ЭПОХА ЧЕТЫРЁХ ЛУНН.
Четвёртая луна
"Расскажи мне сказку, мама".
Книга 2
"КТО Я?"
Глава 2
Удар, ещё удар!
Часть 2
Новый 1991 год — год-перевёртыш — Наталья встречала с трепетом и опаской. Он был равнозначный то есть зеркальный, похожий на "портал или ворота" и это, в понимании "видящей", заслуживало особой бдительности. И, действительно, постепенно стало всё переворачиваться, и в сознании людей, и в мире, и в стране. Как в "Зазеркалье" Оли и Яло, где Друга называли Гуртом, Попугая — Ягупопом. С экрана телевизора чёрный цвет — стали представлять белым. Что-то очень плохое, словно рак или грибница, стало прорастать во все слои общества и "руководителями" партии с подачи Горбачёва, стало красиво называться: "Новое мышление". Много людей очень сомневались, что "меченный" благими намерениями ведёт народы СССР к светлому будущему. Но была и та малая групка "тайных вершителей", которая волей, буквой "закона", кровавым шантажом и подкупом подводил "Великий Несокрушимый Союз" к краю пропасти.
День за днём и Наталья понемногу восстанавливалась после потери сил, потраченных на спасение отца и исцеление других пациентов. Она чувствовала, что не один раз ещё пожалеет, что пришла к папе на помощь, но что сделано, то сделано.
Продолжая шить на заказ, она занимала работой руки, а мятущееся сердце, душа рвались к поиску и жаждали ответов на вопросы приходящие в снах.
В конце апреля, почти как раз к юбилею отца, вышел очередной публицистический роман, посвящённый директору Горловского химзавода «Стирол». Готовились отмечать событие в Союзе Писателей Донецка, что расположен по бульвару Пушкина.
Накануне юбилея Наташке приснился потоп, всё тот же детский страшный кошмар, в котором тонула мама в штормовом океане. Он, смешавшись с красными небесами, кипел громадными волнами, шедшими одна за другой. Наталья проснулась перепуганной и истощённой. Ком застрял в горле. С этого часа она взяла маму под постоянный визуальный контроль.
К своему семидесятилетию Вадим Константинович в универмаге «Маяк» по блату упаковался с ног до головы импортными шмотками. Мама обошлась тем, что для неё сшила и перешила из старого дочь. Причёску и макияж сделала ей к празднику Наталья дома.
Писатель договорился с партийным руководством и директором совхоза в Волновахе о деликатесах для шикарного юбилейного застолья. И дома работа закипела с утра до ночи на несколько дней. Стефания Иосифовна не отходила от плиты, хватаясь за сердце, и постанывала от боли в ноге и желудке. Наталья была на подхвате. Приехали помогать внучка Аня с сыном и её младший брат Вадим. Лена, старшая сестра Натальи, осталась дома в Докучаевске отсыпаться от запоя и отлёживаться с болью в почках из-за песка. Хотя она всё же собралась с силами и приехала, но только к самому торжеству, в полнее приличном виде. Наталья оценила, каких усилий ей это стоило. Сестра годами оплакивала потерю любимого мужа, топила горе в горькой и время никак не залечивало её рану.
А на кухне работа кипит. Готовятся студни, заливные, свеже-квашеная капуста, голубцы, котлеты, отбивные… и поочерёдно отправляются в кладовую, холодильник, на балкон.
Косте пришлось срочно уехать в больницу к своей маме, Лиде, и подменить там своего старшего брата, Сергея. Будто бы ещё крепкая мама Лида потеряла равновесие и упала с лестницы подъезда и сильно ушиблась. Всему виной отложение солей в шейном отделе позвоночника. Сидячая работа детского врача.
Вадим Константинович настоятельно просил уделить особое внимание подготовке к юбилею и присутствовать на торжестве всех детей и внуков, и чтобы выглядели «прилично». Как-никак, «главе семьи» — семьдесят пять.
Через два дня, двадцать девятого апреля, в Союзе Писателей проходила помпезная выставка сорока девяти книг и публикаций писателя Перунова. Длинный широкий стол в конференц-зале ломился от яств, домашних солений и горячительных напитков. На столе столь модный в те времена хрусталь и кобальт. Над сервировкой суетилась вся семья.
На собрании в конференц-зале сначала выступили молодые поэты и писатели. Вручали юбиляру огромные букеты, оглашали грамоты.
Потом незнакомый Наталье высокий солидный человек в синем костюме, директор какого-то завода в Снежном, Виктор Фёдорович, рассказал об отце, как о настоящем человеке с большим сердцем, потрясающей работоспособностью и вручил юбиляру медаль с сопроводительной грамотой.
Чайка рассказывал о многолетней дружбе с этой семьёй и подарил икону-складень ручной работы.
Юбиляр выступал на трибуне последним. Долго. Сиял мирными наградами, среди которых скромно висели его две военные медали. На пиджаке, к всеобщему удивлению семьи, были приколоты, как свои, военные ордена и медали его отца — военного хирурга. Юбиляр рассказывал, каким адским трудом далась ему последняя книга. Потом на камеру для телевидения пересказывал свои военные истории, которые давно уже всем приелись. Люди из уважения слушали и скучали, а некоторые переговаривались. Отец акцентировал, как он не вылезал из командировок, собирая материал по крупицам, записывал его на диктофон и упомянул про уже измученную печатную машинку. Мол, коллеги могли бы и скинуться на новую. А в зале, восхищённо глядя писателю в рот, сидела его молодая грудастая «муза». С ног до головы выхоленная и выглаженная блондинка в золоте, улыбалась, кивала, аплодировала. И все знали, кто эта женщина, здоровалась, улыбались, целовали ей руки и поддерживали, как соавтора книг.
Уставшая мама, с болью в желудке и сердце, сидела в стороне в плотном окружении своих детей, внуков, правнуков и получала редкие скромные поздравления.
Нужно сейчас сказать, что дома накануне дня рождения юбиляра состоялся напряжённый разговор между отцом и мамой о том, что будет присутствовать особая гостья из Горловки. Мама попыталась возразить, точно зная, кто она. Отец хлопнул дверью в кабинет, да так, что она слетела с петель и с грохотом упала. Этот звук ошеломил всех находящихся в квартире членов семьи. Лица застыли, вспыхнули глаза, прибежали узнать, что случилось, увидев - замолчали. Возникла гробовая тишина, нервное напряжение, дрожь и другое волнение. Переглядываясь, домочадцы разошлись по своим делам на кухню и смиренно продолжили готовить яства к завтрашнему "празднику". Придя в себя, Костя и Наталья поставили дверь на место. Мама, еле держась на ногах, побрела в спальню за корвалолом. Аня, предугадав, принесла ей стакан с водой. Наталья предложила смерить давление.
На юбилее на уставшем лице мамы едва проглядывала улыбка, и чувствовался концентрированный запах валокордина.
За три дня до праздника приехал из Ленинграда Миша. Рады были все.
Это всегда особое волнительное событие, когда семья собирается в полном составе за одним столом! Потом был традиционный поход в кинотеатр имени Шевченко, большая семейная фотография на память. Потом сладкое в кафе-мороженое "Антарктика" и дома чай с мамиными пирогами за большим раскладным столом. Все в сборе, живы, здоровы - мама счастлива.
Старший брат Миша на юбилее держался как-то немного отстранёно и от отца, и от мамы. Ходил, засунув к карманы брюк большие пальцы, держа себя за бёдра остальными. Наталья с детства замечала её у брата и точно знала, это поза означает собранность, напряжение и повышенное внимание.
Костя подробно снимал юбиляра и его торжество на новую японскую камеру «SONY».
Наталья еле терпела весь этот бело-воротничковый бенефис, фарс и парад лжи и тщеславия. Почти все присутствующие слишком громко думали одно: завидовали. Вслух — льстили и хвалили. За столом — в два горла ели и пили с удовольствием и говорили:
— Молодец, Вадим! Творческий человек. Добрая душа. Всегда придёт на помощь.
— Откуда только столько «мужских» творческих сил, Вадим Константинович? Расскажите нам, откройте секрет…
Юбиляр с гордостью отвечал:
— Книги — мои дети. Буду писать, пока буду жив. Надюша, вот вдохновляет.
Всему я обязан своему отцу — военному хирургу и маме — Зое Ивановне. Она была у меня святая.
"Бухгалтер, блин-даж" — молча буркнула Наталья.
— Вот мой сын, Миша — чемпион олимпийских игр по стрельбе из лука. Моя кровь! Моя гордость! — нахваливал отец.
А на улице с сигаретами в зубах, подвыпившие гости, втихомолку хаяли бабника, пинали упавшие последние сосульки, а некоторые мысленно жалели жену Стефу.
А Миша к тому времени уже развёлся, жил один в комнатке старой ленинградской коммуналки на Нежинской улице и работал простым оружейником в спортклубе «Динамо».
Больше ни о каких детях Вадим Константинович не упоминал. Он не помнил, что его дочь Елена — талантливейший химик-эксперт, герой социалистического труда, имеет несколько наград, что она почётный донор украинской ССР первой, второй и третьей степени. И что всё это рухнуло после внезапной смерти её мужа Виктора. Так сказать, на самом пике взлёта любви.
Наталья сознательно уходила от взгляда отца, чтобы он невзначай вдруг не вспомнил о ней и не поставил, как в детстве, на синюю табуретку и не заставил читать стихи или петь.
Мама сидела, кипела, терпела и молчала. Остальные, не существующие для юбиляра члены семьи, тоже терпели и молчали, когда Вадим Константинович торжественно прохаживался под ручку со своей «музой».
Лена не выдерживала этого и незаметно опрокидывала стопку за стопкой. Она пряталась от глаз отца любым способом.
Наталья старалась маячить в дверях так, чтобы мама не видела раскрасневшегося сияющего мужа в объятиях холёной смеющейся любовницы и как он щиплет её за задницу.
Шумный пьяный банкет, наконец, окончился. Гости быстро одевались и расходились, прихватывая с собой по карманам колбасу, мясо, сыр и, пряча под пиджаки недопитые бутылки с водкой, коньяком и мандарины.
Наталью от этого ничтожного поведения «творческих людей» тошнило и она намеренно отворачивалась.
Отец в коридоре провожал гостей, широко улыбался и тискал «соавторшу», как военный трофей.
Мама таки увидела, не сдержалась, пошла с ними разбираться. Наталья увидела, куда пошла мама и укорила себя, что пропустила этот момент. Она быстренько подхватила её за локоть и увела подальше к столу.
Аня тоже это заметила и не сводила с бабули глаз, перекрывая ей выход к дверям.
Миша старался держаться ровно рядом с отцом.
Лена, многократно за вечер, позволив себе лишнего, сидя на диване, изливала вдовье горе кому-то из пришедших уборщиц. Улыбаясь сквозь слёзы тоски по мужу, она говорила об отце хорошие слова со щенячьим страхом в глазах.
В пустой зале остались только женщины семьи, пустые бутылки из-под дорогой водки, коньяка, объедки на столе, грязная посуда да мусор. Спёртый запах перегара и вонючих сигарет, в котором можно было повесить топор.
К глубокой ночи семья с пустыми, грязными оклунками вернулась домой. И этапом, быстро: Аня, Наталья и мама вычищали, перемывали и расставляли посуду по местам.
Лена просочилась незаметно мимо отца и спаслась от него тем, что сразу легла спать.
Отец, найдя её в постели, фыркнул и пошёл рассматривать новые награды и грамоты. Он снял костюм, бросил на кровать, переоделся, искупался, строго попросил на кухне не шуметь и ушёл в кабинет. Там долго разговаривал с Мишей, рассказывая о замечательной женщине, Надюше, и что сын, как мужчина, обязан его понять и поддержать. Сын больше молчал, иногда не смело поясняя, что мать у него одна.
Костя активно помогал на кухне, вытирал мокрую посуду. Мама разносила её по местам. Вдруг она исчезла из поля зрения Натальи на несколько минут. Наталья бросила мыть посуду и пошла её искать. Она боялась, что мама пойдёт разбираться с отцом за «соавтора». Это означало, что будет грандиозный скандал, а значит, у мамы может быть сердечный приступ, она итак весь день держалась на корвалоле. Наталья этого допустить не могла, заглянула в зал. Оказалось, мама сидела в кресле. Она крепко держалась за желудок и за сердце. Встала, поискала в сумочке, не нашла. На полке в кухне нашла, накапала себе валокордин, и снова понесла чистую посуду в зал. Наталья шла следом с мытым хрусталём в руках.
— Мам, ну хватит хлопотать. Мы сами закончим. Иди, миленькая, спать. А мы ещё чайку с тортиком попьём. Устала? Тебе помочь? — поставила бокалы, взяла у мамы сухие тарелки и села у её ног.
— Да живот чего-то болит. Переела. Ноги вот, тяжёлые стали. Отекли.
— Посиди, отдохни. Я подушку принесу. Сейчас.
— Не надо.
— Спать пойдёшь?
— Да. Сейчас Аллохол выпью.
— Зачем Аллохол?
— Да что-то крутит.
— Воды принести?
— Принеси.
— Сейчас. И ноги ещё немного тебе помассирую.
— Ой, нет, не надо.
А утром мама выглядела совсем не ахти. Ноги отекли ещё больше. Под глазами были чёрные мешки. Мама никак не могла понять, где болит: живот, сердце, или давление поднялось. Она волновалась и через силу суетилась с завтраком для сына, ведь ему уже нужно было уезжать. Он улыбался, отдал подарок — коробку ленинградских конфет с ликёром. Позавтракали все, но не все провожали Мишу. Костя вызвал такси и для Наташки время расставания с любимым братом предательски быстро побежало. Мама на балконе чуть не плакала. Сын улыбнулся, махнул рукой «Пока, мамсик!» и уехал в аэропорт.
Мама, опершись о перила, согнулась, закрыла глаза и глухо охнула.
Аня:
— Ба, ты чего? Он же вернётся.
— Конечно вернётся. Корвалола накапай мне пятнадцать капель.
Наташка:
— Мам? Давление? Живот? Сердце?
— Да не знаю. Сердце, наверное. Всю ночь не спала. Вадим меня совсем поедом ест.
— Не обращай на него внимания. Давление мерила?
— Нет ещё.
— Иди, садись в кресло. Сейчас принесу тонометр.
О… сто сорок пять на сто. Это не очень. От давления таблетки принести?
— Да. Принеси мою сумку. Она в спальне у кровати. Розовая такая.
Принесла Аня. Проснулась Лена, вошла в зал не причёсанная:
— Мишка что, только что уже уехал?
— Только что.
— А чего вы меня не разбудили? Я так хотела его проводить… Ой, мам, ты чего?
— Ничего. Пройдёт.
Ой! Болит!
Наташка пошла за водой на кухню, но услышав: «Ой! Болит!», тут же вернулась.
— Где?!
— Да не знаю. Здесь где-то. Что вы все собрались вокруг меня?
Бритый, свежий отец вышел из ванны в чёрных семейных трусах:
— Чего ты, мать, разлеглась? Давай уже завтракать. Мне простоквашу и гречку с капустой.
— Сейчас сварю.
Аня:
— Ба, сиди. Я сама приготовлю.
Наталья:
— Так, где болит, мам?
— Уже не помню. Ой!
— А сейчас?
— Здесь где-то.
— Дай посмотрю.
— Не надо. Само пройдёт. Я, наверно, съела вчера чего-то жирного.
— Мне гречку кто-нибудь сварит, или я сам должен себе готовить завтрак в доме, полном баб?
Аня:
— Дед. Я уже делаю. Вода закипает.
— Мне в командировку надо. Сейчас за мной машина приедет из Снежного. Погладьте мне кто-нибудь рубашку и брюки.
Лена:
— Сейчас, пап. Бегу.
Костя вышел из туалета:
— Что тут у вас?
— Да вот чего-то у мамы живот разболелся. Может жирного чего-то вчера много съела?
Наталья Косте:
— Может мне её посмотреть, Кот? Как думаешь?
— Дай ей активированного угля.
— Да, точно. Позавтракаешь сам, хорошо?
— Конечно. Мне ко второму уроку в школу.
— Давай. А рубашку сам погладишь?
— Футболку надену. Справляйтесь тут.
Отец:
— Мать! Где мои носки?!
— У тебя на полке. Сейчас встану. Ой! Х-х… — всхлипнула она, и упала в кресло, не поднявшись.
Наталья:
— Мам, мам, дай посмотрю!
— Да что ты увидишь? Ох, х-х!
Наталья закрыла глаза, положила ей руку на сердце: «Нет».
На печень: «Нет и да».
На желудок: «Нет».
На кишечник: «Чего это тут такое?»
На аппендицит: «И? Что это? Горячо!»
Наталья приподняла руку и заглянула вниманием глубже. Мама сразу закричала:
— Ой, больно! Не трогай! Что-то голова у меня закружилась. Руки дрожат. Дайте валидол. Ань, мокрое полотенце. Воды!
Наталья отошла от мамы в коридор и почувствовала озноб, прокатившийся волной по всему телу:
— Кот! Скорую вызывай! Срочно!
— Что?! Скорую?!
— Да. Скажи аппендицит только что лопнул.
Мама:
— Да какой аппендицит?! Ты что? У меня сердце болит!
Костя:
— Так что говорить?
Наташка:
— Набирай. Сейчас подойду. Мам, где у тебя ночнушка, тапки?
— Зачем? Отстань ты! Мне и так плохо!
Наташка:
— Нюньч, поищи в комоде и у мамы в шкафу.
Отец:
— Мать! Носки мне!
Наталья:
— Ань, носки ему найди! Блин-даж!
Мама:
— Не ругайся так! В комоде рубашка и халат, тапочки в шкафу. Я никуда не поеду. Мне стирать сегодня надо.
— Да, да и стирать тоже. Галопом в больницу! Я сказала!
— Не кричи! Я никуда не поеду! Ой! Х-х…
Отец:
— Всё. Я поехал. Позвоню. Провожать меня кто-нибудь здесь собирается?
Аня:
— Дед, всё, давай. Пока.
Наталья подняла на отца глаза и увидела… сдержанную дьявольскую улыбку с издёвкой и удовлетворением.
Хлопнула дверь. Аня метнулась пулей за Натальей в спальню:
— Что, правда, аппендицит?
— Ань!..
Ань, я конечно, не врач, но очень похоже, что аппендицит только что лопнул.
— Да, скорая приедет, посмотрит… Скорее бы.
Костя:
— Натала! Иди сюда! Телефо-он!
— Бегу-у. Скорая?! Да. Записывайте адрес… Да, да Ворошиловский. Побыстрей, пожалуйста. Гнойный аппендицит, возможно лопнул. Примерно 12 минут назад. Приступ? Второй день уже. Да. Не мерили, но около тридцати восьми. Давление? Сто сорок на сто. Что?! Да. Когда будете? Спасибо большое. Ждём!
Костя:
— Вы тут справитесь пока без меня? Я в школу. Попробую отпроситься.
— Да. Давай, пока. Ань, минут через пять выглядывай с балкона. Кот, целую. Извини, что не провожаю.
Ма! Где твой паспорт?
— В сумке. Я никуда не поеду! О-ой…
Аня:
— Дед на «Волге» уехал. О, а вот и «Скорая»! Бегу открывать.
* * *
Двенадцать часов дня. Городская Шлаковая гор-больница номер шесть. Приёмный покой хирургии.
Врач скорой помощи оставил маму во втором приёмном покое ожидать очереди и положил её карточку на стол дежурной сестре.
Наблюдая, как мама слабеет, Наташка метала в бездействии. Не выдержала. Заглянула в санпропускник. Медсёстры осматривали, мерили температуру и описывали какого-то старого человека, который забыл паспорт дома. За ним было ещё двое. Врач отсутствовал на месте. Медсестра пенсионерка неспеша делала общие процедуры: мерила давление.
— Простите, Вы скоро?
— Девушка, здесь все одинаковые. Всем больно. Сидите и ждите своей очереди.
— У меня мама с гнойным аппендицитом. Нас скорая помощь полчаса назад привезла. Нельзя ли поторопиться? Или вне очереди пропустить?
— Вы врач?
— Нет. Дочь. Её карточка у вас на столе. Вот лежит, посмотрите сейчас, пожалуйста, Перунова Стефания.
— Так! Выйдите и ждите своей очереди!
Мама:
— Наталь, не надо. Я подожду. У меня уже не болит.
Наташка положила маме руки на живот и сканировала. Тишина, упругий живот и состояние отравления. Почувствовала, как её саму тошнит от этого прикосновения, и узнала знакомую слабость, как при внутреннем кровотечении.
— Мам. Я сейчас!
Увидела, как вошёл в тамбур Костя и спрашивал у ожидающей там Ани, забрали ли маму на операцию. Наташка поманила его рукой. «Скорей!» Костя быстро вошёл.
— Я отпросился.
— Ой, Кот! Как ты вовремя! Не отходи от неё, я сейчас.
— Ты куда?
— С другого входа в ординаторскую.
— Зачем?
— Посмотри: она слишком спокойная. Губы синеют. Живот тугой, как барабан. Я побежала. Времени в обрез.
— Давай, беги.
Наташка влетела в ординаторскую хирургии без халата.
— Зав отделением где?
— На операции.
— Второй после него главврач кто?
— Вам зачем?
— Вы? Идёмте со мной. Быстро!
— Куда?
— В приёмный покой.
— В приёмный покой? Там есть свой дежурный врач.
— Нету его там. Сорок минут нет. Идёмте! Там ургентная с разрывом аппендицита сидит в коридоре, и уже слишком тихо сидит.
Они быстро спустились по лестнице. Врач ощупал живот, осмотрел, открыл маме глаза, понюхал дыхание и…
— САНИТАРЫ! Каталку! Срочно в операционную! Валерия Вениаминовича сразу, как освободится, к нам. Кровь на анализ! — Открыл дверь и крикнул в приёмную, — ВАШУ МАТЬ, Ольга Никифоровна! Сестричка, историю пациентки в зубы и поехали!
Наташка с врачом, Костей и сестричкой с трудом уложили маму на каталку, бегом докатили до лифта втроём.
Врач:
— Всё. Ждите здесь, девушка.
— Спасибо. Спасибо вам огромное! Удачи, мам!
Громко хлопнули двери лифта и оглушили Наталью.
Она и Костя вышли к Ане и сразу на улицу. У Натальи громкий свист в ушах.
— Кот, сигарета есть? Дай!
— Не дам.
Закурил сам.
— Спасибо. Пойду, пройдусь. Блин-даж! Мама… мама… Пусть всё будет хорошо.
Мысленно обнимая маму и, чувствуя её ритм сердца на расстоянии, запела в такт:
«Атм… Кем… Дэу… Прия… Санти… Кекх… Эту… Брау… Юкк… Ма…»
Наталье показалось, что она сейчас оказалась в операционной, зависла над маминым телом и наполняла его бело-голубым светом, который струился из её рук, глаз, сердца. Наконец наполнившись сиянием дочери, мама будто открыла глаза и подала знак пальцами. Наталья улыбнулась и «отсоединилась».
Тяжёлая операция длилась почти два часа. Когда хирург вышел из операционной и спустился в приёмный покой, он Наталья сказал:
— Через полчаса было бы уже поздно. Ваша мама прекрасно держалась.
— Да, спасибо. Она у меня очень сильная.
Через неделю мама была уже дома. И, как всегда, отец в больницу не пришёл. Он был занят более важными делами. Хорошо, что дал денег на лекарства. Кроме понимания, что ему наплевать на всех членов семьи, возникло устойчивое осознание, что он вообще сторонится чужой боли и боится вида крови, даже из пальца.
Мама чувствовала себя, то хуже, то лучше. Вместе с Костей маму возили на такси на перевязку и обратно.
Вечером у Натальи не получился секс с мужем из-за напряжения и потери сил.
Сегодня Наталье снова снился сон о том, как мама тонет в идущих одна за другой высоких губительных волнах потопа. Она вытягивала шею, чтобы самой не захлебнуться, упиралась ногами в текучий мокрый песок, вытаскивала бездыханную маму и приводила в сознание ударами светящихся кулаков в сердце. Наталья металась и плакала навзрыд. "Мамочка, открой глаза, миленькая!" Молодая и стройная мама вздрагивала, сплёвывала воду и, наконец, открывала глаза.
Костя разбудил:
— Можно немного потише?
— Что?
— Ты опять кричишь. Что тебя всё время так колбасит, а?
— Мама. Опять тот же повторяющийся сон. Кошмар. Не могу привыкнуть. Чего он меня мучает? Вроде бы уже справились? Ничего не понимаю. Боже, как тяжело дышать. Холодно!
— Успокойся уже! Выпей валерьянки и давай спать. Мне завтра к первому уроку в школу.
— Да. Хорошо. Спи, Котёнок. Извини.
Она вытерла слёзы, выпила капли и попыталась уснуть.
Утро. Мама вставала, тяжело охая. Наталья подошла и решила смерить ей температуру.
— Да нормальная. Ты чего, Наталь?
— Ничего. Просто хочу проверить.
Поставила градусник. Проверила.
— Ну, сколько?
— Тридцать семь и девять. Мам, такого не должно быть. Так, дорогая, а ну-ка покажи мне шов…
— Он заклеен.
— Наплевать. Открою и закрою.
— Ты что? Нельзя!
— Мам! Лежи. Я сейчас. Руки помою и приду. У нас спирт есть?
— Да. Под зеркалом. Открывай левую дверку. Нашла?
— Да. Бинты? Перекись? Йод?
— У папы в кабинете, в столе.
— Хорошо. Всё, жди! Сама не открывай. Сейчас вернусь.
— Хорошо.
Наталья вернулась с чистыми руками.
— Мам, закрой глаза, я посмотрю.
Сняв повязку, Наталья увидела очень знакомую картину, такую как была после её сложной операции: вздутый живот, бордовый шов и краснота вокруг него величиной с мужскую ладонь.
«Ого, какой шов! Вздутый на полживота! Они там не видели что ли, что воспаление полным ходом идёт? Куда с таким домой отправили? Блин-даж!»
— Ничего не трогай.
— А ты не подсматривай.
Наталья просканировала живот мамы и разволновалась. Там был гной. Но откуда сейчас? Просканировала глубже и искала, не забыли ли во время операции тампон или ещё чего. Оказалось, нет. Наталья выбрала для себя крайний шовчик и рассекла его коротким лучом из кончиков своих пальцев.
— Ой, ты там что-то делаешь? Колется, больно дёргает.
Мама открыла глаза, Наталья сразу же сжала пальцы.
— Нет. Ничего. Даже не прикасалась. Встать можешь? Давай помогу.
— Я сама. Что ты со мной, как с маленькой?
Поднимаясь, мама естественно напрягла живот, удержала его рукой и из «дырочки», что проделала Наталья, хлынул вонючий, вязкий гной.
— Ой, ой! У меня шов разошёлся! Кровь!
— Ну и хорошо, что разошёлся. Смотри, что там. Это не кровь.
— Ой… А что это?
— Встать сможешь?
— Нет. Боюсь. Скорую вызывай.
— Не в этот раз. Давай вставай. Ничего плохого не будет.
Наталья схватила пустую мамину чашку для воды и подставила под живот.
Общими усилиями через дырочку вытекло около двухсот грамм.
— Ой. И что теперь делать? Чашка полная.
— Задержи дыхание, держи вот тут рукой, сейчас вернусь с пустой.
Вернулась быстро.
— Отпускай. Держись за меня и наклоняйся вперёд. Пусть весь вытекает на фиг. Глубоко дыши.
— Что-то голова кружится.
— Не смотри, я говорю! Я сама солью. Ничего, не упадёшь.
— Всё?
— Всё.
— Что делать-то теперь?
— Делать то, чем я когда-то спасла себе жизнь. Сейчас омою тебя, вытру и побегу в аптеку.
— Зачем?
— Мам, ты мне доверяешь?
— Да, конечно.
— Ну и хорошо. Теперь всё будет хорошо. Поверь, я знаю.
— Деньги возьми у меня в сумке.
— У меня есть. Поставлю тебе дренаж, и промывания буду делать, как тогда у Чайки, два-три раза в день.
Внутривенные потерпишь?
— У меня ж вены тонкие. Не получится.
— Мам, да ты что? Миленькая, я уже давно-предавно об этом в курсе. Я тебя очень люблю. И всё это я уже умею хорошо делать.
— Как ты только определила, что у меня был аппендицит?
— Случайно, мам. Слу-чай-но. Как и сейчас.
Мама заплакала, Наташка прижалась.
— Всё, всё. Вот теперь волноваться и не надо. Хух! Мне аж полегчало! А ты не волнуйся. Это уже не беда. Всё, я побежала. Сейчас всё принесу, десять минут и будем работать.
Теперь, когда мамино здоровье, действительно, было под контролем, Наташка могла уделить внимание и другим важным делам. Помимо лечения Карата и мамы Лиды, она вернулась к практике работы с огнём, ради собственной мамы. Иногда успевала шить на заказ.
Как награда, пришло долгожданное время нескольких недель крепких снов без сновидений.
* * *
Через полгода.
Ранним утром в конце ноября позвонил старый школьный друг Саша (из другого параллельного класса)
— Алло, здравствуйте. Наталью можно?
— Можно. Это я. А кто это?
— Я Саша Симоненко.
— Ой, привет, Сашечка! Давно не появлялся! Ты где?! Ты откуда? Зайдёшь на чай? Я блинчиков сделаю.
— Нет, не могу, работа. Наталь, скажи: ты всё ещё балуешься экспериментами?
— То есть?
— Помнится, мы как-то шалили с тобой…
— А, это? Да. Только я не балуюсь. Время от времени, работаю рыцарем куда позовут. А, что?
— Исцеляешь?
— Да, кое-что получается.
— Послушай, у нас серьёзный случай. Наши ребята… В общем, хирурги их собрали. Говорят, сделали всё, что могли, остальное в руках божьих. Сказали молиться и уповать на чудо.
— Что за ребята? Что случилось?
— Я несколько лет работаю в «Беркуте», инструктором по рукопашному бою.
— Ого! Круто.
— Мои ребята на задержании пять дней назад попали в Краматорске под пули. Помочь можешь?
— Не знаю. А что нужно?
— Дело дрянь.
— Хорошо, я попробую, но ничего не гарантирую. Когда ты будешь у меня?
— Ты по-прежнему с родителями живёшь?
— Да.
— Буду у подъезда через семь минут.
— Где мальчики сейчас?
— Один в Краматорске. Перевозить нельзя. Сейчас к нему нужно. Другой — в ОЦКБ (ОЦКБ — Областная центральная клиническая больница города Донецка).
— Хорошо, хорошо. Собираюсь, выхожу.
— Кто звонил? — тут же поинтересовался Костя.
— Саша, однокашник.
— Ты опять куда-то? Суббота ж, выходной.
— Кот, я в Краматорск. У двух ребят пулевые ранения. Саша сказал: срочно.
Наталья галопом одевалась, собирала в рюкзак необходимые вещи.
— Нас Волошины пригласили сегодня на шашлыки. Отложить нельзя?
— Думаешь, смогу есть шашлыки, если такой крик о помощи?
— Не знаю. А может он твой любовник.
— Кто? Сашка? Да, так и есть. Сашка охринетительный любовник! Жофрей де Пейрак! И единственное место для наших свиданий — хирургия Краматорска.
Наталья торопливо влезла в джинсы, надевала тёплый свитер, тёплые носки.
— Кот, я еду, что бы ты ни сказал. Приеду, расскажу, если тебе будет интересно.
— Зачем так?
— Что — так?
— Резко отвечаешь, будто я тебе враг.
— Потому что, если зовут меня, значит, у кого-то нет времени и я должна…
— Почему я только и слышу от тебя: должна, должна? Бери деньги, в конце концов, за свои чудеса.
— Деньги? Да?… А сколько брать? Предложи. Сколько стоит наш не рождённый сын или дочь? Кому из чудотворцев за них заплатить? Как? — Наталья хотела добавить: «Может пластинками и твоей музыкальной аппаратурой возьмёт?», но смолчала.
— В смысле?
— Кот, сколько себя помню, есть такое ощущение, что я в чём-то очень виновата. Не помню, в чём вина, просто стараюсь загладить. Возможно, так отработаю возможность быть матерью. Я снова видела во сне танки, пушки, падающий современный гражданский самолёт, потом ещё и ещё танки, пушки, бои. Войну. Понимаешь? Или это была Отечественная? У меня всё перевернулось во времени. Кажется, что всё время опаздываю что-то важное сделать. Вот только не помню, что. Дай мне спокойно собраться или я что-нибудь забуду.
— Когда виновата? В чём?
— Не в этой жизни это точно. Есть один человек… Я его ищу.
— Как зовут?
— Не знаю. Крутится имя какое-то. Видела во сне его уже не один раз, но очень смутно. Только знаю, что мне очень нужно его найти.
— Где живёт?
— Не знаю.
— Не знаешь, как зовут и где живёт?
— Да, не знаю. И не знаю, родился ли.
— Как выглядит? Можешь описать?
— Голубоглазый красавчик!
Кот, ну как выглядит человек?! Нормально!
— И как будешь его искать?
— Сны подскажут. Я их записываю. Правда, не те, что с ним связаны. Там вообще что-то другое. Спину жжёт от тех снов. Вот может он, тот парень, сейчас и есть в Краматорске.
— Как узнаешь — он или не он?
— Узнаю точно. Помню его взгляд, голос, запах...
— Ерунда какая-то.
— Кому — что. Всё, побежала я, пока. Подумай о том, чтобы сходить к Чайке и сдать анализы на бесплодие.
— У меня и так всё в порядке.
— Уверен? Я тоже была уверена. Сходи.
— Потом поговорим.
Наталья крепко поцеловала Костю в щёку. У дверей провожала и мама.
— Ты скоро назад?
— Как получится, мамочка.
Кот, езжай к Волошиным без меня. Честно — не жди. Думаю, я на долго задержусь. Люблю, целую, всё, побежала.
Подъезд, лестница, двор. У подъезда стоит «уазик». Саша нервно курит топчась на месте.
— Привет.
— Привет.
Крепко обняла друга. Завёлся мотор, хлопнули двери. Беркутовский холодный «Бобик», длинная ухабистая дорога через Константиновку. Наталья замерзала.
— Саш, так что там у вас случилось?
— ЧП. Пара моих ребят на задержании попали под прицельный автоматный огонь.
— Ого! Сейчас?! В городе?! Такое возможно? Как же это случилось?
— Оперативная информация. Не могу сказать.
— Да ладно. Саш. Какая оперативная? — Начал коренастый водитель, — Скажи прямо, что ваш новый бумагомаратель выпендриться захотел. «Я… Я…» Тыловая крыса. Ребята чуть не погибли. В общем, Наталья, в отделении, где Роман и Сергей работают, на неделю пришла замена руководства. А из Краматорска как раз день в день получили инфу, что видели одного беглого рецидивиста. Типа, он вернулся домой. Инфу проверили. Вроде пару, тройку дней, действительно, был дома, не высовывался.
— Ничего себе секретность?! — буркнул другу Саша.
— А откуда вы знаете, как меня зовут? — удивилась Наталья.
— Работа такая, девушка. И Саш, за пять дней об этом случае уже все вплоть до тренировочных муляжей знают.
Ну вот. Типа наш-ваш новый Петрович, разработал план на туалетной, ****ь, бумаге.
— За языком следи, дружище. Ладно, дальше я сам.
— Ну, рассказывай. За матюки… Потерялся немного. Извини, Наталья.
— Да, «нарисовал» Петрович план. Почти ни с кем не успел, или не захотел, его согласовать. Ребята ехали в Краматорск одной машиной. Рассредоточиться не успели. Явно их кто-то сдал, или у Седого чуйка.
— Седого?! — встревожено переспросила Наталья, — Где-то я уже слыхала эту кличку.
— Да кликуха распространённая. Седой, Хромой, Крутой, Рыжий, Плешивый…
— Ясно, слушаю, Саш, извини.
— В общем, только группа захвата подъехала… Двигатель не успели выключить, и понеслось! Ромка на переднем сидении был, сразу выскочил и принял огонь на себя. Прикрывал, как мог.
Блин, из-за тоненькой берёзки! А Серёга практически сразу за ним! Вызвали огонь на себя, ловили наши пули. Несколько секунд как раз хватило, чтобы вся группа успела выбраться из машины. Мы их сразу поддержали плотным огнём, а ребята…
Не понятно было, почему такие рваные уродливые раны. Еле успели доставить обоих в больницу. Хирурги достали всего по одной пуле из каждого. Эксперты посмотрели, а пули–то со смещённым центром тяжести!
— Это что значит? Не понимаю, — переживала Наталья.
— Это значит… сама посмотришь.
Водитель:
— Тво-ю-у… ма-ать! Одно попадание, а разносит всё в хлам!
Наталья:
— Как это?
Саша:
— Запрещённое новое оружие. И автомат не Калашников. Израильский что ли, УЗИ. Была инфа, что убийц рецидивистов со всей Украины и «дУхов», не знаю, откуда — собирают под Львовом и Ужгородом в какие-то спецгруппы инструкторы с сильным английским и латышским акцентом, а может быть и польским. Этот вот наш местный с западной Украины прибежал на побывку. Придётся разбираться откуда взялась эта хрень. Да только как?! Ребята положили Седого. Не сдержались, распластали тварь, в дуршлаг изрешетили. Седой, оказалось, и семью свою порешил вот только-только. Даже мать с дедом. Почувствовал, наверно, что это они его заложили.
Водитель:
— Ничего себе у него подготовочка была? Да?
Наташка:
— УЗИ?! О, Господи! Родителей, стариков?! Откуда знаешь про группы?
Саша:
— Да так. Работа такая.
Наталья:
— Откуда здесь может быть иностранное оружие, тем более запрещённое? Что Израилю у нас нужно? И для чего такие спецгруппы?
Водитель:
— Про Афган забываешь, подруга.
Наталья:
— Ну да… Чёрт! Всё ближе и ближе!
Саша:
— В общем, от ребят большая просьба. Если можешь… Не знал, к кому ещё обратиться. Просто вспомнил о тебе и наших «опытах». Постороннему доверить ребят не могу. Времени уже нет.
— Я поняла, Саш, поняла. А что же ваше новое руководство?
Водитель:
— РуководствО, б***ь, сказалО, что это тактическая ошибка опергруппы. И за то, что "Седого" не взяли живым, всем придётся отвечать.
Наталья:
— И что, ему так и сойдёт с рук?
Саша:
— Ещё и медаль, небось, получит.
Водитель:
— Ха! Не-ет… Тут ещё бабушка надвое сказала. Если с Ромкой, не дай Бог, что… не на петлицах полковничку дырочку сделаем.
Саша:
— Геройский парень… И Серёга тоже. Какие ребята! Мы все должны дать письменное объяснение, составить доклады. Все — пока не могут. Пока ничего не могут.
Водитель:
— Полковник сраный — чей-то зять.
Саша:
— Ромкина мать и денно и нощно молится, чтобы он выжил.
Водитель:
— Парень, представляешь, не есть, не спит, кричит, на обезболивающие не реагирует.
Саша:
— Наркотики колют! И ничего! Врачи не понимают, почему не действуют.
Серёгина Мать молится, чтобы руку получилось сохранить. Правая вдребезги! Травматологи в ОЦКБ… У него та же история, на препараты не реагирует. Что-то, наверное, в пулях было такое... не знаю… химическое.
Водитель:
— И он пятые сутки не спит, не есть. Аппарат Илизарова поставили в ОЦКБ, в Донецке. Завтра поедем туда, если у тебя сегодня получится.
Саша:
— У Серёгиной матери вообще засада, мужа нет. В шахте пять лет назад… Сама она инвалид второй группы. Сын единственный. Теперь, если…
Наталья:
— Я поняла, поняла, ребят.
Краматорск, больница, первый этаж, хирургия, белый халат, длинный тёмный пустой коридор. Замёрзшие Наталья и Саша повернули за угол. Ещё коридор. Посередине у дверей палаты стоят несколько молодых крепких парней, девушка и женщина. Она заметила Сашу со светловолосой девушкой и поторопилась навстречу. Наталья улыбнулась, а женщина неожиданно подбежала и упала перед ней на колени. Наталью тряхнуло так, что она сама еле устояла.
— Вам плохо?! Сердце?!
— Деточка! Деточка! Ради Христа, спаси моего сына!
Наталья в шоке ничего не ответила. Вместе с Сашей подняли её на ноги. Женщина заголосила.
— Спаси! Спаси его! Мой единственный сын, Ромочка! Ведь ты можешь, мне говорили!
У Натальи перехватило дыхание.
— Подождите, подождите. Рано что-то говорить. Подождите, пожалуйста. Я не в курсе, в каком Ваш сын состоянии. Что там вообще происходит?
— Врачи ничего не могут сделать! Собрали, зашили. Сказали молиться, понимаете!
— Понимаю. Как Вас зовут?
Эти трое зашли за угол, уединились.
— Вера Марковна я.
— Послушайте, Вера Марковна. Я хочу, чтобы Вы не огорчались и не рассчитывали на меня. Я никто, понимаете? Но иногда у меня кое-что получается. И я попробую сделать всё, что в моих силах. Но для этого мне нужна тишина и покой. Я слышу все эмоции, понимаете? Вы сейчас пойдёте к палате сына и уведёте всех в конец коридора. Постарайтесь там громко не разговаривать. Я просканирую Вашего сына, выйду и скажу, смогу ли вообще что-то сделать. Если возьмусь, всё будет в порядке.
— Хорошо, хорошо. Не поняла: что вы сделаете?!
Мать трясущимися руками быстро утирала слёзы и старалась успокоиться.
— Думайте о хорошем. Вспомните, как ездили с сыном на море в прошлом году. Как там было всё хорошо. Как он познакомился с девушкой. Помните?
Женщина опешила и, широко открыв глаза, пролепетала:
— Откуда вы знаете, что мы были на море?
Наталья не ответила, а продолжила.
— Предупредите Рому, что я сейчас приду. Только чуда от меня не ждите. Я никто. Просто Сашин школьный друг.
Наталья подала ей руку. Вцепившись в неё, и сжав губы, женщина кивала. Её мокрый от слёз подбородок дрожал.
— Спасибо. Идите, Вера Марковна. Через минуту я подойду.
Саша и Наталья остались вдвоём.
— Саш! Ты чего это наговорил им про меня?! — вцепилась она в его плечо.
— Ничего такого. Только рассказал, как мы баловались после школы в парке. Как я говорил и записывал слова на бумажке, а ты с другой стороны ставка сидела и записывала, что слышала. Что я тебя со школы знаю, что кровь умеешь останавливать руками и заживлять раны. Я ж видел как ты с собаками тогда… это.
— Фух, Саш! Я даже не знаю, за что браться сейчас! Я вся дрожу от её падения на колени! Будто я… А вдруг не получится?! Что тогда?! Как я ей в глаза посмотрю? Ты об этом подумал? Как я после этого? Что обо мне твои друзья подумают? Как я СЕБЕ прощу, как жить буду если…
Саша опустил глаза и замолчал.
— Ладно. Иди, успокаивай там всех, уведи мать подальше, чтобы я её не слышала. Мне нужен чистый эфир. Мне самой нужно успокоиться. Трясёт, как жесть на ветру!
— Замёрзла?
— Наверное. Не помнишь, какая сегодня луна?
— Вообще не в курсе.
— Ладно. Иди, Саш, иди. Пять минут и захожу.
Наталья закрыла глаза:
«Учитель, мне нужна сейчас твоя помощь… Не для себя прошу, но для человека, который осмелился стать преградой смерти. Откликнись, помоги, воздай! Его жизнь в твоих руках и я — твои руки».
Наталья открыла глаза и уверенно подошла к палате.
«Тук, тук».
Вошла. Светлая одноместная палата старого больничного корпуса была вымыта и свежа. Видно было, что недавно сделан ремонт и выкрашены рамы окон.
Бледный до зеленцы Роман неподвижно лежал на высокой кровати головой в высокому узкому окну. Его правая рука была в гипсе по локоть. Из-под смятой пижамной цветной куртки виднелись бинты, которые начинались от середины груди. В левой руке парень сминал мокрый носовой платок.
— Здравствуйте, Роман. Я Наталья. Меня пригласил Ваш друг, Саша.
— Да, что-то мама говорила.
— Поработаем?
— Давайте.
Наталья достала свечу, маленький подносик. Выложила на него сухие травы зверобоя, девясила и свежую веточку тиса, которую сорвала вчера на прогулке с Каратом. Тогда будто кто-то шепнул «возьми его с собой».
— Что будете делать?
— Ром, посмотрю, что у тебя в теле происходит.
— Историю ж можно почитать.
— Да, можно. Только я ничего не понимаю в каракулях. Я смотрю иначе.
— Как?
— Честно говоря, не знаю, как это получается. Потом поговорим, хорошо? Скажи, можно мне тебя посмотреть?
— Делайте, что хотите. Мне всё равно.
— Ладно. Закройте глаза.
— Не хочу.
— Хорошо. Не закрывайте. А я надену повязку.
— Зачем?
— Помните сказку о Красной Шапочке? — улыбнулась Наталья, — Чтобы лучше видеть и слышать тебя.
— Вы сумасшедшая.
— Тебе нужна моя помощь?
— Да приходил тут ко мне позавчера, какой-то со свечами, зеркалами. Махал крестом. Сказал, что мне покаяться надо. Но не верю я во всякие бабкины… Ушёл он, а мне хуже стало.
— Ты комсомолец?
— По юности.
— Тебе сколько лет, Ром?
— Двадцать четыре.
— Я думала ты постарше. Послушай, я тебе ничего не обещаю, вешать лапшу на уши не буду. Я здесь только потому, что Саша, твой инструктор, знает меня и мои «прибамбасы» с детства. Я никто, просто кое-что умею. Мне нужно сначала посмотреть, что у тебя в теле происходит, и в моих ли силах что-либо поправить.
— Вы Александра Александровича знаете?
— Со школы, с третьего класса. Поработаем?
— Ну не знаю. А что нужно делать?
— Пока ничего.
Наталья отбросила косички за плечи, надела плотную чёрную повязку на глаза, взяла с подноса спички, зажгла свечу, от неё зажгла сухие травы и дымом начертала над Романом символы. Отложила тлеющие травы на подносик рядом со свечой и положила левую руку парню на сердце, второй слушала и осматривала «Ра-дугу» — то, что сейчас называют аурой или астральным телом.
— Здорово это у вас получается. Тренировались?
— С детства так. Сейчас помолчи. Твой голос создаёт помехи звукам тела и сбивает картинку.
— Какую картинку?
— Ром, молчи. Дыши ровно.
Вдох, выдох и Наталья полетела в космос, имя которому «Истерзанное тело Ромы». Она переключалась с одного «вИдения» на другое. Видела, как ювелирно поработали хирурги, какую невероятно тонкую и сложную проделали работу. Наталья видела весь путь пули, то что происходило на каждом миллиметре её пути. Это был Ад!
Обычное здоровое тело излучает гармоничные певучие звуки, вибрации, волны, свет. Тело Романа почти полностью было наполнено тишиной, которую разрывал неритмичный скрежет, свист и завывание. Как будто кто-то пытался толкать по каменистой дороге в гору старый ржавый экипаж. «Врата жизни» — правая почка, были треснуты и полностью распахнуты, и жизни в них было всего чуть-чуть.
Верхняя и нижняя часть тела существовали почти отдельно друг от друга, сохраняя единственный канал общения — позвоночную ось, родник. Каким-то чудом работало сердце. А посередине, весь живот выглядел, как чёрная яма с «живой» нефтью, которая каждую минуту чуть увеличивалась и перекрывала тенью почки, часть печени и сердце. И «солнца» там не было.
Наталья подумала:
«Да уж. Дело дрянь! Сама не справлюсь. Тут надо бы… «Брать и отдавать», как говорили Шато и Шарот. Ну что ж, сначала надо сшить Ра-дугу. А как? Я такого ещё не видела и никогда не делала».
Наталье вдруг вспомнилось: «Ключ к переходам кровь моя».
«Ага. Ладно, Саманди, попробуем». (Египетское имя Самандар озн. дракон)
Она сдвинула повязку с глаз на лоб, сняла с груди брошь-кинжал. Отошла к умывальнику, промыла иглу мылом, вытерла, прокалила на огне свечи.
— Ром, я сейчас кое-что сделаю, а ты, если можешь, понаблюдай свои ощущения в теле, если они будут. Хорошо? Говори всё, как будет.
— Ладно.
Наталья уколола свой палец, поставила точку на левой руке Романа чуть выше гипса, в центре левой ладони — вторую. На обеих руках начертала кинжалом символы, села к Роману ближе, надела повязку на глаза и взялась за руки парня особым рукопожатием.
— Ром, теперь вместе со мной вхо-ох…, вы-ыдох… Старайся дышать параллельно со мной. Поехали.
Роман выдохнул:
— Чёрт знает что.
— Дыши вместе со мной. Пожалуйста. Давай!
Едва настроилось её «вИдение», Наталья заметила какое-то необычное движение в Ромкиной руке, как раз от места, где была капля её крови. Она настроилась иначе и «боковым» зрением увидела небольшой флюоресцирующий поток. Он двигался «неестественно» волнообразно. Наталья ещё сменила способ вИдения. Услышала мягкий треск, состоящий из попеременно звучащих мелодичных трёх коротких звуков: фа, ми, ре, которые излучало это свечение.
«Что это такое?
А…, нет: кто это такой? Змейка! Да, нет. Дракончик!
Ну, здорово! Такого у меня под руками ещё не было. Волшебство и только. Если бы сама не видела, сказала бы, что у кого-то совсем крыша поехала».
Наталья наблюдала за тем, как из капли её крови «родилось» это малюсенькое создание. Оно двигалось медленно и грациозно, впереди себя толкая маленькое голубоватое свечение, а хвостом и крылышками или лапками, будто загребало что-то под себя. Наталья заметила, что там, где уже прошёл дракончик появляется слабое радужное свечение, естественное свечение для здорового тела.
Роман не выдержал и застонал.
— Мне больно. Всё, хватит! Отпустите!
— Нет. Просто говори, что чувствуешь. Где больно?
— В руке под гипсом!
— Как больно? Что именно ты чувствуешь? Жар, холод, режет, давит?
— Не знаю что. То ли жжёт, то ли шевелится. Прямо в середине. У меня там кость раздроблена! Жжёт!
— Дыши, Ром, дыши, как я. Не отвлекайся. Вдох, выдох. Не сдерживай дыхание. Закрой глаза. Опиши, как жжёт, как шевелится? Как?
— Ну, вот от места, где пуля вошла и выше — горит и крутит. В пальцах как током от батарейки бьёт. Ой! Ну вот, теперь в бок укололо! Боже, что это такое?! Жарко!
— Именно это Наталья делала и видела. Она питала вниманием дракончика, а он шёл уверенно и точно по ходу пули, меняя направление так же, как эксцентрик.
— Я шью тебя, солнышко. Это слишком больно или терпимо?
— Да я уже устал от боли! Боюсь даже шевельнуться. На судно сходить… Так лучше бы я уже умер!
— Потерпи. Так больно будет только один раз. Погоди, отгуляем на твоей свадьбе, а потом разберёшься. Говори, что чувствуешь, и дыши мягко.
— В кишках и желудке переполох начался.
— Вижу. В руке уже тише?
— Да.
— То есть боль перемещается?
— Да, только на боль уже не похоже. Лоскотно.
— А что в печени сейчас?
— Кажется, могу глубже вдохнуть. Ой, нет. Больно, но легче.
Наталья почувствовала резкое головокружение.
— Так, Ром. Я отсоединюсь пока. Сожми кулачки, отдыхай. Я сейчас вернусь и продолжим.
— А долго ещё?
— Пока не закончу. Но могу сказать: жить будешь долго.
После сканирования и первого этапа работы побледневшая Наталья вышла в коридор. Позвала жестом Сашу. Он подошёл.
— Саш, сама не справлюсь. Меня мало. Нужны два-три здоровых человека, добровольно желающих Ромке помочь.
— А что там?
— Всё потом. Закончу, скажу. Узнай, кто хочет быть его донором.
— Какая группа нужна?
— Саш, Саш. Слушай сюда ещё раз: мне нужны добровольцы. Группа не важна. Я делаю другое. Хирурги, действительно, залатали парня по высочайшему уровню. Художественная штопка! Тут иная ситуация. Думаю, в понедельник было бы уже поздно. Ты вовремя меня нашёл.
— Понял.
— Сначала одного. Второго — через десять минут, и так далее. Пока не выйду сама. Пусть ждут. Запускай по одному, но только ДОБ-РО-ВОЛЬ-ЦЕВ. Услышал?
— Да все, кого ты видишь, обязаны парню жизнью.
— Ясно. Тогда выбери тех, кто не пил спиртное вчера и сегодня, и кто с утра хорошо позавтракал. Мать близко не подпускай. Вообще больше никого, пока не закончу. Всё потом. Потом.
— А девушку?
— Если хочет, пусть идёт первой. Через пять минут. Я приготовлюсь.
Наталья вернулась в палату. Заметила, что в комнате что-то явно изменилось. Потолок над Ромой будто просветлел. Было ощущение, что процесс пошёл. Парень лежал с немного отсутствующим взглядом.
— Ром, отдохнул? Продолжим?
— Последнее, чего бы хотел.
Наталья встретилась с ним глазами и кивнула с ободрительной улыбкой.
— Ну хорошо, отдохни ещё пять минут.
Рома промолчал, искоса глядя на странную девушку с рыжими косичками.
— Ты знаешь, ты мне очень понравился. Красивые глаза.
Наталья приблизилась и почувствовала уже немного изменившееся вокруг него пространство.
— Да уж. У меня девушка есть, — сухо произнёс парень.
— Знаю. Сейчас представь, что я пригласила тебя на вальс. Закрой глаза.
— Зачем?
— Так легче представить вальс. Я за руки тебя возьму, а ты плыви.
— Куда?
— Почувствуешь.
— Честно говоря, не хочу закрывать глаза.
— Ну, хорошо. Но если почувствуешь, что можешь, то закрывай. Попробуй расслабиться. Мне будет легче работать.
— А Вы снова будете «шить»?
— Ром, жить хочешь?
Парень не ответил.
— Я здесь для того, чтобы ты отгулял свою свадьбу. На следующий месяц планировали?
— Мама сказала?
— Нет.
— А, Настя?
— Нет. Как ни странно — это был твой будущий сын. И маму он уже себе выбрал.
— Да ладно. Хотя я уже сам готов поверить во что угодно. Жарко чего-то стало. В животе всё время что-то ворочается, колет, тянет. Вы что ведьма?
— Немножко. От слова «ведаю», знаю. После операции всё время мёрз?
— Да.
— Теперь согрелся?
— Да.
— В руке под гипсом стало легче? В печени тоже тепло? Сейчас подёргивает правую почку. Так?
— Да, но я не верю во всяких этих.
— Правильно. Верь в себя и друзей, верь в любовь и жизнь. Теперь очередь Насти тебе помочь. Свадьбу перенесёте.
— Ну конечно, теперь придётся перенести.
— Да уж. Ещё не всё здесь решено.
Выглянула в коридор, позвала девушку. Та быстро отстучала каблучками по кафелю, вошла со скорбным видом. Наталья обратила внимание на её свежий яркий маникюр.
— Садитесь.
— Теперь всё-таки придётся закрыть глаза, Ром. Настя, Вы тоже, если, действительно, хотите помочь Вашему парню быстро подняться на ноги, закройте глаза.
— Да, конечно! — торопливо-рассеянно ответила она. — А что Вы будете с нами делать?
— Что-то наподобие переливания крови.
— Через рукопожатие? — Настороженно посмотрела Настя на Наталью.
— Да.
— Бред!
— Там посмотрим.
Настя села, улыбнулась жениху и взяла его за руку.
Наталья поправила их пальцы, чтобы было полное и плотное соприкосновение ладоней.
Роман протянул руку Наталье. Она села между ними, взялась тем же способом, кое-что произнесла и соединила круг через своё и их рукопожатие.
— Дышим синхронно. Вместе вдо-ох… Вы-ыдох.. Вдох…
Через пять минут Настя почувствовала сильную слабость и чуть не упала со стула. Она испугалась, открыла глаза и бросила руки.
— Всё, я больше не хочу! Вы меня… пьёте!
— Ром, сожми пальцы. Отдыхай.
Настя, вы когда-нибудь сдавали кровь?
— Нет!
Рома равнодушно смотрел на неё и слушал.
— А если б нужно было для Ромы, сдали бы?
— У меня другая группа.
— Я делаю так, что группа крови не важна.
— Нет! Не хочу! Вы ведьма! Рома, выгони её! Она шарлатанка! Чур, меня чур!
Рома поднял руку в гипсе.
— Насть, смотри. Я могу руку поднять. Первый раз за пять дней. Видишь? И при этом не ору.
— Она тебя загипнотизировала?
— Нет.
Наталья:
— Настя, спасибо. Вы свободны.
— Чёрт знает, что тут творится! Я вызову дежурного врача!
Настя, уходя, пошатнулась, подломила каблук-шпильку, выскочила в коридор и там громко что-то заговорила.
Мать Ромы к ней:
— Ну что там?!
— Развод и херня какая-то! Она ко мне прикоснулась, я глаза закрыла, а там грязь и ужас! Ведьмища! Марковна, выгоните её сейчас же! Я чуть сознание не потеряла! Она Ромку загипнотизировала!
Саша:
— Настя, пойдём на свежий воздух провожу.
Настя Саше:
— Откуда ты её, ****ь, выкопал?!
Наталья не слушала её.
— Саш, давай следующего. Эта девочка не может быть донором.
— Хорошо. Игорь — давай! Провожу девушку и вернусь.
Несмотря на этот скандал, Ромку в этот день «подпитывали» ещё трое.
Сшив «Ра-дугу», зелёный дракончик сделал полный круг и вошёл обратно в ладонь Натальи. Она поняла: работа выполнена. Закрыв поток, она отсоединилась и подумала: «Чудеса, да и только!»
— На сегодня всё, Ром.
Вещи собраны в рюкзак. Роман, вполне розовый и бодрый, лежал в кровати. Друг — «донор» ещё сидел на стуле и, приходя в себя, перебрасывался с Ромкой последними новостями. Шутил и тянулся к его руке. Наталья заметила, разъединила, показала головой: «Не надо».
— Андрей. Вы же Андрей?
— Да.
— Спасибо, но на сегодня хватит. Проследите, пожалуйста, чтобы к Роме сейчас ни в коем случае никто не прикасался, даже мама. Хорошо?
Парень кивнул.
— Я что-то чувствовал во время сеанса в руках, в груди.
— Вы большой молодец. С вами лучше всего получилось. Не испугались? Замёрзли?
Парень счастливо улыбнулся и Наталье, и Роме.
— Да мы с ним, как братья. Дружим с детского сада и в «Беркут» вместе пришли. Да, и замёрз чуть-чуть. Ноги немного затекли.
— Нормально. Как можно быстрей покушайте чего-нибудь горячего и выпейте красного вина с мёдом перед сном.
— Это чувство похоже на переливание крови.
— Так и есть. Я вижу, Вы сдавали недавно?
— Да. Перед Ромкиной операцией. У нас группа одна и та же.
— Ах, вот в чём дело? Вообще замечательно! Приходите послезавтра, если захотите и будет возможность. У вас из всех самый мощный поток. Передайте всем донорам, чтобы хорошенько поели и выспались.
— Хорошо, передам. А Ромке точно от этого лучше? Я вот никакого ужаса не видел, просто почти уснул.
Рома:
— Я тоже. Вот уже полной грудью дышу. Смотри, Андрюха.
Наталья:
— Вот и замечательно. И через пару часов сами ещё увидите. Всё, ребят, пока, до послезавтра.
Наталья едва стояла на ногах. Она повернулась к выходу, лихо забросила рюкзак за спину. Перед глазами вдруг стало всё стекать, как мокрая акварель под дождём. Наталья приказала себе: «Стоять. Стоять!»
Роман:
— Маму позовёте?
— Да, сейчас. Выздоравливай. Ты мне обещал один вальс. Я запомнила.
Сказала и вышла. У дверей в палату стояло примерно семь ребят и мама Романа. Трое «доноров» выглядели слегка уставшими. Их движения были плавными, замедленными, казалось осознанными. Он понимали, что что-то сделали хорошее, но не могли объяснить остальным, что именно. Они получили некий опыт, для объяснения которого не находилось слов для остальных ребят. Трое понимали друг друга молча, просто глядя в глаза. Остальные думали, что, в общем-то, ничего не произошло. Кто-то из них был разочарован тем, что не произошло никаких «чудес» с летающими предметами и загробным голосом… «Целительницы» или «ведьмищи»?
Насти не было видно. Наталья обратилась к матери, которая явно волновалась, искала её взгляда и теребила что-то в руках.
— Всё будет хорошо, Вера Марковна. Рома будет жить. Обещаю.
Произнесла она на выдохе. Закружилась голова, резко похолодели ноги, подломились коленки. Потеряв равновесие от истощения, Наталья только успела глянуть на Сашу, и обессилено выронила рюкзак. Сашка переменился в лице, тут же крепко подхватил её на руки и отнёс на лавочку. Кто-то из «доноров» схватил рюкзак, поднёс.
Саша запереживал, и заглядывал Наталье в глаза:
— Что? Что?! Плохо?! — легонько тряс подругу за плечо, — Эй! Посмотри на меня. Посмотри… — и аккуратно поднял ладонью, её упавший на грудь подбородок.
— Саш, Саш, всё хорошо. Замёрзла я. Устала. Есть хочу. Горячий чай найдёшь?
— Да, Господи, если только в этом дело?! Есть всё в машине! Сама посидишь? Я сейчас!
— Нет. Не знаю. Подожди, не уходи. Холод до костей. Тошнит. Обними меня.
Саша растирал и отогревал Наталье руки, грел спину, дышал теплом в затылок. Через несколько минут к ним подошёл крепкий решительный парень.
— Помочь? Что сделать?
Саша ему:
— Присмотри. Согревай. Я в машину. Туда и обратно.
— Хорошо, — подсел атлет на узенькую лавочку и не уверенной тяжёлой рукой мял Наталье плечи, — А что Вы с Ромкой сделали?
— В смысле? Ой, больнова-то что-то. Спасибо, достаточно, — Наталья отодвинулась от него.
— Извините. Ручки у нас, конечно, к металлу приучены, а не…
— Так что с Ромой сейчас?
— А? Да.
Да наворачивает уже пюрешку с солёным огурцом и говорит, что спать хочет.
— Это хорошо. Желудок у него не задет, можно и пюрешку с огурчиком, только не много сразу. Потом пусть поспит. Дай Бог, ещё сегодня встанет.
— Встанет?! Да ну…
Наталья ничего не ответила.
— Он мне жизнь спас, а Вы меня не взяли.
— Я послезавтра приеду. Если не передумаете ему помочь, то не пейте спиртного, пригодитесь.
— Что-то Вы херовато выглядите. Вам не плохо?
— Чуть-чуть. Не выспалась. Случай для меня не обычный, тяжёлый.
— А-а… Если Ромка поднимется, а Вам и в следующий раз так будет, так я лучше сразу Вам чего-нибудь принесу.
— Чего?
— Коньячку или водочки для сугреву. Только скажите, сейчас принесу.
— Сейчас бы лучше борща или горячего чая с бутербродом.
Вы на Кавказе служили? И где-то ещё недолго. В жёлто-красных песках? Ранение в плечо? На стрельбищах, шальная на вылет? Осколочное в бедро. Позже. В бою? Мины?
Здоровяк Антон растерянно-удивлённо:
— Да-а… Было дело. Афган шесть месяцев, Кандагар. А Вы что, правда, ведьма?
— Смотря как расшифровывать. Завтра у друга спросите.
— С Серёгой тоже Вы будете работать?
— Попробую.
Вернулся Саша, перебросился парой слов с сослуживцем и сам кормил съёжившуюся бледную Наталью. Она грела руки о металлическую кружку с чаем и только открывала рот. А Саша запихивал ей еле тёплые вареники с жареным луком и мясом.
— Ты зачем так себя отдаёшь? Холодная вся, еле дышишь. Рот открывай.
— Штарые (старые) долги, Шаш (Саш).
— Перед кем?
— Перед собой. Наверное. Погоди, ещё не прожевала.
— Ребята сказали, что Ромка сам кушать попросил, поел, всех выгнал и уснул в одну секунду. Рот открывай.
— Угу. Уже шпит (спит)? Хорошо. Пушть шпит. Сейчаш шон — его лучшее лекарштво.
— Да, конечно. Да только он уснул сейчас первый раз за пять дней!
— Да ну, не бывает, чтобы так долго не спать.
— Бывает, бывает! Я в шоке! Чаю подлить?
— Угу. Чуть-чуть.
— Никогда не понимал, как ты это делаешь? Но ты опять сделала!
— Тише. Што(что) шделала (сделала)?
— Не знаю, как это назвать. Рот открывай. Вроде понятно, но ни хрена не понятно!
— Тогда молчи. Себе вареник! Жуй вот! Мама лепила?
Саша кивнул и отправил вареник целиком в рот.
— Вкусные. Жаль остыли за день. Передавай ей от меня большой привет.
— Передам. Она тебя помнит, такую коротко штриженую (стриженую), на балу.
— А-а… Когда я переоделась в Зорро?
— Ты наш (нас)тогда так поддела… Мама моя, аж ойкнула, когда ты машку (маску) сняла. Шказала (сказала), что эта девочка, если кому достанется,… то жизнь шкучной(скучной)не будет.
— Да-а… было дело под Полтавой. — Улыбнулась краем губ Наталья, — Знаешь, с пациентами я сама не знаю как, это получается, наверное, любовью, терпением, настойчивостью. Не выношу чужой боли!
Временами кажется, что я «это» умела делать всегда. Видеть, слышать. То ли я подстраиваюсь под природу: дожди, ветра, радуги, то ли они под меня, что смешно и почти чёткий диагноз, если кому-то из психиатров рассказать. Но мы точно взаимосвязаны. И знаю, что во мне есть какой-то огонь, зелёный. И есть вода, фиолетовая, но она иссякает при каждом исцелении. Да и подрастеряла я её, то здесь, то там. Когда её не станет — я умру.
Сашка обескуражено вспыхнул и напрягся.
— Ты что?! Тогда не отдавай её! Я же не знал, какой ценой ты творишь Чудо!
— Здорово… И как ты это себе представляешь? Кто-то просит о помощи, а я, трясясь за собственную шкуру… буду молча проходить мимо?! Такого малодушия я себе не позволю!
— Малодушия?... — задумчиво переспросил Саша. В его голове явно происходили какие-то открытия, а в сознании — перевороты.
— Да. А ты представь, вот ты едешь, и вдруг ребёнок где-то в поле у дороги, ночью, заблудился, плачет и давно голодный, не говоря о том, что перепуганный и одинокий. Такой, по сути, крик у каждого человека, когда он тяжело болен. И что, Саш, духу хватить проехать мимо? Не помочь?
— А тебе самой тогда кто поможет?
— Никогда не думала об этом.
Жизнь… Я вообще ещё не полностью понимаю, зачем она мне? Для чего я родилась? Что должна сделать?
Сын желанный умер.
Врачи при всех моих стараниях не гарантируют мне материнство.
Костя?
Не знаю, хочет ли он вообще детей. Он знал до свадьбы, какая я. Интересно было. Гордился тем, что я другая. Был счастлив. Мы были счастливы. А теперь… холод. Я не понимаю. Он меня не понимает… ЭТО — мой путь. Больно. Считает, что я мечтательница, летаю в облаках, оторвана от реальной жизни. Возможно, именно это я должна и делать — спасать, научиться спасать всех "неспасаемых" врачами?
— Не догадывался, что у вас с Костей проблемы.
— Никто не догадывается. И не то, чтобы проблемы, просто… не так просто. Скажи, а у кого их нет, этих проблем?
— А где можно взять такую фиолетовую воду?
— Саш, я не знаю, что это такое, точнее, не помню. А где взять? — это вообще вопрос из мира сказок о драконах, живой воде и молодильных яблоках. Нужно будет найти сначала белого волка, потом черногривого коня и тридевятое царство! Ванька-рыцарь по вызову — уже есть.
— Давно мы не виделись. Ты сильно изменилась, Наталья. Да, кстати, ты знаешь, что у тебя меняется цвет глаз: до работы и после?
— Синий, серый, зелёный? Да, мне говорили.
— Я бы даже сказал, что сейчас немного фиолетовый. А что ты видишь, когда закрываешь глаза?
— Дугу Ра.
— Что?
— Радугу, Саш, космос. Чайку мне подлей ещё. Что-то вроде нашей солнечной системы, выстроенной, как перед парадом планет с центром в солнечном сплетении. И в позвоночнике — светящуюся ось, похожую на нить ДНК. Верхний поток, нижний поток и посередине между ними вьющуюся солнечную спираль. Потоки двигаются одновременно и вверх, и вниз. Спираль вращается вокруг себя и излучает равномерные волны. Есть такой древний принцип:
«Что есть в Большом — то есть и в Малом.
Что есть Внутри — Снаружи тоже есть.
Что есть вверху, найдёшь и снизу.
Причина, ставшая болезнью —
стать может к исцелению ключом».
Другими словами, Саш: Энергия — есть внимание. Где внимание, там энергия. Где энергия, там кровь. Где кровь, там жизнь.
— Ну, ты даёшь. А радуга где? В голове?
— Вокруг всего тела, как скорлупа, примерно на расстоянии вытянутой руки. Бывает по-разному: плюс-минус. И свечение разное. Оно зависит и от возраста, и от состояния здоровья, и от еды, и от мыслей. И оно поёт.
— И ты слышишь?
— Да, но только когда «разрешают» послушать. Стараюсь не смотреть без разрешения.
Представляешь, через пару дней от зачатия у плода есть уже своя песня.
— Вот это да! И как она звучит?
— Не земные сияющие звуки-символы. Не с чем сравнить.
— И пол ребёнка можешь определить?
— Да, возможно установить пол уже через несколько дней. Но только зачем знать раньше времени то, что будет известно и так? Родственникам терпения не хватает? Мать и так знает, кого носит. Остальные пусть воспитывают волю. Незадолго до родов можно даже услышать имя того, кто родится. Представляешь, детёныш сам говорит, то есть торопится сообщить, кто он, откуда, зачем идёт, что хочет сделать. Это бывает, но теперь редко.
— Ну, это вообще за гранью моего понимания. Отдохнула? Согрелась? Поехали.
— Да, пора. Заболтались. Давно не виделись.
Горячий чай и вареники с мясом и картошкой пусть не быстро, но закончились. Друзья вышли из корпуса больницы во двор. Оказалось, что вот-вот настанут сумерки. Что-то где-то сильно бабахнуло. Наталья вздрогнула, резко присела и закрыла кулаками голову. Потом отзвуком со всех сторон над головами прогремел раскатистый гром.
— Ты что?
— Испугалась я. Трусиха. А что это было, Саш?
— Выхлоп автобуса и, возможно, гром. Совпало так. Или что-то на заводе. Он тут совсем рядом.
— В ноябре гром? И так громко?
— Так близко. Вон старый «ЛАЗ» проехал. Просто эхо.(ЛАЗ - Львовский автомобильный завод)
— Эхо. Да. Слишком уж близкое.
Наталья посмотрела в серое облачное небо, откуда пришёл отражённый раскатистый звук, и её затрясло. Не в силах пошевелиться, она молчала, лишь крепко сжимала зубы и кулаки. Губы задрожали, посинели, прыснули слёзы. Она ясно «видела и слышала» в серых тяжёлых облаках лязг танков, таранящих троллейбус и киоски Краматорска, воронки от разорвавшихся снарядов, оборванные провода, кучи мусора. Там по грязной дороге за танками, гремели ботинками военные в странных одеждах с закрытыми лицами и чуть пошатывались. Они смеялись, учиняя погромы, расстреливая окна домов, обливали жидкостью из бутылок и поджигали всех, кто попадался на глаза. Не щадя ни людей, ни детей, ни собак. Тащили за собой за волосы молящих о пощаде молоденьких девушек. Забрасывали горючей смесью продуктовые магазины, почты, жилые дома. Хохот, бьющееся стекло, крики, мат, детский плач, короткие автоматные очереди. Запах водки, дизеля и гари от автомобильных покрышек.
Саша обернулся, увидел и мгновенно подскочил к Наталье:
— Плохо? Плохо?! Опять?! — помог подняться и поддержал её за талию.
— Нет. Устала. День длинный. Сейчас начнется дождь.
— Да на небе ни облачка. — Взглянул на небо, — Ах, да. Может коньячку?
— А сигарета есть?
— Тебе — не дам!
Мотор "Уазика" завёлся. Друзья сели в него и поехали. Пока машина тряслась по дороге от Краматорска через Константиновку до Донецка, шёл мелкий нудный дождь. Тонкими росчерками секло запотевшие окна. По лобовому стеклу чиркали и скрипели дворники. Наталья, не моргая, глядела в окно, а перед глазами как в замедленном кино мелькали отбывки видения. Болели уши от иллюзии режущих звуков проезжающих мимо колонн тяжёлой техники с чётко прорисованными номерами. Дрожал болью в груди отзвук рёва танков, самоходных орудий и грузовиков с молчаливыми пехотинцами, у которых не было лиц.
«Рыцарь по вызову» закусив губу, молчала, едва сдерживала слёзы и никак не могла понять, что именно она видит: Прошлое, Великую Отечественную, или? «Не может быть!»
Едва удерживая внимание на грани между сном и видением, она хотела найти ответ — не чокнутая ли она? Почему эти видения повторяются? Почему чаще и почему уже не во сне, а так? И может, действительно, уже пора обратиться к врачу? Вот только какому?
Усталость всё же сломила и Наталья отключилась у Саши на плече, как только машина проехала стрелу-указатель «Донецк», и указатель дороги на «Аэропорт». Подумала: «Дальше не пройдут».
"Уазик", урча, поднялся на мост по бетонным плитам, въезжал в город с горки, отстукивая колёсами: Тудух, тудух. Водитель старался ехать очень аккуратно, не спеша. А Наталья в мятущемся сне со своим возлюбленным Ксандром спина к спине отчаянно сражалась с врагами на крае стены высокого серого замка. Билась не на жизнь, а на смерть с противником многократно превышающим надежду на спасение. Рассыпаясь эхом, бахал тяжёлый голос колокола:
«Четыре-пять, шесть-семь, восемь-девять».
А слышалось: «Доплен Здорг! Доплен Здорг!»
Наталье мешали в бою её длинные косы. В какой-то момент передышки одним махом отсекла мечом обе. «Кино» замедлилось ещё больше. Стоп-кадр! Колокол завыл волком:
«Де-сять, один-надцать, двенна-дцать».
Косы поочерёдно упали в лужу чужой тёплой крови.
Медленно отсчитывала ступени чья-то отрубленная голова.
Наталья взорвалась криком:
«Буд-ьте вы-ы все-е про-окля-яты-ы в семени своём!!!»
Возобновился кровавый бой, крик, ругань, скрежет рубящих мечей. Часы на башне низким голосом колокола продолжали монотонно отсчитывать:
«Три-над-цать, четыр-над-цать, пят-над-цать, шест-над-цать…»
Голова с открытыми глазами катилась и прыгала, как мяч, а колокол не прекращал отсчитывать время.
Во внутреннем дворе у поднятого моста с кованными решётчатыми воротами стоял без головного убора старый епископ со здоровенным крестом на шее и карманной книгой в руках. Он смотрел прямо на Наталью и тряс пальцем:
«Вот она! Вот она-а, дьяволица! Убейте! Убейте её!»
Страшный бой продолжился. И в следующее мгновение она, уже смертельно раненная, еле удерживаясь у края отвесной стены, сражалась-отбивалась длинным чёрным клинком. Ксандр отчаянно пробивался к ней, прокладывая себе путь огнём и мечом по телам погибших, и истошно орал:
«Держись, Тара! Я иду!»
Она слышала не прекращающийся раскатистый бой часов, который звучал теперь, как окончательный приговор. Тара тянулась к возлюбленному рукой и видела ярость и надежду в его голубых глазах. Ксандр с братьями сражались и за себя и за неё. Его крик — как нож в сердце. Таки потеряв равновесие от полученного следующего меткого удара в бедро, Наталья, раскрыв руки-крылья, летела со стены в пропасть спиной вниз. И Ксандр, выпучив глаза, диким криком провожал её:
«Лети-и, Мо-ты-лё-ёк!»
За-мед-лен-ный по-лёт… Удар!... Иступляющая боль в спине! И яркий свет, который тут же втолкнул Наталью из сна и вернул в «здесь и сейчас».
Уже был вечер, темно. По глазам резанул свет фар выехавшего со двора «Москвича». Наталья вздрогнула, открыла глаза. Глубокий судорожный вдох, второй, третий. Очнулась тяжело, «притащив» из сна ту самую свою характерную жгучую боль, под левой лопаткой и в ногах.
Оказалось, «Бобик» минут десять назад подъехал к подъезду дома Натальи. Водитель не выключал печку. Саша не шевелился, лишь бы её не разбудить. Оба молчали. Наталья огляделась, выдохнула с облегчением. «Жива!»
Из машины не было сил выйти. В бёдра будто всадили кол. Сердце выбивало бешеный ритм. Саша предложил Наталье сигарету.
— Боже мой, руки, как ледышки! — и принялся растирать ей ладони. — Ты где была? Кого ты проклинала? Потом так затихла, что я не слышал, как ты дышишь. За руку взял, ты даже не почувствовала.
Водитель:
— Та да. Вы чего-то это… Проклинали так, что я дёрнул руль и чуть бордюр нахрен не сшиб. Приехали, обернулся, а Вы как труп. Простите.
Наталья еле разогнула застывшие пальцы, приняла сигарету.
— Это ВЫ меня простите. Я случайно. Со мной такое иногда бывает. Какая сегодня луна?
Водитель:
— Чего-о?!
Саша:
— Тебя до квартиры проводить?
— Не знаю. Сейчас допроснусь…
Водитель:
— Может ещё чайку? У меня есть в термосе. Налить?
— Нет, нет, ребята, спасибо. Но лучше коньячку, если есть.
Водитель:
— Ну, вот это по-нашему! Сразу бы так. У меня «Белый аист». Подойдёт?
— Всё равно.
Налили из фляжки в металлическую раскладную стопку.
— Нет, нет. Много не надо. Только глоток.
Выпила одним глотком, отдала остальное и вышла из машины.
— Спасибо, ребята. Пока.
Саша:
— Тебя провести или сама?
— Лучше сама.
— До завтра? К Серёге поедем? Сможешь?
— Да, Саш.
— Может, всё-таки отдохнёшь завтра?
— Нет. Просто приезжай. Нужно торопиться. До свиданья, ребят.
И подумала: "Беда грядёт". Махнув рукой Саше, она пошатнулась, вошла в подъезд. Оказалось, перегорела лампочка на цокольном этаже. Порывом ветра зло толкнуло дверь, она оглушающе бацнула. В голове, как в колодце, застряло болезненное эхо. Тьма. Тяжёлые шаги по ступенькам на ощупь к свету.
Мотор «Уазика» завёлся с третьей попытки, громко хлопнула дверь, машина не торопливо отъехала со двора.
Тусклые лампы первого этажа, второй этаж, дверь. Остановилась отдышаться. Непослушными пальцами ключ из кармана — в замок.
Костя недавно вернулся из гостей, сытый шашлыками и после пива чуть хмельной. Когда Наталья открыла дверь, он лежал на диване в зале, отдыхал и досматривал программу «Очевидное-невероятное». Вышел в коридор, встретил, принял рюкзак, обнял. Наталья почувствовала его напряжение и сама чуть отстранилась.
— Чего так долго не выходила из машины?
— Наблюдал? Спала я.
— Фу! От тебя пахнет сигаретами и перегаром.
— Может быть.
— Карата выгуляй сразу. Ты где была?
Наталья обессилено выдохнула, краем губ усмехнулась.
— Гуляла с любовником. Завтра ещё к одному в ОЦКБе пойду.
Подошла встретить мама в халате и фартуке. Из кухни пахло жареной картошкой с луком и солёными мамиными огурчиками. У Наташки потекли слюнки. Мама заметила.
— Голодная?
— Привет, мам. Ты не представляешь, КАК я тебя люблю!
— Кушать хочешь?
— Да, очень.
— Устала?
— Немножко. Мам, пожалуйста, пожалуйста, береги себя!
Обняла её крепко, сдержав вдруг напрашивающиеся слёзы.
— Берегу. Там всё хорошо?
— Думаю, да. Будет всё хорошо. Выживет парень. Отец дома?
— Опять в своей Горловке.
— Может оно и к лучшему. Может уйдёт уже нафиг. Тебе будет спокойней. Как шов? Температура есть? Штанишки утягивающие днём не снимала?
— Нет. Да уже давно всё нормально.
— Я знаю. Это так, просто. Витаминчик последний завтра ещё уколю и всё. Может бандаж уже и не нужен. Карат, пошли, малыш, погуляем.
Костя:
— Ну что, нашла там кого искала?
— Нет. Скорее что-то другое.
Наталья взяла брезентовый поводок, Надела Каратышке ошейник и услышала, как мама переключила телевизор на другую программу. Громко взорвалась мелодия "Время, вперёд!" Наталья интуитивно поняла, что что-то началось. Запущен некий опасный процесс или подписано некое «соглашение». Пёс на больных лапах гулял тяжело, а потому и не долго. Наталья поискала звёзды, а нашла тень бледной полной луны, которую спрятали вновь сгустившиеся облака.
Дома не хватило сил принять душ. Наталья еле стояла на ногах. Семья в зале досматривал под музыку прогноз погоды. Звучала мелодия:
«Я хочу тебя спросить…
Как в небо птицу отпустить…».
На экране:
Донецк + 2, + 4, кратковременный дождь.
Львов 0, + 1, местами дождь со снегом.
Киев 0, — 4, сухо.
Москва — 3, — 7, снег.
Наталья бережно вымыла в тазу Каратышке лапы. Прямо со сковороды жадно набила рот тёплой жареной картошкой, огурцом, глубоко выдохнула, вытерла губы, руки и легла в постель. Пёс рухнул у диванчика на коврик, уткнув нос в Натальины тапки, и чуть громче обычного, вздыхал.
Пришёл Костя, лёг в постель:
— Может, поцелуешь на ночь, обнимешь? А то пропадаешь вечно где-то.
— Не хочу. Зубы не чистила. Может, ты сходишь уже в больницу и сдашь анализы на микрофлору?
— С чего бы?
— Каждый раз после секса у меня молочница.
— Лечись.
— Надоело уже. Это обоюдный процесс. Мне вообще надоело глотать таблетки, делать себе уколы в ванной, и запихивать в себя всё подряд в больницах.
— А если с презервативом?
— Да…, конечно. Я не успеваю за тобой кончить. Живот потом болит.
— Женщине кончать вообще не обязательно. Она по-другому устроена. Болит — выпей анальгин или Но-шпу.
— Да что ты говоришь?! Кстати о презервативе. К Чайке сходи, сдай анализы. Может это у тебя теперь бесплодие.
— Я сказал: у меня всё в порядке.
— Правда? А может, боишься? Или без детей спокойней? Кстати: секс ЗАКАНЧИВАЕТСЯ в постели, а начинается заботой, любовью и доверием все остальные двадцать четыре часа пятьдесят пять минут.
— Кто это тебе такое сказал?
— А тебе про оргазм и анальгин — Фрейд? Он, кстати бездетен и не гетеросексуален.
— А как же супружеский долг?
— Обойдусь. Спокойной ночи!
Наташку трясло. В постели еле нашла подходящее положение для разболевшейся спины, уснула в тревогах, не помня как.
Продолжение в главе 3 "Скользящая гранями времён".