Глава 2. Майка
Домой возвращались субботним вечером, автобусы то глохли, то застревали словно не хотели увозить нас оттуда. Часам к шести, под затяжным дождем, вымокшие и грязные, мы выгрузились у главного корпуса. Телогрейка и вещмешок, одолженные соседом по комнате, да полные чернозема ботинки, не располагали к общению в городской среде, и простившись накоротке с однокурсниками, я поплелся через переулок к общаге. Настроение было мерзким, как погода и мой внешний вид. Тридцать семь рублей с копейками, заработанные хождением на четвереньках, пытались греть душу, но выходило не очень. Старый боксер, укрывшись от моросящего дождичка в арке двора, уловил мое состояние, и не преминул оскалиться. Штаны на мне не были парадными, но были вторыми и волею судеб последними в моем нехитром гардеробе, и отдавать их на поругание я не планировал. К тому же в них размещалась приличная часть меня, не желавшая быть покусанной. И, перехватив лямку вещмешка, я изготовился дать отпор. Собачьего чутья хватило, чтобы тут же заткнуться.
Злобный лай послышался позади, когда я, протопав шагов тридцать, поравнялся с воротами сгоревшей кирхи, а резкий окрик заставил обернуться. Девчушка-подросток лежала ничком на тротуаре, а вредная псина, победоносно обнюхивала поверженную жертву. Сдернув с плеча вещмешок, я бросился к потерпевшей. Старый боксер, решив не испытывать кривую челюсть на прочность, молниеносно скрылся в подворотне. Девушка зашевелилась, оторвала голову от асфальта, но, увидев кровь на расшибленном колене, закатив глаза, потеряла сознание. Следов укусов на ней не наблюдалось. Видимо, испугавшись, она споткнулась и упала. Что делать в таких случаях, я не знал и, желая переложить сию ношу на кого-то поопытней, с надеждой огляделся по сторонам. Как назло, переулок был пуст. Лишь шагах в двадцати из окна первого этажа торчала бабка, приторговавшая семечками.
- Вызовите скорую помощь! – осипшим от потрясения голосом обратился я к ней.
- Откуда ж, милок, телефон взять? Нам не положено, мы в академики не вышли. За углом на Торговой аптека, туда и беги, - обыденно, словно случается здесь подобное регулярно, присоветовала она, прикрывая окошко от греха подальше.
Тело девочки в бежевом плаще и красных туфельках резко диссонировало с мокрым щербатым асфальтом, требуя от меня конкретного поступка. Рассчитывать было не на кого, и, подхватив несчастную на руки, я бросился в сторону спасительной аптеки.
Давайте на чистоту. Кто в юности не мечтал спасти принцессу или просто красавицу? Это романтично и очень вдохновляет! А что, если досталась не принцесса и не красавица, а неказистая девчушка с рыжими, как пружины, волосами и немилосердно веснушчатым лицом? Надеяться, что ее заколдовала старуха или бульдожка? И что делать, чтобы расколдовать? Нести в аптеку? Так я и несу…
Уже на углу, падшая открыла глаза, пытаясь понять, что происходит:
- Вы кто такой? Куда меня тащите? - спросила она, упираясь.
- На вас напала собака, - нелепо попытался объясниться я.
- Подумаешь! Зачем вы меня тащите? - девчушка с испугом оглядела мой жуткий крестьянский образ, мешавший ей вернуть рассудок.
- Вы потеряли сознание! – пролепетал я, замедляя шаг.
- И что?
- Бабка сказала, что за углом аптека, вам там помогут, - осознавая идиотизм собственных объяснений и всего происходящего, окончательно остановился я.
- Моя бабка? - удивилась девушка.
- Откуда я знаю чья? Та, что из окошка семечками торгует.
- А если бы она предложила отнести меня на кладбище? - вспылила потерпевшая, и я понял, что она окончательно оклемалась, - Оставьте меня, не нужна мне никакая аптека! - вырываясь из рук, потребовала девушка.
Я покорно поставил ее на тротуар. Но попытавшись опереться на пораненную ногу, она вскрикнула и снова повалилась на меня.
- Если вам все равно, куда меня тащить, то волоките лучше домой. Я покажу, - распорядилась она, указав на дверь парадной, - На третий этаж, если осилите.
Весу в ней было килограммов сорок, поменьше любого мешка с картошкой, коих мои односельчане сотнями натаскивают за день. Но закинуть ее на плечо для удобства я не решился и к третьему этажу изрядно запыхался. Колыхаясь в такт моего сбивчивого дыхания, девушка с трудом справилась с чередой замков, и высоченная дверь отворилась:
- Несите в гостиную, там кресло, разуваться не обязательно, - скомандовала она, не дав мне опомниться. Я глянул на ботинки, которые стоило снять на первых ступенях парадной, но было поздно.
Навстречу выбежал огромный черный дог. Я невольно замер. Он ткнулся в руку мокрым носом и, не смутившись происходящим, возвратился на прежнее место. Ступая на цыпочках, я усадил потерпевшую в кресло:
- Бабуля, не пугайся, это я, - оказавшись на месте, воскликнула девушка, - я не одна! Со мной молодой человек, который уверен, что спас меня.
В дальнем углу гостиной, в инвалидном кресле, вся в черном, словно соблюдая на пару с догом траур, восседала старуха. Огромная комната была немногим меньше читального зала институтской библиотеки, и дальний угол находился в шагах восьми от меня. Властным голосом бабуля справилась:
- Прямо-таки Лыцар?
- А что, не похож? - откликнулась девушка.
- Не сильно. Значит такие они нынче? - подчеркнуто разделяя века и поколения, констатировала она.
- Бабуля, не смущай его. Молодой человек действительно спас меня. Соседская шавка опять кинулась из подворотни, голова закружилась, и я упала, а случайно проходивший юноша помог! - доставая из тумбочки какие-то медикаменты, объяснила девушка.
- Самое время поблагодарить и распрощаться! - заключила старуха. Следы ботинок, оставленные на паркете, и без того вытолкали меня в прихожую, заставляя немилосердно краснеть.
- Прошу вас, еще минутку, я обработаю рану, а то снова свалюсь в обморок, - взмолилась девчушка.
Я замер, вжавшись в дверной косяк. Дог каменным изваянием присел подле старухи, не сводившей с меня глаз. Механизмы замков за моей спиной неожиданно заворочались, и дверь отворилась. Всклокоченная женщина лет сорока, увидев меня, замерла на пороге. Пес рванул к двери, обнюхал ее и прежним маршрутом возвратился на место.
- Вы, извините, кто? - часто дыша, спросила она.
Я открыл было рот, затрудняясь сформулировать свой статус.
- Впору было справиться, где отбывал? - из дальнего угла опередив меня, выпалила старуха, сильнее прежнего напугав вошедшую. Я растерялся окончательно, но в прихожей показалась девушка с забинтованным коленом, и взяла дело в свои руки:
- Мама, этот молодой человек очень выручил меня!
Выручил? Минуту назад говорила «спас»! Мой статус моментально понизился, превратив из спасителя в оказавшего услугу. Мама, будучи приветливей старухи, смогла выдавить в мой адрес кислую улыбку, но до благодарности не снизошла.
- Мамуль, мы ведь не отпустим его голодным? -настойчиво поинтересовалась девушка. Женщина непроизвольно крякнула:
- Ты считаешь это необходимым? - не то уточнила, не то упрекнула она.
Сама идея поесть была замечательна и своевременна, но моя природная застенчивость слишком противилась этому, сковывая в подобных желаниях. Даже падая в голодный обморок, я бы в полете продолжал отказываться. Вот и теперь попытался открыть рот, чтобы проделать что-то подобное, но в квартиру влетел намыленный мужчина в расстёгнутом кожаном пальто с лицом одержимого физика:
- Вы от Ефима Григорьевича? Я же просил ждать меня внизу, - справился он, скидывая на ходу пальто, - бросайте все, идемте, там счетчик тикает.
Кинув вещмешок в угол, я последовал за ним. Мы спустились вниз, у парадного стояло такси, водитель раскрыл багажник и выгнулся, распрямляя спину.
- Ну? Что вы застыли? Берите! - скомандовал мужчина.
- Что? - уточнил я.
- Коробки!
Намыленный вытащил из багажника увесистую коробку и сунул мне в руки. Вторую водрузил на первую, третью поставил сверху:
- На самый верх, пока не упретесь, - скомандовал он, рассчитываясь с водителем. Я двинулся по ступеням. На четвертом этаже мраморная лестница, утеряв парадность, перешла в чугунный марш. Изумившись такой метаморфозе, я остановился, оперев поклажу на перила:
- Дальше, дальше, на самый верх. И осторожней, пожалуйста, - заметив мое замешательство, указал намыленный. Обгоняя меня, он взлетел по ступенькам, и распахнул дверь. Мы оказались в квартирке, выкроенной из чердачного помещения. Мужчина протиснулся в комнату, я за ним:
- Ставьте здесь, только не переверните, - указал он место в углу, заваленном аналогичной тарой. Освободившись от поклажи, я машинально отряхнул руки:
- Там можно умыться, - предложил мужчина, указав на дверь в ванную комнату. Это было кстати, и отказываться я не стал. Не церемонясь, он подвинул меня плечом, втискивая свои ладони под кран, рядом с моими. За коллективным мытьем рук нас и застала девушка:
- Вот вы где, а я испугалась, что убежали. Отмывайтесь, идем вниз кушать. Пап, нельзя же так нагружать незнакомого человека! - у мужчины на лице отразилось некое замешательство. На мгновенье отвисла нижняя губа, а за ней и вся челюсть. Он встряхнул руками над раковиной и, не отводя от меня взгляд, принялся их вытирать:
- Так ты не от Ефима Григорьевича? - с недоверием уточнил он.
- Нет, - ответил я.
- Хорошенькое дельце! - укоризненно произнес папа и полез во внутренний карман пиджака, оценивающе изучая мой вид. Извлек оттуда портмоне, ткнулся в отделение для мелочи, но, не найдя нужного количества серебра, скрипя сердцем протянул бумажную рублевку.
- Не нужно, я просто помог, - отказался я.
Таких идиотов, не готовых к денежным отношениям в то время было предостаточно. Толкануть заглохшее авто, что-то поднести, поддержать, не становилось предметом заработка и делалось безвозмездно, как само собой разумеющееся.
Не скрывая удовлетворения, мужчина похлопал меня по плечу, выпроваживая на лестницу:
- Мы тут ремонт затеяли, стройматериалы закупаем, - закрывая дверь, пояснил он.
Я уже сбегал по ступенькам. Глупость сделал, бросив вещмешок в прихожей, сейчас будет целая история с его вызволением. И действительно, у входной двери на третьем этаже меня поджидала девушка:
- Не вздумайте отнекиваться, там уже все готово.
Спорить было неловко, я шагнул через порог, и не повторяя ошибок, разулся прямо у входа. Девушка препроводила меня на кухню. Здесь на всякий случай закатали ковер, подперев его стулом, а в углу у входа я углядел свой вещмешок. Кухня не сияла парадностью. Повсюду была наставлена мытая и немытая посуда, чайнички и вазочки. Всего было так много, что я сходу не разобрал, это признак неряшливости или благосостояния. Но пара рослых холодильников, устроившихся в углу, словно двустворчатый шкаф в купеческом доме, отдавали-таки предпочтение зажиточности, а щедрые кулинарные ароматы лишь укрепляли в нем. Обеденный стол у окна застилала клеенка, поигрывая аляпистым натюрмортом. В предназначавшейся мне тарелке, разрушая привычные пропорции общепита, возлежала отбивная, занимавшая собой три четверти ее площади. Мне, с конца лета не наедавшемуся досыта до спазмов в желудке, было больно наблюдать столь непривычный кулинарный дисбаланс. Девушка жестом пригласила к столу, но не успел я порадоваться, что мы здесь одни, как в кухню вошла знакомая уже женщина в темно-вишневом бархатном халате:
- А-а-а, очень хорошо, а то мы боялись, что все остынет! Не стесняйтесь, у нас все попросту. Я- Майина мама, Лариса Ильинична. Вы уж простите, я поначалу, приняла вас, бог знает за кого. У нас последнее время жуткая суета, мы готовимся к ремонту. В доме все время чужие люди. Я уже перестала отличать маляров от Маечкиных однокурсников!
- Ма-ма! - попыталась урезонить ее дочь. Я тем временем поднялся и впервые в жизни представился:
- Меня зовут Игорь! Учусь в институте, что за углом. Вот возвращался из колхоза, шел в общагу, и тут такое...- увидев, как покривила носом мама, окончательно сбился я.
- Вы садитесь! Ешьте, ешьте! Я не буду мешать. Значит, вы будущий связист? Очень хорошо! С телефонами в Одессе отвратительно. Это стоящая профессия! - я с болью глянул на отбивную, боясь наброситься без команды. Девушка, которую, как выяснилось, зовут Майя, прочувствовала ситуацию и, схватив приборы, принялась хозяйничать в моей тарелке.
- Ешьте, маму можно долго слушать! – посоветовала она, расчленяя отбивную на мелкие кусочки. Голод оказался сильнее приличий, и я приступил к трапезе.
- Кушайте, кушайте, я не мешаю. А вы живете в этой, как вы сказали? - продолжила женщина.
- В общежитии, мама! - вступилась за меня девушка. Тем временем в прихожей появился намыленный, он что-то искал, щелкая замками портфеля и елозя молнией.
- Значит, вы не одессит? - не унималась мама.
- Разумеется, раз живет в общежитии, - опять за меня ответила Майя.
- А сами откуда? Есть у вас родители?
- Есть! Они живут в Молдавии. Мать учетчица в совхозе, отец шофер, - ответил я.
- Мам, что за анкетирование? Дай человеку поесть, ей богу!
- Я же не мешаю, просто любопытно. Такой внимательный и отзывчивый молодой человек, и поступил на редкость порядочно.
Тем временем в прихожей папаша, не церемонясь, принялся костерить по телефону какого-то Фиму. Видимо, того самого, за чьего человека я был принят.
- Фима, я таки подарю тебе календарь, возможно, даже отрывной, чтобы ты ничего не путал. Правильно, всегда было по воскресеньям, но я трижды предупредил, что в этот раз в субботу. Как? Пришлось брать людей со стороны. А знаешь, сколько это на сегодняшний день стоит, чтобы без лишних вопросов? Так вот, чтобы ты понимал, по пятерке на каждого. Один? Один бы не справился. Короче, с тебя красненькая, я уже записал в расходы.
Расплывшись в извинительной улыбке, Лариса Ильинична прошмыгнула в прихожую утихомирить разошедшегося мужа:
- Не ори, там все слышно!
- Ты выяснила, кто он? - понизив голос, уточнил папаша.
- Студент из богадельни напротив, простачок из сельских.
Дверь в кухню осталась приоткрытой, и я имел удовольствие все расслышать. Стараясь заглушить их беседу, Майя плела что-то про учебу в университете, про то, как много приходится читать, об освобождении от физкультуры, что из-за частых головокружений ее в прошлом году не взяли в колхоз. Из ее рассказа выходило, что она на два года старше меня, хотя больше пятнадцати лет ей трудно было дать. Ни рост, ни фигура, ни черты лица не выдавали в ней двадцатилетнюю девушку.
Родители в прихожей продолжали:
- Я сказала, что мы готовимся к ремонту, - сообщила мама.
- Я тоже успел ему ввернуть про это.
- Ты действительно дал ему денег? - поинтересовалась она.
- Да! - подтвердил папа.
- Только не лги, что он взял!
- Я же не говорю, что взял. Не взял. Он из тех лопухов, которые берут только по ведомости и под роспись.
- Ты не сильно голоден? Потерпи, мы быстро выпроводим его.
- Слушай, а может не спешить, присмотреться? Живет рядом, всегда под рукой, вроде не прохиндей, да и разболтать ему просто некому.
- Ты считаешь, на него можно положиться? - прикидывая предложение мужа, задумалась она.
- Лара, сейчас такое время, на себя через раз можно положиться, нужно пробовать, чем он хуже того, кого обещал прислать Фима?
Я уже доедал, когда в кухню возвратилась Лариса Ильинична:
- Что-то вы плохо кушаете. Маечка, ухаживай за гостем, - внезапно подобрела она и полезла в холодильник. Сервировка стола тут же обогатилась ветчиной, дырявым сыром и маслинами.
- Ну что вы, я сыт. Да и пора. Я, пожалуй, пойду, - запротестовал я.
- Только не рассказывайте, что вас где-то ждут, - не давая опомниться, распорядилась мама, - мы всегда рады новому человеку. Майкины однокурсники частые гости нашего дома, - придвигая яства, расплылась в гостеприимной улыбке она. Тем временем в приоткрытую дверь кухни просочился папаша. Он наполнил стакан водой из чайника и рывком заглотил таблетку:
- Простите, у нас чуть было не вышло недоразумение? Я принял вас за другого, - присев на табурет напротив меня, произнес он.
- Я так и понял. Ничего страшного, бывает, - успокоил я. Неожиданно на пороге кухни показалась старуха. Позабыв про инвалидное кресло, она не крепко, но уверенно добралась сюда на своих двоих:
- Я зову, зову. Все как повымерли. Конечно, не до меня. Будете кормить голодранца, а там, глядишь, купать его затеетесь, - отчитала всех она.
- Бабуль, что ты несешь? - не сдержалась Майка.
- Я несу бремя за все ваши глупости. Налейте-ка мне чайку, раз кормить сегодня нечем, - распорядилась она. Майка нехотя полезла в буфет, а старуха присела на стул у окна.
- Ларочка сказала, что вы прямо из колхоза. И каково там? - картинно держась рукой в области сердца, поинтересовался папаша.
- Грязно и сыро, - коротко ответил я.
- Что поделывали? - продолжил он.
- Собирали баклажаны.
- Успешно? - усмехнулся папа в ответ.
- Нет, первые заморозки поставили в этом деле точку, - конкретно по делу, заключил я.
- Опять будем с рынка питаться, - выдохнув, констатировала Майкина мама.
- Нашла чего пугаться. Мы с войны так питаемся, - вмешалась в сельскохозяйственную дискуссию старуха.
- Я просто по наивности жду изобилия, - парировала мамаша.
- Интересно от кого? - буркнула в ответ старуха, - сколько помню эту власть, из деревни только и делают, что бегут.
- Скоро деревня вымрет, и мы вместе с ней, - подмигнув мне, заключил папаша.
Похоже, во мне нашли мальчика для битья. Я почувствовал себя неловко и захотелось поскорее уйти. Но разговор не заканчивался:
- Вы проживаете неподалеку, в этой, как ее, общаге? - справился папа.
- Да, здесь за углом, на Островидова (ныне Нежинская).
- И как там, удобства есть, жить можно? - продолжил интересоваться он.
- Удобств мало, но жить можно, - ответил я, давая понять, что не хочу продолжать данную беседу. За столом переглянулись, поняв, что поставили гостя в неловкое положение, но не успокоились.
- А живете на что? - не унимался папаша.
- Стипендия, да и за сбор урожая подкинули.
- Так за это еще и платят?
- Немного, кто норму выполнял, - пояснил я.
- А родители помогают?
- Пока хватает, обхожусь. У них лишнего тоже нет.
- Это ясно. Лишнего ни у кого нет, - согласился мужчина.
Каждый мой ответ сопровождался их переглядываниями, словно меня оценивали или примеряли к чему-то.
- А что, родни здесь совсем нет?
- Только сослуживец отца, но я не видел его никогда.
- Трудновато одному в большом городе? - спросила мама.
- Привыкаю.
- Как дается учеба? - поинтересовался сердечный папаша.
- Ничего, справляюсь.
- И чему вас там учат? - ехидно уточнил он.
- Пока математике и физике.
- Значит, считать научат? - мне показалось, что теперь он подмигнул жене.
- Считать в этой стране неважно, когда все ничье, и просчитаться не страшно, - отозвалась она.
- Не говори так, Ларочка, за общественное людей расстреливают, чтоб ты знала! - укоризненно, словно пострадавший, заключил папа.
- Типун тебе на язык! - отозвалась жена и, обратившись к дверному косяку, что-то запричитала себе под нос.
- Расскажите, что там произошло с нашей Дюймовочкой, как вы отбили ее у серого волка? - поинтересовался папаша.
- Я и сам не понял, как все случилось. Услышал крик за спиной, оглянулся - она лежит на тротуаре, рядом никого. Старушка в окне сказала, что ближайший телефон в аптеке за углом. Я схватил ее и бегом.
- Ну, скажем, не бегом, а на полусогнутых. Сам перепугался не меньше моего, - вмешалась в рассказ Майка.
- Сначала и вправду не знал, что делать, как быть? - подтвердил я.
- А домой ее отнести вы предложили? - спросил папа.
- Нет, конечно, откуда мне было знать, что она рядом живет. Пришла в себя и сама распорядилась.
Складывалось впечатление, что родители не поверили дочери, сверяя теперь ее слова с моими.
- Ладно, хватит об этом. Что вы допрос учинили? Где да когда? Покормили человека и отпустите, - подытожила Майка. Все переглянулись и согласились с ней. Отец коротко простился и вышел из кухни. Мама засуетилась с посудой. Я поблагодарил за ужин и, ухватив вещмешок, направился к двери.
- А что вы скажете соседям по этой самой общаге, где вы были этим вечером? - неожиданно спросила мама.
- Не знаю, не думал об этом. Не уверен, что такой вопрос вообще последует, - отозвался я, засовывая ноги в ботинки.
- Ну все же, если последует? - не унималась она, - Небось, не преминете похвалиться спасением?
- Я честно, не думал об этом, - обернувшись, подтвердил я.
- Тогда я вас попрошу не рассказывать о произошедшем. Нам не приятно, что с Маечкой такое случается. Люди разные, могут позлорадствовать.
Я не совсем понял, о ком она печется и на кого намекает, но спорить не стал:
- Хорошо. Будьте здоровы.
Высоченная дверь захлопнулась за спиной, и, запирая квартиру, заелозили засовы. Я машинально обернулся и поразился медной табличке на месте квартирного указателя. Готическим шрифтом старого гравера на ней значилось: Листенгорт. Без всяких инициалов, лишних вензелей и иной мелкой моторики. Такое себе имя собственное, мечта недоказанных теорем, застарелых синдромов и горных вершин! Листенгортом что не назови, все будет впору.
В доме одесситов я побывал впервые, обаятельными, но слегка испуганными показались мне эти люди. Откуда мне было знать, что с фамилией Листенгорт в любые времена есть чего опасаться.
Сбежав по лестнице, я вышел в переулок. Дождь закончился, и на темные улицы наседал туман. Мокрый асфальт блестел на тротуарах, лужи отражали редкие фонари. Огибая Кирху, проскрипел залитый светом трамвай, увозя немногочисленных пассажиров к Дюковскому парку. В сосисочной еще светились витрины, уборщица елозила мозаичный пол шваброй. Два подвыпивших гражданина о чем-то спорили на ступеньках. Я свернул в общагу. Запах коммунальной кухни и мест общего пользования мигом отрезвили меня.
Девчонки кашеварили в пищеблоке. Устроившись на подоконнике, неумелой игрой на гитаре их вдохновлял темноволосый крепыш, как оказалось, мой второй сосед по комнате - третьекурсник Володя, неделю назад вернувшийся из стройотряда. Завидев меня, все дружно хмыкнули. Крепыш сбалагурил:
- Никак амнистия какая вышла?!
Я не обиделся, мой вид того стоил.
Продолжение http://proza.ru/2023/01/22/820