Жаркое сухое лето никак не хотело сдавать свои права. Горячий ветер гонял по улицам пыль, которая проникала повсюду: резала глаза, оседала на волосах и коже, даже хрустела на зубах. Начавшие желтеть деревья, улицы, дома, железная дорога, люди - все ждали дождей, а их все не было. Единственным заметным проявлением осени было то, что вечерами уже темнело все раньше и раньше.
Многие поговаривали, что такая погода в это время года - не к добру, что природа ждет жертвы, и что для того, чтобы пошли, наконец, дожди, должно случиться что-то страшное.
Вечерняя электричка почти опустела на крупной станции. Оставшиеся пассажиры расселись поудобнее. Кто-то тихо переговаривался, кто-то дремал. Утомленные рабочим днем, бесконечной жарой и дорогой, люди мечтали только о том, как бы поскорее попасть домой.
Две пожилые женщины обмахивались сложенными газетками.
- Господне наказание это... - вздохнула одна, - Еще мамка моя рассказывала: когда в природе что-то такое делается, это к беде. Мор начнется, или неурожай случится.
- Батюшка в нашей церкви сказал, неправда это. Сказал, молиться надо о дожде. - заметила вторая.
- Молодой, небось? Батюшка-то? Молодые-то - они чего знают? А народ веками замечал!
На следующей станции в вагон въехал безногий мужчина. Въехал он на низенькой самодельной тележке, отталкиваясь двумя деревяшками.
На вид ему можно было дать и тридцать, и пятьдесят лет. Седеющие волосы и борода делали его похожим на старика, а ясные, глядящие прямо и весело, глаза - на совсем еще молодого человека.
- Ээээх, расступись, честной народ! Царь по улице идет! - зычным голосом начал безногий.
Люди сонно зашевелились, кто-то недовольно обернулся, раздосадованный тем, что ему помешали спать, кто-то смущенно отвел глаза, кто-то полез в кошелек за мелочью.
В этот момент с ближайшего к выходу сиденья сорвался паренек, и едва не сбив безногого, выскочил из вагона - видимо, чуть не проспал свою остановку.
- Эй, ты! - весело закричал ему вдогонку безногий, - Возьми глаза в зубы! В другой раз поймаю - уши надеру!
Такая угроза, прозвучавшая из уст безногого человека, немного взбодрила пассажиров. Люди хоть и вяло, но заулыбались.
Какая-то задремавшая старушка открыла глаза и непонимающе огляделась.
- Ишь, горластый! - накинулась она на безногого, - Разорался, весь сон мне перебил!.. А какая это станция была?.. Ох, ты! Да мне ж на следующей выходить, чуть не проспала!.. Спасибо тебе, голубчик, разбудил меня своим голосиной.
- Доедешь, мать, доедешь! - засмеялся тот, и видя, что старушка засобиралась, протянул ей руку, - Обопрись о меня, мать, встать помогу.
- Обопрусь о тебя - так оба и завалимся! - с сомнением отмахнулась старушка.
- Не боись, удержу!
Старуха оперлась о протянутую руку, и мужчина легко поднял ее и поддержал, пока она вытаскивала свою сумку.
- Ишь, ручищи-то у тебя! - сказала старуха, - Будто железные! Где ж ты, богатырь, ноги-то потерял?
Безногий снова засмеялся, показывая крепкие белые зубы:
- Что ноги, мать? Без голов живут, и то хлеб жевать умудряются!
Он медленно продвигался по вагону на своей тележке, ненавязчиво останавливаясь возле каждой лавочки и балагуря с каждым. Его шутки, пересыпанные матерком, вызывали смех. Чувствовалось, что он не повторяет заученные прибаутки, а придумывает их на ходу, легко и с удовольствием. Постепенно его хорошее настроение передалось и пассажирам. На безногого уже не оглядывались с недовольством, а наоборот, тянули шеи и прислушивались к тому, что еще он скажет.
Он проехал так больше половины вагона, когда из тамбура в него ввалились три подвыпивших молодых человека. Они о чем-то ожесточенно спорили, громко ругались, видно было, что их ссора началась уже давно. Завязалась потасовка.
Сидящие на том конце вагона люди поспешно вскакивали со своих мест.
Раздались взволнованные голоса:
- Милицию бы вызвать!
- Надоели эти пьяные!
- Да что ж за день такой сегодня!
Дерущиеся то падали в проход, то вскакивали, толкали друг-друга, размахивали кулаками. Кто на кого нападал и кто кого защищал, было не разобрать. Вдруг в руках одного из молодчиков блеснул нож.
Народ отхлынул в другую часть вагона. Кто-то из женщин вскрикнул, кто-то поспешил выскочить в тамбур. Безногий оказался один, в паре метров от дерущихся.
Вдруг он поднял руки и раскинул их, будто бы для объятия.
- Эй, сопляки! - загремел его голос. И весь вагон, все сразу замолчали, словно давая ему слово, словно прячась за его спиной.
Дерущиеся молодчики тоже на секунду замерли и обернулись. Обращение, голос, а главное - смех, звучащий в нем, были настолько необычны, что привели их в замешательство.
- Эээх, был бы я такой, как вы - молодой, здоровый и сильный, знаете, что бы я сделал? - продолжал безногий.
- Н-ну?.. - хмыкнул один из молодчиков.
- Одной рукой, - безногий рубанул воздух правой, - набил бы вам троим морррды! А второй, - он взмахнул левой, - налил бы всем троим миррровую! И сам бы с вами накатил!
Несколько секунд стояла тишина, а потом раздался такой взрыв смеха, что заглушил и стук колес, и голос, объявляющий остановку, и свисток локомотива. Все разом - и испуганные потревоженные пассажиры, и подвыпившие молодые люди - вдруг почувствовали, что драка, грозившая перерасти в поножовщину, закончилась мирно.
Недавние драчуны будто очнулись. Они расселись на лавки, как-то смущенно переглядываясь.
- Все, мужики, спокойно!
- Хорош, хорош, завтра потолкуем.
- Сидим тихо, а то заберут.
Безногий подъехал к ним, и они о чем-то заговорили. Через несколько остановок он попрощался, пожав каждому руку, и никто не заметил, как он сунул в карман подобранный на полу нож.
Безногий высадился на остановке в маленьком дачном поселке. На перроне из всей электрички оказался только он один - дачный сезон уже давно закончился.
Он подождал, пока отъедет электричка, а затем медленно направился к съезду с перрона. На полпути он остановился, вытащил из кармана нож, со всей силы ударил им об асфальт и закинул обломки в кусты.
В этот самый момент неожиданно подул холодный пронизывающий ветер и на горячий перрон упали первые долгожданные капли, а потом еще, и еще, и вот уже настоящий осенний ливень набирал силу!
Безногий задрал голову, подставляя лицо под холодные струи, и долго так стоял, молча, неподвижно, а потом поднял к небу обе руки, как только что в вагоне, и прокричал:
- Ээээх! Хорошо-то как! Господи, как хорошо-то! - он засмеялся искренне и радостно, и с силой оттолкнувшись своими деревяшками, покатил к съезду.