Служанка вела мальчика по пыльной улице. Каменные плиты мостовой нагрелись летним солнцем и он чувствовал их тепло сквозь подошву сандалий. На обочине лежала телега со сломанным колесом. Деревянные оглобли рассохлись и потрескались. Откуда-то из-за каменных стен едва слышно доносился шум прибоя и лёгкий запах дыма. Там, на берегу, жарили рыбу на костре. Одинокое оливковое дерево явно страдало от недостатка воды. Дождей не было уже неделю, а лето выдалось жарким. Наконец, стена, казавшаяся бесконечной, кончилась и они подошли к воротам. За воротами виднелся сад. В глубине сада сиял белизной дворец. У ворот на мраморной скамье сидела старая женщина. Одной рукой она опиралась на клюку, другая рука покоилась на колене. Голова женщины была прикрыта платком. Веки её были опущены.
Проходя мимо неё, служанка сказала мальчику:
- Она слепая. Но, когда она увидит тебя, ты умрёшь.
Мальчик помнил, что служанка повторяла это каждый раз, когда они проходили здесь. Потом они просто шли дальше.
Но вдруг женщина открыла глаза и уставилась на него. У неё были светлые глаза, влажные, будто слезящиеся. Он не успел испугаться, но сердце вдруг заторопилось куда-то, застучало громко и часто и мальчик закричал...
Он проснулся, с трудом приходя в себя. Он больше не был тем мальчиком из сна. Он снова стал стариком. Болела спина и ныли колени.
В дверь стучали.
- Входите. Не заперто.
Постучали снова, он встал и открыл дверь.
На пороге стояла девушка лет шестнадцати.
- Вы Крамер?
- Здравствуйте, барышня, - скрипучим голосом начал старик, - обычно начинают с приветствия.
- Александр Крамер? - девица не обращала внимания на замечание.
- Ну да, я Крамер. С кем имею...
- Я Ваша внучка.
Если бы он встретил её в толпе, на улице, он бы никогда не подумал, что между ним может быть родство. Гостья не была похожа ни на него, ни на его жену, ни на на их дочь. Но, стоило ей заговорить, что-то неуловимое в её речи, в движениях, в манере держать голову, чуть склонив и отведя взгляд от собеседника, подтверждало возможную правдивость её слов.
Неловкая пауза грозила затянуться и он жестом пригласил её войти.
Переступив порог и оглядевшись, девушка разулась и прошла в комнату. Села на стул у окна.
- Меня зовут Саша. Александра.
Он подавил желание поинтересоваться, не в честь него ли назвали внучку. Очень не вовремя было бы задать подобный вопрос. После двух минут знакомства, да ещё и учитывая, что с её матерью он не виделся почти семнадцать лет.
- У Вас уютно.
- Да куда уж там...
Она что-то держала в руках, видимо собираясь показать ему ещё с порога, но не успела, потому что старик сразу пригласил её в дом. Она протянула ему листок, озаглавленный "Свидетельство о рождении".
Александр Крамер собирался только скользнуть взглядом по тексту, (мол, я не просил), но вместо этого уставился на имя своей дочери в графе "Мать" и долго не мог оторвать взгляд. Потом всё-таки перевёл глаза на дату рождения и отметил про себя, что виделся с дочкой последний раз за год до этой даты.
- Простите, я задумался. Я ничего не знал... о Вашем существовании.
Она ничуть не смутилась.
- Теперь знаете. Предлагаю перейти на ты.
Он посмотрел на неё с удивлением, но потом кивнул, соглашаясь.
- Почему именно сейчас ты решила меня найти?
- Мне пора паспорт получать, там спрашивают в анкете имя, отчество... С отчеством ничего не поделаешь... А вот фамилию его я не хотела писать. Подумала, лучше взять фамилию матери. И тогда решила узнать о тебе.
- Почему?
- Фамилия-то твоя. Хотела узнать, что ты за человек.
- Достоин ли я того, что бы взять мою фамилию? - с лёгкой иронией спросил Крамер.
- Ну да... Я серьёзно. Понимаешь, вы ведь с мамой не общаетесь, она ничего не рассказывала о тебе...
- Одним словом, ты боялась сменить шило на мыло, перейдя с фамилии отца на мою.
Минуту они помолчали.
- Так что ты скажешь? - тихо спросила девочка.
- Насчёт шила и мыла? В такой замене тоже есть свои плюсы. Дырки приходится делать редко, а мыться надо каждый день. Так почему бы не поменять ненужный инструмент на нужную парфюмерию?
- Я серьёзно.
- Так всё-таки, что твоя мать рассказывала обо мне?
- Ничего. Когда я спросила о тебе, она просто дала твой адрес.
- И всё?
- Ну да...
- Как мило. Значит, ты услышишь только одну версию событий.
Она молчала.
В беседу вмешалось наглое рыжее существо, перелившееся с дивана на ковёр.
Оно подошло к старику, заглянуло в глаза и, издав неопределённый звук, проследовало на кухню. Существо считало себя котом и переехало к Крамеру вместе с роскошным диваном в стиле Людовика XIV. Диван, доставшийся ему по случаю, оказался территорией кота. Или скорее кот был неотделимой принадлежностью дивана. В любом случае, эту парочку решили не разлучать. Большую часть дня кот проводил лёжа на диване, вставая только чтобы подкрепиться или освободить место для новой пищи. Звали кота Прилагательное.
- Ну, а что, если вдруг окажется, что и я не очень достоин быть твоим предком? Что тогда будешь делать с фамилией?
- Я об этом не думала, - честно призналась она.
- Можешь перевернуть мою фамилию задом наперёд, получится Ремарк.
- Смешно.
- Смешно... Правда, одного Ремарка чуть не казнили, когда заподозрили в том, что он Крамер.
- Как это?!
- Как-нибудь потом расскажу...
Он оттягивал начало разговора, собираясь с мыслями. Но бесконечно уходить от темы не получится. Надо решиться.
- Мы с твоей матерью... У нас была нормальная семья когда-то. А потом, когда не стало твоей бабушки, было очень тяжело... Мы оба замкнулись в себе и почти не общались. Так, здравствуй - до свиданья... Я всё думал, это пройдёт, лёд растопится... Иногда очень хотелось, чтобы она поговорила со мной, сказала что-нибудь ласковое. Но она молчала. Наверно, возраст такой...
(Он боялся сейчас сказать что-то лишнее. Не время вспоминать старые обиды и жаловаться. Девочка, назвавшаяся Сашей, была в этом не виновата, зачем ей об этом слушать?)
- Потом появилась настоящая-большая-любовь...
(Сарказм. Нет. Так не пойдёт. Просто рассказывать, не нападать и не оправдываться!)
Он поставил чайник на плиту и начал возиться с чашками, блюдцами, достал торт из холодильника, всё что угодно, лишь бы занять чем-то руки. И глаза. Он понимал сейчас, как важно взвешивать каждое слово, выбрать нужный тон, не переборщить с иронией, не впасть в театральщину... Если он будет переигрывать, хоть чуть-чуть, если она посчитает его неискренним, она не поверит, а значит, не поймёт. И тогда не простит. Как, наверно, не простила дочка. Он не может рассказать этой девочке всего. Когда он узнал, что тот, которого он иначе как сволочью не называл, просто вор, он, не задумываясь, тут же сдал его, без всяких зазрений совести. Но тот то ли выкрутился, то ли договорился и его очень скоро выпустили. И тогда этот мерзавец сделал всё, чтобы настроить дочь против отца... Крамер до сих пор считал, что поступил правильно. В обычной жизни можно было рассуждать о недопустимости доносительства, о том, как справедливо презираемы доносчики и о том, что все они достойны ордена Иуды. Он и сам мог бы присоединиться к хору осуждающих голосов - в конце концов, такая уж традиция в народе. Но не в этот раз. Здесь речь шла о его дочери, которая во всё была впутана, и погрязла по уши, и не сделай он того, что сделал... К чёрту морали, он спасал дочь! Он и сейчас поступил бы точно также. Но как об этом рассказать ЕЙ? И надо ли?
- Одним словом... Я был против их отношений... Она... Мама твоя... не согласилась со мной... - закончив с чаем, он сел за стол напротив Саши.
- Когда я узнал, что... она осталась одна, я думал, она вернётся...
(Конечно, маленькая дурочка нужна была этому отродью только как служанка, с её щенячьей преданностью.А, стоило ему узнать, что он её обрюхатил, как он тут же испарился).
- Но она так и не вернулась. Надо было сразу ей позвонить, поговорить, а я ждал. Потом пол-года прошло, было уже поздно начинать, время упущено... Потом я, всё-таки, решил позвонить, но она уже куда-то переехала, а новый адрес никто не знал...
- И ты не пробовал её найти?
- А как? Органы такими поисками не занимаются, частных детективов у нас отродясь не было.
С её новыми друзьями я не был знаком... Прежних подруг почти не осталось, да и те ничего не знали...
- Ну, что-то же можно было сделать?
- Что? Написать в газету? Издать книжку "Крамер против Крамера"? Такое кино уже было...
Она молча смотрела на него. Потом попросила:
- Расскажи о себе.
Он пожал плечами.
- Жаловаться я не привык, хвалиться мне не чем, а остальное и так видно, - он обвёл рукой комнату вокруг них и улыбнулся.
- Чем ты занимаешься?
- Я записываю сны.
- Как это?
- Когда просыпаюсь, вспоминаю, что мне снилось и записываю, пока не забыл.
- А я никогда не помню свои сны.
- Это потому, что ты просыпаешься утром, когда твой организм отдохнул и сон уже закончился. А чем старше человек становится, тем чаще он просыпается среди ночи и больше шансов запомнить сны.
- А что потом? Что ты делаешь со своими записями?
- Ничего.
- Дашь почитать?
- Если захочешь...
Они опять сидели молча.
- Лучше ты о себе расскажи.
- Мне шестнадцать. Родилась. Училась. Пришла к тебе.
- Ёмко. С матерью ладишь?
- Нормально.
- Лаконично. Так как же получилось, что вы никогда не говорили о прошлом, о нас? Ты никогда не спрашивала?
- Да нет, интересовалась... Ну, мама, она такая, знаешь - сама не начнёт, а вопросы не любит. Так с детства было, всем мамы что-то говорят, отвечают, рассказывают... А мою, что ни спросишь, она говорит: "Подрастёшь, узнаешь". И так всегда, мне всё кажется, что я уже выросла, а она всё считает, что я ещё маленькая.
- У тебя кто-то есть?
- Да.
- Какой он?
- Хороший. - Саша отхлебнула из чашки и добавила, - Он слегка картавит, а я над ним смеюсь. Хотела отправить его к логопеду, но он твердит, что мужчина со всем должен справляться сам. Он называет меня полным именем, Александра, говорит, что так тренируется. Только получается Александг'а.
Засмеялась. Крамер давно заметил, что люди смеются или опустив голову, почти не раскрывая рта, как бы скрывая смех, или наоборот, задрав голову кверху и не пряча улыбку. Саша смеялась хорошо, весело и искренне.
Немного помолчала и продолжила:
- Я рассказала ему о тебе.
- И что он сказал?
Она снова засмеялась:
- Что произнести "Александра Крамер" будет ещё сложнее, но он готов на всё.
Почему-то стало спокойно. Напряжение, которое владело стариком с первой минуты их встречи и которое он старательно скрывал, отпустило. Всё будет хорошо у этой девочки. Она его поймёт и не станет судить. И с мамой найдёт общий язык. И парень её о ней позаботится. И даже картавить перестанет. Сам справится. Отлегло.
Они засиделись допоздна. За окнами начинало темнеть и он спросил:
- Уже поздно, мама не будет волноваться?
- Она знает, что я пошла к тебе. Мы договорились... В общем, всё нормально, она не торопит...
- Всё-таки, тебе стоит, наверно, позвонить, сказать, что ты задерживаешься?
- Позвони ей сам.
- Я?
- Почему нет? Всё равно когда-то это должно случиться. А сейчас ты, вроде, в настроении. Вот её номер.
Она что-то написала на уголке газеты, лежавшей на столе.
Он понял, что Саша права, если он не позвонит сейчас, потом будет сложнее. И чем дальше, тем ещё сложнее.
- А пока ты звонишь, дай мне почитать твои сны.
Он поколебался секунду, потом достал с полки тетрадку и протянул Саше. Потом взял газету, телефон и вышел на балкон.
Закрыв дверь, он набрал номер. На том конце бесконечности ответили:
- Алло.
- Это я...
- Я знаю...
Уже совсем стемнело, когда он вернулся в комнату. Саша тихонько спала на диване, подложив руки под голову.
Прилагательное позволило ей вытянуться и улеглось в ногах, положив голову на её ступню. Такого признания не удостаивался ни один из редких гостей старика. Крамер укрыл внучку пледом, выключил свет и пошёл спать.
Море было спокойным, только лёгкая рябь на поверхности и тихий шёпот у кромки воды. На небе не было ни облака. Ближе к вечеру зной спал и у самой земли подул чуть заметный ветерок. Солнце ещё стояло высоко, но тени уже начали удлиняться.
Служанка сняла рыбу с решётки над костром, положила её на доску, потемневшую от жира. Выдавила над рыбой половинку лимона, положила рядом с ней кусок хлеба и маслины и протянула мальчику, сидевшему на песке.
Какое-то время они сидели молча.
Потом она сказала:
- Теперь ты больше не будешь ничего бояться.