, не дожидаясь и не ожидая ответа от охваченной безмолвным страхом и
сжавшейся в смятении, ушедшей в себя и в землю от трепетного ужаса толпы.
Повышая голос, пастырь продолжил:
— Вы отступились от Бога, да ещё и замену ему быстренько соорудили в виде идола – золотого тельца. Сотворили себе
такую дешевую подмену. Веру и мечту променяли на металл,
наивно полагая, что, поклоняясь фетишу, кукле и рукотворному, искусственному богу, вы решите свои вопросы за счет злата,
которое может быть брошено толпе в обмен на веру. Веру истинную променяли на золото и мнимое богатство. Бог не ввел
вот этот народ в Обетованную Землю, – и он пренебрежительно
обвел взором распластавшихся вокруг людей указывая на них
перстом. И, казалось, потоки огня исходили из его глаз и рук
и поливали пренебрежительным укором склоненные головы и
сгорбленные спины. Старик повторил с презрением и возмущением:
— Бог не довёл вот этот народ до цели по причине того, что
он ему не верил, роптал, раздражался и блудодействовал. Как
собака за колбасой – так и раб семенит за поманившим приманкой хозяином, за мнимой сытостью, покоем и возможной
пищей – телесной и псевдо-духовной. И только двое решились
воспротивиться вою большинства, но вялое, инертное большинство определило судьбу народа.
Толпа, оставшись без вожака, опрометчиво и самонадеянно сочла себя народом, людьми, а сама же спешно нашла себе
новую подмену лидера и ложное божество. А без них слаб;?
Швондеры (он-то как про них знает? – мелькнуло и улетело),
пытаясь стать хозяевами своей жизни и положения, остались
лакеями и рабами, желая над собой хозяина, который возьмёт
ответственность за них, их действия, за их жизнь.
Ах, да! Будет совсем хорошо, если этот хозяин ещё и сделает
всё за них. А потом ещё, собаки неблагодарные, и руку, дающую
ту самую пресловутую колбасу, будут норовить цапнуть, и при
этом ещё обвинять в том, что не та колбаса, не так и не там дали
и вообще ведёт себя хозяин не умно, не гуманно – и это всё с
собачьей точки зрения.
Раб не чувствует себя полноценным человеком – ответственным за свои действия, за свою жизнь и почти как собака бежит
за колбаской. Если Бог даёт — они верят в него, а перестал давать или дает меньше, или не так вкусно — тут и послушание, и
вера испаряются как вода в пустыне, и появляются сухость и озлобленность. И вопите в отупении и скудоумии, в возмущении
и злобе: «Назад, в рабство, к привычной колбасе! И вообще теперь у нас другой Бог – мы его создали, и мы ему поклоняемся.
Как же!! В Египте был гарантированный кусок, а тут воевать!
А вдруг убьют и голову кому-то придётся сложить за мечту?!
Так уж лучше жить полуголодным рабом, чем умереть свободным и дать право на свободную жизнь оставшимся в живых?».
И сколько изо всей этой толпы, этого сброда не усомнились?
Только двое! Иисус Навин и Халеев сын, которые не дрогнули,
не отступили от веры и стали убеждать: «Это она! Наша вожделенная Земля, и именно та самая — Обетованная! Да, придется
потрудиться, повоевать и голову сложить кому-то. Только от
Бога не отступайте в своём страхе и неверии!» Как они кричали, просили и молили!!!
Старец произнес всю тираду в запале горечи и гнева, в которых были и сожаление об упущенной возможности, и обида
поражения в той поворотной точке, от которой так преступно
отвернулись соплеменники.
— И что же — вот это, трусливое, инертное стадо решило
судьбу народа. Вот и получите заслуженный приговор — 40 лет
за 40 дней – год за день. Достаточный срок, чтобы обдумать и
понять. Не так ли?
Он стал всматриваться, надеясь услышать ответ или хотя бы
прочесть его в глазах онемевших людей. Наши глаза встретились. В первый раз я позволил себе, сумел встретиться с ним
взором. Раньше, предчувствуя момент, когда наши взгляды
пересекутся, я отводил свой и не решался посмотреть. А вот
сейчас смотрел открыто и спокойно без дерзкого вызова или
подобострастия. Я не хотел ничего доказывать или утверждать,
не вкладывал во взгляд силу или вызов. На сей раз мне не пришлось собираться с духом, чтобы заговорить:
— Я думаю, что становление свободного человека и становление покорного человека – разные процессы, у них разные цели и
соответственно мотивы тоже разные. Освобождение от рабства и
свобода, вера и послушание – вещи не связанные автоматически.
Я сам удивился своему голосу и тому, как и что я сказал. В
сознании прояснилось, во всем моём естестве возникло ощущение, что удалось выразить несколькими простыми словами
всё то, о чем размышлял долгими днями и ночами – смутными
бессонными ночами, тревожными от неизвестности рассветами и долгой дорогой. Дорогой, которая обязательно должна
иметь смысл и вести к цели. А была ли у всех нас, бредущих по
такому долгому, трудному, неизведанному пути общая цель?
Вопрос, ранее возникающий и маячивший обычно фоном в
череде, как мне казалось, более важных и значимых вопросов,
вдруг неожиданно вышел из тумана вторичности и стал большим и важным.
Вожак расценил нахлынувшую на меня задумчивость как
смущение и робость после высказанных, выстраданных мною
слов. Напротив, возникшая пауза была вызвана скорее иным —
на человека, который долго думал, размышлял, искал ответ,
осознавал его и оттачивал формулировку – вдруг после томительных и продолжительных блужданий все мучительные искания складываются в несколько слов, короткую фразу и ты
испытываешь странное чувство — на тебя накатывает волна
лёгкости и даже опустошения избавления от бремени.
Пожалуй, так чувствует себя роженица после многих месяцев вынашивания, ожидания, волнений, отдав последние
силы, с удивлением и восторгом глядя на плод своих мучительных родов, испытывая одновременно опустошение, удивление
и радость. Старик решил осадить отважившегося умничать и
рассуждать юношу:
— Да что ты понимаешь в вере и покорности! Сколько вам
было чудес явлено, чтобы эта самая вера в вас окрепла, чтобы
убедились маловерные в существовании, силе и заботе Бога.
Вам и манна небесная в пустыне лилась и перепела с неба валились прямо в руки! Так нет же — вам этого мало. Оно же неизвестно откуда и непонятно как, – ехидно ёрничая, передразнил
он толпу. Вот золотой телец – это ясно! Вот он перед глазами,
да еще и нами придуманный, созданный и потому понятный. А
как понять Бога, да и где он? Тупое, неразумное стадо, не желающее не то что думать или понимать, а элементарно не готовое
просто выполнить волю свыше. Бог милостиво дал, и я принес
вам скрижали, так вы даже этого исполнить не способны оказались. Эх, жаль в гневе я их разбил! Было бы во что носом вас
отступников, олухов тыкать!
Старик даже крякнул от досады и на лице его явственно отразились разочарование, досада и страдание от утраты. Мне
стало жаль его, его сил и надежд, которые, как он считал в эту
минуту, были растрачены напрасно. Но вместо слов поддержки
и одобрения у меня опять наружу вылились выстраданные вопросы и соображения:
— Так эти скрижали – такая же скрытая форма рабства, облагороженный и даже возвышенный, но кнут послушания. Получается, что ушли от одного хозяина и пришли к другому —
более сильному, сакрализированному и могущественному. Так
в чем же принципиальная разница и чем скрижали лучше? В
чём смысл?
Старик послышалось кашлянул от удивления и, отступив на
шаг назад, внимательным и медленным взором окинул меня с
головы до ног, словно находясь ближе, не мог этого сделать, и я
по формату не вписывался в границы его взора (или раньше не
вмещался). Потом сделал ещё полшага назад, и слегка наклонив голову набок, негромко, но грозно спросил:
— Так, что ты себе позволяешь, внук Иисуса Навина? С Богом спорить? А как ты вообще сам представляешь себе свои отношения с Богом? Чего ты ждешь от Него – поучения, защиты,
одобрения, кары, благ или подарков?
В ответ на окрик у меня в сознании и душе возникли не страх
или смятение, а удивительно спокойный синтез и анализ мыслей и чувств, направленный на поиск и формулировку ответов
на поставленные вопросы. После недолгой паузы я заговорил,
и у меня создалось впечатление, что я рассуждаю сам с собой
и отвечаю самому себе не вопросы, которые не давали покоя
много лет:
— Не-е-е-т! Я с Богом не спорю, я Его люблю и уважаю! Желаю принять Его всей душой насколько возможно, ощутить всю
Его полноту. Я с Ним прийти к согласию, договориться хочу,
понимая и всецело принимая истинную суть наших договоренностей и союза. Вот ты спрашиваешь, чего я жду и как вижу
наши отношения с Ним. А ведь это все в Завете, по сути дела,
прописано. Во всяком случае, должно быть изложено досконально.
Ведь что такое Завет — это Договор между двумя сторонами. Так ведь? Это ж не циркуляр, спущенный свыше, в виде
Скрижалей, например, где указаны 10 пунктов, которые надо
принять и исполнять без рассуждений — просто делай так, как
сказано. А вот если стороны договариваются и составляют Завет, то они признают права и обязательства друг друга. Это могут быть пусть даже и не равнозначные или равные стороны,
но это, коль договариваются, уж точно уважающие друг друга
стороны, признающие права друг друга и берущие на себя обязательства перед второй стороной.
Я внезапно заговорил (неожиданно и странно все зазвучало)
юридическими или коммерческими терминами из наших дней
и эти мои рассуждения несколько удивили, озадачили и меня и
старика, который подключился к моим мыслям вслух:
— Так ты считаешь для себя возможным и представляешь
свою персону достойной сидеть за столом переговоров и подписывать соглашение с Богом на равных?
Меня поставил в тупик не столько вопрос, сколько слово
«стол». Исходя из реальности блуждания по пустыне, где мы
ни стола, ни стула ни даже кровати не видели, у нас в принципе
таких слов в обиходе не было, и мы их не слышали. И вот на
тебе — я не мог представить не только себя, подписывающего
Договор с Богом, но даже стол и стул вообразить не мог в тот
момент. Это из сегодняшнего дня данная ситуация кажется нелепой, а вот тогда – ступор и растерянность, преодолев которые, не смущаясь произнес:
— Говорить о равенстве с Богом?! Это так же абсурдно, как
рассуждать сейчас об изяществе модели стола, умничать о том,
чего не видел и понять не можешь, так как не обладаешь всей
совокупностью информации и фактов.
— Вот видишь – ты даже стол представить не можешь. А как
же ты можешь представить Бога и рассуждать о договоренностях с ним?
— Да я и не низвожу Его до своего уровня. А тем более стола
– такого ровного и плоского. Это невозможно, самонадеянно и
глупо. Невозможно понять уровень Бога и познать Его. Бог на
то и Бог, что непознаваем и всеобъемлющ.
Как можно представить или познать безграничную и бескрайнюю мысль и знания, Космос? Как можно собрать все факты, все образы – всё, всё, всё, что включает и охватывает Бог.
Ведь это всё, что меня окружает это всё и есть во мне!!!! Пьер
Безухов вроде бы так и кричал у Толстого: «Всё вокруг – это
я!!!». Я разобраться хочу… Истину принять. Понять, как поступать, как жить с собой и Богом в ладу.
Мудрец с пониманием и даже вроде с сочувствием и теплотой посмотрел на меня, и волна приятного озноба прокатилась
по всему моему телу от кончиков пальцев ног до самой макушки. Эти волны прокатились несколько раз вверх-вниз, согревая
и вызывая на резонансе волны в каждом моем органе, в каждой
клеточке, усиливая биение и импульсы моего сердца.
А потом волны утихли, и все успокоилось как море после налетевшего волнения и только сердце продолжало импульсивно, мерно сокращаться, пропуская кровь, и на сильном толчке,
под давлением выстреливая его в артерию. В одном ритме с
ним в моём мозгу, в моём сознании пульсировали мысли. И это
сочетание – сердца и ума – делало меня наполненным, и эта
наполненность не вмещалась в моё тело и изливалась, излучалась вовне, душа сливалась в радостном порыве с одухотворенным пространством.
— С Богом договориться хочет! — с улыбкой тихо произнес
старец. — Ты вначале с собой разберись и договорись. Я вон 40
лет вожу и толку – 0,3%. Ходят как бараны, просят и молятся,
поклонами лбы расквашивают. На чудо смотрят как на обыденное явление – перепела и манна с неба валятся, моря расступаются, а они все в Боге сомневаются и вопят – предъявите-ка нам Его, докажите нам Его существование. Бог привел к
вашей мечте! И что???
Так будьте смелы и возьмите обязательства и ответственность
на себя, а не живите в страхе, сомневаясь, прося и ожидая! Поверьте, что вы и как раз именно вы сможете исполнить желаемое
и получить ожидаемое, мечту реализовать, в конце концов. А как
подписывать договор с теми, кто трусит и не верит в себя? Бог
хочет иметь дело с теми, кто верит. Верит в Него, верит в себя.
Вы не можете быть равными Богу по определению, но быть
причастными и ощущать единство, родство, общность – это по
силам, это возможно и может быть даже единственное что необходимо. Прийти к согласию, Завету возможно с теми, у кого
единение с Творцом не декларируемое, а в крови, в душе, в каждой клеточке и атоме и является естеством, не вызывающим
ни грамма сомнения.
Мудрец глубоко задумался и утих. Создавалось впечатление,
что он даже не дышит, погрузившись полностью в себя. После
паузы и звенящей, оглушительной тишины, он взбодрился и
резко спросил:
— А ты знаешь, что Бог вообще хотел в гневе всех уничтожить, но мои мольба и просьба о милосердии убедили Его.
Ваше хождение — это наказание и урок – очистить подотчетное
мне сообщество от всех, имеющих печать раба.
Эта его фраза не вызвала во мне ощущения того, что мне сообщили откровение и мне следовало бы замереть от потрясения, услышав истину, которая была неведома или до этого момента хранилась в тайне. Напротив, вместо блаженной тишины
или восторга избранника, которому дано услышать сокровенное, в душе поднялась волна возмущения, сродни ощущениям
ребенка, которому в сотый раз показывают фокус с пальцем.
То, что так важно и многозначительно сообщил старик, давно было известно, не раз мною обдумано и даже среди странствующих было не принято обсуждать эту тему. Как глоток
чистой воды пришло осознание себя свободным человеком,
много лет бродившим по пустынным землям, много размышлявшим о причине и цели этого хождения, о задачах и смысле
всего происходящего, преодолевшим множество дней и даже
лет обдумывания, споров с самим собой и наконец вкусившим
долгожданную прозрачную, чистую ясность.
Случилась счастливая возможность сказать то, что многократно обдумывалось долгими днями и ночами. Улетучились
навязчивые мысли, вертящиеся в голове и возвращающиеся с
разных сторон надоедливо, не давая покоя и терзая душу, ум,
наполняя сердце сомнениями и страхами от невообразимости и кажущейся несуразности полученных ответов на запрос.
Свершилось преодоление животного страха и желания забиться в укромное место, спрятавшись от приходящих полученных
ответов.
Явилась кристальная прозрачность сознания и все стало на
свои места, и ты, усмирив себя, утихшим, гармоничным сознанием принимаешь выстраданный ответ, исходящий из глубины истерзанной души, которая, как мать, родившая дитя, затихает счастливо и удивленно смотрит на плод своего труда.
Снизошло состояние утвердившегося человека, который долго
собирался сказать вслух что-то крамольно-дерзновенное, не
принятое и не позволительное не только для озвучивания, но
даже преступное для обдумывания, и вот решается и выдает,
выговаривает с выдохом облегчения не в силах более носить в
себе:
— А я думаю, что бестолковое, многолетнее хождение – наоборот – стремление привить рабскую психологию – послушание. В таком случае план Бога — слепая вера, беспрекословное
подчинение в отношениях Бог – Человек. И тогда выходит, что
это Его ответ на наши страхи и сомнения – «А-а-а! Они позволяют себе размышлять, сомневаться, задавать вопросы и проявлять свободолюбие и вольнодумство. Раз так – то походите и
подумайте, как себя вести следует». Это как наказание ребенка,
который поступил не по желанию родителя.
Вожак возмущённо вскинулся:
— Какое вольнодумство? Вот если б вы подумали и сделали
хоть шаг в сторону, но вперёд. Так вы, наоборот, жаловались,
роптали, сомневались и осуждали, а потом возжелали быстренько назад, в стойло. Вы же даже не размышляли, не обсуждали варианты, планы, не спорили о лучшем, как занять то
место, к которому вас уже привели. Вы шли покорно и думали,
что вот вас сейчас приведут в сытый, теплый и спокойный хлев.
Биться за мечту духа не хватило! Одолела рабская модель поведения – за тебя подумают и решат.
У простолюдина, черни практически животные интересы –
покой, сытость, сон ну, еще размножение – спаривание. Раб не
живёт полнокровной жизнью. А как же осознавать себя Человеком и «по капле выдавливать из себя раба»? Это практически
означает совершить переход в другое измерение бытия – новое,
свежее мироощущение, расширенный, углубленный формат
понимания себя и мира. Это иная шкала ценностей в других
осях координат. А чем выдавливать рабское, какой для этого
нужен очищающий пресс?
Мы говорили, задавая друг другу вопросы. Эти вопросы
были обоюдоострыми, как меч крестоносца, и одна грань лезвия был обращена к собеседнику, а вторая – к задающему вопрос и возникала опять же загадка: в чью сторону острие было
направлено, к кому обращено и кому было более опасным.
Несомненно, оба собеседника над этими вопросами мучительно думали давно, и возникли вопросы не спонтанно и не
здесь, у этого камня. Пришла моя очередь принимать меч и отражать выпад, отвечать на поставленный старцем вопрос, озвучивая размышления по этому поводу:
— Как выдавить из себя раба? – протяжно повторил я, подбирая слова для ответа, – Думаю так же, как мы сейчас ведем
беседу — задавая вопросы самому себе, собеседнику и мучительно находя ответы. Только обязательно отвечать по-честному, без страха услышать мерзкое и неприятное. Признаться
себе самому, что вот сейчас ты действительно раб. И чей ты
раб? Почему? И не ужаснуться, и не отвернуться от самого себя,
когда найдешь, родишь в муках ответ, а потом задать вопрос:
«А что мне делать, чтобы не быть рабом? Что в себе исправить,
от чего избавиться или, что наоборот, приобрести».
Каждый сам и только сам выбирает – раб он или свободный
распорядитель своей собственной судьбы. Рабство в сознании,
а вовсе не произвол фараона удерживает человека в болоте невежества, нищете, озлобленности, недовольстве всем и всеми,
самой жизнью.
Выбор между трущобами невежества, фактическим рабством, перманентной ненавистью ко всему прогрессивному,
подавленностью, с одной стороны, и светом просвещения, благосостоянием, прогрессом – с другой, творится исключительно
в сознании каждого конкретного человека.
Принятие свободы как осознанной необходимости равносильно моральной, эмоциональной потребности, это избавление от добровольного рабства идеологии, общины, социума.
Самое главное, я думаю, надо быть честным и поверить в
себя, в то, что ты можешь измениться и изменить свою жизнь.
Не кто-то, а именно ты. Прийти к себе и найти точку опоры и
роста в себе для дальнейшего раскрытия и развития себя, семьи, общества, земли, космоса в осознании единства с Богом.
Взять на себя персональную ответственность, а не делегировать
её кому-то, даже Богу.
Через взгляд в себя и понимание себя увидеть и принять
мир по-иному, ощутив в себе опору, фундамент, крепкий, как
эта скала. У меня создалось впечатление, что именно такой порыв и смутил Бога, и он воспринял желание понять себя, пойти
своим путем за отступничество и отречение — уйдут из-под Его
воли и контроля. Так ведь я не собираюсь от Него отрекаться,
наоборот, принимаю всей душой и желаю именно Его ощущать
фундаментальной точкой опоры в себе. Впрочем, невозможно
смутить Бога. Все свершается по Его плану, и Он постоянно делает его лучшим для каждого.
Старец был спокоен и умиротворен. Мои слова, на удивление, не вызвали у него ни возмущения, ни даже капли недовольства. Он слушал, думая о своём, и могло показаться, что
он вообще не слышал моей тирады. Возникла пауза. Я стоял
с облегчением, ощущая приятное тепло, разливающееся по
всему телу, а старец пребывал в задумчивости, словно вел внутренний диалог с кем-то, и на его лице слегка проявлялись едва
уловимые импульсы под кожей, отражая течение подспудного,
глубинного разговора, который плавно, тихо излился наружу
опять же в виде вопросов:
— Так, может, Он и водит вас столько лет по этой пустыне с
унылым, бессодержательным и ничем не отвлекающим от размышлений пейзажем, чтобы вы решились задавать вопросы и
честно отвечать на них? И сколько из вас это сделало? Ты один?
А ты узнавал у других – что они сами думают о своем походе,
версии – зачем и почему столько лет идут?
— Не знаю… Не знаю. Мне бы самому разобраться. Одно
могу сказать – дальше я так жить не могу – бестолково и безответственно прожигать жизнь, бредя бесполезно за, пусть и уважаемым, но пастырем. Я не овца и не баран, который нуждается в пастухе. На этот вопрос я себе уже ответил. Ко мне здесь,
вот именно здесь и сейчас пришло осознание, что дальше мне
в другую сторону.
Пришло отчётливое понимание, что после моей дерзкой
речи и откровенно изложенных соображений, претендующих
на правоту, может последовать изгнание или даже смерть.
Мудрец был спокоен, и неожиданно веселые лучики заиграли в глубине его глаз, как у ребенка, увидевшего долгожданную
игрушку, но не уверенного, что ему её купят.
— Ну что ж. Решил – иди. Иди своей дорогой! Только вот
перед нашим расставанием есть одно дело. Ты же не был свидетелем ни одного чуда и только со слов старших слышал и на
слово верил, я так полагаю, в их свидетельства. Так вот, перед
уходом решено показать тебе силу веры и силу Бога. Не для
покорения или устрашения. Для того, чтобы ты видел мощь и
помнил, что есть высшая, могучая сила, и не впадал в гордыню.
Совладаешь с ней, так, возможно, ранее нас окажешься в Земле
Обетованной.
Он обернулся лицом к камню и замер. Я стоял недалеко от
него и ощущал плотность наступившей тишины и сгустившегося пространства, в котором стало нарастать напряжение. Это
напряжение росло, ощущалось уплотнение воздуха и даже его
вибрация, улавливались проходящие поверх мелкой ряби дрожащего воздуха плавные, накатывающие волны напряжения, я
не мог понять откуда всё это исходит и во что выльется. В глубине сознания я понимал, что это будет не ритуальный крик
или истерический транс, пляска, знаменующая предстоящее
расставание. Однако волнение ожидания неведомого добавило
душевного трепета.
Старик плавным движением повел посохом в сторону камня
и коснулся его концом округлого и темного от земли древка.
Это не был удар с силой после замаха, а действительно лёгкое
касание. В плавном движении было заключено загадочное и
мистическое действо. Из камня брызнула вода. После секундного замешательства я шагнул к ней. Я нисколько не размышлял и не обдумывал – это было интуитивное движение, порыв
души, которому я мгновенно последовал, отвечая зову чистейшего потока.
Подставил ладони под струю и ощутил прохладу и свежесть.
Поднес к лицу, вдохнул прохладу и после секундного наслаждения умыл лицо и ощутил, как моя кожа на лбу и щеках мгновенно поглотила влагу. Затем еще раз протянул руки к потоку
и, наполнив горсть, не спеша поднес её к губам, медленно склонил голову, и мои губы, едва прикоснувшись к воде, ощутили
бодрящую прохладу и удивительный привкус лёгкой медовой
сладости и необыкновенной свежести.
От воды веяло первозданным, первородным истоком, который призывно манил к себе. Решившись, я сделал шаг, затем
еще один, потом еще и встал под поток, который, как мне показалось, поднялся чуть выше и продолжал падать мне сверху
на голову, плечи. Я ощущал, как на мою макушку изливается
водопад – это была не сплошная струя воды, а крупные и увесистые, как картечь, капли, а не маленькая, мелкая дробь. Они
напоминали капли опадающей воды, подброшенной в море
вверх или стр;и фонтана, достигшие апогея и летящие вниз,
набирая скорость, крупными хрустальными шариками.
Такие сравнения возникали неведомым образом в воображении человека, всю свою жизнь ходившего по пустыне и не
видевшего, в отличие от старших предков, моря, а тем белее
фонтана (даже слово это появилось у стоящего под струей словно бы ниоткуда, из пространства, из другого времени).
Крупные шарики разбивались о мое темя, лоб, плечи и разлетались в стороны мелкими брызгами. Мощная струя ровной
и плотной силой, как поток водопада, била по мне. Крупные
капли воды не просто смывали, а вышибали с моей кожи и из
моего нутра грязь, наслоившуюся коросту страха и сомнения, а
летящие вместе с крупными каплями мельчайшие брызги, микроскопические частички влаги в то же время жадно впитывались кожей и благоговейно поглощались всеми открывшимися
порами моего тела.
Возникло ощущение, словно влага живительной струей проходит сквозь меня, и я не чувствовал границ своего тела, целиком отдавшись потоку воды и слившись с ним каждой клеточкой, каждым атомом своего естества. Ощущение — я ничто, и я
есть все. Меня нет, и я есть везде. Удивление и тихий восторг,
радость открытия и обретения себя, отсутствие границ времени
и пространства. Все объединилось, слилось в одной точке и вместе с тем не имело предела, растекалось, поглощая пространство.
Сколько продолжалось это блаженство, не могу сказать,
только издалека и во мне прозвучал родной голос: «Пора, мой
друг, пора!».
И следом уже моя собственная мысль: «Однако, друг, действительно пора! Тем более ты же не один, и это нечестно вот
так - одному наслаждаться святостью и благодатью».
Я сделал шаг и вышел из-под потока, ставшего настоящим
водопадом, изливавшимся из камня, и приглашающим жестом позвал изумлённых соплеменников. Они стояли полукругом, затаив дыхание. Меня удивили и рассмешили кружки
и миски у некоторых в руках. После моего жеста они плотной
массой подались вперёд, как колыхнувшееся поле ржи от порыва ветра.
Вожак призвал к порядку: «Вначале старики, женщины и
дети!» – и выстроилась очередь. Люди подходили, подставляли посудины. И отходили молча. Потом пили – кто жадно, а
кто, наоборот, мелкими глоточками, растягивая удовольствие.
Некоторые подставляли руки под струю воды и умывали иссохшее лицо. Но никто почему-то не решился встать, как я, под
извергающийся из камня поток воды.
Я стоял одиноко в стороне и наблюдал. Меня поразило, что
все автоматически и подобострастно, раболепно повторяли
одни и те же движения: подошел, подставил емкость, поклонился, отошел. И так многократно, как будто заело в проекторе
один и тот же кадр.
Старец подошёл ко мне и повелительно спросил:
— Тоже в очередь пойдёшь?
У меня не возникло желания идти в общей массе народа и
тем более стоять в очереди в толпе.
Вместо ответа я отрицательно мотнул головой в одну, а потом ещё сильнее в другую сторону.
— И что теперь? – спросил мудрец
— Пойду, — просто ответил я.
— Обратно? — лукаво спросил старик.
— Нет!
— А куда же?
— Пойду искать Землю Обетованную. Свою землю.
— Так тому и быть! Иди своей дорогой. Правильно. Пройди
предназначенный тебе путь. И мне кажется, что главное ты уже нашёл.
Мне не хотелось ни с кем прощаться и говорить банальных
слов расставания. Тем более выслушивать причитания или напутствия. Вещей не было, все со мной, во мне и, казалось, легко
сделать шаг и пойти. Но только казалось.
Первый самостоятельный шаг дался с большим усилием, через преодоление робости и волнения. Затем каждый последующий шаг становился всё увереннее и тверже. Я не оборачивался
и только ощущал взгляды удаляющихся соплеменников, и непостижимым образом брызги, капли чудесной воды долетали
от камня, провожая, ложились на мою голову и стекали вниз,
смешиваясь с редкими каплями слез. Это были слёзы не горечи, страха или сомнения, а освобождения от них и радости.
Налетел ветер, охлаждающий капли, и я пришел в себя. Вытер мокрое от брызг воды лицо. Брызги залетали сбоку, от подводных крыльев корабля, рассекавших волны.
Двое
«Любовь - универсальная энергия жизни.»
Н. А. Бердяев
Трудный путь по ухабистой дороге остался позади. Сложно назвать дорогой две грунтовые колеи, из которых то
там, то тут выпирали глыбы или вершины пробивающихся скал. Машину на них нещадно трясло на всём протяжении
подъема в горы. Измученные, разбитые бездорожьем путники
вышли из измочаленного ухабами головного джипа. Следом
подъехали ещё три автомобиля.
Некоторое время сгрудившаяся группа путешественников
разминала затёкшие от напряжения ноги, проводя одновременно короткое совещание на пронзительном ветру. После
тепла индийской долины Кулу и прогретой кабины автомобиля холод ощущался особенно остро и не способствовал долгому
обсуждению. В итоге к цели нашего путешествия из всей группы мы отправились вдвоём – Ваня и я. Остальные остались дожидаться нас, укрывшись в машинах.
Мы не мешкая отправились в путь и быстрым шагом вошли
в ущелье. Там было ещё холоднее, даже стал проявляться на
выдохе пар. Вероятнее всего, этому способствовало несколько факторов — повышенная влажность, низкая температура и
наше разгоряченное, учащённое дыхание. Сложность рельефа,
напряжённое внимание и быстрота передвижения согрели нас.
Пройдя чуть больше километра, мы вышли к наиболее опасному участку нашего пути – начинался спуск по крутому, сыпучему
склону ущелья к горной реке. По мере нашего продвижения к
шумевшему внизу потоку становилось еще зябче. Телу уже не
хватало выделенного движением тепла. Тем более что мы стали перемещаться аккуратнее и медленнее. Хотелось запустить
руку в рюкзачок за припасённым свитером.
Но не имело смысла излишне утепляться, да и не до того
было — всё внимание было приковано к тропе. Идти мешали большие округлые камни, напоминавшие огромные яйца.
Влажная поверхность, покрытая зеленоватой слизью, была невероятно скользкой. Эти камни напоминали сохранившуюся со
времен мезозоя или палеозоя кладку динозавров.
Неоднократное посещение долины Кулу развило готовность
к необъяснимым, неподвластным логике и здравому рассудку
явлениям. Что там перепад температур!? Обычное дело, не заслуживающее внимания. Особенно после того случая, когда у
тебя на собственных глазах, вокруг из-под снега появилась зеленая трава, образовав круг диаметром примерно в метр вокруг
ног.
Места здесь такие, что сознание параллельно работает в разных направлениях одновременно и с разной скоростью. Вот и
сейчас мысли о возможной здесь кладке динозавров шли одновременно с максимальным контролем безопасности спуска, обдумыванием сложного и трудно объяснимого температурного
режима этих мест. При этом старался побыстрее надеть все-таки
извлечённый свитер, не спеша беседуя со своим спутником. И
вся эта успешно реализуемая в экстремальных условиях круговерть не следствие редкостных индивидуальных способностей,
а исключительно волшебная особенность территории.
В прошлый наш приезд довелось посещать это место, но тогда мы шли большой группой, и погода была значительно теплее. Помнится, мы даже тёплые вещи на себя не надевали. А
вот сейчас я уже натянул свитер, а все равно пробирал холод, и
даже хотелось вдобавок надеть куртку — их мы так же прихватили на всякий случай. «Так может этот «всякий случай» уже и
наступил?» — с усмешкой подумалось мне. «Нет, лучше все-таки не перегреваться перед купанием».
Шум горной реки перекрывал грохот падающего водопада.
Судя по сочному гулу, он был уже совсем рядом, однако за густым кустарником все ещё не просматривался. Да я и не глядел
по сторонам, так как все моё внимание было сосредоточено на
том, что подворачивалось мне под ноги, с целью не переломать
их на скользких камнях и сохранить в целости.
«Да, путь бывает не только тернистым, но и скользким. Ах,
как же можно тяжко упасть даже на ровном месте! Какая причина тому — невнимательность, рок, беспечность, самонадеянность, глупость, — или усмешка Бога? А может, слабость и
греховность? А что такое греховность и что такое праведность?
Кто определяет, кто знает?» Эти вопросы завертелись замысловатым калейдоскопом и стали отвлекать внимание на опасном
участке.
«Стоп! — скомандовал я стремительному, сродни гремящей
уже совсем рядом стремнине реки, бурному потоку вопросов, —
потом, в спокойной обстановке подумаешь над этими фундаментальными загадками. А то, как навернешься, и будет тебе и
праведность, и греховность, и смех, и слёзы. Нашел время философствовать!»
Запыхавшись, мы вышли на небольшую площадку перед
водопадом. Он был не широк и высотой метров двадцать, но
падал не сплошным потоком, а разделялся скальными выступами на три уступа. В прошлом году здесь было тепло и даже
солнечно, а сейчас сумеречно и пробирал пронизывающий
холод.
Возникшее сомнение, что это тот самый водопад, быстро
улетучилось, а вот ощущение ошибки не отпускало. Но остались холод, скудная освещенность и необъяснимое тревожное состояние. Интересно, откуда это волнение? Не холод же,
в конце концов, причиной. Бывало и холоднее. В том числе в
этих местах. И ничего, пережили, и даже с восторгом, как, например, на перевале Рохтанг. А вот сейчас внутренний трепет и
дрожь были явно не от холода.
Каждая поездка в Индию влекла за собой серьезные последствия и трансформацию. Результатом путешествий являлись
глобальные глубинные изменения, которые отражались даже
на внешности. Я не раз и не за одним заметил, как менялись
люди — от банального похудения до довольно значительного
изменения черт лица без какой-либо пластики.
Эти воспоминания не успокоили. Тревога не утихала. Казалось странным — опасный участок пройден, мы благополучно
вышли к цели похода, а вот радость или просто спокойствие не
пришли. Холодок внутренней тревоги усугублялся холодом,
исходящим от бурного потока, от камней и растительности.
Ощущение холода от деревьев было странным и пугающим —
они ведь живые и от них должно исходить тепло, а тут веяло
промозглым ознобом.
Внутренний необъяснимый трепет мелкой противной вибрацией передался всему телу, и я ощущал волнующую дрожь
каждой клеткой, молекулой и чем-то там еще. «Не войти бы в
резонанс и не разлететься на атомы, превратившись в парок», —
пронеслась странная фантазия, вызванная сценкой из мультика, когда кот или мышонок стремительно убегают, и остается
на экране только облачко вместо них. «Вот бы Ваня удивился,
если б вместо меня вдруг, раз, — и парок пошёл», — весело подумалось мне. Но шутки шутками, а следовало любым способом срочно успокоиться и унять вибрацию. Я сосредоточился
на своем дыхании, и вскоре лихорадочное волнение утихло, и
жизнь плавно потекла, как говорится, в штатном режиме.
Ваня поеживался и осматривался в нерешительности, а потом вопрошающе, с тайной надеждой произнёс:
— Слушай! А может, ну его? Холодрыга какая! Это ж надо! —
он говорил не спрашивая, а умоляя, и мне показалось, что подбородок у него трясется от пробирающей стужи.
Во мне самом опять стала подниматься непонятная дрожь,
которую я подавил волевой волной твёрдой убежденности в
правоте нашего похода, и решительно заявил:
— Так! А чего ж мы сюда припёрлись? Давай по-быстрому
туда и обратно, – произнёс я как можно бодрее, вселяя смелость
и веру не столько в своего товарища, сколько в себя, и добавил с
энтузиазмом: — а знаешь, как потом будет классно!
Конечно, классно! Кто бы сомневался, заведомо верное предсказание — вылезти из ледяной воды, растереться пушистым
махровым полотенцем и надеть сухую и теплую одежду. Абсолютно позитивный и беспроигрышный вариант. И к бабке не ходи!
Мой бодрый оптимистический призыв обязывал к действию, и я стал лихорадочно раздеваться, стараясь подбодрить
самого себя и воодушевить своими примером друга. По старой
памяти решил положить вещи в углубление в скале. А там, на
стенах, как в морозильной камере холодильника, оказался налёт инея. Причём эта изморозь чудесно соседствовала со мхом
и еще чем-то живым и зелёным.
Я уже ничему не удивлялся в этой волшебной долине. Однако увиденная картина вдохновила и подбодрила меня. Оставшись в одних плавках, я с благодарностью погладил зеленый
чубчик, выбивающийся из-под корочки льда, и бодро отправился принимать водные процедуры. Чтобы подойти к водопаду, нужно было ещё пройти несколько метров по колено в
ледяной воде.
Идти следовало не спеша, аккуратно выверяя каждый шаг,
определяя в основном интуицией надёжное и безопасное место
среди скользких камней. Поэтому продвижение было медленным. Холод сковывал ноги, поднимался всё выше и, казалось,
вот-вот схватит сердце мёртвой хваткой. Неожиданно тёплая волна потекла по телу и растворила холод. Видимо, сосуды и мышцы
после ледяного спазма разжались, и в жилах забурлила кровь.
Благодаря такой приятной перемене я уверенно добрался до
водопада и, с воодушевлением задрав голову, посмотрел вверх.
Казалось, вода летит нескончаемо с огромной высоты, прямо с неба. Затем выровнял голову и сделал шаг под водопад.
Упругие струи воды со страшной силой забарабанили по мне.
«Наверное, так чистят ржавчину, когда дробеструйная машина
лупит по железу», — сравнение мелькнуло и пропало в звуке
загудевшей, как от ударов дроби по рельсу, голове. Таким гулом отозвалась макушка на обрушившийся поток.
Плотная, как расплавленный метал, вода лупила по мне нескончаемым потоком свинцовой дроби. Особенно доставалось
моей лысине и лбу. Собственно, и не удивительно — они первыми приняли на себя этот мощный поток, готовый сбить меня с
ног. Чтобы этого не произошло, я расставил ноги пошире, немного наклонился вперёд и упёрся обеими руками в выступающую грудь скалы. Стоять стало надёжней, основательнее, и я
даже расслабился в обретенной стойкости, словно скала поделилась со мной своей силой и монолитностью.
Вода била с такой мощью, что кожа начинала гореть. Тепло
могучей волной растекалось по всему телу, принося уют и спокойствие. Так бывает, когда поешь горячего супа с мороза. Голова уже не ощущала боли от тумаков низвергающегося мощного,
бурного потока водопада, а тело перестало чувствовать бичевые
удары воды. Казалось, я растворился в этой могучей лавине и
полном соитии со стремительным полетом воды и времени.
Неведомо откуда возникла мысль, что сейчас бурные в;ды
подхватят меня и унесут в Лету. И вместо страха стало так
жарко, что, казалось, даже бросило в пот. Как такое возможно? Но я совсем перестал чувствовать, как о разгорячённый,
покрытый испариной лоб бьются холодные градины воды.
Шум водопада растворился в пространстве, и на смену грохоту
бушующего потока пришла тишина. Полная тишина, до звона
в ушах.
Крупные студеные капли охладили раскалённый лоб и сделали свое дело — привели меня в чувство, прояснили сознание
и вернули чёткое восприятие окружающей картины. Я стоял в
полумраке пещеры, и во мне все трепетало. Ощущение сродни
горячке в разгар гриппа, когда всё тело пылает и всего тебя трясёт и лихорадит от жара.
Вода долетала на меня из глубины грота, в котором мы находились. У меня ещё не было ясности, кто эти «мы», но я точно
знал, что пребываю во мраке пещеры я не один. «Не с неба же
в;ды падают, не водопад же в пустыне открылся», — жизнерадостная мысль ознаменовала обретение реальности, которое принесли капли прохладной воды. Влага возвращала меня
к жизни, воскрешая мою память, постепенно восстанавливая
картину событий последних дней.
Вспомнилось, как мы пришли сюда вдвоём. Женщина, которую я сопровождал, находилась в глубине пещеры, а я стоял в
темноте поодаль, в небольшой нише на краю, почти за пределами грота. Её тонкий, светлый силуэт смутно угадывается, когда она размашисто вскидывает руку, разбрызгивая воду, окропляя сидевшего перед ней человека. Из маленькой пригоршни
вода, совершая полёт по высокой дуге, превращается на лету
в крупные хрустальные шарики, которые в полумраке чудесным образом переливаются радужным светом. Удивительно,
ведь солнце еще не взошло, мир по-прежнему поглощен тьмой,
в которой только намечались слабые, серые сумерки, обещая
ясный рассвет. В гроте неярко горел огонь. От широкого замаха её руки несколько капель живительной влаги долетали до
меня, однако и этого оказалось достаточно, чтобы вернуть меня
в бытие и оживить картину.
Моё состояние было странным и необычным, как у компьютера при перезагрузке, когда в оживающем сознании стремительно пролетают в тестовом режиме вопросы: «Кто я?», «Где
я?» и множество других, уследить за которыми невозможно. И,
как вспышки, стремительные ответы – «Палестина», «25 нисана», «мужчина», «69 лет» и ещё, ещё бесконечной чередой
другие. Не зависящим от меня образом огромное количество
вопросов и ответов сплошным потоком, как водопад, проносятся в сознании. Я не успевал анализировать и оценивать лавинообразный массив информации, пролетающей в зависшем
состоянии сознании.
— Любопытно, а если бы произошел вдруг сбой системы, и
она не перезапустилась? Что тогда? Потерялся бы во времени,
себя не вспомнил? А что это такое — компьютер? — странные
вопросы и термины пришли, удивив и озадачив, и мгновенно
слились с огромным файлом в непостижимый сосуд памяти
вместе с другими пакетами тестовых вопросов-ответов.
Тем временем неотвратимо и неспешно наплывало раннее
утро, вокруг всё еще таилась тёмная серость. Местность едва
просматривается в низинах и складках, прикрытых стелящимся
тонким покрывалом тумана. Сменяя жар тестового испытания,
меня начал пробирать, стараясь проникнуть в нутро, холод.
— Так же, как в горном ущелье, – продолжали выплывать из
памяти неожиданные образы и сравнения. — И вода холодная,
даже студеная. Такая, наверное, бывает на севере при крещении.
И это сопоставление улетело так же стремительно, как и
пришло, оставив лёгкое недоумение своим появлением неизвестно откуда. Однако разгадывать загадки не было ни времени, ни возможности. Предстояло ещё многое сделать до того,
как взойдёт солнце, предвестие которого уже начинало слегка
окрашивать горизонт.
Вместе с надвигающимся рассветом наступало прояснение в
сознании. Мне стало понятно, кто в пещере и зачем мы здесь.
Нас было трое. Я стоял у входа в пещеру, а в глубине находились Он и Она. Она занималась Его лечением, поднимала на
ноги. Самое страшное уже миновало, и требовались ещё время
и отдых для восстановления Его сил. В моей ожившей памяти с
болью отозвались предшествующие события.
Позади были лицемерный, страшный и подлый суд, не
менее жуткая казнь, после которой Она смогла выходить Его.
Позади осталась лютая ненависть знати и тупая злоба простолюдинов, кричавших: «Распни его!». Невинный был осуждён элитой, которая стремилась сохранить своё доминирующее, привилегированное положение. Отправлен на казнь
царём, узурпировавшим власть. Приговорён первосвященниками, которые панически убоялись потерять наживу от
религиозного налога, основу экономической мощи церкви.
Осуждённый посмел противопоставить мыту чисто духовную
подать. Более того, Он поставил под сомнение само право существования священников и Иерусалимского храма. Прокуратор утвердил приговор, испугавшись за свой пост, и предпочел
умыть руки, дав добро на неправедный суд. Все они были поглощены паническим страхом утратить власть над людьми.
Злоба толпы порождалась страхом утратить статус избранного народа, нежеланием лишиться особого, возвышающего их
над другими положения. Они в одурманивающем порыве гордыни и ярости от собственной значимости отвергали то, что Он
проповедовал, – право быть особенным получал каждый уверовавший, а не еврей по праву рождения. Именно поэтому и кричала возмущённая толпа, а не только первосвященники со
знатью: «На крест его!» Это предательство было тяжким. Наверное, они и до сих пор считают Его наглым самозванцем.
От нахлынувших воспоминаний опять стало жарко. Лучше
подумать о том, как окончательно вылечить и спасти Его. В
замкнутом пространстве пещеры с узким входом в скале, без
свежего воздуха и света сделать это было сложно. По ночам они
выводили Его на небольшую площадку перед гротом и усаживали на импровизированную скамейку из трех камней. Он садился и радостно поднимал голову к небу, устремляя свой взор
к звездам. Открытое пространство, чистый воздух и звёзды
оживляли Его, наполняя своей энергией!
Взволнованный разговор в глубине грота оторвал меня от
воспоминаний. Было отчётливо слышно каждое слово, хотя собеседники, находясь поодаль, старались говорить спокойно и
тихо. Мужчина сидел на ложе, а женщина стояла перед ним,
размашисто выливая на него воду, которую зачёрпывала пригоршней из кувшина. Как раз какие-то из этих самых капель и
попали на меня, возвратив к жизни.
Я стоял в стороне, но моё присутствие здесь можно было назвать номинальным. Собеседники вели себя так, как будто я невидимка. Для меня такая ситуация была непостижима – я был и
не был там, мне необходимо было там находиться и в то же время
излишне, но я отчетливо понимал, что выходить наружу нельзя.
Существовала вероятность глупой случайности появления в
этой совершенно не пригодной для прогулок местности загулявшего и ненароком оказавшегося здесь прохожего. Но именно так нежданно и происходят нелепые, невероятные и крайне
нежелательные совпадения. А рисковать было нельзя. Так много сил было приложено для спасения находящегося в гроте.
— Мне как можно скорее надо покинуть это место, — тихо
произнёс Он.
— Да, согласна, — так же тихо произнесла Она, — оставаться
здесь с каждым днём становится все опаснее. Да и найти его
совсем не сложно по следам, которые мы оставляем, приходя
к тебе. Удивительно даже, как это нас до сих пор не выследили
ещё! Когда же Ты намерен идти?
Мне было крайне неловко из-за того, что становился невольным свидетелем разговора. Но деваться было некуда, и выходить наружу было невозможно. Пытаясь соблюсти возможное
приличие, я передвинулся еще ближе к выходу, при этом еще
и вжимаясь в стену. Но так моей совести было спокойнее. «Да
не уговаривай ты себя, — подумалось мне, — ведь всё равно всё
будет слышно, даже если уши заткнёшь».
Тем не менее, я попробовал их заткнуть пальцами, отодвинув седые длинные волосы, прикрывающие уши и плечи. Нет,
не помогает, а только чуточку приглушает. Поняв тщетность
этой очередной попытки, я убрал ладони от ушей и стал поправлять довольно осанистую бороду, достигающую длиной пояса.
Как будто это занятие могло так увести меня от тихих голосов
в гроте и давало возможность соблюсти внешнее приличие и
отвлечь от беседы пары. Да и перед самим собой эти ненужные,
суетные действия давали некую мнимую индульгенцию.
Даже возникший вопрос о том, откуда у меня взялись такие
длинные седые волосы, не отвлек и не притупил слух. Звуки
происходившего неподалеку разговора проникали в мои уши,
ухищрённо преодолевая все преграды на своем пути. Я смирился, придя к выводу, что ничего поделать не смогу, даже если залью, как Одиссей, уши воском. Все равно услышу и даже увижу
то, что д;лжно. По-видимому, это неизбежно — услышать весь
разговор, который не замедлил продолжиться.
После очень короткой, мгновенной, как мне показалось, паузы Он ответил ей решительно и твёрдо:
— Я решил уходить, оставить вас сейчас, до рассвета.
Ответ был бесспорно выстрадан и приготовлен, и, чтобы его
произнести, от Него потребовались явные усилия. Он сказал и
выдохнул, расслабившись, как после тяжелой работы, и лицо
мужчины разгладилось, освободившись от сковывавшего его
напряжения. А вот у женщины после услышанного неожиданного известия лицо, наоборот, несколько повело в сторону, как
от удара, а затем оно оцепенело.
— Она наверняка стала белой, как мрамор, — промелькнула
у меня тревожная догадка, и я затих, отгоняя любую шальную
мысль, опасаясь, что и она может нарушить воцарившуюся абсолютную тишину. Так тихо, наверное, может быть только в
космосе, — мельком вспыхнуло сравнение, но я уже не концентрировался на нём и мгновенно отогнал.
Все замерли в немом оцепенении. Бесконечное мгновение
беззвучия прервалось женским вскриком:
— Как??? Ты хочешь уйти прямо сейчас? – ошарашенно отпрянув, обескураженным от неожиданного известия оглушительным шёпотом произнесла женщина. Она говорила негромко, но произнесенные слова казались громом — таков был в них
заряд эмоций и чувств, полностью захлестнувших Её.
— Да! Тянуть более нельзя, — с растущей убеждённостью в
принятом решении окрепшим голосом ответил Он. В этом звуке ощущалась монолитная твердыня плотины, которая сдержала исступленный поток Её чувств.
— Но я же тебе ничего не приготовила, не принесла тебе в
дорогу. Да и себе не взяла ничего. К тому же, я ещё не приготовила нам новое укрытие, — смирившись, тихо произнесла
Она, и в Её голосе уже звучали не испуг и ярость, а надежда
на возможность изменить внезапно прояснившийся ход предстоящих событий, который определенно нарушал Её ви;дение
и планы.
— Я пойду один, — ещё тверже и решительнее сказал Он.
— Как один? – в удивлённом ужасе тихо прокричала Она, —
а как же я, как же Мы?
Это был крик души, звучащий очень, очень тихо и громогласно одновременно. Вылетевшее восклицание, полагаю,
достигло небес, пронизывая толщу и твердыню скальных стен
и уносясь в бесконечное пространство.
— Так надо! — глухо ответил Он.
— Надо! Надо! Всегда и всё тебе надо! А кому это надо?
Ответь! – требовательно произнесла Она.
— Мне. Тебе. Всем! — в унисон ей четко сказал Он.
— А Ты меня спросил? А мне это надо? И кому это «всем»?
Где они, эти все? — и опять голос Её поднялся до возмущенного крика. Только крик этот был втиснут невероятным усилием
воли в приглушённую речь, и от этого он казался еще сильнее
и страшнее.
Он мог в ответ махнуть хотя бы рукой в мою сторону, но все
говорило о том, что моё присутствие здесь было неким эфемерным и не принималось говорящими к сведению. Он даже глаз
не скосил в мою сторону.
От Её возгласа, казалось, обвалится свод пещеры, и всё разрешится совсем иначе, и все мы окажемся погребёнными горой, и никто и никогда даже не вообразит, что вот эти три человека оказались под завалом. И будут только предположения и
версии, мифы и легенды о том, куда и как исчезли двое.
— Успокойся, прошу тебя! Ты права. По-своему права. И не совсем права. Ты же сама это понимаешь, но не признаёшься себе.
— Опять Ты всё о том же – «У каждого своя правда», — стараясь сымитировать Его голос и стиль, с ухмылкой произнесла женщина, — ну и, конечно же, у тебя правда правдивее. Так
уж позволь и мне свою правду Тебе высказать прямо в лицо.
В конце концов, Ты и здесь вот скрываешься из-за этой своей правды.
— Да, Ты права, но я не могу по-другому. Моя совесть не позволяет мне поступить иначе и лицемерно кривить душой. И
Ты ведь сюда приходишь, преодолевая опасность и страх, потому что и твоя совесть не позволяет Тебе поступить иначе.
— Я прихожу, потому что люблю! Я не могу по-иному. Разумеется, в жизни, кроме душевного порыва, есть и такие чувства, — Ты прав, как долг, совесть. Хотя, по сути, эти высокие
качества как раз и являются выражением любви, элементами
нежной и верной дружбы.
— Да, бесспорно, Ты любишь. Так ведь можно и на расстоянии любить. Могла бы ради безопасности и спасения себя и
детей быть дома. А сюда приходил бы старик. Так, кстати, угроз
и риска было бы меньше.
— Что Ты такое говоришь?! Как же я смогла бы? Это же...
Ну как сказать? Нечестно, не по совести. А лечение как же? Да,
просто-напросто невозможно так! – с налётом растерянности и
удивления выпалила женщина.
— Обрати внимание, — спокойно произнёс Он, — Ты сама без
конца повторяешь понятия «честь, совесть». И они неразрывно
связаны с правдой, о которой Ты всё время твердишь. Вот и я
тебе говорю, что поступаю именно так, потому что люблю. Потому что так честно и по совести.
— Так это же совсем другое! — в отчаянии произнесла Она.
— Ну почему другое? Всё принципиально так же. Никакой
разницы. Всеобщий Закон. Он для всех одинаков.
— Какой Закон? Ты в своём уме? С Тобой по Закону поступили? Ведь никаких доказательств Твоей вины не было! Они
осудили Тебя, задав провокационный вопрос и, главное, воспользовавшись Твоей честностью! Знали, что Ты не покривишь
душой и не запятнаешь свои честь и достоинство! — от возмущения у Неё перехватило дыхание.
— Мы о разных законах говорим. Ты о земных законах сейчас говоришь. Законах, которые придумали люди по своему
разумению и под себя. Это не Закон с большой буквы, это –
прежде всего инструмент в руках власть имущих. Ты же знаешь, что живу я по другим Законам. А присяжные и судьи могут
манипулировать, извращать государственные, людские законы
в угоду обстоятельствам.
Но переступить, попрать высший Закон никому не дано.
Земной закон почитаем мною, но это буква, которая более убивает, чем охраняет. А Высший Закон, Дух Закона животворит.
Законы Духа справедливы и точны. Извратить или преступить
их невозможно. Бог есть Дух! Дух невидим, и в безоговорочном принятии его всем естеством проявляется истинная Вера
и почитание Высшего Закона. Невидимый, необъяснимый и
всеобъемлющий Дух является неподсудным. Скопом, коллективно, а тем более в толпе принять Его невозможно. Дух открывается, проникает и принимается каждым индивидуально,
и Вера дается каждому, обретается каждым лично.
Нарушив Закон, от совести своей никому не уйти — будет
грызть и казнить. Она и выносит, и исполняет приговор Высшего Суда. Твоя совесть всегда с тобой, и от неё не укроешься
и не убежишь. Закон всеобъемлющ и всегда и везде властвует над каждым. Исполнение Высшего Закона, поклонение в
Духе – это состояние, когда человек совестлив, честен, стыдится совершить или даже подумать злое, не может возноситься,
осуждать, завидовать, лгать и лицемерить.
— Так ведь и я по этому Закону живу. И здесь я именно потому,
что руководствуюсь, дышу Высшим Законом, принятым всей душой, Космическим Законом, а не по флюгерным правилам толпы.
Он, не вставая, придвинулся к ней ближе и прильнул, нежно
и трепетно обнимая обеими руками.
— Я знаю. Знаю. Ты.... Ты!
Он замолк, став источником тепла, которое потоком, подобным роднику, изливал на свою подругу. Мощная волна тепла
заполнила все пространство пещеры, накрывая и меня. Невольно соприкосновение с этой волной повергло меня в трепет
и растерянность. Заметались мотыльками мысли в поисках ответа на извечный вопрос: «Что делать?». Опять появилось желание выскочить наружу и отойти подальше.
Но ведь там я буду виден издалека, даже если лягу на землю. На душу вдруг снизошел тихий покой, и пришла твердая
ясность — стой, не шевелись, замри и не вноси своей излишней деликатностью преступную суету в пространство. Выходя,
нарушишь сбалансированную гармонию ситуации, внесешь сумятицу в красоту момента.
Поблагодарив Бога за посланное благоразумие и затаив дыхание, я замер там, где стоял. Мне оставалось только глубже
втиснуться в скалу в единственном желании — не помешать
своим неловким движением Двоим. И всё ещё хотелось невозможного — отключить свой слух.
Накал эмоций в глубине пещеры стих, и дальнейший разговор продолжался негромко. Но даже тихий шёпот в предрассветной тишине, резонируя от свода и стен грота, оказывался
громким, ставя крест на всех моих стараниях не слышать.
— Ты, милая, именно Ты и живёшь по Высшему Закону, по
правде, что значит праведно. И это — Истина!
На Его лице промелькнула легкая тень то ли печали, то ли
смятения. Отблеск молнией пролетевшей мысли отразился на
Его лице, выражая возникшее вдруг ощущение некоего противоречия в произнесенном утверждении. Она, как всегда, чутко улавливала Его настроение — тень стремительным вихрем
пролетающих мыслей и малейшие волнения души. Так часто
бывало, что не Он, а Она озвучивала происходящее с Ним или
в Нём. Вот и сейчас Она озвучила мысль, промелькнувшую у
Него и вызвавшую смятение:
— Праведно — это жить по совести, открыто, честно. И прежде всего, быть честным перед собой. И вот тут самое сложное.
У каждого своя совесть и своя честь. Одному совесть позволяет
лгать, хитрить и у него в чести фарисейское лицемерие и коварный обман. Иной даже гордится способностью так поступать,
считая отличных от себя олухами и простаками.
А другой даже в мелочи не может поступиться правдой, покривить душой. И там, и там своя совесть и своя честь, но только вот мера и понятия различны. Правда, получается, бывает у
людей разная. И как тут быть?
Возникла пауза и абсолютная тишина. Я затаил дыхание,
опасаясь, что его звук все разрушит. Сделал невероятное усилие, досадуя на невозможность остановить сердце, которое своими ударами, казалось, бухало, гремело на всё пространство
пещеры.
— Как громко оно стучит, — удручённо подумал я, — они точно сейчас обернутся на его удары и спросят: «Кто там?»
Но две фигуры были неподвижны, слившись в объятиях. Он
прильнул к ней. Она перебирала своими маленькими ладошками Его волосы, обхватив, вернее – нежно обняв двумя руками
Его большую и красивую голову, прижавшуюся к ней. Время
растворилось исчезнув. Замерло движение звёзд и планет.
«Замри, мгновение, — ты прекрасно», — так скажет когданибудь поэт. Хорошая строка, промелькнуло в глубине моего
подсознания. И я растворился в тишине и скале.
Через какое-то время Он немного от Неё отстранился и спокойно проговорил:
— Высший Закон — это Любовь. И ещё Красота. Что сделано
с любовью и красиво — то и правильно.
— И что же мешает людям жить правильно? – с горечью
спросила Она. За вопросом, мне показалось, скрывается понимание, знание Ею ответа на вселенскую загадку.
— Страх. Страх заглушает голос сердца и души. Страх отворачивает человека от Высшего Закона. Страх, навязанный расчётливым умом или унаследованным животным инстинктом,
подавляющий человеческую суть. Трусость и малодушие, боязнь упустить или пострадать, страх лишений и одиночества.
Страх изощрён и многолик, а ещё это очень хитрый, подлый и
коварный враг, – с не меньшей болью вымолвил Он.
Немного погодя, сделав короткую паузу, продолжил:
— Опять единство и борьба противоположностей. Но в этом
и есть диалектика развития. Если б не было этого сопряжения,
столкновения, то и движения б не было, а только стоячее болото. Стоячая и подлая, вонючая трясина.
Без развития в преодолении, без борьбы и стремления н;откуда возникнуть энергии, которая рождается от напряжения, от разности потенциалов между светлым и темным, положительным и
отрицательным. Одного-единственного цвета, только беленького
и стерильного, на Земле добиться невозможно, это бессмысленно
и неправильно. Это лишит мир многоцветия. И бояться проявившегося негатива тоже не стоит, не продуктивно. Во всём всеобъемлющем многообразии всего и есть суть проявления Бога.
Вот так и живёт человек в преодолении, понимании, осознании и трансформации себя, растёт с любовью и в борьбе прежде всего с самим собой. Развивается его сознание и постижение глубин души. В борьбе, в преодолении и познании человек
обязательно придет к себе истинному.
Каждое слово, каждая буква, малейший звук, исходящие
от Двоих, казалось, вспыхивали в полумраке пещеры. От этих
светлячков воздух, всё пространство наполнились неземным
мерцающим и прекрасным светом. В созвучии с Его голосом
светлым тихим звоном прозвучали Её слова:
— Вот видишь — Ты соединяешь ум и сердце, сливаешь в
один общий поток два процесса — развитие сознания и познание, понимание человеком своей души, своей сути. Так ещё
сплоти воедино с ними постижение Высшего Закона и способность слышать голос Творца в своем сердце — вот и явится
Тебе Троица, когда человек своим сознанием будет способен
принять и понять то, что говорит его дух и голос свыше. Это
высшая данность — способность принять и оценить мгновенно,
полностью в синтезе и неразделимо триединство и исполнить
предначертанное с любовью как высшую милость и дар от Бога.
Нет ничего прекраснее и естественнее в своей сути, чем полное
единение человека с Богом.
Опять повисла звенящая тишина. Казалось, что её нарушает
только высокий звон мощного потока мыслей. Каждый из нас
обдумывал произнесённое и дополнял его сокровенностью своих соображений.
— А если не по совести? Покривил слабовольный человек
душой. Да ещё полагая при этом, что совершает благое дело.
Например, ложь во спасение, — с тихой печалью произнесла
Она после непродолжительной задумчивой паузы.
— Тогда, на второй год остаётся на пересдачу, если говорить
о совокупности. И так до тех пор, пока не пройдёт проверку, не
усвоит урок и не перейдёт в следующий класс, то есть на более
высокий уровень развития души и сознания. Всё, что дается человеку – всё для его развития, всё школа жизни и всё во благо, — слегка улыбнувшись, произнёс Он.
— А если у человека провал за провалом? И вместо подъёма
всё ниже и ниже? Что тогда? – с тревогой пробивалась Она к
полной ясности.
— Отчисление за ненадобностью или даже из-за вредоносности. Тогда стирают, обнуляют. Исключают полностью из
школы. Ну, не будем сейчас об этом.
Он замолчал. Я стоял не дыша, и вдруг почувствовал, как у
меня болит спина от глубоко впившихся, вонзившихся до самой, пожалуй, селезенки бугристых выступов скалы. А казалась
такой гладкой вначале. Я немного подвинулся, и это моё абсолютно неслышное и малюсенькое незаметное движение нарушило застывшую как стоп-кадр паузу и дало импульс, привело в движение замершее на какое-то мгновение пространство.
Она совершила плавный, едва уловимый поворот к Нему всем
телом. Он энергично встряхнул головой, сбрасывая короткое
оцепенение, а может, и ненужные, лишние и, возможно, навязчивые чужеродные мысли и тихо произнес:
— Ведь наше расставание сейчас тоже экзамен. И какую оценку получим? Да и как мы сами его оцениваем? Я ухожу и считаю, что поступаю по совести, правильно, как необходимо не для
меня, а для служения. А Ты, полагаю, считаешь мой поступок
скверным. И кто из нас прав? Одному Богу известно. Бог и время рассудят. Прошу Тебя, не суди никогда людей. Не осуждай
и не предъявляй претензий. Это всегда будет необъективно,
лишь с Твоей точки зрения, поскольку не можешь всего знать.
Тебе даже моих поступков причины, мотивы и цели неизвестны.
Вполне вероятно, что даже и я не всё ясно до конца понимаю.
Что уж о других говорить! Не суди. Бог — всему мера и судья.
Они не спорили друг с другом. Оба понимали, что дискуссия
на эту тему бесконечна и безбрежна, как сама жизнь. И не время сейчас. Она понимала, что ей не переубедить и не остановить Его. Не было уже никаких душевных сил говорить на эту
тему у обоих.
А вот удастся ли им вообще когда-нибудь свидеться и договорить? Этот вопрос окатил Её ледяным холодом вероятной
разлуки навсегда.
И опять опустилась тишина, наступил момент обдумывания, осмысления сказанного Двумя. Каждый ушёл в свои неведомые глубины размышлений, постигая и примеряя на себя
произнесённые откровения.
Так продолжалось недолго. А может, вечность. Однако время
и вместе с ним и Солнце необратимо совершали свое движение.
Вот уже и птицы оживились в предчувствии скорого рассвета.
Он встал. Было ясно, что Он направляется к выходу и сейчас, вот прямо сейчас уйдет. И они уже, наверное, никогда не
встретятся, не поговорят и не обнимутся. Вот так! Неужели на
этом всё? Они слились в прощальном объятии и стали единым
целым.
Так продолжалось одно бесконечное мгновение, которое они
порывисто прервали оба одновременно, понимая, что продлись
оно чуть дольше, им уже никогда физически не разъединиться.
Я стоял подобно каменному изваянию и только несколько слезинок соскользнули по щеке на бороду.
Он ничего с собой не взял, а только, сохраняя Её прощальное
тепло шагнул к выходу. Проследовал мимо меня, обдав лёгкой
воздушной волной, одарив тёплым, говорящим больше обильных словесных потоков взглядом, выбрался из грота легко и
прямо. Она вышла следом и по принятой здесь традиции, зачерпнув из кувшина пригоршню воды, трижды окропила Его
и Его путь. При взмахе Её маленькой руки несколько капель
снова долетели и до меня. Вода освежающе потекла по моему
лицу, смешиваясь со слезами.
Вода освежила и вернула к восприятию реальности. Капли
стекали по моим щекам. Или это слёзы? Да нет! Какие капли,
какие слёзы!? Вода неудержимым потоком со страшной силой
лупила по лицу и всему телу так, что я содрогался каждой своей
клеткой, каждым атомом. Как можно было этого не ощущать?
Скорее всего, от мощного напора и сильных ударов воды я потерял чувствительность и принимал этот поток за отдельные
капли. Возникшая гипотеза дала хоть какое-то объяснение пережитому, ещё больше укрепила меня в реальности и немного
успокоила.
Однако следом, как эхо, как продолжение и отголосок того,
что ещё пульсировало в моём сознании, последовал вопрос; «А
вообще, что такое Совесть? Однажды мне сказали: – «Совесть —
это совокупная весть». То есть сумма или пакет информации,
известий. И вот тут сразу возникают вопросы, много вопросов.
Какой информации? Откуда? Почему её много? Источник информации? Как она воспринимается?
Первое, конечно, это способность именно услышать, принять информацию, пропустив сквозь помехи и преграды в свой
ум без искажений. Второе – усвоить без искажения, по совести,
то есть соразмерить с совестью (истинными принципами), которая у каждого своя в зависимости от уровня развития и чистоты
души, накопленного опыта и знаний. А ещё необходимы сила и
смелость». Но тут поток вопросов, обдумывание вариантов ответов был прерван криком, перекрывающим грохот воды:
— Вылезай! Замёрзнешь! Ты что там, окоченел совсем, заледенел в конец? – это орал мой приятель, и от напряжения жилы
вздулись на его шее. Видимо, он кричал уже не первый раз.
Я оторвал руки от скалы, и поток мгновенно немного отбросил меня назад, подталкивая и понуждая к движению. Не мешкая, при этом поразительным образом не поскользнувшись и
не упав, быстро выбрался на берег. Как так быстро оказался на
суше, я сообразить не мог. Неожиданно пронзительный звон в
моей голове перекрыл все мысли и, казалось, кроме него ничего, никаких звуков не было. А затем наступило полное, тихое
безмолвие, и только ощущение того, как горят огнём лоб, голова и всё тело.
Мой спутник ошарашенно воскликнул:
— Ну, ты даёшь! Если б ты себя видел! Ты весь красный, как
варёный рак!
Я отстраненным взглядом осмотрел свои руки, живот и
ноги. Да, цвет был радикальный. Ближе к малиновому. «Титаник» — весело вспомнилась краска, которой покрасили Кису
Воробьянинова. Следом, подхватив волну неуместного юмора,
промелькнуло: «Вот это гидромассаж!» Ну, с чего вдруг эти нелепые шуточки? Я стоял и машинально, не спеша вытирал себя
поданным другом огромным полотенцем. Пожал плечами себе
в ответ и решил, что после пережитого это форма снятия большого напряжения, разрядка. Юмор — великая сила!
Холодно не было, хотя кожа уже не горела огнем. Охватила
приятная нега, как будто тело запомнило и впитало ту волну
тепла, которой меня одарили перед расставанием в гроте. Что
произошло со мной под водопадом в моём понимании пока не
укладывалось. Да и возможности всё осмыслить не было.
Рядом в нерешительности переминался с ноги на ногу мой
взволнованный приятель. Беспокойство в его глазах не угасало, и он, заглядывая в мои, с тревогой спросил:
— Как ты себя чувствуешь? Всё в порядке?
Мой друг Ваня по профессии доктор, и вопрос из его уст прозвучал совершенно естественно.
— Всё в порядке, — спокойно ответил я. Хотя, честно говоря, я смотрел на окружающий мир несколько отстраненно, и
было ощущение, что пребываю всё ещё в ином измерении. В
то же время я испытывал необыкновенное воодушевление и
лёгкость, абсолютное приятие жизни и наполненность новым,
непостижимым чувством.
Начал не спеша одеваться, стоя босиком на земле и ощущая
её тепло. Странно, но перед купанием ноги стыли, а сейчас, напротив, было приятно и даже обуваться не хотелось.
Напарник продолжал внимательно наблюдать за мной.
Было в его взгляде нечто профессиональное. Впрочем, это и
не удивительно – столько лет в операционной! Насмотревшись
вдоволь и убедившись, что помощь не нужна, Ваня произнес:
— Вот посмотрел на тебя и задумался. Может, ну его, такие
эксперименты над собственным организмом устраивать. Смотрел на тебя под водопадом и удивлялся тому, как ты с ним
слился. На какое-то время вообще показалось, что ты в нём растворился, и я не видел тебя. Даже забеспокоился, опасаясь, не
унесло ли потоком. Думал бросаться спасать.
— Как видишь, спасать нет надобности. А насчёт растворенности ты скорее всего прав. Очень тебе рекомендую пойти. Сам
испытаешь, уверяю, необыкновенные, неповторимые чувства.
Ни с чем невозможно сравнить. Поверь, это будет незабываемо. Описать тебе не могу, слов не подобрать, да и с мыслями
собраться пока не очень получается. Решайся, Ваня! Это твой
шанс, — проговорил я негромко, так, чтобы только перекрыть
шум воды, и он меня услышал. Даже наклонился к нему поближе, и могло показаться, что шепчу ему на ухо. В любом другом
месте мой голос наверняка бы услышали издалека. Мне было
важно тогда говорить ему максимально утвердительно, придавая дополнительный импульс решимости другу.
Я тогда ещё не знал, что Ваня смертельно болен и что совсем
скоро он покинет эту Землю. А возле водопада, говоря о шансе, имел в виду тогда совсем другое, потому что был абсолютно
уверен — этот поток откроет, даст новое и очень ценное ему, подарит самое важное именно для него. Возможно, он всю жизнь
шёл и вот, наконец, Бог привёл его точно к самому главному.
Наши взгляды встретились. У меня не было желания что-то
ещё дополнительно говорить, убеждая. Я просто посмотрел на
него с любовью и улыбнулся.
Ваня повел плечом, повернулся и стал быстро, но без суеты раздеваться. От нас шел пар. Затем он решительно вошел в
воду и направился к водопаду. Продвигался он уверенно и целеустремленно (я бы даже сказал, стремительно). Не так осторожно и медленно выверяя шаг, как это делал я. Возможно, его
больше, чем меня, подгоняли холод и желание поскорее стать
под обрушивающийся поток. И вот он дошёл. Поначалу от него
в стороны веером полетел фейерверк брызг. Затем этот сноп
алмазного огня стал затухать, опадать, пока не погас, и мой товарищ стал еле заметен в сплошной хрустальной струе, как будто вода обволокла, обняла его.
Мне показалось, что шум водопада притих и поток замер,
превратившись в гигантскую кристально-прозрачную сосульку, невероятный бриллиант. Это не было галлюцинацией и
даже моргать, протирать глаза, встряхивать головой не было
необходимости, чтобы убедиться в том, что это не видение и не
оптический обман.
Я чувствовал, как во мне возник, как раньше под водопадом,
и разгорается пылающим огнем внутренний накал, напряжённая сосредоточенность и серьёзность, созерцательность на границе яви и сна, на грани «восхищенья-безмолвия».
Вскоре, не берусь судить чрез какой промежуток времени,
шум воды стал нарастать, водопад по-прежнему низвергался,
стремительно совершая свой полет со скал. Из потока проявился и вышел Ваня.
Его возвращение на берег было, наоборот, не таким быстрым,
как поход к водопаду. Он шёл неспешно и твердо. Так без суеты
он выбрался на землю, стал растирать полотенцем порозовевшее тело, но не такое красное, как у меня. Я не расспрашивал
ни о чём сосредоточенно молчавшего друга, который в своих
думах, полагаю, и не услышал бы меня. Так же молча мы собрали свои вещи и стали подниматься наверх.
На гребне, не сговариваясь, мы остановились и повернулись
в сторону водопада и крошечной площадки перед ним. Через
несколько шагов они скроются за скалами и стеной леса. Мы с
благодарностью и благоговением глядели на то место, в котором
нам было дано… Как назвать и оценить? Тем более, что мне не
ведомо, с чем вышел из-под водопада Ваня. Да и вообще, способны ли мы понять и оценить полностью всё свершившееся? Не
было никаких глобальных выводов или тем более чувства озарения истиной. Мы тихо-тихо постояли, мысленно с поклоном
поблагодарили и так же молча продолжили свой путь.
Тропа крутым зигзагом поднималась вверх. Отошли недалеко, и на второй или третьей площадке, на которой мы задержались, чтобы отдохнуть и восстановить дыхание, мой друг
опустил на землю рюкзак и повернулся в сторону водопада, которого уже не было видно, и только по всё ещё отчётливо слышному грохоту можно было безошибочно определить, где он.
Ваня сделал шаг в сторону водопада, поднял руки к небу и
неожиданно закричал:
— Я люблю тебя! Люба, я люблю тебя! Я люблю тебя!
Горы эхом подхватили то, что вырвалось из глубины сердца моего друга. Звук его голоса был совершенно не похож на
привычную тональность Ваниного баритона. Всё было одномоментно в его новой вибрации – глубина, ёмкость, диапазон,
громкое при этом одновременно высокое и низкое звучание.
Определить, передать этот звук невозможно. Да, пожалуй, и
повторить.
Ваня замер на мгновение, не опуская рук. Похоже, что он
сам был потрясен свершившимся. Я стоял завороженно неподалеку и вслушивался в уходящий перекатами в горы необыкновенный звук. Дождавшись, пока он утихнет и растворится в
горах, мы не спеша продолжили молчаливый подъем.
Возле джипов нас поджидали. Нескрываемая тревога отражалась в глазах наших спутников, с волнением смотревших на нас.
Наш вид остановил вопросы, уже готовые прозвучать. Но они
не последовали. Группа молча расселась по машинам, и мы поехали на базу. Все были задумчивы, музыку не включали. Тихо,
почти незаметно, урчал двигатель, салон наполнялся теплом, а
позади крутой змейкой убегала дорога. Следом, казалось, накатывал глубинным рокотом голос водопада, произносящего…
Снег на море
«Неосмысленная жизнь не стоит того,
чтобы жить.»
Сократ
Под ногами привычно дрожала палуба «Кометы». Впереди предстояла последняя зимняя сессия, а потом
государственные экзамены и работа над дипломным
проектом. Завершалась учёба в институте, и за эти пять лет я
постоянно летал на такой же «Комете» из Одессы в родительский дом и обратно в альма матер. На этот раз, встречая Новый
Год и Рождество, прихватил пару дней, чтобы отметить их вместе с родителями.
Для нас было светлой отрадой собраться всей семьей, одарить друг друга сердечным теплом и подарками, помечтать.
Мы не знали, да и никто на Земле не ведал, какой будет встреча
следующего Нового Года и Рождества. Да и будет ли вообще.
Наверняка нет такого человека, который бы в эти особые дни
не подводил итоги и не строил планы на загадочное будущее.
Что уж говорить обо мне — впереди был однозначно новый
этап перехода в уже совершенно взрослую и самостоятельную
жизнь. Предстоял финишный рывок в институте, а затем распределение к месту работы.
Страна была огромная, и я мог оказаться где угодно, например, в одной из республик Средней Азии или вообще на Дальнем Востоке. А такое, и не редко, тогда случалось несмотря на
то, что и там были свои аналогичные учебные заведения. Как
работают небесная и министерская канцелярии — одному Богу
известно!
Отшумели праздники. Брызги шампанского и пена бурного
веселья утихли. Жизнь выплывала на привычный рабочий курс.
Я возвращался обратно в Одессу любимым маршрутом — на корабле. Официально закрывающий навигацию рейс прошел перед Новым Годом. Это же был технический рейс возвращения
судна в порт зимовки. Об этом я узнал по пути к родителям. После многочисленных поездок за годы учебы с экипажами всех
судов, обслуживающих маршрут, я был уже хорошо знаком, и,
узнав о моем намерении через пару дней возвращаться в Одессу, пригласили меня с собой.
Родители на пристань не провожали. За годы моей учебы
они привыкли и к моим отъездам и смирились с тем, что сын
живёт уже не с ними. Поэтому я в одиночестве быстрым шагом дошел по притихшему в ранних утренних сумерках городу
в порт.
Пассажиров на судне не было — только команда и я. В салоне было холодно, так как его не отапливали за отсутствием
надобности. Моряки пригласили в теплоту своей компании и
буфета, где собралась свободная от вахты команда.
Шло бурное обсуждение прошедших праздников, завершившейся навигации и множества историй, которые ей сопутствовали. Наперебой вспоминались смешные и трагические,
нелепые и волнующие ситуации. Байки о случившихся курьёзных передрягах были невероятны настолько, что даже в фантастическом фильме не покажут. Во всяком случае, именно так
мифически они звучали в пересказе моряков. Одним словом,
Жизнь во всех своих невероятно удивительных проявлениях —
она преподносит такие волшебные сюжеты, что никакой фантаст не придумает.
Компания, как полагается в такой ситуации, немного выпивала и много курила. Откровенно говоря, настроение у меня
было не то, чтобы вдыхать удушливый воздух и слушать залихватские рассказы немного подвыпивших моряков. Не переваривая табачный дым, я перебрался на корму глотнуть свежего ветра.
Навалились мысли о будущем, которое, естественно, занимало сейчас меня больше всего. Ощущался, как и пять лет тому
назад, накатывающий неприятными волнами холодок страха
неизвестности. В районе солнечного сплетения вместо тепла
образовался водоворот холодящего смутного беспокойства, который охватывает, пожалуй, каждого человека, пытающегося
заглянуть в будущее и предугадать его.
Почему новое, неизвестность тревожит? Каждого, думаю,
будущее волнует своей непредсказуемостью, тайной и отсутствием опыта, боязнью возможного провала и ещё опаской не
совершённых ошибок. А также, бывает, неуверенностью в себе
и сомнением в собственных силах, в способности решить любые проблемы, которые могут возникнуть. Жизни без проблем
не бывает, но они в подавляющем большинстве вовсе иные,
чем мы себе надумываем. Трудности неизвестны, но человек их
сам себе маниакально фантазирует и сам же их боится.
А может, память прошлого с негативным окрасом, груз критики за допущенные промахи давят и всё окрашивают в тревожные цвета и чернят. Это мешает человеку смело и радостно
смотреть в будущее, не зацикливаться на эфемерных, надуманных проблемах и счастливо жить сегодня. Ведь боишься того,
чего нет. Живи и радуйся текущему моменту! Здесь и сейчас!
Несмотря на такой жизнеутверждающий вывод и оптимистичную установку, волнение не утихало.
На корме было ветрено и холодно, палуба мчащегося над
водой корабля вибрировала под ногами неугомонно и мелко.
То ли зябкая, то ли нервная дрожь охватила все тело. Внезапно
начался снегопад. За все многочисленные поездки такое случилось со мной в море впервые. Вдогонку за кораблем неслись,
закручиваясь вихрем, потоки снега. Белые-белые, крупные,
как бабочки, снежинки кубарем залетали на корму и, успокоившись, опадали у моих ног, а иные прилипали к ворсу пальто.
Снег поражал особенной первозданной чистотой, ярко
проявленной белизной на фоне клубящейся тёмной дымки
выхлопных газов, которые через короткое время растворялись
в молочной чистоте снегопада. Моё лицо стало мокрым от таявшего на нём снега, стекающего холодными струйками воды.
Неведомо почему и откуда появился туман. Корабль влетел
в него и растворился. Густая белизна поглотила звук двигателя,
очертания корабля. Казалось, что я сам растворяюсь в белоснежной субстанции, охватившей всё, размывая границы времени и пространства. Невозможно было понять: где ты, кто ты,
что происходит.
Из тумана выплывала загадочная и многоликая п;стошь, вся
изрезанная трещинами, оврагами или каньонами. Проплывающая внизу земля была какой-то бурой, плотной, каменистой.
Накатывающий от горизонта волнами пустынный ландшафт состоял из холмистых гряд, вздыбленных, как океанская
зыбь. Одна сторона холмов, как правило, была пологой, и подниматься по ним наверх было довольно просто. А вот другой
склон чаще обрывался крутыми уступами, напоминая обрушивающийся гребень морской волны.
Из затуманенного сознания возникли воспоминания о каплях воды, стекавших по моему челу в сумраке грота и трепетный холод ужаса от мысли, что Они больше никогда не
встретятся! Как же так? Невозможная, невообразимая разлука.
Почему же невозможная? Он принял решение более не проявлять себя в этих местах и идти далее. Выбор сделан. Остаётся
лишь догадываться, опираясь на личный опыт и мировоззрение, как мучительно сложно было Ему решать дилемму – быть
с любимой и последователями или скрытно уйти и фактически
раствориться в безвестности в этом мире.
Нет, это не так. Известность и память останутся, но о том,
что уже содеяно и свершилось. Дальнейший Его путь не будет
иметь осязаемых, значимых в привычном для общепринятого
восприятия и понимания последствий. Но насколько сопоставимы по своей значимости известные и неизвестные деяния?
Скорее всего, ответ на этот вопрос важен для тех, кто ценит славу, известность и желает получать награды и признание.
Размышления придавили меня, думы навалились, голова
была тяжелой, как в тумане. Заныла шея, впрочем, она болела
давно, практически с самого начала пути, утомлённая необходимостью сохранять голову в вертикальном положении при однообразном покачивании на спине верблюда. К тому же, пропитавшийся потом тюрбан стал тяжелым, набирая изрядный
обременительный вес. Когда это недолго, то и не замечаешь
таких дополнительных нагрузок, но при продолжительном путешествии даже такая мелочь не проходит бесследно.
Шея болела, и я периодически растирал её ладонью. Капельки пота на лбу обдул налетевший неожиданно ветерок. Следом
пришло некоторое облегчение и вместе с ним из марева в голове возникли вопросы. Например, такой: что может человек
предусмотреть, предугадать в жизни? Вот, казалось по-всему,
что тот разговор в гроте был у Них прощальный. А вот и нет, всё
вышло не так, как гадали. И вообще, есть ли хотя бы один человек, у которого получилось всё согласно намеченному плану?
Вряд ли, ведь жизнь всегда вносит свои коррективы. Это не
значит, что планов строить не стоит, наоборот. Только не следует допускать страхов о том, как все получится.
Да, Он действительно тогда ушёл из грота, и осталась невыносимая горечь происшедшего прощания, как тогда казалось,
навсегда. Но вот теперь они едут в укромное место на краю пустыни и везут Ему немного провизии. Это было малозначимым
приложением к пергаменту и нескольким каменным пластинам
с нанесенными знаками. Реликвии находились в отдельном ларце, который Она держала при себе и не отпускала никуда от себя
всю дорогу. Именно эти сокровища послужили чудесной причиной неожиданного, не запланированного свидания.
Я был счастлив, что Они еще раз встретятся и смогут поговорить или просто побыть вместе хоть еще немного. К великой
радости, Она выбрала меня в качестве сопровождающего. Её
не смущал мой возраст, который вряд ли позволял быть надлежащей защитой от разбойников или хищников. Были и другие
аргументы, и среди прочих веским являлась степень осведомлённости, включая невольное свидетельствование прощального разговора Двоих при расставании в гроте.
Мы были в дороге уже больше семи дней и преодолели, по
моим представлениям, не менее 200 стадий. Путь оказался
длиннее из-за множества препятствий, возникших на нашем
пути. Всхолмленная Иудейская пустыня больше схожа с марсианскими пейзажами своими оттенками серого, коричневого,
жёлтого и бежевого цветов. «Верблюду, скорее всего, удобнее
идти по песку, нежели здесь по этим разбросанным повсюду
камням», — подумалось мне, и я, подбадривая, погладил качнувшуюся в мою сторону шею животного.
Им было непросто на этом пути, особенно на каменных осыпях спусков. Верблюдам приходилось тщательно нащупывать
надёжное место, чтобы перенести туда всю свою тяжесть. Дела-
ли они это не спеша и очень аккуратно, можно сказать, изящно, напоминая балерину при всей своей несуразности и внушительных габаритах.
Жаркие дни сменялись удушливыми ночами. Спокойным,
нормальным сном удавалось забыться лишь к утру, когда вместе с лёгким туманом накатывала приятная прохлада. Говорили путники, измученные тряской, на привалах мало. Каждый
был погружён в свои думы и больше помышлял об отдыхе.
Кроме того, не давали покоя грустные обстоятельства, предвещающие возможное новое расставание двух любящих людей.
Некоторым облегчением могло быть осознание того, что в этом
мире нет ничего случайного и нового. Вместе с тревогой не давала покоя и надежда на желанный, счастливый исход свидания. Мысли непрестанно вертелись вокруг предстоящей встречи. Все уже было с начала Времен, и появляются только новые,
невероятные интерпретации уже имевшего место быть, и нет
им предела. Да уж, фантазия Бога безгранична!
Похожее уже случалось, когда Сиддхартхе приходилось делать архитрудный выбор, покидая любимую жену и детей,
оставляя дворцовую жизнь и почести. Он уходил выполнять
свою задачу, исполнить своё предназначение. Думаю, что, уходя из любимого дома, принц не гадал о том великом наследии
и учении, творцом которого он станет. Он, вероятно, и не планировал ничего такого, тем более не мечтал о своём величии –
просто Он шёл и делал с радостью то, к чему взывали чаяния
Души. Великая Простота!
В памяти отчетливо всплыла сцена в гроте, когда было ясно
видно, какую волну непонимания породила в женщине весть
об Его уходе в неизвестность. Без прикрас проявлялись Её терзания тем, что Он уходит, не завершив ещё многого из того, что,
как Она считала, Ему было бы правильно совершить здесь, на
этой территории. Да, Он сделал выбор идти дальше, очевидно,
считая свою миссию в Иудее уже исполненной. Вряд ли принятие решения было лёгким. Полагаю, что для Него первостепенным является верность своему пути, не допуская слабости в
исполнении предназначенного, не изменяя себе.
Тогда Он ушёл налегке, с пустыми руками. Немного погодя выяснилось, что некоторые свитки и предметы потребуются
Ему в длительном путешествии и в дальних странах. Поэтому и
отправились в путь женщина и старец. Путешествие породило
надежду, что это неожиданное, вне планов свидание в укромном месте на краю пустыни погасит возникшую волну неразрешенного непонимания, развеет повисшую незавершённость и
недоговорённость.
Сопровождение женщины и ценного груза являлись важной
задачей, и я был горд, что оказался избран в качестве спутника,
что могу быть полезен. В моём сердце теплилась светлая, робкая надежда, что предстоящая встреча уладит, расставит всё на
правильные места в их отношениях. А следом возникала заветная мечта, что дальше идти Они будут вместе.
Долгая дорога, привалы и тихие ночи располагали к неспешным и откровенным беседам, но Она больше молчала,
сосредоточенно уходя в свои размышления. Я не лез с разговорами, понимая неуместность в данный момент своего участия. Приходилось много заниматься бытовыми хлопотами
по обустройству стоянок и организацией элементарного наблюдения — охраны. Изредка Она, вырвавшись из плена нелёгких дум, внезапно начинала разговор, нарушая тягостное
молчание. Чувствовалась невозможность более удерживать в
себе бурление душевных терзаний. Это было выстраданное,
порой эмоциональное излияние не умещающихся в сознании
соображений о том, что было, и версий того, что может быть.
Ощущалась Её потребность выговориться, снять перед предстоящей желанной и тревожной встречей тяжкий груз, лежащий на сердце. Кроме моих ушей, рядом не было других подходящих, а мой почтенный возраст и обстоятельства, свидетелем
которых я невольно оказался, этому также способствовали.
На протяжении всего нашего пути такие всплески откровений
были редки и внезапны.
Покачиваясь, как маятник, на верблюде и рассеянно глядя
на однообразный пейзаж, я пытался обобщить для себя всё услышанное. Отсеяв несущественные подробности и некоторый
эмоциональный налет, я с немалым удивлением, и в то же время
удовлетворением, понял, что претензий или обвинений, а тем
более обид в Его адрес у Неё не было. Женщину в итоге терзали
всего два вопроса. Первый и главный для Неё, но не личный:
«Что будет с общим делом, которое надо завершить?» — возникал определенно и чётко не один раз. А второй, интимный: —
«Какова перспектива личных отношений?» — прозвучал как
бы невзначай единственный раз, но мне послышалась в нём
большая сердечная боль, скрытая в тайных закромах души.
Эхом главного вопроса отзывалась надежда на совместное
продолжение общего дела, а звучащую едва уловимым рефреном тревогу о личной судьбе можно объяснить нормальным
женским желанием быть защищённой. Как любой сильный человек, Она скрывала это от других, не признавалась даже самой
себе в кажущейся слабости, а, по сути, совершенно естественном желании женщины быть любимой, оберегаемой и живущей в безопасности.
Главной причиной Её душевных терзаний получалась нестыковка планов воображаемого будущего, которые Она наметила, с объективной свершившейся реальностью. Да что уж
тут поделаешь? — человек предполагает, а Бог располагает.
Казалось бы, кому, как не этой необыкновенной женщине полагается осознанно принимать происходящее. Тем не менее,
неисполненное ожидание и последующее, незначительное на
первый взгляд, разочарование, возможно даже претензия давили мрачным грузом, терзали занозой, лишая покоя Её душу.
Неприятные чувства коварно прячутся в тайниках сердца,
прикрываясь другими эмоциями и переживаниями, а более
всего заслоняются бесконечными оправданиями, объяснениями и даже обвинениями, которые не дают покоя и мучительно
гоняют по тяжкому кругу. Возможно, Она даже не воспринимала и не оценивала засасывающего водоворота обременительных мыслей и чувства неудовлетворенности, представлявшегося мелким негативом, но именно он был причиной нервной,
едва заметной дрожи в Её голос. А может, это чудилось только
мне и было плодом моего личного восприятия?
Позади было несколько дней пути, а впереди предстоял ещё
самый сложный участок дороги. Мы скрытно обходили населённые пункты, удачно пересекли Иордан, и вот сейчас приближались к цели нашего странствия. Где-то на севере или западе, а может, и в Иерусалиме, прошли дожди, и воды в реке
заметно прибавилось. Да уж, нам повезло меньше, чем Иисусу
Навину, и переправа не была простой. Но всё равно, если дожди будут обильнее или просто ещё продлятся пару дней, то
через реку и разломы путнику перебраться будет практически
невозможно. Можно уверенно сказать, что нам точно повезло.
И так уже в расщелинах и каньонах бежали потоки воды, стекая в сторону Мертвого моря. Это становилось порой серьезным препятствием для наших «кораблей пустыни». Зато через
день-другой вся эта местность преобразится, как по мановению
волшебной палочки, и расцветёт буйными красками, каменистые склоны покроются пятнами яркой зелени и цветов.
После переправы мы двигались, монотонно покачиваясь
на спинах верблюдов. Перекрикиваться, чтобы услышать друг
друга не было ни сил, ни желания. За внешней расслабленной
размеренностью нашего путешествия, задаваемого ритмом, а
возможно, и нравом верблюдов, таилось глубинное, не выходящее наружу нервное напряжение, которое объяснялось целью
и опасностью нашей экспедиции.
Эти земли давным-давно были дарованы в качестве надела
одному из двенадцати колен Израилевых – роду Иехуды, за что
и получили название Иудейских. А еще эту местность называли «пустыней ужаса». Много лет на людей пустыня наводила
страх из-за разбойников и львов, обильно её населявших.
Маршрут мы выбирали по самой пустынной местности, желая избежать каких-либо встреч с людьми, но по той же причине это был наиболее опасный путь, который называли еще
«дорогой крови» из-за множества совершенных на нем разбойничьих нападений. Не один человек пропал здесь, попав в руки
злодеев на пути из Иерусалима в Иерихон. Но нам сопутствовала удача, и кроме нескольких ессеев, на протяжении всего пути
никто не встретился.
Дополнительную сложность путешествию придавало множество довольно глубоких, пересекающих пустыню овраговвади, которые из-за своих внушительных размеров можно
даже причислить к каньонам. Сложный рельеф и пустынность
этих мест издавна служили укрытием как для злодеев, так и
для праведников. На склонах каньонов и скал можно заметить
пещеры, которые давали приют первобытным людям далекого прошлого, когда человечеству ещё неведомы были железо
и медь.
Порой каменные соты углублений служили убежищем и домом для отшельников, пожелавших удалиться от мирской суеты. Одним из таковых, нашедших прибежище в этой пустыне,
как говорят, был в свое время Давид. Тогда гонимый будущий
великий правитель Еврейского царства скрывался в этих местах от своего тестя и царя Саула. Ведь царям не нравятся те,
кто величием превосходит их.
Так же оказался гоним и тот, к кому мы сейчас так тяжело
добирались. Меня долго терзал вопрос: «Почему же всё именно
так произошло после такого торжественного приема? Почему
народ так коварно предал Его? Почему же толпа дружно, многотысячным хором требовала Его казни?». Возможный ответ
пришел ко мне в этой пустыне после нескольких дней пути.
Вначале там, в Иерусалиме, мне казалось, что это все случилось по указанию или под давлением страха наказания со
стороны церковников, властей, соплеменников. Потом подумалось о невозможности в такой короткий срок охватить такую
массу народа запугиванием и угрозами. Видимо, разлетелась,
как чума, в народе идея, поразившая умы и сердца и перевернувшая сознание, затуманившая разум. Именно здесь я еще
больше утвердился в том, что главная причина — не приказ
или навязанный страх, а психологическая, сакральная основа.
Импульс, желание предать смерти того, кого так восторженно только что, буквально вчера встречали, вызвала, вероятно,
провозглашенная Им возможность лишения народа Израилева статуса избранного и передача его уверовавшим, а не по праву рождения. Он предрекал новый Израиль, новую Веру и новых избранных, принявших эту веру. Избранных по вере, а не
по праву рождения. И они тщеславно убоялись утраты особого
статуса и предали. Именно поэтому и кричали все евреи, а не
только первосвященник с приближёнными: распни его, кровь
его на руках наших и детей наших.
Гордыня и тщеславие стали тем поветрием, охватившим
толпу и совершивши подмену в настроении людей. Может, я и
не прав, но это хоть как-то объясняет мне происшедший вдруг
массовый психоз. И опять же страх, подумалось мне. Страх
потери эфемерного, греющего спесивое самолюбие, статуса
избранности, веками внедряемого в сознание. Подобными иллюзиями и подменой понятий можно держать т;лпы народа
на поводке, дергать за ниточки и ловко направлять в нужную
сторону. Ну, как верблюдов. Вот оно в действии «разделяй да
властвуй».
Так это касается безликой массы «избранных», сборища
простолюдинов. А что до правителей и царей, то они же во
все времена живут под гнётом тревоги и страха потери власти.
Взять того же Ирода. Ему донесли, как на вопрос неправедного суда: «Кто ты?» – обвиняемый дал прямой и правомерный
ответ: «Царь Иудейский» – считая себя по праву прямым потомком царя Давида и законным претендентом на Иудейский
престол.
Тогда царь Ирод, выходит, узурпатор, который отправил не
одного на смерть. Так что, он первый или последний? Он просто исполнял закон, им же самим изданный, в котором прописано, что каждый, назвавший себя потомком Давида, является
претендентом на престол и подлежит казни. Вот и оказывается
исходя из этого, что приговор к позорной казни – это политическое убийство претендента на престол!
Получается, что испуг толпы и боязнь царя потерять свой
особый статус сыграли роковую роль. Опять же страх возобладал над человеком и продиктовал мерзость. Интересно, а кому-нибудь из тех тысяч, кричавших: «Распни!» – стало потом
стыдно? И вообще, вспоминают ли теперь они или их потомки свой постыдный, малодушный поступок? Задумываются ли
над причинами и последствиями своего поведения? Есть ли
хоть капля раскаяния? Вряд ли. И простым людям, и царям не
привыкать творить подобное.
Вопросы и озарения откровений накатывали волнами в пустыне Иудейской, и я поначалу в смятении их отвергал, но с
каждым шагом верблюда они становились всё жизнеспособнее
и болезненнее, не переставая терзать меня сомнениями. Возможно, точные ответы, когда время придет, найдутся когда-нибудь здесь, в этих кумранских пещерах. Кто знает?
Цель нашей экспедиции была уже не за горами, а как раз наоборот — возвышалась перед нами. Мы остановились в долине,
богатой источниками, у подножия горного хребта. Солнце садилось за нашими спинами, и на фоне закатного неба чётко виднелись красиво изрезанные очертания Аваримских гор. Лучи
уходящего на покой светила нежно окрасили небо в пастельные
сиренево-розовые тона. На вершине одной из гор под звучным
названием Нево нам и была назначена встреча. На следующий
день предстоял еще один короткий финальный переход.
Мы обустроились на ночлег и развели костёр, не опасаясь
нападения разбойников, так как в этих местах они уже не промышляли. Всё необходимое на сегодня было сделано, и мы расслабленно чаёвничали. Плавно накатывала ночная прохлада,
и вместе с ней приходило облегчение от накопившейся после
долгой и трудной дороги усталости. Организм упорно противился бесконечным толчкам, и всё тело ныло от постоянной
тряски и раскачивания.
Появилась роса, и было приятно неожиданно ощутить её
шершавой рукой на камнях и предметах, а затем провести чуть
влажной ладонью, ухватившей росистую влагу, по пересохшему лицу. Принятое нами омовение не смогло полностью снять
сухость кожи, сильно обезвоженной путешествием под жгучим
солнцем. Тем не менее увлажнённые росой руки и лицо принесли прилив сил и вкус к жизни, обостряя ощущения.
Нежданная свежесть взбодрила Её. В уже привычной для нас
тишине зазвенел оживший голос женщины. Нескольким вопросами Она проявила участие и спросила о моем самочувствии.
Волшебная роса пустыни сняла излишнее напряжение и придала Ей силы вырваться из омута затянувшихся размышлений:
— Надеюсь это последний привал перед завершающим отрезком пути. Завтра мы будем, даст Бог, и ничего не случится
плохого в дороге, вон там, — Она указала в сторону гряды и проявляющихся за ней редких и на диво ярких на ещё сохранившим закатный отсвет небе звезд. В голосе зазвучали трепетные
нотки бодрости и оптимизма, вызванные одновременно свежестью воздуха, обильной влагой, миновавшими опасностями
пути и волнением предстоящей встречи.
— Ты, наверное, очень устал? — начала Она разговор с участливого вопроса.
Заботу Она никогда не проявляла формально, и вопрос был
задан не праздно. Я почувствовал Её внимание и желание проявить неподдельную опеку. Вместе с тем в начатом разговоре
ощущалось желание женщины сбросить обременительную
ношу гнетущих мыслей, эмоций и переживаний, которые тяжким грузом давили на Неё.
— Благодарю! Всё хорошо. Немного укачивает на верблюдах, – попытался я пошутить в ответ и внести оживление или
разрядку, – Но стал уже привыкать. А Ты как? Измучилась?
— Обо мне не беспокойся, пожалуйста, – слегка улыбнувшись, произнесла Она в ответ, — качка — дело преходящее.
Потом помолчала и тихо добавила:
— Волнения, тяжёлые мысли переносить сложнее.
В сказанном явно ощущалось её желание избавиться перед
предстоящей встречей с любимым от тяжкого, ненужного, обременительного груза негативных, навязчивых эмоций и чувств.
— Я понимаю, о каких волнениях Ты говоришь. Тебе, безусловно, сложно принять Его уход и предстоявшее расставание.
Даже не могу представить себе Твоё состояние и всю глубину
Твоей боли.
Ответ последовал не сразу. Формулировки и слова так долго не подбирают. Судя по выражению лица, Она погрузилась в
воспоминания и размышления, пытаясь в очередной раз найти
логическое объяснение и оправдание происшедшим событиям.
Утвердиться в определённой и ясной позиции, которую Она,
видимо, так окончательно и не приняла. Я смиренно лежал, отдыхая, не смея предаваться накатывающей дрёме. Она вполне
могла вообще ничего и не говорить в ответ, но через некоторое
время тихо произнесла:
— Тебе известно, как я старалась подготовить Его приход в
Иерусалим. Какая была встреча! А потом, сколько сил было потрачено на тайные переговоры с тем, чтобы Его оправдали.
Я ощутил за вырвавшимися словами боль и терзания измученной чувством мнимой вины женщины. Она искала корень зла
происшедших трагических событий и пыталась извлечь зерно,
считая прежде всего себя причиной роковой ошибки или промаха, которые привели к нынешнему положению. Глядя на меня в
упор, Она возбуждённо как в горячке, с запалом произнесла:
— Поверь, я отправила всю назначенную сумму за Его освобождение!
— Ну, что Ты. Нет в том никаких сомнений.
— Не могу понять, да и разобраться теперь невозможно, как
так произошло, что деньги не дошли по назначению. Невозможно найти виновного. Это я не проследила. Как я могла! Но
как тут проследишь?
Рыбак утверждает, что передал всё до последнего таланта
тому, как было условлено – секретарю, а как там дальше ими
распорядились – ему неведомо. Кто и где их умыкнул, остаётся
только гадать. Важен итог – деньги не дошли по назначению,
правитель умыл руки, считая, что его обманули, нарушив договорённости, и отпустил другого. Учинять кровавые расправы
без правого суда ему не впервой.
Голос Её дрожал. Я протянул Ей чашу с водой. Сделав судорожно несколько жадных, шумных глотков, Она продолжила:
— Дальше было ещё «лучше». Все самые приближённые,
доверенные не прошли испытания на верность и разбежались
в страхе и сомнении. Да это и не важно, а важно то, что мне
удалось быть рядом с Ним весь этот страшный путь и в конце, на раскалённой солнцем горе умолить легионера дать ему
специально приготовленного снадобья под видом воды с уксусом. Это-то Его и спасло. И что теперь? Он уходит. Уходит, когда нужно еще столько здесь сделать!
Мне стало очевидно, что Она больше тоскует не из-за того,
что Он оставляет Её и собирается дальше идти один. Нет, не это
главное. Главное, что Он, по Её непререкаемому мнению, ещё
не всё здесь исполнил. Его присутствие на этой земле, как Она
считала, было ещё необходимо.
Подгоняемый желанием успокоить женщину, я произнёс
как можно убедительнее:
— Ну что Ты терзаешь себя? Ты сделала всё возможное и
даже невозможное. Тебе не в чем себя укорять.
Она посмотрела на меня и, слегка улыбнувшись, вымолвила:
— Ах, если бы от твоих слов стало легче, и была бы возможность хоть на йоту изменить прошлое.
Она проговорила это, мечтая забыть, перевернуть страницу,
вычеркнуть все тягостные последствия событий в Иерусалиме,
лежавшие тяжким бременем на душе. И опять стала погружаться в свои глубины в поисках покоя.
Внезапно мне пришло на ум, как на одном из привалов Она
невзначай произнесла, словно беседуя сама с собой глядя на
воду, которую я лил Ей на руки: «Боже, как жаль, что так мало
примагничена необходимая Земле энергия. Сила Любви в людях еще так хрупка. Поток её ещё так слаб. Да и Он доселе не
набрался сил как следует». Я тогда совершенно не понял произнесённых, будто невпопад, слов. Обрадованный неожиданно
всплывшим воспоминанием, я сделал попытку удержать Её в
контакте с реальностью внезапным вопросом:
— Прости, я не понял про примагничивание. Что это такое?
Я надеялся тем самым вызвать Её на диалог и отвлечь от
тягостного погружения в душевные терзания. Она посмотрела
на меня, и взор стал постепенно проясняться, в нём заблестели
живые огоньки. Потом не спеша, поправила под собой покрывало верблюжьей шерсти, устраиваясь удобнее. Ещё раз внимательно посмотрела на меня и произнесла:
— В двух словах не объяснишь. И вряд ли ты поймешь про
магнетизм. Не потому, что глупый. Это так необычно и ново
для нашей современности. Тут надо начинать с фундаментальных основ, мельчайших частиц, наполняющих всё окружающее пространство. Частички и пространство будут называть в
разные времена разными терминами.
Взять, например, греков. Они давно размышляют об основе всего мироздания и содержании пространства. Ещё Диоген
Аполлонийский и Платон рассуждали о структуре космоса,
считая первичной материей воздух. Демокрит предлагал считать хаотичные столкновения атомов первоосновой, причиной
всего сущего, — уловив недоумение в моих глазах, добавила: -
атомы – это такие мельчайшие частицы, которые невидимы.
Мы их не видим, но они заполняют всё пространство вокруг
нас. Согласись, если что-то невидимо, это не дает основания
считать его не существующим.
Магнетизм – это связь между мельчайшими частицами,
между атомами. Как бы тебе попроще объяснить? Это такая невидимая сила, которая действует, но мы её своими органами
чувств явственно, чётко и определённо не фиксируем, а только
ощущаем подспудно. Э-э-э… Например, так у людей бывает —
одних тянет друг к другу, а других отталкивает. Так же и у мельчайших частиц, которые мы не видим, но они есть.
— Так то у людей! Тут понятен этот самый магнетизм – один
тебе нравится, а другой нет. Вот и всё.
— Но для «нравится – не нравится» надо знать друг друга,
чтобы дать оценку. А ведь, согласись, бывает, что не знаешь человека, первый раз видишь, а хочешь его обнять. А от иного,
наоборот, бежать без оглядки. Что это?
— Не знаю. Ощущение, седьмое чувство, как иногда говорят.
— А что это такое — седьмое чувство? Что ты определяешь
или выражаешь им? Как это самое «седьмое чувство» действует, проявляется?
— Не знаю. Есть — и все. Чувствую, но почему, как и где, —
определить не могу.
— Вообрази, к примеру, что седьмое чувство как раз и проявляется благодаря потоку этих невидимых частиц, их значению,
заряженности и потенциалу.
— Опять Ты говоришь про неведомое. Стар я уже, и, видимо,
сильно отстал от ваших новых слов и знаний.
— Прости, не хотела обидеть. Эти слова и знания ещё впереди. Много веков пройдет, пока эти маленькие частички научатся видеть, определять и изучать. А за ними ещё меньшие и ещё.
Познание бесконечно. И очень часто люди боятся нового. Сопротивляются или пытаются уничтожить того, кто привносит
непривычное, не принятое в обществе в данный момент.
— Почему же люди сопротивляются новому? Ведь за ним часто следует много хорошего, облегчающего жизнь.
— Человек по натуре ленив или консервативен. Не хочет меняться, вносить перемены в привычный образ жизни. Основная
масса желает находиться в своей зоне комфорта, не понимая,
что это иллюзия, похожая на сон. Они сидят тихонько в своей
раковине и дремлют. И тут приходят открыватели, будители и
начинают тормошить. В подавляющей массе своей народ увяз
в рутинном болоте и одного желает, чтоб его не трогали и не
было нужды что-либо менять, прилагая усилия. А тут новатор
с идеями объявляется и вынуждает силы прилагать, чему-то
учиться, чего-то добиваться.
Она произнесла тираду и притихла, задумавшись, и через
некоторое время продолжила с налётом печали:
— Ты ведь знаешь, что себе в ученики Он взял вовсе не знатных или учёных. Наоборот, избранными стали совсем простые
люди, те, которые оказались способны воспринять новые знания, а самое главное, принять свежие, высокие энергии. Поверить…
Слово повисло в паузе, фраза оборвалась, едва начавшись.
Она опять притихла. Потом стала бормотать тихо, почти про
себя и едва слышно:
— Следовало накопить потенциал, надо было аккумулировать ещё больше энергии здесь, походить просто по этой территории даже безвестным. Эх, если бы мы прошли вдвоем! Какая
сила, какой поток! А потом уже уходить можно со спокойной
душой дальше.
Лицо Её изменилось до неузнаваемости. По-прежнему прекрасное, оно стало неподвижным — только горящие в ночи глаза, устремлённые к звёздам и шептавшие, едва шевелящиеся
губы жили. Лицо, освещённое светом Луны, казалось неземным,
приобретя изумрудно-сиреневый оттенок. Меня охватила тревога, и я невольно подался вперёд и едва-едва коснулся Её плеча.
Она слегка вздрогнула, посмотрела на меня удивлённо словно
совершенно не ожидала меня увидеть здесь и пробормотала:
— О чём это я?
— Ты говорила про совершенно непонятные вещи, а перед
этим о том, кого Он избрал для обучения.
— Да-а-а…— протянула Она, неспешно формируя мысль, –
вот именно. Кого? Вон как разбежались после приговора. И
не просто отрицая, что знают Его, а предавая забвению под
клятвой и даже, страшно себе представить, проклиная. Никого
рядом не было, — с горечью произнесла она, а потом, встрепенувшись, продолжила: — Опять же, повторю то, что не раз
говорила, — рано ему уходить. Не готовы они дальше самостоятельно следовать заповеданной дорогой. Трудно им согласованно прокладывать новый путь и исполнить больше того, на
что сейчас способны. Важно на этом этапе мобилизовать, организовать и направить деятельность учеников. А они опечалены
и растеряны. Слабы слишком.
— Но они же собрались все вместе быстро, когда узнали о
том, что Он жив. Ты им сообщила, и они немедленно пришли.
— Да, пришли! И что? Они же не признали Его сразу. Сколько из них стояли, опустив глаза, прежде чем признали, что это
именно Он перед ними. Страх и сомнение затмили их разум и
затуманили взор.
Ты же знаешь, как всё было вначале. Здесь, например, неподалеку семеро как-то ловили рыбу. В ту ночь не поймали ничего.
Светало, стояла неестественная тишина; море, обычно волнующееся, замерло, словно мёртвая вода, прозрачная и освещенная
звёздами, так что можно было пересчитать камни на дне. Лодка
пустая, без улова медленно двигалась к берегу на котором был
человек. Он сказал им, где они наловят много рыбы. Только один
юноша поверил, призвал Его в лодку и отправился ловить в указанном месте. Никто не верил, что утром и возле берега столько
можно поймать. Старший рыбак только после того как увидел
лодку полную рыбы демонстративно, на показ бросился к нему
вплавь. Еще тогда были недоверие и лицемерие.
И вот сейчас превозмогло в них сомнение, неуверенность,
пока не собрались все вместе опять, и только неповторимая, чудесная манера преломления хлеба убедила их, что этот преображённый и многократно не признанный ими человек именно
Он. И что теперь, что теперь…
Она смотрела на играющие угли костра. Переливающийся,
то затухающий, то разгорающийся огонь отражался в Её чудесных глазах. Порой мне казалось, что угли, наоборот, разгораются от яростного пламени женских очей – такой в них бушевал огненный смерч. Голос, напротив, был ровным и очень
глубоким:
— Ты знаешь, что меня ставит в тупик? – людской лукавый
нрав. Ничем не перешибешь. Казалось, уже вот, остался в живых и явился, потрогай, убедись. И всё равно червоточинка
сомнения гложет. Даже эта встреча не сплотила их ряды, не
укрепила единства. Наоборот, проявились элементы соперничества и борьбы за лидерство. Кто займёт Его место, кто станет
называться Его первым учеником, преемником. И это после
малодушного предательства и слабосильного, трусливого бегства. Вместо сплочённой поддержки и служения – выяснение
отношений, борьба за первенство.
Она говорила горячо, но негромко. Голос ничем не выдавал
внутреннего вулканического гнева. Мне были ведомы веские
причины, которые были у Неё для проявления ярости и негодования. Но Она вела себя удивительно сдержанно, и только
иногда улавливаемые вспышки в глазах давали повод разве что
догадываться о бурных процессах, происходящих в Ней.
Меня поражало, как эта хрупкая женщина с таким достоинством и внутренней силой переживала такие тяжелейшие во
всех смыслах испытания, требовавшие огромных душевных и
физических сил. Для такого преодоления необходимо иметь
невероятную силу духа.
А ученики?.. Кроме того, что предали, так потом еще и не
признавали, несмотря на то, как Он пред ними предстал, принял, усадил. Этого оказалось мало, и эти на вид самые близкие
люди стали вдобавок ещё и Её осуждать и преследовать. Дошли
до пошлых оценок отношений влюбленных, трактуя их всяк на
свой лад. И это после того, как Он много лет постоянно твердил им, взывал первым делом не судить, считая, что осуждение
другого является тяжелейшим проступком, ведущим к деградации человеческого в отношениях.
Возможно, Она права — не время сейчас Ему покидать эту
землю. Наоборот, следует остаться, завершить свою миссию
здесь, мобилизовать, сплотить учеников, обеспечить безопасность родным, а уж потом идти дальше. Но это были всего
лишь мои домыслы и фантазии. Как я могу знать и определять,
что правильно?
Угли в костре догорали. Ночь бархатистым тёмным покрывалом укутывала пространство вокруг. Всё замерло и словно затаилось. Мир погрузился в глубокую ночь. Разговор угас вместе
с огнем, и мы улеглись, невольно продолжая обдумывать разгорячённом сознании ситуацию, порождённую обсуждением
минувших событий. Мягкое тепло затихающего кострища окутывало, обволакивая приятной негой и успокаивая, принося
сладкую дрёму. Я незаметно провалился в глубокий сон, который успокоил, утихомирил бурлящий водоворот мыслей.
Рассвет стремительно буквально набросился на нас из-за
скальной гряды. Прорвавшись сквозь зубцы горного хребта,
поток ослепительного света стремительно приближался к нашей стоянке. Первый домчавшийся до меня солнечный луч
пронзил веки, ворвался в мозг и мгновенно разбудил, внося
ясность в сознание. Яркое сияние звезды взбудоражило и подстегнуло нас к быстрым сборам.
Привычно и слаженно мы свернули наш лагерь, засыпали
землей угли погасшего костра. Нас подгоняло, подстегивало
трепетное желание поскорее собраться и не медля преодолеть
оставшуюся часть пути к благой и высокой во всех отношениях
цели. Верблюды тоже не мешкали, и, казалось, понимая наше
нетерпение, прибавили шаг без понукания седоков. Вскоре дорожка стала извилисто подниматься вверх. Подъем становился
все круче, зигзаги тропы виляли туда-сюда, туда-сюда пытаясь
сгладить, уменьшить крутизну подъёма. Верблюды на поворотах
неуклюже переступали, медленно разворачивались, изменяя на-
правление движения. Их манёвры были изящны и грациозны.
Мы сидели, сдерживая дыхание, не глядя в сторону круто
уходящего вниз обрыва. Наездники полностью доверились
инстинктам животных, а те видели, ощущали грозящую всем
опасность и переступали не-спешно, медленно, но упорно продвигаясь вверх. Наконец, после очередного поворота мы неожиданно оказались на довольно ровной, плоской вершине
Нево. Караван остановился — и Двое любящих встретились…
Несколько мгновений Они стояли, всматриваясь друг в друга с близкого расстояния так, будто хотели что-то разглядеть
или запомнить. Потом обнялись. Не откладывая, я занял себя
всевозможными хозяйственными делами, чтобы не мешать Им
и даже не смотреть в Их сторону. Мне казалось, что мой даже
мимолётный или случайный взгляд может нарушить что-то
очень ценное, важное и невольно внести сторонний дисбаланс
в общение Двоих.
Закончив одно дело, принимался за другое. Забот было множество, и время летело незаметно своим чередом. На вершине
непрерывно дул сильный ветер, и поэтому палящий жар солнца не ощущался. Зато предметы и вещи постоянно норовили
улететь. Когда же всё возможное по организации стоянки было
сделано, я стал в сторонке чесать верблюдов и освобождать, к
их несомненному удовольствию, от впившихся в них колючек.
Двое сидели в стороне и говорили, как мне показалось, не
меняя положения – как присели после встречи, так весь день
и провели. Я мечтал о том, чтобы свершилось чудо, и этот день
стал нескончаем для Двоих, чтоб его хватило для благополучного разрешения всех вопросов.
Солнце неумолимо завершало свой полет по небосводу,
плавно наступал вечер. Лёгкой вуалью опустились сумерки,
стала плавно накатывать ночь, небо одевалось темнеющим фиолетовым бархатом, на котором драгоценными украшениями
разгорались звезды. Неминуемо последовали заботы о костре,
и новые хлопоты по устройству ночлега и вечерней трапезы.
На протяжении дня я пожевал лишь ломоть лепешки и выпил немного воды, а Они только пили. И вот из темноты в свете
огня проявились мужчина и женщина, держась за руки и продолжая оживленно о чём-то говорить. У меня возник порыв
удалиться, и я даже сделал шаг в сторону, но был остановлен
двумя голосами в унисон:
— Не уходи, ты нам не помешаешь. Наоборот, попросим высказать свои соображения.
— Да что я могу сказать? – замялся я с ответом, и добавил,
радуясь найденной уловке, — пойду-ка я верблюдов лучше
проверю.
— Нет, нет, погоди, — остановил Он, — здесь хищников нет и
беспокоиться не о чем. Мы сейчас все вместе потрапезничаем.
С утра всё недосуг как-то было. А лучше давайте, ещё и послушаем друг друга.
Мы устроились возле костра, но я постарался расположиться все-таки поодаль, не желая нарушать Их пространство. Она,
прохаживаясь перед нами по ту сторону разгоравшегося пламени, начала говорить, повторив вкратце соображения, которыми делилась со мной накануне вечером.
Я слушал уже знакомые рассуждения об учениках, и неожиданно мне подумалось о магии огня, с которым человека связывают важнейшие явления его жизни – приготовление пищи,
обогрев, защита, изготовление орудий и предметов. А еще
огонь – мистический спутник обрядов и ритуалов, исполнения
песен и произнесённых слов.
Каждый издаваемый звук несёт ту или иную смысловую нагрузку. Б;льшую или меньшую, многозначительную или даже
магическую, а иногда просто успокаивающую, но не остаётся
бесследным даже вздох. Огонь активно действует в союзе со
звуком — что-то сжигает, а что-то, наоборот, усиливает. Это
таинство. Ведь недаром Прометей пострадал именно за предоставление огня людям.
Переливы пламени играли на лице женщины, отражались
всполохами в Её глазах. Сознание Её не отпускало, не давало
покоя, взбудораженное поведением и отступничеством сподвижников, которых она не могла понять, а значит, простить.
Глядя на Неё, мне становилось ясно, что теперь Её больше волнуют не те, оставшиеся внизу в долине и мотивы их поведения,
а причины собственного разбалансированного состояния.
Он сидел прямо, скрестив ноги, и ярко освещённый наблюдал сквозь огонь на возбуждённую, челночно шагающую женщину. Её голос дрожал, взбудораженный с трудом сдерживаемыми эмоциями:
— Не понимаю, как Ты можешь быть спокоен. Они усомнились в Тебе и разбежались. Как же они после всего этого могут
чистосердечно и добросовестно нести людям знания и веру, называться Твоими последователями?
Он неотрывно сопровождал добрым взглядом движение
женщины, изящную фигуру которой то ярко освещал огонь костра, то охватывала полутьма. Моё немного отстраненное положение позволяло хорошо видеть всю картину. Его глаза не выражали укора и в них, мне показалось, играют ласковые искры
добросердечного понимания. Затем Он произнес негромко:
— Ну что ты так разволновалась. Ты о чём больше беспокоишься? Обо Мне, о них, о себе или об успехе миссии? Присядь.
Уйми свою пламенную речь, успокой нервную дрожь.
Она остановилась, посмотрела почему-то в небо, потом на
огонь, на мужчину, не спеша выбрала место рядом с Ним, затем
необъяснимо грациозно села, так ловко, что Им хорошо было
глядеть друг на друга и одновременно видеть костер. Он подождал, пока Она получше устроится, и спокойно продолжил:
— Не суди. Оценки и осуждение мешают нам больше всего в
повседневной жизни, в отношениях с людьми. Как один может
судить другого? Ведь каждый знает всего лишь отдельные поступки другого человека. Да и то лишь эпизодически, фрагментарно – только внешнюю, видимую сторону, с определённого
ракурса, да и то не всю. Практически совершенно неведомыми
остаются мотивы и причины поступков и слов. Что уж говорить
о комплексе всего.
О Тебе, дорогая, вон сколько всего судачат, и осуждают напропалую, сочиняя всякие небылицы. И ведь дальше эта волна
пересудов будет продолжаться с ещё более несправедливыми
и даже лживыми искажениями. Будет придумано и высказано
множество наветов и оговоров в Твой адрес. Что поделаешь?
Обычное дело у людей. Но что они знают о Тебе, о Твоих мыслях и переживаниях, о жизненном пути, приведшем, например, сюда, на эту гору?
Говоря о поведении, я даже не касаюсь сферы чувств, эмоций, переживаний, испытываемых человеком и влияющих на
его выбор, принятые решения и последующие действия. Они
скрыты и неизвестны не только постороннему глазу. Они очень
часто остаются неведомы даже самому человеку, который не
понимает, как их объяснить, не имеет навыка определять и
своевременно называть. А они, эмоции и чувства, чаще всего
возникают, живут, проявляют себя независимо от него и управляют подспудно его мыслями и действиями. Люди во многом
не отдают себе ясного отчета в истинных причинах своих поступков. Что уж говорить о стороннем понимании.
Голос Его звучал проникновенно и ласково:
— Не осуждай, не обижайся на них. Прошу, не допускай
обиду к себе никогда. Как Ты можешь судить о том, чего не
знаешь? Как можешь оценить то, что, по сути, остаётся неизвестно и скрыто? Любая Твоя оценка будет необъективной.
А жить с обидой — это намеренно лишать себя любви и гармонии в себе. Обида обделяет и так немощного, а ещё лишает
человека счастья.
Пойми, пожалуйста, что понять и отпустить претензию будет легче, когда признаёшь право каждого на ошибку. Признание этого базового права раскрепощает человека, позволяет
прощать, даёт освобождение.
Посмотри на себя со стороны, прислушайся к себе. Ты сама
лишаешь себя покоя своими мыслями и чувствами. Не требуй,
не ожидай, что другие поведут себя так, как Ты пожелала или
сочла верным. Эмоционально и ментально бушуешь и похожа
на разволновавшееся море, готовое разразиться штормом.
Он умолк, немного откинулся с упором на руки и запрокинул лицо в небо. Дыхание Его было ровным, взор устремлён к
разгорающимся все ярче звёздам на фоне сгущающейся темноты. В этот момент было неясно — говорит ли Он с ними или сам
с собой. Затем опять обратился к Ней:
— Вот даже от меня Ты ждала другого. Моё решение и мой
выбор не вписались в Твои планы, вступили в противоречие с
Твоим представлением, как следует правильно поступить и исполнить предначертанное. А ведь Ты же сама говорила о свободе и о том, как её понимаешь. Так ведь? Поверь, это не в упрек.
Она слегка встрепенулась и звонко, как мне показалось даже
с некоторым вызовом, ответила:
— Да, свобода для меня главное. Но вместе с ней существуют
и обязательства, ответственность.
— Разумеется. Это даже и не обсуждается. Человек прежде
всего в ответе перед Богом, перед собой и собственной совестью. В принципе, это родственные, созвучные явления, необходимые для согласия человека со своей душой.
Он смотрел на Неё внимательно, и в глазах сияла такая любовь, которую описать словами немыслимо. Она утихла после
Его слов, а Он помолчал немного и продолжил:
— Всё так. Однако есть тонкость. Голос души настолько чист
и искренен, наполнен истиной, что услышать его может человек с непорочной совестью. И вот тут возникает сложная коллизия, вызванная тем, что совесть обычно бывает не так чиста,
как душа.
Взгляни, к примеру, на свою жизнь честно, без утайки и самооправданий и ответь, как на духу. Были ли слова, поступки
мысли, за которые Тебе сейчас совестно?
Его взор из ласкового мгновенно стал всепроникающим и
казался острым, как кортик. После Его вопроса из тайников
моей памяти, из глубины души возникли и вереницей пролетели перед мысленным взором совершённые мною постыдные
и, как мне казалось, давно забытые проступки. Представилось,
что Он это всё тоже видит. И от этого стало ещё совестнее. Захотелось зарыться в землю, чтобы только исчезнуть с глаз долой
и закопать вместе с собой это безобразие. Рука невольно стала
шарить в поисках лопаты. Безуспешно. Решил в отчаянии оглянуться, чтобы найти. И тут я увидел Её.
Она сидела, как изваяние из белоснежного мрамора, и на
лбу блестели мельчайшие капельки. Представшая картина напомнила мне блеск инея, превращающегося в капельки росы
под лучами восходящего солнца. У меня все похолодело внутри, и я замер, забыв обо всём. Он посмотрел на меня, затем на
Неё и тепло произнес:
— Ну что ты! Успокойся. У каждого, согласись, есть события,
вещи, слова и даже мысли, о которых не хочется, стыдно вспоминать. Они оставили след на совести в зависимости от значимости содеянного. Порой это тяжкий камень, а после иных
лишились незначительные пятнышки, бугорки. Как следствие,
образуется или откладывается что-то после того, как, например,
покривил душой, проявил лицемерие или поддался страху. И
вот возник определённый мелкий нарост, бугорок, появилась
маленькая червоточинка, и в результате — нестыковка, биение
в созвучии страдающей души и негармоничной совести. Лучшее средство избежать такого дисбаланса – поступать всегда от
души и по совести.
— Легко сказать, а как сделать? – вырвалось невольно у меня.
Он посмотрел на меня, и лёгкая улыбка промелькнула на губах, которые произнесли:
— Для начала – задавать как можно больше вопросов себе о
том, что чувствуешь, думаешь, о мотивах своего состояния и поведения. Люди же редко себе задают вопросы и не понимают,
что чувствуют. Чаще всего живут, как принято, по привычке,
традициям. И это во многом напоминает запрограммированное, смоделированное обществом поведение. Задать, поставить
вопрос может знающий человек, опытный и смелый. То есть
задуматься и сформулировать, дать себе ясный и честный отчёт
способен далеко не каждый.
Человек движим множеством факторов. А главным камертоном и движителем должна быть его истинная суть. Вот Ты за
свободу ратуешь, а мою свободу вольно или невольно намерена
ограничить, направить по пути своих представлений и интересов.
Пойми, обрести свободу человек может лишь через освобождение, расширение своего сознания, посредством избавления
от страха совершить ошибку. Преодолев — исключительно самостоятельно — рабство в себе, в своем характере и уме, а вовсе
не по указке или мановению ритуалов или обрядов, человек обретает прав; и свободу знать, свободу выражать свои мысли, а
самое главное — свободу судить по своей совести.
Свобода является лучшим средством избавления от страданий и душевной боли. Именно благодаря ощущению внутренней свободы человек определяет свое отношение к событиям,
проблемам, ищет и находит нестандартный выход из сложных
ситуаций, стремится к интересному и новому. Свобода дарит
человеку веру в лучшее и в счастье.
Знаешь, прежде всего мне хотелось научить моих спутников
быть ответственными и самостоятельными, а следовательно
стать свободными, ибо только свободный в душе человек может стать личностью, способной на то, на что не способно большинство других людей, перекладывающих ответственность за
свою жизнь на всё и на всех.
Уверен, Ты согласишься, что счастье напрямую связано со
свободой. Несвободному постоянно чего-то не хватает для счастья, и всё время внешнее определяет его настроение, он пребывает под властью обстоятельств и других людей, поэтому
они решают, будет ему хорошо или плохо. Свободный человек
счастлив всегда, так как властвует над своими мыслями, благодаря принятой им идее свободы и поступкам на основе ощущения таковой внутри себя.
Заводя речь о личной свободе, которая требуется для того,
чтобы добиться счастья, не следует упускать из виду значения
ее основ — подлинность своего соответствия и способность
прожить свою собственную жизнь, а не в угоду чьим-то чужим
представлениям, рамкам, долженствованиям. Фактор наличия
своего «я»: не в отказе от этики долга, а в том, что этот долг —
твой собственный.
Ратуя искренне, чистосердечно за лучшее в Твоём представлении, Ты считаешь возможным ограничить мою свободу в
выборе моего пути и невольно желаешь подчинить его своим
представлениям и интересам. Говоря о верховенстве долга над
свободой и душевным порывом, тем самым противопоставляешь два долженствования — мой и свой долг.
Она даже приподнялась, порываясь возмущённо оспорить
это утверждение и заявить о том, что порой людей многое объединяет, они идут по жизни вместе, связанные общей целью и
совместным долгом. Наверняка Ему была очевидна такая Её
реакция. Он поднял, а затем плавно опустил руку в успокоительном жесте. Она тихо присела на прежнее место, понимая,
что всё, что Она хотела высказать, Он и сам не раз обдумал,
придя к решению, которое, собственно, их сюда и привело.
Он продолжил:
— Милая, я понимаю, о чём Ты хотела сказать. Поверь, я не
отвергаю. Человек, даже не подозревая порой, каждое мгновение совершает выбор. Вот и передо мной сейчас развилка — и
надо выбрать. Социум, человеческая натура, долг в общепринятом понимании подталкивают сделать самый очевидный и логичный, казалось бы, выбор. Такой выбор, возможно, сделать
легче, можно объяснить себе, что так принято, прилично, благопристойно. Подобный выбор приемлем для окружения, поддерживается близкими и не идет вразрез с интересами и нормами.
Он может даже выглядеть достойным, благородным, честным.
Но ответь мне: всегда ли то, что общепринято и человечно
по меркам общества, соответствует истине? Кто ответит, кому
судить?
Постарайся взглянуть по возможности отстранённо, беспристрастно, честно и ответить, чего в Твоем заявлении, требовании, обвинении (называй как хочешь) больше — тревоги о
своём будущем, задетых личных чувств, неудовлетворенности,
протеста против моего выбора, убеждения, что миссия в Иудее
не завершена? Как, на Твой взгляд, я принимал мучительное
решение и что клал на чашу весов, сопоставляя и оценивая?
Что, по-Твоему, определило выбор?
Он говорил негромко и ровно. В его кажущемся безэмоциональном голосе все равно прорывались едва уловимые отзвуки
душевных терзаний, которые Он, безусловно, не раз пережил,
определяясь с выбором дальнейшего пути.
Она, конечно же, все это уловила больше и раньше меня, и
немедля без паузы ответила:
— Не мне судить, милый, не знаю я, что Ты кладёшь на эту
чашу весов, избирая вариант решения. Какой груз опускается
на каждую из них, мне не ведомо.
— Тогда реши для себя, насколько обосновано то, что Ты мне
предъявляешь, к чему взываешь и чего требуешь? Ты ведь даже
не ведаешь всей меры возлагаемого мною на себя груза. Только
умоляю, любимая, не принимай за укор и ответный упрек мои
слова и вопросы. Поверь, я вместе с Тобой хочу разобраться в природе человеческих отношений и способности людей понимать
друг друга без оценки, претензий, осуждения и обид. Правда в
том, что именно во взаимоотношениях проявляется и формируется человек. Это его главная школа жизни и полигон испытаний.
— Милый мой! Ты в отношениях со мной, с друзьями и многочисленными спутниками и даже с досужими зеваками ведёшь
себя неизменно искренне. С одной лишь разницей – объём информации, которая даётся Тобой каждому. Но вот то, как Ты
говоришь и ведёшь себя с самыми разными людьми, остаётся
неизменным. Всегда Ты излучаешь искренность, доброжелательность, честность и добро. Даже если человек угрожает Тебе
или делает подлость, на кресте распинает, Ты всех любишь настолько сердечно и искренне!
— Всё объясняется просто — я не жду ничего от них в ответ.
Всё мое естество устремлено на то, чтобы дать людям всё возможное из того, чем располагаю и что мне поручено.
— Но они же Тебя и убили, на смерть обрекли. Друзья и ближайшие ученики предали! А Ты так спокоен. Как можно? – мучительные вопросы не отпускали, забирали остаток сил у этой
хрупкой, терзаемой душевной болью женщины.
— Разве они могут обречь на смерть? Это не в их власти. Смерти нет, поэтому и убить, по сути, невозможно. Самое страшное
убийство — это предательство, измена самому себя. А люди —
что люди? Они всегда были и остаются людьми. Только на смену одним приходят другие. И так всё движется бесконечно.
И понял я, как важно остаться собой при любых обстоятельствах и не изменить своей сути. Прежде всего, осознать, кто ты,
а затем не предать не, оступиться от сокровенного в себе, что
является частицей Бога. Преступно нарушать свою целостность
и единство с Творцом. Д;лжно с искренней верой обнаружить,
принять, сохранить и развить данное свыше. Одних, осмелившихся понять и признать себя, будут называть странными, не от
мира сего, а других — Праведниками. Может, именно поэтому
Господь Бог и показал Моисею перед его кончиной с вершины
вот этой самой горы Нево всю Землю Обетованную. Старец с честью и достоинством пронес свой крест. Ищущий свободы, идущий путем великого созидания себя свободным является возлюбленным сыном Бога, в котором предстаёт Его благоволение.
Костёр вспыхнул, взметнувшись к небу яркими, похожими
на звезды искрами и стал затухать. Я не мог себе позволить
встать и пойти за ветками. Вместе с наступившей тишиной с
неба стали тихо отпускаться звезды. Возможно, это был только
мой сон.
Ранним утром мы быстро свернули лагерь на вершине горы.
В долине у наших ног всё еще были сумерки. Тень горного хребта уходила вдаль на запад к горизонту. Мне предстояло сопровождать женщину обратно в Иерусалим. Он уходил на Восток.
Дальнейшая судьба Двоих казалась неведомой и туманной.
Прощание было тихим и кратким. Они обнялись на единый
миг. Во мне ярким сиянием, развеивая мглу тревоги о будущем,
вспыхнула вера в силу любви, которая никогда не разлучит
Двоих любящих. Солнце ярко освещало вершину Нево.
Первым пошёл Он. Она стояла тихо и прямо, Её рука начертала в воздухе крестное знамение, освящая Его путь. Из долины внезапно поднялась волна густого тумана, и Он растворился
в неведомом белоснежном пространстве.
Похожий на густой туман снегопад сопровождал нас всё
плавание. Обычно отчетливо видимый берег на сей раз невозможно было разглядеть в плотной круговерти снега. Не
понимая, как здесь оказался, я стоял в тихом очаровании у
панорамного лобового окна носового салона и наблюдал эту
волшебную картину. Внизу сквозь белизну стремительно пролетающей под корабль плотной подушки снега иногда на миг
возникали белёсые барашки бегущих густой чередой волн.
Это обильное смешение белого создавало впечатление полёта
в светлом, неземном пространстве. Как ни странно, но холода
я не ощущал.
Неожиданно из белоснежного окружающего мира вынырнул
полосатый маяк. Корабль сбавил обороты и плавно опустился
на воду. Мы тихо вошли в бухту, и одновременно прекратился
снегопад. Это произошло внезапно, словно перекрыли заслонку в небесной кладовой снежной крупы, останавливая полёт
метели. Даже редкие, запоздалые снежинки не пролетали, как
будто и не было сплошной снежной завирухи секунду тому назад. Действительно, создавалось впечатление, что кто-то невидимый нажал кнопку стоп.
Корабль мягко прильнул к стенке пристани. Причал был
девственно чист – белоснежный покров не был нарушен ничьими следами, даже голуби не успели наследить. Необычайно
беззвучно матрос опустил трап на берег. Я стоял перед ним в
одиночестве. Команда была занята своими привычными делами, собирая вещи в кубриках. Возникла пауза.
Некоторое время я простоял в нерешительности больше похожей на нежелание нарушить девственный белоснежный покров. Но выбора не было, не взлетишь ведь. Я ступил на берег.
Снег звонко хрустнул под моими ногами. Постоял немного,
словно ощупывая твердь земли и обосновываясь на ней твёрже.
Вдохнул полной грудью морозный, пахнущий морем воздух и
сделал первый шаг. Впереди было белоснежное удивительное,
нетронутое, первозданное пространство. Нежданно с неба снова
плавно опустились невероятно крупных размеров снежинки и в
один миг выбелили мои плечи. Несколько белоснежных пушинок смело прилипли к моему лицу и, мгновенно обратившись в
воду, быстро сбежали на землю, передавая привет с небес.
Шторм и берег
«Только светлое растит светлое.»
Е.И. Рерих
Совершая своё путешествие, устремляясь к суше, волны проделали не близкий путь и, собрав все силы, за несколько метров
до берега они гордо вздымались, украшая себя белоснежными
шапками, а затем решительно обрушивались на камни и скалы, рассыпаясь, вздымаясь мириадами брызг, взметая ввысь
фейерверк капель. Пена, резко срываясь, улетала в сторону, а
капли разного калибра, соревнуясь друг другом, стремились
подняться как можно выше к небу.
Невесомо замерев в высшей точке устремленности и преодоления земного тяготения, насладившись на мгновение своим
полётом и ощущением воздушности и свободы, капли с ускорением мчались обратно, возвращаясь в свою стихию, сливались
с бурлящим морем. Затем едва заметной волной уходили обратно навстречу бушующей стихии и там растворялись, теряясь
под набегающей новой чередой водяных валов.
Жизнь каждой волны, впрочем, как и любая Жизнь, состоит из трех основных и неизменных для всех этапов — рождение, жизненная дорога и смерть. И нет одинаковой судьбы,
всегда разные и каждый раз, всегда, всегда неповторим уникальный путь. Обычно мы наблюдаем завершающий этап
существования волны, и, согласитесь, большинство из нас
любуются этим зрелищем, не отдавая себе отчёта о преодоленном каждым валом непостижимого пути и трагичности
апофеоза жизни.
Стоя на берегу, опершись о шершавую и прохладную твердь
невысокой скалы, я с неуёмным восхищением и благоговением наблюдал эту картину. Невозможно было оторвать взор от
нескончаемой череды волн, и с каждым накатом казалось, что
вот именно этот прибой — самый красивый и неповторимый,
своим великолепием превосходя все предыдущие. А затем следовал другой. Он был иным, уникальным своей красотой и совершенством. А потом следующий, следующий…
Казалось бы, за много лет бытия на берегу моря такая, на
первый взгляд, однообразная и повторяющаяся изо дня в день
картина морского простора могла бы и приесться, надоесть
своим бесконечным, каждодневным родством. Ан, нет. За годы
жизни с женой в провинции, на берегу моря мы не перестаём
восторженно удивляться этой великолепной красоте. Тихая
сельская жизнь позволяет не спеша насладиться морскими
красотами. И мы в этой глуши не чувствуем себя оторванными
от мира, от всеобщего водоворота событий на планете.
Наоборот, именно здесь, в кажущейся отстраненности, через определённое время начинаешь острее ощущать неразрывную связь со всем земным творением, со всем происходящим всюду, далеко-далеко и одновременно совсем рядом, при
этом неведомым образом чувствуя себя органическим, неотъемлемым элементом всего происходящего. А ещё в глуши хорошо размышлять.
Размышлять о житейском море с его приливами и отливами,
штормами и штилями, ливнями и солнцепёком. Стараться увидеть в этом дуальном единстве созидательную прелесть Творца. И поразиться тому, как всё прекрасно и мудро устроено на
Земле, как до мельчайших подробностей предусмотрительно и
скрупулёзно продумано и божественно красиво реализовано.
Глядя на море, думать о воде, породившей жизнь. И без иронии
отнестись к снисходительному выражению: «капля в море».
Что значит капля без моря? На первый взгляд — ничто,
частица, оторванная от целого. Лишь краткий миг полёта
взметнувшейся и разлетевшейся на капли волны. А море без
капли? Ведь каждая капля создаёт море, и мы стали свидетелями того, как капля за каплей иссохло целое море. Все
связано друг с другом в этом мире одновременно и просто,
и непостижимо сложно в слитную, единую, неразрывную и
взаимосвязанную общность.
Чередуясь, следуя за бесконечными накатами волн непроизвольно и естественно, накатывают воспоминания и всплывают
картины житейского плавания – поездки на «Комете», походы и приключения, бытиё во всем многообразии, а самое главное – контакты, общение, беседы.
Без сомнения, каждая встреча, даже самая краткая и кажущаяся на первый взгляд незначительной, имела свой смысл и
последствия, своё значение и обширную, неведомую нам взаимосвязь людей, событий, обстоятельств и времён. Вот только в момент общения редко понимаешь и ценишь важность и
красоту происходящего. И ещё реже, а чаще всего и вовсе не
задумывается человек, для чего этот миг и что он несёт. Все
бегут, бегут…
Даже сейчас, у моря, на многое вокруг смотришь привычно, принимая как должное и возможное к повторению. Порой,
глядя на воду, имеющую мистической силы влияние, мысль не
бродит впустую, а устремляется, жадно всматривается в бездну
личности, улавливая аналогии с морским простором. Вот и я
в этот раз стою и наблюдаю без суеты и спешки яркое проявление одного из многих проявлений жизни. Красоту этого момента описать словами, стихами, картинами и даже киноплёнкой, пожалуй, невозможно.
Подумалось, что отдых у моря не зря так востребован. Здесь
человек не просто отдыхает физически. Здесь происходит душевное очищение и одухотворение. Как часто я видел отдыхающих, которые в полном самопогружении, не моргая, смотрели
на воду и никакой шум не мог их отвлечь от этого отрешённого, глубокого созерцания, устремлённого больше в себя, чем
на море. В такой момент в личной ипостаси и через её суть реально преображается и все пространство, ибо весь мир един во
всём и всякое существенное изменение даже в единственном
атоме есть бесповоротный акт космический.
Великий Айвазовский запечатлевал море самозабвенно,
сливаясь всем своим естеством с этой красотой и создавая красоту. Непревзойденный маринист незадолго до смерти создал
совершенное творение — картину «Среди волн». После множества изображений штормов, морей и океанов он сосредоточил своё творческое, гениальное начало и энергию на всего
лишь одной волне. Сюжет картины – просто из жизни моря.
Скопление волн пенится, сталкиваясь в бешеном водовороте,
но стержнем композиции является вздыбившаяся волна с белоснежной пеной на гребне, насквозь пронизанная солнечным
светом. И именно этот луч просветляет морское пространство,
и с уверенностью думаешь, что все будет хорошо.
Неожиданно явилась мысль, что мы свое внимание в жизни
в основном сосредотачиваем на общей картине, не замечая и
не чувствуя деталей, частностей. А ведь именно они и создают,
формируют общее. Вот и этот прибой состоит из отдельных,
накатывающих непрерывной, как сама жизнь, чередой одна за
другой волн.
И вовсе волна не гибнет в прекрасном аккорде. Взметнувшись или накатив на берег, она не исчезает бесследно, а словно
крадучись откатывается незаметно, едва уловимо. Если приглядеться, то можно заметить тихое и не броское возвращение
волн в свою стихию. Они отходят от берега обратно в море,
чтобы раствориться в нём, а затем опять родиться, возникнуть,
прийти в движение, набрать силу и проделать свой уникальный, новый путь к берегу.
Возникла догадка, что каждая волна ищет свой берег, к которому совершает долгое плавание, одолевая свою дорогу, чтобы
произвести, попавшись на глаза стоящему на берегу случайному одинокому страннику, прекрасный аккорд завершения этого
неповторимого пути. А затем вернуться, унося пережитой опыт
и приобретённые знания, чтобы вновь и вновь возрождаться.
Накатившие волны воззрений, образов, гипотез о жизни захватили и увлекли меня в пучину дум, и картины прибоя исчезли из поля моего внимания несмотря на то, что налетающие
брызги волн приятно увлажняли лицо. Иногда с мягким ударом о кожу долетали крупные капли. Они внезапно прилетали
искоса, сверху, как посланцы отважившихся подняться высоко
к небу волн.
Горизонт на востоке стал нежно светлеть. До рассвета оставалось совсем немного. В небе продолжали радостно сверкать
звёзды. Они изумительно украшали небосвод от горизонта до
горизонта всю уходящую ночь. Ни одно облачко их не затуманило. Наступала пора передавать эстафету звезде, неутомимо и
непрерывно поливающей землю своим светом.
Так же, непрестанно накатывают на Землю, сменяя друг друга, эпохи, своим порядком протекают годы, века, тысячелетия.
Следуют одно за другим, сменяя друг друга, царства и империи,
державы и общины. Строятся и разрушаются города. Возникают и исчезают целые цивилизации. Многообразное и непрерывное чередование всего происходящего в мире напоминает
море и волны – разные по величине, мощи и силе. Неведомо,
какой и когда налетевший вал может обрушить берег, от удара
какой волны зашатается казавшейся непоколебимой скала.
Мир полон тайн и всегда остается загадкой, какая волна и
что вынесет на берег, оставит на нём. Да и принесёт ли? Нечасто случается, что отхлынет море и оставит на берегу, легко
подтолкнув волной или яростно выбросив, что-то неведомое,
но определённо имеющее смысл. Вот так из пены морской возникла любовь и стала жить, совершая свой земной путь.
Волны, волны. Волны во всем мироздании и везде. «Даже
радиоволны так называются», — пришло на ум и заставило
улыбнуться, увело в сторону от глобальных и возвышенных
размышлений. «Так и до банальных озарений дойдёшь, –
заиграла весёлая мысль, — вроде того, что повсюду созидание и
разрушение, нет ничего постоянного в мире, разве что пирамиды стоят вечно, устремлённые вершинами в космос».
Начавшись ироничной улыбкой, по инерции продолжали
накатывать мысли о неизменном стремлении рода человеческого к любви, познанию, творчеству и созиданию. А ещё
жажда властвовать, обогащаться, доказывать превосходство,
подчинять и возвышаться. И всякий раз, почти во всём материальная земная жизнь проявляется в дуальности, борьбе и единстве противоположностей.
И так во всём и везде, и это формирует цельность этого мира.
А человек? Человек, как капля в море. Он мечтает, формирует, созидает и одновременно сливается с бескрайним и вечным
бытием, казалось бы, растворившись в нём. И без каждого из
нас не будет безбрежного океана, созданного безграничным,
бесконечным соприкосновением и слиянием частиц, которые
создают юдоль бытования, формируют волны и цунами, приносящие смену эпох.
В своё время христианство стало очередным Рубиконом смены цивилизаций, продлив, кстати, жизнь Римской Империи.
Парадокс. Вот и сейчас в житейском океане планеты нарастает волна новых, глобальных перемен. На человечество накатывает вал технократии и техногенный потоп. Сегодня, как
и во времена Ветхого Завета, мир переживает тектонический
процесс рождения новых верований в новых кумиров, период
смены жизненного уклада, рождение новой цивилизационной
парадигмы. И, как бывало уже не раз — каждый следующий
вал становится отрицанием или качественно новым развитием
предыдущего.
Какая же из накатывающих волн цифровых перемен станет
девятым валом? Время покажет, но наблюдать происходящее
спокойно, так, как сейчас, у кромки шумного прибоя, не получается. Уж очень коварно, под маской благодеяния, ненавязчиво и расчётливо, постепенно, как приливная волна солитона,
грозящая превратиться в накрывающее человечество цунами,
распространяется бездушный цифровой океан. Людей неумолимо поглощают неиссякаемые техногенные потоки гаджетов
и технологий, грозящих захлестнуть и утопить человеческое.
Все чаще и чаще мелькает то там, то здесь лукавая приманка, обещающая обеспечить лучшую жизни, соединив человека с компьютером, подключив к информационным ресурсам
напрямую, внедрив чипы в человеческий мозг и тем самым
расширить его возможности. Под маской благодеяния — гарантия улучшения таким образом жизни человека. А можно
ли будет назвать человека вполне человеком после подобного
вмешательства?
Лозунг, как и все громогласные публичные заявления, на
первый взгляд кажется правильным, продвигающим прогресс.
Но этим ли искусственным придатком обеспечивается человеку счастье, лучшее существование? В который раз людей уводят в сторону от главного, от них самих к внешним атрибутам
счастья и абстрактным целям за горизонтом в виде царствия
небесного или коммунизма. В который раз под благовидным
предлогом происходит хитроумная подмена, грозящая отключить личность от естественной среды обитания и окунуть
в искусственную стихию — эфемерный, придуманный, виртуальный псевдомир. Хотя уже две тысячи лет прошло, как было
ясно сказано, что истинное Царство Небесное находится внутри нас, а не где-то там вовне.
Высокие, возвышенные цели, мечты безусловно должны вести человечество, однако они не могут подменять объективную
явь. Наряду со стремительным приливом новых технологий
глобальной проблемой, философией бытия человека становится дефицит реальных жизненных смыслов, который ранее упорядочивался гармонией взаимоотношений человека и природы. Сейчас фактически насильно происходит разрыв, надлом
в отношениях человека с живой средой, оторванность от своей
естественной природы.
Какую мину заложило наше цифровое сегодня? Рабская
зависимость от компьютера и агрессивно захватывающих все
сферы жизни цифровых технологий, насаждающих холод готовых решений и мнимых удовольствий? Не хочется, чтобы это
было именно так, но вольно или невольно делается всё, чтобы
увести человека от себя истинного.
Высшее начало всегда пытается окликнуть человека, послать
ему гуманную волну в разных формах, помогая ему повернуться к себе и миру своей истинной сущностью, своей светлой,
одухотворённой стороной, лицом, озарённым сердечным светом, пробуждая в нём духовность, которая направляет человека за горизонты человеческого бытия. Лишь в таком движении
ввысь человек может осуществить себя в главном и оправдать
своё имя — как чело, обращенное к вечности.
Меньше всего хочется быть паникёром, но я стоял и смотрел
на море, а мой внутренний мир не знал покоя, подобно бурным
волнам прибоя. Останется ли человек собой, сохранит ли каплю истинного себя, своё высокое человеческое достоинство?
Как продлится, в какой бухте и чем закончится продвижение
человечества на этом этапе: утонет ли реальное восприятие человеком действительности в цифровом море, превратившись в
безнадёжный заплыв в виртуальном океане информации и ныряние в пучину кибернетических связей и контактов?
Человечество после плавания продолжительностью в три
тысячи лет ложится на новый курс, заходит в новый порт. В
своё время древнегреческие философы и поэты смогли провести фундаментальную метафизическую революцию в сознании человека. Великие мудрецы и пророки «осевого времени» смогли сформулировать и сформировать духовные контуры
человека — тот «неделимый атом», который в течение более
двух тысяч лет обеспечивал устойчивость мира и вертикальную
устремлённость человека к небу.
Тогда вынырнувший из древних цивилизаций мир стал другим. Человек стал осознавать масштабы бытия, осознавать себя
и свои границы. Сейчас человечество сквозь штормы и ветра
перемен выходит на новые рубежи. Кто и как формирует новую
парадигму и суть человека, куда, к каким идеалам и целям прокладывается курс?
Порой кажется, что всё уже давно сказано, и от нас требуется
только проникновение в суть и глубину известного и жить в соответствии своей роли и задачам. Сегодня мы являемся свидетелями и одновременно участниками почти мистической неизбежности эволюционной спирали, когда отвергнутое, забытое,
не познанное возвращает свои права. Пора вспомнить, понять
и осознать.
Пришло время выбора, когда всё настолько взаимосвязано,
что одна решающая капля может определить, куда потечёт общий поток. В воздухе осязаемо зреет необходимость осмысления и утверждения нового образа человека, соответствующего
сегодняшним реалиям. Человеку, пожалуй, впервые предоставлена великая свобода выбора смысла бытия в сфере духа,
дающая ему шанс выбраться за рамки дуальности, диктующей
матрицу разделения всего на добро и зло, рассматривая эти
энергии как проекцию в земное измерение универсальных антиподов мира — Бога и дьявола. Человечеству дается шанс принятия всего и в целом посредством любви.
Сегодняшний период сродни терзаниям Гамлета, который
переживал глубинную разделённость сознания между вековым
укладом вырождающегося рода и зовом божественного духа,
между духом уходящего прошлого и рождающимся новым мировоззрением, неизбежностью языческого отмщения и христианского прощения. «Порвалась дней связующая нить. Как мне обрывки их соединить!» Нас так же терзает трагическое переживание катаклизма перемен и поиск способа перейти в новую
форму существования, сохранив лучшее из прошлого.
Меня оторвало от размышлений прикосновение к руке. Таким нежным могло быть прикосновение только моей любимой.
Она знала, что именно так следует прикоснуться, когда человек
в глубокой задумчивости, и мягким импульсом вернуть его из
океана размышлений и пучины водоворота мыслей. Да, это
была она. Жена стояла рядом и в тихой задумчивости любовалась, как и я, морем. Потом повернулась ко мне и, преодолевая
шум прибоя, произнесла:
— А помнишь, как именно на этом месте тебя настиг солнечный удар, и ты потерял сознание?
Вопрос был неожидан и как бы некстати, полностью не соответствуя ситуации. А вот она знала, что это лучший способ
оторвать меня от глубокомысленных размышлений и вернуть
в реальность.
— Да нет, уверяю тебя, тогда я просто очень сильно задумался, —
немного смутившись, с некоторой растерянностью ответил я.
— Ну да, задумался. А что потом рассказывал? Ведь такое не
придумаешь на трезвую голову.
— Да это я, как обычно, в потоке мыслей и фантазий улетел.
Я же тебе рассказывал, как несколько раз со мной такое бывало. Задумаешься глубоко и вроде как очутишься в ином мире.
Человек абсолютно свободен в мыслях и мечтаниях — для них
нет границ. Только тогда, пожалуй, я далеко умчался на волнах
своих размышлений и фантазий. А может, действительно, ты
права и солнышко поспособствовало. Дало подзатыльник, выбивая страхи, стереотипы, сомнения и высвободило ударом моё
сознание из пределов условностей и рамок.
— Очень похоже. Ведь ты потом такие необычные истории
поведал.
— Ну, ты же знаешь, я тебе уже говорил: бывает так, что сны,
видения приходят неожиданным ответом на мучающие вопросы.
Или, когда измучился в терзаниях сомнений при выборе решения.
— Так о чем же ты в этот раз размышлял, что увидел?
— Даже и не знаю, как ответить. Смотрел на волны и думал о
них, о людях, о жизни в целом. Мысли и воспоминания водоворотом чередовались, сменяя друг друга, принося догадки, идеи,
предположения.
Завертелись калейдоскопом пролетевшие годы, люди, события, накатывающие и сменяющие друг друга, как эти волны.
Перемены, вихри приключений. Житейское море с его штормами и штилями, новыми, внезапными волнами. Всё как здесь, —
и я обвёл рукой раскинувшийся перед нами простор.
Вспомнился отъезд в институт, прощание с родителями и
вступление во взрослую жизнь. Поиск и выбор своего пути,
неуёмное стремление идти своей дорогой. Повороты и удары
судьбы, желание не предать себя, жажда любить, а значит, отдавать, дарить. И тихое упоительное ощущение любви и свободы, когда душа радуется.
Удивление от открытия, осознания великого и одновременно простого откровения, открытия сути бытия, где всё на
самом деле просто и руководствоваться можно, а скорей всего,
и нужно совсем немногим. Все ведь на самом деле не сложно —
радуйся жизни и цени себя, людей, обстоятельства, в которые
тебя поставил самый лучший учитель — Жизнь. А главное —
бери на себя, на свою совесть полную личную ответственность
за то, что с тобой происходит, люби, творчески созидай. Вот,
пожалуй, и всё.
Каждый человек, как волна в этом море. Он единственный и
в тоже время часть общего пространства, безбрежного океана.
Он рождается, бежит по просторам своей жизни, идёт своей уникальной и неповторимой дорогой. У каждого свой курс, и главное выбрать правильно именно его, то, что соответствует твоей
индивидуальности и не сбиться, добраться до своего берега.
Может показаться, что волна заканчивает своё существование на берегу. А ты обрати внимание, что волна, остановив свой
бег, добравшись до цели, ознаменовав это событие красивым
аккордом, затем едва заметным движением откатывает обратно в море. Закончив этот маршрут, волна возвращается и сливается со своей родной стихией, чтобы опять зародиться вновь
и опять проделать новый жизненный путь к новому берегу.
Я закончил говорить, и любимая придвинулась ко мне ещё
ближе. Мы оба смотрели, улыбаясь на набегающие, сменяющие одна другую в своей неповторимой и великолепной красоте волны. Стояли тихо, прижавшись слитно друг к другу.
Мы часто вот так безмолвно прогуливаемся, порой останавливаясь, любуясь природой. Могло показаться, что за много
совместных лет уже всё сказано и всё обсудили. Ведь новости,
фильмы, книги мы и так узнавали, смотрели, читали вместе.
На самом деле у нас часто случались живые обсуждения всего, а молчание никогда не прерывало диалога. Разговор порой
приобретал иную форму и становился продолжением обмена
мыслями. Мы старались больше говорить вслух.
Оторвавшись от моря и своих дум, любуясь вместе со мной
морем, женушка тихо, немного волнуясь, спросила, глядя прямо в мои глаза, желая предугадать ответ:
— А помнишь, ты рассказывал про Двоих. Они встретились?
Я посмотрел на неё так же, как смотрел при первой встрече,
и с едва тронувшей губы улыбкой так же тихо ответил:
— А ты знаешь, я уверен, что Они и не расставались.
П О С Л Е С Л О В И Е
«…война… противное человеческому
разуму и человеческой природе событие.»
Л.Н. Толстой
Я не планировал писать послесловие. Все задуманное,
прочувствованное, пришедшее в процессе работы над
книгой было изложено и поставлена точка. Рукопись
была передана на верстку. Но жизнь, как это постоянно и происходит, внесла свои коррективы. И какие! Мир внезапно обрушился и началась война. Пишу слово «война» с большим
внутренним напряжением. Все никак не могу привыкнуть даже
к слову, а тем более принять происходящее. Да и возможно ли
привыкнуть к войне?
Раньше я был уверен, что после страшной второй мировой
войны повторение ужасов убийственного насилия в Европе невозможно, и пережитая трагедия навсегда научила людей договариваться и жить в мире. Казалось, люди никогда не допустят
новой войны. Но только казалось… Потом Югославия. Случившееся было страшной и нелепой трагедией. И вот такой ужас в
Украине…
Не буду рассуждать о причинах, виноватых, жертвах и разрушениях. Нам всем больше следует задуматься о последствиях
и ответить на вопросы «Для чего всё это? Что мы должны понять? К чему прийти?». Со всех сторон слышно, что мир таким
каким он был уже не будет. Да это и понятно. Тем более сейчас,
когда происходит смена эпох и страшная война лишь ускоряет процесс трансформации. Но каким будет новое общество?
К чему приведет столкновение мировоззрений? Ясно, что к
миру, которым завершается любая война. Но какому?
История свидетельствует, как многие великие цивилизации, оказавшиеся не способными разрешить свои внутренние конфликты и противоречия, потерпели крах. Но тем не
менее жизнь продолжалась, поскольку рядом существовали другие сообщества, которые оказались более стойкими и
прогрессивными.
Кардинальное отличие настоящего времени состоит в том,
что в результате глобализации мир стал чрезвычайно взаимосвязанным и единым. Следствием этого является реальная
угроза прийти к печальному финалу если лидеры государств и
корпораций не смогут договориться, прийти к согласию на основе анализа ситуации и определению ясных целей. При таком
тупиковом сценарии от сегодняшнего миропорядка останутся
лишь глобальные руины.
Мы являемся свидетелями смены устройства цивилизации.
Старый уклад себя исчерпал. Придав болезненный импульс,
слом общественных формаций ускорила война, которая, как
может показаться, ведется не за территории. Война идёт за человека и его мировоззрение. Видимо у нас совсем мало времени на преобразование себя и всего раз так болезненно, так трагично ускоряется процесс перемен. Накативший вал событий
делает жизненно значимым решение обществом и каждым из
нас многих задач.
Ответ кроется в правильном понимании нами происходящего и выбор ясных целей, к которым следует прийти. При
этом не дать хитрецам с лживой дудочкой возможности увести
человечество в сторону — кого в стойло, а кого на бойню. Или
более радикально – не позволить переформатировать людскую
природу. А иначе человека уже с трудом можно будет назвать
человеком.
По моему твёрдому убеждению, всё происходящее является последним предупреждением людям, экзаменом всем нам
по итогам которого земляне или станут более человечнее, или
разрешат превратить себя в сломленных системой, а возможно и хитрее — подчинённых тихой сапой сладкими посылами
ублюдков. Боюсь, что в последнем случае, Творец закроет свой
проект с людьми на Земле как провалившийся и сотрёт человечество с лица планеты за ненадобностью, чтоб не осквернять
прекрасное творение.
Меня могут обвинить в апокалиптичности. А почему собственно? Разве то, что сейчас происходит менее апокалиптично
или не было в области мрачной ненаучной фантастики? Трагично? Да! Но лучше понимать угрозу и предпринимать шаги,
чтобы не допустить худшего.
Возникает вопрос — что мы, граждане Земли думаем о своём
будущем, каким мы его видим? Как оцениваем происходящее?
Можно кивать на государство, как институт, который себя в нынешнем формате изжил, на власть имущих и теневую верхушку
конгломерата магнатов, преступников и так называемой элиты. А чего на них кивать? Всё ясно – они ведут беспринципную
борьбу за свое сохранение и свои привилегии, не гнушаясь самыми мерзкими методами. Вопрос обращён к каждому из нас
– какой образ своего будущего видишь ты, человек?
Развитие цивилизации невозможно без согласованного желаемого образа будущего, который разделялся бы основными
группами общества. В свою очередь для формирования такого
образа необходимо понимание того, куда движется мир и как
меняется глобальная система координат.
Но кто и как формирует сегодня образы? Государство, СМИ,
интернет? Но мы видим глобальный кризис государственного устройство во всем мире. Предержащие власть тем чаще и
циничней используют принцип «разделяй и властвуй», чем
хуже выполняют свои непосредственные обязанности. Задача
правительств — организация комфортной жизни человечеству.
Любой орган управления имеет смысл до той поры, пока выполняет свою функцию.
Соответствуют ли нынешние структуры власти текущему
моменту? Нет, судя по происходящему в мире, а существующие
модели управления неэффективны и далеки от интересов общества, властям нечем ему ответить. Голоса независимых авторов и СМИ (если такие вообще сохранились) тонут в море
изощренной лжи. Каналы распространения информации находятся под неусыпным контролем властей и корпораций.
Тем временем в обществе опережающими темпами растет
запрос на преобразования. Все более четко формируется требование граждан на смену принципов взаимоотношения с государством и употребления власти, а сама актуальность перемен
диктуется необходимостью сохранения и развития цивилизации. Старые методы управления не работают и необходима новая общечеловеческая мировоззренческая платформа, которая
трансформирует мир на принципах единства человечества.
Мир нуждается в новых идеях, которые позволят объединять
людей из разных стран и разных социальных групп во имя их
общего будущего. На выработку современной концепции, новых норм общественного уклада оказывает значительное влияние наша общая позиция и убеждения каждого в отношении
свободы, прав и достоинства. В этой связи я обращаюсь к роли
человека на Земле и его сути, способности каждого взять на
себя ответственность и быть свободным.
Все дело в нас, в нашем выборе себя и вере в себя, которую
усердно пытаются подорвать, лишая людей даже желания понять своё естество и предназначение. Лишаясь веры, утрачивая
меру — то есть осознанность себя, — человек в определенном
смысле перестает быть человеком и легко поддается манипуляциям. И неважно, как эта манипуляция родилась — потоком заказной информации СМИ, случайным выкриком кликуши-истерика из толпы или под влиянием хорошо отрепетированной
речи опытного демагога.
Важен наш отклик — наши чувства, эмоции, мысли. Главным, как никогда ранее, становится ежедневный труд над собой, творчество, расширение сознания и развитие гармоничной личности. Будет, безусловно, жесточайшее сопротивление.
Но другого пути нет, и инстинкт самосохранения заставит всех
нас двигаться в этом направлении.
Идет глобальная борьба не на жизнь, а н; смерть. Есть,
как известно, только «Да – да» и «Нет – нет». Если оставить
производные, то нам становится ясно, что миром правят две
силы, две энергии, два чувства — Любовь и страх. Именно они
являются основой всего остального. В последнее время человечество усиленно заталкивают в состояние страха. Особенно
результативна на этом поприще война, которая отвратительна
не только разрушениями и убийствами, а ещё тем, что в итоге
порождает больше злых людей (пораженных омерзительными злокачественными образованиями в результате обмана и
насилия), чем забирает. И делается это, по моему убеждению,
целенаправленно. Все согласно отработанной веками схеме –
вначале напугать, посеять страх, а потом предложить спасительную сладкую, но обманную пилюлю. Вот только какова
плата за предложенное лекарство?
Считаю, что всё происходящее обращено ко всем персонально, требуя обратить своё внимание на внутренние процессы в
каждом и провести ревизию мыслей, чувств и преобразовать,
понять и принять себя истинного, взять ответственность за себя,
семью, Землю. Она так прекрасна и взывает нас направить свою
энергию на созидание. В доме земном предстоит генеральная
уборка его от многовековой грязи, чтобы наполнить жизнь любовью, творчеством, радостью. Всем нам предстоит ещё столько
сделать для преобразования нашего общего жилища!
Давайте же в конце концов прекратим убивать друг друга, исполняя навязанную властями роль. Война делает людей
теми, кем они не являются, лишая людского и проявляя звериное. Начнем же наконец, несмотря ни на что, приобретать и
развивать человеческий образ, наполненный океаном любви!