26.
Представьте, молодой человек, что Вы рассказываете историю. Представили? Конечно, Вы же Трубадур, такова Ваша профессия, таково Ваше имя. Имя на равнине. К середине истории, когда все характеры пропеты подробно, когда сюжет намечен, пейзаж описан, герои вдруг начинают жить своей жизнью, самостоятельно. Вы с удивлением понимаете, что ни Вы, автор, ни зрители на площади не в силах повлиять на поступки героев.
Знакомое ощущение? Да, любой хороший Трубадур сталкивался с таким творческим чудом. Раз герои своевольничают, значит, Ваша работа выполнена хорошо. Вы создали действительно объемный образ. И Вы отпускаете все на самотек и наблюдаете со стороны за тем, что случится дальше. Вам нужно лишь записывать и чуть править. Ждете, какова же будет развязка. И развязка эта может оказаться для Вас сюрпризом настолько же неожиданным, насколько и неприятным.
А представьте, что кто-то рассказывает историю с довольно… широким сюжетом. Настолько широким сюжетом, что он включает в себя всю равнину, все селения и судьбы всех живущих вдоль Немого хребта. Кто рассказывает? Ну, вспомните, на кого похож этот самый Немой хребет? Верно, на спящего Дракона. Вот пусть он – Дракон – и рассказывает.
Боги? Не смешите, молодой человек! Боги важны, боги нужны, но как посредники, а не творцы. Безусловно, боги могут кое-что. И даже многое, но назначение богов иное. Направлять, надзирать, дань собирать, помогать и вредить – это их, божье. Историю равнины пишут не они. Боги завистливы, мстительны, сладострастны, алчны, властолюбивы – в общем, они такие же герои легенды, как и люди, разве что роли у них важнее и функционал у них многограннее.
Вернемся к Дракону. Пусть он будет нашим предполагаемым рассказчиком. Может, и не один рассказчик – мы же не знаем, сколько, например, Трубадуров на равнине. И повествует Дракон не одну, а сразу много занимательных историй. От сотворения мира до… До Большого Несчастья. Все истории всех миров начинаются с момента сотворения и заканчиваются Большим Несчастьем.
А раз в истории случается Большое Несчастье, значит, история не удалась. Что Вы, молодой человек, делаете, если история не удалась? Правильно: сочиняете новую. А что делать с героями предыдущей? Со всеми этими богами, магами, жрецами, обычными статистами, животными, насекомыми и прочей литературной живностью? А какая разница? Действительно, какая разница? Они же статисты, отслужили свое – спишете в утиль, создадите новых. Других, насколько хватит фантазии.
Теперь представьте, что Вы пишете истории бесконечное количество раз – все новые и новые, в надежде, что герои Ваши больше не выкинут с автором такую обидную штуку. Пусть своевольничают, тешатся, делают глупости – главное, чтобы история Ваша длилась долго. Как можно дольше.
Вы меняете персонажам среду обитания, задаете новые обстоятельства, даже их внешний облик подвергаете коррекции. Они теперь не ходят, а плавают, у них теперь не горы, а степи, пусть борются за жизнь или, наоборот, почивают в райских кущах. И вот, вот, столетие за столетием, эпоха за эпохой…
Но нет – опять те же грабли. Пожар, потоп, эпидемия. Взаимоуничтожение. Остаются от Вашей истории авторские крохи. Равнина, Немой хребет, кучка растерянных статистов. Что будет делать любой Трубадур? Правильно, создавать новую историю.
Но эти-то, про которых написано, рассказано, подумано, их куда девать? Объемные персонажи, вычеркивать их из Вселенной – весьма расточительно. Перенести в новую историю, чуть подправив, наделив, так сказать, более мощной харизмой, чтобы протянули подольше? Вот Вы сами и ответили мне, чем я тут занимаюсь. Даю героям второй шанс. Они славно потрудились, теперь имеют право на счастье. Чтобы искать Большое Счастье, нужно пережить Большое Несчастье.
Нет! Ни в коем случае! Какой из меня Дракон? Да и в боги я не гожусь. Они мне помогают, да, но это, как бы вам сказать, договор о сотрудничестве. Пример? Вы спрашивали, почему сюда не приходят чери, не забредают звери и ни один человек не может переступить порог в четвертый раз.
Знаете что-то о боге Пане? Очень древний бог и, заметьте, не из главных. Был влюблен в нимфу Эхо. А нам подарил ментальное поле. В первые три посещения вы чувствуете зов Анкетной башни, а вот потом – его, панический ужас. Отец Пана, Гермес, вручил нам кадуцеи. Ваал и Анубис наполнили жезлы силой, вам незнакомой и потому – неодолимой. Вы слышали о Гермесе, Пане и его возлюбленной нимфе Эхо? Нет. А Вы – Трубадур, носитель той профессии, что хранит память о прошлом.
Мы, жрецы Последнего Храма, служим всем богам древности. А боги древности служат нам. Вернее, помогают в благодарность за наше служение. За то, что сохранили память о них и верим в их могущество.
Здесь, у Ворот, я, скорее, билетер – выдаю пропуска всем желающим. Ворота ведут в новые истории. Являются Ворота лишь в тех мирах, где уже случилось Большое Несчастье. Наши ученые предсказали сам факт их появления и место, где должна была пролечь линия Радужной Стены. Расчеты оказались верными – и вот я здесь!
Ворота являются как спасение? Нет, что Вы! От чего спасаться, самое страшное уже произошло. Как предохранительный клапан. Не знаете, что такое предохранительный клапан? Отверстие, через которое уходит все лишнее. О, не обижайтесь! Иногда полезно быть лишним.
Но с Вами не так все ясно… Есть три фактора, которые заставили задуматься не только меня, но и весь аналитический отдел Храма. Какие?
Во-первых, Вы не помните свое детство. Словно Радужная Стена отрезала двенадцать лет из Вашей жизни. Нет, не переживайте, Вы не могли пройти сквозь Стену дважды. С равнины есть только выход. Входа нет. Правда, есть чери. Вот для них все наоборот: на равнину есть вход и нет выхода. Зачем они сюда пришли? А кто ж виноват, что они именно так описали свое счастье на входном билете?
Во-вторых, Вы избежали нападения тени. Каким образом Вам это удалось – большая загадка. Мы наблюдаем появление теней на равнине с самого начала Золотой Эпохи. Золотая Эпоха? После Эпохи Бунтов на равнине начался хаос. Хотэй предложил напоить равнину золотом, Мидас его поддержал. Так мы и поступили: дали вам золотые монеты. Но в весьма ограниченном объеме. Чтобы у растерянного, озлобленного народа появилась цель. Золотая монета в качестве цели ничуть не хуже, чем любая другая мечта. Началась Золотая Эпоха. Нет, время нынешнее мы называем Эпохой Ворот. Или Эпохой Стены.
Так вот, тени – существа странные. Живут в жестко очерченном ареале. На охоту выходят в темное время. Пожирают любой вид энергии. И человека, и зверя, и ваш аккумулятор опустошили. Невидимы. И, несомненно, разумны. Мы предполагаем, что тени – те же чери, вот только пропускной билет на равнину был у них весьма… необычного содержания.
У Миротворцев есть защита от прожорливых теней – кадуцеи. Силы жезла вполне хватает, чтобы отпугнуть тень. У Вас кадуцея нет. И Вам удалось спастись. И спасти Любу. Или наоборот – Люба спасла Вас, чуть не заплатив за это своей жизнью. Рассматриваем мы и такую версию.
В-третьих, Кладбище. Когда Люба и Стервятник притащили револьвер… притащили Вольфа в Город, мы перекрыли дорогу на Кладбище. Нет, тени сами по себе. К их помощи Храм не прибегает. У нас и собственных способов достаточно. Никто из горожан даже не подумает идти за Стену в дневное время. И не сможет точно так же, как не сможет в четвертый раз войти в Анкетную башню. Только Вы и Люба.
Три загадки. Можете объяснить? Нет? Вот и мы не можем.
На этом вынужден попрощаться с Вами, молодой человек. Работу свою Вы выполнили, золотые монеты Вами получены. Нас более ничего не держит друг подле друга. Да и за окном уже светает. Мой трудовой «день» на посту в башне уже закончен. Не смею Вас задерживать.
- Забыл! – Бухгалтер улыбнулся из-за стола; он стягивал нарукавники, готовясь к отдыху. Трубадур уже стоял на верхней ступени лестницы. Вид у него был глупый: из одного кармана жилетки торчала рукоять Вольфа с пустым барабаном, а другой был набит монетами, Монеты были значительно тяжелее пистолета, отчего жилетка основательно перекосилась. – Забыл! – повторил Бухгалтер. – Возвращайтесь по правой стороне улицы, по той, на которой стоит Ваш дом.
Трубадур даже не спросил зачем – молча, не прощаясь, зашагал по ступеням вниз. Где-то со стороны раздался призывный свист черя, и тут же, на зов хозяина, из темноты в темноту тропу в один прыжок пересек дикий пес. «Черь Свистун», - с каким-то ожесточенным раздражением подумал Трубадур. Неприятное, жуткое чувство заставляло идти быстрее, почти бежать. «Вот оно, началось», - вспомнил Трубадур о «ментальных атаках» бога Пана.
Укором, обидным напоминанием оттягивали карманы монеты и разряженный Вольф. «Что сказать Любе?» - только успел подумать Трубадур. И прогремел взрыв. Со стороны площади. Такой, что задрожали окна в домах, а с домов по другой стороне улицы посыпались камни. Как раз тогда, когда Трубадур успел спрятаться за дверью.
Люба не спала.
В доме пылал очаг. Люба сидела на коврике рядом и бросала в огонь обувь. Неспеша - по одной туфле, по одному ботинку, по одному сапогу, по одному тапку. Из-за чего в комнате стоял чад, от камина струились черные удушливые змеи дыма. Обуви у Любы было много. «Видимо, подарки Сапожника», - кольнуло ревностью в бок. И вся обувь была кучей собрана у очага. Кроме одной пары туфель, что были на ногах девушки, - на высоком, очень высоком каблуке. Это были те самые туфли, которые надевала Люба к костюму официантки. И костюм был тот же. Короткое зеленое платье. Белый кружевной воротник. Короткий фартук. Накладные карманы, карандаш, блокнот. Полукруглый чепец на собранных в пучок волосах.
- Что ты делаешь? – спросил Трубадур.
- Жгу обувь, - просто, не оборачиваясь, ответила Люба.
- Зачем?
- За ненадобностью.
- Слышала взрыв? Что это было?
- Проделки Химика.
- Зачем? Там в этот час нет никого.
- Спроси у Химика.
- Идем посмотрим? – предложил Трубадур.
Только теперь Люба подняла глаза на своего мужчину. Взгляд, исполненный надеждой, тут же плеснул разочарованием. Трубадур понимал, чувствовал вину. Вину? За то, что не убил человека по заказу Любы? Но вина присутствовала, а еще была злость, возбуждение и какая-то коварная решимость.
- Вольфа он вернул? – спросила Люба.
Трубадур протянул разряженный револьвер, Люба равнодушно осмотрела восемь пустых камор и небрежно кинула пистолет на диван.
- Мы отправляемся за Стену, - сказал Трубадур.
- Конечно, - не спорила Люба. – Потому и жгу обувь. Хочешь меня?
- Хочу.
Люба встала, уперлась руками в стену, Трубадур задрал короткую зелень платья. Не было белья. Вошел резко, справился быстро. Вернее, не справился. Совсем не справился. Но Любе было все равно. Им обоим было все равно. В этом обувном чаду уходящего мира всем все было все равно.
Новой ночи дожидаться не стали. Трубадур тащил аккумулятор, тяжелевший с каждым шагом. Площадь у Ворот была окружена десятком воронок, словно могильщики искали тут свою добычу. Не нашли и ушли.
- Бухгалтер знал, - начал было Трубадур, но осекся: Люба пронзила его двумя иглами.
Нельзя было про Бухгалтера. Не объяснить Любе, что именно Бухгалтер разрядил аккумулятор, что он же устроил взрыв Мэрова огня, когда площадь была пуста. Такова была ненависть Любы к хозяину Анкетной башни. Его, Бухгалтера, винила Люба в еженощных штурмах Стены, том, что чери заперты на равнине. Любила Люба черей, не любила Люба Бухгалтера. Ненавидела. На нем собрала она все чувства, на которые способна женщина, собрала в черный пучок, как волосы на своей голове.
- Зачем нам мобиль? – спросил Трубадур еще через тысячу шагов.
- Нужен, - коротко ответила Люба.
Так и шла она в зеленом платье официантки, каблуки бросила в рюкзак, сменила их на мягкую походную обувь. Со спины казалась она безумно привлекательной, покачивания бедер – нестерпимо манящими. Желание снова накатило изумрудной волной.
- Потом, - ответила Люба, не оборачиваясь, женским чутьем распознав оценивающий взгляд самца. – Пока будем заряжать аккумулятор.
Солнце близилось к зениту. С тяжелым аккумулятором идти становилось мокро-потно-жарко.
- По дороге встретил Свистуна, - зачем-то вспомнил Трубадур.
- Свистуна?
- Того черя, что свистом подзывает собаку.
- Ты дал ему имя? - Люба впервые обернулась и впервые же за весь путь улыбнулась. Тихо, тепло, нежно. Как, бывало, улыбалась прежде. Может, она все-таки любила своего мужчину? Или любила то, что он дал имя черю?
Мобиль они нашли изрядно запыленным. Люба долго возилась с клеммами, очищала их от равнинного песка. Потом так же долго мыла руки теплой водой из бутыли.
- Как? – спросила она, закончив манипуляции.
Вместо ответа Трубадур положил ее животом на капот и долго, как ему казалось, целую вечность двигался в одном темпе. Вдалеке прожужжал мясной шершень. Один раз равнинная блоха совершила над ними затяжной прыжок, обдав спину Трубадура влажной порывно-ветряной прохладой.
Молчала Люба, молчал Трубадур. Это была совершенно безыскусная близость. За такой интим Шлюха не заработала бы и мелкой медной монеты. Но они не занимались интимом, не любили – они соединялись в едином танце, самом простом природном танце, с которого начиналось все и которым все закончится.
Потом мобиль завелся. У руля радугой перелились огни. Внутри корпуса ожили звуки. Пора было ехать – вечер уже тянул щупальца от Драконьего хвоста.
- Равнину создали Драконы, - сказал Трубадур, когда они почти достигли городской черты.
- Почему не зубастые куры? Или табун горных крабов? – спросила Люба.
«Так сказал Бухгалтер», - хотел было ответить Трубадур, но вовремя вспомнил, что это запретное имя.
- Остановимся перекусить, - сказала Люба. – В трактире «М». Там скоро начнут собираться почитатели.
- Вот их бы я хотел видеть меньше всего, - признался Трубадур.
- Химик и его компания чуть не разнесли в клочья всех черей на площади, - напомнила Люба. – Нужно понять, зачем им это нужно, и собираются ли повторять снова.
- Повторят, - сказал Трубадур без сомнений.
- Выходит, мы должны их остановить.
- С ножом и мачете? Против всех почитателей?
- Хромая блоха! – Люба вспомнила, что оставила пистолет на диване. – Тогда сначала вернемся домой.
И Люба так заложила руль, что Трубадур чуть не вывалился из мобиля.