Любил Юрка теплыми, летними днями залазить на крышу своего старенького, деревенского дома. Крыша покатая, не крутая, само то, что надобно парнишке. Лечь голым животом, на почерневшие от времени, листвяные доски, коими все, до единой, крыши деревенские были крыты. Пристроить свою голову на конёк, подложив под подбородок свои худенькие ручонки и наблюдать, что деется на белом свете. И мечтать. Пока что в границах своей родной деревушки.
С крыши дома видна почти вся деревня и горы, что окружают ее со всех сторон. Юрка больше любил смотреть на горы, на их вершины, на березки и молодые лиственницы, что покрывают их склоны, не жадничают, оставляют большие пространства для полей и сенокосных угодий. Можно, неожиданно для себя, вдруг увидеть на вершине высокой горы, у самых щебней, отару овец, которой вчера и в помине там не было. Да мало ли чего можно углядеть, если гляделками своими смотреть будешь. Во все стороны, вдобавок.
В свои десять лет Юрка считался мальцом смышленым и любознательным. И хлебом Юрку не корми, только дай ему время на обдумывание и размышление. Причем, любой вопрос Юрка обязательно должен обсосать со всех сторон. И так посмотреть, и этак взглянуть, на вопрос возникший. Его размышления не любили шума, суеты, поэтому он старался предаваться им в таких местах, где никто не мог ему помешать. Одним из таких мест и была крыша его дома.
Если уж совсем по-честному, то раньше, на крыше, Юрка не всегда предавался своим тихим мыслям-мечтам. Бывало и такое, что из дома выскакивала Юркина бабушка и криком кричала на всю улицу:
- Ах ты, варнак, этакий! Ну, погоди, вот только слезь попробуй! Враз у меня прутишшем заполучишь! Опять пальбу учинил, вражина!
Дело в том, что листвяные доски крыши, на бабкину беду, были сплошь сучковатыми. Листвяк, вообще твёрдая древесина, ну а сучки в досках - сущий кремень. И вот, ежели, при помощи гвоздя и молотка, аккуратно продолбить в этом сучке углубление, а затем накрошить туда серу со спичечных головок, да еще утрамбовать хорошенько в конце. А потом, как ахнуть молотком по гвоздю, всунутым в это углубление!
Ба-бах! Если “заряда” маловато, то и выстрел будет, так себе, не очень. Но если заложил сверх меры, то тогда и “орудие” твоё, то бишь, сучок, может разнести вдребезги. Да еще смотри, чтобы гляделки твои целыми остались. Зато выстрел – вся деревня слышит! Вот тогда из дома вылетает бабка. Бедняжка, она только-только успела задремать. Вот тогда и несутся, почём свет стоит, угрозы в адрес любимого внучонка-артиллериста. Правда, устрашающие угрозы, только угрозами и остаются. Вскоре “орудий”, то есть пригодных для стрельбы сучков, на досках не осталось, да и сам Юрка уже подрасти успел. И на крыше, к бабкиной радости, воцарилась полная тишина. Спи - не хочу, старая. Хотя голова внука частенько продолжала торчать над коньком.
Сегодня Юркино внимание привлекли могилки деревенские, так зовут кладбище в деревне, если кто не знает. Ушла на тот свет бабулька, которую парнишка и в лицо не помнит, может только в сельповском магазине иногда ее встречать приходилось, среди таких же как она, божьих одуванчиков. Избегал Юрка присутствовать на похоронах, в отличие от своих некоторых сверстников. Те, готовы хоть каждый день на могилки ходить, лишь бы пару карамелек заполучить или пряник. Никогда не полезет в Юркин рот эта карамелька, когда рядом видишь гроб с покойником. Хоть ты тресни, не полезла бы.
А размышлял Юрка в сей момент о том, почему же все деревенские могилки всегда располагались на возвышенностях, на горах, одним словом. И в их деревне, да и в соседних, где ему довелось побывать. Ну ладно, это у нас ровного места не сыскать, но в других то они, эти равнины, есть. Пришло на ум объяснение, от деда своего, покойного:
- Ушедшие в мир иной, сельчане, потому на горе лежат, что им оттуда ловчее за деревней наблюдать, как же люди теперь без них в ней живут, чем занимаются, всё ли у них хорошо, со всем ли они справляются. Да и живущие в деревне, нет-нет да и поднимут свой взор на гору, как бы говоря, всё, мол, нормально у нас, лежите спокойно и ни об чем не беспокойтесь.
Не поверил тогда деду Юрка, усомнился, но вот слова его запомнились.
Чтобы попасть на могилки, надо у самого подножия горы подняться сначала на довольно крутой взгорок, на который и лошадь с пустой телегой не всегда поднимется. Вот и мучаются люди, затаскивая гроб с покойным на этот крутяк. Хорошо, если сухо, а если морось и склизко под ногами.
Юрка с крыши своей наблюдал, как скорбная вереница провожающих медленно поднимаются на эти первые, тяжелые метры. Опять же парнишке рассказ деда на ум пришел:
- Раньше то, ведь какие кресты делали. Из сырой лиственницы брус, сантиметров двадцать сторона. Тяжесть то, ой-ой-ой, какая. И вот давным-давно, в ту пору, когда я еще таким, как ты сейчас был, четверо здоровых мужиков этот крест на жердях-перекладинах затаскивали в крутяк этот. И надо же было такому случиться, ни с того, ни с сего, один из мужиков поскользнулся и упал. Неудачно, неловко упал. А крест на него. И торцом ему по голове. И принял смерть свою мужик прямо тут же, на горушке, под крестом.
- Слушай, внучек, теперича, что дальше то приключилось. Хоронили в тот раз мужика, которого нашли убитым на его же покосе. Убийцу сразу не нашли, а когда выяснили, кто этот супостат, садить в каталажку было уже некого. Это ведь его тогда, убийцу ентова, крест на горке и “приголубил” насмерть. Вот что хошь, то и думай. Судьба это, али наказание божье.
От невеселых мыслей Юрку отвлёк крик снизу:
- Эй, на баржЕ! Лом не проплывал? Хорош загорать, слезай. Если не передумал, пошли со мной, я сейчас капканы буду ставить.
Это Юркин одноклассник и друг закадычный, Вовка Кочнев стоял за калиткой, не заходя в ограду даже. Или деловой весь, или спешил на охоту свою. Хотя его зверям что день, что ночь – всё едино. Глаз то у них - нету-ти.
Как-то раз, Вовка, в порыве откровения и под клятву октябрятско-пионерскую, что друг никому ни гу-гу, поведал Юрке, что занялся он пушным промыслом. Прибыльным и денежным.
- Ага, скажи еще мне, что соболей наловчился ловить. Помнится, что мы с тобой так ни одного зайца зимой и не поймали, хотя сколько проволоки на петли извели.
- Зайцы, это так, забава. Да ну её, эту охоту на зайцев, сколько километров по забоке излазили и всё бестолку. А тут вон сколько зверья за речкой, ловить не переловить.
- Где это ты там зверей увидел? Одни кроторойники.
- Эх, дерёвня, темнота несусветная! И с кем я только связался! А что, по-твоему, под этими кроторойниками? Правильно, норы! А в норах кто живёт? Кроты! А кроты, это что? Это шкурки, которые с удовольствием принимает заготовитель, что регулярно заезжает в нашу деревню.
Юрку нисколько не прельщало быть в будущем ловцом этих полуслепых зверушек, особенно после того, как он увидел во дворе друга, прибитые гвоздиками растянутые шкурки этих кротов. Еще и запах нехороший, противный, исходил от них, вдобавок.
- И сколько денег отвалит тебе за одну шкурку твой заготовитель?
- Деньги небольшие, но в кино, на детский сеанс хватит. Шесть копеек.
- Всего шесть копеек! Да я, если уж на то пошло, одно куриное яйцо сдам в сельпо и пять копеек получу. Чем буду с этими вонючими тварями вошкаться.
Обиделся от этих слов Вовка, насупился. Собрался уходить.
- Ну, так ты идешь? Или как? Тогда я один пойду.
Нехорошо будет, если сейчас Юрка откажет другу, ведь сам напросился посмотреть на Вовкину охоту. Да ради интереса стоит сходить. Потом на крыше своей придется всё хорошенько обдумать, что к чему, зачем и почему.
- Договор дороже денег. Пошли, конечно. Какой разговор.
Друзья, по переброшенному через речушку бревну-переходчику, перебрались на другой берег и поднялись на горку.
- Вишь, сколько их тут расплодилось, - Вовка показал рукой на многочисленные земляные холмики, называемых в деревне кроторойниками.
- Это они лишнюю землю выталкивают наружу, когда норы и ходы свои делают. Но возле этих кроторойников бесполезно капканы ставить, они здесь больше не появятся, надо искать их главный ход. Нору, по которой они туда-сюда шныряют.
- Ну и как ты найдешь его, ход этот главный, на поляне этой, что травой вся заросла?
- Секи момент, - в Вовкиных руках уже оказался щуп, этакий заострённый кусок толстой проволоки с ручкой, который он начал втыкать в землю чуть дальше этих холмиков.
- Ну, вот. И главная дорога кротов нашлась.
Не зря Юрку все считали умным и сообразительным парнишкой. Он без подсказки догадался, как Вовке удалось обнаружить кротовый ход. А у того уже в руках появился длинный нож, примерно такой, каким Юркина бабушка, щепки заготавливала, сидя у русской печки.
Вовка ловко вырезал большой кусок дерна, а в открывшуюся нору установил два капкана, в обе стороны направленные. Аккуратно вставил дерн на место, колышки, что на концах веревочек, привязанных к капканам, воткнул в землю, тщательно замаскировал от чужих глаз. Придирчиво оглядев результаты своей работы, промолвил:
- Учись, Юрок, пока я живой. Пригодится в жизни. Ежели поймаем к завтрему живность, я научу тебя еще и шкурки с них снимать.
- Ну, уж нет. Сам лови, шкуры с них снимай, сдавай заготовителю своему, а я пас. Посмотрел, и будет с меня.
- Дурень, же ты, Юрка. От каких денег отказываешься. Ну, как говорится, вольному воля. Чем заняться, думаешь, сегодня? Может порыбачить сгоняем, я место клёвое вчерась надыбал.
- Погнали. Только я счас за удочкой домой заскочу по-быстрому. А червяков мы тогда в забоке накопаем.
Над деревней ярко светило солнце. Стоял жаркий июльский день. Два парнишки алтайских, два дружка неразлучных, с удилищами на плечах, шагали в сторону речки. Возможно, в сторону своих новых приключений шагали. А что? Всё может быть.