ВНИМАНИЕ!!! : Только для читателей 18+
ОТПУСК ОДНОГО НУДИСТА В КРЫМУ
Курортно-познавательный эротический роман
Глава 115. ТРУДНОЕ СБЛИЖЕНИЕ ДВУХ ДАВНО ПОТЕРЯННЫХ ДУШ
* * *
По ходу пересказа Романом древней легенды о смерти прекрасного принца Гиацинта во время его состязания с богом-покровителем Аполлоном в метании диска и о последующем зарождении на месте рокового кровопролития не менее прекрасного бело-алого соцветия, Алекс вновь затеплил костёр – очень небольшой, потому что дров оставалось немного.
Некоторое время, поддерживая огонь на самых первых порах его возгорания, он всеми ступнями на земле сидел перед костром на корточках со сложенными на коленях руками, пристально глядя на сполохи огня и внимательно слушая Романа. И этот, столь красивый циник и насмешник по жизни ни разу ведь не ухмыльнулся. Наоборот, он стал ещё более сосредоточенным и отчасти даже строгим. Очевидно было, что он очень глубоко сопереживал событиям согласно развитию сюжета легенды.
Странно было видеть голого Аполлона, на корточках восседающего перед костром. И вместе с тем приятно было наблюдать за ним, когда яркие отсветы разгорающегося костра устраивали радужную светопляску в его глазах, на пепельных кудрявых волосах и по всем волоскам на его великолепном теле – эта магическая игра светотени на теле божества магически завораживала...
А после краткого недоразумения, случившегося по завершении пересказа легенды, и тут же последовавшего примирения парней, совсем недавно решивших попробовать стать названными братьями, они снова тесно сидели рядком на матрасике, соприкасаясь плечами и коленями, неспешно ели печёную картошку, заедали её остатками ветчины, лучка, помидор и огурцов, потихоньку потягивали коньяк, ели черешню... И было им очень хорошо!
Похоже, алкоголь пронимал Алекса сильнее, чем Романа, потому что божественному Аполлону захотелось возлечь возле костра. Роман поудобнее поправил матрасик и присел на нижний его край, если судить по рельефу «пола» бастиона. Зато Алекс вольготно лежал на нём на спине с согнутыми в коленях ногами: двум парням маловато было места на этом надувном «ложе».
Но вскоре правую, ближнюю к костру ногу Алекс вытянул и положил на ноги Романа.
Это вполне естественное для удобства движение оказалось неожиданным для Романа и показалось ему достаточно откровенным. Но безмятежному Алексу так было всего лишь удобнее лежать, и юный Аполлон без зазрения совести воспользовался своим божественным преимуществом. Вот Роман не возроптал.
Причем, эта вольность в поведении Алекса нисколько не напрягала. Наоборот: в отсветах костра теперь даже лучше было освещено тело Аполлона, на груди которого аккуратным золотым островком посверкивали волоски. Так же красиво поблескивали волоски и на другом, треугольном островке, которым завершалась известная б***ская дорожка вниз от пупка. Вот уж где действительно откровенность, так откровенность.
Алекс полулежал на правом боку, обратившись лицом к костру. Когда во время неспешного обсуждения событий из только что рассказанной легенды у Романа стала затекать спина, он прилёг на согнутую левую ногу Алекса так, что коленка того оказалась у него под мышкой. Так стало легче и удобней сидеть обоим: корпус Романа получил опору, а Алексу больше не нужно было удерживать коленку вертикально, и он не возражал против раболепного полувозлежания на нём москвича.
А тем временем Роман даже и не попытался удержать себя от того, чтобы более свободной в действиях правой рукой начать перебирать золотистые волоски Аполлона на груди. Затем потрогал волоски под мышками, но Алекс, оказывается, чересчур сильно боялся щекотки, тут же задёргался, заржал и стал отпихивать пальцы Романа.
Ладно, больше не будем беспокоить божество.
И они продолжили разговор, во время которого Роман потихоньку, еле касаемо кончиками пальцев поглаживал тело Алекса по плечам, груди, кубикам пресса. Это никак и никого не заводило. Просто обоим парням стало очень хорошо от осознания налаживающейся между ними и столь доверительной близости в их отношениях. Ведь Алекс ни разу не одёрнул Романа и, более того, не усмехнулся насмешливо, просто лежал блаженно и слушал завершение очередного варианта повести о любви Аполлона и Гиацинта, о прекрасной игре на свирели пастушка Кипариса, игравшего им великолепные мотивы и гимны, о зловредной роли влюблённого в Гиацинта и столь ревнивого бога Зефира, и о картине Александра Иванова по этому сюжету.
Более того, Роман давно уже заметил и сейчас совершенно утвердился в том, что Алексу очень нравится стороннее наблюдение и несколько отстранённое любование его телом, лицом, глазами. При этом видел, что Алекс ничуть не захлёбывался в волнах самовлюблённого мнения на свой счёт: просто он привык быть в центре всеобщего почтения и обожания, и ему очень хорошо было чувствовать себя этаким магнитом для притяжения внимания к себе.
А тем временем безмятежно возлежавший рядом на матрасике Алекс в свою очередь отметил, что как-то уж очень странно и часто поглядывал ему в глаза этот красивый, такой самоуверенный москвич. Но делал это он не с влюблённым подобострастием, а будто изучая Алекса, как бы стараясь окунуться в его глаза и при этом что-то уловить в них или разгадать, чтобы понять что-то для него неведомое и важное, что ли...
Ну, да: видимо, последствия реинкарнации их тел из девятнадцатого века в век двадцать первый незримо присутствовали и оказывали своё магическое воздействие. Да чтобы ранее Алекс позволил хотя бы нечто близко похожее со стороны своих друзей или приятелей из свиты Земфиры – да такого не могло бы произойти даже в намёке! А тут этот московский брутал ведёт себя так свободно, и ему... нет, им обоим приятно находиться рядом в настолько интимной обстановке, которая со стороны могла быть расценена очень неоднозначно, причём, далеко не в пользу расслабляющихся возле костра с выпивкой и закусью двух красивых молодых людей.
Иногда Алекс вставал и подходил к костру: бог богом, но всё же он младше Романа и выступает здесь как бы в роли хозяина, а солидный Роман старше годами и как бы гостем считается. В эти минуты Роман любовался возобновлённой игрой огня по всей великолепной, точёной фигуре Алекса. Из-за таинственной игры светотени от сполохов огня тело Алекса казалось ещё более совершенным и точёным, ещё более гибким и красивым, ещё боле представительным и внушительным в своей силе и неотразимости.
У костра Алекс лишь немного задерживался, поправляя и понемногу подкладывая топливо, затем мог просто постоять лицом к костру, явно предоставляя Роману возможность полюбоваться красотой своего лица и тела. И только потом подходил к матрасику, неспешно-уверенно пронося всё своё великолепие перед глазами Романа. Возвращаясь на место, тоже не спешил прилечь на матрасик. Он прекрасно понял, что весь его вид нравится Роману, и намеренно поигрывал его чувствами: этот Аполлон в чертовском своём искушении был просто великолепен!
Впрочем, самому Алексу тоже приятно было видеть восхищённое состояние Романа – это чувствовалось по слегка самодовольной, или нет, просто по удовлетворённой улыбке этого бога во плоти: вот такой он я весь из себя красивый и самодостаточный!
Затем Алекс неспешно и намеренно вальяжно возлегал на матрасик в свою привычную позу, вытянув правую ногу на бедро Романа и притягивая будущего брата рукой за плечо с предложением снова прилечь на левую его ногу, согнутую в колене. Сам при этом снова возлежал на правом боку, опираясь на согнутую в локте руку, слегка развернувшись грудью костру.
И снова Роман невольно любовался и восхищался этой Красотой – безупречным телом Алекса, игрой света костра в его глазах и по волнистым волосам... Упоение от такого близкого, буквально руками осязаемого соседства с её величеством Красотой было непередаваемо приятным.
Иногда Роман задевал божественные сосцы, когда поглаживал великолепно развитую грудь – причём, делал это намеренно и сознательно, получая истинное блаженство от своих прикасаний к Совершенству. В особую сладость от этих почтительных действий было чувствовать ответное, ничуть не скрываемое и такое же явное удовольствие, которое Алекс получал от этих неспешных целомудренных ласк.
В столь тесных отношениях между парнями не было ни капли любовного томления: это было всего лишь особое возвышенное состояние во время обретения единения двух давно потерявших друг друга душ – Алекса и Ольги, ставшее возможным лишь после очередной земной их реинкарнации и случайной встречи в Крыму.
Ведь более полутора веков назад они так сильно любили друг друга и затем так рано потеряли друг друга, казалось бы, навсегда. Но вот теперь, совершенно неожиданно для обеих неприкаянно обитавших где-то по свету душ, после взаимного мистического их откровения о своём прошлом, случившегося среди развалин древней армянской или турецкой крепости, теперь они снова встретились. И осторожно наслаждались осознанием своего большого обретения, и в меру дозволенного поведения дарили друг другу ранее недополученное и роковым образом потерянное.
Парни не торопили события той невероятной ночи, неспешно наслаждаясь получаемыми впечатлениями и ощущениями. И опасаясь потерять всё вновь: грань недозволенного в столь откровенных позах их тел была очень хрупкой, это понимали оба, оба видели всю хрупкость этой грани и оберегали её, обоюдно не желая потерять всё и теперь уже, наверное, навсегда – это интуитивно чувствовали и понимали оба.
Темы последующих их бесед были... – да неважно, о чём хотелось говорить, лишь бы не молчать. Потому что молчание неизбежно породило бы вопрос: а не пора ли нам расходиться на ночлег? А расставаться явно не хотелось обоим – это просто витало в воздухе, само собою чувствовалось, и именно это состояние нежелания расставания стало самым дорогим для них в ту ночь, как это было видно по поведению парней.
Для Романа важным стало всё время что-то произносить и слышать ответное, чтобы продолжать потихоньку прикасаться к прекрасному телу новообретённого брата (он уже почему-то не сомневался, что Алекс всё же примет его предложение побрататься), получая при этом удовольствие от общения с великолепным божеством и от ощущения пальцами его совершенного тела, растворяясь в эстетической неге от одного вида излучаемого божеством удовольствия вследствие получения им столь необычных ласк от москвича, нисколько не нагло претендующего на братание...
Конечно, ещё с того самого момента на дороге, когда Алекс вдруг оголил своё вздыбившееся достоинство, на некоторое время Роману стало достаточно тревожно от понимания того, к чему может склониться дело после столь откровенного намёка, и какие непредсказуемые последствия могут сложиться из-за конфликта с Алексом.
Но теперь, после столь неожиданного для обоих парней взаимного откровения о своих реинкарнациях и предложения Романа побрататься, дальнейшие события в их взаимоотношениях обрели совершенно иной смысл, лишённый похоти и грязи.
Поэтому даже такое, для постороннего взгляда совершенно недопустимое, практически интимное поведение двух обнажённых парней, по сути своего проявления со стороны Романа было всего лишь пусть и слегка самозабвенным, но только восхищённым любованием совершенства той Красоты, что возлегала рядом с ним.
Да и со стороны несколько насмешливого циника Алекса столь откровенное его поведение было всё равно лишь неким снисхождением божества только для того, чтобы позволить своему смертному адепту воздавать ему дань почтения и поклонения.
Да, известная доля преувеличения и восторга при описании чувств, состояний и поведения данных литературных героев у автора присутствует. Ну, так попробуйте-ка запретить ему любить своих героев – очень неплохих и правильных по жизни молодых людей, которые с разными, более сложными для Алекса, усилиями в борьбе с различными затруднениями и препонами прокладывали свой жизненный путь. И, слава богу, у обоих эти пути пока что были достаточно успешными – по меркам желаний каждого из них достичь большего и стремиться к лучшему.
Итак, повторяюсь: парни не спешили ускорять события той ночи, видимо, в ожидании каких-то невероятных событий. И в их предощущении была своя особая прелесть, которая так приятно щекотала воображение предполагаемыми сценариями развития дальнейших событий. Ведь пока что для них было совершенно непонятно, чем закончится эта волшебная южная ночь, вполне уже расцветшая во всей своей магической красе под необъятным небесным покрывалом, причудливо расшитым изобильной россыпью больших и совсем крохотных звёзд и звёздочек.
В силу своей работы охранником в картинной галерее Айвазовского привыкшему ко всеобщему вниманию к своей привлекательной персоне Алексу действительно нравилось дефилировать обнаженным перед Романом. По своему опыту загорания на нудистских пляжах, которые тоже водятся вблизи Феодосии, он прекрасно знал неотразимую силу красоты своих глаз, лица и тела, и в полной мере как ранее среди не похотливо озабоченных нудистов, так и теперь в руинах армянской крепости, получал удовольствие при виде открытого, отнюдь не откровенного и вожделенного, а лишь искреннего восхищения в глазах немногим старше него мужчины, пусть и выглядевшего тоже очень красивым и атлетичным, но до вчерашнего дня бывшего для него совершенно неведомым.
Алекс тихо и почти самоупоённо балдел от одного только вида восхищённого любования Романом всеми своими красотами. Но он прекрасно видел, что москвич нисколько не зацикливается на его теле и совершенно не обращает внимания (о, а уж тут вы, плизочки, пропардоньте автора за невозможность обойти сей момент, немаловажный для дальнейшей переоценки Алексом своего отношения к Роману) на не менее красиво выраженную, чем остальные части его великолепного тела, попу с высокими, упругими и крепкими ягодицами.
Ранее пару раз Алекс намеренно поигрывал этими частями своего тела, будоража возможную похоть в московском чужаке. Но тому было хоть бы что: оценит их красоту, и не более. Москвич этот почему-то всё больше любовался его глазами, часто и подолгу вглядывался в них, отчего иной раз Алексу становилось даже не по себе: и чего это он так долго, так пристально всматривается, будто ковыряется в них? Какие такие сокровенные тайны Алекса он хотел увидеть в их глубине?
А вот и фигушки чего у него из этого получится: к скелетам в своём шкафу Алекс не подпустит москвича даже на пушечный выстрел, несмотря ни на какую близость мимолётного его пролёта рядом с судьбой Алекса в былой их реинкарнации. И Алекс уже очень жёстко намекнул Роману, что его прошлое – это только его прошлое. Хорошо, что разговор тогда шёл о бабушке, которой в жизни Алекса не было точно так же, как и сестры. Зато много чего произошло такого, о котором вспоминать не хочется – от слова никогда.
Вот и теперь снова братан Роман (хм, братан – ну, надо же!..) любуется всей его обнажённой фигурой, в том числе – всего лишь в том числе! – его интимной зоной. Зато опять будто влюблёно упивается красотой и совершенством божественного тела, лица и глаз – о, как же это тревожно и томительно! – голубых глаз Алекса.
Феодосиец прекрасно знал всю неотразимость силы своего взгляда, но умел пользоваться этим преимуществом только в отношении девушек. А для чего иного ещё это нужно было ему: лишь чтобы посмотреть, обворожить, поворковать и овладеть – всего-то и делов для его самцовской натуры, столь щедро избалованной девичьим вниманием, причём, не только с публичным восхищением, но и с глубоким интимным удовлетворением – и такое бывало уже в особой приятной особенности.
Значит, особый секс (а, согласно своему нудистскому опыту, Алекс именно такое специфическое предпочтение Романа предположил в этом столь странно озабоченном чудаке) его не интересует? Теперь это казалось странным – не очень, но странным.
А ведь изначально Алекс, узнав, где будет ночевать чудаковатый москвич, и памятуя про свою злость на него из-за флирта Романа с Земфирой, раздосадованный его преимуществом по мужской части – пусть не очень значительным, но преимуществом, а Алекс в силу своего привычного и безусловного лидерства в компании парней и девчат из их с Земфирой свиты терпеть не мог ничьего и никакого преимущества перед ним – он же первым делом хотел развести этого москвича на специфические приставания с тем, чтобы следом от души пересчитать всю наличность его зубов с проверкой прочности его же скелета.
«Так и что же ему нужно от меня?» – размышлял Алекс в то время, когда Роман продолжал действительно всего лишь восхищаться лицом, глазами и телом живого божества, получал эстетическое удовольствие от общения с ним, от возможности реально прикасаться к Красоте тела юного Аполлона во плоти вместе со всеми его волнистыми, светло-русыми с платиново-пепельным отливом, сильно выгоревшими на солнце длинными волосами.
Но чувствовать себя по-иному в отношении Алекса, как-то иначе вести себя Роману не то, что не хотелось: не моглось. В это время ему совершенно невозможно и даже немыслимо было почувствовать себя пошлым, ведь рядом с ним ходит, стоит и сидит сам обнаженный бог Аполлон со всеми изначальными преимуществами и красотами своего тела, по-мужски идеально сложенного и тщательно отшлифованного, казалось, самими богами-олимпийцами.
Тем более невероятным было бы возжелать чего-то иного, земного и грязного, когда прекрасный Аполлон столь непринуждённо возлегает рядом с тобой, когда он столь доверительно возлагает одну ногу тебе на бедро и тут же подставляет для твоего комфорта коленку другой ноги, чтобы именно тебе было удобнее опереться на неё корпусом и следом приступить к очередным благоговеющим прикосновениям к телу столь совершенного в своей удивительной красоте божества.
Разве может быть в мире наслаждение превыше того, чем вот это, реально ощущаемое Романом трепетными кончиками своих пальцев?..
(продолжение следует)