НЕМНОГО ПОГРЕТЬСЯ.
добавлю, когда мы вернулись в Россию узнали, что на том побережье было нашествие акул, погибли люди, по каналам ТВ РФ показывали передачи с пострадавшими от атак хищников. надо заметить ,что в самом пансионате администрация ни словом не обмолвилась об акулах.
а через неделю после нашего отлета над Синаем террористы взорвали самолет с Петербуржцами.
Самая большая трудность
Она до ужаса боялась летать в самолетах. Крепко щипала мой локоть и, бледная, глядя в глаза черными раздувшимися зрачками, твердила: « Это все! Конец! Ни одного шанса!» Мы не летали за моря из-за этой боязни. Да и как она будет расходовать единственный отпуск на чуждые юга, когда мама, единственная в мире мама, ждет не дождется ее на родине, в далекой северной провинции?
И вот подруга с работы, отдохнувшая в Шерм-эль-Шейхе, с восторгом расписала ей Красное море , дайвинг, диковинных рыб, что спутница моя загорелась. Было прочитано множество советов, как летать, как настроиться, а главное понять, что в автомобилях и поездах погибают людей больше, чем в небе.
И мы полетели. Она съела горсть успокоительных таблеток. Примолкла в кресле, как истукан. С набрякшим лицом и выпученными глазами, будто старая диабетчица из Тель-Авива.
Первая трудность была одолена. Предстояла еще она. Не менее сложная. Это вода.
Глубины она боялась больше смерти. Купалась в местном пруду только у берега. Держа мяч перед собой, мерно бултыхала ступнями. Длинная, виляя пухлым задом , двигалась вдоль зарослей в желтом купальнике, как болотная анаконда, заглотавшая поросенка.
На египетском рынке мы купили ей маску с трубкой, огромный черно- рыжий спасательной жилет, проходящий ремнями под ягодицами, как застежки у парашютистов; дернули-подтянули; напялили ей на детские ступни и широченные синие ласты.
Одетая во все это, с шипящей, плюющей над затылком трубкой и двойным теменем от сжавшей голову тугой резинки, она крутилась на цветной улице у провалившегося к пирамидам черно-белого скола зеркала, как ландскнехт-инопланетянин, охранитель тайны пандусов, а вокруг неслись умоляющие вопли вечерних муэдзинов.
Утром мы пошли на пляж. Но она не поплыла. В полном снаряжении хваталась за перила у помоста, ложилась на живот и, утопив лицо, рассматривала сквозь маску диковинных рыб, плавающих вокруг нее. Ластами подгребала, когда сносило боковым течением.
Уговоры казались бесполезными. Я демонстрировал, ложась на спину и задирая вверх конечности, как сама по себе держит сапиенса морская вода! Ложился на живот и показательно замирал, будто относимый волнами брусок. Мол, вот, не тону же!.. Она даже не смотрела в мою сторону. Разглядывала сквозь маску мерцающие солнечными бликами кораллы.
Но женщины непредсказуемы. На другой день она сказала:
- Давай вместе! Держи меня за руки!
Мы оттолкнулись от лестницы, уходящей в глубину, и поплыли!
Нас качало на волнах, крутило и поворачивало, как парашютистов в свободном падении.
Пропыли мы, подгребая, метров двадцать, до самых буйков.
Когда она схватилась за канат, вдруг осознала, где она. Через маску увидела под собой дно. Вернее, дна под нею уже не было! Как раз там, под канатом, начинался скальный обрыв, переходящий в голубую непроглядную бездну.
Отпустив буй, она бросилась на меня. Я ушел под воду, но успел снизу закинуть ее обратно на канат. И отвалил. Она молчала. Лицо ее было бледно, как отварная треска. Я понял: она не сдвинется с места, даже если из глубин появится акула.
Тогда я поплыл от нее прочь. Иногда оглядывался.
Она не обратила на мой поступок внимания.
Уперлась локтями о толстый канат, качалась на высоких волнах и о чем-то думала. У нее был железный план! Ни в коем случае канат не отпускать! Она доберется по нему до берега! Метров через пятьсот канат поворачивает к рыжей скале – к мелководью.
На помосте я все объяснил знакомому спасателю, шоколадному парню, красавцу из местной футбольной команды – отцу двенадцати детей и мужу четырех женщин, родному брату сорока восьми парней и девушек, пасынку восьми животворящих мачех.
Этот знакомец, с которым мы часто беседовали и шутили, - копия Криштиану Роланду. На слова о моей пленнице на канате он лишь улыбнулся в сторону белозубым ртом. Молча снял со столба и бросил красный пенопластовый круг далеко в воду –тонкая белая веревка змейкой кинулась следом.
Я поплыл и загреб на плечо круг. Приближаясь к отшельнице, переживал: будучи в трансе, она с ужасом отринется от круга, как от морского чудища. Ведь он разлучит ее со спасительным канатом!
Но она оказалась умницей.
На веревке ,длинной в двадцать метров, мой Роланду выудил ее, как рыбку.
Целый день она ходила задумчивая.
А как же! При такой фобии, страха глубины, отчего она купалась в реках лишь там, где могла достать руками дна, вдруг оказаться одной над пропастью моря!
Тут веревка не в счет. Веревка здесь убирается, как обнулившийся элемент в алгебраическом уравнении. Главное результат: она плавала над бездной!
Над такой же бесконечной, как небо, которое она тоже недавно в себе покорила.