24.
Буква «М» над входом в трактир напоминала притаившегося в ожидании добычи мышелова – растопыренные лапы, поросшие мехом облезшей краски, обвисшее желтое брюхо, вздыбленные острые суставы. Изнутри не доносилось ни звука, но по неясным темным движениям за окнами можно было понять, что заведение уже открыто.
- Дай мне пистолет, - Люба требовательно протянула руку.
- Вольфу и в жилетке уютно, - отказал Трубадур.
- Решил в мужчину поиграть? Не заиграйся только. Не спутай границы: разберись, где кончаются игры и внезапно начинается жизнь.
Не узнавал Трубадур свою женщину. Оказывается, вот такой она может быть – грубой, нечуткой, ехидной, резкой. Словно чужой человек бесновался рядом, и этот человек Трубадуру не нравился.
В трактире было малолюдно. Два посетителя сидели за разными столиками, оба потягивали эль. Лица их были смутно знакомы, как, собственно, лица всех немногочисленных горожан. Достаточно было нескольких дней, чтобы хоть мельком увидеть в Городе каждого жителя. Видимо, эти двое были из тех, кто приходили и приходят сюда за последней кружкой эля перед переходом. Пили, набирались решимости сделать через час-другой шаг за Радужную Стену.
Хозяин улыбнулся посетителям приветливо и равнодушно. Вполне вероятно, что он видит их сегодня в последний раз. Сотворив пальцами знак, который поймет каждый Трактирщик в любом селении вдоль Немого хребта, Люба попросила пару кружек и заняла столик у входа. Трубадур рассчитался у стойки, взял обе кружки на одну руку и сел напротив, спиной к двери. Пили молча, ждали. Ждали недолго – на полкружки.
Уже на подходе новые гости дали о себе знать. Гул голосов приближался, монотонное «бу-бу-бу» распадалось на отдельные слова, фразы, тишину разрезали пронзительные возгласы, визгливые короткие залпы смеха. Компания наверняка заправилась по дороге и в трактир направлялась уже в изрядно приподнятом настроении. Вполне вероятно, что не обошлось без особых таблеток Химика.
Скоро двери распахнулись, пропуская новых визитеров. Их оказалось не по заявленному шуму мало – полдюжины человек. Четверо мужчин, две женщины. Не было среди них ни Химика, ни Жены Пастуха, большинство – вовсе не знакомые, очевидно, Агрономы да Пастухи, живущие на ферме. Зато были двое знакомцев - Жердь и Курица. Последний вообще не обратил на Любу и Трубадура никакого внимания, сразу проследовал к стойке. Жердь зацепился взглядом, ухмыльнулся криво и попытался пройти мимо. Но Люба не дала – встала в проходе между столиками, перегородила дорогу.
- Где Химик? – сухо задала вопрос.
- А почем мне знать? – Жердь улыбнулся шире, его товарищи проявили интерес к беседе, собрались вокруг, Жердь чувствовал поддержку, вел себя нагло. – Тебе надо, ты и ищи.
- Пусть вернет мое, - потребовала Люба.
- К нему и обращайся, - Жердь сложился в пояснице так, что его ухмыляющееся лицо приблизилось вплотную к лицу Любы, та поморщилась. – Если брал – так вернет. А если не вернет – значит, не брал.
Жердь довольно грубо отстранил девушку и двинулся к стойке. Курица засмеялся, что показалось Трубадуру обидным. Остальные спутники также прониклись весельем. Трубадур обвел злым взглядом чужую компанию. Назревала ссора, но нетрезвые фермеры пока еще этого не поняли. Далее все произошло в одно мгновение, Трубадур даже не успел заметить Любиной хитрости. Девушка как бы растерянно обратилась к своему мужчине, прильнула к его груди, словно в поисках поддержки, а в следующий миг уже стояла в проходе, направив в спину Жерди ствол револьвера. Трубадур так и не понял, когда она успела легким движением выхватить пистолет из кармана его жилетки.
Жердь все еще не уразумел, насколько серьезной была ситуация. Он обернулся, протянул руку и тронул кончик ствола указательным пальцем.
- Не знаю, почему Химик испугался этой штуки, - пренебрежительно сказал он, - но меня эта железка не впечатляет. И другу своему скажи, чтобы не теребил рукоять мачете. Шли бы вы из нашего трактира к Ворчуну. Здесь собираются серьезные люди. Или ты разучилась ходить пешком? Что, непривычно? На поломанном мобиле, как прежде, по Городу не прокатишь?
- Откуда ты знаешь про поломанный мобиль? – холодно спросила Люба.
- Пошла вон, стерва! – рявкнул Жердь, и раздался выстрел.
Жердь валялся по полу, истошно вопя и поскуливая от боли. Люба прострелила ему ступню правой ноги. Трубадур метнулся к девушке, чтобы забрать пистолет, но Люба обожгла его таким раскаленно-стальным взглядом, что Трубадур благоразумно отступил. Люба стояла на одном колене, уперев его в грудь раненому противнику. Ствол Вольфа рыскал от одного глаза Жерди к другому.
- Где Химик? – повторяла Люба вновь и вновь. – Где аккумулятор?
- Мне больно! Тварь! Понос броневепря! Беззубая пиявка! Завтрак могильщика! – не прекращая, ругался Жердь.
- Починю мобиль, свожу тебя к Лекарю. Наложишь мазь, через пять-шесть дней заживет, - успокаивала Люба и монотонно повторяла вновь:
- Где Химик? Где мой аккумулятор?
Трактирщик прибежал с таблетками и кружкой эля, но Люба не давала Трактирщику облегчить страдания своей жертвы. Взволнованная публика роптала, но толпилась на безопасном отдалении. Словно два Трубадура задорно веселили посетителей зрелищными сценками историй из жизни героев до всех Эпох.
- Уже поздно! – сдался наконец Жердь. – Все равно не успеете. Вали на площадь! Химик там. Жена Пастуха тоже там.
- Зачем Химику понадобился на площади мой аккумулятор? – не отставала Люба.
Тут Жердь взвыл особенно пронзительно, выругался длинно и грязно. За него вступился Курица, но обратиться к Любе не решился, поэтому дергал Трубадура сзади за карман жилетки и говорил быстро и жалобно сквозь бородку, словно оправдываясь:
- Не знает он. Химик и Жена Пастуха ничего нам не объясняли. Сами колдовали над какими-то бочками в амбаре. Мне Химик поручил следить за вашим возвращением. Когда вы притопали без мобиля, обрадовался. С рассветом мы вдвоем легко отыскали мобиль на равнине, выкрутили тяжелый ящик, притащили на площадь. Туда же перекатили бочки. Химик остался у Ворот, возится с проволокой, тянет от бочки к бочке.
- Зачем? – спросила Люба.
- Не знаю, - сквозь зубы прохрипел Жердь. – Сказал, что Мэр будет очень нами доволен.
- Все-таки измыслили какую-то мерзость! – прошипела Люба и в один прыжок оказалась у дверей трактира.
Пока Трактирщик закидывал раненого таблетками и отпаивал элем, пока Курица и другие посетители озадаченно гудели, суетились и толпились вокруг «тела», Трубадур счел правильным сбежать вслед за Любой. Не было Трубадуру никакого дела до проделок Химика и его компании, не разделял Трубадур пылкого Любиного интереса к бочкам, проволоке и похищенному аккумулятору. Всю жизнь свою (за минусом сожранных памятью детских лет) топал Трубадур по равнине, полагался на профессию, ноги и старый нож с потемневшей рукоятью, и знать не знал никаких мобилей. Бестолковой казалась ему вся эта трактирная суета с выстрелами, кровью, болью и выколачиванием непонятных признаний. Надеялся Трубадур найти в Городе мечту, покой, еду, питье, жизнь безбедную и счастье вечное, а нашел женщину, которая втянула его в суматошную историю, где он был то ли благородным героем, то ли коварным демоном.
За стенами трактира уже переливалась радугой Стена. Луна взобралась на вечернее дежурство в небе. Вдоль сияния, удаляясь, забавно прыгала маленькая фигурка – Люба, не дожидаясь Трубадура, мчалась к площади. Трубадур устремился за девушкой, на ходу приноравливая дыхание к ритму бега. После пеших переходов и щедрых возлияний бег давался тяжело. При попытке ускориться руки и ноги начинали двигаться вразнобой, в боку кололо и тянуло, а вдох и выдох забывали, чья теперь очередь. Трубадур отказался от мысли догнать Любу и настроил свой, удобный темп, так что площади достиг, почти не запыхавшись.
Люба уже была здесь. С руками, упертыми в бока, она была похожа на большую букву «Ф». Очень злую букву. Стоя за краем площади, Люба выискивала взглядом Химика, Жену Пастуха, бочки с загадочным содержимым, аккумулятор – что-нибудь, что показалось бы необычным в этот час в этом месте.
Чери с гулом штурмовали Ворота. Тяжелыми медленными шарами накатывались пузыри на линию желтоватого сияния. Меж ними мельтешили чудесным образом не раздавленные игрушечные меховщики, то сбиваясь в лохматые комы, то распадаясь на маленькие комочки меха. Над ними нависали изломанными шестами статичные жерди, дерганные, раз в мгновение судорогой меняющие позы. Темными вспышками трепетали прыгуны, растворяясь в одном месте и проявляясь в другом, словно листва медного дерева в ветренный день отбрасывала тени в площадной пыли.
Во всей этой гудящей суматохе отыскать что-либо необычное не представлялось возможным, поскольку вся картина являла собой зрелище совершенно не обычное. Трубадур неожиданно понял, что почти разучился удивляться. Еще несколько дней назад он не мог даже в самой фантастической истории предложить слушателям подобный сюжет. Теперь же, наяву наблюдая за безнадежным копошением немыслимых созданий, он принимал все как должное, будто сталкивался с подобным в каждом селении по дороге в Город. Человеческий разум может принять на веру что угодно и с чем угодно готов свыкнуться.
Люба почувствовала присутствие Трубадура, обернулась беспомощно.
- Я ничего не вижу, - крикнула она сквозь гул. – Не могу найти!
- Что может случиться плохого? – спросил Трубадур, уже успев проникнуться Любиным беспокойством.
- Их взорвут! – крикнула Люба. – Они хотят взорвать черей!
- Взорвать?
На равнине не было взрывов. Хлеб пекли в печах пекарен, железо плавили в печах плавилен, дома освещали факелами. Огонь был – ровный, жаркий, полезный, добрый. Огонь-помощник, огонь-друг. Иногда, по неосторожности, по глупой случайности, вспыхивали пожары. Тогда огонь становился сильным, злым, разрушительным. Но его всегда можно было потушить водой, песком, грубыми покрывалами. При этом огонь всегда разгорался постепенно. Если вовремя заметить небольшое пламя в неположенном месте, то пожар всегда можно остановить.
А взрыв – это другое. Трубадур понимал значение слова «взрыв» - неожиданный пожар, быстрое пламя, не было огня, и вдруг полыхает все вокруг. И грохот. В древних историях там, где взрыв, всегда был грохот. Наверное, вызывать такие взрывы-пожары умели боевые мобили на Кладбище. Или всякие бомбы-гранаты в руках гренадеров. Но что могло взорваться на равнине? На площади у Ворот? И что могло полыхать и разрушаться? Разве то сами чери. Зачем взрывать черей?
- Зачем взрывать черей? – прокричал он в пучок Любиных волос.
- Почитатели Мэра ненавидят черей, - Люба отмахнулась с досадой: как можно не понимать таких простых вещей.
И тут Трубадур понял: если взорвут черей, то взорвут площадь, а Люба, да и сам он, сейчас именно на площади.
- Тогда нужно бежать! – крикнул он.
Люба глянула на него через плечо с таким злым презрением, что Трубадур отступил на шаг. Что происходит с его женщиной? Какие мысли терзают ее красивую головку? Откуда столько непримиримой злости? Нападение тени на равнине? Украли аккумулятор? Отвыкла ходить пешком? И чем не угодил ей Бухгалтер? Надо будет спросить его об этом в последний визит. А вдруг Химик взорвет не только не черей, но и сами Ворота? Весь путь проделан зря? Прощай мечта?
Все эти мысли пронеслись стадом броневепрей. А Люба уже ловко лавировала между прыгунов, пузырей, жердей, перепрыгивала через меховщиков, отчего была сама похожа на большую равнинную блоху. Искала и не находила. Искать нужно было не в толпе черей, не по ту сторону площади, а тут, рядом. Вон они, у самой Стены, почти незаметны в ее сиянии, Химик и Жена Пастуха, спорят о чем-то, размахивают руками, чуть не бьют друг друга по лицу. Что-то не так у них, что-то не вышло. Чуть в стороне переминались с ноги на ногу молодые Пастухи, человек пять или шесть, в ожидании, когда их предводители объявят перемирие.
Медленно, очень медленно Трубадур двинулся в сторону этой недоброй компании. «Чтобы не спугнуть», - думал внутренний герой. «Чтобы обошлось без неприятностей», - понимал задней мыслью усталый одинокий миротворец. Чем ближе подходил к спорящим, тем больше слов прорывалась сквозь штурмовой гул.
- Трепло, - кричала Жена Пастуха. – Пастух, а не Химик!
- Заряда нет! – огрызался Химик. - Мэров огонь…
- Твой огонь! – спорила Жена Пастуха. – Был бы Мэров – полыхал бы. Твой! И где он, твой огонь?
- Проверял, - Химик прикрывал лицо от близко летающих сухих женских ладоней. – Нет заряда. А был! Кто дежурил у бочек?
Из пастушьей стайки робко выступил – или был вытолкнут другими – юноша, почти мальчик.
- Ну, я.
- Кто-то подходил к аккумулятору? – Химик сдвинул нос к носу.
- Никто. Совсем никто.
- Отходил? Пожрать или по нужде?
- Ни разу! Еда со мной, а по нужде – так тут пусто днем, нет никого, облегчайся себе – вон, хоть у того у камня.
- За камнем сидел?
- Нет, у камня. Глаз не спускал!
Химик грязно выругался и отступил. Только теперь Трубадур заметил небольшой ящик в пыли - аккумулятор. Химик, присев на корточки, снова принялся возиться с клеммами и проволокой, что уходила в ночь, на площадь. Если там бочки, которые могут взорваться, то нужно вмешаться. Трубадур вздохнул и решительно шагнул к спорящим.
Химик глянул снизу вверх, пробурчал очередную грубость и вернулся к безнадежному своему занятию. Жена Пастуха повернулась лицом к незваному гостю и превратилась в темный силуэт на фоне радужного сияния Стены. Трубадур не мог различить выражение лица, но не думал, что найдет там радушную улыбку. Юные Пастухи прекратили бубнить и выжидательно замолчали. Трубадур повел плечами, стараясь не делать резких движений. Он почувствовал себя вновь стоящим на пустыре в деревне Диких псов перед озлобленной стаей. Как показал опыт, щенки – в стае самые опасные звери.
- Смотри-ка, Химик, твой преемник пожаловал, - усмехнулась Жена Пастуха. – Новый хвост этой дикой псины. Дай ему пару советов.
- Значит, и сама она где-то рядом, - проскрипел Химик снизу. – Сейчас ворвется, начнет пистолетом размахивать. Я прав? – прищурился, задрав подбородок.
- Люба прострелила ногу Жерди, - предупредил Трубадур, чтобы привлечь внимание, что ему отлично удалось, - Химик встал и разминал ноги в ожидании продолжения истории.
- Бешеная псина, - обозначила Жена Пастуха. – Не убила? Вот и славно. Раз не убила, то очухается. Мази и таблеток на ферме хватит. Что с зарядом?
- Сдох, - отчитался Химик. По стайке щенков прошелестели вздохи разочарования. – Пусть сама разбирается со своей железкой. Подумаю, как сделать другой взрыватель. Идем, пока не началась пальба. Посмотрим, что там с Жердью и Курицей.
Вся компания снялась с места – вроде, лениво и нехотя, но достаточно быстро, чтобы успеть до явления «бешеной» Любы. Трубадур не стал их останавливать. В конце концов, все живы, ничего не случилось, обошлось без взрывов. Нужно найти Любу и вручить ей аккумулятор. Может, похвалит, что нашел и вернул.
Искать Любу не пришлось. Вскоре она сама появилась в свете Стены. Первое, что сделала, - оборвала проволоку, освободив клеммы аккумулятора. Потом глянула на Трубадура. Глаза у нее действительно были бешеными.
- Бочки с какой-то гадостью по всему периметру площади. Десятка полтора. Или два, - объявила она.
- Они называют эту гадость «Мэров огонь», - сообщил Трубадур. И поскольку Люба никак не отреагировала на эту новость, Трубадур решил спросить. – Жена Пастуха сказала, что я преемник Химика. Твой новый хвост. – Люба поморщилась. – Химик, Стервятник, Стеклодув - есть у меня другие предшественники? Может, сам Бухгалтер побывал в твоих объятьях?
Люба глянула на собеседника с такой яростью, что другой бы испугался, но Трубадур уже начал привыкать к приступам Любиного гнева. Однако, через мгновение взгляд Любы стал растерянным.
- Бухгалтера не было, - тихо, почти спокойно сказала она. – Если бы его вообще не было, то сейчас вокруг площади не стояли бы бочки, набитые доверху Мэровым огнем.
- Он тут причем? – удивился Трубадур.
- Бухгалтер не принимает черей в Анкетной башне, не выпускает их за Ворота. Бухгалтера нужно убить. У тебя есть пистолет, - Люба протянула Вольфа, Трубадур взял – так будет надежнее. – У тебя есть третий визит. Ночь только началась. Сделай это, и все закончится.