Фотография взята из документальной
повести В. Е. Гиллера "Во имя жизни";
Л. Л. Туменюк в центре снимка.
Есть ли здесь его супруга, Надежда Даниловна,
к сожалению, не известно.
ЛЕОНИД ТУМЕНЮК. ХИРУРГ.
НЕ ДЕЛИЛИ НА РУССКИХ, УКРАИНЦЕВ, ЕВРЕЕВ, ГРУЗИН…
«И украинец, насмешливый Леонид Леонидович Туменюк», - первое упоминание о хирурге.
Вот его эмоциональная речь во время одного из профессиональных споров. Время действия: июль-август 1941 года. Место действия: г. Вязьма Смоленской области.
Именно там в то горячее время формировалось военное медицинское учреждение нового типа – сортировочный эвакуационный госпиталь (СЭГ) № 290 Западного фронта.
Один из хирургов госпиталя пытался убедить коллег, что:
«Неужели, вы в самом деле думаете, что в аду, в котором мы находимся здесь, под Вязьмой, можно думать о серьёзных операциях? Дай Бог, чтобы мы смогли оказать только самую срочную помощь.
Делать операции в вонючих подвалах, бараках, землянках, где под ногами хлюпает вода, не имея минимальных условий… Пока я ещё отвечаю за постановку хирургической помощи в госпитале, я считаю всё это абсурдом».
Тот хирург в дальнейшем не работал в СЭГе 290, но понять его было можно. За непродолжительное время во время вражеских бомбёжек в Вязьме погибло три врача и шесть медицинских сестёр; среди персонала также было много раненых. Он предлагал отправлять раненых в «Гжатск, или в Можайск; в крайнем случае – в московские госпитали и клиники».
Ему возражали. Врачам было ясно, что многие раненые, которым требовалась операция или иная неотложная медицинская помощь, умерли бы по дороге.
Из тех, кто возражал, был и Леонид Леонидович (из воспоминаний В. Е. Гиллера):
«По-вашему, раненых можно оперiровати тiлько там, де не бросають бомб, де е горяча вода, свiт, канализация та кафельний пол? – перешёл он на родной ему украинский язык».
К сожалению, в той части архива Совета ветеранов СЭГа 290 (общественной организации, а не медицинского учреждения – госпиталя. – Здесь и дальше в скобках мои пояснения – Л. П.-Б.) нет воспоминаний Л. Л. Туменюка или хотя бы его писем однополчанам. И анкеты его нет.
Но биография его яркая, насыщенная подвигами, как врача. Об этом дальше.
Бывал ли Леонид Леонидович на встречах ветеранов его родного госпиталя в Москве в День Победы, где жил после войны, пока не известно. Первая встреча «сэговцев» (так называли себя ветераны названного госпиталя) была в 1957 году. А с 1966 года они проводились каждый год.
Есть фотографии – свидетельства, что те фронтовики навечно вписаны в историю Великой Отечественной войны, как победители фашистской Германии и её многочисленных, добровольных союзников в войне против СССР.
В когорте победителей фашизма был и гражданин Советского Союза Леонид Леонидович Туменюк, классный хирург. В СЭГе 290 он был начальником отделения, принимавшем воинов с ранениями нижних конечностей. Есть подробности, в каком состоянии находились те ноги; что оставалось от их костей, суставов, мышц, сухожилий, кровеносных сосудов.
Леонид Туменюк относился к тем хирургам, которые не ампутировали ноги раненым, пока не были использованы последние шансы сохранить их в любом виде, только бы солдат или офицер мог ходить. Пусть – с костылём, палкой, но ходить.
Безусловно, нет никаких оснований упрекать хирургов, которые вынуждены ампутировать ноги и руки людям, получившим ранения или травмы. Если речь идёт о спасении жизни, то спасают жизнь.
Чтобы рассказать о Л. Туменюке, я воспользуюсь упоминаниями о нём его боевых товарищей; больше всего о нём в послевоенных книгах военврача, полковника медицинской службы, бессменного начальника СЭГа № 290 Вильяма Ефимовича Гиллера (1909-1981).
ДУША КОЛЛЕКТИВА
Из документальной повести В. Е. Гиллера «ВО ИМЯ ЖИЗНИ»:
«Уже первое знакомство с врачами госпиталя показало, что состав их очень неоднороден. Здесь были и врачи старшего поколения, заведующие большими хирургическими отделениями, имевшие свои, установившиеся взгляды; были и врачи помоложе, быстро воспринимавшие боевую обстановку, новейшие методы лечения раненых; были здесь и «зелёные» доктора, молодёжь, студенты пятых курсов, досрочно выпущенные в сорок первом году без всякого опыта самостоятельной работы, но готовые своротить горы.
Все они безотказно работали, принимая днём и ночью сотни, тысячи раненых.
Были среди них и участники боевых действий на озере Хасан, реке Халхин-Гол; кое-кому довелось штурмовать железобетон «линии Маннергейма».
И нейрохирург русский патриот Александр Архипович Шлыков, и украинец, насмешливый Леонид Леонидович Туменюк, и способный белорус Дима Солонович, и зауряд-врач грузин Ираклий Гоберидзе, и кадровый военный хирург еврей Иосиф Ионович Замчук – все они горели желанием возможно лучше выполнить свой долг».
Однополчане говорили, что Вильям Ефимович Гиллер и Леонид Леонидович Туменюк были друзьями. Именно – друзьями, а не только коллегами по совместной работе в СЭГе 290.
Позже, когда госпиталь вынужден будет дислоцироваться из занятой фашистами Вязьмы в Москву, Вильям Гиллер расскажет о собрании, на котором несколько сотрудников госпиталя будут принимать в кандидаты или в члены коммунистической партии.
Из названной повести (глава «Друзья-товарищи»):
«Ещё с Новоторжской (железнодорожная станция в районе г. Вязьмы) я хорошо узнал своих ближайших помощников и товарищей, и многих крепко, по-настоящему, полюбил.
Каждого, конечно, любил по-своему: Савинова – за его высокую принципиальность, благородство и чуткость к окружающим. Минина и Шура – за их неутомимость. Но больше всех, пожалуй, любил я Лёню Туменюка, прощая ему все слабости за широту души, за весёлый нрав, за постоянное стремление к новому.
Кажется, только недавно, в августе 1941 года, мы принимали Туменюка в кандидаты партии, а как изменился он за это время; как изменились, впрочем, все наши люди! Стал другим их характер, весь стиль жизни и мышления.
Я обвожу взглядом зал, где проходит партийное собрание: Лёню Туменюка и Шура переводят в члены партии».
(Савинов Георгий Трофимович – заместитель начальника СЭГа 290 по политической части; среди своих – комиссар; Минин Николай Иванович – хирург; из первых отрядов москвичей - народных ополченцев, с тяжёлым ранением попал в этот госпиталь в Вязьме, отказался уезжать в тыл и остался работать; Шур Моисей Яковлевич, ведущий хирург госпиталя.
Воспоминания о них опубликованы здесь же).
Даже из скупой информации о Леониде Туменюке, можно понять, что работать в названном госпитале хирург начал ещё в прифронтовом городе Вязьме летом 1941 года. «Кажется, только недавно, в августе 1941 года, мы принимали Туменюка в кандидаты партии», - вспоминал В. Е. Гиллер (см. выше). А в том августе госпиталь был в Вязьме, которую фашисты быстро превратили в развалины.
То, что Леонид Леонидович был в штате СЭГа 290 с первых дней (или – почти с первых) войны, подтверждает в своих воспоминаниях и хирург-стоматолог Надежда Архиповна Полушкина (1908-2005; по мужу – Герасина). Её рассказ о службе в госпитале также опубликован.
Она вспоминала:
«В этот период – с июня по октябрь 1941 года – СЭГ 290 выносил всю тяжесть по оказанию помощи солдатам и офицерам, получившим во время боёв самые различные ранения. Получалось, что госпиталь выполнял функции как фронтового, так и полевого…
Персонал нашего госпиталя постоянно пополнялся новыми медицинскими кадрами. Например, в том период в СЭГе 290 начал свою службу хирург Леонид Леонидович Туменюк».
Жаль, что об этом коллеге Надежда Полушкина больше ничего не написала. Они не могли не знать друг друга хорошо, потому что Надежда Архиповна работала в госпитале до 1944 года. И лишь в том году была направлена на другой фронт. Окончание войны встретила в Берлине и оружием мужа там салютовала Великой Победе над фашистской Германией и её сателлитами.
Замуж она вышла ещё в СЭГе 290. Её мужем стал Георгий Никитич Герасин, хирург, специалист по челюстно-лицевым ранениям. Чета Герасиных после войны жила в г. Саратове. Их сын выбрал другую профессию. А вот две его дочери – внучки Герасиных – стали врачами.
ТРЕВОЖНЫЕ ДНИ ОКТЯБРЯ
Вязьму непрерывно бомбила вражеская авиация; город превращался в руины; деревянные дома горели. Чтобы принимать раненых, размещать их, оперировать, делать разные медицинские процедуры, кормить, нужны были помещения с крышей.
Персонал госпиталя приспосабливал для этого всё, что ещё уцелело. Например, осушали подвалы разрушенных зданий, использовали цеха Вяземского маслозавода. Предприятие было эвакуировано в тыл. Потом ветераны СЭГа 290 вспоминали, что в тех цехах пахло сливочным маслом.
Переоборудовали также склады на железнодорожной станции Новоторжская; именно туда приходили санитарные поезда с ранеными, оттуда и отправляли раненых или в ближайшие медицинские учреждения, или в тыловые госпитали.
Осень в тот год была холодной. Штаб госпиталя не знал, как долго ему придётся работать в Вязьме; возможно, и зимой. Именно тогда его персонал начал рыть землянки, осушать и утеплять их, насколько это было возможно. Это была первая проба спрятать госпиталь под землю.
(А в марте-апреле 1943 года «сэговцы» вернутся вновь туда и в дремучем на ту пору Пыжовском лесу построят медицинский городок, способный принять и разместить до 5 тысяч раненых; но принимали больше).
Говорю здесь о землянках, чтобы было понятно, почему Л. Л. Туменюк оперировал в подземной операционной.
… 1941 год; 3-4 октября. Враг рвётся к Москве. Западный фронт вынужден отступать. А в СЭГ 290 поступает «лавина раненых». Ветераны госпиталя потом вспоминали, что по виду ран было понятно, что они «не подвергались своевременной хирургической обработке в медико- санитарных батальонах дивизий».
Раненым накладывали резиновый жгут, чтобы остановить кровотечение; раны были перевязаны наспех. Всё это говорило о том, что изменилась военная обстановка, что идёт отступление.
Ценнее свидетельств очевидцев нет ничего. Вот как вспоминал о тех днях В. Е. Гиллер:
«Кажется, в эту ночь никто в госпитале не ложился спать; наплыв раненых был столь огромный, что о сне не приходилось и думать. Сотни людей нуждались в экстренной операции; только со жгутами поступило не менее двенадцати человек.
Раненых клали уже вперемежку, не считаясь с профилем палат. Только бы спасти человека, только бы вырвать его у смерти!
Туменюк весь в поту и крови, стоял у операционного стола первой подземной операционной. Закончив одну операцию, он тут же переходил к другому столу, где его ожидал уже подготовленный ассистентом новый раненый.
Здесь было довольно тихо, звуки выстрелов были слышны только тогда, когда открывалась дверь. Уже часов в пять утра к нам приблизилась артиллерийская канонада, к которой примешивались частые залпы зениток и разрывы авиационных бомб».
Появилась угроза, что СЭГ 290 окажется в окружении фашистов. А на его территории скопилось около четырёх тысяч раненых, большинство из которых были в беспомощном состоянии. В опубликованных здесь воспоминаниях «сэговцев» есть подробности, какими путями и с каким трудом отправляли раненых в тыл.
В семь утра 8 октября 1941 года, когда госпиталь опустел, в сторону Москвы двинулся эшелон из тридцати машин разного типа. Он вывозил персонал и госпитальное имущество.
«БОДРИСЬ, ЛЁНЯ!»
Путь в Москву был долгим и трудным. На всём этом пути медработники оказывали помощь раненым, которые попадались даже на дорогах. И лишь 16 октября СЭГ 290 оказался в столице.
Двадцатого октября 1941 года в Москве и в прилегающих к городу районах было введено осадное положение.
Хорошо, что есть о прошлом воспоминания участников Великой Отечественной войны, как и В. Е. Гиллера. Люди рано или поздно покидают этот мир; разрушенное войнами восстанавливается. Остаются не тленными страницы книг – своеобразных летописей, полотна художников, кино- и фотохроника, документы, ордена и многое другое, что становится историей пережитого века.
А прошлое страны надо знать, поскольку планета Земля не стоит на месте; время от времени прошедшее возвращается.
Сначала в Москве оказались «разведчики» - штаб госпиталя, который должен был найти и осмотреть здания, предназначенные для размещения СЭГа 290 – госпиталя- гиганта.
Машина едет по старинной улице – Арбату.
Из документальной повести В. Е. Гиллера «Во имя жизни»:
«На улицах и перекрёстках Москвы баррикады и железобетонные укрепления; на балконах устанавливаются пулемёты. Окна закладываются кирпичом, мешками с песком, остаются только амбразуры для винтовок и пулемётов. Третий, четвёртый, пятый дом – та же картина…
Красная площадь… Блестят полированные глыбы красного и чёрного гранита Мавзолея Ленина. Серебрятся голубые ели. Тишина. Развевается красное полотнище Государственного флага.
Замедляем ход машины, бросаем жадные взгляды на Кремль. Нерушимо стоят кремлёвские стены. По-прежнему величественны Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский, призывающие на защиту Отечества. Кремлёвские куранты выбивают восемь часов утра.
Над Историческим музеем вырисовываются сизые аэростаты воздушного заграждения. И если на Красную площадь мы въезжали с чувством тревожного ожидания, то выезжали оттуда на улицу Горького (теперь – улица Тверская) в какой-то мере успокоенные».
СЭГ 290 размещается в Амбулаторном переулке в районе Сокола – в громадных многоэтажных корпусах госпиталя, эвакуированного в тыл страны. Едва разгрузили машины и определили, где какое отделение будет работать, как стали поступать раненые – не только с Западного, но и с других фронтов. Их привозили на машинах; легко раненые приходили сами.
Только за восемь часов работы в первый день поступило две тысячи триста человек, многие из которых нуждались в срочной операции. Медицинскую помощь оказывали и местным жителям, пострадавшим при вражеской бомбёжке.
На пятый день пребывания госпиталя в Москве начался ад. Фашистская авиация бомбила не просто город, а прицельно некоторые районы. Недалеко от СЭГа 290 проходила железная дорога – приманка для врага.
Посыпались бомбы и на корпуса госпиталя – три фугасных бомбы попали в главный корпус; несколько – во дворе. Рушились стены, выбило электричество. Суматоха, крики, стоны раненых…
Персонал спасал раненых. В тех громадных, казалось, хорошо благоустроенных, корпусах не было лифтов. С носилками трудно было спускаться по лестницам и добираться до бомбоубежища (не достроенного).
На одном из этажей начальник госпиталя увидел Леонида Туменюка, осветил его фонариком. Гимнастёрка хирурга была белой от осыпавшейся штукатурки, «губы нервно подёргивались; он был подавлен и хмур».
- У меня четверо убитых и шестеро раненых, - сказал Леонид Леонидович. – Убита Зинаида Павловна Орловская, тяжело ранен фельдшер из резерва; у сестры Долгушиной проникающее ранение грудной клетки. Бомба попала в угол здания. В перевязочной всё разбито.
Они пришли в перевязочное отделение. Остановились возле З. П. Орловской. «Её лицо застыло, рот был полуоткрыт, как будто она чего-то не договорила».
- Она в это время обезболивала раненого, - глухо сказал Л. Туменюк. – Такого товарища потерять…
Стены здания были с огромными трещинами, окна были выбиты и валялись на полу. В. Е. Гиллер во время той бомбёжки был контужен; какое-то время находился без сознания. Могло быть хуже, если бы стена здания не упала во двор, а рухнула внутрь, на Вильяма Ефимовича.
Торопливо уходя из перевязочного отделения, он сказал другу:
- Бодрись, Лёня!
- Проклятые фашисты! – прошептал Леонид Леонидович.
Бомбёжка привела в негодность корпуса госпиталя. Для ремонта не было времени. И тогда для СЭГа 290 нашли другой район – старинное Лефортово – любимое место русского императора Петра Первого. Именно по его решению, в Лефортово был открыт первый большой военный госпиталь. И затем он не менял свой профиль. В начале Великой Отечественной войны работавший там госпиталь был эвакуирован в тыл.
Его корпуса и занял СЭГ 290. И проработал там до марта 1943 года.
Свидетель самоотверженной работы его персонала (не только медицинского) по спасению раненных советских воинов – Мемориальная доска на одном из корпусов ныне здравствующего там Главного военного клинического госпиталя имени академика Н. Н. Бурденко.
По информации СМИ, сейчас туда поступают на лечение россияне, получившие ранения в ходе спецоперации в Донбассе, а также военнослужащие, вызволенные из плена.
«ДЕВОЧКИ, ВАМ НА ВСЮ ВОЙНУ СЛЁЗ НЕ ХВАТИТ»
Леонида Леонидовича также вспоминала Валентина Владимировна Терёшкина (по мужу – Зиновьева), хирург с большим опытом работы во время военных событий (Польша, Финляндия) ещё до начала Великой Отечественной войны.
Со второй половины ноября 1941 и до весны 1944 гг. она работала в отделении для раненых с открытыми переломами костей, суставов и повреждением магистральных сосудов нижних конечностей. В одном из корпусов в Лефортово оно занимало два этажа. Начальником отделения был Л. Туменюк.
Валентина Владимировна написала о пережитом во время войны, об однополчанах, о всех этапах фронтовых путей СЭГа 290 в «Воспоминаниях военного хирурга». Этот её эмоциональный труд можно назвать документальной повестью. Он опубликован здесь же. Жаль, что без фотографий разного времени.
Хирург не скрывала, что было много смертей среди раненых (обожжённых, обмороженных, больных). И всякий раз медработники не могли сдержать слёз, увидев, что все их усилия спасти воина, не помогли.
Она рассказала о смерти молодого бойца Вани Иваншина. Ему сделали операцию и всё говорило о том, что он будет жить. Но поднялась температура, вспыхнула газовая гангрена. Умирал паренёк в сознании.
«Я и дежурные, - вспоминала Валентина Владимировна, - плакали горькими слезами, собравшись в перевязочной. Пришёл начальник отделения Туменюк. «Девочки, вам на всю войну слёз не хватит», - сказал».
Без сомнения, и Леонид Леонидович был очень расстроен.
Невозможно сравнить те средства (медикаментозные, медицинское оборудование), которыми располагают современные врачи, с тем, чем пользовались их коллеги в годы Великой Отечественной войны.
Это видно и на примере СЭГа 290. Госпиталь был ещё и научно-практическим полигоном, если можно так выразиться. Там проводили научные конференции, на которые съезжались врачи с других фронтов, учёные разного профиля; там обучали практическим навыкам молодых, «зелёных», врачей; апробировали новые средства лечения и разные рацпредложения.
Не было антибиотиков (хотя пенициллин к тому времени уже появился) и других подобного действия лекарств. Но, как говорят, советские специалисты не ждали манны небесной, а искали.
Это было в 1941 году, вскоре после того, как СЭГ 290 развернулся в Лефортово. В. Е. Гиллер вспоминал, как в госпиталь однажды вечером, «в полной темноте», приехал главный хирург Западного фронта, профессор Станислав Иосифович Банайтис.
- Вот вам список, - сказал профессор начальнику госпиталя, - велите выяснить, прибыли ли к вам эти раненые; если они ещё не отправлены, покажите мне их. По моему указанию в трёх медико-санитарных батальонах после операций в их раны засыпали стрептоцид или сульфидин.
Кроме того, давали им ещё и внутрь. Там их держали четверо-пятеро суток, а потом отправили в ваш госпиталь. Здесь надо продолжить наблюдение над ними.
- Недавно Лейцен делал у нас сообщение по этому же поводу, - ответил В. Е. Гиллер, - и весьма положительно отзывался об этих препаратах. Он так прямо и заявил, что сульфамиды – величайшее достижение советской науки.
С. И. Банайтис подчеркнул, что «надо ещё много наблюдений и наблюдений», чтобы убедиться в эффективности нового средства лечения.
(Лейцен, начальник анаэробного отделения (газовая инфекция и др.). К сожалению, имя и отчество пока не известны).
Потом профессор и начальник госпиталя отправились посмотреть разные отделения. Дошли до отделения Л. Л. Туменюка. Несмотря на позднее время, дверь часто открывалась – входили санитары с носилками. Поражала большая «светлая зала в виде подковы». Вся она была заполнена носилками с ранеными.
Работа кипела! Там священнодействовали лучшие травматологи, специалисты по костной хирургии.
Леонид Леонидович, увидев Станислава Иосифовича, поблагодарил его за присланный металлоискатель.
А дальше пошёл разговор о гипсе. Узнав, что в отделении, куда поступают с различными ранениями нижних конечностей, в наличии тридцать-сорок килограммов гипса, профессор чуть ли не рассмеялся:
- Это для вашей-то махины! Да это же капля в море! Вам нужны гипсовые горы, тонны гипса в сутки. То, что вы теперь делаете, если хотите знать, шаг назад. Удивительно, как одни и те же ошибки повторяются в начале каждой войны.
Я ещё мог до известной степени найти этому оправдание в Новоторжской. А чего вам здесь, в Москве, не хватает? Чего вы ждёте? Особых указаний свыше? У вас я насчитал десятки раненых в бедро, которым смело можно накладывать глухую гипсовую повязку…
Чтобы с завтрашнего дня были организованы гипсовые бригады, сушилки для раненых с гипсовыми повязками. Мы одними гипсовыми повязками спасём не одну сотню ног у наших героев.
ОТСТУПЛЕНИЕ РАДИ ИНТЕРЕСНОЙ ИНФОРМАЦИИ.
«Леонид Леонидович, увидев Станислава Иосифовича, поблагодарил его за присланный металлоискатель» - об этом см. выше. Зачем в хирургии металлоискатель, понятно. Кроме упоминания здесь об этом техническом средстве поиска пуль, осколков в телах раненых, больше о нём я не встречала в воспоминаниях «сэговцев».
В одной из газет (наверное, это «ТЕЛЕК») в материале «Женщины-учёные» я прочитала об открытии Александры Андреевны Глаголевой-Аркадьевой (1884-1945). Родилась в Тульской губернии. Первая в России женщина-физик, профессор. Ей же первой было разрешено читать лекции в Московском университете (с 1930 г.).
В «Советском энциклопедическом словаре» написано: «Создала так называемый массовый излучатель (1922 г.), с помощью которого получила электромагнитные волны длиной от 5 см до 82 мкм».
В 1916 году Александра Андреевна «сконструировала первый рентгеностереометр – прибор для измерения глубины залегания пуль и осколков снарядов у раненых».
ОН И ЕГО НАДЕЖДА ДАНИЛОВНА
В СЭГе 290 работало немало супружеских пар. Были и с довоенным супружеским стажем. Об этом я сужу по анкетам ветеранов госпиталя. Были супруги – повара; кто-то работал в ремонтных и швейных мастерских; в подразделениях, занятых снабжением медикаментами, перевязочными материалами, а также продовольствием. Больше всего их было среди медицинского персонала.
Лишь один пример. Все годы войны служили верой и правдой народу и стране ведущий нейрохирург госпиталя Александр Архипович Шлыков и его жена Басса Давыдовна Шлыкова, хирург-окулист. Они делали тончайшие операции, требующие ювелирной точности.
Вновь возвращаюсь к воспоминаниям В. Е. Гиллера. В своих книгах о работе в госпитале, о боевых товарищах Вильям Ефимович лишь мельком что-то рассказал о их личной жизни.
Например, вспоминания Леонида Туменюка, написал, что в редкие часы передышки, когда госпиталь находился в 1941 году ещё в Вязьме, его и других врачей тянуло «наведаться в землянку Туменюков».
Туменюков, а не Туменюка! Потому что в госпитале работала и жена хирурга Надежда Даниловна. О её профессии ничего не известно. Работала в отделении супруга.
И дальше: «Приятно было смотреть на эту дружную супружескую пару, которая пронесла через долгие годы своё чувство друг к другу… Нас тянуло зайти к ним, выпить стакан - другой крепкого чая, побалагурить».
Именно из документальной повести «Во имя жизни» становится известно, что Леонид Леонидович начинал работать, как военный хирург, ещё до Великой Отечественной войны.
В передаче В. Е. Гиллера вот такое признание Леонида Леонидовича:
«Знаете ли вы, почему со мной неотлучно ездит моя жена Надежда Даниловна? Потому что любит меня. Куда бы я не поехал, она всюду со мной! На финском фронте была. В советско-польской кампании была. И, как говорят, в Одессе, теперь обратно со мной.
Вы думаете, нас не пробовали развести по разным отделениям? Ха-ха-ха, - засмеялся он звонко. – Пробовали. А что получилось? Как начнётся бомбёжка, она всё бросает и бежит ко мне с криком: «Лёня, Лёня, где ты?». Вона какое дело!».
На таких коротких посиделках врачи и чай пили, и пели. На гитаре играл комиссар Георгий Савинов, на мандолине - начальник госпиталя Вильям Гиллер, а Леонид Туменюк «исполнял украинские песни своим глубоким приятным басом».
Случалось, что и в пляс пускались, особенно, когда появлялась информация, что Красная Армия наступает на врага, освобождает города и деревни от фашистов.
Не один раз случалось, в том числе и в Москве, когда короткие отдыхи врачей, собравшихся у Туменюков, прерывались криком Надежды Даниловны: «Гасите свет! Бомбят!».
Позже, уже в Москве, в госпитале появится свой небольшой оркестр; будет развиваться то, что называют художественной самодеятельностью. Как-нибудь я расскажу об этом.
Где на Украине жил Л. Туменюк? По его словам, десяток лет он прожил на Гопри: «Гопри – це Голая пристань недалеко от Запорожья, но местные жители не любят этого названия и для благозвучия переименовали Голую пристань на Гопри».
Из «Советского энциклопедического словаря» (выпуск 1983 г.): «Голая пристань, г. (с 1958) в Херсонской области, на реке Конка (рукав Днепра). Пищевая промышленность. Вблизи – бальнеогрязевой курорт Гопри».
Возможно, именно в медицинской части курорта Гопри Леонид Леонидович работал; там же и «десяток лет прожил».
Хирург глазами тех, кто его знал: работяга редкий, неутомимый, отзывчивый, бесстрашный. Раненые в нём души не чаяли. В быту шумливый, говорун, запевала и плясун, остряк и шутник. Душа их дружного коллектива!
Как он выглядел? Из воспоминаний В. Е. Гиллера: «Для своих сорока пяти лет Туменюк хорошо сохранился; на вид ему можно было дать не более тридцати пяти. Коренастый, с сильно развитой мускулатурой и коротко стриженной головой на массивной шее, он обладал неиссякаемым источником украинского остроумия».
Видимо, родился Леонид Леонидович в самом начале ХХ века.
ПОБЕДУ ВСТРЕТИЛ В ВОСТОЧНОЙ ПРУССИИ
В середине марта 1943 года персонал госпиталя вновь погрузил всё своё имущество на машины и выехал из Москвы. Получился огромный обоз. Госпиталь выдвигался вслед за Западным фронтом. Красная Армия погнала фашистов на запад.
Ещё до этого штаб СЭГа выезжал на место предполагаемой дислокации. Санитарное управление фронта решило, что госпиталю лучше вернуться вновь в Вязьму. Поскольку город и всё окрест него было разрушено, сгорело, появился план спрятать госпиталь – ради безопасности персонала и раненых – под землю в Пыжовском лесу (недалеко от Вязьмы и железнодорожной станции Новоторжская).
Возможно, он был единственным подземным госпиталем за все годы Великой Отечественной войны. По масштабу – точно один.
За март-апрель 1943 года, в основном силами персонала, был построен подземный медицинский городок со всеми службами, необходимыми для приёма и оказания помощи раненым (обмороженным, обожжённым, контуженным, больным).
Техники не было. Я встречала упоминание об одном небольшом тракторе. Получилось, что основная «техника» - ноги, руки, спины, плечи. Большая часть тех строителей – женщины: врачи, медицинские сёстры, санитарные дружинницы, прачки, повара, швеи…
В воспоминаниях многих «сэговцев» есть рассказы, как валили лес, тащили его на лесопилку; как холодно было в палатках; как хлюпала вода в сапогах. И хотелось есть! Из-за распутицы машины, доставляющее разное, в том числе и продукты, застревали в снегу и грязи.
Потом, конечно, жизнь в госпитале наладилась. В мае 1943 года начали поступать раненые.
Работал Леонид Туменюк в том подземном городке, который свои называли «Пыжградом»? Или остался в Москве? Или был направлен на другой фронт? Военные медработники подчиняются уставу. Куда направляют служить, туда и едут.
В «Пыжграде» Леонид Леонидович и строил, и работал. Я нашла подтверждение этому в другой книге В. Е. Гиллера «И снова в бой…». В главе «Вместо эпилога» Вильям Ефимович написал, как он в 1965 году с группой однополчан приехал в Пыжовский лес:
«Ведь именно Пыжовка осталась для меня самым дорогим воспоминанием наших военных странствий... По обоим сторонам дороги тянутся ряды тополей, посаженных нашими медицинскими сёстрами… Вхожу в лес. Буйная трава цепляется за ноги.
Места вокруг становятся всё более знакомыми. Кажется, именно здесь было отделение Туменюка, а здесь – Шлыкова и Халистова… Там стоял клуб, тут - водокачка. Но об этом сейчас можно только догадываться. Кругом густой лес. Нигде нет и намёка на землянки».
И в книге «И снова в бой…» В. Е. Гиллер несколько раз упоминает своего друга Лёню Туменюка. Правда, без больших подробностей. Это можно понять.
Персонал СЭГа 290 – это от 1000 до 1500 человек (зависело от ситуации на фронте): медработники разного профиля, политруки, большая авторота санитарных машин, электрики, ремонтники, «снабженцы», повара (список длинный). Если бы начальник госпиталя решил рассказать обо всех и о каждом дне работы госпиталя, то получилась бы маленькая библиотека.
В июне 1944 года они простились с «Пыжградом»; Пыжовский лес становился глубоким тылом. Следующая остановка госпиталя – железнодорожная станция Гусиново (Смоленская область). Развернули палаточный городок. Идут тяжёлые бои; беспрерывные бомбёжки вражеской авиации; много раненых.
Л. Л. Туменюк удивлён тому, что «поступавшие раненые в подавляющем большинстве не получили почти никакой хирургической помощи в медсанбатах». Оказалось, что значительная часть армейских полевых госпиталей командование фронта держало в резерве, ближе к войскам – готовился прорыв фронта. Здесь СЭГ находился недолго.
Потом была столица Белоруссии – Минск. Там персонал госпиталя лишь чудом не погиб.
Из книги «И снова в бой…»:
«Мы не сразу обратили внимание на то, что раненые начали поступать к нам без надлежащей хирургической обработки, наскоро перевязанные, в простейших шинах, многие без медицинских карточек. Привозили их на самом разнообразном транспорте – на крестьянских подводах, бронетранспортёрах.
- Вы думаете, их привозят с переднего края? – сказал мне Туменюк. – Ничего подобного! Говорят, что идёт бой с гитлеровцами, которые прорываются к Минску со стороны Могилёва…
Пленные немцы рассказывают: якобы, получен приказ пробиться к Минску, во что бы то ни стало, потому что городом овладела не Красная Армия, а партизаны, которых легко выбить.
Есть подробности о том, что большая группа фашистов направлялась туда в Минске, где развернулся СЭГ 290. Защитили госпиталь то ли воинская часть, то ли отряд белорусских партизан.
Потом были Вильнюс, Каунас, Восточная Пруссия: Бартенштайн, Хайлигенбайль, Тапиау, Кёнигсберг и не только они. Красная Армия ведёт тяжёлые бои. Много погибших и раненых.
Из тех событий такая подробность: в Хайлигенбайле открыли филиал СЭГа 290; среди хирургов, которые там организовывали приём раненых и оперировали, был и Леонид Туменюк.
Госпиталь в Тапиау. Взят Берлин. Победа!
«В ночь на 8 мая 1945 года, - вспоминал В. Е. Гиллер, - мы проснулись от оглушительной пальбы. В один миг огромный двор наполнился полуодетыми людьми. Здесь были и раненые, и сотрудники госпиталя. Это был салют Победы! Гитлеровская Германия капитулировала!».
В Тапиау в госпиталь поступали раненые, но «уже небольшими партиями». Зато увеличился поток больных фронтовиков. У кого-то обострились старые недуги, а кто-то заболел на фронте. Пока шла война было не до них.
На двери отделения Леонида Туменюка появилась новая табличка «Приём больных».
НА КАРТИНЕ ХУДОЖНИКА ДОЛГОВА
Жаль, что пока я не могу назвать боевые награды хирурга. На опубликованной здесь фотографии, возможно, Орден Красной Звезды. А ещё Леонид Леонидович есть на полотне художника.
История этого полотна, а также большого количества портретов и рисунков персонала (не только медицинского) и раненых СЭГа 290, очень интересная. В январе 1942 года, когда госпиталь работал в Москве, в Лефортово, шефство над ним взяли художники и скульпторы МОСХа (Московское отделение союза художников СССР).
Из коллекции их работ не один раз устраивали выставки в клубе госпиталя.
Здесь была и картина московского художника Филиппа Ивановича Долгова (о нём воспоминания также опубликованы).
В. Е. Гиллер, рассказывая об одной из таких выставок, написал в повести «Во имя жизни»:
«Неотразимое впечатление на зрителей производила картина, выполненная художником Долговым: консультация хирургов в большой солнечной палате. Ему удалось с необычайной силой передать внешнее сходство Минина, Шура, Халистова, Туменюка, сестры Пирожниковой, внутреннюю силу их духа, решимость, направленную на спасение человеческой жизни.
Вся картина создаёт потрясающее впечатление – рана тяжка… но жизнь твоя в верных руках».
Где находится картина? Была в Третьяковской галерее в Москве. Возможно, и сейчас она там. Пишу «возможно», потому что в Советском Союзе из больших картинных галерей, музеев, включая московские, передавали в такие же центры культуры разные картины (скульптуры и прочее) союзных республик, входящих в СССР. Поэтому работы многих московских художников находятся теперь в республиках, ставших государствами.
В архиве Совета ветеранов СЭГа 290 сохранились письма председателей этой общественной организации к директорам (менялись) Третьяковской галереи. Просили лишь фотографию той картины. Ответа не было. Остаётся лишь надеяться, что картина жива и будет когда-нибудь выставлена.
Вот такая яркая, героическая биография украинца Леонида Леонидовича Туменюка. Более четырёх лет простоял хирург у операционного стола. Уверена, что его выжившие пациенты потом молились за его здоровье и благополучие.
Где жили Леонид Леонидович и Надежда Даниловна Туменюки после войны, не известно. Возможно, в г. Гопри.
Надеюсь, что откликнется кто-то из их родных. Такие случаи здесь есть.
--------------------- ------------------- -----------------------
Мне приходится повторять некоторые эпизоды из работы госпиталя, называть фамилии – уже где-то названные. В книге подобное не уместно. А в отдельных очерках необходимо, иначе что-то будет не понятно.
На опубликованной фотографии, вероятно, далеко не весь персонал отделения Л. Л. Туменюка.
17 января 2023 года