I
МОЯ БОРЬБА С СУДЬБОЙ
«Всякий, кто думает и наблюдает для себя, выразит словами то, что у него есть по-своему, но никому, кто не может этого делать, не следует писать на медицинские темы».
Британский медицинский журнал
- Взгляни-ка сюда, мой мальчик, - сказал мне мой дядя, - в деревне Х сегодня вечером лекция на тему о наших конституционных правах. Лектор только что прислал телеграмму о том, что он слег с простудой. Сам я не могу пойти, а больше никого не найти, так что я думаю, что тебе нужно сделать это.
Мне еще не было двадцати лет, я мало знал о жизни и еще меньше о себе, и подумал, что дядя шутит, но когда он повторил свою просьбу своим особым тоном, свидетельствовавшим о том, что он не желает слушать возражений, я просто ответил:
- Господи! Но Вы же знаете, что я никогда еще не читал ни одной лекции в своей жизни!
-Знаю, знаю, - ответил он, - но я и правда думаю, что тебе нужно попробовать. У меня такое ощущение, что из тебя получится хороший лектор, судя по нашим с тобой разговорам, ты прекрасно разбираешься в любых фактах, имеющих отношение к нашим конституционным правам. Так что больше никаких возражений, а готовься и отправляйся!
Мой дядя был авторитетным человеком и хорошо разбирался в людях и делах. Его доверие ко мне произвело на меня электризующее действие. Кроме того, я давно хотел получить возможность попробовать свои силы в лекторском деле. Я поспешил наверх, переоделся, положил в свой карман стопку бумаги для заметок и несколько брошюр и отбыл на следующем же поезде.
Это была поездка с важными последствиями!
Один Бог знает, как мне удалось провести эту лекцию. Однако у меня не было недостатка ни в словах, ни в аргументах. А аудитория!... Когда я закончил, аплодисментам не было конца. Я везде видел благодарные, восторженные глаза. Казалось, что мой успех бесспорен. Новости о нем с молниеносной скоростью дошли до всех политических организаций района.
Когда я на следующий день вернулся домой, дядя, как казалось, был больше чем доволен. Он посмотрел на меня, обнял меня и прижался ко мне плечами.
- Я всегда считал тебя хорошим оратором, — сказал он, — но кто бы мог подумать, что ты окажешься законченным оратором с первой же попытки? Твоя карьера обеспечена.
В ту ночь я лег спать со странным чувством. Очевидно, что во мне было нечто, о чем я не имел представления еще несколько часов тому назад. А сейчас я неожиданно увидел перед собой будущее, о котором я не мог бы и мечтать еще вчера. Я не мог не улыбнуться. Как мало мы знаем самих себя!...
Следующие недели были похожи на дурной сон, который неожиданно сбылся. Я погрузился в работу — лекционные залы, аудитории, станции, деревни, города и всевозможные ландшафты сменяли друг друга как в фантасмагории. Все это производило впечатление на мой молодой ум. В первый раз я почувствовал полноту жизни — всеми своими органами чувств, сердцем, умом и душой.
* * *
Но, увы, всему этому суждено было внезапно оборваться.
Однажды вечером неожиданно прямо в середине своей лекции я увидел, что как будто какая-то холодная и влажная рука движется в моем направлении. Я почувствовал странный захват на своем горле. Мой голос постепенно ослабевал. Мне пришлось напрячь все свои силы, чтобы попытаться добиться того, чтобы меня слышали, но безуспешно. С этим ничего нельзя было поделать — только извиниться и покинуть трибуну. Тем не менее, все были очень добры ко мне и, видя, как я огорчен, уверяли меня в том, что ничего серьезного в этом не может быть..., что это — всего лишь временное недомогание.
Но это было не так!
Два или три специалиста по болезням горла заявили в последующие дни, что я страдаю от неизлечимого катара горла, и что мне придется распрощаться навсегда с публичным ораторством.
Затем мне прижгли горло, и пришлось принимать всевозможные лекарства.
Постепенно мой голос вернулся, хотя в течение нескольких недель я мог говорить не громче, чем шепотом. Однако, мой дядя посоветовал мне выбрать такую профессию, которая «годится для моего горла». «Против судьбы не попрешь», - сказал он.
Судьба... судьба... судьба...! Повторял я про себя. Философия была главным предметом моих занятий. Стать философом — была моя мечта с тех самых пор, когда мой любимый отец, который сам был прирожденным философом, объяснил мне это слово.
-Ну что же, - думал я, - мне не нужно голоса, чтобы быть философом.
Для начала я начал философствовать о своей собственной судьбе. Я не мог не делать этого.
- Была ли та странная рука, которая, как казалось, схватила меня за горло посреди моей лекции, действительно рукой судьбы? - спрашивал я себя. ... - Судьба — это нечто снаружи или внутри нас? ... Наша собственная судьба — это мы, или судьба как бы записана в какую-нибудь книгу, скажем, Книгу жизни? ...
Я впервые обратил пристальное внимание на великий вопрос, который современный материализм выдвинул на передний план — механистична ли жизнь, и куклы ли мы сами как Панч и Джуди, приводимые в движение теми, кто тянет за нити слепо работающие физические силы, или же мы наделены свободной волей; и является ли жизнь непрерывным творением, в котором все, включая атомы, протоны и электроны, имеет свою роль, свою работу и свою задачу для выполнения? ... От ответа на этот вопрос зависело мое будущее. Ибо если жизнь — это слепая стихия сил без цели или значения, и если наши мысли и действия — это результат игры атомов, положения которых предопределены на все время, то все мои попытки изменить свою собственную судьбу были бы тщетны.
Однако, я интуитивно чувствовал, что жизнь, в конце концов и несмотря на все то, что могут сказать против этого современные физики, должна быть свободным творением. Позже большая исследовательская работа, которая вылилась в книгу Материя или душа, подтвердила для меня то, что я был прав, а материалисты — не правы, это был вывод, оказавший величайшее влияние на мою судьбу. Первый его результат — это решимость сразиться с той «таинственной рукой», которая отняла у меня голос в тот злополучный вечер. Эта решимость, как казалось, поднялась из самых глубин моего естества, как только мой ум освободился из ледяной мертвящей хватки современного материализма. Я чувствовал, что в какой-то степени я хозяин своей собственной судьбы, и осознание этого факта стало с тех пор и навсегда главным источником моей силы. Это дало мне ключ к моему будущему.
* * *
В последующие месяцы я проконсультировался у всех врачей и специалистов, до которых я только смог добраться. Я записывал все их ответы и замечания, но обнаружил, что они по большей части более или менее банальны, нелепы или похожи на попугайство. Тогда я взялся за изучение самих специалистов, их образования, методов, интеллекта, привычек, и к своему удивлению обнаружил, что все они «едут» по одной «колее» и по-видимому цитируют одни и те же книги. Любой необычный вопрос, как казалось, ставил их в тупик, смущал, а иногда даже злил.
Меня пронзила внезапная мысль! А что если эти врачи олицетворяют не только мою судьбу, но и судьбу тысяч людей, и что если плохое здоровье является лишь результатом жизненных факторов, которые мы в конце концов могли бы взять под контроль — факторов, которые врачи делают вид, что знают, в то время как на самом деле они мало или вообще ничего не знают о них? Что если та рука...? Я резко остановился посреди своей мысли, узрев нечто.
В последующие дни я начал анализировать свою собственную историю болезни совершенно необычным образом с помощью двух выдающихся трудов по анатомии и физиологии. Оказалось, что это увлекательная работа. Я вскоре открыл фундаментальный факт, который, как это ни странно, никогда не заметил или во всяком случае никогда не упомянул ни один специалист.*)
*) То, что нам следует дышать через нос всякий англичанин, как кажется, считает самоочевидной истиной, и это составляет неотъемлемую часть его воспитания и образования. Это обусловлено тем, что Англия древнейшая родина спорта и физической культуры, в то время как остальная Европа отстает. То, что уже столетие было очевидно в Англии, никоим образом не являлось таковым на континенте.
Я дышал ртом!
У меня была дурная привычка всегда дышать ртом. Я вскоре пришел к печальному выводу о том, что я делал это всегда с самого детства. Ноздри у меня были узкие, плоские, неразвитые, рот у меня всегда был открыт, как будто пытаясь ловить мух, даже в середине зимы, когда термометр опускался до минус 60° F.
Подумайте только — я жил в очень холодной стране. Температура могла опуститься даже до 70° или 80° F ниже нуля, в то время как термометр внутри помещений, благодаря нашим хорошо построенным домам и отличным отопительным системам, всегда показывал летнюю температуру, обычно от 65° до 70° F. Это означало, что мое бедное горло из-за неправильного дыхания по крайне мере шесть месяцев ежегодно подвергалось колебаниям температур в диапазоне от 40° до 100°. Как горло с таким нежным строением, как у меня, вообще могло выносить такую разницу температур, не выйдя в конце концов из строя? ... Мне казалось, что я начинаю кое-что понимать относительно той руки, которая отправила меня в «нокаут» в тот злополучный вечер.
В ту же самую ночь, ложась спать, я сделал плотную повязку вокруг своей головы так, чтобы она не позволяла моей челюсти двигаться вниз, и чтобы я не мог дышать через рот во время сна. Эту процедуру я повторял в течение двух недель.
Мое следующее действие было таково — прогулка быстрым шагом каждое утро с закрытым ртом, и широко открытыми ноздрями. Я помаленьку тренировался бегать в течение нескольких минут, дыша исключительно через нос. Это было нелегко. Ибо дыхание через рот было моей привычкой, а дыхание через нос было болезненно, неприятно ... и, мягко выражаясь, неудобно. Но я сражался с судьбой и не хотел потерпеть поражение.
* * *
Голос возвращался ко мне, день за днем, неделя за неделей. Казалось, что он идет из ниоткуда, из земли Безмолвия, из страны Мистерии, откуда до этого появилась та рука.
- Ей-Богу, - сказал мой дядюшка, - твой голос становится все лучше и лучше, несмотря на твой хронический катар! ... Может снова попробовать прочитать лекцию? У меня как раз не хватает лектора на собрании сегодня вечером. Не бойся, а только попробуй, и посмотрим, что получится!
Прошло уже шесть месяцев с тех пор, когда я начал свою битву с судьбой; я никогда не испытывал страха перед аудиторией в течение своей карьеры лектора. Но в тот вечер я поднялся на трибуну, дрожа как будто в лихорадке. Я начал свою лекцию тихо, низким, глубоким голосом, вчувствываясь. Я чувствовал себя как ребенок, который только учится ходить, осторожно делая несколько шажков от одного стула к другому. По мере того, как я говорил, мой голос становился все сильнее и сильнее. В конце лекции я почувствовал, что я снова владею своим голосом.
Пока что битва была выиграна! Но означало ли это прочную победу? ...
* * *
Я вел войну с судьбой и роком, или скорее с тем, что простые люди считали судьбой и роком. К простым людям я относил и врачей, поскольку я обнаружил, что по своим взглядам на здоровье и болезнь они всего лишь отображают то, что думают об этих предметах люди вообще и их пациенты в частности. Никто из них не был мыслителем, философом. Никто из них и шага не сделал за пределы того, чему когда-то его учили университетские профессора. Никто из них, как мне казалось, даже и не осмеливался переступить границы своей так называемой «области знаний».
Я конечно одержал решающую победу в первом раунде боя, который велся как с близорукостью и летаргией врачей, так и с собственным плохим здоровьем. Теперь я почувствовал, что мне нужно «окопаться» и укрепить свою позицию, перед тем, как делать какие-либо дальнейшие шаги.
Мои утренние пробежки с закрытым ртом и широко открытыми ноздрями оказались хорошим «окопом». Я не отступал. Я держал свою позицию. К этому я добавил упражнения по глубокому дыханию каждое утро. Я тщательно измерял свою грудь. И казалось, что она увеличивается на дюймы. Позвольте мне добавить теперь, спустя тридцать лет, что у меня такая грудная клетка, которую все анатомы, которые осматривали меня, считали необыкновенно мощной и хорошо развитой. Мой объем дыхания гораздо выше нормального.
Мой голос постоянно улучшался по силе и глубине в течение последующих месяцев. Через полтора года я мог бросить вызов любому обыкновенному оратору относительно того, что касалось громкости голоса или выносливости при выступлении. Я был уверен, что никогда не соскользну обратно в болезнь.
* * *
Большинству читателей все это может показаться всего лишь здравым смыслом. Но, как я убедился, здравый смысл — редчайшее явление в жизни. Мое следующее открытие, которое я считаю имеющим важное значение, скоро подвергнет всякого читателя простому испытанию, ибо оно безусловно озадачит любого, кто до сих пор не задумывался об этой проблеме. И все же в конце концов оно окажется опять-таки всего лишь здравым смыслом.
Часто добираясь до какой-нибудь деревушки после длительного путешествия на санях через снежные сугробы, я обычно выпивал чашку как можно более горячего кофе или чая, чтобы согреться перед лекцией. Чай иногда был настолько горячий, что я обжег бы свои губы и язык, а также слизистые оболочки рта и горла, если бы я не проглатывал его быстро. Мне никогда не приходила в голову мысль спросить, что думает мой бедный пищевод (трубка, соединяющая рот с желудком) и сам желудок о чрезмерной температуре напитков, которые им навязывались, до серьезного происшествия, которое случилось со мной.
Однажды после употребления чашки горячего чая в один из исключительно холодных вечеров я обнаружил в конце лекции, что я охрип. Возвращаясь домой в санях при холодном ветре, дующим мне в лицо, я снова пережил то же самое ощущение, как в тот вечер, когда я лишился своего голоса. На следующее утро вернулась моя старая болезнь горла, и я затем на месяц был выведен из строя. Этот опыт положил конец горячей пище и напиткам в моей жизни.
Я почувствовал, что сделал еще одно открытие за пределами области знаний специалистов по болезням горла. И сейчас, тридцать лет спустя, я совершенно уверен в том, что, благодаря этому открытию, я теперь счастливый обладатель пищевода, желудка и кишечника, а самое главное, толстой или ободочной кишки, которые уникальны, и которые избавили мою жизнь от кишечных заболеваний любого рода, за исключением случая, описанного в следующей главе. Я теперь вообще едва замечаю, что у меня есть пищеварение.
Рецидив моего старого недуга, последовавший за той роковой чашкой чая, прямо подтолкнул меня к изучению некоторых важнейших проблем современной физиологии и биологии, которыми так сильно пренебрегают, особенно те, кто больше всего в них нуждается, и кто должен быть нашим наставником в этом деле — врачи.
Сэр Артур Кейт (Arthur Keith), великий и выдающийся биолог, сказал мне однажды, что по всей вероятности Природе понадобилось по крайней мере двадцать пять миллионов лет для развития человеческой формы жизни с того времени, когда человеческий род ответвился от великого древа жизни, и что наш пищеварительный тракт может иметь возраст в сотни миллионов лет с того времени, когда ему было положено начало в качестве простой трубки у наших предков, обитавших в море.
Природа медленно развивала нашу пищеварительную систему через многие и многие виды, пока она наконец не развилась — чудо совершенства, за миллионы лет до того, как огонь вообще стал известен в качестве средства приготовления пищи. Поэтому Природе никогда не приходила мысль предусмотреть нечто большее, нежели губы, язык, слизистые оболочки рта и горла этого пищеварительного тракта со «сторожами» в виде вкусовых и болевых нервов, предупреждающих человека против приема пищи и напитков неподходящего рода или температуры. Как только хирург во время операции прорезает брюшную стенку, он может спокойно продолжать резать живот и кишки, не причиняя ни малейшей боли своему пациенту. То, что мы называем «брюшной болью», «болью в животе» и т.д., это всегда лишь боль, локализующаяся в окружающих тканях и нервных стволах, которые постепенно вовлекаются в воспаление. Боль от язвы двенадцатиперстной кишки (под желудком) может чувствоваться на таком удалении как под лопатками — точно так же, как если бы мы чувствовали зубную боль только в наших локтях.
Наши предки не могли проглотить ничего, отвергнутого защитными вкусовыми и болевыми нервами рта вплоть до того времени, когда огонь стал слугой и тираном человека. Всякий кусочек пищи должен был пройти проверку и получить одобрение этих «вратохранителей» в процессе одного из самых тщательных пережевываний прежде, чем получить разрешение на проход вниз. Пищевод и желудок находились под хорошей охраной и в безопасности.
Такие условия продолжались практически до начала великого ледникового периода, или до времени около 100 тысяч лет тому назад. Но что такое сотня тысяч лет в истории человечества? ... Не больше, чем секунда в жизни восьмидесятилетнего человека!
С открытием огня для целей приготовления пиши горячие напитки и горячая пища атаковали человечество, опрокидывая оборонительные линии рта и захватывая бедный пищевод, желудок и двенадцатиперстную кишку совершенно врасплох, без механизма реагирования на чрезмерное тепло и отвержения того, что им было навязано.
Глупое, бездумное человечество с завязанными глазами!
Человек, назвавший себя Homo sapiens — разумным видом в отличие от всех других видов как «неразумных», полагает в своей самонадеянности, что он может по своему усмотрению не обращать внимания на то, что строилось и совершенствовалось миллионы лет в условиях в высшей степени не похожих на те, при которых он живет сейчас, и навязывать своим внутренним органам пищу и напитки, для которых они никогда не предназначались.
Если у вас есть сомнения относительно моих слов, то, пожалуйста, окуните свой мизинец в следующую же свою чашку чая или тарелку супа и попытайтесь задержать его там. В большинстве случаев вы немедленно отдерните свой палец, как если бы вас ужалила пчела или змея. Эксперименты показали, что 120° F — самая высокая температура, которую может вероятно выдержать внешняя кожа наших огрубевших пальцев дольше нескольких секунд. И тем не менее мы полагаем, что наши внутренние органы могут выдержать такое испытание и выдержать температуры от 120° до 150° F и выше без серьезных последствий. Цивилизованному человеку пришлось заплатить за эту дурость неисчислимыми желудочными и кишечными болезнями, которым ученые врачи дали греческие и латинские названия, и причины которых они ищут среди микробов, как наши языческие предки искали причины своих болезней среди привидений и призраков воздуха, леса и земли.
Homo sapiens, который, как кажется, является «разумным» или «знающим» лишь постольку, поскольку это касается названий болезней, рассуждает, что причиной его недугов вряд ли могут быть горячие блюда и горячие напитки, потому что все их употребляют: врачи и медсестры употребляют их, священники, духовенство, епископы и все Богобоязненные люди употребляют их. И точно так же делают все умные и ученые люди. Впервые ввела их в употребление аристократия, ими наслаждаются в королевских семьях и в государственных учреждениях. Фактически все употребляют их несколько раз в день, а то, что делают, употребляют и чем наслаждаются все, конечно же должно быть одобрено самими богами и , следовательно, здесь все в порядке. А желудочно-кишечные заболевания, само собой разумеется, должны обусловливаться чем-то иным. Чем же еще, если не микробами? Спасибо, Господи, за микробов!
Пока все это продолжается в цивилизованных странах «Человека разумного», его собаки, кошки, свиньи и другие домашние животные, которые вообще не причисляются к «разумным», решительно отказываются от горячей пищи и напитков, как если бы они были наделены более нежными желудками, или больше «знали» кое о чем, нежели сам «Человек разумный». Любопытное явление, особенно относительно наших прирученных, домашних собак, заключается в том что, хотя они часто страдают от рака в других местах, у них никогда не бывает его в желудке, в то время как желудок является излюбленным местом для рака у человека. Почти 50% всех раковых заболеваний человека возникают в желудке. Не мог ли этот факт обусловливаться теми горячими блюдами и напитками, которые употребляет цивилизованный человек, а его собаки так тщательно избегают? Боже упаси! Врачи смеются над таким простым и нелепым предположением. Они объясняют этот неудобный факт гораздо проще: «У собак есть иммунитет к раку желудка, а у цивилизованного человека его нет», - говорят они.
Весь секрет спрятан в волшебном словечке «иммунитет». Что бы делали врачи без таких волшебных словечек? Они позволяют им оборвать продолжительную дискуссию без объяснений; они приводят к молчанию расспросы, давая такой ответ, который является всего лишь трюком, воздействующим на ум того, кто спрашивает; и фактически, они накидывают на врачей, претендующих на знание, мантию ложной учености, которая представляется простому человеку неприступным таинством.
Еще один неудобный факт заключается в том, что что большинство диких племен не только обладают «иммунитетом» к раку вообще, но и раку желудка в частности. Однако же опять-таки эти дикари, как правило, не употребляют горячей пищи или напитков, и поэтому их можно записать в одну категорию с собаками. Отсюда и их «иммунитет».
Как мы увидим позже, цивилизованный человек страдает от рака вообще и от рака желудка в частности, главным образом потому что его врачи обладают «иммунитетом» к — здравому смыслу!...
* * *
Отказ с горячей пищи и напитков был последним шагом, который я сделал в направлении к полному восстановлению своего голоса.
Я мог теперь говорить в залах любых размеров в течение почти любого времени и быть прекрасно услышанным всеми. В качестве оратора меня считали не знающим усталости. Однажды, когда меня пригласили прочитать четыре лекции подряд в воскресенье днем и пять — на следующий день, то я обнаружил среди своих слушателей много представителей духовенства из близлежащих районов. Когда я закончил свою девятую и последнюю лекцию, старый служитель церкви представился следующими словами:
- Я проделал длинный путь главным образом потому, что желал увидеть, как один и тот же оратор может читать две серии подобных лекций два дня подряд, не сорвав при этом голос. Должен признаться, что Вы великолепно выдержали это испытание. Ваше последняя лекция, со всех точек зрения, была — наилучшей.
Я вылечил себя от «хронического» катара горла своим собственным способом, несмотря на врачей, и даже наперекор им. Ибо, всякий раз, когда я упоминал горячие напитки и горячую пищу в качестве одной из причин своих недугов и то, что они никогда не предназначались Природой для человеческого горла и желудка, то это встречалось только улыбкой или смехом.
- Лучше всего смеется тот, кто смеется последний, - гласит старая поговорка.