Какие-то воспоминания все всплывают в моей памяти. Наверно, значимые события так дают о себе знать...
Уже не раннее утро. Я все еще лежу в постели и мне не хочется вставать. Наоборот, мне хочется снова в сон, откуда я уже выплыла. Но мне мешает звонкий девчачий голос, спорящий с женским.
- Я! Я разбила папину пепельницу! И даже если он меня накажет, я не согласна! Я и еще разобью его пепельницы, и чашки, и тарелки! Пусть знает!
- Зачем ты это делаешь, Лина? Что ты имеешь против папы? Он справедливо наказывает тебя за хулиганские поступки.
- Нет! Несправедливо! Он… он играет с Никой, а мне не дает с ней играть.
- Но ты и так все время с ней…
- Нет, не все время! Не все время! Я его не люблю!
Но конечно, она не совсем правду говорит. Она его не только не любит, а просто ненавидит.
Лина моя сестра, нам по 6 лет. И да, мы близнецы. Вернее, двойняшки. Потому что совершенно не похожи друг на друга. У меня бледная кожа, русые тонкие, как мышиные хвостики, косички, обычные серые глаза. У Лины цвет лица более живой, с розовым румянцем, косички из темных волос потолще и поплотнее, глаза темно-голубого цвета, не яркие, но какие-то глубокие. И она все время громко спорит. Это напрягает… особенно когда хочется спать…
Она прибегает в нашу спальню и сдергивает с меня одеяло.
- Вставай! Вставай сейчас же! Мы уходим отсюда!
- Куда уходим, Лин? Опять?
- Туда, где нас не найдут. Особенно он!
- Ты про папу? А что случилось? Мы же не навсегда уйдем, да?
- Не надейся. Навсегда! Ты… ты опять ничего не помнишь?
Я молча пожала плечами. Я встану, так и быть. Но убегать из дома это слишком… Мы уже делали это не один раз. Но нас каждый раз возвращали и наказывали за побег. Хотя я не была виновата, это Лина брала меня за руку и заставляла убегать. Но наказывали нас обеих. Сначала шлепали ремнем. Но орущую и извивающуюся Лину отшлепать было нелегко, и красный от злости отец, побегав за ней по дому, переключался на меня. Мне доставалось за двоих. Но я терпела.
Потом нас ставили в угол. Лина там, конечно, не собиралась стоять. Она тут же из него выходила и убегала. Или с ней в углу должны были также стоять папа или мама. А кому из взрослых захочется стоять в углу!
А я стояла, понимая, что наказание есть наказание. Если наказывают, то значит, я заслужила…
Стоять в углу было сначала грустно, потом страшно. Мне казалось, что стены раздвигаются и становятся такими… не стенами вовсе, а плотным серым туманом, а что там внутри… неизвестно, но очень страшно и опасно.
- Может, не будем убегать сегодня? Или хотя бы после обеда? — жалобно спросила я.
- Ты мелкая обжора, тебе бы все поесть! Ничего, потерпишь без обеда!
- Ну, хорошо…
Так было всегда. Лина верховодила, я подчинялась. Она говорила мне, что подчиняться — это плохо, очень плохо. Один раз даже чуть не побила меня за то, что я во всем с ней соглашаюсь. Такая злая была. Но не побила. Замахнулась только. А потом посмотрела на меня и заплакала, такими злыми слезами. Я видела, что слезы были злые, но знала, что она меня жалеет… почему-то… А я… я ее очень люблю. Ведь она моя сестра
Наша мама была хорошей. Я помню ее нежные руки, когда она заплетала мои тощие косички, или помогала надеть платьице. Она сама казалась мне очень красивой, хотя немножко слишком толстой. Они с папой говорили, что скоро у нас с Линой появится маленький братик. Ребенок. Какой-то Узи сказал им, что мы получим мальчика. Ну, мальчик это наверно хорошо… Мы же с Линой девочки.
Мама до последнего боролась за счастливую семью. Она закрывала свой мозг, не разрешала себе даже подумать, что все не так прекрасно у нас.
Не так прекрасно. А скорее, просто ужасно.
Вы наверно, догадались, в чем дело. Да, наш отец был извращенцем и педофилом. И кто в нашей семье на себе это испытал, тоже догадались. Не Лина, которая так отчаянно сопротивлялась, что принудить ее к чему-то, без получения хотя бы царапин, было невозможно. Отец посчитал, что удовольствие поиметь орущего, извивающегося, а вдобавок царапающегося и кусающегося ребенка такое себе, не стоящее усилий.
Почему все это не всплыло наружу? Просто Лина всегда отличалась независимым и скандальным характером, все делала и говорила наперекор. Что из того, что она пыталась донести, по-детски коротко и не логично, было правдой, а что выдумкой капризного ребенка, было не особо понятно.
А я… я просто не помнила, что со мной происходило. Конечно, я чувствовала какую-то боль в некоторых частях своего тела, но стеснялась сказать об этом маме. Мне не хотелось привлекать к себе лишнего внимания. И я абсолютно ничего не знала о всем том, что проделывал со мной отец, когда мамы не было дома. Зато это знала Лина, и по-своему пыталась меня защитить. Хотя бы с помощью периодических побегов из дома…
В тот день Лина в очередной раз пыталась привлечь внимание мамы к тому, что происходит. Она разбила папину стеклянную пепельницу, с силой запустив ее в стену. И поскольку призналась в том, что это сделала, то и наказание должна была получить она. Я не испытывала никакого злорадства, что наконец накажут только ее, а не меня, как обычно. Мне было ее жалко. Но и еще что-то волновало мою детскую душу. Я знала, что Лина до последнего будет сопротивляться, даже зная, что виновата. Это меня и изумляло, и восхищало. В ней не было страха… Я бы тоже хотела быть такой, но к сожалению не была…
Глядя на подступающего грозного отца с ремнем в руке, Лина сосредоточилась и просто выкрикнула:
- Ты очень плохой! Ты делаешь плохие вещи с Никой! Она не говорит, потому что не помнит!
Мама схватилась за свой большой живот и побледнела. Это было для нее слишком откровенно, и нельзя было больше закрывать глаза на все подозрения… Отец наоборот, покраснел, глаза его выпучились, а рот открылся. Потом сжал зубы, а глаза стали щелками, такими злыми, твердыми щелками. Казалось, он сейчас не просто выпорет дочь, а убьет, задушит либо руками, либо тем же ремнем. Он двинулся к ней, Лина стояла набычившись и не думая убегать. И тут я бросилась ему под ноги, желая его остановить. Но это было слишком для моей хрупкой нервной системы, и совершив свой единственный подвиг, я потеряла сознание…
Что было потом, мне рассказала Лина. Громко закричала мама, под ней образовалась кровавая лужа… И всем стало не до меня и до Лины.
Маму увезли в больницу, меня привели в чувство. Лина молчала. Я молчала. Отец молчал. Все как бы успокоилось. Но ненадолго. Вскоре пришла весть из больницы, что наша мама умерла в родах, а мальчик, сын — жив.
Наша жизнь изменилась. Она стала хуже. Нашей доброй ласковой мамы больше не было с нами. Братик, маленьки ребенок, не мог жить сейчас с нами. Отец договорился, что он будет пока жить в Доме малютки.
Мы не навещали его. Отец был хмурым и пресекал все разговоры о нашем брате.
Лина, чувствуя какую-то свою вину, стала молчаливой. Почему-то она думала, что это из-за нее мама умерла. Но я знала, что это не так! Я старалась сама разговаривать с ней, чтобы она не думала плохих мыслей.
На какое-то время отец оставил меня без своего внимания. Лина затаилась. Я, физически немного придя в себя, не была спокойной. Чувствовала какое-то напряжение между всеми. Как мне себя вести, я не особо знала. Потому что память моя по-прежнему была избирательной…
В таком затаенном нервном спокойствии прошло несколько лет. Внимание отца ко мне происходило теперь намного реже. И я по-прежнему ничего не помнила. Лина, догадываясь об этом, видя мое слишком заторможенное состояние, только сжимала губы и хмурилась. И молчала.
Наш братик Ваня стал жить с нами в доме, когда ему исполнилось 3 года. Еще года два у нас жила нанятая отцом няня. Потом она ушла, и Ваней стал заниматься исключительно отец. Мы очень редко могли поиграть с братом, да и то, мы же учились в школе. Учеба нам с Линой давалась легко, претензий к нам не было, поэтому отца в школу почти не вызывали, разве что требовались деньги на ремонт школы. Отец всегда расплачивался спокойно, его деньги не особо волновали. к тому же его небольшой бизнес давал достаточно, чтобы содержать нас без проблем.
О наших внутренних проблемах по-прежнему никто не знал.
Следующее мое воспоминание содержит еще одно значимое событие. Мы с сестрой совершили похищение.
Нам было уже по 13 лет, и мы что и говорить, подросли. Однажды Лина увидела меня голой, когда я переодевалась. Она внимательно посмотрела на меня, хотя на что там было смотреть. Наши фигуры мало чем отличались. Я была только чуть худее, чем она. Но и у меня уже появилась маленькая грудь. На что она и уставилась.
- Ты стала такой взрослой, — задумчиво произнесла она.
Я хихикнула.
- А ты все молодеешь...) По тебе не скажешь, Лин.
- Может быть, настала пора принимать уже взрослые решения?
- Какие, например? Как опять убежать из дома?
- Ну хотя бы сопротивляться. Не допускать, чтобы отец занимался с тобой… этим
- Чем? Я не знаю, занимается он со мной… тем, что ты думаешь, или нет. Я ничего не помню…
- Все как всегда… Ладно. Знаешь, я тут заметила, что Ваня стал каким-то нервным…
- Серьезно? Да он такой, как обычно. Что ты придумала
- Я не придумала. И он сторонится папу.
Она это сказала, а я застыла на месте. Я все поняла сразу. И не могла поверить. Но не верить Лине я тоже не могла.
Да, я не знала, что такое секс, разве только из каких-то посторонних источников. Лина не говорила со мной об этом, ее обычная прямота давала сбой. Мне кажется, она боялась моей реакции, боялась мне навредить каким-то образом, привести меня в ужас, если я вспомню.
Так вот, допустив, что Лина права в отношении Вани, я выдала неконтролируемую реакцию… У меня из глаз хлынули слезы, внезапно.
- Что, Ника? Что ты плачешь? Ты что-то вспомнила?
- Нет… Но мне почему-то стало плохо. И страшно…
- Знаешь, мы должны расспросить Ваню, как-нибудь аккуратно… А потом придумаем, что делать.
И мы попытались поговорить с братиком. Он испуганно смотрел на нас, когда мы спрашивали его о папе, и молчал.
Лина была в отчаянии. Никто ничего не говорит! Я — потому что не помню. Ваня — потому что боится. Зафиксировать сам акт насилия было невозможно, отец принимал все меры, чтобы скрыть это от посторонних глаз.
Но что-то делать было надо! И я с ней была полностью согласна.
- Есть только один выход, — не совсем уверенно сказала она. Ей только что пришла эта мысль в голову и она ее немного пугала. Хотя это странно, что могло бы испугать мою бесстрашную решительную сестру!
- Какой? Рассказать учительнице в школе?
- Нет, ты что… Ты же видела, какой она становится милой, когда папа приходит в школу. Она к нему явно неравнодушна. Она нам не поверит. И никто нам не поверит. Ты же молчишь
- Я не могу ничего сказать, Лин! Я ничего, абсолютно ничего не помню! А соврать не смогу, все это сразу увидят.
- Ну да… Вот поэтому… Нам надо похитить Ваню
- Как это? Ты что такое говоришь? Мы похитим нашего братика?! А зачем? И куда мы его денем?
- Ой, Ника, не тупи. Ваня маленький, он такой, как ты была, когда папа начал к тебе приставать. Ты хочешь, чтобы и у него психика поломалась? Он кстати, не говорит, что ничего не помнит. Потому и папу боится, и старается быть незаметнее. Как будто это его убережет. Но это должны сделать мы. Мы уведем его из дома и спрячем где-нибудь.
- Где же?
- Не знаю пока. Надо подумать. Ты бы тоже подумала, голова на что тебе, все забывать, что ли…
- Ну хватит уже, Лин. Я думаю, что нам надо попросить, чтобы нам кто-нибудь помог.
- Мы не должны никому рассказывать, а то провалим дело.
- Ну давай только Сашке расскажем. Он хороший, и никому не проболтается.
Я немного смутилась. Сашка это наш одноклассник. И мы с ним дружим. В смысле я с ним дружу. Лина не особо стремится лезть в нашу дружбу. Хотя мне кажется, когда Сашка начал проявлять ко мне какие-то знаки внимания, она тщательно к нему присматривалась, словно изучала. И убедившись, что ничего плохого ждать от него не приходится, успокоилась и как бы отстранилась.
- Можно сказать, что нам требуется убежище… Только не говорить, для чего, — задумчиво сказала она
- Но он же спросит. Как он может нам помочь, если не будет знать, для чего.
- Ну вот так. Он же влюблен в тебя
- Лина!,,,
- Ну ладно. Дружите вы. А друзья должны помогать не глядя. И не обязательно зная
- А друзья всегда делятся друг с другом секретами. Так обычно происходит у друзей.
- Ой, ну подумаешь. А мы не можем сказать всего. Потому что похищение — это преступление, по сути. И нас могут за это посадить в тюрьму. Ты хочешь, чтобы и Сашку посадили? А так он ничего не знал, его и сажать не за что.
- Да, пожалуй, ты права… Я попробую поговорить с ним, может он нам поможет с убежищем…
И Сашка нам действительно помог. Я объяснила ему как могла, что у Лины есть личная тайна, о которой я не могу рассказать никому, даже ему. И что нам требуется убежище, такое чтобы там можно было пожить какое-то время.
- Я знаю такое, Мы с пацанами играли в одном заброшенном здании. Там уже никто не живет. Но окна и двери целые. И даже вода там есть. Вот газа нет. А электричество вроде есть, но не везде… Пойдет?
- Да! Конечно! Здорово как! Пойдем после уроков, посмотрим?
- Пойдем.
После уроков мы втроем пошли смотреть наше будущее убежище. Это было обшарпанное старое пятиэтажное здание, уже давно расселенное, но почему-то забытое городскими службами. И квартиры там были все пустые. И действительно, там никто не жил. Мы обошли все квартиры, чтобы убедиться, что там никого нет. Потом выбрали себе квартиру на втором этаже. Там даже кое-какая мебель была. Видимо, хозяева, решили начать свою жизнь в новой квартире с новой мебелью, а старую оставили. Лампочка там горела только в ванной, но зато там и вода была, правда только холодная. Но все равно это был отличный вариант.
- Спасибо, Саш. Но знаешь, постарайся теперь об этом забыть. Что мы здесь были, и что ты нам вообще об этом говорил.
- Как я могу забыть… Ладно, я понял. Я никому не скажу, можете быть спокойны. Надеюсь, Лине здесь будет удобно.
Немного погодя, когда мы уже возвращались обратно, он все же спросил:
- Я все понимаю. Лине надо скрыться, на время. А что, если ваш отец будет спрашивать, где она? Ее же будут искать. Или нет?
- Мы сделаем так, чтобы искали ее в совершенно другом месте. Главное, ты должен говорить, что ничего не знаешь, если спросят.
Так мы и решили.
Похищение Вани прошло успешно, все же мы целую неделю готовились к этому. Мы принесли в наше убежище какие-то продукты, постельное белье, одежду. Самое главное, Ваня не сопротивлялся, когда мы сказали ему, что надо пожить в другом месте. Он только спросил: — А папа?
- Папы там не будет, малыш. Только мы
Брат принял это как будто так и надо. И мы стали там жить. Сначала мы хотели жить там с Ваней попеременно, чтобы выглядело как будто бы пропал только Ваня, а мы оставались дома. Но все же исчезновение или временное пропадание одной из нас было бы слишком заметно и вызвало бы подозрения. Потому мы пропали все втроем. Судя по тому, что нас не нашли, Сашка сдержал слово и нас не выдал.
Но долго так продолжаться не могло. Мы конечно постоянно думали, что делать дальше. И чем дальше, тем больше наша затея казалась какой-то непродуманной. Да и то сказать, ведь мы были все-таки еще дети.