Стихотворец Вовчик Кошкин с самого раннего утра был вне себя. Бурные чувства переполняли его. К слову, такое с ним всегда случалось после хорошей вчерашней выпивки. И сегодня это был именно тот случай! Вовчик лежал поперёк родного дивана, вокруг которого живописно валялись пустые и ещё не открытые банки пива, и блаженно глядел вверх. Потолок, словно большой белый экран кинотеатра, в выпуклом цвете отражал один за другим недавние его подвиги… И вот ведь, как всегда, не хотел он напиваться, а получилось опять не по его воле. А воля, надо сказать, как и характер у Вовчика, были мягкими. На то он и поэт. Всех жалел. Так и тогда,— пожалел он своего друга, собрата по перу заматерелого стихоплёта и начинающего прозаика Павлика Косухина и опохмелил его! А что дальше было… Только теперь верхние сферы, то бишь потолочные переливы, открывали ему голую правду, и мороз шёл по коже. Иногда, кстати, и гордость прохватывала грудную клетку за смелость и непредсказуемость поступков. А началось всё, как и водится, с пива. И встретились-то два поэта совершенно неожиданно. Вот скажите, какова вероятность встречи в городе с миллионным населением двух человек, живущих в разных концах его? И совершенно без предварительной договорённости и дозвона… Думается, что нулевая. Это так. А если два человека, пусть совершенно без предварительной договорённости, пусть в миллионнике-городе, пусть живущих в разных его концах, преследуются одной целью? Вероятность встречи появляется! Да ещё какая! Но это уже — мистика! А желание и цель у Вовчика с Павликом в это утро совпали катастрофически, что и привело их к неминуемой встрече.
Они увидели друг друга внутренним зрением издалека. Если точнее — почувствовали. Например, у Вовчика вдруг зачесалось левое ухо, и он сразу вспомнил Павлика. Отчего бы именно его? А вот попробуй, скажи! Загадка! А Павлик в этот момент вспомнил Вовчика тоже по парадоксальной причине. Ему очень захотелось выпить, так как он был на этот момент со страшного похмелья. А денег не было. Но причём тут Вовчик? У Вовчика тоже денег никогда не было. Слово ещё вертелось в голове: «перманентно»,— это значит, непрерывно не было. А хотелось бы — наоборот. Вот и нашлось объединяющее слово! Им хотелось одного и того же! Может, поэтому-то и встретились! Хотя, тоже не факт! Но главное состояло в другом, что они несмотря на явные противоречия, воочию увидели друг друга! Нельзя сказать, что этот факт их очень обрадовал, но обнадёжил каждого своей надеждой или идеей точно.
— Здорово, кому сто лет не пропасть! — рявкнул Павлик, лишь только система глазного видео-опознания донесла в мозг информацию о встречном субъекте.
— Здорово-здорово,— ответствовал Вовчик, сразу догадавшись по хищному взгляду и запаху «горящих шлангов» собрата по перу о пикирующем его положении.
— А денег нет,— сразу же провёл он пробный предварительный хук по расслабленному телу партнёра. Туловище крупного Павлика беспомощно обмякло, а выражение лица стало похоже на личико обиженного ребёнка. Этот вид и был ответным решающим ударом противника. Потому что Вовчика можно было взять только жалостью. Он тут же признался, что хоть денег-то и нет, но на пивко уж найдётся. Павлик воспрянул духом и они, взяв бутылку водки и четыре банки жигулёвского, направились в Союз писателей их пить.
В Союзе по причине столь раннего времени (было всего двенадцать часов дня) председателя не оказалось — сидела только в своём закутке секретарша Татьяна, которая пить принесённые напитки отказалась, но стаканы во временное пользование мужикам дала. Они и расположились в соседней комнатке, постеснявшись пить в большом зале — выпивка дело интимное, сокровенное, требующее уюта и доверительных откровений, что в большом зале могло бы показаться противоестественным.
— Вот ты гляди, — после первых глотков и вздохов облегчения оживился Павлик. — Какая Татьяна всё же баба хорошая!
Вовчик согласился, но через некоторое время поставил вопрос ребром, сильно акцентируя мысль на том, что всё же не все Татьяны хорошие, поскольку его одна знакомая из Арзамаса, тоже Татьяна, оказалась коварной и непредсказуемой. Отчего она такая, он объяснить не мог, поскольку внешностью, по его словам, арзамасская Татьяна не уступала здешней. Но вот — характер!.. «Она бы ни за что нам стаканы сегодня не дала, потому что вредная», — уточнил он.
— Может быть, это от места обитания зависит, — поддержал его Павлик,— местные Татьяны добрые, потому что здесь водимся мы, а удалённые — злые, потому что нас там нет. Как ты думаешь?
— В этом есть определённое зерно, — согласился Вовчик,— но хорошо бы проверить…
— Это как проверить?
— А очень просто. У нас ведь денег нет?
— Нет!
— А выпивка, можно сказать, уже кончилась…
— Это верно,— отвечал недоумевающий Павлик, ещё не совсем понимая, к чему это клонит Вовчик.
— А нам ведь захочется потом ещё выпить… И Павлик понял тайную мысль товарища. И ещё не совсем решительно, но всё шире и шире заулыбался.
— Вот именно! — подтвердил догадку Павлика умный Вовчик. — Тем самым,— подхватил он живительную мысль,— мы проверим на лояльность местных Татьян в лице нашей Танечки, а заодно и отметим это дело!
— Очень мудро! — подытожил Павлик и допил остатки водки и пива.
Местная Татьяна отнеслась к просьбе собратьев по перу без особого энтузиазма, но и совсем не отказала. Она тоже оказалась мудрой и дальновидной…
— Я вам на бутылку взаймы денег дам, но пить вы её будете не здесь! Мне нужно сейчас ехать в министерство, а одних вас тут я оставить не могу. Уже есть опыт.
Татьяна знала, что творческие люди, как дети,— могут выпить лишнего и уснуть тут же, где пьют. Друзья не возражали и, получив «подъёмные», тут же отправились, расхваливая Танечку, в ближайший магазин.
В какой-то степени, это был путь в открытое плавание, поскольку на определённый отрезок времени Союз писателей для них двери закрыл. Впрочем, Вовчик с Павликом недолго тосковали и чувствовали себя брошенными на произвол судьбы. В магазине они сразу же затеяли оживлённый, игривый разговор с молоденькими продавщицами, которым, видимо, тоже хотелось отвлечься от рутины своего нелёгкого дела. Между тем, торговки хорошо знали свои обязанности и, кроме шуток, начали проталкивать свою гнилую политику…
— Мальчики, сначала наденьте маски, а потом мы с вами будем разговаривать,— пропела, усиленно подмигивая, самая бойкая из них.
— Да вы не бойтесь, девчонки, — сразу же пошёл в нападение Вовчик, — мы не кусаемся!
— А мы откудова знаем? — сделала театрально-громадные глаза вторая,— на всякий случай намордник вам не повредит.
— Намордник — это ограничение моей свободы! Я же не цепная собака,— попробовал вразумить отсталых представителей прелестного пола Вовчик.
— А чем докажешь, что не собака? — последовал вопрос на засыпку.
— Я писатель, я стихи пишу, — обиделся Владимир.
— Ой, уморил — писатель он! Алкоголик ты, больше ничего!
Для Вовчика это жестокое оскорбление оказалось последней каплей, и он, состроив сначала кислую, а потом притворно-смиренную мину, взял маску и напялил её! Однако надел он её довольно странно — она оказалась у него совсем не на том месте, где должна была находиться. Как это получилось, не понял никто, даже сам Вовчик. Видимо, тут включились в действие иные силы, более мощные, чем здешние. На несколько мгновений актёр замер… в своём взрывоопасном безмолвии он был похож на богиню правосудия Фемиду или даже на американскую статую Свободы, но с завязанными глазами,— намордник оказался прямо на глазах поэта. Но это было ещё не всё. Выдержав тяжёлую трагическую паузу, Вовчик взвыл:
— Гой, Россия! Сколь можно сносить
Оскорбленья, своих же гнобя!?.
Я твой пёс и могу укусить
Всех, кто нынче обидит тебя!
Только так победим мы врага,
Среди наших бушующих рек!
Я — твоя и рука и нога,
Мы с тобой породнимся навек!
Продавщицы обомлели, а Вовчик, упав на четвереньки, очень быстро (никто даже не ожидал такого!) схватил за ногу первую попавшуюся продавщицу и укусил!
Могу сказать точно, что исключительно все слышали, как кричат продавщицы — эффект сильный. Но как кричат укушенные продавщицы, уверен на сто процентов, не слышал никто! И не дай Бог! А нашим героям пришлось спасаться бегством, причём на фоне быстро отставшей охраны «укушенная» преследовала беглецов аж до самого памятника Пушкину, что находился в двух кварталах от места происшествия. Но тут силы её оставили, и, видимо, под воздействием мощной творческой ауры классика, она ретировалась восвояси. Вовчик же с Павликом, пробежав по инерции ещё остановку, заметили отсутствие погони и, вернувшись к изваянию, уселись тут же возле него отдыхать. По мере возврата благих мыслей и уравновешенного дыхания, стихотворцы прониклись сильным чувством благодарности к великому Александру. Хотелось что-то сделать доброе для него, символическое и не когда-то, а прямо сейчас! Нужно было оторвать от сердца самое кровное, дорогое… самое необходимое в этой жизни. У Павлика нашлась каким-то сказочным образом взявшаяся бутылка водки, а у Вовчика — маска! Решив, что вражеские трофеи тоже могут послужить доброму делу, друзья (мудро рассудив) водку памятнику не оставили — недолго простоит, а маску решили принести классику в дар. Массивный Павлик подсадил повыше лёгкого Вовчика, и тот нацепил маску на Пушкина! Причём, нацепил её опять неправильно, то бишь получилось всё, как у статуи Фемиды, и великий поэт оказался реально с завязанными глазами. А ведь тоже — символ! И легко догадаться, какой… Эта мысль догнала наших героев по дороге к заброшенному городскому пляжу, где они надеялись в спокойной обстановке распить свой трофей.
Посреди пляжа, возле будки спасателя тоже, как символ эпохи, стояла вышка 5 g. По раскалённому, как на сковородке, песку товарищи направились прямым курсом к ней. Спасателя в будке не оказалось, но вышка, несмотря на безлюдье пляжа, работала: гудела, то низким, то высоким голосом, то хищно причмокивала, будто только что проглотила кого-то.
— Уууу… сволочь! — Павлик показал вышке угрожающую распальцовку и свирепо замахнулся кулаком. Вышка притихла.
Друзья, недолго думая, залезли по предварительно кем-то приставленной к строению лесенке на крышу спасательной будки. Крыша оказалась прежде обитаемой,— на ней валялись пустые бутылки и банки от пива, а самое главное — посреди сооружения стоял импровизированный стол из молочного ящика и три чурбака для сидения участников застолья. По крыше гулял слабый ветерок, прилетевший с заросшего ивняком берега реки, и солнце по этому случаю не так палило головы стихотворцев.
— Полный сервис! — удовлетворительно промолвил Вовчик, усаживаясь на чурбак.
— Это точно! — согласился предприимчивый Павлик и замер, уставившись на третье место для сиденья.
— Что-то не так? — забеспокоился наблюдательный Вовчик.
— Да мне показалось, что тут будто третий сидит…
— Какой это ещё третий?.. Ты никак перегрелся на солнышке. Давай лучше наливай, а то всё в горле пересохло,— недовольно скомандовал Вовчик.
Павлик достал бутылку, поставил её на столик и снова остановился.
— Ну что ещё?
— Стаканчика нет… а я из горлышка не могу пить… и не буду.
— Ну вот, ещё барышня нашлась! Вон возьми банку пивную и пей из неё!
— Издеваешься, да?..
Ветер замер. Атмосфера накалилась. И тут друзья одновременно почувствовали, что с ними за столом ещё кто-то находится, но его не видно — только третий чурбачок поскрипывает и покачивается, как живой.
— А погоди,— первым очнулся Павлик,— у меня же фонарик есть!
— Причём тут фонарик? — не понял Вовчик.
— А вот притом,— Павлик мгновенно извлёк из кармана маленький фонарик, тут же разобрал его, поставил на стол металлический колпачок, быстро открыл бутылку и налил в него водки.
— Ну, ты и фокусник! — восхитился Вовчик,— в следующий раз не забудь взять с собой этот волшебный фонарик — похвалил он друга.
После третьего колпачка бутылка почти не опустела, а друзья заметно повеселели. Пляж продолжал быть до странности совершенно пустым, только временами взлетала над ним, словно футбольный мяч, старая газета и, пролетев несколько метров, садилась на песок. Было сравнительно тихо, не считая удалённого шума городских улиц и переменчивого рычания вышки.
Павлик закурил, а Вовчик поморщился — он не курил уже целый год и считал себя выше этого. По этому случаю замолчали. И тут вдруг Вовчик увидел в разливах сизого сигаретного дыма сидящего на третьем чурбачке батюшку! Это был по всем признакам церковный служитель в рясе и камилавке. Густая чёрная борода покоилась на широкой груди, закрывая часть толстой золотой цепи и место, где должен был находиться крест.
— А креста-то не видно,— подумалось Вовчику, — что-то тут не так…
И, словно услышав его мысли, служитель исказился в лице и поплыл в дымных переливах в сторону реки, успев напоследок показать большой красный язык изумлённому Вовчику.
Когда Павлик загасил выкуренную до самого фильтра сигарету, Вовчик приступил к нему с необычным вопросом, содержание которого немного изумило товарища:
— Ты мне скажи честно, у тебя в роду были попы? Ну, в смысле — священники?..
— Кажется, нет, — ответил Павлик и тут же принялся озираться, чего-то выискивая взглядом.
— Ты чего это ищешь?
— Да туалет смотрю… где тут…
— Ха! Да вот он! Народу — никого! Можешь прямо здесь! — и Вовчик широким жестом окинул пустынный пляж, берег реки и одинокую, рядом гудящую вышку.
Павлик поднялся, подошёл к самому краю, к тому самому, где гудели железные дырчатые коробки 5 g, встал в классическую европейскую позу «писающего мальчика» и включил процесс, Вовчик даже не успел крикнуть, что это дело не безопасное, а уже толстая, мощная струя ударила, словно из брандспойта, в огнедышащую пасть дракона! Тут же пошёл чёрный вонючий дым, что-то защёлкало, заверещало в воздухе и оборвалось.
— Так ты насчёт чего меня спрашивал,— поинтересовался вернувшийся с переднего края Павлик. На что немного ошарашенный Вовчик автоматически ответил:
— Может тебе в священники пойти? Станешь уважаемым человеком. Купишь Мерседес…
— Не хочу я Мерседес, хочу, чтобы Союз писателей работал круглосуточно! Вот моя мечта! — заржал, довольный собой, Павлик.
А Вовчик уже не слушал его, он с ужасом наблюдал панораму разворачивающихся за спиной Павлика событий планетарного масштаба. На пляж бесшумно, как в немом кино, приземлилась серебристая тарелка. Из неё, словно белые опарыши, стали выползать некие иноземные твари. Когда их число стало достаточным, они выстроились в наступательный порядок и боевым маршем пошли на всё ещё дымящуюся вышку, то есть прямо на наших друзей. И пляж сразу же изменился. Солнце мигнуло, свет на секунду померк, и из него вылезло точно такое же, только чёрное, светило. Песок на пляже зашевелился, и друзья увидели, что это вовсе не песок, а люди — множество людей… Они были совершенно голые — дети, взрослые, старики. Они лежали вповалку на пляжной площадке, шевелились, стонали, но подняться не могли. Что-то тяжёлое повисло в воздухе и придавило их к земле. А белые существа, похожие на червей, приближались. Они упаковывали по ходу парализованных, но ещё живых в коконы-мешки и оттаскивали в сторону. Некоторые держали наготове пистолеты-шприцы и прокалывали особенно буйных и непокорных. На глазах приятелей шло методическое и планомерное уничтожение людей.
Павлик обернулся на близкий шорох и увидел Вовчика с чёрной увесистой монтировкой, который собирался уже спускаться вниз полестнице.
— Ты куда это? — только и успел он спросить.
— Хоть одного гада убью! — услышал Павлик голос Вовчика уже с земли.
А потом уже и сам Вовчик видел Павлика на другом конце поля брани, размахивающего какой-то увесистой железиной. Черви-людоеды падали гроздьями от его размашистых ударов, но словно из-под земли возникали всё новые и новые паразиты. Тут Владимир замахнулся изо всей силы своей монтировкой, и свет в его очах погас…
……………………………………………………………………………………………………………………
Наш герой очнулся на своём собственном диванчике от назойливого звука вечерних колоколов — такой уж был звонок у его телефона —и включил видеосвязь. С той стороны стоял неизвестный священник в полном облачении, но почему-то с лицом Павлика.
— Да что же это такое?!. — воскликнул поэт. — Опять сновидение, что ли?..
А телефонный батюшка-Павлик терпеливо и с чувством рассказал ему, что пока он, Вовчик, лежал и пил пиво на своём лежбище, прошло уже, ни много ни мало, три месяца, за которые он, Павлик, успел выучиться на священника. И всё благодаря ему, Вовчику, с лёгкой подачи которого это и случилось.
— А теперь, по всем правилам, это дело надо отметить,— весело заключил новоиспечённый молодой батюшка и достал из своего кейса четыре бутылки водки.
И Вовчик с большим облегчением вздохнул…