Однажды зимой, когда рабочий люд направлялся домой после долгого трудового дня, в вечерний трамвай зашел потрепанный Заяц с подбитым тоскливым глазом. Веко покраснело и вздулось, но еще больше страдала душа, которая просила выпить. Еще раз. И не воды совсем, а то, что накануне свистнул Заяц у старого знакомого по несчастью, который и взял плату за такое форменное безобразие, пусть и не совсем в стандартном виде, лишив Зайца его природной красоты, ударив со всей силы в глаз. Однако Заяц на друга по несчастью не обижался, знал ведь, что тот старый знакомый – в общем-то такой же Заяц, как и он. А зачем на себе подобного обижаться? Все Зайцы – братья. Поэтому Заяц был спокойным, но тоскливым: до дома как-то из травмпункта добираться надо, а денег на это удовольствие нет. Выпытал Заяц у врача бумажку с указанием его беды и причины жалости и спрятал в карман. С этой бумажкой, но уже смятой, не раз подвергавшейся зарядке «сожмись – разожмись», он и зашел в трамвай. Там его встретила кондуктор, сильная женщина в возрасте, деловито выпятив живот вперед.
- Во-о-о-т, - тихо протянул бумажку кондуктору Заяц.
- Что «вот»? Что это? У нас таким не оплачивают, - твердо ответила кондуктор и поустойчивее встала, расставив ноги шире, чтоб не упасть на повороте.
- Из больницы я. Лежал я. Вот бумага. Денег нет у меня. Вот, - хрипло и тихо продолжал Заяц, пытаясь смотреть подбитым глазом.
- А на бутылку есть?! Пешком иди!
- В больнице я лежал, - снова потряс мятой бумажкой Заяц.
- У нас вся страна в больнице лежит! – воскликнула кондуктор и, на удивление Зайца, ушла.
Заяц пристроился в самом конце трамвая, пытаясь вчитаться в мятую бумажку, мол, как так, врачи же писали, лежал же, страдал же, терпел же, мучался же. Как же бумажку не принимают? Не в своей стране мы, что ли, что никакого сострадания к заячьему званию? За что страдал тогда? За что в глаз дали, а потом в травмпункте держали?
Подумал – и снова смял. Убрал в карман. Пытался ездить на трамвае он с этой бумажкой уже не раз. Правда, из предыдущего трамвая его натурально выгнали, даже спасительная бумажка не помогла. Так в задумчивости проехал Заяц несколько остановок, а затем снова подошла кондуктор, будто боясь смотреть на Зайца. Заяц вжался в свой пуховик и протянул:
- Я в больнице …
- Да отстань ты! – отмахнулась она и перешла на разговор со знакомой, которая стояла рядом с Зайцем. – Вся страна лежит в больнице! – указав на Зайца, констатировала кондуктор сочувственно и поменяла тему на более актуальную для знакомой.
Увидев, что кондуктору не до него, Заяц размяк и успокоился, теперь он уже был будто бы участником разговора, где кондуктор общалась со знакомой. Он прислушивался к ним, и лицо расплывалось в улыбке, правда, от этого глаз еще больше заплыл, но Зайца это не беспокоило. Важным было только то, что Заяц понял, что кондуктор его не выгонит и он спокойно доедет до своей остановки. А значит, не зря страдал, не зря терпел и мучался, он уже свою цену за проезд заплатил, целым заплывшим глазом заплатил, кондуктор это поняла и прониклась, одобрила как настоящая чуткая женщина, ведь не каждому дано быть кондуктором и не каждому - Зайцем.
Так они и ехали: кондуктор, ее знакомая, Заяц и вся страна, «лежащая в больнице», страдающая от чего угодно, но по-прежнему надеющаяся на силу бумаги, пусть даже и смятой.