Рот на картинке был удивительно знакомым. Точно мужским, полноватым, с неприятно вывернутыми губами. Еще совсем недавно Толик наверняка полез бы бить морду тому, кто сказал, что он будет рассматривать чужие мужские рты. А вот как повернулось.
Точнее, повернулся Толик. Как-то не очень удачно развернулся, привычно придерживая закрывающуюся дверь, и внезапно увидел, что дверь новая, а на ней висит кособокая, яркая табличка: фраза «Эй, ты! Не хлопай дверью!», вылетающая из того самого рта. До смерти похожего на тот, из чего тебя долго и унизительно распекали. И ладно была бы на то причина – но приехавший невесть откуда злой начальник просто сорвался на первом же попавшем под руку подчиненном.
Толик помотал головой, отгоняя неприятные, непрошенные мысли. Но это не особо помогло.
«Ты безрукий, – глумливо, повторяя слова начальника словно бы говорил рот на двери, – ты тупой. Ты без подсказки не можешь даже нормально закрыть дверь. Да что там дверь – ты вообще ничего не можешь!».
Хамская надпись и неприятный улыбчивый рот располагались на двери, которая вдруг появилась в их подъезде. То есть дверь там и раньше была, просто другая – типичная старая дверь в облупившейся зеленой краске. Эта же была темная, почти черная, железная, тяжелая даже на вид. В чудеса Толик не верил, а потом вопрос о том, откуда взялась дверь, считал актуальным и открытым.
Насколько Толик помнил, на установку двери деньги с жильцов не собирали. Жек, что ли, расщедрился? Или это какая-то уловка от хитрых продавцов, которые потом сдерут в два раза больше под предлогом «плати или живи на улице?». Или установщик перепутал подъезды и поставил им кем-то другим оплаченную дверь?
Толик подергал ручку – дверь сидела крепко. Открыл ее еще раз, потянул на себя – дверь пошла медленно, плавно, хотя автоматического доводчика видно не было. Толик изо всех сил рванул дверь на себя – та закрылась с глухим стуком.
– Ты что, слепой? – раздался позади ворчливый голос. Толик повернулся. На него грозно двигалась баба Нюра с авоськой и палкой наперевес. – Написано же: не хлопай! Или читать разучился?
– Я дверь испытываю! – огрызнулся Толик. – Вдруг выпадет или заест!
– Испытатель хренов, – плюнула презрительно баба Нюра. – Не ломай – вот и не заест! Испытывают, испытывают – а потом живем в грязи и руинах!
Что-то бормоча себе под нос, баба Нина скрылась за дверью.
– Идите уже, дура старая, – крикнул ей вслед отмахнулся Толик. Ему внезапно стало обидно. И эта еще прицепилась, жизни учит! Мало ему, что ли, начальника и двери?
Пожалуй, нужно было развернуться и уйти домой. Но взгляд Толика внезапно опять зацепился за странный рот, произносящий ту самую обидную фразу. То ли из-за сцены с бабой Нюрой, то ли потому, что вынужденно присмотрелся к двери, но теперь Толик заметил, что нарисована была даже не улыбка – ухмылка, наглая, злая, практически переходящая в оскал. Губы изогнулись, напряглись, готовые не только дать ценный совет по поводу обращения с имуществом, но и послать куда подальше.
«Ах так!» – внутренне возмутился Толик.
Он опять открыл дверь – и рванул ее со всей силы на себя. С глухим, тяжелым стуком дверь закрылась.
– Вы что, совсем что ли? – раздалось возмущенно совсем рядом. – Один раз коммунальные службы поставили нормальную дверь – так нет, пройти мимо нельзя, обязательно сломать надо!
Толик медленно обернулся и излишне внимательно, с преувеличенным презрением оглядел возмущавшуюся особу. Ею оказалась весьма молодая барышня. Имени ее он не знал – она совсем недавно въехала в квартиру на пятом этаже. Толик терпеть таких не мог – наглые, нищие, компенсировавшие свои комплексы за счет насмешек над другими.
– Ты шла куда-то? Вот и иди, – зло буркнул он.
– Я-то пойду, – взмахнув челкой, продолжила умничать девушка. – А вы так и будете упражняться? Сломаете дверь – будем как в хлеву, палкой подпирать?
Толик выматерился сквозь зубы, девушка зацокала, складывая рот в идеальный овал, но ускорилась. Он уже пожалел, что остановился, что заметил надпись и изменения с дверью, что вообще впутался во все это. Шел бы себе домой, сейчас бы пиво открыл, включил бы себе музыку…
Нахальная соседка – то ли назло, то ли в назидание, полностью дверь закрывать не стала, в тонкую щель тянулся сквозняк.
«Сучка сраная, – зло подумал Толик. – Как умничать – так вот она, а как дверь закрыть…»
Мысль додумывать он не стал. Схватил несчастную дверь за ручку, рванул на себя со всей дури. Дверь тяжело, глухо хлопнула. Глаза невольно опять зацепились за нарисованный рот. Да, теперь это явно был оскал. Толик как-то не заметил их раньше – но теперь за губами отчетливо проступала кромка зубов. Казалось, рот угрожал ему. Это было глупо, но окончательно вывело его из себя. Почему все указывали, что ему делать, как жить? Начальники, коллеги, соседи, теперь вот дверь… Толик опять открыл дверь, напрягся и стукнул ею так, что содрогнулись стены.
– На другого скалиться будешь, – сказал Толик картинке.
Губы окончательно утратили како-те подобие вежливости или доброты, и теперь рот просто скалился, показывая длинные острые зубы. Это окончательно вывело Толика из себя. Он снова открыл дверь и хлопнул ею, насколько хватило силы.
Дом содрогнулся. Рот приоткрылся еще больше, показавшиеся зубы были крепкими, длинными, острыми.
Уже не понимая, зачем, влекомый какой-то внешней силой, на чистом упрямстве и адреналине, Толик открыл и закрыл дверь, хлопнув максимально сильно. И посмотрел на дверь с усмешкой победителя: ну, что, съела? и что мне теперь будет?
Длинный язык, выскользнувший изо рта, крепко ухватил Толика за правую ногу, дернул вперед и вниз. В одну секунду мужчина потерял равновесие и полетел лицом в пол. В голове зазвенело, во рту стало солоно, перед глазами поплыли звезды. Уложить происходящее в голове не получалось.
Язык, так и не выпустивший свою жертву, потянулся к двери. Толик взвизгнул, попытался за что-нибудь ухватиться. Но до перил не достал, руки бессильно скользнули по гладкому бетонному полу. В панике, в поисках опоры Толик принялся шарить взглядом по сторонам – и наткнулся взглядом на огромный, зубастый, распахнутый во всю ширь рот.
Толик заорал во все горло – но людный обычно подъезд был тих и пуст. Толик задергался, забился изо всех сил, пытаясь вырваться, – но язык держал крепко. И неумолимо, нарочито медленно, словно растягивая удовольствие, тянул вперед, прямо в распахнутый, жадный рот. Толик попытался закричать еще раз – но то ли от страха, то ли от отчаяния, их горла вырвался только хриплый сип. Поняв, что обречен, Толик враз обмяк и тихо, горько заплакал.
*
Повернулась Лена автоматически, почти случайно, словно что-то подловило момент растерянности и заставило ее обернуться. Дверь явно была новой, красивой – насыщенный, богатый темный цвет, почти черный, но с нотками то ли шоколадной вишни, то ли черной смородины. И на этом фоне уродством выглядела аляповатая, кривая картинка-предупреждение: «Эй, ты, не хлопай дверью!». Фраза по принципу «смерть перфекциониста» была демонстративно криво вписана в квадратную косоватую рамку и вроде как вылетала из огромного рта, который как-то не особо приятно, улыбался, точнее даже нахальненько лыбился. Пройти мимо такого перфоманса было сложно: яркие, аляповатые краски, за которые сразу цеплялся глаз, вызывающий, приказной тон, невольно поднимавший в душе волну протеста, сомнительное панибратство, вызывавшее неприятные ассоциации, кривое исполнение, за которое так и хотелось вырвать растущие из жопы руки.
На Лену разом повеяло всем этим дешевым, маршруточным хенд-мейд-юмором: «Хлопнешь дверью – станешь льготником», «Стукнешь дверью – умрешь от монтировки» и прочими копеечными понтами родом из 2000-х, когда водители общественного транспорта были наглы и надменны и считали себя королями мира, а сам транспорт был убит, грязен и неудобен. Лену передернуло от омерзения. А рот скалился, словно говорил: «Что, сучка, не нравится?»
– Не нравится, – честно сказала Лена и, повинуясь внутреннему порыву, легко хлопнула дверью.
То ли тень так упала, то ли сместился взгляд, но Лене показалось, что губы на двери зашевелились, дрогнули, превращая улыбку в оскал.