Генерал-лейтенант полиции Осадчий долго смотрел на тело, распростёртое перед ним, на оголённое плечо, где неровными зубристыми линиями была начертана цифра “5”, и неприятно почмокивал губами. Это было верным признаком, что генерал сильно недоволен. Его морщинистое, грубо слепленное лицо не выражало никаких эмоций, но Дмитрий достаточно изучил манеру Осадчего и понимал, что тот с трудом сдерживает гнев. Что ж, он готов был принять удар на себя. В конце концов, кто-то должен был ответить за безумие, творившееся в городе. Не сам же начальник полиции станет подставлять свою шею, когда есть куда более достойные кандидатуры на роль козла отпущения. Ситуация явно вышла из-под контроля – да никогда под ним и не была, если уж говорить откровенно.
Осадчий повертел туда-сюда головой, хрустко разминая шею, и густым простуженным басом произнёс:
– Сколько, по-вашему, ей лет?
Дмитрий шевельнулся, встретился взглядом с Долькиным, стоявшим чуть поодаль, и, мгновение поколебавшись, ответил:
– Точно судить не берусь, но… за тридцать, полагаю.
– За тридцать, полагаете. А предыдущие жертвы? – выбросил новый вопрос генерал.
– Не старше двадцати трёх, – ровным голосом сказал Дмитрий.
– Так, так, – пробурчал Осадчий. – Хорошо, допустим. Тогда следующий вопрос. Сколько, вы говорили, были перерывы между эпизодами?
Старший следователь по особо важным делам помрачнел.
– Три недели. Ровно три недели, – нехотя признал он.
– Хм. Интересно. Очень интересно. А на этот раз?
– Получается, что три дня.
– Вот как! Снова мимо, как говорится. И ещё кое-что. Я явственно вижу на шее жертвы следы удушения.
Дмитрий и на этот раз вынужден был признать правоту генерала.
– Да, следы вполне отчётливые. Конечно, нужно заключение эксперта...
– И без эксперта всё ясно. Однако мне помнится, что в других эпизодах таких следов обнаружить не удалось, да и причина смерти не была установлена?
– Верно, – опустил голову Селезнёв.
– Что же получается? – ещё раз хрустнул шеей начальник полиции. – По трём важнейшим пунктам это убийство совершенно не похоже на предыдущие. Ваш маньяк решил запутать следствие? Или это совершенно излишне, потому что следствие находится в полном тупике? Вы ведь, кажется, никакой связи между жертвами установить не смогли?
– У нас… имеется версия, – вдруг решился Дмитрий, но подоспевший Сергей
Долькин вовремя его прервал.
– Да, Павел Иванович, связи нам установить не удалось, – сухо и без всякого подобострастия заявил он. – До сегодняшнего эпизода единственным объединяющим звеном был примерный возраст жертв… однако теперь и это можно отбросить.
Генерал повёл седеющими бровями, тяжело, зыбко втянул воздух.
– Говоря коротко, у вас ничего нет. Между тем мы имеем уже пять трупов, а убийца и не думает останавливаться. Ты хоть понимаешь, Селезнёв, что можешь вылететь с работы как пробка из… из шампанского? Да и меня начальство, – он многозначительно поднял палец вверх, – по голове не погладит. Да вы… что такое? – сердито обратился он к полицейскому, уже пару минут робко мявшемуся рядом.
– Товарищ генерал-лейтенант, здесь… одна женщина, свидетельница. Она полагает, что погибшая может быть её подругой, – не слишком уверенно отрапортовал сотрудник.
– Подругой, говоришь? А что, документов при убитой не обнаружили?
– Никак нет, – ответил ошалевший полицейский, хотя вопрос предназначался отнюдь не ему, а старшему следователю. – Документов в сумочке не было.
– А в других эпизодах? – кинул мохнатый взгляд на Дмитрия Осадчий.
– В других эпизодах к документам он не прикасался, – печальным эхом ответил тот.
– Понятно, – мрачно подытожил генерал. – Ладно, тащите сюда эту свидетельницу. Только дальше уже без меня. Через полчаса у меня разговор с начальством, – он снова поднял палец вверх.
На этой высокой ноте Осадчий покинул место преступления. Шагал он медленно, ревматически прихрамывая, и вся его грузная округлая фигура излучала уныние. Однако следователи недолго провожали генерала взглядом. Необходимо было как можно скорее установить личность жертвы.
– Ну, что же там ваша гражданка? – сердито крикнул Долькин. – Пусть идёт сюда!
Полицейское оцепление раздалось, пропустив внутрь круга свидетельницу. Она шагала неуверенно, словно опасаясь упасть, и под руку её поддерживал молодцеватого вида мужчина, видимо, супруг. Они медленно подошли к Дмитрию и оба, как по команде, отвернули головы от распростёртого на траве тела.
– Боже мой, – тихо всхлипнула женщина. – А вдруг это и правда она?
– Простите, вы не могли бы представиться? – взял в свои руки инициативу Селезнёв.
– Да, конечно, меня зовут Дарья… Дарья Лозинцева. А это… это мой муж, Игорь.
– Хорошо. И вы подозреваете, что жертвой могла стать ваша…
– Моя подруга, Дарина, то есть… то есть на самом деле её тоже зовут Дарьей, но как-то так повелось…
Дмитрий поморщился и остановил её движением руки.
– Постойте, давайте придерживаться фактов. Итак, вашу подругу звали Дарьей, а по фамилии?
– О, знаете, над её фамилией в школе всегда смеялись, потому что… Да-да, конечно, я вас поняла. Фамилия у неё Дубровская.
– Хм, ясно, литературная, значит. И почему же вы предполагаете худшее?
Тут Даша всхлипнула и уткнулась лицом в плечо мужа. Тот неловко погладил её по волосам и, поймав требовательный взгляд Селезнёва, пояснил:
– Дарина – мы по привычке её так зовём – ушла от нас вчера около девяти часов… Путь к её дому лежит как раз через этот лесок. Ну вот, а утром… мы услышали новости, узнали, что обнаружено тело. И тогда Даша начала звонить Дарине, но та не отвечала, вот мы и подумали…
– Так, ясно, – нахмурился Дмитрий. – В таком случае нужно провести опознание. Это неприятно, но ничего не поделаешь.
– Да-да, мы понимаем, – закивал Игорь. – Ну, Даша, давай, соберись. Тебе надо просто взглянуть на неё…
– Я понимаю, – пробормотала она. – Господи, неужели это правда? Неужели это могло произойти с Дариной?
Долькин нетерпеливо фыркнул. Дмитрий сделал знак сотруднику, который двумя руками держал белую простынь, скрывавшую лицо жертвы.
– Посмотрите на неё внимательно и скажите нам, ваша ли это подруга.
Полицейский отдёрнул простынь. Взорам присутствующих предстало мёртвое лицо лежавшей – посиневшее, бескровное, безнадёжно мёртвое. Глаза её были открыты, и в них, казалось, застыло удивлённое и в то же время покойное выражение. Даша слабо вскрикнула, ноги у неё подкосились.
– О нет, нет, нет, – только и смогла произнести она, но всем уже было ясно, что очередной жертвой маньяка стала именно Дарина Дубровская. Полицейский вернул простыню на место, а старший следователь Селезнёв как можно более ласковым голосом сказал:
– Спасибо вам за помощь, Дарья. Вы нам очень помогли. Больше мы вас задерживать не будем. В дальнейшем вам ещё придётся дать кое-какие показания… Но это будет потом. А теперь идите домой, вам нужно прийти в себя… Да…
Он замолчал, не зная, что ещё можно добавить. За годы работы следователем он так и не научился подбирать нужные слова при разговоре с родственниками и друзьями жертв. Красноречие вообще не было его коньком. Но Дарья, кажется, вообще не слышала, что ей говорили. Опёршись на плечо мужа, она медленно побрела прочь.
В этот момент Селезнёв неожиданно заметил среди зевак, собравшихся вокруг места преступления, бледную тонкую фигуру Дениса Смехова. В его появлении здесь не было, конечно, ничего странного, необычным было лишь явное желание молодого следователя затеряться в толпе. Как только поступил сигнал об обнаружении тела, Дмитрий позвонил Денису, и тот обещал приехать как можно быстрее. Однако с тех пор прошло, по крайней мере, два часа – подобная непунктуальность была Смехову отнюдь не свойственна. Поняв, что его заметили, он отвернулся, пряча лицо, и по-кошачьи легко проскользнул в щёлочку между сгрудившимися людьми. Лишь спустя несколько мгновений Дмитрий понял, что его юный коллега направился к медленно удалявшейся чете Лозинцевых. В ту же секунду, проследив направление его взгляда, заметил Дениса и Долькин. Он сделал движение в ту сторону, но Дмитрий удержал его.
– Не надо, – тихо произнёс он. – Пусть его… Ты же понимаешь, что он может что-то нащупать.
Долькин сердито хмыкнул.
– Боюсь, как бы он не наворотил делов. Все на взводе, генерал готов порвать нас на куски, и если ещё вылезет история с этими заповедями…
Дмитрий покачал головой.
– Не думаю, что он причинит какой-либо вред. Его отца слишком хорошо знают и слишком уважают, чтобы не сказать – боятcя, и даже если сын ошибётся… Нет, ничего ему за это не будет.
– Ему-то не будет, – саркастически ответил Долькин. – А вот за наши головы я бы ручаться не стал…