Если завтра в поход

Батька наш – Бандера, Украина – мать,
Мы за Украину будем воевать.

Но от тайги до британских морей
Красная армия всех сильней.


        Наверное, привык к полутьме,  когда оказался на площади, то прищурился и прикрылся ладонью.
Или долго пребывал в одиночестве, и смутился на людях.
Опустил голову, чтобы не споткнутся.
И почти оглох от шума.
Хотя машин значительно поубавилось, и пришло не очень много людей, мы привыкли и почти не заинтересовались. Тем более не явились корреспонденты, не успеть на все мероприятия.
И свет не особо яркий, низкие тяжелые тучи нависли над головой.
Ему забыли вдеть  шнурки, шаркая и волоча ноги, обвиняемый с трудом добрел до позорного столба.
В давние жестокие и справедливые времена на осужденного напяливали шутовской колпак и задом наперед усаживали  на осла. (Может быть, раздевали – историки не пришли к единому мнению.) И скотина, оправдывая оказанное ей высокое доверие, гордо вышагивала к помосту. Зрители напряженно ожидали кульминации.
Я думаю, не правы те историки, что настаивают на отсутствие одежды, тогда женщины не смогли бы насладиться представлением – то был целомудренный и стыдливый век.
Приковывали преступника к столбу, что возвышался среди дров и вязанок хвороста.
Палач подобострастно склонялся перед королем, тот милостиво кивал, можно начинать.
Огонь жадно набрасывался на топливо.
        Завораживающее зрелище, мальчишки разносили кувшины с водой, чтобы остудить разгоряченные  лица.
С годами процедура значительно упростилась.
Голову преступника аккуратно укладывали на выщербленную ударами топора колоду.
Поплевав на ладони и подхватив топор, палач тщательно прицеливался. Иногда промахивался или с одного удара не мог перерубить шею, тогда зрители свистом и топотом  выказывали свое негодование.
Когда людей вешали, тоже случались казусы. Лопалась гнилая веревка, и некогда бежать за другой – бесчеловечно затягивать ожидание, - порванную веревку скрепляли надежным узлом.
Потом некий умник додумался до так называемой гражданской казни.
Провинившегося выставляли возле позорного столба.
Если это был рыцарь, то сдирали доспехи. Зрители с завистью поглядывали на дорогое железо. Но, конечно, добыча доставалась синьору, а  то и королю.
Рыцарь, такой грозный и непобедимый в боевом облачении, был жалок и смешон без одеяния.
В более гуманные времена (хотя очень сомнительна высокая степень нашего гуманизма) ограничивались почти символическим наказанием: над головой преломляли шпагу.
Лишали наказуемых чинов, наград и фамилии. Ссылали в дальние края. Но те не бедствовали там и ни чем не нуждались.
Власть особенно не любила писателей.
Если им удавалось ускользнуть и укрыться в других странах, то складывали костер из их произведений.
Ах, как жарко и охотно горит бумага!
Когда книг много, то долго не прогорает. Всегда находятся люди, что подбрасывают топливо.
Казнят заочно, но как здорово, если все же удается отловить беглеца!
Сжечь на его глазах, и пусть он обезумеет.
Впрочем, подобные деятели давно ополоумели, если смеют перечить Власти.
Николай Миронович, которого наконец разоблачили, не относился к так называемым писателям, хотя опубликовал несколько научных работ.
А еще приходилось председательствовать на  врачебных комиссиях.
Призывники наперебой жаловались.
Многие специалисты считают, что род человеческий деградирует.
И предки наши наверняка облысеют, зачем человеку волосы, если не будет холодов.
Не нужны зубы, перейдут на жидкую пищу или будут жить впроголодь.
Так же отомрут некоторые органы, поскольку размножаться станем искусственным путем, а детей придется выращивать в пробирке.
Истончатся руки и ноги
Из пальцев останутся только указательные, чтобы было чем ковырять в носу.
Все больше становится  уродов, безошибочно определял председатель отборочной комиссии.
Таким нечего делать в армии.
Николай Миронович, как положено, отбраковывал непригодных.
Надзорные органы давно присматривались к нему.
Но в мирное время терпели его самоуправство.
С началом военной операции вызвали  для беседы.
Так уже было, тюремные машины, замаскированные под гражданский транспорт, ночью подъезжали к дому.
Жильцы испугано прислушивались.
Хоть бы на этот раз пронесло! взывали к несуществующим богам.
Иногда молитва помогала.
Врач различил, как к подъезду подобрался санитарный фургон.
Ничего особенного, в больнице не смогли разобраться и нуждаются в опытных специалистах.
Прислали за ним машину.
Не хватило нескольких минут, чтобы подготовиться к встрече.
За эти минуты надо было успеть добежать до остановки и вскочить в первый попавшийся автобус.
Пусть увезет подальше!
Кажется, в автобусах еще не проверяют документы.
Или поймать частника и предложить ему любые деньги.
Тот точно не проверит.
Или прикинуться безумцем, и на виду у расстрельной команды задергаться в припадке падучей.
Хотя эта имитация не спасет от наказания.
- Клятва Гиппократа! – Так поздоровался он.
В целях смягчения наказания сослался на сообщников, наивные надежды.
- Его адрес, место проживания? – потребовал предводитель.
Так нечетко произносил слова, что почти невозможно  разобрать.
Но врач безошибочно определил болезнь.
С дислексией, наверное, можно служить только в полиции.
Полицейский справился со сложной фразой, от напряжения на губах выступила пена. Угрожающе выпятилась нижняя челюсть.
- Не навреди! – Заслонился врач клятвенными словами.
Второй пришелец – детина с длинными паучьими конечностями  – не обладал такими ораторскими способностями, как разговорчивый его товарищ, и не стал расшаркиваться. Заломил преступнику руку.
Если порвет сухожилия, то врач не сможет оперировать.
- Рука… Чтобы спасать…, -  сквозь боль и отчаяние попытался объяснить пострадавший.
- И ноги,  и голова! -  задыхаясь в пене и отплевывая пену, приговорил его предводитель.
Не такой габаритный мужик, как помощник, но еще более опасный в своей неполноценности.
Не только руки, ничего не понадобятся, хотел сказать он.
Врач сник и готов был признаться.
Долго не пришлось уговаривать, так называемая интеллигенция слаба и пуглива.
Поспешно и охотно признался во всех злодеяниях.
Ценный специалист, поэтому приговорили его к символическому наказанию.
Позволили самому подойти к позорному столбу.
Наверное, надеялись, что он попытается скрыться, и этим усугубит  вину.
Мы живем в правовом государстве, за каждое преступление положено определенное наказание.
Бегство приравнено к измене, другим будет неповадно, если изменника примерно накажут.
Позорный столб представляло большое полотнище, натянутое между фонарями, женщина в рабочей косынке грозила предателю укоризненным пальцем.
Словно нацелилась смертельным оружием, почудилось ему, она  не пожалеет. Пистолетный палец уперся в затылок.
Редкие прохожие стороной обходили помост.
Но некоторые, словно что-то вспомнив или натолкнувшись на невидимую стену, сначала останавливались, потом неохотно возвращались.
Видимо уже сталкивались с надзорными органами и были предупреждены о неполном соответствии.
Зрители заждались, пора сказать и покаяться.
На пистолете, что упирался в затылок, взвели курок.
Глаза у нее больные и бешеные, вспомнил врач.
- Положено постоянно нарушать врачебную этику, - признался обвиняемый.
Наверное, заразился дислексией, такие неправильные и корявые слова.
Обратная врачебная клятва, как обещал на допросе.
Тяжелые тучи еще не разразились дождем, хоть бы буря смела эту грязь.
Власть смогла мобилизовать всего несколько слушателей, главное – поставить галочку в отчете.
Сначала следует признаться в малых погрешностях: как-то неправильно выписал рецепт или  оформил липовый больничный. Или не отказался от вознаграждения от благодарного пациента. Может быть, был замешан в  криминальном  аборте. Или присвоил дорогое и дефицитное лекарство.
Так договорился со специалистами, которые его допрашивали. Чтобы  постепенно настроить против себя слушателей. И те будут готовы растерзать нарушителя. И попытаются растерзать, когда он признается в главном преступлении.
Но Власть, конечно, вовремя вмешается и не позволит ему погибнуть.
При этом дознаватели переглянулись и не смогли удержаться. Один плотоядно облизнул губы – язык был похож на змеиное жало, - другой каблуком раздавил воображаемое насекомое. Хитиновый панцирь треснул под безжалостной подошвой.
Гибель неминуема, бесполезно упрашивать и надеяться, лучше сразу.
Так, зажмурившись и зажав нос, отчаянный пловец бросается в омут, где  поджидает речная нечисть.
- За хорошую мзду я отмазывал призывников от армии, - признался врач.
Кажется, избавился от болезни или выплюнул кашу, твердо и ясно произнес каждое слово.
Сам себе вынес приговор. Надел на голову холщовый мешок, а потом накинул петлю на шею. Или скомандовал расстрельной команде. Или примерился к выщербленной колоде. Или помог запалить погребальный костер.
- Когда страна изнемогает в борьбе…, - упрекнула штатная обвинительница.
Вроде бы не старая женщина, если не приглядываться.
Чтобы не высматривали, прикрылась шляпой с широкими полями.
Часто ходила на подобные мероприятия в надежде избавиться от постылого одиночества. Если протянуть руку помощи достойному нарушителю, то, может быть, тот оценит ее порыв.
- Но тогда еще страна не изнемогала, - смягчила приговор.
Первую фразу произнесла второпях и скороговоркой, но вторую торжественно и внушительно.
Претендент не откликнулся.
Холодно на улице, а он изнывал от жара.
Первые капли дождя упали.
Пересохшими губами и распухшим языком жадно впитывал влагу.
- А еще говорят, врачи бедствуют, - поддержала товарку разбитная бабенка.
Тяжело ей жилось, денег не хватало на самое необходимое. Обратилась к доморощенному косметологу, тот смог раздуть только верхнюю губу. И теперь, казалось, губа распухла от беспощадного и меткого удара.
- Была бы я  врачом…, - размечталась она.
Сразу на обеих руках  большими пальцами потерла указательные. Будто от этих жестов появятся деньги.
Столько подобных мероприятий, что обвинители выдохлись и устали.
Но вовремя вмешался мужик, не предусмотренный сценарием.
Его перекосило на левую сторону, словно та часть тела была тяжелее другой.
- Лишился одного легкого! – поведал о своей беде.
- А ты пока здоровый! – добил обвиняемого.
Наконец появился корреспондент. Пальцы стремительно забегали по клавиатуре. Экран был настолько истерт, что не разобрать  некоторые буквы. Впрочем,  знакомый текст,  трудно  ошибиться.
- Проделки генерала-мороза, - пожаловался инвалид.
Легкое он потерял по пьянке. В самый холод не добрался до дома и задремал в сугробе. Еще несколько минут, и его бы не спасли. Но всего лишь отделался  увечьем.
Всенародное осуждение, записал журналист. Так будет с любым предателем.
Дождь усилился. Капли падали на экран и разлетались мелкими брызгами.
Предатель еще не утолил жажду.
Инвалид размечтался, что его отблагодарят за патриотическую речь. Слегка перебрал вчера. И теперь мучительно хотелось опохмелиться. Но напрасно обшарил карманы.
Гордый человек не будет попрошайничать. Но он честно заработал на выпивку. Подобрался к журналисту и требовательно посмотрел на него.
Такая муть, показалось тому, что можно  увязнуть в трясине.
- Бог подаст! – отбился  от попрошайки.
- Чтоб тебя так же обкорнали! – проклял его тот. Поковылял куда-то. Еще не перевелись добрые люди, они, может быть, подлечат.
Журналист спрятал планшет и поспешил в редакцию.
Разбрелись и остальные зрители.
Остался один обвиняемый. Струи воды стекали по лицу, одежда промокла.
А он все не мог утолить жажду.
И невидимой цепью приковали к  столбу.
Работница на плакате обернулась палачом с чадящим факелом. Дрова были готовы вспыхнуть.
Некуда идти, квартиру  опечатали. (Чтобы не забрались воры или последователи, как объяснил насмешливый дознаватель.)
В больнице, где он работал, перепуганные коллеги не пустят и на порог.
Их самих допросят с пристрастием.
И они, конечно,  признаются.
Все врачи виновны.
Николай Миронович не ошибся в своих предположениях.
Издавна так повелось, что всем коллективом отвечаем за проступок одного.
Многочисленные кампании проверок и наказаний.
Некий инженер-строитель ошибся в расчетах, привлекли к ответственности всех строителей.
После этого пошли трещинами стены  домов.
Обвинили металлурга – стали выплавлять не ту сталь.
И уже  невозможно поесть в столовой, посмотреть зарубежный фильм, и еще тысячи  ошибок и недоразумений.
Взялись и за врачей.
Один из них по слухам забыл в животе тампон, когда вырезал какой-то внутренний орган. Другой умудрился отпилить не ту ногу. От третьего так несло перегаром, что в ординаторской передохли  мухи.
И еще множество достоверных слухов.
Мы давно отказались от марксистко-ленинского восприятия мира, но некоторые положения навечно вбиты в  голову.
Количество рано или поздно перейдет в качество внушили нам мудрые наставники.
Переход  случился.
В лучшем случае нельзя доверять ни одному врачебному вердикту.
Поэтому пора призвать на службу отказников и уклонистов.
Оксана Дмитриевна, мать одного из них, неохотно впустила непрошеных гостей.
Насторожилась,  услышав шаги.
Так передвигается чудище из ночных кошмаров. Остаются следы, похожие на воронки от разрыва снаряда. А вокруг чудища порхает младший  соратник.
Такие мелкие еще более страшны и опасны.
Небольшая двухкомнатная квартира, мебели почти не осталось. А на окнах решетки, будто на четвертый этаж по водосточной трубе могут забраться грабители.
Конечно, не залезут, но сын бродит по ночам. И раньше, когда решеток не было, попадал на крышу. С закрытыми глазами мог пройти по  узкому карнизу. И жильцы, что маялись бессонницей, если видели его за окном, то приписывали видение своему разыгравшемуся воображению.
Врачи, не сумев его излечить, прикрыли свое бессилие путаными латинскими изречениями.
По вечерам мать проверяла прочность креплений и на два оборота ключа закрывала входную дверь.
Звонок давно не работал, пришелец осторожно, чтобы не отбить кулак, стукнул по двери.
Прочная конструкция, доски обиты железом, на это ушли почти все сбережения, в такой крепости можно выдержать осаду.
Железо загремело, грохот мог потревожить сына.
После лечения, после запретов, после того, как попал в клетку, научился во сне мысленно бродить по ночам.
Поэтому рано засыпал, чтобы побыстрее попасть в иллюзорный мир.
Этой ночью поднялся над городом, было чудно сверху наблюдать за людским муравейником.
Поймал восходящий поток воздуха и парил, раскинув руки.
И казалось, может дотянуться не только до луны, но до любой планеты.
Вдруг повеяло  холодом,  камнем рухнул на землю.
Или распахнулось окно, и беспощадные руки столкнули с узкого карниза.
Или приговорили к вечному прозябанию и уничтожили крылья.
От страха перехватило дыхание и выступили слезы.
Мать рванулась было к крепостным воротам, но услышав его боль, поспешила унять ее нежными и беспомощными руками.
- Все будет хорошо, они не ворвутся. – Шершавыми пальцами гладила родное лицо.
А потом губами попыталась осушить слезы.
- Я не пущу, - обещала она.
Стук сменился вкрадчивым, но настойчивым царапаньем.
Они все равно проникнут, ужаснулась женщина.
- Я тебя не отдам, - утешила сына.
Подкупят защитников, и те распахнут ворота, хотя меня невозможно подкупить, отбилась от них.
Когда полезут во тьме через стену,  пусть насквозь пронзят их колючки, пожелала недругам.
Подкопаются под стену, или  проникнут через  замочную скважину.
- Надо заткнуть ее, - придумала она.
Но вместо этого – и откуда взялась сила - отодвинула от стены тяжелую кровать.
Какой ребенок тощий, ужаснулась женщина.
Укроется в любой щели, обрадовалась она.
Надежно спрятала его.
Слизнула  слезы, горечь растеклась по пищеводу и желудку.
Так горько, что рот, лицо перекосило в гримасе.
Спрятала ребенка, самой не спастись, так птица изображает подранка и уводит охотника от гнезда.
Ноги отказывают, с трудом дохромала до входной двери.
С третьей или четвертой попытки удалось вставить ключ в замочную скважину.
И нависла всей тяжестью, чтобы провернуть его.
Дверь со скрипом отворилась.
Такой скрип, что всполошился город. Бдительные горожане укрылись в ненадежных своих убежищах.
Будто можно избежать наказания.
Толком не разглядеть, густой  туман исказил очертания.
- Где он? – услышала писклявый голос.
Резкий и пронзительный; показалось, что облупилась кожа, обнажились нервы.
Много работы, работников не хватает, на разведку и предварительный просмотр отправили не самых лучших сотрудников.
Всего-то требовалась вручить повестку.
Первым делом избавились от мальчишки. Он недавно пришел в Органы, некогда его прооперировали  по поводу волчьей пасти или заячьей губы, последствия операции сказались на голосовых связках.
В океане, рассказывают опытные мореходы, иногда встречаются корабли покинутые командой. Еще не остыл чай и не выветрился  запах табачного дыма.
Ученые, кажется, после многих лет скрупулезных исследований нашли разгадку.
Волны определенной конфигурации издают убийственный ультразвук.
И обезумевшие люди бросаются в воду.
И хотя голос новичка не обладал подобной  силой, но достаточно досаждал окружающим.
Поэтому его поторопились отправить на задание.
А он, поверив в свою исключительность, пожелал не только вручить повестку, но и повязать нарушителя.
- Улетел, - придумала мать. – Так высоко поднялся, что вам не дотянуться.
В каждый обнаженный нерв безжалостно вонзили иглу.
Старик почти не пострадал от этого крика.
Души не чаял в своих внучках, было их так много, что не хватит пальцев на обеих руках, сослуживцев замучил рассказами об их проделках.
И главное, когда они подрастут, то  их не призовут в армию.
Наивное предположение, в атомном апокалипсисе никто и ничто не уцелеет.
Устали от его рассказов, и тоже отправили  на задание.
Тот прикрылся мнимым благополучием и почти не пострадал от визга.
- Сегодня еще можно летать, - миролюбиво разрешил он.
Сегодня, ограничил время жизни.
- Но если  завтра он не явится по повестке! – завизжал его подельник.
Мальчишка с заячьей губой и волчьей пастью – углядела под шрамами и стежками – оттолкнул ее и ворвался в комнату.
Туда, где спрятался сын – будто ищейкой шел по следу, - а там сделал стойку перед пустой кроватью.
- Больше всего они любят дедушку, - сказал старик.
Когда услышала крадущиеся, легкие, обманные шаги на лестнице, то сразу распознала опасность.
Людей подобных мальчишке  еще в древности прозвали оборотнями. Под  человеческим обличьем проглядывала звериная сущность.
Зверь нацелился.
Выступили когти, распахнулась ядовитая пасть, раздулись ноздри.
- Это я, я все сделала! – отвлекла его женщина.
Слишком близко подобрался к  птенцу. Нацелился схватить  и свернуть шею.
- Я подкупила врача! – в отчаянии придумала мать.
Прежде чем отправить сотрудников на задание, их тщательно проинструктировали.
Не верьте никому,  они ради своего благополучия, чтобы спастись, способны на любую подлость, предупредил опытный наставник. И если вам удастся доказать их вину, вывести на так называемую чистую воду, прибег он к иносказанию, то какое это наслаждение!
При этом специалист  оскалился и любовно погладил раздувшееся брюхо.
Заглотил добычу, теперь наслаждался в сытости и благополучии.
Мальчишка постарался не посрамиться.
Так разработал голос, что подозреваемые в ужасе затыкали уши.
Уже не подозреваемые, а преступники.
Признание – царица доказательств, было заявлено в первые годы советской власти, и хотя на словах отказались от сомнительного постулата, но неукоснительно следовали ему.
Наседка увела хищника от гнезда.
И  теперь тот  безжалостно терзал ее.
- Вас не убьют и не посадят, если… - Тут  он сделал многозначительную паузу.
Почти всем тыкал, но в особо торжественных случаях переходил на высокий стиль.
Старик присел, устал от непосильной работы. Прежде чем сесть, проверил, насколько прочен стул. Бывало, подсовывали хлипкую конструкцию, можно разбиться, кто тогда поможет внучкам?
В телефоне открыл картинки, из девчонок непременно вырастут красавицы, не сомневался он.
- Не убьют, если, - продолжил въедливый мальчишка, - если завтра хитроумный этот уклонист, - тот он споткнулся на сложном слове, люди  обычно хитры не умом, а другой частью тела, но не сказал какой, лишь похлопал себя по заднице, - если чересчур хитроумный этот уклонист явится по повестке. – Наконец отступил от кровати и положил на стол убийственное предписание. 
Женщина то ли притерпелась к визгливому голосу, то ли оглохла от визга, почти не восприняла его обвинения.
Тот встал в позу: одна рука простерта, другая прикрывает детородный орган – так вроде бы учили ораторскому искусству в старинной пьесе, - и предупредил о последствиях.
- Не убьют и не посадят, -  помиловал ее, - всего лишь прикуют к позорному столбу.  И каждый прохожий, я лично прослежу за этим, будет осуждать отверженного человека. Но никакого рукоприкладства, достаточно плюнуть в лицо, я лично прослежу за этим!
Не слова, вонзались буравчики.
Вынесет любую боль, лишь бы отстоять сына.
Она отстояла.
У мальчишки слюной забило рот.
Чтобы не задохнуться, прицелился и харкнул.
Плохо прицелился, или женщина увернулась, или, чтобы растянуть удовольствие, отложил на завтра это свершение,  попал не в лицо, а в стену, темная клякса бесформенной амебой расползлась по обоям. И цветочки, до которых она дотянулась, поникли и уронили лепестки.
- Найду вам продвинутых женихов, - сказал дедушка.
Вроде бы не слушал напарника, но тоже ослабел от  его воплей.
Пора на пенсию, сил не осталось от  такой работы, но не прожить на копеечные подачки.
Надо работать.
Вроде бы выполнили свою миссию, пора идти к другому уклонисту.
Выбрались на лестницу.
Но если старик слабел с каждым шагом, то мальчишка наоборот взбадривался.
Или у старика разрядился телефон, и не удавалось утешиться, еще пронзительнее и визгливее стал голос напарника.
Каленое железо, очистительное пламя, разошелся тот.
Выпроводив карателей, Оксана Дмитриевна метнулась к кровати, потом передумала и подступила к испоганенной стене.
Ядовитая клякса во все стороны раскинула ложноножки.
Чтобы не дотянулись, надо немедленно уничтожить.
Или дотянулись, женщина почувствовала, как к груди с левой стороны присосалось щупальце.
С этой болью добрела до ванной и вооружилось заранее припасенном снадобьем.
Ярое зелье, убивает любых паразитов, обнадежил продавец. Брызнул на землю, трава выгорела, а земля вспенилась.
Лекарство  пригодилось.
Подобралась к хищной амебе и плеснула.
Прожгла не только обои, но штукатурку и бетон. Выгорели провода, в комнате погас свет.
И на улице было темно, фонари давно не включали.
Как кошка видела в темноте, сын тоже видел, поэтому мог бродить по ночам.
В юности и она бродила. Отец отучил,  выпорол после ночной гулянки,  несколько дней не могла сидеть.
Но неправильно воспитала сына.
Надо исправить содеянное.
Не только слухи, видела по запретному телевидению. Трупы на снегу. Вьющееся над ними воронье. Пустые глазницы разрушенных домов. И ни одного живого человека в пустыне.
Снег постепенно запорашивает лица.
Шагнула  к кровати, но вспомнила о повестке.
Они теперь не отстанут, от них не укрыться, установили заставы на дорогах и даже на потаенных тропках, там тщательно проверяют беглецов.
Еще  осталось спасительное зелье, капнула из бутылки.
Но бумага даже не почернела.
А когда попробовала поджечь, то напрасно потратила спички.
И не удалось разорвать повестку.
Снова проиграла, пора признать  поражение.
Осторожно, чтобы не потревожить мальчика, подобралась к окну.
Решетка была закрыта на надежный замок.
Давно не открывала,  механизм заржавел.
Ключ носила с собой, веревка, на которой он висел на шее, потемнела и задубела от пота.
Чудодейственным снадобьем смочила и замок, и ключ. Капли попали и на кожу, еще одна игла вонзилась в сердце.
Замок неохотно поддался.
Уперлась ногой в стену и отворила решетку.
Все что могла, сделала для мальчика.
Когда он очнется - она досконально изучила его привычки,  видения скоро иссякнут, и почти вся ночь впереди, - то  сможет выбраться из  клетки.
По карнизам и крышам уйдет от преследователей
А когда покинет обреченный город,  расправит крылья.
И улетит туда, где обитатели счастливы и безмятежны.
Если существует такой нездешний мир, он обязательно существует.
Надо на прощание обнять сына.
Если обнимет, то  не отпустит его, не позволит  улететь.
Отступила в прихожую.
На каждом шагу игла все глубже вонзалась в сердце.
Когда вывалилась на лестницу, уже кромсали  ножом.
Заковыляла по ступенькам – разорвали  на части.
Далеко не уйти с разбитым сердцем, прилегла около подъезда.
Похолодало, оттепель сменилась заморозками, пошел снег.
Снежинки падали на лицо и не таяли.
Ворон прилетел на очередное пиршество.
Стервятник, а не вещая птица.

Г.В.Январь 2023